« Атаман, это ты? Если нет, извините за беспокойство!»
Такая записка пришла на моё имя после того, как я принял предложение неизвестной мне Нины Арцебашевой войти в круг её друзей. Нина оказалась довольно красивой молодой женщиной. По крайней мере, фото было сделано очень удачно. О себе она писала, что занимается бизнесом, любит литературу и путешествия. Снимки её друзей мне ни о чём не говорили, хотя фамилии двух мужчин вроде бы напоминали детские годы.
Николай Кочин. Помнится, был у нас в школе Колька Кочин, нескладный, удивительно худой, вечно сутулый, потому что стеснялся своего роста, парень. Этот полноватый с большими залысинами мужчина на фотографии ничем не напоминал моего одноклассника из Ново-Ковжинской школы, в которой я проучился четыре года, когда отца направили туда директором.
Валерий Емишев. Был у нас и Валерка Емишев, самый маленький в классе, вечный задира, всегда небрежно одетый в какие-то домашнего шитья курточки, плохо постриженный, с торчащими в разные стороны вьющимися волосами. Этот же был будто с рекламного плаката, самодовольный, преуспевающий в жизни банкир.
Ни одной женщины, ни внешне, ни по фамилиям я не знал. Поскольку мне и раньше предложения о дружбе поступали довольно часто, виной чему была моя известность недавно перешедшего в журнал популярного тележурналиста с собственной авторской программой, то я и на этот раз решил, что некая дама просто хочет за счёт моей известности добавить себе вес среди посетителей социальных сетей. Ну, и пусть.
Но обращение «атаман» заставило ломать голову, снова и снова внимательно всматриваться в портрет самой женщины и лица её друзей. Эту мою детскую кличку могли знать только те, с кем я, как теперь говорят, тусовался в школьные годы с пятого по восьмой, и действительно был у них атаманом. Нет! Я никого не узнавал. Закрыл крышку ноутбука и лёг спать.
Обычно я тут же проваливался в глубокий сон, но на этот раз будто какое-то наваждение заставляло мои утомлённые за день извилины усиленно шевелиться и не пускало в мир грёз. Я уже десять лет после развода с женой жил один. Она всё больше и больше входила во вкус красивой жизни и потому предъявляла практически невыполнимые из-за моих постоянных командировок и полуночных записей эфира требования. Детей не завели, поэтому расстались легко.
Со временем я купил квартиру на Конной, неподалёку от Старого Невского, соседка-пенсионерка раз в неделю наводила в комнатах идеальный порядок, на его поддержание у меня не было ни времени, ни желания, поэтому к её очередному приходу образовывался такой привычный для меня бедлам, что она лишь разводила руками.
Я лежал и пытался найти хоть какую-то связь между этой, пригласившей меня в свой круг, красивой женщиной и далёким детством и никак не мог найти. Мной вдруг почему-то охватило то ли какое-то беспокойство, то ли азарт докопаться до истины, и я снова включил компьютер. Нет, ничто в лицах самой женщины и её друзей мне ничего не напоминало, но это «атаман» не давало покоя. Я понимал, что прошедшие с той, школьной поры, два с половиной десятилетия всех нас сильно изменили, но ведь что-то характерное должно было остаться. К примеру, мои знакомые на групповых фотографиях класса меня узнавали без особого труда. Но тут…
Нинка у нас была одна. Нинка Козлова. Была она то ли на четыре, то ли на пять лет моложе меня, но всегда играла только с нами, мальчишками. С девчонками ей было не интересно, и со временем она стала полноправным членом нашей ребячьей компании, играла в футбол, при случае отчаянно дралась, никогда не распускала нюни, даже если ей изрядно доставалось от того же Валерки Емишева, за что взрослые с осуждением называли её супарень. Её руки и ноги, особенно локти и коленки, всегда были измазаны зелёнкой, которой мать обрабатывала новые и новые ссадины.
Супарень? Нинка? Нет, я не мог найти в портрете этой красивой женщины средних лет черты, хотя бы отдалённо напоминавшие ту Нинку из нашей ребячьей ватаги. Но откуда она может знать моё детское прозвище «Атаман»?
«Простите великодушно, но я не могу Вас вспомнить!» - написал я и нажал «Enter». И меньше, через минуту получил ответ: «Я так и думала, что зазнался Атаман. Конечно, Евгений Налобин - звезда экрана! Куда нам с нашим суконным рылом в ваш калашный ряд…».
«Нинка? Супарень?» – всё ещё не верил я.
«Наконец-то признал»
«Признаешь тебя, как же! Прямо с обложки глянцевого журнала»
«Бывала и на обложке. Только в наших, местных журналах. Это ты на своём пятом канале на всю страну звездишь».
«Уже не звездю».
«Я знаю. Читала в интернете, и статьи твои в журнале тоже уже читала. Слежу, так сказать, за творчеством земляка».
«А ты-то как? Фамилию, вижу, сменила».
«Долгая история, Атаман. Вот если когда в наши края соберёшься, может и расскажу».
«Слушай, а эти мужчины – Емишев и Кочин, неужели Валерка и Колька?»
«И не только они. Катька с Танькой – тоже из наших. Из детства. Кстати, Танька меня на тебя и вывела».
«Ничего себе! Да, время сильно меняет. Никогда бы не узнал, встретив на улице».
«Так надо бы хоть изредка на встречи одноклассников приезжать, друзей детства навещать, тогда бы и узнавал. А то ведь некоторых ребят уже и в живых нет».
«Знаешь, я давным-давно собираюсь приехать хотя бы в областной центр. Я же ведь там среднюю школу заканчивал, туда на каникулы к родителям из университета ездил. Потом, когда работать стал, я их к себе в Питер забрал, но не долго они здесь протянули, оторванные от привычной жизни да без дела. В один год и мама, и папа тихо растаяли».
«Извини, что на печальные мысли навела!»
«Нет, ничего! Всё нормально. Давно перегорело, хотя с годами воспринимаешь потерю близких всё острее. Душа становится ранимей».
«Это точно!»
Мы переписывались чуть не до утра. Потом Нинка написала: «Если соберёшься в наши края, сообщи. Я ведь теперь тоже в областном центре живу. Встречу, чаем напою. Если захочешь, свожу на машине в наш посёлок, в нашу школу».
«Спасибо! Обязательно воспользуюсь приглашением!» - вежливо ответил я, лёг в постель, но заснуть так и не смог. Что-то будто перевернулось в моей душе, возвращая в далёкое школьное прошлое, о котором память услужливо стала подбрасывать новые и новые воспоминания.
- А что? Может действительно взять и махнуть на несколько дней? Всего и ехать-то ночь на поезде. Ведь столько лет собирался, но всё работа мешала. И в отпуске больше двух недель все эти годы не бывал, да и то в далёких краях. А тут совсем рядом, а недосуг. Редактор без проблем отпустит. Очередной номер сделан, в следующий две статьи сдал, третью только вычитать да правку внести. Еду! – твёрдо решил я, бодро вскочил с кровати, сварил кофе по-турецки и уже ровно в девять часов был в редакции, чего за мной никогда раньше не наблюдалось.
А вечером я сел в купейный вагон и отправился на встречу со своим детством.
- Ой, настоящий джентльмен! – похвалила меня Нинка, принимая букет белых роз. – Это с намёком или просто так?
- Если честно, мне просто нравятся белые розы, а продавщица что-то там ещё про язык цветов говорила, мол, именно этот букет выражает восхищение красотой девушки. Она была права, я восхищаюсь твоей красотой.
- Ой, Атаман, не надо, а! Я ведь давно не девушка и в эти мужские сказки не верю. Знаю, какие вы есть на самом деле.
Пока пробирались с перрона, с Нинкой приветливо поздоровались несколько мужчин, одинаково заученно крутивших на пальце ключи зажигания, на стоянке Нинка подошла к розовой машине с надписью крупными буквами «Миледи» и номером телефона заказа такси, положила цветы на заднее сидение и уселась за руль.
- Ты что, таксистом работаешь? - удивлённо спросил я.
- Почти. Сейчас самой таксовать времени не остаётся, но иногда люблю покататься. У меня свой таксопарк. Сорок машин и несколько маршруток.
- Ничего себе! – не смог я сдержать восхищение. – Ну, ты даёшь, бизнес-вумэн!
- Хочешь жить, умей вертеться. Усаживайся уже, поедем ко мне чай пить. Я же тебе обещала. Или ты кофе предпочитаешь?
- Можно и чай.
По пути нам то и дело моргали фарами таксисты, несколько раз во встречном потоке видел и розовые машины с надписью «Миледи». Сидевшие за рулём девушки приветствовали нас сигналом клаксона и радостной улыбкой.
- А ты, я смотрю, тут личность известная.
- А то! Это у вас там, на экране засветился, и все узнают. А у нас тут пришлось помучиться. Вот козёл! – обругала Нинка объехавшего на большой скорости по встречке и круто подрезавшего нас водителя «Линкольна».
- Я смотрю, у вас тут тоже, чем круче машина, тем наглее ездят.
- Почему-то все заблуждаются, утверждая, что чем круче машина, тем её хозяин наглее. А ведь в жизни всё наоборот – чем человек наглее, тем у него машина дороже. Он же по жизни идёт вот так, хозяином. Разбегайтесь все, кто слабже! И подрезать, и на обочину спихнуть, и в кювет загнать. А эта манера поведения отражается потом и на манере вождения. Вот так-то, мой дорогой Атаман. Не знаешь ты философии жизни, а ещё известный журналист.
- Интересная философия, - задумался я, приходя к выводу, что Нинка очень даже права в своих наблюдениях. Просто я сам почему-то до таких вполне очевидных выводов не додумался, что именно наглость позволила многим хозяевам жизни стать таковыми, а манера вождения своих дорогих машин, лишь отражение их характера.
- Просто ты оторван от реальной жизни, а мне эту философию пришлось на собственном опыте постигать. Думаешь, захотела я таксопарк создать, и он, как по велению золотой рыбки у меня появился? Э-э-э! Со стрельбы начиналось. Я после школы автодорожный закончила. Это как раз почти в самом начале перестройки, точнее полного развала всего и вся. Ребята никуда устроиться не могут по специальности. А тут девчонка. Я на последнем курсе замуж выскочила, муж предложил ещё заодно экономический закончить. Пошла. Делать-то всё равно нечего. Ну, учусь, а сама думаю, а дальше-то что? А тут у нас волна убийств с изнасилованиями по городу прокатилась. Вроде какой-то бомбила всё это делает. Тогда же, помнишь, как промышленность рухнула, одни заводы и фабрики позакрывались, а на других зарплату по несколько месяцев не выплачивали, таксопарки приватизировали, да те старые «волги» без обслуживания быстро на прикол встали, а ездить людям надо, вот и ринулся народ в бомбилы. Даже инженеры и профессора вечерами таксовали, но прежние таксисты делиться своим бизнесом не захотели. Там такие волки работали! Торопишься, плати тройной тариф, слякоть или гололёд – по двойному тарифу, надо ночью бутылку – пожалуйста, по двойной или тройной цене, даже девочку могли предложить. И всё это под бандитским прикрытием. Поэтому конкурентов быстро стали выдавливать. Не понял предупреждения, колёса порежут, ещё не понял, лобовое стекло вдребезги. И вот кто-то из таких отморозков начал на девчонок нападать. Посадит голосующую, вывезет в тёмное место, изнасилует, а чтобы не пожаловалась, ножичком.
- Ты такие ужасы рассказываешь…
- Атаман, это жизнь такая ужасная. После какого-то очередного убийства дошло до того, что женщины стали бояться в такси ездить. И вот тут мне мысль пришла, а может, вычитала где, создать фирму, в которой водителями такси будут только женщины, и заказы принимать исключительно от женщин. Женское такси, короче. Поговорила со знакомыми девчонками, пятеро согласились. В долги залезли, машины новые купили, начали работать.
Сначала бомбилы, что к тому времени уже вокзал, автовокзал и аэропорт к рукам прибрали, с усмешкой на нас смотрели, но когда поняли, что мы их клиентов уводим, стали угрожать. А потом одной нашей девочке все четыре колеса на вокзале прокололи. Она мне звонит, плачет. Ну, я сорвалась, приезжаю, со стороны немножко понаблюдала, без труда поняла, кто там старший, подхожу к нему, то да так. А он хохочет и под ухмылки других бомбил говорит: «А не пошли бы вы, шмакодявки, на этот самый. Могу и свой предложить. Можно прямо сейчас. Под мою крышу пойдёте, и рулить не надо будет, станете тут моих ребят обслуживать».
Ох, я и разозлилась! У нас участковым Петька Ершов был, помнишь, из нашей компании. Я - к нему, рассказала всё, а он только руками разводит, мол, у них всё настолько крепко схвачено, что ничего поделать нельзя. Говорю, Петька, дай мне на часик твой пистолет, я этого амбала попугаю.
Он аж оторопел! Мол, ты что, совсем сдурела? Знал, что ты ненормальная, но не подозревал, что до такой степени. Это же чистой воды уголовка! И тебя упекут, и меня за компанию, что тебе оружие дал. А я, мол, скажу, что нашла на улице.
- Так ведь всё равно только за хранение пять лет впаяют. А меня за утерю табельного оружия под суд отдадут.
И тут я расплакалась от всей этой несправедливости, от беспомощности, от того, что нет управы на бандитов. У меня настоящая истерика началась. Петька еле успокоил. Потом говорит, понимаешь, я бы с тобой сходил к ним, но у них такая крыша, что и меня с потрохами съедят. Но так и быть, пистолет я тебе дам. Гнался я как-то за одним жуликом, он в мою сторону на бегу пару раз выстрелил, а потом сбросил ствол. Догнать я его не смог - в темноте куда-то сгинул, но ствол подобрал. Там ещё один патрон есть. Только уговор, не стрелять, а то тебя сразу заметут. А вот попугать этого бугая можешь.
Я Петьке на шею кинулась, как к родному. Он из сейфа пистолет достал, показал, как пользоваться, и ещё раз предупредил, чтобы, упаси бог, стрелять не вздумала. Только в самом крайнем случае - в воздух.
Примчалась я на вокзал, думаю, вдруг этого ублюдка уже нету там, а то ведь злость пройдёт. Перекипит. Нет, вижу, стоит, водилам какие-то указания даёт. Подхожу, а он издали увидел, осклабился: «Ну, что, надумала? И правильно! Ноги раздвигать легче, чем баранку крутить», - навстречу двинулся, руки раскинул, облапать хочет. Противный такой, маленький, пузатый, рожа сытая, глазки жиром заплыли, рот слюнявый. – «Ну, пойдём в мою машину, покувыркаемся, а там и дело сладим. Давно у меня такой красотки не было».
Ему два шага сделать осталось, чтобы меня в охапку заграбастать, и такая во мне ненависть в этому ублюдку вскипела! Вытащила я из сумочки пистолет и говорю: «Если ты, мразь, или твои подонки ещё хоть одну мою машину тронете, если ещё хоть кого из наших девочек обидите, я сначала тебе ниже твоего толстого пуза отстрелю всё на фиг, а потом каждому из обидчиков. Понял, урод?! Я свои пять лет за причинение тяжких телесных повреждений отсижу, а тебе больше не с чем кувыркаться будет».
Он, было, остановился, но потом нерешительно так ещё шаг сделал. И тут я со страху курок нажала. Наверное, когда Петька меня стрелять учил, я впопыхах забыла на предохранитель поставить, потому что пистолет выстрелил прямо под ноги этому ублюдку. Кажется, даже туфлю зацепило, поскольку он, как мячик, на месте подпрыгнул и завизжал, будто подрезанный поросёнок:
- Ты что, совсем рехнулась? Дура грёбаная!
Смотрит на меня, а видок, думаю, у меня был настолько свирепый, что он поверил: могу и в лоб пулю засадить, и между ног запросто.
И тут вижу, лейтенант милицейский подходит:
- Что это у вас тут происходит? Кто стрелял?
Я едва успела пистолет обратно в сумочку сунуть, а амбал заулыбался:
- Да ты что, Вовчик? Кто тут может стрелять? Это какой-то чайник зажигание слишком раннее выставил, вот машина и стреляет. Вон он как раз отъезжает.
-А-а, - посмотрел вслед старым «жигулям» лейтенант. – Ну, тогда будь здоров, Максимыч!
- И тебе не хворать, Вовчик!
А я снова зло посмотрела в наглые глаза амбала, он сразу же взгляд опустил, и сказала:
-Ты всё понял? Из-под земли достану, если что!
Больше у нас конфликтов с бомбилами не было.
- Вот теперь я узнаю Нинку Супарня из нашей компании! Да! Героиня! Характер тот же, а вот внешне ничего от той Нинки из моего детства не осталось. До чего же ты преобразилась! Просто слов нет!
- Ну, ты же филолог, должен помнить про гадкого утёнка.
- Да, настоящая лебедь! Повезло твоему мужу, позавидовать можно.
- А нету мужа. Возвращался вечером с работы домой, у самого подъезда какие-то отморозки напали, избили, вещи и деньги отобрали и смылись. Он через два дня в больнице умер.
- Извини, Нина, не знал.
- Да, чего там. Пятнадцать лет назад это было. А если честно, то и не любила я его.
- А замуж зачем шла?
- Наверное, из жалости. Он-то в меня по уши был влюблён. Был готов, что угодно ради меня сделать. Думала, где я ещё такого найду? И любит, и квартирка есть. Чего ещё деревенской девчонке надо? Наверное, своего рода расчет был.
- А в детстве ты никогда расчётливой не была.
- Так ведь время людей меняет. Это ты, как был такой интеллигентный мальчик, на наших непохожий, таким интеллигентным и остался. Это, наверное, Питер не даёт деградировать, а мы тут в провинции, сам видишь…
Пока Нинка варила кофе и что-то готовила на завтрак. Я принял душ, переоделся в чистую одежду. Потом за кухонным столом мы долго вспоминали наше детство, наши проказы.
- А давай завтра съездим в деревню! – вдруг запальчиво предложила Нинка.- Знаешь, как там обрадуются такому знатному гостю. И я заодно в лучах твоей славы погреюсь.
И кокетливо рассмеялась.
- Или ты только на один день?
- Это уже будет зависеть от того, как меня здесь примут, - двусмысленно намекнул я. – Могу и задержаться. Меня ведь там никто не ждёт. С работы отпустили, книга не пишется.
- Тогда завтра едем, - постановила Нинка.
- А как дорога?
- Говорят, сносная.
Целый день Нинка возила меня, показывая город, который за два с половиной десятка лет заметно изменился в лучшую сторону. Только вот старинных деревянных домов с резными палисадниками стало намного меньше.
- Выжгли, - пояснила Нинка. - Глянется строителям место, и в центре, и река рядом, а тут памятник архитектуры. Но однажды ночью вдруг заполыхает памятник, и вот тебе чистое пятно. Застраивай. Видишь, сколько домов точечной застройки. Весь ансамбль нарушают своей безвкусицей. Но деньги, Атаман, деньги. Они сегодня сильнее эстетики. Они вообще сильнее всего!
- Увы! Грустно это.
К вечеру после поездок, пеших прогулок и посещений нескольких музеев и ужина в ресторане мы вернулись к Нинке домой. Мои слабые попытки устроиться в гостинице она пресекла сразу же:
- Вот ещё! Что я друга детства на ночь не пущу? Не по-людски это будет, Атаман. Ляжешь на диване в большой комнате. Или Ваша милость предпочитает люкс, президентский номер в пятизвёздочном отеле? Ничего, перебьёшься.
Она постелила мне на разложенном диване, деликатно удалилась, пока я раздевался и укладывался, потом вернулась, набросила на меня пуховое одеяло:
- У нас батареи ещё не включили, прохладно. Я тебя потеплее укутаю, чтобы не простудить дорого изнеженного гостя.
Села в кресло напротив, и мы ещё не меньше часа вспоминали свои детские годы. Потом она поднялась:
- Ладно, спокойной ночи, Атаман!
- Нинка, ты что меня одного оставляешь в незнакомом месте да ещё в холодной комнате? Может согреешь?
- Я тебе пуховое одеяло дала, не замерзнешь.
- Вот под этим одеялом, в пуху да перьях я себя чувствую, как в курятнике. Даже яйца есть, и петушок. Осталось только курочку заманить, да шептунка пустить для запаха, и будет всё, как в курятнике. Знаешь, как здорово в курятнике деревенское детство вспоминать!
- Не знаю, не спала в курятнике. К тому же я свежий воздух люблю. Я даже зимой с открытым окном сплю. А ты, оказывается, только на вид такой интеллигентный, на самом деле – отъявленный пошляк
- Извини! Издержки профессии.
- Приятных снов!
И она прикрыла за собой дверь спальни.
- Нинка! – крикнул я ей вдогонку. – А может тогда я из этого курятника к тебе на свежий воздух? А?
- Таких охотников и до тебя много было, да ни один не рискнул, - донеслось из-за двери.
- А если я всё же рискну?
- Попробуй!
… Утром Нинка лежала, положив голову на моё плечо.
- Знаешь, Атаман, а я ведь в тебя с семи лет влюблена была. Влюбилась сразу, как только увидела, когда вы в наш посёлок приехали. Ты же был совсем другой, ну, не такой, как наши ребята. И они это тоже сразу поняли. Потому стал ты у нас Атаманом. Я ведь из-за тебя и к вашей мальчишеской компании примкнула, хотя сколько раз меня мамка за это вицей хлестала, чтобы не смела с вами хороводиться. Да-а, натерпелась я из-за тебя! И супарнем из-за тебя прозвали. А ты такой же кобель, как все мужики…
Нинка засмеялась, шлёпнула ладошкой меня по голому животу и сорвалась с постели в ванную.
Потом, когда мы пили кофе, Нинка долго молча смотрела мне в глаза и вдруг чуть ли не шёпотом произнесла:
- Атаман, сделай мне ребёнка…
Не ожидавший такого, я, наверное, минуту молчал, и только потом, проглотив вдруг нечаянно накативший к горлу комок, произнёс:
- Это что, предложение руки и сердца?
- Дурак ты, Атаман! – беззлобно откликнулась Нинка. – Вот как ты себе это представляешь? Ты из своего Питера к нам в провинцию не поедешь. Ведь не поедешь же, правда?
И вдруг мне в этой фразе послышалась какая-то тайная надежда, что я начну возражать и убеждать её в обратном. Пусть даже совру ради неё, но скажу то, что ей сейчас хочется услышать. Но я молчал.
- Вот то-то и оно! – продолжала Нинка. - И я тоже свою фирму не смогу оставить. Слишком многое у меня с ней связано. И девчонок своих не смогу предать. Ведь они все эти годы со мной рядом были. И гостевой брак не по мне, когда мы раз в месяц друг к другу ездить будем. А вот ребёночка от тебя я бы хотела. Лучше – мальчика. И чтобы обязательно на тебя был похож.
Нинка встала из-за стола, подошла к окну, и я заметил, что она украдкой вытирает навернувшиеся на глаза слёзы.
Мы долго молчали, прежде, чем я сказал:
- И ты думаешь, я могу спокойно жить, зная, что у меня здесь растёт сын?
Нинка молчала. Я подошёл к ней, обнял за плечи. Она вдруг резко повернулась ко мне, уткнулась лицом в грудь и расплакалась, не стесняясь своей слабости.