Я смотрю на Москву через призму поэзии,
Через призму музыки, призму любви.
Просто так на Москву смотреть бесполезно,
Просто так ничего не увидите вы.
Ю.Колесников, Г.Иванов (стихи)
Я смотрю на Москву через призму прошедших лет. Когда я учился в МГУ, то не остерёгся: вовремя «не вдохнул интерферон», и… заразился - инфекция культуры легко победила иммунитет, я болен хронически с тех далёких семидесятых. Весь Мир всегда лежит у молодости на ладони, и мы, - молодые сами выбираем, какое зёрнышко с этой ладошки клюнуть. Не уделяя внимания, техническим деталям некоего процесса сообщу Вам, что я стал завсегдатаем Большого Театра. Каждый из нас - небольшой группы одержимых, поддерживал отношения с персональной контролёршей и процесс проникновения в Большой, был утилитарен. Если впереди меня шло четыре человека, которые не предъявляли билетов, но предъявляли кивок головы в мою сторону, то я пятый, вкладывал в ласковую руку контролёрши 5 рублей и прибавлял тихо, но сердечно: "Спасибо". С дежурными по партеру, бельэтажу и ярусам договорённости проходили на той же сердечной основе. О впечатлениях от Большого можно писать бесконечно, потому остановлюсь на эпизодах забавных.
Приехал Хафез Асад в Москву, как водится, его привезли в наш Большой, я чуть припоздал, и в свою любимую ложе на бельэтаже зашёл, когда свет погас, и вовсю звучала увертюра. О том, что в правительственной ложе, Брежнев и Асад я и понятия не имел. Встал на привычное место. Не посвящённым скажу, что на большинстве билетов Большого в то время было припечатано: «место неудобное». ». Это значило, что перед Вами либо колонна, либо Ваш стул в третьем ряду ложи, извольте товарищи оторвать на время действия свой зад от мягкого кресла и с высоты своего роста наслаждайтесь захватывающей раз и навсегда сценой.
Предела моего возмущения не было, когда поднявшийся в темноте с одного из неудобных мест молодой человек бесцеремонно стал меня вопрошать о билете и о моём праве слушать Образцову и Атлантова именно из этой ложи. Обычно, мне хватало для отпора двух-трёх едких фраз, чтобы счастливые обладатели, приобретённых, конечно же не в кассах билетов, осознавали, что их собственная значимость утрачена вместе с корешком билета, оторванном на входе. Однако, в этом случае «обладатель» отстал, только после угрозы, что я ему под аккомпанемент оркестра дам по башке его же стулом. Наша шипящая перепалка затянулась несколько дольше увертюры.
Всё разъяснилось в антракте, пошёл занавес, включили свет, я увидел Генерального секретаря и Асада, но ещё не осознал….
Как между нами завсегдатаями водится, оставив зрителей и ближайших родственников артистов хлопать и кричать браво, развернулся и поспешил в буфет. Чрезвычайно важно стать в числе первых в очередь, чтобы потом под вкусную снедь и кофе судить с приятелями о пережитом.
Вернулся в ложу довольно рано, но как ни странно Хафез тоже уже пришёл (Брежнев по моей памяти всегда уезжал со второго действия). Я находился в третьей ложе, справа от меня в седьмую, заходила старенькая англичанка, в седеньких буклях. Старушка споткнулась и…, громыхая стульями, с громким, надтреснутым визгом, стала искать точки опоры. Мир не перевернула, но открыла мне бестолковому, кем был мой настырный сосед и столь похожие на него молодые люди в каждой ложе.… Все они мгновенно оказались в первых рядах и у каждого рука была в кармане.
Оперу «Пиковая Дама» я слушал много раз вживую, по радио, на пластинках, но с определённого времени и по нынешний день, когда начинается ария Германа «Что наша жизнь, - игра…», я обращаю внимание на музыкальные паузы. Обычно, после растянутого в музыкальном времени слова жизнь почти сразу следует слово игра. В тот день арию Германа исполнял солист оперного театра одной из братских республик, дирижировал Ю.И. Симонов.
Герман громко и вдохновенно пропел «Что наша жизнь … в сделанной дирижёром, очевидно по просьбе исполнителя, паузе тихо, но отчётливо справа от сцены с первого яруса прозвучало «говно…» зал взорвался овацией, пошёл занавес.
Музыка балета «Щелкунчик» - завораживает. Лучшего гротескного исполнителя роли Мастера кукол, чем народный артист РСФСР В.А.Левашёв, я не знаю, и не могу себе представить. Представление Щелкунчика в Большом театре для юных зрителей традиционно происходило в новогодние дни, но этот случай произошёл 1 мая. Маша – Н.Бессмертнова, Щелкунчик-принц – М.Лавровский, Мастер кукол – В.Левашёв.
В предусмотренное либретто время Мастер кукол, владея левитацией, стал подниматься к вершине ели.…
Не заладилось с левитацией. Оркестр под управлением А.Копылова воспроизводил музыку Чайковского, Мастер, привычно, в такт музыке, двигал в воздухе тростью, создавая впечатление, что дирижёрская палочка передана на время парения ему, но само парения прибрело черты хаотичности, казалось, что искусство владения левитацией, внезапно, Мастером утрачивается и парение превращается в падение. Мастер опять овладевал гравитацией и опять камнем летел вниз.
В музыку оркестра не органично вплелась матерная брань, инструменты её производящие не подчинялись ни палочке дирижёра, ни трости Мастера, не располагались в привычной для всех оркестровой яме , а где-то высоко, предположительно на колосниках. Копылову пришлось подать оркестру знак повторить музыкальный фрагмент, зал дышал, дышал громко и отчётливо, не подчиняясь дирижёрской палочке и ритму оркестра, а в одном ритме с хаотичными движениями вверх-вниз Мастера. Но никто, даже самые истеричные не закричали, и оставались зрителями, потому что Мастер продолжал быть Мастером, продолжал владеть вниманием зала, дирижируя как ни в чём не бывало тростью, двигаясь в такт музыке и как будто не слыша и не замечая грубого фольклора и стремительно приближающегося пола, а высота была не малая, но он оставался на высоте.