В начале ноября 1984 года резко похолодало – был морозный день. На материальном складе машиностроительного завода я с товарищами выгрузил машину с бочками масляной краски. После этого я нагнулся для того, чтоб поднять с земли пятикилограммовую пачку электродов. Я взял электроды и стал разгибаться. Мой позвоночник пронзила острая боль – я упал на землю. Машиной «скорой помощи» меня отправили в больницу.
Впервые с позвоночником я попал в больницу осенью 1970 года. Я легко поднимал на свои плечи груз весом 130 килограммов. Но поднимал не классическим способом при положении позвоночника «столб», а методом «змеи», когда позвоночник занимает положение литеры «S». В этом положении я брал груз на плечи, а затем выпрямляя позвоночник. В тот злополучный день я был простужен, а тело моё было переохлаждено. Взяв на грудь груз в 125 килограмм, я попытался выпрямиться, но меня пронзила острая боль в области крестца. Так я впервые попал в больницу на два месяца.
Второй раз с позвоночником я попал в больницу в июне 1980 года. Но тогда мне надо было спустя три дня выполнить трудное и неотложное дело. И если бы я его не выполнил, тогда моя честь «человека слова» была бы опозорена. Тогда меня в больницу на 29-ю шахту привезли на такси. Я стоял в приёмном покое больницы, опершись о стену, а меня с двух сторон поддерживали сопровождавшие меня люди. Старшая медсестра спросила у меня:
– Почему Вы не вызвали машину «скорой помощи», а приехали к нам на такси?
У меня по щекам в два ручья текли слёзы, а я, пересиливая боль, с трудом произносил слова:
– Потому что «скорая помощь» отвезла бы меня в дежурную больницу, а это неизвестно где. К тому же, из этой больницы меня выписали бы не ранее, как по истечению трёх недель. Мне же необходимо выписаться из больницы через два дня. Выша больница сегодня не принимает на стационарное лечение больных людей, ибо больница ваша не «дежурит» сегодня. Но здесь меня уже знают. И я даю вам слово, что спустя два дня я выйду от вас здоровым. Я всё, с вашей помощью, сделаю так, чтоб это было исполнено.
Женщина-доктор, дежурившая в тот день в больнице, стояла у двери и безмолвно наблюдала за нашими переговорами. После того, как я высказался, доктор неожиданно произнесла:
– Я беру его. Я применю к нему экстренное лечение.
Меня положили на койку в коридоре, так все места в больнице были заняты. Пролежав на койке около часа, я медленно поднялся с постели и начал осторожно передвигаться по коридору. Медсестра мне сказала:
– Вам нельзя двигаться. Упадёте, тогда будет ещё хуже. И никто тогда уж не сможет Вам помочь.
Доктор же, сказала:
– Он знает, что делать надо. Я ему верю.
В союзе с доктором мы достигли того, к чему стремились – я утром третьего дня выписался из больницы в удовлетворительном состоянии.
Теперь уже, в начале ноября 1984 года, я попал в больницу с больным позвоночником в третий раз. В этой больнице я пролежал почти два месяца, до конца декабря. Неожиданно в палату мне принесли направление в нейрохирургическую больницу восстановительного лечения. В те далёкие времена в Украине таких больниц было всего две. Одна больница (не знаю, где она находилась) обслуживала больных Правобережной Украины, а Донецкая больница, расположенная на посёлке Мандрыкино, обслуживала больных Левобережной Украины. Попасть на лечение в такую больницу было делом чрезвычайно трудным, поэтому направлению меня в эту больницу я был крайне удивлён. Как позже выяснилось, в эту больницу я попал по ходатайству одной прекрасной женщины. Об этой женщине нижеследующие строки:
Когда я работал на камвольно-прядильной фабрике, там, при фабрике был медицинский отдел, в котором были два кабинета терапевтов; а также: кабинеты гинеколога, окулиста и зубного врача, а Елена Всеволодовна Плахотина была моим лечащим врачом-терапевтом. После случая с моим желудком и печенью в 1978 году, когда я отказался от дальнейшего медицинского лечения и перестал принимать лекарства, я был поставлен на диспансерный учёт. Елена Всеволодовна мне категорически запретила принимать любые прививки, а в те годы были вспышки холерных заболеваний. Моей жене Елена Всеволодовна обо мне сказала: «Ваш муж – мой любимый больной».
В декабре 1984 года, когда я ещё лежал в больнице на 29-й шахте по поводу заболевания моего позвоночника, группой врачей в больнице был проведёно тщательное медицинское обследование всех моих органов. По окончанию обследования я спросил у членов медицинской комиссии:
– Зарубцевалась ли моя язва?
Я спросил так, потому что в 1978 году я лежал в этой же больнице с диагнозом «язва двенадцатиперстной кишки». Члены медицинской комиссии на мой вопрос ответили:
– А у вас никакой язвы и не было.
– А что же у меня тогда было? – удивился я такому откровению.
– Вы сами знаете, что было у Вас, – последовал уклончивый ответ.
Елена Всеволодовна в это время уже работала в нейрохирургической больнице восстановительного лечения, но я об этом не знал. Нескоро я узнаю и о том, что муж Елены Всеволодовны был секретарём партийной организации на машиностроительном заводе, где я в то время работал на складе грузчиком. От него Елена Всеволодовна узнала о том, что я уже два месяца лежу в больнице с повреждённым позвоночником, и приняла все меры для того, чтобы меня перевели в нейрохирургическую больницу в её отделение.
Я уже мог самостоятельно передвигаться, и поэтому, получив направление на новое лечение, я без сопровождения отправился в нейрохирургическую больницу. Эта больница имеет свою историю:
В дореволюционное время доктор медицинских наук, фамилию которого я, к сожалению, не помню, искал на окраинах города Юзовки (Сталино, а затем – Донецк) место с выходом положительной энергии на поверхность Земли для того чтоб в таком месте построить лечебницу для шахтёров. Такое энергетическое место доктор медицинских наук нашёл возле железнодорожной станции Мандрыкино. Здесь построили отличную больницу. Больница многоэтажная, с пандусами, по которым можно заехать на любой этаж. В больнице есть бассейн, несколько спортивных залов и библиотека.
В нейрохирургическую больницу я поступил 30 декабря 1984 года, и был помещён во вторую палату. Моя койка стояла у входной двери. Две палаты совмещены, а их разделяет невысокая и не сплошная перегородка. Таким образом, строителям удалось совместить уют и большое пространство. Было уютно, и в то же время можно было частично видеть то, что делается в соседней палате. В палатах есть умывальники и холодильники. В больнице отличное четырёхразовое питание, но больные нашей палаты ежедневно перед сном садились за стол и устраивали праздничное пиршество с употреблением коньяка. Мои соседи по палате несколько раз предлагали мне присоединиться к пиршеству, но я, поблагодарив за приглашение, навсегда отказался.
В связи с празднованием Нового Года первый врачебный обход был произведён 3-го января 1985 года. В первую палату вошла Елена Всеволодовна. Мне всегда было приятно видеть эту необычайно красивую, стройную, отзывчивую и ласковую женщину. Елена Всеволодовна делала обход в первой палате, переходя от одного пациента к другому, а я наблюдал за нею. Затем она перешла в нашу палату и стала поочерёдно обследовать больных. Ни взглядом, ни малейшим движением Елена Всеволодовна не показала мне, что она меня заметила, а ведь она знала список своих больных – она знала, что я нахожусь здесь. Красивая женщина, фея небесная, обследовав всех больных в нашей палате, ко мне не подошла, а направилась в сторону первой палаты – я же был крайне удивлён её поступком.
Елена Всеволодовна отошла от меня на четыре метра, затем остановилась и повернулась лицом ко мне. Впервые, спустя много лет, наши взгляды встретились. На её нежно-красивом лице арийки появилась улыбка, при виде которой душа мужчины наполняется блаженством. Я иногда задумывался о том, смог бы я полюбить женщину с таким лицом, как у Елены Всеволодовны? Елену Всеволодовну я любил как красивое создание, как фею, как ангела небесного, с глубоким уважением, но такая любовь ставила непреодолимую преграду к сексуальной близости, ибо невозможен секс с богиней, так как тогда богиня перестанет быть богиней. Естественно то, что я всё время улыбался, наблюдая за небесной феей. Из уст Елены Всеволодовны раздался мелодичный голос, нежно затрагивающий струны моего сердца:
– А кого это я вижу?! А чья это милая улыбка радует мою душу? И кто ж это лежит в моей палате в сорокапятилетнем возрасте с юношеским лицом и юношеской фигурой? Вы всё ещё бегаете стометровки? Как Ваше здоровье? В каком состоянии Ваша печень и желудок?
Елена Всеволодовна, произнося эти слова, медленно приближалась ко мне.
На стадион я не ходил, а потому там не бегал. На стадионе не удалось бы мне делать то, что я должен был делать. Я должен был выработать мгновенную реакцию своего организма на враждебные действия, поэтому я должен был срываться в бег без предварительной подготовки моего организма к такому действию. Мой организм должен был привыкнуть к внезапным и неподготовленным изменениям биологического ритма. Если бы я приходил бегать на стадион, тогда бы мой организм был бы заранее предупреждён о предстоящих забегах, а это допускать нельзя. Бегал я на улицах в не выбранных заранее местах. Внезапно я давал команду своему организму: «Бег!». Я срывался с места и бежал. Пробегал я обычно 70 метров. Безусловно, внезапно сорвавшийся в бег и бегущий по улице на максимальной скорости мужчина вызывал удивление у прохожих, но я на такую реакцию прохожих не обращал внимания.
В нейрохирургическую больницу пациенты поступали группами и группами выписывались. Все больные из нашей палаты выписывались одновременно. У каждого пациента в больничном листе было написано: «выписан без улучшения здоровья» и только в моём больничном листе было написано: «выписан с незначительным улучшением». Больные нашей палаты заговорили:
– Почему у всех нас в больничных листах написано «выписан без улучшения» и только у одного Владимира Александровича в больничном листе написано: «выписан с незначительным улучшением»? Вероятно потому, что Владимир не употребляет спиртные напитки.
Они правы, но частично, ибо, не только безалкогольный образ жизни способствовал реставрации моего здоровья, но и спортивные занятия, которые я проводил в меру моих возможностей. Максимально же, способствовало восстановлению моего здоровья то, что в нашем отделении находилась «шведская стенка», на которой я по нескольку разов в день растягивал свои позвонки. Кроме меня из нашего отделения ни один больной не занимался спортом и не пользовался «шведской стенкой», так что – не только безалкогольный способ жизни помог мне выписаться из больницы с «незначительным улучшением».
Я вышел на работу с врачебной рекомендацией о лёгком труде в продолжение месяца. Только выйдя на работу, я узнал о том, что в больницу восстановительного лечения я попал по ходатайству Елены Всеволодовны Плахотиной, а я свою спасительницу даже не поблагодарил! Моя же совесть теперь мучит меня за это.