На тебе сошёлся клином белый свет. , ч. 2

               
 «Спыться та й сныться», или сон в руку...
                Время шло. Алексей служил уже почти полтора года. Днём я была на работе, вечером – в техникуме, в который мы поступили с девчонками. С чертежами у меня не очень ладилось, и родители Алёши помогали мне. Его мама, тётя Люда - так я её всегда называла, вырезала из картошки конуса, врезая в них цилиндры, чтобы я хоть немного смогла понять – что же оно такое, эти «точки пересечения»?! Его отец иногда делал за меня чертежи, но преподаватель по черчению сразу угадывал, «чья рука» здесь потрудилась – он был у них начальником на заводе.

               Однажды утром я проснулась с давящим меня предчувствием. Мне приснилось, что я на заводе, стою в эллинге, и на всю его длину, вместо наших обычных, собираемых там кораблей, стоит большая, черная, подводная лодка. Передо мной, на стене эллинга - огромное зеркало. Я смотрю - на мне одето свадебное платье, белое, очень красивое, а на ногах – всего одна чёрная туфелька. Я хочу пройти на ту подлодку, я точно знаю, что там меня ждёт Лёша, но мне туда нельзя. Убеждая себя, что это просто сон, с трудом успокоилась. «Спыться та й сныться» - так говорила одна моя сотрудница...

                Переписка наша продолжалась, но стала уже не такой пылкой после моей последней поездки. Дома у меня было не очень хорошо - без изменений в лучшую сторону, и я пожаловалась Алексею. Ответ пришёл почти чужой и жёсткий – Лёша писал, чтобы я не расстраивала его такими письмами, он помочь ничем не может. Он был прав, и я больше не стала писать ему о своих проблемах, но в наших письмах что-то исчезло – они стали более сухими и неинтересными.
                Белое платьице в чёрный горошек...

                Письма стали ещё суше после того, как тётя Люда, ночуя у нас - после очередной поездки к сыну, рассказала, что к Алёше в часть приходит девочка, с которой он дружил -у бабушки, в Крыму. Теперь та девочка учится в Севастополе. Тётя Люда ещё рассказала, какая та девочка красивая и гордая. Да, я вспомнила - видела её фотографию у Алексея. Красивая девочка, с большими, выразительными глазами и замечательной - до пояса, русой косой. Она стояла на фоне крымских деревьев в белом платьице в чёрный горошек.

                У меня опустились руки. Я не была ни красивой, ни гордой. У меня вообще была куча недостатков и комплексов. У меня были рыжие от рождения волосы, которые я однажды по глупости перекрасила в тёмный цвет, и потом уже поддерживала его, стесняясь своих золотисто – рыжих, волнистых волос, зелёные глаза, неплохая девичья фигура. В свои двадцать лет я выглядела намного моложе. За мной тоже начал ухаживать парень «с серьёзными намерениями», но я не могла даже смотреть в его сторону. Мне была неприятна даже сама мысль о ком – то, кроме Алёши.

                Зачем тётя Люда рассказала мне о той девчонке, я не знаю. Скорее всего - она просто испугалась, что я могу стать такой, как моя мама, и испорчу жизнь Алексею. Но если даже это так, я могу её понять и простить. Тётя Люда слишком любила Алёшу, и это нельзя ей ставить в вину. Откуда ей было знать, какое испытание на самом деле готовит матушка Судьба её доброму, красивому, и такому перспективному сыну?
                И пропал за поворотом белый след...

                Через какое – то время тётя Люда снова ехала в Крым. Провожая её на вокзал, я попросила, чтобы она поговорила с Алексеем. Если в его чувствах ко мне ничего не изменилось, я буду ждать его ещё полтора года; а если ещё он будет учиться, то столько, сколько будет нужно – я люблю его, как и прежде. Но время не стоит на месте, и если у него совсем другие планы, в которых нет меня, то пусть мне напишет прямо. Я всё пойму. Это была моя основная ошибка. Всегда надо разбираться в своих делах самостоятельно, а не взваливать свои проблемы на кого – то!

                Через несколько дней после отъезда тёти Люды я получила от Алёши письмо. Оно было написано чёрными чернилами, с размахом - видно было, что он нервничал. Или от этих чернил, или от охватившего меня страха, у меня было темно в глазах. Я никак не могла сосредоточиться и понять прочитанное. Когда до меня всё – таки дошёл смысл слов, которые он мне писал, я не смогла даже шелохнуться, и долго сидела над этим письмом, тупо перечитывая его ещё и ещё, понимая, что это конец, и одновременно - не веря в то, что это его слова...

                Слова действительно были не его. Это были мои слова, которые я наговорила его маме перед отъездом. Он писал, что, действительно – у него изменились взгляды, и что он планирует после окончания службы пойти учиться далее морскому делу, а мне надо выходить замуж. И ещё что – то, в том же духе. Правда, в самом конце этого письма была приписка:
               -Родная моя, Тонюшка, не обращай внимания на весь этот бред, приезжай в Севастополь, мы с тобой поженимся, и будем здесь жить! Я люблю тебя так же, как и прежде!

                Да, если бы у меня был ум, который приходит только с годами! Я бы, конечно, так и сделала, но тогда.... Тогда я даже не прочитала эти последние, такие нужные мне слова!  Мне не хотелось жить. Я лежала на кровати, зарывшись головой в подушку. Мама, которая когда – то так боялась моей «росписи» с Алёшей, и устраивала по этому поводу нам «концерты», теперь сидела надо мной, не отходя, как будто я была больна.
 Папа возил меня на своём инвалидном «Запорожце» то на речку, то просто по городу. Папа у нас вообще был очень добрый, и сильно переживал за меня. Тем более, что и Лёша ему всегда нравился - у них было много общих черт характера, даже звали их одинаково, и папа был за него «горой». Немного успокоившись, я пошла к его сестрёнке. Она встретила меня так, как будто это я была её сестрой, поддержала и помогла пережить эту мою беду, посоветовав нарисовать ему «000» и отправить.

                Я собралась с силами и ответила на его письмо приблизительно в таком стиле. Конечно, я ничего не нарисовала, но поступила ещё хуже, я наврала ему - пусть не надеется, что я буду плакать! И что я его абсолютно не ждала! Что моё замужество – не его ума дело! Пожелала ему всего доброго! Если встретит лучше, пусть тогда посмеётся надо мной! А если встретит хуже – тогда, может и вспомнит обо мне! Отправила письмо...
               
          А на тётю Люду я обиделась очень сильно, хотя обижаться надо было на себя. Вернувшись из Крыма и узнав о том, что произошло, она не отходила от моего станка часами, стараясь объяснить - она только передала мои слова Алёше, как я и просила. Говорила, что они все меня полюбили, и несмотря ни на что, ждут меня в гости. Она стояла у моего станка, а я упрямо молчала. Однако, мне и самой тяжело было выдерживать эту «молчанку», потому что я тоже скучала за ними - эти полтора года они были моим единственным утешением. Я перестала обижаться и снова стала разговаривать с тётей Людой, и общаться с его, такой родной мне, семьёй.
                Стерпится – слюбится?
                Время шло, мысли о нашем с Алексеем разрыве не покидали меня, тяжёлым камнем они сдавили мою душу. Чтобы хоть как – то выйти из этого состояния, я применила ранее испытанный приём – решила одну «любовь» заменить следующей, надеясь, что это «выбьет» из моей головы тяжёлые воспоминания. Я стала отвечать на ухаживания парня с «серьёзными намерениями», приняла его приглашение сходить в кино. Но это было невыносимо! В кино то я ещё сходить могу, вот лишь бы только он не полез ко мне со своими поцелуями! Я упрашивала свою подружку, и мы втроём ходили в кино или на танцы, и я старалась делать всё, чтобы не оставаться с ним наедине.

                Дело шло к свадьбе. Этот мой жених уже не вызывал возражений со стороны моей мамы. Заявление в ЗАГС было отнесено и принято там без «приключений». Он сообщил своим родным о дате росписи, и пригласил их на свадьбу. У меня дома все приготовления были в основном на мне – я белила дом, красила подоконники и полы. За работой и хлопотами немного притупились мои мысли об Алёше, но легче мне всё равно не становилось. Я была не в состоянии представить себе,  что мне придется как – то жить с этим человеком. Но решено было окончательно. Он не был «малолеткой»... к моему большому сожалению.

                Тётю Люду я познакомила с ним одну из первых. Она одобрила мой выбор, мы даже попали вместе с нею и моим будущим мужем на экскурсию, где тётя Люда узнала его лучше, да и я тоже. Меня пригласили на день рождения племянницы Лёши, моей крестницы. Я хотела придти одна, но тётя Люда настояла, чтобы я пришла со своим женихом. Мы пришли вдвоём. Миша – так звали моего будущего мужа, конечно же, не знал, что именно связывает меня с тётей Людой. Сначала, когда он впервые увидел нас вместе - мы ещё с ним не встречались - я тогда провожала её на вокзал - она уезжала к Лёше, а Миша с ребятами ехал в кино, в этом же автобусе, и когда он спросил:
               - Это твоя мама? – я подтвердила.
Познакомившись  с моими родителями, он не спрашивал меня о тёте Люде, а я ничего не объясняла.
Прощай, ненужная «победа»!
                На день рождения крестницы стол стоял на том же месте, на котором он стоял тогда, когда мы провожали в армию Алексея. Мне просто не надо было пить! Слёзы катились по щекам, и я ничего с этим не могла поделать! Ко мне опять вернулась тоска и дикая, неуёмная боль потери, теперь уже навсегда, любимого мною человека!  Миша попросил меня выйти с ним из - за стола. Ему было неудобно, что я плачу. Мне было все – равно, кто и что может обо мне подумать. Мы вышли в сад... зачем мы только это сделали? Воспоминание о проводах Алёши в армию, наше с ним «сражение», моя глупая «победа» - всё это неслось у меня перед глазами, словно какая – то иная, такая далёкая от реальности, но такая родная мне жизнь. Плача, я рассказала своему жениху  правду: что я не люблю, и никогда не смогу полюбить его! Сказала, что я не могу жить без того парня, которого я ждала из армии, и что если он сейчас не уйдет, мы с ним испортим и наши судьбы, и судьбу любимого мною человека! Я умоляла простить меня за то, что я согласилась выйти за него замуж!

                Михаил выслушав, предложил в последний раз провести меня домой.  Наверное, я и в самом деле много выпила. Или мне застилала глаза непреодолимая тоска? Как мы шли домой? Как оказались в беседке?  Опомнилась, когда поняла - случилось то, чего я совершенно не ожидала. Ту самую «победу» , которую когда – то отвоевала у любимого мною человека, теперь слепо проиграла? Я была растеряна и убита своею халатностью. Безразличие ко всему охватило меня. На своего будущего мужа я просто не могла смотреть.  Он успокаивал - ничего страшного не случилось, свадьба через две недели!
                - Только пообещай, что ты больше не будешь думать и вспоминать об этом своём парне - попросил  Михаил.
                «Если бы я могла», – думала я, качая, как маятником, своей пустой головой. Если я не нужна была Алёше раньше, то теперь ... я не нужна даже самой себе.
 Я пообещала, совершив очередную ошибку в своей жизни.
                И здравствуй, сломанная жизнь!
                Приготовления к свадьбе были завершены. На свадьбу приглашены все мои подруги, ребята из общежития, и, конечно же, тётя Люда и сестра Алёши со своим мужем. Приехала и мама моего жениха. Я ничего не успевала сделать. Такси должно было приехать с минуты на минуту, Оля быстренько восполняла эти «пробелы» делала причёску,  подкрашивала глаза и губы.
                В ЗАГСЕ нас ожидала тётя Люда. Она была с большим букетом цветов, шампанским, и ... со слезами. Мы обнялись и горько расплакались. На свадьбу она прийти не могла – плохо себя чувствовала. Миша с нескрываемой злостью  дёрнул меня за руку, и мы вошли в центральную комнату, где нас и расписали. Всю свадьбу он был хмурый и злой, и я знала причину этой злости, и оправдывала его в своих глазах...

                Начались будни нашей жизни. Дома у нас жить было сложно, и мы сняли комнату. Я потихоньку привыкала и к своей новой «роли», и к своему мужу. Работали мы  в одном цеху, шли вместе и на работу, и с работы, никогда по мелочам не ссорились. Так прошло четыре месяца. Однажды, когда мы были у моих родителей,мой младший брат, хитро ухмыляясь, сказал:
             - Там твой Алёшка пришёл!
            Муж взглянул на меня из - под нахмуренных бровей. Я вышла в коридор, и, как и когда-то - попала в протянутые руки Алёшки! Он был в гражданской одежде, в той же белой, пушистой своей шапке. Только теперь я разжала, после приветствия, эти руки. Он пришёл с сестренкой и её мужем, я пригласила всех в дом. Мы накрыли на стол. Мама моя сразу отозвала меня в сторонку, и показала мне кулак. Я отмахнулась.
 
              За столом Алексей не спускал с меня глаз. Мама очень переживала, и без конца уводила меня в другую комнату. Муж мой дружески беседовал с гостем – он ведь тоже работал фрезеровщиком в нашем цеху, как и Лёша, и они нашли общий язык. Я старалась не смотреть в их сторону, но меня, как магнитом, притягивали глаза, которые когда – то, раз и навсегда, лишили меня права выбора. Время было позднее, наши гости засобирались домой, мы тоже – нам было по пути. Когда мы вышли, Алёшка уже не отходил от меня ни на шаг. Он взял меня за руку, и я её не вырывала – у меня не было сил сделать это.
                Мы пошли немного впереди всех, и совершенно потеряли чувство такта по отношению к остальным. Он говорил и говорил, о том, что мы наделали; как он мог такое написать, а я могла не понять, что это была просто реакция на мои слова; зачем надо было так поспешно мне выходить замуж?!
               - Бросай всё, поедем со мною, ещё не поздно всё изменить, - это были те основные слова, которые я снова «не услышала» и не послушалась их.
 Тогда ведь, действительно, было ещё не поздно.
                Ко мне подошёл муж – у него кончилось терпение. Он больно крутанул мою руку: Ты же обещала!
               Я вырвалась, и со словами: «Дай мне самой разобраться» - снова подошла к Алёше. Дошли до дома культуры – там были в разгаре танцы, гремел оркестр. Встали в очередь за билетами. Стою в обнимку с Алёшей. Знакомых много, ничего не поймут – вроде бы я замуж выходила?!

                Но меня не это волновало. Во мне заговорило, как и обычно, моё повышенное чувство ответственности. Я поставила себя на место своего мужа. А если бы со мной так поступили? Как я могу такую «пакость» человеку сделать ради какого то, своего, личного счастья? ( ! ). Попрощавшись, я оставила Алексея и вышла. Муж ждал на улице,  и мы - не разговаривая, пошли домой.
                Жизнь продолжалась. Дома мы старались делать вид, что ничего не произошло. Единственно, что Михаил стал относиться ко мне немного бережней, чем обычно, не выказывая своего жёсткого характера. Я же чувствовала себя виноватой, и при нём пыталась скрывать то, что у меня творилось на душе. Только когда его не было дома, я давала волю слезам, или же после того, как он засыпал, я тайком горько плакала, отвернувшись к стене.

                Так прошёл ещё почти год, и я снова потихоньку вошла в семейную колею, тем более, что через семь месяцев у нас должен родиться ребёнок. Муж стал выпивать, почувствовав себя свободней – никуда я теперь от него не денусь. Однажды он вообще не пришёл ночевать – после вечерней смены. Я не знала, что думать, и рано утром, одна, через весь лес (мы снимали жильё рядом с лесом), ушла на поиски. Я боялась, что с ним случилась беда, когда он возвращался ночью с работы. По дороге мне ничего подозрительного не попалось, и я на всякий случай заглянула в общежитие, где он жил раньше. Там, и на полу, и на кроватях, досыпали после попойки его друзья. Он уже ушёл домой – очевидно, разминулись. И это был первый, но далеко не единичный случай, такого его поведения. Но я всё прощала в надежде, что он изменится. Я ждала ребёнка, которому нужен был отец.
                Ори, дура, что есть мочи!

                Роды были тяжёлыми. Воды отошли ещё дома, но признаков, что ребёнку пришло время появиться на белый свет, почти не было. Врач прослушивала меня регулярно. «Ребёночек дышит» - говорила она каждый раз, и... уходила по своим делам. Домашние переживали – уже три дня, как я находилась в больнице, но помочь мне ничем не могли – с ними просто не разговаривали. Не сдавалась одна тётя Люда. Она подняла на ноги всех - через каждые полчаса звонила главврачу, представившись моей свекровью. Она прибежала ко мне в роддом, оставив работу, ругала меня, за то, что я молчала:
              - Тонька, ори что есть мочи, дура, а то умрёшь сама, и ребёнка погубишь! - кричала она мне, когда я подходила к окну.

            Но мне не было больно! И только её слова о жизни ребёнка заставили меня послушаться. Я  начала орать изо всех своих сил! Врачи засуетились, собрали консилиум,  решили применить вакуум. Я не знала, что это такое, но дала своё согласие.
                Мучили меня, и ещё не родившегося малыша на столе долго - полтора часа. Слава Богу, благодаря золотым рукам главврача, Ореста Кондратьевича, всё прошло успешно. Но если бы не тётя Люда – чем бы кончилась эта история – неизвестно. Такой уж она была, эта простая русская женщина, мама любимого мной человека. Когда же нас с сынишкой выписали домой, она целый месяц приходила, помогала купать первенца.
 Хорошо, что мы жили с ней тогда в одном доме...
                Я оглянулась посмотреть...
                Когда сыну было полтора года, он заболел опасным воспалением лёгких. Оставив их  с мужем в больнице, я бежала домой - взять необходимые вещи. К тому времени от меня, бывшей, не осталось и следа: худая, измученная, похожая скорее на рано постаревшую бабушку, чем на молодую женщину - после родов посыпались зубы, на лице торчал заострившийся нос, руки и ноги были, как высохшие палки. Ребёнок болел, муж – пил, помощи ни от кого не было. Больница была рядом с домом, и бежала я, смахивая слёзы, не переодевшись - в стареньком халатике, в завязанной наспех косынке.

                Вдруг мне показалось, что кто- то знакомый прошёл навстречу мне, и я оглянулась. Это был Алёша! Он тоже оглянулся и остановился. Узнать его было почти невозможно, так же, как и меня – это был высокий, статный, очень красивый, в белой матросской форме молодой человек. Он с ужасом и удивлением смотрел на меня:
               - Тоня, это ты? Что же с тобой случилось? - только и смог выдавить он. Вкратце рассказав ему о болезни ребёнка, я побежала дальше.
Лечение было своевременным, сынок поправился, и нас через две недели выписали домой.

                Такой худющей и страшной я буду почти три года. Потом, когда после очередного пьяного дебоша я подам на развод, а муж будет отказываться дать мне его, судья скажет:
              - Разве можно назвать женщиной Вашу жену?! Посмотрите на неё – разве это человек? - и даст нам развод сразу.
Но до этого мне ещё предстояло дожить и... выжить.
                Молодая, красивая, белая...
               Я узнала, что Алексей привёз жену с ребёнком из Архангельска, где он служил после учёбы. Вернее, я сначала узнала её - ту, из песни, которую так любил напевать Лёша. Я шла по улице, а навстречу мне шагала «Молодая, красивая, белая...» женщина, которая катила коляску с ребёнком. Я почему – то сразу поняла – это его жена.  Решила сходить к тёте Люде, чтобы убедиться в своём «знании». Она давно приглашала -  брать у них стиральную машинку, но мне было неудобно. Зато теперь появился предлог – не на пустом же месте идти смотреть на человека!
                Марина – так звали жену Алексея, двери открыла мне сама. И она меня тоже сразу узнала! Я же, не посмев даже взглянуть на неё, спросила - нет ли дома тёти Люды? Марина, поставив руки на бёдра, открыто - сверху вниз, рассматривала меня. Благо, смотреть «было на что»... Я уже говорила, какая я в то время была «красавица»! Завершив свои «смотрины», я ушла ни с чем – у них машинка к тому времени тоже сломалась.

                Марина гуляла в «открытую». Её не смущало ни то, что она живёт у свекрови, ни то, что видели все окружающие её люди. Когда у тёти Люды лопнуло терпение, и Марина перешла жить к сестре Алёши, терпение лопнуло у всех. Его сестра - с мужем и детьми, жили в общежитии старой постройки. Комната находилась в одном, а кухня в другом конце общего, большого коридора. Вот они и отвели Марине эту кухню. Теперь уже не выдержали нервы у их соседей. Марина бросала восьмимесячного малыша, а сама уходила гулять на всю ночь. Ребёнок, проснувшись ночью, кричал до утра, один, в закрытой кухне.

                Родные написали письмо Алёше, чтобы он забирал свою жену обратно. Но это же был Алексей! Наверное, любил он эту непутёвую свою Марину, и всё ей прощал. Ребёнок был тоже не его – они познакомились, когда она была на пятом месяце. Своих детей у него так и не было. Он оставил работу и приехал домой. Марина более – менее утихомирилась, и они стали жить в нашем городе...
см. продолжение
Я никогда не думал, что ты выйдешь замуж....

                У меня к тому времени с мужем проблемы были немалые - его пьянство и драки сделали своё дело. Мы разводились. Вскоре он уехал, и, - к его чести и памяти, всё нажитое, в том числе и комнатку в доме гостиничного типа он оставил нам с сыном. При всех своих недостатках, он был неплохим человеком. Его сгубила не просто водка. Очень жаль, что он не поверил, не послушал меня тогда, когда я умоляла его расстаться. То, что он сделал насильно, не прибавило счастья ни ему, ни мне – никому...
                Наташа, сестра Алёши, за время, пока я ждала его из армии, стала моею кумою, и, можно сказать, моею сестрою. Все дни рождения и праздники мы отмечали вместе, все беды и радости делили поровну. Часто в гостях у своей сестры были и Алёша с Мариной. Марина, по детской наивности – она была на восемь лет моложе меня, демонстративно садилась мужу на колени, и начинала при всех целовать его. А может никто и не замечал этого, кроме меня. Я же старалась выйти, или же просто уйти, чтобы потом, дома, поплакать от всей этой, окружившей меня плотным кольцом, безысходности.

                Однажды – еще не так много времени пройдёт, как я развелась с мужем, зашёл его друг по общежитию, Андрей. Услышав, что мы развелись, он заглянул ещё раз – теперь уже ко мне. Я выпроводила его «с треском». Однако он не отступил, и через полгода снова объявился с теми же предложениями. Четырёхлетний сынишка болел, мы с ним часто попадали в больницу. Алименты получала мизерные – бывший муж работал в своем селе, и мне приходило по десять - пятнадцать рублей, даже один раз пришло: 2рубля1коп.
                Так и в тот раз – я плакала, получив десять рублей получки, и шесть рублей алиментов. Жить было нечем. И Бог послал Андрея.  Узнав причину моих слёз, он привёз мешок продуктов и «одолжил» мне свою зарплату. Через два месяца я согласилась выйти за него замуж.  Женатым Андрей не был – девчата только подсмеивались над его наивностью. О себе я не думала, да и никто в то время на мои «мощи» особо бы не позарился. Но самое главное, я видела - он никогда не обидит моего сына. Так сказал и мой первый муж - когда вскоре приехал «мириться». Сидя  на кровати, он, обхватив голову руками, повторял одну и ту же фразу:
         -   Я никогда не думал, что ты выйдешь замуж...

              Марина как – то совершенно изменилась по отношению ко мне – перестав видеть во мне врага, она больше не «выделывалась» в компаниях, а, наоборот, искала во мне поддержку. К Алёше я относилась дружески. Он так и не узнает никогда, сколько ночей я провела в слезах,  сколько писем, написанных бессонными ночами, порвала – я писала их до тех пор, пока он не привёз жену. Пусть же теперь заменит их это моё, уже не способное что – либо изменить, письмо.

                Однажды, когда у его сестрички был праздник, Марина стала подталкивать ко мне Алёшу. Я пошутила, чтобы она этого не делала - он не очень надёжный в этом плане. Я вспомнила свой день рождения, и наше приключение. Разница была одна – я просто хотела поднять настроение Оле, и посылала к ней на выручку Лёшу. Марине же, как потом оказалось, нужно было срочно его «определить» - она наметила себе очередного мужчину для развлечения - из нашей же компании.
Андрея, с которым я сошлась совсем недавно, не было в городе – он уехал в деревню.
                И снова о белом платье в чёрный горошек
                Мы с Алёшей присели на диван. Нас обеих, как оказалось, до сих пор продолжал мучить вопрос: что именно так упорно разводит в разные стороны наши судьбы. Начали издалека, с тех наших первых разногласий, возникших в переписке. Я спросила его о той крымской девочке, о которой мне когда – то рассказала тётя Люда. Алёша схватился за сердце! Оказалось, что эта девочка действительно заходила к нему в часть, но только один, или два раза – больше они не встречались!
 Потом, на следующий день, он очень сильно поссорился со своей мамой из-за этого прошлого, и теперь уже ненужного разговора. Тётя Люда упрекнула меня – не надо было ему этого говорить! Наверное, она была права – не надо, но мне стало легче.

                Домой провожали меня всей компанией. Воспоминания о былом сделали своё дело – мы с Алексеем снова не могли даже на минуту расстаться. Тем более, что Марина по дороге куда – то исчезла: не было ни её, ни того мужчины, с которым она только что шла. К дому пошли только мы с Алёшей – и,  как и раньше, взялись за руки. Но руки эти не были свободны. С нами были дети - его и мой сыновья. Им было по три и четыре года. Алёша прижался ко мне в темноте подъезда, и крепко поцеловал. А я – я оттолкнула его изо всех сил! Причина была банальна и проста, как моя жизнь. Я стеснялась своей внешности и страшной худобы. Мои груди висели, как две тряпочки – из пятого размера, после кормления ребёнка, они помещались в первом.
Да и дети... Моральная планка была настолько велика, что я не нашла бы в себе сил перешагнуть её. И тогда Алексей понял,  что на самом деле разводило нас. Сжав кулаки от досады, он сказал:
                -  Ты всегда делала так, как надо, а не так, как тебе хочется! - и, схватив сына за руку, выскочил из подъезда.

                Уложив ребёнка спать, услышала стук в двери. Вернулся... ёкнуло моё сердце. Но на пороге стоял муж сестры Алексея:
                -  А где Лёшка? - удивился он, убедившись, что я одна.
 С недоверием смотрел Володя мимо меня, в тёмную комнату гостинки. Потом уже выяснилось, что Алексей просто пошёл другой дорогой – через лесок и песчаный карьер. А если бы он, и в самом деле, оказался тогда у меня?!

                Не вредный и не полезный...
                Время шло, я успокоилась, вошла в свои прежние «формы». Андрей, с которым мы расписались, оказался спокойным и покладистым. Работа у меня тоже была другая - мне пригодился техникум, и я работала инженером в отделе снабжения. Алексей с Мариной продолжали жить с его мамой и отцом – к этому времени у них уже была двухкомнатная квартира. Марина периодически исчезала из дома с очередным кавалером, стала выпивать. Алёша часто был в командировках – плавал. Он обо мне имел то же мистическое знание, что и я о нём. Он первый - увидев меня у своей сестры, догадался, что у меня будет второй ребёнок. Этого не знал никто, даже я.

                Тетя Люда при встрече жаловалась, что с Мариной стало невыносимо жить в одной квартире, а Марина как – то сказала:
             - Хорошо, Антонина, что ты за Алёшку замуж не вышла!  Он, Лёшка, как маргарин – не вредный и не полезный. А меня вон тронули – так я твоей тёте Люде табуретку на голове проломила!
 У меня «зашлось» сердце. Тётя Люда была для меня как вторая мама...
              Время шло, дети подрастали, родители наши стали болеть. У тёти Люды случился инсульт – она лежала в больнице, её частично парализовало. Её муж, отец Лёши, был, как и мой папа, фронтовик, и тоже часто болел. В тот день, почувствовав себя плохо, он не позвал Марину, которая была в соседней комнате, на помощь - так и не смог простить её поведения.
Она нашла его уже умершим – отказало сердце. Похороны были тяжёлыми. Мои родители, чем могли, помогали тогда на похоронах, я тоже.
                Я смогу сделать это!
                Тётю Люду со временем «отпустило». Она снова была весела в компании, пела своим замечательным, сильным голосом. У Марины был тоже красивый голос, и когда они пели вдвоём, у меня захватывало дух – их голоса дополняли друг друга! Я петь совершенно не умела, зато очень любила слушать их песни, иногда присоединяясь, но так, чтобы не испохабить песню. Алёша уже не плавал, он устроился на работу в нашем городе.
Однажды Марина пропала на очень долгое время. Алексей устал ждать, и его познакомили с женщиной постарше, но самостоятельной. Он перешёл к ней жить.
 У меня началась депрессия. С одной стороны, я была рада, что у него всё хорошо, но с другой... Если я как – то смирилась с Мариной, и видела, что он её - такую, как есть, любит,  то другую - пусть даже самую лучшую женщину в мире, я не могла ему простить!
Я не верила, что у него хватит сил бросить эту беспутную Маринку!

           И тогда я решилась! Я допускала множество ошибок, я постоянно думала о других, и никогда о себе! И мне не легче оттого, что моя судьба не схожа с судьбой моей мамы! Жизнь уже, можно сказать, повернула к своему закату, а я так и не испытала, что значит жить с человеком, которого любишь, с мыслью о котором  ложишься спать и просыпаешься. Теперь я всё исправлю - я смогу сделать это!

                Не бойся жизнь переменить!
                Моя крестница (и моя тёзка!) собралась замуж. Родители её, тётя Люда, крёстный отец - все готовились к свадьбе. Я тоже, конечно, потому что её люблю так же, как и своих детей. У меня их уже было двое: сын – подросток, и четырёхлетняя дочка. Но ещё я готовилась... бросить своего мужа, и уехать с детьми и Алексеем куда – то подальше. Если он, Алёша, не будет возражать. Это решила я сама, не видя Алексея, и не советуясь с ним - пока он жил со своей «самостоятельной женщиной».

                На свадьбе я была с мужем - он знал, что я собираюсь уйти от него. Причину, конечно, не называла, но уехать решила твёрдо, если что – то просто с детьми, без Алёши. За столом мой муж сидел, как тень, а я была далеко от него в своих мыслях. Нам раздали карандаши – кажется, была какая – то игра, и я на салфетке - сама для себя, написала: «Не пиши мне про любовь – не поверю я, мне вот здесь твои дела, твоё прошлое...» - это были слова из песни, которые мне часто когда – то напевал Лёша. Он вообще любил песни В.Высоцкого, и эта любовь досталась мне «по наследству». Откуда – то взялась надо мной та самая «самостоятельная женщина», и, заглянув мне через плечо, спросила:
              - Ему пишешь?
        Я оглянулась, но так и не поняла – «где» она взялась, и как догадалась, что именно я могу что – то писать Алёше?  А он тут же  пригласил меня на танец! И меня унесло... Унесло в ту молодость, где кроме нас двоих, больше никого не существовало. Мы танцевали, совершенно забыв об окружающих нас людях, и о свадьбе, и обо всём, что нас связывало и что разъединяло. По крайней мере, так было со мной.

                Из этого состояния меня вывела дочка. Она требовала внимания – была ещё маленькой. Я увидела недовольные лица сестры и мамы Алексея  – я могла разрушить с таким трудом обретённое ими спокойствие. Я могла разрушить спокойствие своей семьи – за столом сидел совершенно пьяный и отрешённый мой муж, благодаря которому я и смогла почувствовать себя «женщиной и человеком». И я снова взяла себя в руки – веселилась и танцевала вместе со всеми, сжав в кулак нахлынувшие на меня воспоминания...

                На второй день свадьбы мой муж не пришёл – у него была рабочая смена. Не было и Веры – так звали новую жену Алексея. У неё поднялось давление. Но что было с нами – со мной и Алёшей! Мы просто не могли упустить друг друга из виду ни на минуту! Мы нашли где – то, в этом же подвале, где была свадьба, укромное местечко, и нацеловались там. Уезжала его тетя в Россию, и её надо было проводить на поезд. Мы собрались ехать провожать её вместе! Но нас остановила тётя Люда и категорически запретила нам ехать вдвоем. Мы же оба – и он, и я – были, к несчастью, очень послушными «детьми». Он поехал с тётей на вокзал, а я вскоре ушла домой.
                «Тебе привет»...
                Алёша работал с моей соседкой, и мы часто передавали через неё приветы друг другу. Никогда бы не подумала, как много могут значить слова: «Тебе привет!». Я ждала этих «приветов» точно так, как когда – то ждала его писем. Однажды наш «почтальон» - вместо привета, передала плохую весть. У них на работе случилась авария,  Алексей в ней пострадал. Где, в какой больнице он находился,  в каком он состоянии, она не знала. Встретившись с тётей Людой, мы пошли в больницу. Алёша уже вставал, вроде бы ничего слишком опасного не было. Мы стояли втроём, и я чувствовала себя лишней! Тётя Люда без конца говорила с ним о самостоятельной Вере, как она его ждёт, как готовит, а когда Алексей ещё тяжело вздохнул - что та без него не включает даже телевизор... всё! Я попрощалась и ушла, оставив их наедине...

                Я больше старалась не думать о нём вообще! Я помирилась с мужем, и не стала ждать от Алексея, или сама передавать ему «приветы»! Я с головой ушла в работу и семейные хлопоты, не ходила к его сестре и маме, и ничего не хотела знать о его жизни. Тем более, что она у него наладилась. А забот у меня было более, чем достаточно. Служебные командировки, болезнь родителей, «переходной возраст» сына, часто болеющая маленькая дочь – всё это, вместе взятое, помогло мне справиться с моей «личной», не имеющей отношения к семейным проблемам, боли.
                Опустела без тебя земля...
                Потом умерли мои родители. Они умерли почти одновременно – сначала умер папа, а через сорок дней мама попала в тяжёлом состоянии в больницу и умерла, пролежав всего неделю. Врач сказал, что с её болезнью она могла бы жить ещё не один год, если бы не стресс. Это я знала и без врача. Я всегда знала, что моя мама без отца жить не будет. Он был для неё всем. С войны папа вернулся без ноги, и мама ухаживала за ним, как за ребёнком. А он тянул на себе семью, работая на трёх работах – учителем в школе, художником в совхозе, библиотекарем. Мама настолько высоко поставила его в семье, что для нас - троих детей, было совершенно невозможно ослушаться отца. Это притом, что он никогда и никого не тронул пальцем, и даже никогда не повысил голос.

                Тётя Люда и вся их семья были с нами в тот трудный час, помогали и поддерживали, как могли. Алёша с ребятами копал яму. Тётя Люда рассказала, что к нему уже давно  возвратилась Марина, и они снова проживают все вместе. Сын их вырос, и стал обижать своего, пусть не родного, но отца, и даже стал давать волю рукам. Мне было очень жалко и Алёшу, и тётю Люду, и даже эту непутёвую Марину, у которой почти не было детства - его отняла пьющая мама. Другой родни, кроме этой, у Марины не было.
                Через какое – то время я узнала, что тётя Люда разменяла квартиру – ей досталась однокомнатная, а Алёша с Мариной перешли в «гостинку». Их сын, у которого тоже был «трудный возраст», попал в дурную компанию, и был осуждён.

                Следующие известия сразили меня под корень. Умерла тётя Люда - от очередного инсульта она так и не поправилась. На похоронах было много людей - сотрудники, соседи. Она долго работала в заводе, и ещё была хорошей соседкой в своём многоэтажном доме. Следом за ней, пережив её на несколько месяцев, ушёл из жизни Лёша. Он умер так же, как и его отец – у него отказало сердце. Марина была с ним - они тогда подрабатывали в очередной деревне. Наверное, забрала к себе его мама...

             Хоронили Алёшу мы вдвоём с его сестрой, из той комнатки в «гостинке», помогали нам их дружные соседи. Марина, умудрившись собрать деньги со всех бывших знакомых тёти Люды,  исчезла с ними, как она обычно это делала. Появилась она только дней через десять. Лишь ненадолго получилось у меня остаться с Лёшей наедине, чтобы попрощаться – совсем мало он полежал в своей комнатке. Вместе с ним из моей жизни ушло многое, чего уже не вернуть, не заменить, и не объяснить словами...
                От сумы да от тюрьмы...
                После его смерти Марина осталась одна – сын был в тюрьме, защиты у неё не было. Они с Лёшей не получили ордер на ту комнатку. Марина приходила ко мне, и к сестре Алексея, и мы ей сначала давали деньги на приписку, но она использовала их не по назначению. Я ходила в ЖКО с просьбой о помощи, но у неё были проблемы с паспортом и документами, и она так и осталась без приписки. Если бы ещё одна осталась – полбеды. Оставался бездомным сын.
                Это были «те самые» девяностые годы, и на их квартиру тут же «положили свой глаз» крутые «новые русские», или не менее крутые украинцы, которые вынесли её, ещё не пропитые окончательно, нехитрые пожитки - сначала в подъезд, где она и ночевала, а потом перенесли их в заброшенное здание. Так она и осталась на улице. Я бы сделала всё, что в моих силах – у меня даже была мысль забрать её в свой дом - если была бы хоть маленькая надежда, что этот человек может исправиться! Однажды - случайно, на рынке, услышала рассказ мужчины, который тоже жил с уличных сборов, но у которого было своё жильё. Я иногда видела их вместе. Он жаловался продавщице, что принял в свой дом Марину, которая продолжала делать ему то, что всю жизнь делала Лёше – «пропадала» на недели...
                Встречая её на улицах – чаще всего она сидела на площади, у фонтана, я старалась дать ей хотя бы какие – то деньги. При всём своём, можно сказать, очень страшном положении, Марина была при полном уме, а памяти её можно было только позавидовать. Никаких признаков «умственной деградации» я в ней не замечала. Последнее время у неё были сильно опухшие ноги, и она попросила у меня туфли, в которые она смогла бы обуться. Пока я сообразила, что ей нужно и всё же подобрала подходящую обувь, она снова куда – то исчезла с привычного места. Потом были две, одна другой холоднее, зимы. Больше я её не видела, хотя и специально ходила по «её» местам. Сын Марины вернулся из тюрьмы, женился, но что – то не сложилось у него с семьёй, и живёт теперь он в каком – то центре реабилитации. Остался парень на улице...
                *******************************
                На могилку к Алексею я хожу всегда - на «проводы» или в другие поминальные дни. Недавно мы с девчонками - конечно, «девчонками» нас уже давно со стороны трудно назвать, вместе пошли на кладбище. Дружба наша, проверенная почти полу - веком, сделала нас родными друг другу людьми. Остановилась напротив нас молодая женщина – стоит и смотрит...
                Пригласили мы её, познакомились. Она из Кузбасса, брат у неё здесь похоронен. Посидела незнакомка с нами, стих хороший - свой, прочитала, и решила девчатам по руке погадать. Первой Надежда дала руку, она посмотрела - говорит: «Ты выйдешь замуж»; Руку взяла Оли - сразу сказала: « А ты - никогда!». Оля наша действительно ни о ком и слышать не хочет, даже спустя много лет после смерти своего мужа – того самого солдата Кости. Подошла моя очередь... я руку не даю – боюсь гаданий. Уговорили меня девчонки. Взяла она мою руку, посмотрела внимательно, да и говорит: «А ты всю жизнь одного любишь»...
                Встала после этого и ушла, как будто её и не было. А мы с девчонками пошли дальше. Девчата своих мужей помянуть, а я того - на ком «сошёлся клином белый свет»...

Хочется добавить моё любимое стихотворение - Людмилы Щипахиной:

Когда спасенья ты искал,
Когда земля казалась адом,
Когда ты руки опускал,
Прости,что я была не рядом!

Когда светился белый свет
И был твой взгляд хозяйским взглядом,
Для полноты твоих побед
Прости,что я была не рядом!

Когда та женщина в тот день,
Придав особый смысл нарядам,
Возникла за тобой,как тень,
Прости,что я была не рядом!

И каждый час,и каждый миг
Неумолкающим набатом
Ты должен слышать этот крик:
"Прости,что я была не рядом!"

Прости,что годы не спасти,
Как незаполненные соты
за все бессонницы прости,
за все не взятые высоты...

И поздней встречи торжество
в осенний день с дождём и градом -
прости. Но более всего
Прости, что я была не рядом...

     А письмо это Алексей всё же получил. Во сне передала. Комната большая, народу много-много. Столы с едой.  Он далековато сидит. Ждёт.  Я письмо трубочкой свернула, пытаюсь передать - никто брать не хочет. Не положено. Но я придумала! Листочки исписанные свернула вместе с едой. Быстро дошло. Алёша обрадовался, показывает мне свёрток. Только вот...больше не приходит он в мои сны.