РОДОСЛОВНАЯ.
-------------
''...Вот житие Ноаха: Ноах был человек праведный,непорочный впоколениях своих: под Богом ходил Ноах.И родил Ноах трех сынов:Шейма, Хама и Йэфета..."
( Тора.
Бырейшит, 9- 10)
''Я-ваш прапрапрадед, я-Ной!
Я старый , седой и больной…
С женой прожил семьдесят лет,
Есть три сына, Сим, Хам и Яфет!..''
( Из эстрадной репризы 60-тых годов прошлого столетья )
Как трепетно, бережно и нежно относится еврейская традиция к родословной самого малого человека, человека, что говорится, ''из народа''! В великой Книге Книг подноготная каждого нового героя излагается ''до седьмого колена'', и глубже! В Иерусалиме, в Музее Диаспоры с помощью компьютера можно , при удаче, развернуть свое ''генеологическое древо'' и на пару веков назад! В этот процесс вовлечены самые современные технологии! А что мы знаем о своих предках?!
Я стал задумываться над этим, когда число наших с Верой внуков стало стремительно расти… Я подумал, что им будет интересно проследить хоть одну из ''веточек древа генов'', хотя бы по моей линии… Отсюда и родились эти записки…
Так вот…Родился я в Крыму, и,-что интересно,- свидетельство о рождении у меня было на двух языках: русском и крымско-татарском. Потому, что тогда Крым входил в Российскую Федерацию, и я, по праву, имею все основания требовать российское гражданство.
Дом, где прошло мое детство, да и зрелые годы, давно снесен, на его месте ''фонтан шпринцает'', как говорилось в старом анекдоте…Но это был знаменательный дом, в центре Симферополя, на углу Дворянской улицы и Театрального проезда…Названия улиц неоднократно менялись, с Театрального на Профсоюзный, потом – на Героев Аджимушкая, но напротив места этого сейчас стоит новое здание театра, так что место приметное…
Мое первое восприятие мира: в окна нашей квартиры на втором этаже бьет солнце, а на окнах морозные рисунки, зима… А я сижу у кого-то на руках, осознаю, что очень красиво, а мне скармливают манную кашу…
Весь второй этаж нашего подъезда принадлежал до революции моей бабушке, воспоминания о которой я нашел в записках двоюродного брата моего деда, почетного гражданина города Калининград, Виктора Лапидуса, издавшего книгу о своей необыкновенной жизни. Вот что он писал: "Тетя Фаня -Фаина Лазаревна -была самой младшей из четырех сестер большой семьи Гармиза, выходцев из Польши. Их мать, Елизавета Давидовна Гармиза, переехала в Симферополь из Варшавы после смерти мужа, и вела самостоятельную жизнь, занимаясь торговлей. Я любил бывать у них дома. Чего там только не увидишь: большой рояль, огромный фикус, пальма, граммофон, подзорная труба, фотоаппарат, на письменном столе- муляж человеческого черепа и непременный спутник жизни дяди Самуила- шахматы, смысл его пребывания на земле."
Прабабушку я не помню, но описанная дядей Витей обстановка точно из моего детства.
После ''уплотнения'', в годы советской власти, из огромной квартиры за нашей семьей остались три большие комнаты. Остальная территория превратилась в типичную для тех лет ''коммуналку'', с темным коридором, общей кухней, выходящей на черный ход, и туалетом в конце коридора. Нам принадлежала еще кладовая, где позже я проявлял фотоснимки, так ,что мы были ''барами''. «Относительно соседей», как говорил Миша Жванецкий…
В ''Славном отечестве нашем свободном'' на каждом шагу требовались анкеты…В графе ''Происхождение…'' я научился писать :''Из семьи сов.служащих''. Хотя правильнее было бы ''Из мещан..'' -если по материнской линии, или ''Из донских казаков'', -если по линии отца…Смесь, надо сказать, взрывоопасная: еврейская кровь, замешанная на казацком растворе!
. Деда-казака я никогда не видел. Да и отцовской родины тоже, долго не случалось! И не то, чтобы не было интереса . Однажды у нас даже билеты были на руках, ехать на Дон, но заболела тетя Матрена, которую мы должны были сопровождать на Дон, и билеты пришлось сдать…Приезжали дядья, двоюродные братья, но ближе им был брат Леня, а надо мной довлели еврейские корни, да и не мудрено: :воспитывали меня дед Самуил, да бабушка Фаня, родителям было не до меня: работа, работа, работа… Только спустя многие годы, уже будучи в Израиле, решили мы с женой Верой все-таки побывать на Дону. От поездки остались такие строчки:
Красив и ласков Тихий Дон!
Моих дедов стоял здесь дом!
От хутора, что был тогда,
Уж не осталось ни следа!
Кладбищенский, лишь, островок
Мое внимание привлек...
Жаль, не нашел дедОвский крест,
Но в атмосфере здешних мест
Прочувствовал я с Прошлым мост,
И с Доном связь в душе унес!
О рождении моем многократно рассказывались легенды…Мой отец сидел на союзной конференции, в Москве, когда в президиум пришла телеграмма. Председательствующий обратился к залу: ''Заикин Дмитрий Иванович присутствует?'' Отец встал. ''Давайте поздравим счастливого отца, у него родились трое сыновей!'' Зал аплодировал…Отец вез по три комплекта детских вещей… Но дома его ждало печальное известие: выжил только я…Чувство потери осталось во мне постоянной тягой к обществу других людей…Мне всегда не хватало кого-нибудь рядом! Пока я не стал обрастать друзьями…
Когда начали собирать документы к отъезду в Израиль, мама в Республиканском архиве взяла невзрачную на вид бумаженцию, выписку из синагогальной книги, которую стоит воспроизвести:
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ г.Симферополь,ГРЭС
При ПРАВИТЕЛЬСТВЕ АВТОНОМНОЙ ул.Космическая,3\8,кв.26
РЕСПУБЛИКИ КРЫМ
333680,г.Симферополь,ГСП, Лапидус Л.С.
ул.Кечкеметская,3
Телефон 22-84-05, 22-82-61
24.07.96г. нр Л-75
Архивная справка
В метрической книге синагоги города Симферополя за 1909 год
Имеется актовая запись за нр.195 о рождении 17 декабря 1909 года
Любовь Шмуйловна /так в документе/ Лапидус.
Родители:отец-Шмуйло -Лейбов-Ициков Лапидус.
Мать-Фейга Лапидус.
Основание: ф 142 оп.2,д.5,л.373об.
Директор Л.В.Гурбова
Зав.сектором справок Степанова. (подписи,круглая печать)
И стиль письма , и качество бумаги, на котором оно выполнено , не оставляет сомнений, что документ подлинный… Но когда мама предстала пред суровыми очами руководящей дамы из Сохнута, та презрительно бросила: ''Все это покупается за 20 гривень!'' В смысле: -доказывайте еврейство другими способами! А надо сказать, что к тому моменту уже было решено, что вся семья наша меняет место прописки на государство Израиль, со всеми вытекающими последствиями…И мама стала готовиться к встрече с консулом посольства, мучительно вспоминая ,что слышала в детстве от родителей на идиш. Но бабушка Фаня с дедом Самуилом на идиш предпочитали не говорить, за исключением тех случаев, когда хотели скрыть смысл разговора. Поэтому, кроме несколько слов из песни о горячем самоваре, мама ничего вспомнить не могла…
Вопрос в консульстве разрешился просто, когда мама извлекла Учетную карточку члена КПСС с1941 года. Пятый параграф карточки ставил точку всем спорам о мамином еврействе: :в ''те времена'' с разделом ''национальность'' шутки были плохи! Да и евреи были не в чести у партии, и если уж прописано, что еврейка, так уж, точно, еврейка.
Так, что, по матери, я- еврей стопроцентный…Что называется, По ГАЛАХЕ!
Ну, а по отцу- донской казак! По Шолохову Михаилу Александровичу, обожаемому моим отцом, потому, что тот был его полным земляком, в Вешенской до сих пор обитают мои двоюродные братья, казачье племя! Народ, иноверцев недолюбливающий, терпящий с трудом… Такое, вот, мое ''древо''!
Из дневников отца, о деде знаю, что тот был небогат, даже боевого коня, обязательной принадлежности казачьего воинства, у него не было, числился артиллеристом, и на Первую Мировую войну уехал на подводе. Но на хуторе был уважаем. С войны не вернулся, оставив бабку мою с четырьмя малолетними детьми, и той пришлось ставить детей на ноги самой. Как самый старший, отец мой ушел в самостоятельную жизнь в пятнадцатилетнем возрасте. На Дон уже не вернулся.
Брат мой, Леня, по духу своему, ближе к казакам. Землю любит, с удовольствием копается в своем огородике, урожаями не балующем, но радушно принимающем гостей ''на шашлыки''…А у меня друзья все оказались евреями, коих в Симферополе было немерено, исторически их привлекали южные края (Крым, Одесса, Херсон)…Это я у Солженицина читал, но это отдельный разговор, а я о предках…
Отец мой, сколько его я помню, вечно был погружен в работу. Типичный советский трудоголик, воспитанный советской властью в духе :''Раньше думай о Родине, а потом о себе!'' Я , практически, его в доме не видел, не помню, когда мы с ним разговаривали по душам. И отец, и мать были на руководящих постах в консервной промышленности, но, люди кристальной честности, не накопили за жизнь ни гроша, между тем, как в те голодные годы многие, ошивающиеся у хлебных мест, сделали себе состояния! Поэтому, жили мы скромно, в перенаселенной коммунальной квартире, население которой напоминало знаменитую Воронью Слободку Ильфа и Петрова. Кроме нас, на кухне кошеварили еще четыре жильца. А в чулане жила даже «ничейная бабушка», баба Тоня.
Тон в нашей семье задавала мать. Инициатива у нее била через край! Что только ни придумывала она, чтобы поддержать семью в трудные годы! Помню, мальчишкой, на каком -то поле должен был срезать головки подсолнухов из урожая маминой посадки, они были липкими и колючими… Другая картинка из детства: мы сидим в комнате, на полу, рядом- гора кукурузных початков, мы лущим зерна и поем. Мама очень любила петь, в доме до войны был даже рояль, а после – пианино. Мама ставила на пюпитр толстенный песенник, и мы с братом должны были петь подряд все, что в нем было, даже гимн Советского союза. Некоторое время я ходил в музыкальный класс, но «Школа Беера» мне так осточертела, что я взбунтовался, и учебу бросил… О чем жалел потом всю жизнь!
Мама не имела свободного времени заниматься нами с братом, но строго следила за нашими успехами в школе. ''Тройка'' в дневнике вызывала сразу же волну нравоучений! А вот, чтобы в эти дела вмешивался отец, я и не припомню! На родительские собрания всегда ходила бабушка Фаина Лазаревна, и меня в обиду не давала…
Бабушка была ангелом-хранителем дома. Она вела хозяйство, готовила еду, поддерживала в доме порядок, наблюдала за двумя внуками, одним словом, отвечала всем качествам Хозяйки Дома… Но характер у нее был далеко не сахар! Отца она уважала и в пререкания с ним не вступала, да и он не склонен был вмешиваться в домашние дела, ему хватало проблем на работе. А вот с мамой у нее были жаркие стычки, в причины которых по малолетству я не вникал, но испытывал некий дискомфорт в случае ссор двух властных женщин, к счастью это бывало не часто…
Дед, же, был объектом постоянного бабушкиного недовольства, и всего лишь из-за одной своей страсти: наркотической любви к шахматам. Играть он мог с утра до ночи, с кем угодно, хотя играл слабо, и, в основном, проигрывал. Он получал наслаждение от самого процесса игры, результат ему был безразличен.
По стопам его пошли мама и брат Леня, они играли хорошо и самозабвенно! Я тоже одно время серьезно увлекался шахматами, но у меня было много других увлечений, и шахматы отошли на какой-то дальний план…А дед Самуил уходил из дому с шахматами под мышкой, как на работу, и, как с работы, возвращался вечером домой.
Бабушка рассказывала о муже анекдотические истории… Одну я хорошо помню! «В свадебное путешествие, - рассказывыла бабушка, -поехали мы в Кисловодск. Сняли жилье, обустроились, и пошли прогуляться в парк…Я в молодости была очень привлекательной , (бабушка и в старости была очень красива!), со мной раскланивались офицеры, вступали в разговоры, твой дед сказал: ''Ты посиди здесь, а я поищу, где мы можем перекусить! '' и оставил меня на попечении ухажеров… Идет время, портится погода, Самуила все нет, да и вокруг меня постепенно молодежь рассеялась…Дождик стал накрапывать! Пошла я супруга своего разыскивать, волнуюсь, не случилось ли чего?.. Под дождем парк опустел, никого на аллеях нет! Смотрю,- дощатый парковый нужник стоит, дверь приоткрыта, но вроде бы есть там кто-то!.. Распахиваю дверь, и предстает предо мной картина: два идиота поставили на стульчак шахматную доску, и перед ней на корточках режутся, не замечая никого вокруг!! Ну, один из них, естественно, мой Самуил!''
Отец тоже играл в шахматы очень недурно, в доме хранился приз за первое место в городских соревнованиях, (фотоаппарат ''Фотокор'', на котором дед Самуил учил меня фотоделу. Аппарат заряжался пластинками, устанавливался на треногу, резкость наводилась с помощью мехов, но по тем временам это была ценная вещь!)..Но я никогда не видел, чтобы отец играл с дедом: отец долго размышлял над ходами, чего дед не выносил!!
Зато мать, в редкие для нее свободные минуты, играла с дедом с удовольствием! Забавно было наблюдать, как, задумавшись над ходом , каждый из них что-то свое напевал себе под нос. Дед, обычно, мурлыкал из какой-то оперетки: ''Прочь тоску, прочь печаль, мы с тобой умчимся в даль, и будешь ты, о , ангел мой, моею маленькой женой!''…А мать, ничего не слыша, пела свое:
''Ну, так пой, ну, так пой, пой скорей,
песнь свою, соловей!
Ну ,так пой, ну,так пой, пой скорей,
о любви прошедших дней!''
Мать, вообще, игры обожала! Она играла в домино, в карты, в ''Эрудита'', да и в любые игры, какие бы ей ни предложили! Уже смертельно больная, она просила поиграть с ней в шахматы, и сопротивлялась, превозмогая боль, не позволяя поддаться ей. И в работе она была такой же азартной, в любую погоду тащилась через весь город на фабрику, будучи уже в солидных годах, под 80! А отца болезнь выбросила на пенсию в 55, он очень тяготился своей беспомощностью, пытался заполнить день, работая над воспоминаниями. Я прочитал их уже в его возрасте, там были замечательные страницы… Его воспоминания об атамане Якове Фомине, герое романа Михаила Шолохова « Тихий Дон» я отправил в «Прозу.ру» и они получили массу откликов!
Размышляя сейчас о своих предках, я обнаруживаю горькую истину: молодым их предки не интересны! Много ли раз я беседовал с отцом о его молодости, о времени, в котором ему пришлось становиться на ноги? Что я знаю о предыдущей ( ''до меня'') жизни бабушки и дедушки? А ведь во мне гены и от дедов по отцовской линии! И все, на чем стоит мое ''я'', имеет истоки оттуда! И сегодня мне остается только сожалеть о своем равнодушии к отцам, и сегодня я по другому чувствую ту главу в Торе, которая гласит, что ''Авраам родил Исхака''…
Любил ли я отца? Наверное, любил , как все нормальные дети любят своих родителей… Но почему я не могу припомнить его лицо в мои детские годы? Помню его согбенную фигуру, бредущую с палочкой к Семинарскому садику, где он проводил часы незадолго до смерти… И помню все его фотографии, в разные годы жизни, но не могу вспомнить живого лица! Особенно, я любил одну давнюю фотографию, на ней на берегу Салгира у Городского ПКт иО отец держит меня за руку, мне не более трех лет, но ощущение счастья живет во мне, веет с этого снимка, чем-то особенным отличался этот день!
Я и деда вспоминаю таким, каким он выглядел на одной из первых, сделанных мною фотографий.. С бритой головою, в белой рубахе стоит он , спокойный и серьезный, положив руку на мое плечо, а в руках у меня тросик фотоспуска.
А лицо бабушки вижу всегда улыбающимся, у нее была замечательная улыбка, и вообще она была красавицей! То, что ей приходилось много времени проводить на кухне, громадной, коммунальной кухне, на пять примусов, с одной водопроводной раковиной, среди соседей, до мелочей похожих на обитателей Вороньей Слободки, не опустило ее до обывательского уровня, она обладала удивительным чувством собственного достоинства, и подбирала для общения , как ей казалось, людей ''из высшего общества'': была среди них жена какого-то профессора, был кое-кто ''из бывших'', память о которых у меня не сохранилась… В юности она выступала на сцене Крымского драмтеатра вместе с Фаиной Раневской, а Вера, когда бабушка с ней подружилась, писала под ее диктовку письма композитору Глиеру, давнему ее приятелю по юности…
И, при всем, при этом, бабушка оставалась строгой домоправительницей большой семьи из семи человек (однажды к нам присоединилась сестра моего отца, Матрена Ивановна и много лет жила с нами, пока завод, на котором она работала, не выделил ей квартирку). Вечером, в шесть часов все должны были сидеть за столом, бабушка разливала каждому его порцию первого, в торжественной обстановке, и никто не смел нарушать ритуала…Мое место было на диване справа, у валика, на котором я, потихоньку, пристраивал книгу, и косил глазом в нее в процессе еды. Дед Самуил, однажды, соорудил мне подставку для книг ''для удобства'', за что немедленно получил от жены нагоняй, а от его изобретения остались рожки да ножки! Неизменным участником наших трапез был кот Васька, огромный, неопределенной окраски экземпляр, который устраивался под столом у ног деда, преисполненного к коту невероятной симпатией. ''И чем он только живет?''- восклицал дед, препровождая ,незаметно от бабушки, своему любимцу лакомые кусочки. Чем живет этот ворюга, я однажды увидел воочию…Окна квартир в нашем доме выходили на одну сторону, о соседи выставляли в холодное время года продукты за форточки (о холодильниках в те времена никто и не подозревал!). Васька прогуливался по карнизу вдоль форточек, наводя ревизию всем припасам, не упуская ничего, что плохо лежало! Однажды, он, на моих глазах , приволок здоровенный круг копченной колбасы, дефицитный продукт, по тем временам! Осилить сам он был не в состоянии, попался бабушке на глаза, и его трофей был реквизирован в пользу хозяев дома. За свои проделки кот, в конце концов , жестоко поплатился, как мне рассказали, сосед вздернул его на виселицу. Средневековые нравы были у соседей!
…Почему застряли эти забавные мелочи, и- ничего из действительно серьезного?….
Помню, однажды ,за обедом дед спросил у матери: ''Люба, как ты думаешь, Вале можно уже читать Майн Рида?'' Мне было 10 лет, читал я с трех лет, к этому времени из библиотеки отца я успел прочесть и Горького, и Алексея Толстого, и Шолохова, хотя и не понимал еще многого из прочитанного. Поэтому, мать улыбнулась, и сказала, что ,-''Майн Рида можно!''
Но деду я благодарен: не знаю, у кого он брал книги, но в руки мне попали и Жуль Верн, и Конан Дойль, и Джек Лондон и другие авторы, публиковавшиеся в журнале ''Мир приключений' за 30-й год, живописный вид обложки журнала до сих пор у меня перед глазами!
А вот, где дед работал, я не знаю: где-то по лесному ведомству…Скромный совслужащий, он ушел на пенсию в 60 лет, и оставшиеся годы жизни посвятил шахматам…
…А отец и мать были ''пищевиками''. Так именовались работавшие в системе Минпищепрома, в Симферополе было много предприятий этой отрасли, в том числе, и ведомство Крымконсервтрест. Стадион в Симфе носил долгое время имя ''Пищевик''. И магазин на углу Пушкинской и Карла Маркса , где ,кроме консервов, продавались фрукты, овощи и соки, назывался Консервтрест.
Вот, в этом самом тресте работали до войны и отец, и мать…Зарплата платилась им небольшая, в верхах подразумевалось, что пищевики сумеют себя прокормить! Отец рассказывал байку, что на одном из всесоюзных совещаний наркомпищепрома Анастас Микоян, на записку из зала о низкой зарплате , пошутил: ''Как? Вам еще и зарплату платят?!'' Но я, таки, в самые трудные годы, голода не испытывал, хотя к еде был равнодушен. На сохранившейся фотографии военных времен мать и отец с маленьким братом Леней: изможденные лица родителей, а брат -в порядке! Для детей- последнее! Когда мы с мамой оказались в Израиле, нам подсказали, что мы имеем право получить от Германии компенсацию, как беженцы военных лет, за ущерб, нанесенный фашистами: Новая Германия таким образом приносила извинения от имени немецкого народа…Но сколько ни скитался я по лабиринтам памяти, страданий своих не припомнил…Весь путь от Симферополя до Самарканда вспоминается в виде ряда картинок, слабо окрашенных эмоциями…
Семья всегда держалась скопом…В начале войны, когда стал вопрос об эвакуации, бабушка неожиданно стала противиться отъезду: в ее сознании немцы оставались цивилизованной нацией, терпимо относившейся к евреям…Детская память сохранила жаркий спор по этому поводу. Но стремление сохранить семью перевесило другие доводы, и в путь мы двинулись вместе.
И вот отдельные кадры из фильма памяти:
Симферопольский вокзал. Я сижу на куче баулов, в качестве сторожа, вокруг какая-то суета, подбегают взрослые: ''Скорей, скорей!''- полутемный вагон, меня беспокоит, что нет отца, но нет! Вот он!, -и поезд трогается….
…Мы на какой-то барже, сильно качает, прячусь от ветра. ( Видимо, переплывали Керченский пролив)…
…В ушах слово: Краснодар. Мы в какой-то квартире, душно и тесно, мама стирает белье в корыте, я выуживаю в ладошки пену, дую на нее, в пузырьках образуется раковинка…
…Знаю, что мы в Сталинграде. Большая светлая комната. Меня привели из детского сада, в комнате- новость, детская люлька, в ней младенец, мне говорят, что это мой брат. Идет спор: как называть? Бабушка Фаня настаивает на имени: Лео! Все остальные бурно возражают. Я говорю, что в садике подружился с мальчиком, его зовут Леонид. Кажется , это решило проблему!
…Еще Сталинград. Мы пересекаем замерзшую Волгу по покрытому снегом льду, отец идет впереди, я ставлю ноги в его следы…
…А теперь я знаю: Астрахань, большая высокая мрачная комната, мы сидим вокруг открытой заслонки печи, в ней пылают дрова, мама протягивает ножки братишки ближе к огню, бабушка ссыпает в огонь мусор, ярко вспыхивает бумажка, ''Это же рецепт! ''- вскрикиваю я. Мама равнодушно машет рукой…( Какие уж там рецепты! Благодаря тете Эле, работавшей в госпитале, мать пробилась к главврачу, и умолила дать для болеющего брата редкое тогда лекарство, сульфидин, это спасло его от заражения крови)…
Пароход. Отца с нами нет, мы плывем в Баку. От этой поездки память сохранила слово: ''Эвакоприемник'', громадные помещения бани, наше белье кидают в какие-то печи (это были вошебойки)…В бане деревянные полы.
Снова пароход, уютная каюта. Красивая девочка, мы читаем с ней сказку ''Соловей'' Андерсона, потом играем в прятки, я залезаю под столик у окна и…сажусь на раскаленную батарею!!!
… Порт Красноводск, очень хочется пить, наконец, приносят воду, она теплая с противным вкусом.
…Самарканд. Появляется отец, нас привозят в закрытый узбекский дворик, здесь нам предстоит жить долгое время, поэтому и воспоминаний намного больше….
И еще несколько слов о бабушке и деде…Брат деда , которого я звал дядей Левой, был женат на сестре нашей бабушки, у которой было несколько сестер, среди них она была младшей. Род Лапидусов был из долгожителей, и мама наша ушла из жизни в 90 с половиной, и ее двоюродные братья и сестры превысили этот рубеж, да и дед прожил бы значительно больше своих 77-х, если бы не его ''шахматная горячка'': не вылежав после гриппа, он сбежал на игры, выкрав у бабушки ключ, ( она его предусмотрительно запирала), получил осложнение в виде воспаления легких, из которого уже не выкарабкался. Бабушка пережила его на четыре года, и было-то ей 76! .Не задолго до смерти она подарила Вере дорогой, можно сказать,-фамильный,- перстень, она очень подружилась с Верой, доверяла ей свои старческие тайны. Я унаследовал от нее любовь к театру (по семейному преданию некоторое время ,до замужества, бабушка играла небольшие роли на сцене Крымского драмтеатра, помнила таких корифеев сцены, начинавших в Крыму, как Михаил Царев, Фаина Раневская).А брат Леня от деда унаследовал любовь к шахматам.
И дед, и бабушка похоронены на Абдале, на первой площадке, деда перезахоронили сюда со старого симферопольского кладбища, на месте которого было построено Симферопольское военно-строительное политическое училище. Здесь же похоронен и отец. Дмитрий Иванович. При последнем посещении мы с Верой с трудом отыскали могилы : кладбище превратилось в непроходимые заросли, дорожки исчезли под бурьяном, старые приметы стерлись. Не станет нас, кто придет поклониться этим могилам? Ну, и последний штрих к родословной…Самым неожиданным образом, всплыл в ней давний след по материнской линии. Мы уже жили в Беер Шеве, позвонил из Калининграда мамин двоюродный брат Витя, попросил нас, если обратится к нам его внук Миша, который учится в Израиле, чтобы оказали ему внимание.
Однажды Миша таки позвонил, сказал, что едет к нам на такси, я вышел его встретить. Из машины вышел мальчик в полной униформе хасида, учащегося из религиозной школы (''ЕШИВЫ''). Оказывается, этот мальчик из, вообще -то, далекой от еврейства семьи, (и бабушка ,и мать его- русские), так серьезно увлекся иудаизмом, что решил отдать себя этой стезе целиком! Так вот, от Миши мы узнали, а мама припомнила и подтвердила, что дед ее, Елиезер (Лазарь), был крупным религиозным авторитетом в большой, в то далекое время, еврейской общине города Джанкой . Такие вот корни!
Мама покоится на Беер Шевском кладбище, залитом беспощадным солнцем пустыни Негев. С портрета на памятнике смотрит ее улыбающееся лицо, как будто говорит нам:'' Все хорошо,ребята! Только помните о нас!''
Мы помним.
* * *