...Ярослав Петрович очнулся от неприятного ощущения в горле и носу.
Открыв глаза, он увидел, какие-то, трубки, шланги и провода, тянущиеся от его лица и груди к стеклянным сосудам и электроприборам.
Вокруг — белые стены и потолок, а напротив — лицо, в марлевой повязке, судя по всему, медсестры.
«Больница!..- догадался Ярослав Петрович. - Как же это я тут оказался?»
Он попытался немного привстать на кровати, но медсестра остановила:
-Тихо, тихо, вам нельзя делать резких движений; очнулись, вот, и славно! Теперь, будете выздоравливать. Лежите спокойно.
Она поправила одеяло.
«Как это меня угораздило?» - хотел спросить Ярослав Петрович, но ощущение чего-то липкого и горького в горле, помешало ему это сделать. Он, лишь, просипел неловко, мотнул головой и снова закрыл глаза.
-Не волнуйтесь, вы — в больнице, всё страшное уже позади, - мелодично проговорила сестра. - Скоро из реанимации вас переведут в обычную палату.
«Из реанимации? - пронеслось в голове Ярослава Петровича. - Вот, те на!..Значит, в реанимацию угодил...Этого ещё не хватало!..»
Он снова открыл глаза и посмотрел на медсестру. Та что-то говорила своим певучим голосом, поглаживая его по забинтованной руке. Карие глаза женщины, обрамлёные длинными чёрными ресницами, резко выделялись над белоснежной марлевой повязкой.
Кого-то они напоминали Ярославу Петровичу, эти карие глаза...
В его памяти всплывали многочисленные лица, знакомые и незнакомые; отрывки каких-то разговоров, фраз, и, просто, абстрактные звуки, а также яркие, цветные пятна.
Он снова закрыл глаза, но яркие пятна не исчезли, а, наоборот, закрутились цветными цепочками, как в калейдоскопе. Фиолетовые, оранжево-красные и синие цвета сплетались узорами, как-будто, на чьих-то одеждах. Да, да — одежды, узоры на платье, орнаменты на платках...Женщина-цыганка, и — карие глаза, её глаза!.. Вспомнил!..
...Ярослав Петрович разговаривал, тогда, с пожилой цыганкой, которая после концерта, во дворце культуры, вдруг остановилась возле его картин. Он тогда делал выставку своих работ в фойе дворца. Концерт приезжего цыганского ансамбля, только что закончился, зрители уже разошлись, а одна цыганка, которая пела в концерте, почему-то, вышла в фойе, и задержалась возле картин.
Она внимательно смотрела на холсты, висевшие на стенах, и остановилась у одного из них, под названием «Фатум». Там, на фоне фантастического пейзажа, была изображена полуобнажённая женщина в античных драпировках, с собакой, возле ног. Руки женщины держали прекрасные цветы и безобразные колючки, которые она, по-видимому, разбрасывала на головы людей, копошившихся внизу.
Цыганка долго стояла возле этой картины, а потом, спросила у Ярослава Петровича:
-Эта женщина — Судьба?
-Если хотите, да, можно и так назвать. Это — аллегория Судьбы. - ответил тот, подойдя ближе к картине.
-Значит, кому — цветы, а кому — тернии... - задумчиво проговорила незнакомка. - А сам-то, ты веришь в судьбу?
-А зачем же, по-вашему, я написал этот сюжет?
-Да мало ли, в угоду моде, к примеру.
-Нет, за модой я не гонюсь. А вы верите?
Цыганка внимательно посмотрела на Ярослава Петровича.
-Не только верю, но и могу предсказать, иногда. Не всем, правда...
-А мне можете? - спросил художник, улыбаясь. Он-то ни в какие предсказания не верил, во всяком случае, не относился к ним серьёзно. Как могут люди знать то, что определено свыше?.. Но побалагурить с цыганкой ему было интересно. Занятная это нация — цыгане!,. думал он, и повторил вопрос:
-Можете или не можете предсказать мою судьбу?
-А надо ли? - цыганка посмотрела на него испытывающим взглядом. - Не страшно ли, знать всё наперёд?
-А чего бояться, что будет, то и будет! - полушутя проговорил художник, и отставив рамку картины, которую держал в руках, серьёзным тоном добавил: - Большую часть своей жизни я уже прожил, это ясно. Впереди — наименьший отрезок, но, вот, сколько времени точно отпущено, мне бы, конечно, хотелось узнать. Например, для того, чтобы силы свои рассчитать, и успеть сделать ещё что-нибудь, задуманные картины написать, или что-то другое.
-Э, что толку? - цыганка махнула рукой. - Знаешь, не знаешь, всё равно, ничего не изменишь. Что должно быть, то произойдёт, что положено тебе — сделаешь, не больше и не меньше...
-Так-то оно так, но всё же...- Ярослав Петрович задумался на минуту, и, с улыбкой, предложил, переходя на «ты»: - А вот, скажи мне, ведунья, так ли я жил всё это время? Можешь? Или слабо?..
Цыганка взяла его правую руку, развернула ладонь, и сосредоточилась. Несколько минут она ничего не говорила, а только беззвучно шевелила губами. Лицо её стало ещё более серьёзным. Потом, она, отпустив руку художника, и глядя ему в глаза, начала говорить: - Нелёгкая у тебя судьба, и не простая; родился, где-то, на юге, в горной местности, и рано остался без родителей. Потом, ты рано женился, но жена покинула тебя, ушла в мир иной, оставив тебе дочь. Ты много работал, много учился. Был женат во второй раз, но опять счастлив не был: вы расстались, и ещё ребёнок остался. Третий брак был самым долгим, шесть-восемь лет, но, снова, неудача. Ты платишь много денег своим детям, даже сейчас ещё много платишь. И опять с тобой какая-то женщина, да? У тебя была серьёзная травма, и эта женщина помогла тебе встать на ноги, правда?..
Ярослав Петрович внимательно слушал цыганку, и изумлению его не было предела. Он даже онемел, на минуту, настолько точно она набросала рисунок его минувших лет. Сходилось абсолютно всё: то, что он родился на Кавказе, количество жён, детей, и даже травма, которую он получил, в результате автомобильной аварии, когда, он шесть месяцев пролежал со сложным переломом ноги и нескольких рёбер.
Вот, так, цыганка! Прямо-таки, ясновидящая, колдунья!
-Это вы всё точно описали, что было в прошлом, - опять перешёл на «вы» Ярослав Петрович. - Признаться, не ожидал... Но, неужели, и про будущее знаете?..
Цыганка на минуту задумалась, и серьёзно сказала:
-Впереди у тебя будет некое испытание, какое — сказать не могу — но знай, что, если преодолеешь его, то ещё поживёшь, а не преодолеешь, то не будет у тебя никакого будущего, жизнь твоя земная закончится...Одно могу сказать: опасайся весной двадцать третьего числа.
-Двадцать третьего апреля? Или двацать третьего марта? И какой весной, этой? - оторопело переспросил Ярослав Петрович.
-Ничего больше не скажу, не могу. - Цыганка резко повернулась и быстрым шагом вышла из фойе.
Несколько минут Ярослав Петрович не мог шелохнуться, и только смотрел на закрытую дверь. Потом, кое-как, доплёлся до кресла и плюхнулся в него. Ноги были, словно из ваты, а во всём теле ощущалась неимоверная тяжесть.
...Прошла зима, и наступила весна. Ярослав Петрович ждал её с тяжёлым чувством, и, в конце марта, двадцать третье число встречал с опасением. Но ничего не произошло. И двадцать третьего апреля ничего не случилось. Снег окончательно расстаял, земля стала подсыхать после недавних ручьёв, и показалась первая зелень: молоденькая травка по обочинам и клейкие листочки на деревьях. В мае, как обычно, зацвели плодовые деревья; отгремел салютами праздник Победы. Май, как май, и двадцать третье число ничем особым не отразилось на жизни Ярослава Петровича. После, пролетел, с тополиным пухом, июнь, затем, жаркий июль и август. Всё, как обычно.
Ярослав Петрович писал этюды, ездил с женой на дачу, поливал и пропалывал грядки, собирал нехитрый урожай.
Постепенно, он стал забывать о цыганке и её предсказании, а если и вспоминал иногда, то ухмылялся, и думал, что и хорошие гадалки, всё-таки, могут ошибаться.
...Сейчас, лёжа в больничной палате, Ярослав Петрович задавал себе один и тот же вопрос: почему он вдруг вспомнил ту цыганку, её карие глаза? Только ли потому, что её напомнила медсестра, или здесь ещё что-то? Пожалуй, что-то ещё...
Временами, он погружался в сон или забытьё, подобие сна, но, просыпаясь, опять вспоминал о цыганке. Мысли о ней не давали ему покоя, прерываясь лишь тогда, когда приходили врачи, которые осматривали его, что-то говорили, назначали уколы и другие процедуры. А потом, воспоминания накатывались с новой силой.
...В октябре он собирался навестить старшую дочь, которая жила с мужем в Красноярском крае. Она ждала ребёнка и, вот-вот, должна была родить.
Но осенью поездка не состоялась. Дочь успешно родила сына, а приехать к ним Ярослав Петрович так и не смог: жена болела. Решил отложить поездку до нового года. Но пришёл Новый год, январь, февраль, а Ярослав Петрович так и не смог собраться: то суставы ныли, то заказов на картины было много.
Наконец, в марте, собрался, купил билет, и только сев в поезд, вздохнул с облегчением, в предвкушении скорой встречи с дочерью, а главное — с долгожданным внуком!..
...Стоп! А что было потом? Что-то важное. Что-то очень важное!..
Лоб Ярослава Петровича покрылся испариной. Он посмотрел на медсестру: та сидела возле окна, и листала глянцевый журнал. Красный маникюр её ногтей контрастировал с зелёной обложкой этого журнала.
Ярослав Петрович перевёл взгляд на высокий белый потолок. Память медленно возвращалась, выхватывая фрагменты событий, и он вспоминал, вспоминал, вспоминал...
...В плацкартном вагоне было душно. В шесть утра все ещё спали, но Ярославу Петровичу не спалось. Поезд стоял. Неоновый свет фонарей, освещавших платформу, проникал в окна, выхватывая полки со спящими пассажирами; накрытые белыми простынями они были похожи на трупы, с торчащими ногами и свисающими руками, отчего вся картина выглядела жутковато.
...Трое вошли в вагон, и поезд плавно тронулся, начав движение. Они были немного странные, эти трое: два молодых мужчины и пожилая женщина, которую они вели под руки. Молчаливые, почти без вещей, лишь у одного — небольшая сумка - на поясе, они незаметно, но цепко оглядывали ещё спящих пассажиров, всматривались в таблички с номерами на полках.
Ярослав Петрович заметил этих троих, ещё когда они были на платформе. Несмотря на холодную погоду — на стёклах вагона была изморозь - эти трое были одеты, явно, не по сезону: мужчины — без головных уборов, в лёгких куртках, женщина, без пальто, в одной шерстяной кофте, что смотрелось, вообще, нелепо.
Войдя в вагон, они, наконец-то, нашли свои места, которые оказались по соседству с Ярославом Петровичем.
«Чечены или ингуши,» - подумал он. Этот народ был знаком ему с детства. Ещё мальчишкой, бегал он по улицам Грозного с чеченской ребятнёй, прекрасно знал их язык. Он и школу-то закончил в Грозном, а после, уже, в Питер уехал, поступать в институт.
Ярослав Петрович хотел было заговорить со вновь прибывшими по-чеченски, но передумал: недавняя война с этой республикой внесла свои условности и коррективы.
-Здравствуйте! - поприветствовал он, по-русски, этих троих.
Пришедшие не ответили, и только один из них, то ли кивнул, то ли просто наклонил голову, присаживаясь на нижнюю полку. Там же, рядом, села и женщина, тяжело вздохнув и расправляя свою шерстяную кофту. Тот, что помоложе, лет двадцати, сразу же лёг на верхнюю полку, подложив сумку под голову. Мужчина, постарше, снял свою куртку, и бросил её на другую свободную полку. Потом, он что-то, вполголоса, сказал женщине и вышел в тамбур, мягко закрыв за собою дверь.
Женщина опять тяжело вздохнула, сняла сапожки и, отодвинувшись вглубь, вытянула ноги вдоль полки. Своей комплекцией она напоминала старую неповоротливую медведицу, очень уставшую и, теперь, отдыхающую. Судя по всему, многочисленная, пододетая под кофту одежда, ей явно мешала, сковывая движения.
-Плохо себя чувствуете? - спросил её Ярослав Петрович, по-русски.
-Сердце...- ответила та.
-Недавно прихватило? Может, у проводницы таблетки взять?
-Не надо, у меня есть. Это мы на обследование ездили, в Омск.
-С Кавказа? Далековато...
Женщина кивнула, и насторожено посмотрела на Ярослава Петровича.
Подошла проводница, забрала билеты и, проверив документы, что-то отметила у себя в блокноте.
-А третий где? - спросила она.
-В туалет вышел. Вот его билет и паспорт, - женщина показала документы.
-Постель брать будете?
-Нет. Мы скоро выходим.
-Да часов пять ещё ехать, выспаться можно, - зевнула проводница, прикрыв рот рукой.- Может, чаю принести? Печенье свежее?..
-Чаю, можно, один стакан. В горле пересохло. Но, без печенья.
-А вашим спутникам?
-Им не надо.
Тон женщины был категоричен, и не предполагал никаких возражений.
Когда проводница ушла, вернулся мужчина из тамбура, и сев рядом с женщиной, вполголоса, спросил, по-чеченски: - Паспорта проверили?
-Да, - ответила та, - вот твой, забери.
Мужчина положил паспорт в карман, и, повернувшись к Ярославу Петровичу, спросил, уже по-русски: - Далеко едете?
-Домой, в Самару. К дочери ездил, внука повидать.
-Дочь, это хорошо, а сыновья — ещё лучше, когда они есть...
-А вы, тоже домой, на Кавказ, в Чечню? - не удержался и спросил Ярослав Петрович.
Мужчина немного напрягся, и, переглянувшись с женщиной, нехотя ответил:
-Пока — в Петропавловск-казахский...
Воцарилась неловкая пауза. За окном начинало светать. Проводница принесла чай в подстаканнике, и поставила перед женщиной.
-Если надо будет ещё, скажите.
-Спасибо, - ответила чеченка, и отхлебнула глоток. - Горячий!..
Вдруг, парень на верхней полке, очевидно, во сне, закричал по-чеченски: - Русские! Русские бомбят!..
Чеченец снизу быстро вскочил, и стал тормошить его, что-то говоря, вполголоса. Тот проснулся, открыл глаза, и дико озираясь, проговорил: - Приснилось...
-Война до сих пор покоя не даёт... - проворчала старая чеченка.
-Что, сильно задело? - спросил Ярослав Петрович.
-Двоих потеряла: мужа и сына старшего; эти, вот, младшие остались...
«Они, конечно, в боевиках были,..» - подумал Ярослав Петрович, а вслух сказал:
-Война — последнее дело, сколько людей погибло, и чеченцев, и русских. Жили же мирно, при Советском Союзе, почему сейчас нельзя?
-...Он тогда в соседнее село собрался, - как бы, не слыша, продолжала женщина, кивая на верхнюю полку. - Говорила ему, не ходи, опасно, а он не послушал. А там русские самолёты налетели, бомбить начали, вот его и контузило...
-У моего соседа сын в Урус-Мортане погиб, пацан совсем, девятнадцать лет.. - проговорил Ярослав Петрович, - а другой, после первой войны вернулся, дикий какой-то, нервный. Я его ещё мальчишкой знал. До армии, был славный, весёлый юноша, здоровался всегда, а сейчас... Пьёт, курит, какую-то дрянь; хмурый вечно...
Зачем эти войны? Разве политики, по-мирному, договориться не могут? Вот, генерал Лебедь с вашим Масхадовым, договорились же, одно время, а потом опять война началась...
Чеченка — то ли слушала, то ли нет — не понятно, не отвечала ничего. Тяжело вздохнув, она допила свой чай, поставила стакан на столик, возле окна.
В разговор вступил мужчина:
-Да, при Советском Союзе жили дружно!.. - с сарказмом проговорил он. - Потому что у чеченцев ещё оставалась больная память сталинских репрессий. Это так. Но когда Союз развалился, и когда многие республики стали отдельными государствами, Ичкерия тоже захотела стать самостоятельной. Почему нельзя? Ведь у нас нефть своя, газ свой, мы могли бы стать богатым государством, как Кувейт, например. Почему Россия не даёт нам самостоятельности, почему не отпускает нас?
-А вы бы жили мирно? - спросил Ярослав Петрович, раззадориваясь. - Разве вы не пригласили бы наёмников-инструкторов, не устроили бы военные лагеря Алькаиды на своей территории? Генерал Дудаев хотел это сделать. А России зачем они нужны под боком? Зачем Басаев в Дагестан пошёл, он, что, хотел весь Кавказ войной охватить? Разве это мирная политика?
-Да это уже следствие борьбы за независимость!..- раздражённо проговорил чеченец, и угрюмо уставился в окно.
-Независимость! Слово-то какое!.. Разве так уж сильно вас притесняли? - продолжил Ярослав Петрович. -Вы думаете, все чеченцы хотят этой независимости? Мне думается, не все.
-Большинство! Подавляющее большинство! - раздражённо воскликнул мужчина. - Ты не знаешь ичкерийцев, наш народ всегда был свободолюбивым!
На скулах чеченца заходили желваки. Казалось, ещё немного, и он бросится в драку.
Ярослав Петрович хотел было возразить ему, сказать, что знает чеченцев не понаслышке, что он родился и вырос в Чечне, но, потом подумал, а надо ли? Всё равно, он ничего не докажет этим усталым людям. У них своя правда и свои взгляды на жизнь, которые они будут отстаивать не смотря ни на что.
...Тем временем, поезд прибыл в Иссиль-Куль, последнюю станцию перед границей с Казахстаном. Здесь находился российский погранично-таможенный пункт, и чеченцы, конечно, знали об этом. Они, как-то, внутренне напряглись, что было очень заметно. Младший спустился с верхней полки, и отдал свой паспорт пожилой женщине. То же самое сделал и старший. Он сел на боковое место, у окна, чтобы смотреть вглубь вагона, а когда появились пограничники, едва заметно кивнул женщине. Та положила руки на живот, засунув их в карманы своей кофты. Лицо её было бледно, губы беззвучно шевелились. Младший чеченец уткнулся в окно.
Ярославу Петровичу, почему-то, стало не по себе в этот момент. Чувство тревоги, и даже, какого-то, «липкого» страха невольно охватило его. Как- будто, это он, что-то нарушил, преступил закон, или проехал без билета, и, как-будто, именно его, Ярослава Петровича, сейчас идут ловить пограничники. Он, вдруг, ясно осознал, что, вот-вот, должно произойти что-то ужасное, из ряда вон, выходящее и неотвратимое. И, когда в купе вошли пограничники и потребовали документы, чувство это не исчезло, а наоборот, усилилось многократно.
Ярослав Петрович протянул свой паспорт, чеченка — три своих.
-Вы в Самару? - спросил офицер Ярослава Петровича, возвращая его документ.
-В Самару.
-А вы? - офицер повернулся к чеченцам.
-До Петропавловска. - ответила пожилая женщина за всех.
Пограничник внимательно всмотрелся в лица чеченцев, сравнивая их с фотографиями паспортов.
-Багаж есть?
-Нет, только сумка.
-Покажите!
Молодой чеченец снял сумку с верхней полки и открыл её. Таможенник заглянул внутрь, и не увидев ничего подозрительного, кивнул. Парень поставил сумку обратно.
В этот момент, к офицеру подошла девушка-сержант, и что-то шепнула ему на ухо. Офицер задумался на минуту, и снова открыл один, из уже проверенных паспортов, опять взглянул на фотографию, и пристально всмотрелся в лицо мужчины-чеченца. Тот отвёл взгляд в сторону, и слегка побледнел.
Офицер закрыл паспорт, и, тоном, не терпящим возражения, сказал:
-Вам, троим, следует пройти в штабной вагон для досмотра!
Мужчина-чеченец вскинул голову, и вдруг, расплылся в улыбке:
-Какой досмотр, командир? У нас нет ничего, только сумка, видишь? Из госпиталя едем, женщина больная, тяжело ей по вагонам ходить...
-Я сказал: в штабной вагон! - повторил пограничник.
Чеченец, как бы, нехотя поднялся, и встав перед офицером, заслонил ему обзор.
Ярослав Петрович заметил, вдруг, как пожилая чеченка расстегнула две нижние пуговицы на кофте, и в руках у неё оказались какие-то провода, которые она пыталась судорожно соединить трясущимися руками.
-Взрывчатка! - невольно вскрикнул Ярослав Петрович, и, рванувшись, ударил женщину по рукам. И в тот же момент, сам ощутил удар по затылку, и радужные пятна расплылись у него в глазах. Нахлынула тьма, и больше он уже ничего не помнил...
...А сейчас — этот белый потолок больничной палаты, и карие, как у цыганки, глаза медсестры, поверх марлевой повязки...
...Прошло полтора месяца.
Ярослав Петрович готовился выписываться из больницы. Несколько раз, к нему в палату приходили следователи и журналисты. Расспрашивали, брали интервью, поздравляли. От них он узнал, что представлен к государственной награде за геройский поступок: ведь взорвись тогда те три килограмма тротила, что были на поясе у чеченской смертницы, пострадало бы куда больше людей. А так, только ранен ножом таможенник, да у Ярослава Петровича — черепно-мозговая травма: это ему чеченец приложился бутылкой из-под минералки.
Тот чеченец оказался одним из полевых командиров, объявленных во всероссийский розыск, и за его задержание пограничники тоже представлены к правительственным наградам.
Но что поразило Ярослава Петровича больше всего, так это дата тех событий: двадцать третье марта!.. Не какое-то другое число, а именно, двадцать третье!..
Как в воду глядела та цыганка!..
«Чудны дела твои, Господи, слава Тебе!» - часто повторял Ярослав Петрович, беззвучно, и удивлялся, удивлялся, удивлялся...