“Нет” – обычное казалось бы слово, а сколько разрушенных судеб, сколько бед, сколько бессмысленно потраченного времени несет оно, не сказанное (или сказанное не вовремя)! Как просто, и порой невероятно сложно произнести решительное слово: НЕТ!
Увы, наш герой не стал исключением, так до конца жизни и не научившись отказывать. Более того, это слово отсутствовало в его лексиконе.
Что показательно, неумение отказывать было свойственно не только ему, а и его матери, особенно в отношениях с мужчинами. По крайней мере, не было сказано его отцу, впрочем, он ее и не спрашивал…
Залетный маньяк-насильник-убийца – страшилище огромного роста и невероятной силы – он совершенно случайно оказался в их маленьком городке. Слух о нем стремительно разлетелся по району и области, в результате чего жители городка с приходом темноты прятались по домам. Не пряталась лишь его будущая мать – чувство страха ей было неведомо. Взглянув на нее хоть раз, нетрудно было догадаться почему. Устрашающая внешность являлась залогом ее безопасности. Даже собаки переставали лаять и, завидев ее, прятались в подворотнях с поджатыми хвостами, скулили и выли. Таким образом, ее встреча с маньяком была предопределена.
Маньяк впотьмах варварски надругался над женщиной, и совсем уже был готов пустить кровь, однако перед смертью та изъявила последнее свое желание: попросила повторить содеянное, что тот, изумленный исполнил, но с гораздо меньшим рвением. Это ей показалось также недостаточно, тогда он с трудом снасильничал ее в третий раз, да с такими извращениями, что привели бы в дикий ужас гулящую девку со стажем. Женщина же впала в неописуемый восторг, а насильник, понимая, что попался и близится расплата, поднес к ее горлу нож, дабы утихомирить распоясавшуюся нимфу, и тут на нее случайно упал луч света. Господи, не дай пропасть! Маньяк выронил нож и стал вырываться – бесполезно! Она мертво его держала, страстно прижимаясь. С ним случился удар, после чего он впал в кому, в которой пребывает и по сей день.
Его жизнедеятельность и сегодня поддерживается в областной клинике, предостерегая от недопустимого благодушия съезжающихся со всей округи девушек и женщин, желающих увидеть это страшилище. В какой-то момент маньяк вздумал выйти из комы. Какое! Не дали! И решительно вернули в недвижность, не исключено даже, что с помощью матери нашего героя. В таком состоянии он приносил какую-никакую пользу…
Жестоко изнасилованная женщина понесла, и через положенные девять месяцев на свет явился наш герой. Когда пришло время матери рожать, медперсонал всеми правдами и неправдами старался избежать своей причастности к этому знаменательному событию – у всех одновременно заболели дети, полетела сантехника, приехали родственники и т. п.
С трудом отыскали видавшую виды полуслепую и глухую акушерку, а также медсестру, прятавшуюся в больнице от находившегося в запое мужа – тот рыскал по городу с топором, намериваясь произвести трепанацию черепа супруги. Когда появилась головка малыша, у акушерки поплыло в глазах от ужаса, и вертикальное положение она удерживалась лишь благодаря тому, что держалась за голову младенца, с трудом выходившего из лона матери, пока не вырвала его вместе с пуповиной и детским местом, опрокинувшись навзничь.
В роддоме роженицу держали в отдельной палате, хотя мест в больнице катастрофически не хватало – женщины лежали даже в коридоре. К ней в палату не рисковали никого подселять, поскольку у попадавших туда рожениц воды отходили сразу же, как только она появлялась в поле их зрения, это случалось также и с лежавшими на сохранении, да и вовсе не беременными женщинами. Впрочем, одну роженицу все же подселили – та категорически отказывалась рожать, рассчитывая, по всей видимости, что рассосется само собой. Увидев соседку, она родила тут же прямо на полу в палате сама без стимулирования и помощи медперсонала.
Сын нашей героини родился крупным – шесть килограммов, шестьдесят сантиметров. Появился на свет, по-видимому, зрячий, ибо заорал благим матом без всяких шлепков по попке, потому как увидел умиленное лицо родной матери. Мать также заорала – ей привиделся черт лысый.
На мальчике (как и на его отце) лежала печать всех рас и народов: европейский лоб, глаза азиатские, нос индейский, рот африканский, подбородок (его отсутствие) аборигенов Австралии, цвет кожи – неопределенный, менялся он в зависимости от части тела и времени года.
Мать не могла без содрогания смотреть на свое чадо – она как в зеркале видела в нем себя, свое же отражение она давно не видела по причине отсутствия в доме зеркал – все их разбила, а стекла в окнах и шкафах не мылись специально, дабы лишний раз не пугать ее. Спустя месяц не выдержав испытания, она бросила ребенка, навсегда покинув отчий дом. В городке ее больше не видели.
Воспитанием занялась полуслепая бабушка, что исчерпывалось лишь кормлением. Зато с утра до ночи она всю себя отдавала этому важному процессу. Ел мальчик плохо, но отказать бабушке не смел. Давился, мучился, напихивал утробу и толстел. Бабушка таки добилась своего: мальчик стал есть так хорошо, как она хотела, и настолько много, что она уже не в силах была его прокормить – на пенсию не разгуляешься. По мере увеличения веса мальчика бабушка соответственно тощала и таяла, превращаясь в мощи. Когда к десяти годам вес мальчика перевалил за центнер, бабушка умерла голодной смертью…
Теперь им занялась тетка. Принципы воспитания у нее были суровые. Безропотно подчинился. Она вознамерилась вырастить из мальчика вундеркинда. Обильное кормление прекратилось, отчего он вначале страдал, зато перестал толстеть, и впал в другую крайность – стал расти и к двенадцати годам достиг двухметрового роста…
Невзирая на юный возраст, его пригласили играть в сборную города по баскетболу. Отказать не посмел, пришлось играть, бегать он также не умел – под своим кольцом он забирал мяч, не позволяя мячу влететь в корзину, отдавал партнерам, затем неторопливо шел, у чужого кольца получал мяч и укладывал его сверху в корзину. Увы, его баскетбольная карьера быстро завершилась – в силу своей доверчивости он стал отдавать мяч сопернику. Если просят, как тут отказать?..
Чем он только ни занимался! В школе мальчика насильно записали в хор. Он обладал удивительно низким голосом, близким к инфразвуку. Когда он начинал петь своим трубным голосом, выдержать такое не удавалось никому. Сирены, виновницы многих кораблекрушений времен Одиссея, “отдыхали” рядом с ним, зато самые отъявленные хулиганы и забияки впадали в смиренное оцепенение. Остальные школьники превращались в зомби, ходили по школе только строем, и парами, зубрили что ни попадя, были прилежны и тихи. Беда сказалась в другом. Он не попадал ни в одну ноту, отчего учителя пения госпитализировали, тот прятался от него в больнице под кроватью, ожидая скорого конца света…
Тогда тетя, как племянник ни сопротивлялся, записала его в музыкальную школу. Через неделю мальчик перестал туда ходить, не оттого, что был начисто лишен слуха, а потому, что школу спешно закрыли…
В школе живописи он также не прижился, отличаясь небывалым размахом – его рисунки никак не помещались на листах формата А4, не помещались они и на больших листах ватмана, и даже на огромных склеенных листах, размером с многоэтажный дом…
Тогда упрямая тетка заняла его изучением иностранных языков. Его память имела странную избирательность, не воспринимая ни одного из европейских языков, зато легко переваривала сложности африканского языка суахили. Увы, учить мальчика суахили было некому – пришлось постигать самостоятельно. При этом он стал стремительно забывать родной язык, довелось вновь браться за букварь…
В силу своей безотказности он никогда не выполнял домашних заданий (не успевал), потакая многочисленным просьбам одноклассников, друзей, учителей, прохожих, трудно переходя из класса в класс вместе со своей огромной партой, специально для него сконструированной…
Как-то в школу приняли учительницу изящной словесности в помощь начинающим литераторам и поэтам. Тетя немедленно записала юношу в организованный учительницей кружок, где тот в основном тупо молчал, поскольку не мог зарифмовать ни единой строчки, даже к слову мама. На этом бы все и завершилось, если б руководительница кружка – девица с повышенным гормональным фоном – не предложила однажды позаниматься с ним отдельно, имея в виду, разумеется, совсем другое – устрашающего вида юный гигант неимоверно раздражал ее либидо.
Интимная обстановка, он абсолютно не понимал – чего от него хотят, голова плыла, работал лишь рефлекс. Она сняла с себя все, кроме очков.
– Мамочка! – впервые вспомнил он свою родительницу, и закрыл лицо руками. Довелось раздевать и его. Почему-то преподавательница начала с брюк. Освободив же то, что она намеревалась упрятать в себя, она тут же села на пол сраженная, ибо единственное слово, что предрасполагало ее намерения, было “увечье”. Завершить совращение ей все же удалось, впрочем, нескоро и с немыслимыми издержками…
Удержать случившееся в тайне она, понятно, не смогла и поделилась произошедшим с подругой – преподавательницей иностранных языков – такой же, как она, тихой застенчивой девушкой. Та, не мудрствуя лукаво, пригласила несмышленого гиганта дополнительно позаниматься английским языком, от чего отказаться ученик, естественно, не посмел – учительница все-таки. И хотя преподавательница была подготовлена подругой и знала все, что ее ожидает, ее постигла та же участь – полуобморочное состояние. Видя, что занятие, скорее всего не состоится, в силу неподвижности преподавательницы, лежавшей с вытаращенными глазами, юноша пожелал уйти, но сделать это у него не получилось, поскольку, падая, женщина ухватилась почему-то именно за то, что привело ее в ужас. Пришлось ему задержаться, о чем он впоследствии глубоко пожалел. Оклемавшаяся преподавательница уложила его на диван, долго примеривалась, и лишь к рассвету отпустила домой.
Теперь все вечера и выходные дни юноши были заняты дополнительными занятиями по литературе и иностранному языку, чем он привел в неописуемый восторг свою тетю – такого прилежания она не ожидала…
То, что знают две женщины, знает весь город! Слухи о юноше, щедро одаренному природой, поползли по школе. Школы, как известно, полны незамужних преподавательниц, стремящихся опутать себя узами Гименея, а если это не удавалось, то хоть поразвлечься. Для нашего героя это стало великим испытанием. Он ничего уже не понимал! Ну, хорошо, пусть так, пускай делают с ним всякие глупости, но зачем при этом так стенать и поминать господа!
Надо ли говорить, что уже через месяц юноша стал изучать все науки, преподаваемые в школе, включая домоводство и вышивание крестиком. Тетя была поражена успехами юноши, не подозревала, что все это время, свободное от занятий, да и несвободное, было расписано поминутно, и не имело ничего общего с изучением наук, кроме одной. И как можно было объяснить такую несообразность: обладая завидной тягой к знаниям и успехами в учебе, юноша по нескольку лет отсиживал в двух последних классах. Выпускать его из школы не входило в намерения щедрых носительниц знаний…
Слухи о нем все же просочились за пределы школы. Содом и Гоморра!!! Оскорбленные демографией, изголодавшиеся женщины, включая замужних, страдающих от бесполезности не выходивших из запоя мужей, просто не давали ему прохода. Он умолял их оставить его в покое, но отказать не умел. Поначалу ему это даже нравилось – молодые приятные на ощупь, его вкусно кормили, поили, и после тщательных замеров (к чему?) проделывали с ним немыслимые вещи, сопровождая воплями и нелепыми телодвижениями. Зачем его измеряли, стало понятно потом. Женщины ведь падки на знаменитости, они спали и видели, что их любимец попадет в книгу рекордов Гиннеса, а с ним, соответственно, и они…
Существует ли чувство меры? Существует, но, по-видимому, очень большая!
Молодой человек перестал выходить на улицу, прячась дома. Тогда женщины стали наведываться к нему сами, отказать же в гостеприимстве он не смел…
Это, наконец, дошло до его тетки. Она пришла в ярость, поначалу разогнала всех, да, разобравшись, поостыла, а спустя время сама приняла в этом участие, радуясь, что ее племянник “глубоко востребован”. Нет, она не пользовала его сама, а упорядочила процесс, организовав живую очередь. Брала деньги: за визуальные, тактильные приятности, ну и причастие к главному действу – все по расценкам. Так что с утра до ночи наш герой был при деле…
В это самое время бедного юношу нашло еще одно испытание. В их городке проживал единственный гей, находящийся в постоянном поиске. Мотаться по району ему порядком надоело. Прослышав же о безотказности нашего героя, решил испытать на прочность его ориентацию, и к своему удивлению не нарвался на отказ, а лишь на недопонимание. И не миновать молодому человеку потери еще одной иллюзии, если бы приверженцу сексуальной дезориентации не пришлось отказаться от своих намерений, исполнение которых угрожало травмами, несовместимыми с жизнью…
Продолжаться без последствий все эти безобразия не могли. Первой ласточкой стал траги-комическое происшествие с одной из барышень сверх преклонного возраста, неосмотрительно вклинившейся в живую очередь любительниц экстремальных ощущений.
Как-то наш герой, сопровождаемый женщинами (из группы поддержки), подошел к переходу, где нерешительно мялась бабуля – божий одуванчик. Он подумал, что она не решается перейти улицу, по которой машины проезжали не чаще раза в день, взял ее за руку и совершил галантный поступок. Старушке на другую сторону дороги вовсе не требовалось, она просто примеривалась поднять с земли копеечку, но отказать не посмела – уж больно устрашающий вид имел вынужденный благодетель. Переведя через дорогу, тот по умоляющим глазам старушки понял, что совершил оплошность и принялся ее исправлять. Старушке таки удалось поднять копеечку, теперь ей и в самом деле понадобилось на другую сторону, что сердобольный юноша и помог осуществить. Бабулька почему-то нашла в этом занятии удовольствие, и весь день весело прогуливалась, пересекая улицу взад-вперед под руку с рослым кавалером и свитой разъяренных дев. Понравилось это и юноше – уж лучше так, чем с утра до ночи, не имея отдыха, заниматься бог весть чем!
К утру следующего дня старушка уже ждала его у “зебры” перехода, проскочить мимо нее незамеченным не удалось! Они вновь весь божий день утюжили переход. Возможно, так бы все и продолжалось, и они протоптали бы подземный переход, если бы завистливые дамы из группы поддержки не просветили старушку, что прогуливается она со знаменитым на весь город Казановой, у которого есть нечто очень даже… Вдоволь нагулявшись туда-сюда по переходу, любознательная старушка предложила безотказному кавалеру зайти к ней в гости отведать борщеца. Проголодавшийся Казанова не стал возражать. Гостеприимная хозяйка накрыла роскошный стол с закусками и выпивкой. После третьей рюмки ее потянуло на подвиги, стала бросать на гостя игривые взгляды – бог ты ж мой! Бабка, а туда же! Успокоила молодца:
– Милок, одним глазком – нешто правду говорят?
Отказать он не смог ну, и…
– Гошподи, крашотища-то какая! – выронив вставную челюсть, прошамкала пораженная старушка, и... сомлела.
Когда ее хоронили, на лице страдалицы застыла таинственно-загадочная улыбка, точно перед ней открылись врата рая…
Еще одной проблемой в городе стали мужья причастившихся к божьему промыслу женщин, поскольку их жены перестали исполнять супружеские обязанности. Сговорившись, группа обозленных мужчин подкараулила его. Он понял, что настал его смертный час и дрался как лев. Если б они просто явились к нему и сообщили, что пришли убивать, он бы не стал возражать им в этом удовольствии, поскольку не умел отказывать, но они не сделали этого и поплатились многими жизнями. В результате им все же удалось свалить его. Стащили брюки в намерении лишить мужественности и… замерли в восторженной зависти. Это спасло его – на помощь к нему уже спешили воинствующие женщины. Они с боем отбили своего кумира, подняли на руки и весь день носили по городу, распевая псалмы…
Самой же большой проблемой стал стремительный рост рождаемости в их городе. Разумеется, все меры предосторожности с нашим героем соблюдались, но они мало помогали, разлетаясь в клочья. В результате, на родильные дома легла дополнительная нагрузка. И родственные связи многих новорожденных были налицо, точнее, на их лицах…
Молодой гигант из последних сил обслуживал большую часть лучшей половины города, пока с прилавков аптек города и области не исчезли раскупаемые женщинами афродизиаки. В этот спасительный для него момент одна девица, падкая на знаменитости, решила окрутить его, и, опередив на полкорпуса других претенденток, решительно повела под венец.
В доме бракосочетания жених с надеждой смотрел на распорядительницу, умоляя ее глазами прекратить насилие, та же, славя рождение новой семьи, спросила: согласен ли он вступить в брак. Сказать “нет” он не решился…
Так возникла новая ячейка общества. Жена хоть и страдала физически, но и гордилась – ведь теперь только ей он принадлежал весь без остатка. Ее спасла беременность. Родила девочку – впервые он по-настоящему полюбил женщину – маленькую…
В течение пяти лет они произвели на свет дюжину детей – парами и по три. Стремительно растущую семью следовало содержать. Поскольку жена была занята детьми, забота о жизнеобеспечении семьи свалилась на мужа. Но делать ничего, кроме детей, он не умел. И если в начале совместной их жизни она не выпускала своего благоверного из дому даже за хлебом, поскольку это заканчивалось его пропажей на неопределенный срок в силу безотказности (не следует путать с безответственностью!), хоть и положительным образом решало демографическую проблему в городе, то в дальнейшем стала приветствовать. Ведь теперь из своих многочисленных выходов в город наш добытчик возвращался с деньгами и продуктами. Иногда, правда, случались и казусы – его перехватывал какой-нибудь несмышленыш со словами:
– Папа у нас дома нечего кушать!
И хотя наш герой не был полностью уверен в родственных связях с просителем (кто их разберет?), отказать все же не решался, отдавал все, что имел…
Много позже (спустя двадцать лет) в результате бума рождаемости возникнет еще одна проблема – наличие родственных связей у вступавших в детородный возраст девушек и парней, что могло привести к вырождению потомства. Чтобы как-то разрулить ситуацию, пришлось расквартировать в их городке полк гренадеров. Ну, не гренадеров, а алкашей-строителей, да и возведенное ими разрушалось еще недостроенное. Для симметрии довелось также открыть ткацкую фабрику с привлечением иногородних работниц, которая завалила город и область ненужными тканями. Ткачихи и строители мало, что изменили в облике города и горожан, но основную свою задачу выполнили…
Между тем, ситуация в городе приняла неуправляемый характер. Никто ничего не понимал. Напрочь утерялись причинно-следственные связи. Вопрос: “who is who” стал исключительно актуальным, до риторичности. Назревало нечто из ряда вон выходящее!
На самом же деле все завершилось до неприличия просто. Благодаря нашему герою и естественному отбору, смертность в их городке сначала резко подскочила, а затем упала до нуля, особенно это касалось прекрасного пола. В то же самое время рождаемость сиганула до небес. Областное руководство стало всерьез задумываться о присвоении их городку статуса районного центра. Прошедшие через “руки” нашего героя дамы закалились до того, что их ничего уже не брало, и помирать они не желали категорически, более того словно с цепи сорвались, рожали ни в себя. Мужчины, возможно, и умирали бы, но в отчаянии от своей мужской ненадобности разъехались на заработки.
Короче, помирать стало некому. Дама с косой безутешно металась по городу в поисках хоть какого-нибудь задохлика. От одной старухи, категорически отказывавшейся покидать сей бренный мир, костлявая узнала, что есть в городе единственный человек, который ей в этом не откажет потому, как еще никогда никому не отказывал…
И, хотя наш герой был абсолютно здоров, ударом кулака опрокидывал быка, он не сумел отказаться и отправился в мир иной. Умер он замечательной смертью – в процессе любви, не уронив при этом своего достоинства. Гроб пришлось изготавливать специальной конструкции…
Хоронили его всем городом. В то время, как лучшая половина города безутешно скорбела, другая – веселилась и безудержно пила. Делают они это и по сей день…
Наш же герой предстал перед вратами рая и ада, ожидая приглашения. Он имел все основания рассчитывать на рай, но его почему-то (случайно, а может, шутя) пригласили в ад. Он и здесь не посмел отказать и отправился в пекло…