Родная природа

СОДЕРЖАНИЕ

Тема природы в творчестве В. Бердышева. Д.А. Зинкович

Края родные
Радость весны
В майском лесу
Интересный рассказчик
Черёмуха
Земляничное царство
Гроза в лесу
Цветы – любовь моя
Саженцы
Осенние опята
У Ломов
Грустный лес
Невспаханный луг
Подруги
Кисейное утро
За раками на Уводьстрой
Жаворонки
Бедная птица
Гадюки
Лесной гость
Голубой мотылёк
Недотрога
Огородный ковчег
Муравей
«Не плачь, малыш!»
Пичуга
Я не ставлю больше мышеловок
Колючий воришка
Удивительная кошечка
Мужик и кошечка
Вороны и кошка
Как снять кота с дерева
Целебные силы природы






Тема природы в творчестве В. Бердышева

С книгами Виталия Бердышева меня познакомила моя ученица Оля Лапшова. Большую часть года я провожу в Крыму, а в Иваново приезжаю только на зиму. И каждый раз я получаю в подарок новые книги Виталия Всеволодовича. Меня поражает удивительная плодотворность и тематическое разнообразие творчества автора. За три с половиной года было издано тридцать сборников рассказов и повестей, что по плечу не каждому писателю. И главное – все его произведения высокого художественного уровня, что сделало книги любимыми у широкого круга читателей, прежде всего у школьников и лиц зрелого возраста.

Из всех тем, разрабатываемых автором, я как педагог выделил бы в первую очередь тему живой природы, которая наряду с рассказами и повестями о животных, занимает, пожалуй, ведущее место в творчестве Виталия Бердышева. Он сам считает её наиважнейшей и вечной, поскольку человек без природы существовать просто не может. Она сформировала, взрастила его, она кормит и поит нас, обеспечивает наше существование посредством формирования земной атмосферы, климата, поддержания многообразия видов животных и растений – непременного условия жизни. Не менее значимо благотворное духовное воздействие природы на человека. И это чувствует каждый из нас, находясь в контакте с нею. У нас общие генетические корни со всем животным миром. Не потому ли мы всегда так тянемся к ним – нашим младшим братьям по разуму – бегающим, летающим, ползающим, прыгающим, плавающим? Не потому ли они так радуют нас своим живым присутствием, так хочется общаться с ними…

Автор глубоко понимает и чувствует это. Он пытается передать нам свои знания и чувства, своё понимание глобального значения природы в нашей жизни, показать нам её беспредельную, божественную красоту и глубочайшую духовность. Виталий Бердышев обладает удивительным чувством красоты, способностью увидеть её во всём, что нас окружает, увидеть то, на что мы просто не обращаем внимания. И не только увидеть, но и передать это чувство окружающим. Он находит такие слова, такие фразы, которые не оставляют равнодушным читателя, заставляют его испытывать то же трепетное волнение, которое испытывает и сам автор при встрече с лесами, сечами, перелесками, лесными тропинками, цветущими полянами, речками и озёрами, ягодными и грибными богатствами. Он заставляет читателя ещё и ещё раз возвращаться к прочитанному и погружаться в красоту открывающегося перед ним мира природы, мечтать о собственных, реальных встречах с нею.

Говоря о красоте, автор творит её сам, творит интуитивно, поскольку его душа переполнена ею; творит и целенаправленно, потому что глубоко понимает: красота – одна из основ нашей жизни, без неё мир зачахнет и обеднеет, а человек превратится в грубое аморфное существо, живущее лишь инстинктами и не способное к развитию и процветанию. И глубоко символичны его слова, что «Красота должна воспитываться красотой, Любовь – любовью, Добродетель – добродетелью».

Способность удивительно ярко оценивать и передавать красоту природы (и не только природы) превращает прозу автора в лирику, в поэзию, своего рода «прозу в стихах», что доступно далеко не каждому прозаику. И все эти поэтические картины наполнены глубокими и светлыми чувствами, прежде всего безграничной любовью ко всему живому, к окружающему нас миру. И это ещё одна характерная особенность литературного творчества Виталия Бердышева.
Читателей в книгах Бердышева привлекает их высокая художественность, глубокий психологизм и эмоциональность, точность и красочность образов, яркий литературный язык.

Говоря о природе, автор выступает перед нами не только как художник, но и в роли натуралиста-исследователя, врача-валеолога, психолога и психотерапевта. В книгах заложен большой объём разносторонней, порой совершенно новой, информации. Вместе с тем, наполняя их добрыми и светлыми чувствами, он придаёт повествованию ярко выраженную валеологическую направленность, что особенно важно для современной жизни. С другой стороны, он не боится дополнять художественные произведения научными фактами и философскими рассуждениями о роли природы в нашем мире, о наших взаимоотношениях с нею, в том числе и о нашей человеческой безнравственности при использовании её материальных богатств. В его произведениях природа предстаёт перед нами не просто как фон для характеристики чисто человеческих отношений, но как первооснова жизни, в которой человек является лишь одним из составляющих её звеньев, пусть и самым значительным.

По художественной красоте и силе эмоционального воздействия читатели порой сравнивают литературу Бердышева с произведениями Пришвина, Тургенева (описание природы), с повестями и рассказами Бианки, Даррела и Хэрриота (рассказы о животных), с повестями Аксакова и Толстого (истории из детства). И в этом есть доля истины: красота описания, глубокая эмоциональность и духовность литературы автора достойны самого пристального внимания.

Каждая книга Бердышева имеет собственную эстетическую, информационную и художественную ценность. Вместе с тем, все они объединены общей гуманистической идеей, яркими художественными образами, психологизмом, особым литературным стилем и языком. Они как бы дополняют и уточняют друг друга, создавая единый художественный ансамбль образов, светлых чувств, настроений, переживаний, столь необходимых каждому из нас в жизни.

У автора свой особый, индивидуальный, взгляд на Мир, на Жизнь, на радости жизни. Если большинство современных людей видят красоту и радость в богатстве, роскоши, экзотике путешествий, положении в обществе и т.п., то он ищет «умиротворение жизнью» вокруг себя и находит его в науке, искусстве, общении с природой, с животным миром, с людьми, в философских раздумьях о смысле жизни, в возможности дарить радость и счастье окружающим. Он видит красоту в обыденном, земном, повседневном, естественном, созданном самой природой, видит в следовании её законам, мимо чего, не останавливаясь, проходит большинство из нас…

Встречаясь с Виталием Всеволодовичем, я убедился в его высокой духовности, культуре, целеустремлённости, желании целиком отдавать себя воспитанию молодого поколения, формированию у него высоких жизненных приоритетов, душевного богатства, стремления к познанию, творчеству.

Всё, что он сейчас делает, посвящено реализации этой наиважнейшей задачи: и встречи с читателями в библиотеках, и литературно-музыкальные часы в школах, и, главное – его книги, которые расходятся по библиотекам, музеям и школам города. И то, что в этих школах они используются педагогами для внеклассного чтения, говорит о многом.

                Дмитрий Александрович Зинкович,
                учитель













                Когда один, в минуты размышленья,
                С природой я беседую в тиши, –
                Я верю: есть святое провиденье
                И кроткий мир для сердца и души.
                И.С. Никитин

КРАЯ  РОДНЫЕ

В жизни мне посчастливилось побывать во многих местах, увидеть разные природные ландшафты, их особую, только им присущую красоту и радоваться соприкосновению с нею. Я любовался величественной панорамой гор Кавказского хребта, прогуливаясь по высокогорным альпийским лугам; бродил по широколиственным лесам Западной Украины, объедаясь черешней, дикими яблоками и сливами; пересекал, бескрайние заснеженные просторы Казахстанских степей и радовался тёплому декабрьскому солнцу Ферганской долины. Многократно проезжая через всю страну на Дальний Восток, я не мог оторвать взгляд от горных пейзажей Южного Урала, от неописуемой красоты реки Чусовой с её бесчисленными изгибами и поворотами, от таёжных просторов Восточной Сибири... Я восторгался величием и красотой наших могучих рек – Волги, Оби, Енисея, Лены. Был потрясён великолепием Байкала, сказочной панорамой его берегов. С высоты девяти тысяч метров видел потрясающую картину разлива Амура после очередного тайфуна... Проходя службу на Дальнем Востоке, многие годы не переставал восхищаться уникальной природой южного Приморья... Я погружался в воды Амурского и Уссурийского заливов, созерцая богатейший подводный мир Японского моря; нежился в тёплых водах «Понта Эвксинского» у Сочинского и Крымского побережий; отдыхал на золотистых песчаных пляжах Балтики. Побывал в тропических водах Тихого океана, видел экзотические острова, покрытые пышной растительностью... Испытал на себе неистовую силу дальневосточных тайфунов и сибирских антициклонов; выдержал испытание восьмибалльным штормом во время учебно-боевого похода в экваториальной зоне. Всё это было величественно и незабываемо прекрасно!..

Но где бы я ни был, как бы ни восхищался открывавшейся передо мной красотой самых разных природных зон нашей планеты, я всегда душой и сердцем стремился к своим любимым среднерусским лесам, лугам, прудам и речкам, среди которых прошли мои детство и юность. И их неброскую, тихую и задушевную красоту я не променял бы на все экзотические красоты мира вместе с их бесчисленными богатствами. В них заключены очарование и удивительный покой, наполняющие любовью и умиротворением твою душу и вселяющие веру в величие нашей жизни. В них скрыта некая таинственная сила, будто магнитом влекущая меня назад, в родные края... И я каждый год спешу домой на встречу с ними.

Приезжая в родные места в очередной отпуск, я большую часть времени провожу наедине с природой. Меня радует здесь буквально всё: и светлые, как бы прозрачные, берёзовые рощи, и густые смешанные леса, и покрытые ягодником и цветами вырубки, и грибные угодья. Меня очаровывают поляны цветущей земляники в зарослях анютиных глазок, красота бело-розовых клюквенных и брусничных кочек, лужайка, усыпанная цветами, с порхающими над ней бабочками... Я могу долго сидеть на берегу ручья или тихой лесной речушки, слушать спокойное журчание мерно текущих струй и наблюдать за жизнью их обитателей. Как зачарованный, я смотрю на потоки воды, льющиеся с небес во время грозы, скрывшись под развесистой елью, слушаю мощные раскаты грома, а потом любуюсь сияющей радугой, развернувшейся над лесом на фоне тёмно-синих туч. И даже прогулки по мокрым лугам и болотам доставляют мне огромное удовольствие.

Везде здесь меня окружает жизнь – многообразная, радостная, вдохновенная, во многом ещё не познанная и непонятная. Сколько ожидает меня тут удивительных встреч и находок, сколько поразительных открытий! И я иду на свидание с ними, любуясь открывающейся передо мной красотой, и надолго запечатлеваю увиденное в памяти. А потом, долгими зимними вечерами, в тесной городской квартирке пытаюсь передать свои чувства и впечатления другим людям, так же, как и я, влюблённым в нашу природу и мечтающим о встрече с нею…




РАДОСТЬ  ВЕСНЫ

Вот и пришла, наконец, весна! Как долго ждали мы её в этом году. Как скучали по голубому небу, яркому солнцу, по первой зелени... Конец апреля. Обычно в это время уже появляются первые подснежники – милая мать-и-мачеха. Её ажурные жёлтенькие цветочки покрывают проталины на полях, тропинки на садовых участках, городские скверы, а через неделю-другую уже сплошным жёлтым ковром расстилаются на невспаханных полях и лужайках. Будто сотни и тысячи миниатюрных солнц вдруг спустились с неба на землю и дарят нам своё живительное тепло, возрождая в нас радость жизни.

Как манят к себе эти ранние цветы, как влекут своей нежностью, свежестью, каким-то юным очарованием. И уже спешат на встречу с ними пригретые ласковыми лучами весеннего солнца первые пчёлки – неутомимые труженицы наших лугов и полей; вьются вокруг проснувшиеся после зимнего сна и иные крылатые создания, соскучившиеся по пыльце и нектару.
А рядом показываются из земли тоненькие травинки, нежные листочки – зелёные, жёлтенькие, розовые и даже фиолетово-красные. Они раздвигают сухие стебли прошлогодней травы, выглядывают из-под сероватых перепревших листьев и всеми силами тянутся кверху, как бы с любопытством и удивлением рассматривая окружающий их мир, спешат скорее ощутить и познать его, насладиться радостью земного бытия. Между ними весело копошатся первые муравьи, малюсенькие жучки, какие-то козявки, травяные блошки; тут же красуется своим ярким пятнистым нарядом божья коровка. А вот уже порхает невдалеке и долгожданная бабочка-крапивница. Села на доски сарая и греется на солнышке, расправив в стороны свои чудесные крылышки.

Краснеют, наливаясь соком, ветки деревьев и кустарников. Набухают почки, вот-вот готовые лопнуть и подставить солнцу нежные светло-зелёные листики. Светлеют и расширяются кроны деревьев в соседнем с нашими участками перелеске. Вскоре они сольются в сплошной ажурный зеленовато-жёлтый ковёр и тихо, по-весеннему, зашумят, под порывами влажного ветра. А в лесу уже вовсю плачут берёзы, обливая прозрачными слезами свежие раны и наполняя чудодейственным соком бутылки и фляги, привязанные к их белоснежным стволам лихими сборщиками.

Со всех сторон раздаются весёлые голоса птиц. Слышатся пересвисты и щебет малых пичужек – наших верных садовых помощниц, возвратившихся из дальних странствий. Тут же и непрерывная трескотня сорок, и неторопливый говор грачей, и громкие крики ворон. А совсем скоро прилетят к нам и райские иволги и всё лето будут радовать любителей природы своей сказочной красотой и очаровательным многоголосным пением.
Как ни своеобразна, как ни грустна нынче весна, всё равно скоро, очень скоро наступит долгожданная тёплая пора, стряхнёт со всех унылое оцепенение, вдохнёт в каждого свежие силы. Тогда выбежит на улицы и в скверы шумная, весёлая детвора, заулыбаются прохожие, забыв на время тяготы своей жизни, устремятся на садовые участки соскучившиеся по земле садоводы; встрепенутся и любители леса, намечая первые маршруты в заповедные для них угодья. Закипит, забьёт ключом жизнь, и мы будем наслаждаться ею целых пять чудесных месяцев, предоставленных нам природой.

24 апреля. Огород весь в воде. Что это, результат моей активной деятельности по сгребанию снега в начале месяца, или так будет у всех, когда он у них тоже полностью растает (пока же у остальных снег лежит сплошным покровом). У меня снег остался только в кучах, куда я сгрёб его раньше. Но кучи заметно подтаяли и осели наполовину.
Сижу на солнышке у дома и отдыхаю. Кругом вода. У моих ног мелкая лужица. Вода прозрачная. На дне листья, трава, ветви и щепочки. Вдруг вижу, там что-то движется! Неужели, так рано, в ледяной воде уже возродилась жизнь?! Присмотрелся, и точно: это чёрный жук-плавунец: быстро гребёт задними лапками и толчками передвигается над самым дном... А это уже другой жучок – чёрный и круглый, и тоже движется. А в стороне червяк, пытается плыть и вылезти из воды.

Вверху, в прогретом воздухе, летают многочисленные мушки, порхают бабочки. В основном, это красно-чёрные крапивницы. Но вот и другая – лимонно-жёлтая красавица – несравненно красивее обычной белой капустницы. Но те появляются позднее.
Вода с участка не уходит, несмотря на то, что огород поднят сантиметров на тридцать. Магистральная канава где-то забита. И что толку, что у нас она прокопана и очищена полностью! Вода в ней стоит. Только по поверхности плывут, подгоняемые тёплым, влажным весенним ветром, лёгонькие травинки и листики облепихи. Под ярким солнцем снег в кучах быстро тает. Если утром грядки стояли высоко над водой, то к четырём часам они почти полностью покрыты ею...

Посаженный под зиму чеснок вовсю растёт. Его острые розовые, зелёные, фиолетовые листочки уже высоко взметнулись над чёрной землёй и будто пёстрым газоном покрыли обе грядки. Не погибнет ли он в воде, если грядки затопит?.. А домик почти утонул, вода подобралась к самому полу. Да, летом предстоит большая работа!
Уже прилетели ко мне пичуги. Как и в прошлом году, ходят парами по только что оттаявшим грядкам. Это трясогузки и похожие на них пичужки – с таким же длинным хвостом, с чёрной грудкой, чёрными и белыми пёрышками в хвостовом оперенье, с такой же манерой ходить по участку и молниеносно бросаться за добычей...

А вчера моя ворона гоняла довольно большую собаку, забредшую на нашу улицу во время очередной вороньей трапезы. Ворона даже кусок хлеба бросила и устремилась в атаку. Сделала несколько заходов с крыши, на полной скорости проносясь над самой головой дворняги. Та рычала на неё, лаяла, носилась по улице, но всё же вынуждена была отступить.
Мне кажется, что сейчас воронья чета по очереди охраняет свою территорию. Раньше несколько раз прилетала ворониха, вчера появился ворон. И оба всё делают молча. Молча высматривают меня с дальнего наблюдательного столба, молча прилетают на место пиршества, молча утаскивают куда-то куски. Сегодня ворон тоже молча, хотя и с опаской, стянул у меня со стула кусок хлеба, который я для него же и оставил. Всё время при этом поглядывал в мою сторону (я был в другом конце участка), но всё же стянул и сразу дал дёру. Всё-таки воровская натура!




В МАЙСКОМ ЛЕСУ

Сегодня, 20 мая, впервые в этом году посетил Ломы. Хотел полюбоваться весенним лесом, а заодно и посмотреть, где будут ягоды. Решил пройтись дорогой через болото и заглянуть на малиновую сечу.
Погода чудесная: солнышко, тепло, безветренно. Перешёл через Востру и иду прямо, к окраине посёлка. Вдруг ощущаю хорошо знакомый резкий, дурманящий, запах. Неужели, черёмуха?! Каждый год по весне я мечтаю о встрече с нею, но в лесу пока не встречал. А она вон где – в самой деревне, где-то поблизости! Осмотрелся и вижу большой куст, усыпанный белыми кистями. Стоит за забором у самой дороги и ветви на улицу развесил. Уже частично обломанный. Полюбовался я им, подышал черёмуховым ароматом и сорвал одну кисточку – с собой, на дорогу. Я частенько так поступаю в лесу, чтобы подольше ощущать запах моих любимцев – ландышей и фиалок.

Пошёл дальше и на самой окраине посёлка заметил огромное черёмуховое дерево, обвешанное со всех сторон белыми кружевами. Пожалуй, даже больше, чем наша былая шуйская красавица, которой мы с ребятами любовались в детстве. Вот где отдыхать утомлённому путнику! Правда, растёт несколько в стороне от моей дороги, ближе к полю.
Лес мне показался сухим, хотя болото было полно воды. Комаров почти не было. Вероятно, ещё не выплодились, или же пока не приобрели свои «кусачие» свойства. Зато стали попадаться клещи. Пока ходил, трёх с себя снял. Такие же иксодовые, красненькие, как и у нас в Приморье. Перебазироваться успели, окаянные. Теперь от них весной и летом прохода не будет.

Весенних цветов в ближайших окрестностях Ломов почему-то оказалось мало. В хвойных лесах временами попадались маленькие белые цветочки, похожие на наши, приморские. Только там они в два раза крупнее. Очень красивы местные фиалки. Голубенькие, они растут кучками и поодиночке почти на всех солнечных полянах. А вот и белая кучка – чиста, как только что выпавший снег... А среди них – вездесущие одуванчики. И больше ничего... Цветущей земляники почти не видно. Зато вовсю цветёт черника. Пни, кочки стоят просто бело-розовыми от цвета. Сколько же будет ягод! Лишь бы не было заморозков. Но, вроде, обещают тёплую погоду с дождями. Это для ягод как раз то, что надо.

На удивление, в этот первый поход смог пройти довольно много: без остановок дошёл до заветной сечи. Прилёг отдохнуть на прогретом сухом участке, около огромного пня. Накололся рукой на какие-то жгучие колючки. Рука потом долго болела и чесалась. Что это было за растение, я так и не определил.
Травы кругом пока мало. Зато малинник густо разросся. Зеленеет по всем радиально идущим от центральной вырубки просекам. По краям вырубки высятся тёмно-зелёные ели; легонько покачивают светлыми верхушками стройные берёзы. Вовсю заливаются птицы. Вокруг меня временами жужжат осы – наверное, где-то поблизости их гнездо. Над поляной порхают несколько белых бабочек. А вот моя любимая крапивница греется на солнышке. Я и сам с удовольствием подставляю своё тело его ласкающим лучам...

Вдалеке, сразу в нескольких местах раздаётся стук топоров. Видимо, обтёсывают поваленные деревья. В двух местах по дороге сюда я видел даже наполовину сколоченные срубы. Неужели, на корню продают лес?! А вот стук уже с другой стороны, из района бывших Дворишек. Не ожидал, что это поле так близко отсюда. Как-нибудь надо сходить в разведку.
Отдохнув и налюбовавшись лесным пейзажем, я отправился в обратный путь, решив обогнуть болото с другой стороны и выйти на Самсоновскую просеку. Когда-то это была широкая проезжая дорога, ведущая от Ломов к деревне Самсоново. Сейчас же она сильно заросла и была исковеркана колесами мощных лесовозов, вывозящих сосновые стволы с нескольких расположенных по соседству вырубок.

Пройдя по ней километра два и почти не узнав изменившегося ландшафта, я добрался до диагональной дороги, ведущей в Ломы. Но не стал сразу сворачивать на неё, а прошёл немного дальше, желая посетить ещё одно знакомое местечко – расположенную неподалёку небольшую ландышевую поляну. Цветы должны были уже распуститься, и, если их не обнаружили такие же, как я, любители природы, то можно было бы увидеть их в полной естественной красе.

Эту заветную полянку, спрятавшуюся недалеко от опушки леса, нашёл почти сразу и очень обрадовался, что до меня здесь ещё никто не бывал. Кругом немятая трава, в центре же зеленеет сплошной ковёр ландышевых листьев. Наклонился – а среди них скрываются уже наполовину распустившиеся белоснежные ландышевые «колокольчики». И, как всегда, цветов тут очень много – почти каждый ландышевый листочек одарён ими. И цветы крупные – крупнее, чем в других знакомых мне местах. Хотя до приморских им ещё далеко. Но зато, какой аромат! Несколько цветочков так благоухают, что целый приморский букет! Здесь, в лесу, его сразу не ощущаешь. Возможно, он просто многократно усиливается, когда сорвёшь цветок – как у мяты: стоит чуть потревожить, так сразу тебя и окутывает благоуханье, будто предупреждает, чтобы не тронули, не повредили...

В букете дома ландыши, безусловно, прекрасны. Особенно, если букет хорошо составить. И совсем не обязательно, чтобы он был большой. Достаточно нескольких цветочков с зелёным ландышевым листиком. А ещё лучше, когда в центре красуется зелёненькая «ёлочка». Такой травки в местных лесах нет, разводят её садоводы на участках. А вот в Приморье «ёлочек» сколько угодно. И ландышевые букеты вместе с ними приобретают особое очарование.
Можно было бы и сейчас собрать несколько букетиков для наших соседей – женщинам всегда приятно получить такой подарок. Но я боюсь, что на жаре, в сумке они быстро завянут, и я не успею донести их до Востры, чтобы смочить стебли ключевой водой. Нет, сегодня буду любоваться ими только тут, на природе... Редко здесь, в средней полосе, удаётся увидеть такое. Ландышей в лесах почти нет. Где-где встретишь небольшое скопление, да и то без цветов. А здесь их многие сотни! И все в одном месте. Одни – на солнышке, уже полностью распустившиеся, другие в тени, наполовину в бутонах. Все умыты утренней росой, с бисеринками жемчужной жидкости на листочках – свежи и юны.

Рассыпавшись по всей поляне гирляндами белоснежных миниатюрных люстр, они недвижно стоят, прикрываясь от яркого солнца светло-зелёными листочками. И кажется, будто они только-только зажглись и светятся слабым люминесцирующим сиянием... Один лишь белый цвет, и никаких иных красок – ничего лишнего, только чуть зеленоватый оттенок в бутонах. Но сколько в нём прелести, притягательной силы. Он нежно ласкает глаз, не раздражает его яркими тонами, наоборот, успокаивает. Удивительная чистота белизны!
Поразительное совершенство миниатюрных форм! И ни с чем не сравнимый, божественный аромат!.. Всё в них как бы создано специально для человека, чтобы радовать и одухотворять именно его, поскольку иных живых существ эти цветы не привлекают.
В них чувствуется некое мужское начало: какая-то могучая внутренняя сила, стойкость и твёрдость, независимость, уверенность в себе, постоянство и преданность (своему месту, времени). И вместе с тем нежность и чарующее внутреннее обаяние... Может быть, именно поэтому так нравятся они женщинам?!.

Вестники весны и, я бы сказал, предвестники начала лета. Именно в этот период, в самом конце мая, они полностью распускаются и стоят уже во всей своей красе... Мне же они больше нравятся в самом начале цветения, когда цветы ещё частично в бутонах. Именно тогда от них веет той непередаваемой весенней свежестью и чистотой, которыми так восторгаются все поэты...

Я ложусь с краю поляны и любуюсь цветами с одного места – чтобы не помять, не нарушить эту живую, естественную красоту. Так я поступал порой и у нас, в Приморье... Там ландышей было несравненно больше – рассыпанных по склонам всех окрестных сопок – бери, сколько хочешь, составляй букеты, поздравляй своих знакомых и близких. Правда, росли они там почему-то всё больше поодиночке, хотя встречались и небольшими скоплениями, по несколько десятков штук. Но вот такого сплошного ландышевого ковра, с таким количеством цветов я там никогда не видел...
Приятно было встретиться с ними вновь здесь, у себя на родине, вдохнуть их аромат, ещё раз прочувствовать поразительную силу их одухотворяющего воздействия. Как тонко выразил эту чарующую красоту природы А.А. Фет:

О, первый ландыш! Из-под снега
Ты просишь солнечных лучей.
Какая девственная нега
В кристальной чистоте твоей!
Как первый луч весенний ярок!
Какие он приносит сны!
Как ты пленителен, подарок
Всепобеждающей весны!

Да, так не скажешь! Это доступно только гению.
Увы! Как не просто бывает передать словами чувства, охватывающие тебя при соприкосновении с прекрасным. Как всё написанное тобой кажется мелким и прозаичным, безжизненным и не вдохновенным... Возможно, и прав был местный литератор, когда прямо советовал держаться подальше от подобной тематики – лучше Вересаева, Пришвина, Аксакова, Тургенева действительно о природе не скажешь!..
Но чувства в глубине остаются. Порой они переполняют тебя настолько, что просто требуют выхода наружу. И изливаются как бы сами собой, совершенно не осмысленным, свободным потоком. Зачем?.. Для кого?..

Полежав с полчаса, отдохнув и наполнив душу глубоким очарованием, я потихоньку тронулся в обратный путь. Вышел из леса снова на Самсоновскую дорогу и сразу обнаружил на краю просеки другие весенние цветочки – бело-розовые бессмертники. Вроде, и невзрачные сами по себе, а когда все вместе, большими кучками, да среди густой зелёной травы, – то тоже глаз оторвать от них не можешь... И почему-то только здесь растут, на этом пока ещё светлом и широком пространстве. Раньше я встречал их на просеке, где проложена трасса газопровода. Но сейчас она полностью заросла кустарником – ни цветов, ни ягод на ней почти не осталось...

Надо было бы собрать букетик хоть этих – они долго не вянут. Но почему-то и этого я тогда не сделал – на будущее оставил. Сразу на автобус пошёл. На остановке своего знакомого встретил – бородача Володю. Он целый пакет рыбы с Востры нёс. Рассказал, что зимой часто рыбалкой занимался – то на Уводи, то на прудах. Теперь вот на Востру перебрался. Как на пенсию год назад вышел, времени свободного много стало... Молодец, Володя! Всё время в лесу. Всё кругом знает. Сколько ягод и грибов каждый раз приносит. И даже тогда, когда другие пустыми возвращаются...

Да, лес знать надо. С ним дружить нужно. Тогда и он тебе свои тайны откроет. И не только грибные места и ягодные угодья. Он душу свою перед тобой раскроет, любовью и лаской одарит, успокоит, утешит, самого добру и любви научит... На всю жизнь другом останется, всегда тебе в беде поможет. Только люби его сам, не причиняй ему зла. Он тоже живёт и радуется жизни. Но живёт по-особому, по-своему... И никому никогда не мешает, и зла не делает.




ИНТЕРЕСНЫЙ  РАССКАЗЧИК

Когда едешь в транспорте на садовые участки, чаще всего разговоры заходят либо об огородных работах, либо о погоде, либо о жизни нашей, для большинства огородников далеко не радужной. Работают на участках в основном пенсионеры, решают семейные продовольственные программы, выращивая на наших торфяных, утопающих в воде участках огородные культуры да неприхотливые ягоды. Сил у большинства только на эту работу и осталось.

Однажды, когда я возвращался с огорода домой, ко мне подсел мужичок лет шестидесяти пяти – семидесяти, с тележкой и мешком огородной продукции. Мы обменялись первыми, ничего не значащими фразами, и неожиданно он заговорил:
– А я недавно на огороде ночевал. Ночью вышел во двор, и такая красотища мне открылась! Кругом чернота неописуемая, а вдоль всего горизонта слабая полоска просматривается – очевидно, от городских огней свет отражается. На небе звёзды яркие-яркие… Таких, пожалуй, я никогда не видел. Гляжу на них, и вдруг одна как бы сорвалась с неба. Понеслась по горизонту и вспыхнула недалеко от земли. Да так ярко, что всё вокруг осветилось. Даже контуры кустов и деревьев видны стали. Мгновение – и всё вновь погрузилось в темноту. А кругом тихо-тихо… Ни единого звука...

– Как, и соловьи не поют? – прерываю я его лирическое повествование, вспоминая свой восторг от их утренних концертов в апреле-мае.
– Нет, – отвечает. – Сейчас соловьёв не слышно. Да и вообще их в округе заметно меньше стало. Повывели все окрестные заросли в районе болота, когда торф оттуда таскали, вот гнездовья их и разрушили.
– А разве они не на деревьях гнёзда вьют? - показываю я свою орнитологическую неграмотность.
– Может, и на деревьях тоже, но в основном в кустах, в зарослях прячутся. Пичужки маленькие, куда меньше воробья, на вид невзрачные, серенькие, в кустах им хорошо прятаться…
– Соловьёв я слушал в других местах, – продолжает мой собеседник. – Года три назад... По весне это было… Тогда я в местечке Авдотьино жил, четырнадцатый автобус туда ходит. Как-то решили мы с приятелем на черёмуховую балку сходить. Есть такая в районе Уводи. Со всех сторон черёмухой заросла. Просто черёмуховое царство какое-то… Мальчишки оттуда черёмуху охапками тащат, а её всё не убывает и не убывает – будто заколдованная…
Выбрали мы тихую лунную ночь и пошли. Вошли в балку и сразу будто в неземной, райский мир окунулись. Аромат такой сильный, что голову кружит. Черёмуховые ветки вокруг словно хлопья бело-голубой пены в лунном свете. Идёшь сквозь эту сказочную пелену, как среди невесомых кучевых облаков, светящихся таинственным, люминесцирующим светом… Где-то недалеко, внизу оврага, ручеёк журчит, то замирая, то вновь усиливая своё мелодичное пение…

И вдруг, внезапно, тишину разорвала звонкая соловьиная трель. К ней присоединилась вторая, третья… И вот уже целый оркестр из невероятно чистых и нежных трелей звучит в воздухе, дополняя своим аккомпанементом и без того непостижимую красоту этого сказочного места...
Неожиданно соловьиный оркестр смолк, и тут же его сменил лягушачий хор, будто только и ждавший отведённого ему срока. Через несколько минут он замолчал, и пространство снова заполнилось чарующим соловьиным многоголосьем. И так, сменяя друг друга и как бы соревнуясь, эти крылатые и прыгающие создания услаждали своим пением всю округу в течение доброго получаса.

Мы стояли, погрузившись в голубые черёмуховые опахала, как заворожённые, не в силах произнести ни слова. И только после окончания концерта смогли стряхнуть с себя волшебные чары оцепенения и тронуться в обратный путь...
– А концерт тот всё же соловьи завершили, – добавил рассказчик после некоторой паузы. – Лягушки будто признали их превосходство и после пяти или шести перекличек больше не возобновляли своих новых арий... Да, многое может дать человеку окружающая природа. В других краях я никогда не слышал соловьёв. Как точно о них рассказал Паустовский! А ведь действительно всё так – волнующе и неповторимо!..

Я не хотел прерывать рассказчика, взволнованный глубокой лиричностью его повествования. Только согласился с ним относительно благотворного влияния на нас природы, даже той небольшой рощицы, которая окружает наши садовые участки. Сколько в ней водится всякой живности – и птицы, и зайцы, и ежи, которые нередко к нам в гости наведываются…
– Да, да, и ко мне тоже забегали, – подтвердил собеседник. – И ежи, и зайцы, и даже змеи приползали. Интересная встреча с ежом у меня совсем недавно произошла, но не на участке, а в лесу, когда за грибами ходил. Смотрю, стоит колючий посреди лесной тропинки и с места при моём приближении не двигается. Подошёл к нему, погладил… А он как подпрыгнет и колючки в руку чуть не воткнул. Так высоко поддал, сантиметров на десять... И убегать не собирается. Постоял я рядом, побеседовал с ним немного и пошёл дальше. Но что-то дёрнуло меня вернуться. Что это ёж всё стоит и стоит на одном месте? Не гадюку ли увидел?
Вернулся и стал по сторонам смотреть. Заглянул под соседнюю ёлочку, а там целое семейство белых прячется. Да таких крепких, коренастых! Вот, оказывается, что его здесь держит – продукты на зиму заготавливает. И никому добычу уступать не хочет. Но я всё же пограбил его немного – взял четыре гриба покрупнее, а малые ему оставил, на разведение… Рассказал потом об этой встрече соседу. А тот нисколько не удивился. Я, говорит, встретил ежа с целой кучей грибов. Очевидно, в нору таскал да подсушить перед загрузкой вздумал. Вот где удача-то привалила! И искать не надо... Такие вот встречи в лесу случаются, надолго запомнишь…

Мне было пора выходить, но так не хотелось расставаться с интересным собеседником, столь тонко чувствующим природу. Нет, не хлебом единым живут ещё наши старики! Не проходят мимо красоты, не теряют в старости своей наблюдательности, душевной доброты, сердечности… Словно под старость мы снова возвращаемся в детство, когда окружающий мир захватывает нас и заряжает неистовой радостью жизни, так необходимой каждому взрослому человеку…




ЧЕРЁМУХА

Я обнаружил эту красавицу случайно, пробираясь однажды через сосновые посадки в поисках маслят, которые с некоторых пор стали здесь появляться. Вышел на поляну в центре этих насаждений и был поражён великолепным зрелищем широко раскинувшегося черёмухового дерева, сплошь усыпанного гроздьями уже спелых ягод. Дерево было такое большое и развесистое, что на нём свободно уместилась бы вся наша уличная мальчишеская команда – человек десять. При этом оно поднималось на значительную высоту, предоставляя возможность обозревать окружающий лесной ландшафт поверх моря сосновых вершин.
В тот раз я досыта наелся вкусных терпких ягод и с удовольствием облазил дерево снизу доверху. Сверху определил ориентиры и с этого момента уже не забывал этого чудесного уголка. Местечко понравилось и всей нашей уличной гвардии – и малым, и тем, кто постарше. Мы ходили сюда и весной, и летом, и даже поздней осенью, любуясь разноцветным нарядом этого доброго и приветливого великана и всего окружающего его пространства. Любил заглядывать сюда я и один.

Весной черёмуха стояла, будто покрытая белым кружевным покрывалом, и благоухала на всю округу. Я никогда не рвал её цветов, а только наслаждался ими, погружаясь в их белоснежные объятия, прикасаясь к ним руками, лицом, вдыхая их чудесный аромат. Сквозь белую пелену цветов ярко голубело бездонное небо, чистое и прозрачное, не затуманенное ни одним облачком. Внизу зеленела первая травка, а по прогретой земле сновали в разные стороны бесчисленные муравьи и всевозможные мелкие букашки. Во всех уголках леса на разные голоса перекликались птицы, радуясь тишине, спокойствию и благодати этого лесного участка.

Благоухание цветов, смешанное с терпким запахом хвои, немного кружило голову. А всё это чудесное разнообразие красок, форм, оттенков, звуков и запахов создавало особое чувство восторга, которое всегда возникает при общении с удивительной и неповторимой красотой Природы, красотой, создаваемой самой жизнью и являющейся её глубокой внутренней сущностью, без которой жизнь и развитие затормозились бы, наверное, на ранних стадиях своего формирования.

Летом я любил отдыхать на этой поляне, лёжа в густой траве, в тени ветвей. Здесь не было ни комаров, ни других кровососущих насекомых, и отдыхать тут было одно удовольствие. Лужайка в это время покрывалась цветами, среди которых встречались и мои любимые орхидеи – лесные фиалки и «кукушкины слёзы». Сквозь густые стебли травы кое-где просвечивали ягодки поспевающей земляники. В какие-то годы она вдруг начала быстро разрастаться по всей этой площади, покрывая солнечные прогалины в сосновых посадках. И я приходил сюда за нею, прочёсывая всю эту местность. И всегда заходил на мою любимую поляну.

Я восхищался нашей красавицей в течение всех сезонов года. Поражала меня и её удивительная чистота. На ней никогда не было ни гусениц, ни паутины, которая обычно сверху донизу опутывала наши городские деревья этого вида, растущие в садах и огородах. Что это было – результат благотворного влияния всего лесного сообщества друг на друга, или же только одних сосновых посадок с их чудодейственными фитонцидами? Тогда я не задавал себе такого вопроса, а просто наслаждался всеобъемлющей красотой и удивительными свойствами наших лесов и, в частности, этой великолепной представительницы черёмухового царства.

Не знаю, насколько глубоко воспринимали эту красоту мои юные друзья, но знаю точно, что и им здесь было хорошо. Хорошо не только от возможности уединиться на лоне природы всей нашей весёлой компанией, порезвиться и поиграть тут, полазить по раскидистым веткам очаровательного дерева, полакомиться его терпкими ягодами, но и от возможности вдохнуть красоту этого уголка, впитать её в себя и как бы раствориться в ней, ощутив себя хоть на мгновение частичкой всего этого сказочного мира живой природы.




ЗЕМЛЯНИЧНОЕ  ЦАРСТВО

Я набрёл на это место случайно, исколесив добрый десяток километров лесного массива между деревнями Горшково и Самсоново. Вышел из очередного болота на сухой, возвышенный участок и поразился красоте открывшейся взору картины. Прямо передо мной стоял молодой сосновый лес, освещённый лучами уже высоко поднявшегося солнца. Ярко сверкали густо окрашенные в охру стволы невысоких деревьев, убегавшие ровными рядами куда-то вдаль. Со всех сторон зеленела хвоя сосновых вершин. Перед лесом простиралась широкая лужайка, покрытая густой, нетронутой травой. В траве повсюду красовались мои любимые цветы: лесные фиалки и кукушкины слёзы – последние орхидеи наших лесов. Они стояли сейчас в полной своей красе, сверкая чистейшими белыми и розовыми красками и распространяя вокруг лёгкий, нежный аромат, так хорошо знакомый мне с детства. Цветы были ещё мокры от утренней росы, и чистейшая влага искрилась бисеринками жемчуга между листочками и стеблями растений.

Я вдоволь налюбовался видом моих любимцев, погладил рукой нежные белые и розовые соцветия и пошёл к молодому лесу. Вошёл под кроны деревьев и остановился в изумлении. Всё вокруг было усыпано поспевающей земляникой. Среди травы из-под зелёных листьев на меня с любопытством поглядывали ярко-красные и бело-розовые ягоды, то ли удивляясь, то ли радуясь появлению нежданного гостя.
Такого обилия земляники я никогда не встречал и не предполагал встретить. Обилия не на одной маленькой лесной поляне, а на огромном пространстве леса, тянувшегося невесть куда во всех направлениях. И был бесконечно счастлив, что судьба предоставила мне возможность встретиться с этой сказочной красотой…

С этого дня я ходил в тот лес ежедневно в течение целой недели и за всё это время не встретил там ни одной живой души, наслаждаясь ягодным изобилием и красотой в полном одиночестве. А красота тем временем прибывала и прибывала. С каждым днем ягоды поспевали всё быстрее. Теперь уже весь лес и покрытые травой поляны краснели земляникой. Особенно быстро поспевала она в помятой мною траве. Здесь я постоянно собирал самые крупные, ароматные и вкусные ягоды, причём не горсточками, а целыми стаканами…
К концу недели ягоды стали выглядывать и поверх травы, высоко поднимаясь на своих тоненьких стебельках. Любо было прийти на ещё не обранный участок той самой поляны и увидеть густой зелёный ковёр, сплошь усыпанный рубинами и перламутрами. А стоило прилечь и посмотреть на всю эту красоту снизу, то взору открывалось кажущееся бесконечным пространство, сверкающее красными, розовыми, тёмно-вишнёвыми точками и скоплениями.
В некоторых местах лужайка, помимо ягод, была покрыта ещё и полевыми цветами. Такие местечки я специально оставлял нетронутыми, чтобы любоваться ими во время отдыха. Красоту вокруг дополняли многочисленные бабочки и шмели, перелетавшие с цветка на цветок. И что удивительно – здесь почти не было комаров, слепней, мух и других кровососущих тварей, которыми просто кишело расположенное по соседству болото. Всё это делало райский уголок действительно сказочным и неповторимым.

Погода всё время стояла чудесная. Всю первую половину дня ярко светило солнце. К полудню небо покрывалось небольшими белоснежными облачками, дающими возможность немножко отдохнуть от жары, от которой во второй половине дня уже приходилось прятаться в тени молодых берёз, растущих по соседству. В такую погоду быстро начала поспевать и черника; для разнообразия я брал и её вместе с растущей тут же ярко-красной красавицей.

Прошло шесть или семь таких сказочных дней, но мне казалось, что я живу в этом раю уже целую вечность. Живу в полном одиночестве, как настоящий Робинзон на своём необитаемом острове. Ничто не нарушало покоя этого тихого лесного уголка. Я так привык быть с ним наедине, что считал его своим добрым другом, готовым постоянно делиться со мной красотой и богатством.
Когда я приходил сюда поутру, лесок был уже залит солнцем и как бы весь улыбался навстречу мне, радуясь моему появлению. Я никогда сразу не устремлялся за ягодами. Вначале садился на освещённое солнцем место и любовался особенной, утренней красотой этого лесного уголка. Ещё стояла роса: трава, цветы и ягоды на лужайке были покрыты капельками прозрачной, хрустальной влаги. Умытые росой цветы и ягоды, освещённые косыми лучами солнца, искрились удивительно чистыми и яркими красками. Нетронутый мною уголок поляны переливался голубыми, фиолетовыми, красными, жёлтыми, белыми и рубиновыми огоньками, с какой бы стороны я на неё ни смотрел. Кругом распространялся приятный запах хвои и берёзы. Были слышны весёлые голоса радующихся утру пичужек, снующих в листве и хвое деревьев. И никаких других посторонних звуков. Сюда не доносился пугающий всё живое громоподобный рёв взлетающих в аэропорту самолетов, не слышно было ни ломовских, ни самсоновских петухов. Не было и обычного комариного писка и гудения кровожадных слепней, постоянно сопровождавших меня на лесных дорогах.

Я входил в лесок, и деревья освежали меня прохладной росой, стряхиваемой с веток. Они уже хорошо знали меня, привыкли ко мне и полностью мне доверяли. И я старался не нарушать их покой, не губить эту красоту своими неосторожными действиями, не изменять нормального течения жизни этого сложного симбиоза деревьев, растений и животных, так удачно сложившегося в этом уединённом лесном уголке. И зелёное царство, чувствуя это, открывало мне свои тайны и предлагало свои дары.
Ягоды земляники уже не прятались от меня под широкими листьями. Всё быстрее зрела черника, растущая по всей соседней берёзовой роще. Сосны не кололи меня, как в первые дни, своими колючими ветками, а нежные веточки берёз, легонько, как бы ласкаясь, прикасались к моему лицу и приглашали отдохнуть в полуденный зной в тени своего изумрудного полога. Даже семейство ежей, обитавших под деревом на краю одной из вырубок, перестало меня бояться и не обращало внимания на моё постоянное присутствие во время своих утренних прогулок. Одни лишь рыжие муравьи из расположенных по соседству муравейников не хотели примириться с моим вторжением, оберегая свои владения от любого постороннего вмешательства, и больно покусывали, если я неосторожно приближался к их жилищу.
В утреннюю прохладу я всегда находил тёплый, уже согретый солнцем уголок на полянке или на вырубке, где мог прилечь отдохнуть на тёплую, покрытую хвоей землю. Иногда я отдыхал и стоя, прислонившись спиной к белоснежному стволу молодой берёзки и держась за нежные свисающие ветви. Тогда я ощущал, как её живительное тепло расслабляет мою натруженную спину, постепенно снимая боль и тяжесть, и быстро возвращает мне утраченные силы. Сосна тоже помогала отдохнуть, но меньше. Возможно, причина была прозаическая – сучки от обломанных внизу веток, мешающие принять удобную позу.

Да, всё для меня здесь было как в сказочном сне - радостно и поразительно спокойно от присутствия рядом такого удивительного, хотя и бессловесного друга. Я восхищался им, и не только его внешней красотой, а внутренней собранностью, цельностью, глубокой сосредоточенностью, скрытым спокойствием, которое передавалось и мне в его присутствии. Я любил наблюдать со стороны за всем происходящим в этом тихом мире и поражался всеобщему согласию и гармонии, царящим здесь повсюду. Возвращаясь домой, я всегда прощался со своим любимцем и благодарил его за доставленную радость, как бы одухотворяя его, объединяя в единое целое всё это многообразное царство жизни во всех её бесчисленных формах и проявлениях. Я дарил лесу свою любовь, и он отвечал мне тем же…




ГРОЗА  В  ЛЕСУ

Те, кто часто ходит в лес, привыкли мокнуть под дождём. И грозы для них не представляют ничего необычного. Спрятался под деревом, переждал, пока дождь пройдёт, и снова можно наслаждаться грибной охотой. На меня же гроза всегда производила и производит сильное впечатление. В лесу ты встречаешься с ней один на один и особенно остро ощущаешь безудержную мощь этой стихии... Мне нравится это явление природы. Нравится своей необычностью, мощью, постоянным ожиданием чего-то особенного, таинственного. За годы и десятилетия все грозы слились для меня как бы воедино, оставив после себя лишь самые общие впечатления. И лишь отдельные из них остались в памяти либо в связи со своей необычностью, либо с сопутствующей им обстановкой.

…Однажды я попал в грозу, колеся по лесным тропинкам на велосипеде где-то между Шуей и Кохмой. Ничего необычного в той грозе не было. Гроза как гроза. Переждал её под деревом, даже не слезая с велосипеда. Как только дождь поутих и раскаты грома стали удаляться, вышел из укрытия и потихоньку побрёл лесом дальше разведывать эти края. Я тогда ещё только-только начинал знакомиться с этими местами и не знал в ту пору ни огромного болота, ни удивительной тропы к нему, ни грибного леса почти у самой автострады, у деревни Вятчинки...

Иду и любуюсь умытым дождём пейзажем. Ещё накрапывает редкий дождь, но уже выглянуло солнышко, и всё вокруг засветилось, заискрилось, задвигалось и заговорило. Густой смешанный лес кончился почти внезапно, и я попал в берёзовую рощу, поразившую меня своей красотой.

Это было какое-то волшебное изумрудное царство, где всё сверкало, переливалось, радовалось и улыбалось. Тёмными изумрудами со всех сторон отливали листва и густая зелень травы, затенённая кронами деревьев, в то время как её освещённые солнцем участки светились яркой зеленоватой желтизной. Сверкали в солнечных лучах ослепительно белые стволы берёз, приобретая в тени синеватый и голубоватый оттенок...

Всё вокруг было пропитано влагой. Кристально чистая дождевая вода висела капельками-бриллиантами на листьях и стволах деревьев, на траве, на ветках берёз и кустарников. Вокруг стоял хрустальный звон от непрерывно падающих капель, скатывающихся с листьев под дуновением слабого ветерка. Со всех сторон раздавались нежные переливы, свист и трели каких-то пичужек, прячущихся в листве и возвещающих радость встречи с вновь выглянувшим солнышком.

Я нечаянно задел за ветку, и с неё посыпался целый водопад безупречно чистых жемчужин вперемешку со сверкающими алмазами и бриллиантами. Теперь я уже специально легонько тряхнул тоненький стволик молодой берёзки, чтобы ещё раз насладиться неописуемой красотой волшебного водопада. Затем прошёл немного вперёд и остановился перед другой сказочной картиной этого царства. Прямо передо мной на ветвях широко раскинулась тончайшая паутинная кисея, вся увешанная мельчайшими перламутровыми жемчужинками, искрящимися и играющими всеми цветами радуги…

Сразу вспомнилась известная картина Левитана «Берёзовая роща». Как будто она сошла со стены музея и, увеличившись до гигантских размеров, предстала передо мной во всей красе естественных форм и красок. Каким же гением должен был обладать художник, чтобы с помощью кисти передать всё обаяние краткого мгновения жизни маленького уголка нашей среднерусской природы. Чтобы вдохнуть в нас те чувства, которые мы испытываем наедине с нею.

Об этом думал я, медленно идя между деревьями, наслаждаясь окружающей меня красотой и вдыхая свежий аромат берёзовой листвы. Под ногами тихо шелестела густая трава, обдававшая меня с каждым шагом всё новыми порциями прохладной влаги. В воздухе звенела мелкая мошкара, вылезшая из-под травы и листьев на широкий простор. Всё громче перекликались птицы. Рощица была довольно большая, и когда я подошёл к противоположному её краю, солнце уже вовсю светило с чистого, словно умытого дождём, ярко-голубого неба. Листва на деревьях почти подсохла, и картина вдруг потеряла свой изумительный колорит. Да, такие мгновения надо ловить сразу. Чуть запоздаешь, пройдёшь мимо и лишишься того состояния удивительного счастья, которое может волновать твою душу многие годы.

Ещё запомнилась мне гроза, заставшая меня вблизи деревни Самсоново. Это произошло в первой половине семидесятых годов, когда мы с сыном исследовали большой участок леса километрах в шести-семи от Ломов. Как часто случается в наших краях в летнюю пору, во второй половине дня небо заволокло тучами, предвещавшими временное ненастье. У нас с собой были хорошие плащи, и мы заранее выбрали ель погуще, не выделявшуюся на общем фоне леса, подготовили местечко поудобнее и спрятались под неё.

Сначала надвигающаяся туча не предвещала ничего необычного. Непривычны были лишь полное безветрие и глубокая тишина, окутавшая, казалось, весь окружающий мир. Пошёл дождь, сверкали молнии, со всех сторон гремело, а ветра всё не было. Постепенно дождь стал усиливаться, но дерево пока нас спасало. Так просидели мы в своем укрытии минут тридцать-сорок. Не было никаких признаков прекращения непогоды или хотя бы временного просветления. Наоборот, становилось всё темнее. Тучи наползали одна на другую, спускаясь всё ниже и ниже. Гром гремел почти непрерывно и, казалось, прямо над нашими головами. Раскаты его становились всё яростней, и вдруг так загромыхало, что стало даже жутковато. Когда же, думаем, всё это кончится? А всё только ещё начиналось.

После ужасного громового раската хлынул такой ливень, что ближайшие деревья почти скрылись из виду, отрезанные от нас сплошной стеной воды, безостановочно льющейся с развёрзнутых небес. Ель-защитница сразу же дала течь во многих местах, и потоки холодной влаги хлынули на наши головы. Мы укрылись с головой моей плащ-накидкой, стянув её руками в стороны, чтобы хоть немного защитить уже промокшие наполовину ноги. На первых порах это нам удавалось. Но стоять неподвижно в такой вынужденной позе было довольно трудно.
Продержались ещё минут тридцать – и того уже более часа. Кругом по-прежнему сплошная вода – сверху, с боков, снизу… Зелёная лужайка вскоре превратилась в сплошной заливной луг. Вдруг ещё раз ослепительно ярко сверкнуло, и сразу же будто бомба взорвалась у нас над головами. Явно куда-то угодила, окаянная! Хорошо ещё, что мы находились в густом лесу и под средних размеров деревом. А то, не ровен час, и самим могло бы достаться. И сразу же вслед за этим ужасным ударом на наши головы обрушился град! Градины, величиной с крупную горошину и больше, летели сплошной стеной. Всё вокруг загудело, затрещало ещё сильнее. Белый холодный горох так и барабанил по нашему плащу, насквозь пробивая ветки. Через какой-нибудь десяток минут трава стала белой, сразу резко похолодало, а хляби небесные низвергались всё с той же неистовой силой.

Стоим почти полтора часа. Уже наполовину промокли и стали зябнуть. Моя спина начала деревенеть, да и сын дрожит мелкой дрожью. Надо что-то предпринимать. Решили бежать. Но куда?! Дорог-то не знаем. Да ещё в самую глушь забрались. Можно напрямую к деревне. Она где-то километрах в двух-трёх от нас. Ну а дальше? Дома такой переполох будет, если надолго задержимся!.. А если бежать прямо к Ломам, через незнакомый лесной массив? Можно значительно сократить расстояние, но можно кружить и кружить по этим непролазным чащобам. Выдержим ли? Как поведёт себя при этом моя спина? Насколько хватит пороху сыну? Одно дело – бегать кругами по стадиону, и совсем другое – по лесу, да ещё в таких экстремальных условиях...

Но сейчас выбора у нас нет. Вижу, сын не падает духом. Главное – правильно выбрать направление и во что бы то ни стало не отклониться от избранного маршрута в этом потоке воды и снега. И ещё – не встретить на пути неожиданных препятствий в виде какого-нибудь незнакомого болота. Надо выдержать! И не только выдержать, но и не заболеть потом. Ведь бежать предстоит в ледяной воде с насквозь промокшими ногами. Вот в таких ситуациях и проверяется закалка и воля человека...

Ну а теперь – вперёд к Ломам! Не останавливаясь и не обращая внимания на холодную снежную слякоть, в которую по щиколотку и глубже погружаются наши ноги, на завалы из веток и гниющих стволов, на непролазные буреломы, покрытые сейчас скользким ледяным месивом, на траву по пояс высотой, на кусты и ветки, с которых потоками сыплется на нас снег вперемешку с водой, на непрерывное громыхание и гул вокруг от  бушующей стихии...
И мы бежим… Бежим в обычном своём размеренном темпе, рассчитанном на длительные испытания, укрывшись плащами, с сумками и пакетами в руках. Несёмся по этому чавкающему и хлюпающему бездорожью, почти ничего не видя перед собой из-за залепленных снегом очков, не слыша – из-за непрерывного гудения продолжающейся бури. Бежим, не разбирая дороги, не встречая своих прежних ориентиров. Да и как их увидишь в этом слепящем ледяном хаосе?

А снег всё валит и валит… Ноги непрерывно проваливаются почти по колено в какие-то ямы, погружаясь в снежно-ледяную массу. Но холода уже не ощущаешь. Да, хорошо, что мы оба в ту пору были достаточно тренированны, чтобы выдержать этот утомительный кросс с препятствиями. Бежим уже минут пятнадцать-двадцать… Лес по-прежнему густой, временами непролазный. Продираемся сквозь сплошной ельник, не видя ничего перед собой... Через какое-то время появились, как в тумане, огромные деревья. Ноги стали уходить в снежное месиво ещё глубже. Неужели всё-таки влетели в болото?! Что же это тогда за местность? В тех краях больших болот вроде бы не было. Неужели совсем заблудились?..

Впереди показалась какая-то просека, сплошь залитая водой. Местность неузнаваемая. Ландшафт всё ещё скрыт дождём. Выбежав на просеку, остановились для ориентировки. Просека широкая, как наша, знакомая. Другой такой здесь быть не может. Значит, бежать следует вправо. И мы вновь понеслись, уже по просеке, проваливаясь временами по колено и глубже. Вскоре болото осталось позади. Выбрались на открытое сухое место. Оба держимся. Даже жарко стало. Сын молодец! Не зря тренировался! Способен и дальше бежать. И мы уже спокойнее, хотя всё ещё сомневаясь, бежим в направлении Ломов.

Град к этому времени прекратился (а может, мы просто выбежали из зоны его распространения), однако дождик продолжается, хотя уже и не такой сильный. На нас, несмотря на плащи, сухой нитки нет. Вдруг видим, вдалеке на просеке стоит машина. Подбегаем ближе – точно, пожарная. Нас спрашивают, как проехать в Самсоново. Там пожар. Молния ударила. Дорогу туда мы не знали. Пожарные хотели было двигаться по нашей просеке, но мы отговорили их, объяснив, что дальше будет сплошное болото, которое даже на тракторе сейчас не преодолеешь... Не знаю, помогли бы пожарные деревенским погорельцам (ведь с момента удара молнии прошло уже более часа), но нам они, безусловно, помогли – захватив нас, насквозь промокших, с собой и доставив до самого автовокзала.
Выехали на трассу, а там абсолютно сухо. Никакой грозы, никакого дождя… Не прошёл дождь и в Ломах. Только слышно было, как временами вдалеке погромыхивало. Досталось, значит, одному лишь Самсонову и соседнему лесу. Молния сожгла сарай, огромный стог сена и ещё что-то, пока злосчастная туча кружила над деревней. Градом хлеба все побило, с деревьев посбивало яблоки, сливы, вишни...

Через несколько дней, когда я, уже один, вернулся в эти места, нашёл там несколько белых грибов, насквозь изрешечённых градинами. А новый грибной слой после такого катаклизма здесь уже не пошёл. Может, холодом грибницу прихватило, а может, какая другая причина. Во всяком случае, под такие тучи лучше не попадать.




ЦВЕТЫ – ЛЮБОВЬ  МОЯ

Цветы – по-моему, самая совершенная красота. Некрасивых, цветов просто нет. Есть красивые, есть очень красивые, и есть восхитительные! Их красота – в совершенстве форм и красок, в разнообразии оттенков, в тонкости аромата. Почему всё это так радует душу, заставляет тянуться к природе, собирать букеты, выводить новые сорта, выращивать их на садовых участках?!

Я люблю больше полевые и лесные цветы. И даже красавицы-розы не производят на меня такого впечатления, как первые подснежники, ландыши, лесные фиалки, бубенчики, незабудки, колокольчики. Может быть, потому, что лесные цветы ближе к природе, к естественному её облику, к естественной красоте. Точно так же я с несравненно большим удовольствием брожу по обыкновенным берёзовым рощам, сосновому бору, по смешанному лесу, чем по прекрасным искусственным паркам с аллеями, фонтанами, прудами, ажурными мостиками и статуями. Парки не дают душе должного успокоения, не заставляют трепетать твоё сердце, не дают возможности ощутить себя в полном единстве с природой.

И это чувство сформировалось у меня с детства. У нас дома было много цветов – и розы, и шиповник, и сирень, и георгины, и золотые шары... Но с каким трепетом я сажал рядом с ними небольшой кустик полевой ромашки, или ландыш, или лесную фиалку! Как заботился о них, мечтая создать у себя такую же цветочную поляну, как и вблизи нашего леса. И именно они, эти одинокие цветочки, навевали чувство благоговения и какой-то радостной грусти, без которых вся жизнь и весь мир казались мне не такими уж совершенными и прекрасными.
Я собирал цветы с самого раннего детства. Сначала это были одуванчики на лугу перед домом. Их я любил нюхать, вдыхая в себя пряный аромат и разукрашивая физиономию жёлтой пыльцой. Из них учился плести венки, надевая их на голову, как корону, и делать бусы на запястья. Как это было красиво! И вся наша юная ребяческая команда ходила весной в этих украшениях... Как мы любили валяться на этом цветущем весеннем лугу. Кувыркались, прятались в густой траве, в заросших цветами канавах. Помимо одуванчиков, тут были и анютины глазки, и пахучая ромашка, и паслен, и ещё какие-то синенькие и беленькие цветочки. И всё это прямо у нашего дома! Рви, сколько хочешь, а они растут и растут, сменяя друг друга.

Здесь, на лугу, щипали сочную траву соседские гуси, вечно вытягивавшие вперёд свои и без того длинные шеи. Тут же копошились в траве и наши собственные куры, гордо ведомые большущим пёстро окрашенным петухом с длинными шпорами, которого боялись все окрестные предводители куриных стай. Лакомились здесь травой привязанные к колышкам козы и овцы. Паслись даже стреноженные кони проживавших на соседней улице цыган. На удивление, травы и цветов хватало на всех. Её здесь даже жали серпами, заготавливая сено на зиму...
Годам к шести-семи меня стали отпускать с мальчишками и в более отдалённые районы. Чаще всего летом мы ходили в кустики, расположенные рядом с железной дорогой, сразу за городом. Деревьев там давно уже не было, кусты же разрослись очень густо, и между ними в густой траве красовались душистые лесные фиалки, розовые кукушкины слёзы, ярко-жёлтые «бубенчики» (купальницы); росли также ландыши и ирисы. Какие из этих цветов мне тогда больше всего нравились, я так и не мог определить. Все они были для меня прекрасны!
Ранней весной я ходил в те годы в те же кустики, но только несколько правее – к речке Сехе, которая, извиваясь, пересекала всю эту зелёную зону у Мельничновой церкви. Только здесь тогда я находил удивительные подснежники – первые цветы, появлявшиеся у нас в апреле-мае. Затем с букетиком в руках шёл встречать нашу козу Зорьку, возвращавшуюся под вечер с нашим уличным стадом.

В середине лета я уже радовался другим цветам, встречаясь с ними во время прогулок на стоянку к Зорьке, которая располагалась довольно далеко от города, – на обширных лугах, недалеко от леса. Дорога туда шла полями, по краям которых росли голубые васильки и колокольчики, жёлтый мышиный горошек, сине-фиолетовые фиалки, бело-розовые бессмертники. Луга пестрели белоголовыми ромашками, красными липучками, колокольчиками и массой других цветов.

Годам к десяти я уже ходил с мальчишками до ближайшего леса за черёмухой. Целые заросли её белели тогда на опушке, слева от железной дороги. Мы окунались в нежную белизну черёмуховых ветвей, дышали её нежным ароматом и приносили домой огромные белоснежные душистые букеты.

Эту любовь к цветам, родившуюся в детстве, я пронёс через всю мою жизнь. С душевным трепетом встречался вновь с этой красотой в пригородах Ленинграда в период учёбы в академии. Вновь возвращался к ней в Шуе, во время ежегодных каникул и отпусков. Радовался встрече со знакомыми и совсем не знакомыми мне видами растений на лугах и в лесах Приморья, куда меня забросила судьба на долгие три с половиной десятилетия. Именно здесь, в Приморье, я познал радость от возможности дарить эту удивительную красоту людям, так же глубоко чувствующим неповторимое обаяние этих изумительных творений природы.




САЖЕНЦЫ

Они стояли передо мной, протягивая в мою сторону крохотные полузасохшие веточки, будто моля о помощи. Это были малюсенькие сосенки, помещённые в деревянные лотки, валявшиеся на старой заброшенной дороге, по которой когда-то вывозился лес. Их было много, очень много - тысячи, если не десятки тысяч деревцев, предназначенных для посадки на огромном, многокилометровом пустыре, оставшемся после лесоповала... Зачем их привезли сюда, чтобы вот так безжалостно поступить с ними? И у кого не дрогнуло сердце бросить на медленное умирание столько живых существ, только ещё начавших познавать радость жизни?!

Я подошёл к деревцам поближе. Малютки были утрамбованы в лотках так тесно, что ни о каком росте и развитии в этих условиях не могло быть и речи. Твёрдая, как камень, земля зажала их нежные корешки и не пропускала к ним ни воды, ни воздуха. Однако многие из страдальцев были ещё живы и зеленели жиденькими верхушками, тянущимися к свету и солнцу. Другие теряли свои последние силы в этой безнадёжной борьбе за выживание, сохранив лишь единичные зелёные листочки-иголочки. Третьи стояли, растопырив в стороны уже безжизненные веточки и ухватившись ими в предсмертной агонии за своих ещё живых собратьев, как бы прося у них защиты и помощи в последние мгновения жизни... Но оставшиеся в живых малыши боролись. Боролись наперекор ужасной судьбе, наперекор безжалостному поступку людей, заведомо бросивших их тут на гибель; сражались за жизнь все вместе, тесно прижавшись друг к другу и сплетясь в знак солидарности крохотными корешками и веточками.

Сколько же лет продержались они в этом деревянном заточении? И сколько внутренних сил надо было иметь, чтобы вынести эти страшные испытания! И какова должна была быть жажда жизни, чтобы продолжать борьбу в подобном состоянии и терпеть, не потеряв надежды на спасение?!

И они терпели. И вся окружающая природа помогала им в этом.
Солнышко ласкало малюток своими живительными лучами. Тучи поливали освежающим дождём в жаркую пору и надёжно прикрывали тёплым снежным одеялом в зимние холода. Насекомые пытались рыхлить плотную землю под ними, давая доступ к корням влаге и воздуху. И даже сорная трава, заполонившая всю дорогу, не заглушала бедняжек. Наоборот, она поднялась над ними, защищая от холодных ветров и ранних заморозков... И малыши надеялись, чувствуя эту всеобщую поддержку. Надеялись на милость судьбы, на чудо, и просто на помощь некой доброй души, которая могла бы случайно оказаться рядом с ними. И мне показалось, что все они с надеждой смотрят на меня, прося скорее высвободить их из тягостного заточения.
Как хотелось помочь всем этим несчастным малюткам, не видевшим ещё радости жизни. Хотелось приласкать и обнадёжить их, придать им новые силы для борьбы за выживание, вернуть теряемую надежду. И попросить прощения за бесчеловечный поступок, совершённый по отношению к ним людьми... Но что я мог сделать для них в моём положении?!. Попробовал вытащить некоторых из земли. Но ссохшаяся твердь не отпускала бедняжек. Попытался разбить доски и хотя бы высвободить их всех целиком. Однако доски оказались достаточно крепкими и не поддавались моим усилиям. Да и всё равно это был не выход из положения. Тут требовались усилия многих рабочих, а также специальная техника, чтобы осуществить такую массовую посадку...

Я с трудом выковырнул из лотка несколько миниатюрных созданий и посадил их невдалеке от этого злополучного места, надеясь, что хоть они смогут вырасти и стать стройными, могучими деревьями в память о некогда растивших их лесоводах. Затем вернулся к малюткам. Прошёлся рядом с каждым лотком, поласкал и погладил полузасохшие, не по возрасту твёрдые, верхушки сосенок, окропил их остатками воды из фляги и пожелал новых сил в их неравной борьбе... Почувствовали ли они мои прикосновения, передался ли им трепет моей души, вдохнуло ли в них моё присутствие новые силы?.. Я надеюсь, что да, так как живые существа способны понимать друг друга, способны по-своему чувствовать и сопереживать. И в этом великая сила их взаимосуществования...

А дома я позвонил в разные лесничества и лесозаготовительные хозяйства, сообщив координаты терпящих бедствие саженцев. Но, как выяснилось, с момента заготовки того «посадочного материала» прошло уже более пяти лет, и спасать полуживые деревца, по мнению специалистов, «не имело никакого смысла»... Удалось ли некоторым из них дожить до настоящего времени, так и осталось для меня тайной, так как добраться до них в последние годы я уже был не в состоянии. Вырубка же, безусловно, уже заросла... Но только не сосенками, а сорной травой и кустарником... Так всегда бывает в подобных случаях...




ОСЕННИЕ  ОПЯТА

В детстве в Шуе я почему-то никогда не собирал эти грибы. И вообще не помню, чтобы их собирал кто-нибудь из моих знакомых или соседей по улице. Может потому, что в сентябре мы, ребята, уже целиком посвящали себя школе, а может, и по каким-то другим причинам. До 1995 года и здесь, в Иванове, я их тоже не видел, так как в августе обычно возвращался из отпуска в Приморье. И лишь окончательно перебравшись в родные края летом 1995 года, получил полное удовольствие познакомиться с ними не только по справочникам и картинкам, а в естественных условиях.

Осенью 1995 года, будучи ещё не в силах добраться до леса, я видел грибников, тащивших полные корзины, вёдра, рюкзаки этих незнакомых мне грибов, и весьма сожалел о своей физической беспомощности. Мечта иметь счастье и такого сбора вдохновляла меня, и вот в 1997 году наша первая встреча состоялась. Она произошла во второй половине августа и произвела на меня глубокое впечатление.


«Коралловые»  заросли

Тогда я ещё не знал, где их искать. Знал только, что растут они на пнях, на старых деревьях (в основном на берёзах), но ни разу в лесу не встречался с ними. В первый свой поход я решил не забираться далеко в глубь леса, а поискать грибы поблизости. Вылез у поворота на Ломы и пошёл вправо от автострады.

Эти места я практически не знал, но видел, как отсюда возвращались грибники с опятами. Сам же побывал здесь всего однажды, ещё в июле, когда ходил за малиной. Пересекал тогда какие-то небольшие перелески, продирался сквозь сплошные заросли папоротника, перелезал через поваленные стволы деревьев, спотыкался о коряги и пни. Малины почти не нашёл, но решил, что такие леса как раз и подходят для опят, тем более что и берёз здесь было достаточно.

Сейчас следовало восстановить основные ориентиры и найти старую берёзовую рощу. Раздобыл вторую палку и пошёл краем леса по проезжей дороге. Дошёл до заросшей вырубки и углубился в лес. Прочавкал по какому-то болотцу, перешёл через глубокий ров и отправился травянистой просекой дальше. Грибов на опушке не было. Свернул влево и вскоре вошёл в берёзовый лесок. Походил, походил по нему, нашёл только ножки от срезанных опят на старых пнях – всё здесь уже давно собрали. Спина к этому времени порядком устала. Приходилось часто отдыхать, прислонившись к стволу берёзы или сидя на сухом пне. Видимо, подумал, первый блин будет у меня комом. Вряд ли здесь что-нибудь осталось – всё обойдено, да и грибников вокруг уже не слышно.

Решил потихоньку двигаться к дому. Автострада находилась недалеко – постоянно слышался шум проезжающего транспорта. Можно было не опасаться, что «закрутишься». Пошёл лесом. Снова перешёл через просеку с высоковольтной линией, обогнул уже знакомое болотце и свернул вправо, в старый лес. Он мало чем отличался от пройденных мной сегодня. Те же огромные берёзы и сосны, те же неубранные гниющие стволы на земле, завалы валежника и бесконечные заросли высокого папоротника – всё это очень затрудняло дорогу. И вновь только обрезанные ножки опят торчали из гниющих берёзовых стволов и пней и даже из-под оснований молодого ельника, заросли которого порой сплошной стеной преграждали мне путь.
Постепенно я стал поворачивать в сторону автострады и в какой-то момент вышел на более светлый участок леса. И тут на стоявших рядом пнях обнаружил несколько кучек переросших опят. Широкие тёмно-коричневые шляпки прикрывали пни со всех сторон. Отдельные грибы уже начали покрываться беловатой плесенью, но большинство всё же было пригодно к употреблению. И я, обрадованный, стал собирать их в один из пакетов. Грибы были мясистые, крупные, и работа шла довольно быстро.

Устав от непрерывного ползания на коленках, решил сделать небольшой перерыв и пройтись для разминки под ближайшими деревьями. Смотрю, а там повсюду разбросаны небольшие кучки опят, и уже не такие переросшие. Да, сегодня я наберу пакетик – будет чем полакомиться нам с бабулей. Только каковы они на вкус, перезрелые? Мы их ещё ни разу не пробовали... Надо собрать сначала более мелкие...

Возвращаюсь за сумкой с пакетами, прохожу рядом с огромным поваленным деревом, сплошь заросшим малинником и крапивой, и вдруг вижу в траве целый «куст» совсем молодых опят – будто здоровенный ёжик «растопырил» толстенные колючки в разные стороны. Рядом «кустик» поменьше, а дальше – ещё и ещё! Стоят, спрятавшись среди травы и папоротника, будто кораллы в подводном мире, не менее красивые, с поразительно ровными, симметричными формами, только не яркие, а серовато-коричневатые. Присмотрелся, а они сидят и у поваленной берёзы, и в валежнике, скрываются под высокими листьями папоротника – ну просто настоящее «коралловое царство»! Все такие юные, чистенькие, на крепких толстых ножках, упругие на ощупь, плотные! И брать приятно – и никаких отходов! Полюбовался я на эти «коралловые заросли» и за сумкой поспешил. Работёнка длительная предстоит. Чтобы только эти собрать, часа два уйдёт. А возможно, и дальше что-то найдётся!

Срезаю «коралловые ветви» прямо пучками – по пять, по десять штук сразу. Перескакиваю от одного куста к другому, намечаю по ходу следующий. Обошёл открытые участки, залез под папоротники… Ползу под листьями чуть не по-пластунски, открываю всё новые и новые плантации. Пакет быстро наполняется. Надо готовить второй... Прилёг немножко отдохнуть рядом с несколькими широченными «коралловыми шапками», любуюсь их красотой и сил набираюсь перед новым рывком.

Вдруг слышу отдалённые голоса! Вот ведь! Стоило найти грибы, как сразу конкуренты объявились! Только бы не обнаружили! Разве с артелью посоревнуешься?! Стал резать как заведённый. А голоса всё ближе, ближе… Уже где-то совсем рядом, за зарослями малинника. «Всё, пропали мои грибочки», – думаю. На всякий случай спрятался за кустом, чтобы не видели, и грибы близстоящие обрезаю тихо, неслышно… Грибники совсем рядом идут, слышу, как под их ногами валежник хрустит, ветки трещат – проламываться через бурелом приходится... Кажется, стороной обошли, не задержались; значит, ничего поблизости не обнаружили... Отлегло от сердца. Снова можно работать спокойно. А уже второй пакет наполняется… Сумка килограммов на восемь тянет. Донести бы! Но всё равно такие грибы не оставишь!

Выкинул я первые, перезрелые, и стал последний пакет заполнять. Но молодые кучки заметно поредели. Приходилось ползать по полянке, выискивая оставшиеся. Собрал все – и в валежнике, и у берёзы, и в папоротниках… Обошёл место со всех сторон. Кажется, больше нет… Остались только старые, почерневшие и заплесневелые. Пусть себе растут, потомство дают. Запомнить надо это местечко...

А как потом выяснилось, и не запомнил. Вроде и от дороги недалеко находилось, и ориентиры хорошие – болотце и высоковольтная линия, но найти потом не сумел – хорошо от постороннего взгляда спряталось. Да, впрочем, как следует и не искал его больше. Был здесь ещё всего один раз – на разведку сходил (уже в следующем, девяносто восьмом году). Но ни ягод, ни грибов там в тот раз не было. А потом я другие места с опятами нашёл, когда ходить по лесам приспособился, – в основном за Ломовским болотом да за дальней Пежей. Там всего вдоволь было!




У  ЛОМОВ

…Лежу на траве у остановки в Ломах и жду автобуса. Я всегда так делаю перед поездкой, давая отдохнуть своей уже не терпящей нагрузок пояснице. Устраиваюсь на сухом травянистом холмике под огромной сосной, ставлю на землю свою перемётную суму, вытягиваю натруженные ноги и радуюсь, что до прихода автобуса ещё более получаса. Постепенно боль утихает, и я снова способен в полной мере наслаждаться красотой окружающей природы.
Как это хорошо – вот так лежать на спине, смотреть вверх и ни о чём не думать – ни о болезнях, ни о домашних заботах, ни о тяготах жизни. Только лежать и дышать всей это красотой. Сентябрьское солнце уже не печёт, однако приятно греет, не давая охлаждаться разогретому ходьбой телу. Надо мной светло-голубое небо, покрытое лёгкими перистыми облачками, ярко светящимися в лучах вечернего солнца. Кругом высятся деревья – в основном, корабельные сосны, с гладкими, ровными стволами и шапками из ветвей и хвои на вершинах. Мне особенно приглянулась одна – удивительно стройная и элегантная, с ровным тонким стволом без единого сучочка до самых верхних веток и без какого-либо намёка на дефекты или даже изгибы. Рядом с этой красавицей стоят две другие – срослись у основания и, раздвоившись на высоте метров четырёх-пяти от земли, растут в разные стороны, как два близнеца, абсолютно похожих друг на друга. Чуть подальше у дороги, прямо напротив меня, совершенно иное дерево: с густой широкой кроной и изогнутыми, торчащими в разные стороны ветвями – совсем как на одной из картин Шишкина. Другие сосны, уже потолще стволами, но той же высоты, стоят довольно редко друг от друга, не закрывая своей хвоей великолепную лужайку, которую не успевают измять немногочисленные здесь отдыхающие и любители лесных прогулок.

У самой остановки высятся, не уступая соснам в размерах, несколько великолепных берёз, с широкой кроной и густой блестящей листвой. А дальше, на той стороне дороги, у самой реки густой зеленью темнеет ракитник. В листве и хвое повсюду резвятся и верещат мелкие пичужки, оживляя этот тихий уголок. Почти вокруг каждой сосны мелкая поросль рябинника и березняка, поднимающаяся на высоту пяти-шести метров. Вот и около той, под которой лежу я, тоже тянется вверх с десяток тонких стволов, среди которых я обычно прячу свою прогулочную палку. Сливаясь с живыми ветвями, она стоит практически у всех на виду, но всё время остаётся незамеченной, и я каждый раз приезжаю сюда с уверенностью, что моя спутница и на этот раз облегчит мне путь до ближайшего леса.

За речкой, на левом возвышенном берегу её, расположились Ломы. Оттуда временами слышатся крик петухов, кудахтанье кур, отдалённый женский говор и весёлые голоса ребят. Деревенские мальчишки периодически заезжают сюда, к остановке, на своих мопедах и велосипедах, нарушая здешнюю тишину криком и треском моторов. Иногда доносится и далёкий рёв самолетов с расположенного километров в десяти аэродрома. Он разместился как раз на месте верховых болот, питавших некогда полноводную Востру, сейчас уже порядком обмелевшую и потерявшую свою былую прелесть. Но речка ещё течёт. Она совсем рядом. Я слышу её весёлое журчанье в тишине. И на её берегу я тоже люблю проводить эти непродолжительные минуты ожидания. Там открывается уже иная красота, рождающая иные чувства и ощущения, но столь же дорогая мне, как и вся бесконечно любимая мною природа.




ГРУСТНЫЙ ЛЕС

Вот и заканчивается «лесной сезон» 1997 года. Грибники добирают последние опята. Пожухли кусты черничника. Но ещё висят на них отдельные ягодки в память о летнем черничном изобилии. Малинник посерел. Весь истоптан и поломан сборщиками. Досталось ему и в сентябре, когда под густыми сплетениями его ветвей, в траве, на многочисленных пнях и стволах деревьев буйно разрослись гроздья осенних опят... Чернеет брусничник. Настало время собирать листья для лечебных целей. Среди тёмно-зелёной листвы нет-нет да засветится бордовым цветом кисточка ягод, не замеченная многочисленными любителями леса.
Покраснели листья земляники. На некогда земляничных полянах и сечах они высвечивают сейчас красно-коричневыми проплешинами сквозь ещё зеленеющую траву и жёлтые листья берёз, густо устилающие высушенную длительной засухой землю.

Последние недели стоит сушь. Говорят, много пожаров в Южском районе. Даже запретили охоту и выезды в лес автотранспорта. У нас пока спокойно – пожаров нет. Но высохло всё. Даже некогда сплошь мокрое Ломовское болото, в котором летом я проваливался в воду чуть не по колено, сейчас сухое. Вокруг высохший серый мох, из которого кое-где выглядывают розово-красные клюквинки. Это всё, что осталось от сплошного клюквенного ковра, покрывавшего болото в середине августа.

Лес пустеет, светлеет. Особенно в берёзовых рощах. Но ещё не засветился в этом году ярко-жёлтыми осенними красками, не засверкал золотистой Левитановской палитрой, не заиграл буйным обилием оттенков на полянах и вырубках. Сероватое небо, бледная желтизна верхушек берёз, потемневшие стволы сосен и тёмная зелень елового подлеска бросаются в глаза одинокого путника, решившего отдохнуть здесь от городского шума и извечной мирской суеты...

Кругом тишина. Лишь изредка треснет сухая ветка, заскрипит потревоженное внезапным порывом ветра дерево да раздастся дробный стук дятла. Других птиц уже не слышно. Большинство из них давно улетели в тёплые края, иные тихо готовятся к зиме. Не слышно и назойливого звона насекомых. Куда-то подевались бесчисленные ранее пауки вместе с развешенной повсюду паутиной. Лес живёт сейчас своей осенней жизнью, наполняясь особой, грустно-задумчивой красотой, созерцать которую заглядывают лишь одинокие, вроде меня, путники...




НЕВСПАХАННЫЙ  ЛУГ

Широкое, пустое пространство по обеим сторонам дороги, ведущей от троллейбусной остановки до наших садовых участков. Сейчас, в ноябре, оно голо и серо, и уже покрыто первым ноябрьским снегом. Только торчат из-под белого покрывала голые стебли высохшего тысячелистника да ещё каких-то высоких растений, желтеют длинные листья осоки, виднеются многочисленные кочки да замерзшие колеи от машин, пытавшихся в былую осеннюю пору проехаться по промокшему лугу.

В преддверии зимы кругом тихо и пусто. Почти нет пешеходов, в былые времена толпами спешивших на огородные участки. Лишь единицы приезжают сейчас сюда проверить сохранность своих садовых домиков да подышать свежим лесным воздухом. Только вездесущие вороны прогуливаются среди серовато-белого пространства в поисках невесть чего и порой оглушают округу своим громким карканьем.

Впереди, у самых огородов, разрослась небольшая берёзовая рощица. Деревья, сбросившие последние пожухлые листья, уже уснули. Тихо и одиноко… Так всегда бывает в эту пору в лесу. Я медленно бреду по тропинке вдоль уснувшего луга, вспоминая его весенне-летнее завораживающее обаяние…

Ранней весной именно здесь, у самой автострады, появляются первые цветочки мать-и-мачехи. Они влекут меня к себе своей свежестью, ажурным светло-жёлтым ожерельем, притягательной силой юной жизни. И я иду полюбоваться ими и собрать первый весенний букетик. Почему-то местных огородников эти цветы не очень радуют. Спросив у меня, не сморчки ли я тут беру, и убедившись, что съестным здесь и не пахнет, они быстро отходят в сторону, недоуменно поглядывая на чудаковатого мужика с палкой и «никчемными» жёлтыми цветами в руке. И только всегда радостные, шустрые ребятишки не проходят мимо, находя, как и я, счастье в общении с этими столь же юными, хотя и бессловесными друзьями.
А цветов с каждым днём становится всё больше и больше. С появлением утреннего солнышка они дружно раскрывают свои жёлтенькие головки и всеми силами тянутся к свету, всё выше подымаясь на тоненьких стебельках... Через полторы-две недели они уже сплошным ковром покрывают значительную часть луга, образуя целые «солнечные» лужайки среди только начинающей зеленеть травы.

В начале мая их сменяют ещё более яркие одуванчики, спешащие занять пространство по обочинам тропинок и дорог, а в некоторых местах проникающие и в глубину луга. Примерно с середины мая им на смену приходит пышное луговое разноцветье нашего среднерусского лета. Во второй половине мая уже вовсю цветут желтоголовые лютики, сверкают голубенькими глазёнками «анютины глазки», выстреливают вверх на длинных стебельках коричневые «колокольчики» и тёмно-синие пирамидки хорошо знакомых с детства цветов с неизвестным мне названием. То здесь, то там весело выглядывают из-под травы разноцветные луговые фиалки; нежно голубеют большие и малые скопления скромных незабудок. Луг зеленеет, желтеет, синеет, будто пёстрый разноцветный ковёр, бесконечно радующий соскучившийся по ярким краскам глаз. И спешат сюда тысячи насекомых – пчёл, шмелей, бабочек, жучков и мушек, перелетающих с цветка на цветок и кружащихся в радостном хороводе жизни.

Порой я прихожу сюда за травой и буквально окунаюсь в нежные и ласковые объятия этого лугового разнотравья, любуюсь каждым отдельным представителем чудесного цветочного царства и бесчисленными яркокрылыми созданиями, снующими между ними. Из берёзовой рощи доносится непрекращающийся ни на минуту многоголосый птичий говор, в котором выделяются чарующие трели соловьёв и характерные напевы иволги. Иногда эти очаровательные птицы появляются среди молодой берёзовой листвы, радуя счастливого наблюдателя великолепием своего оперения, но быстро исчезают, занятые важными для них весенними заботами... Немилосердно печёт солнце, и я спешу скрыться в тени деревьев и кустарника, где и заполняю свои объёмистые мешки нежной травой, опережая местных старожилов-сенокосцев.

В разгар лета луг постепенно меняет свои краски. Исчезает сплошная лютиковая желтизна, и в какой-то момент жёлто-зелёное травяное пространство становится местами синим от колокольчиков. А между ними, уже меньшими вкраплениями, краснеют «липучки», ласкают глаз нежным розовым оттенком местные «оленьи рога», кое-где белеют ромашки. Им на смену спешит клевер, розово-красные головки которого постепенно всё отчётливее просматриваются за уже высокой травой. А мелкие, белые, невзрачные на вид соцветия другой его разновидности издают такой густой аромат, что его ощущаешь задолго до приближения к бело-розовым полянам. По всему лугу высоко взметаются вверх розоватые метелки щавеля, жёлтыми букетами расцветает пижма. Только и собирай её для обработки огородных посадок.
Поразительное многообразие и богатство растений! Как только их корни и корневища умещаются в земле в таком тесном соседстве друг с другом! Однако они живут все вместе, не мешая своим соседям, живут в единстве и согласии, выбирая для себя оптимальные сроки, чтобы вдруг вырваться из земли наружу и заблистать восхитительным красочным фейерверком, живут на радость окружающим их бесчисленным летающим, бегающим и прыгающим созданиям, всем тем, кто кормится ими или просто любуется красотой и гармонией этого растительного многообразия...

Хорошо всё же, что этот участок полей многие годы остаётся невспаханным, создавая картину естественной живой природы, от которой всё более отдаляемся мы, городские жители. И мы будем любоваться им каждый год с ранней весны до поздней осени, а зимой при виде засохших стебельков и былинок мечтать о новом возрождении жизни, в том числе и здесь, в этом близком нам уголке природы.




ПОДРУГИ

                Не всякая берёза вот так с сосной братается,
                хотя и растут порой совсем рядом,
                и даже ближе, чем эти...

Они стояли, будто обнявшись, крепко прижимаясь одна к другой своими юными стволами, переплетясь веточками-руками, стояли, радуясь этой близости, у всех на виду, на зависть окружающим соседям. То были два ещё молоденьких деревца – берёза и сосна, растущих на самом краю берёзовой рощи, совсем недалеко от троллейбусной остановки, у наших огородных участков. Обнаружив эту неразлучную парочку несколько лет назад, я частенько любовался ими в ожидании транспорта и всегда радовался их взаимному счастью.

Берёзка проникла своим юным телом между стволом и большой нижней веткой такой же молодой сосны и нежно обвила её ствол, тесно прижавшись к нему на высоте нескольких метров. Ветви её ласкали свою подругу, легонько прикасаясь к стволу, к заскорузлым сучкам, к иголкам на самой вершине вечнозеленой кроны. Белоснежный ствол красавицы всегда был безукоризненно чист и гладок, а густые зелёные ветки, немного свисающие и как бы поникшие, придавали деревцу вид застенчивости и счастливой покорности, как молодой невесте в момент венчания.

Но особенно красива берёзка была в своём весеннем наряде, когда нежные молодые листочки прозрачной зеленоватой шалью окутывали её будто сказочным подвенечным нарядом. Казалось, что она тихо улыбается от счастья робкой и нежной улыбкой, которую так редко можно теперь увидеть на лицах наших юных красавиц. И прозрачные слёзы счастья порой скатывались по её стволу, выливаясь из небольшой ранки на её груди, в месте тесного соприкосновения с жёлтоствольной подругой. Эта «рана любви», по всей видимости, не причиняла ей страданий и была как бы символом их союза.

Жаркими летними днями густая листва кудрявой красавицы прикрывала голый ствол сосны от палящих солнечных лучей, давая подружке тень и прохладу. А осенью она наряжалась в яркое одеянье, день ото дня меняя свои светлые, нежные краски. Словно старалась превзойти красотой таких же белоствольных соседок на радость своей вечнозелёной подруге.

И сосна радовалась такому соседству. Стройная, устремлённая кверху, к солнцу, она вся будто светилась каким-то внутренним счастьем, широко раскинув верхние ветви и сверкая солнечной желтизной юного тела. Она не демонстрировала своих чувств: её твёрдый характер просто не позволял ей этого. Но её чувства всё равно пробивались наружу вместе с тёплым сиянием, исходящим от всего её существа, и чудесным хвойным ароматом, распространяющимся порой на многие десятки метров вокруг... Берёзка, чувствуя это, ещё теснее прижималась к подруге и упивалась счастьем взаимной любви и глубокой дружбы.

Поздней осенью, в преддверии зимы, я решил ещё раз полюбоваться этой дружной парочкой. Перешёл через автостраду и вошёл в лес. Он стоял уже совсем голый. Тянулись кверху бело-серые стволы берёз, кое-где просвечивала тёмная зелень редких сосёнок. Между кочками стояла вода, оставшаяся после затяжных осенних дождей. Кругом валялись ветви недавно срубленных деревьев. Сплошной слой мокрого буреющего листа покрывал землю на тропинках и скрывался в густой пожухлой траве. Было тихо. Слышался только редкий перестук падающих с деревьев капель. Вот и мои красавицы… Всё так же стоят обнявшись, готовясь к долгому зимнему сну.

Я подошёл к деревцам поближе. Но что это?! Свободная часть ствола сосны была почти на метр стёсана до самой древесины! Стесать другую часть, видимо, помешал ствол берёзы, прикрывавший подругу. По свежести зарубки было видно, что сделали это совсем недавно. Но зачем, для какой цели?.. Просто так, как у нас часто бывает?.. Но почему именно эти деревья привлекли внимание безжалостного лесоруба? Видно, кто-то сильно позавидовал их взаимному счастью.

А оба деревца стояли, обливаясь слезами. Как им было больно! Сосёнке – от полученной жестокой раны, а берёзке – от жалости к подруге. Густые терпкие слёзы сосны крупными каплями стекали по ране, застывая на ней полупрозрачными янтарными бусинками. Берёзка же своим целебным соком пыталась облегчить страдания бедняжки. Но рана была такой ужасной!.. Хватит ли обеим сил вынести это тяжкое испытание? В любом случае нежная, ласковая берёзка не оставит в беде свою тяжело раненную подругу. И так же будет ласкать и утешать её, как делала это все предыдущие годы...




КИСЕЙНОЕ  УТРО

Сегодня с утра нет солнца. Всё вокруг бело, как в тумане, и предметы проглядываются будто сквозь дымку. Но видимого тумана нет. Он остался на травинках, на ветках деревьев и на всех предметах в виде мельчайших кристалликов льда удивительно красивой формы. И всё сразу приобрело сказочный вид.

Неузнаваемо прекрасны берёзы. Они склонили лёгкие ветви под тяжестью кристаллов и стоят в своей обнажённой красоте, стыдливо прикрывая голые стволы. Другие деревья, что покрепче и силой и характером, твёрдо выдерживают этот ледяной напор и, растопырив ветви в разные стороны, стали похожи на кораллы, только огромных размеров.

Прелестны покрытые ледяным инеем и нижние ярусы. Густые кусты стоят как в белых кисейных шапках. Другие свесили свои длинные ветви, укрытые той же кисеей, до самой земли. Удивительно красивы ледяные травинки. Вот пижма, смотрящая своим перекрашенным в белый цвет венчиком вверх. Вот полынь растопырила ажурные веточки в разные стороны. Другая её разновидность собрала их вокруг стебля и стоит, как ледяная пирамидка. В белых кружевах красуются лёгкие стебельки мелких травинок и качаются на ветру, чуть позванивая нежными колокольчиками...

Но вот рассеялись низкие облака, вышло из-за туч холодное декабрьское солнце, и наш сквер засветился ярким светом, засверкал тысячами бриллиантов – белыми, синими, голубыми, фиолетовыми, жёлтыми, красными огоньками на ветках берёз, на кустах, на заснеженных газонах. Пушистые, ослепительно белые верхушки берёз сейчас напоминают вершины волшебных ёлок Деда Мороза. Красота кругом такая, что дух захватывает.
Однако стоит только подуть лёгкому ветерку, как зашевелятся, закачаются ветви, полетит с них мельчайшая серебристая пыль, быстро упадёт с деревьев прозрачная снежная кисея – и исчезнет очарование. К вечеру из окна откроется уже совсем иная картина. Вот почему я назвал бы увиденную сегодня красоту «Кисейное утро»...

А пока кое-где на деревьях сверкают жёлтыми пятнышками знакомые мне синички, делающие минутный перерыв в непрерывно продолжающейся трапезе на моём окне... Поодаль на толстых ветках сидят две огромные серые вороны, раздосадованные бесполезными попытками раздобыть у нас что-нибудь съестное. Сидят и поглядывают то друг на друга, то на окно, как будто соображая, что же ещё можно предпринять. Увидели внизу приблудного кота Ваську, обхаживающего наш подъезд в надежде на сердобольную подачку. Тот что-то уже получил и уплетает тут же, прямо на дороге. Вороны спустились пониже. Но Васька начеку! Пока не округлился живот, не отошёл от подаяния. А как только отошёл метра на три, на четыре, вороны уже внизу. Долбят своими твёрдыми клювами обглоданные кости. А потом ухватили их и утащили в более безопасное место.

Синички тем временем вновь устроились на окне. Особенно мне нравится одна, самая смышлёная и смелая. Сидит на подоконнике и смотрит в окно. А то вдруг прыгнет на форточку и заглядывает в комнату. Меня уже хорошо знает. Увидит, что я подхожу, начинает скакать и поглядывать, не несу ли я чего. Особенно ей (как, впрочем, и всем остальным её подружкам) нравится сливочное масло. Как только увидит его, начинает волноваться, рассматривать через стекло, вертя во все стороны головкой и приглядываясь то одним, то другим глазком.

Как-то я прилепил кусочек с внутренней стороны стекла. Моя красавица пыталась его достать вначале, стуча клювиком по стеклу. А потом обиделась и отлетела в сторону. Сидит и на меня не смотрит. Пришлось открыть балконную дверь и показать ей масло на пальце. Она сразу прыг на подоконник и скачет по нему то чуть вперёд (к пальцу), то немного назад, мелко-мелко перебирая цепкими пальчиками и быстро помахивая крылышками. Я прилепил масло к подоконнику (как обычно делаю, чтобы видно было их пиршество) и стал потихоньку отводить палец. Синичка тут как тут. Смотрит на меня и быстро орудует клювом, захватывая маленькие кусочки добычи сантиметрах в десяти от моего пальца. А с пальца взять боится… Захватила кусочек побольше и улетела с ним на дерево – там всё же спокойнее. А я закрыл балкон и сел снова работать...




ЗА  РАКАМИ  НА  УВОДЬСТРОЙ

Я ещё застал те времена, когда в реках и речках нашей Ивановской области водились эти удивительные создания. В сороковых и пятидесятых годах их можно было встретить не только в Тезе, но и в малышке Сехе. И мы, мальчишки восьми-десяти лет, нередко вытаскивали их вместе с рыбой нашими маленькими корзинками. Однако то были лишь единичные экземпляры. Но вот где я ловил раков в огромных количествах, так это на Уводьстрое – на водохранилище под Ивановом, где я часто отдыхал, приезжая на каникулы в областной центр. Это была удивительная и незабываемая охота, доставлявшая мне уйму удовольствия, а домашнему хозяйству – прекрасный деликатесный продукт, частенько украшавший наш обеденный стол.

Впервые я познакомился с Уводьстроем в 1960 году, курсируя в окрестностях города на своём верном велосипеде. Выехав на дамбу, остановился, поражённый красотой открывшейся передо мной картины. Река здесь разливалась на добрых четыреста-пятьсот метров. По обоим берегам водохранилища стоял высокий смешанный лес. Вдалеке, на правом берегу реки, белела церковь, расположенная, по-видимому, недалеко от какой-то деревушки. Река уходила вдаль, сверкая серебром мелких волн, поднятых лёгким ветерком.

Я объездил эту местность со всех сторон и облюбовал местечко на левом берегу реки, километрах в двух от дамбы. Здесь росли огромные берёзы и ели, утопающие в густом подлеске из рябины, ольхи, черёмухи, малины, шиповника и других видов кустарников. Пологий берег был покрыт густой нежной травой, усыпанной цветами, над которыми вились стрекозы, пчёлы, порхали бабочки. Справа красовалась широкая заводь, от которой в реку отходила длинная песчаная коса. Она защищала весь этот участок водного пространства от северо-западных ветров, и поэтому водная поверхность заводи всегда была гладкой, как зеркало. Песчаное дно реки полого уходило вглубь. Не потревоженная по утрам вода была чиста и прозрачна. На мелководье, у самого берега, резвились бесчисленные стайки мальков. Иногда среди них появлялись и более крупные рыбы, а также огромные чёрные раки, сразу уплывавшие в глубину при моём приближении. И мне представлялась прекрасная возможность поохотиться за ними там, в глубине реки, пользуясь своей маской и трубкой, только что с огромным трудом приобретёнными мною в Ленинграде.

Да, шестидесятый год был для меня особенным во многих отношениях. Год окончания академии, назначения на Дальний Восток, а также длительного отпуска, который я целиком провёл в Иванове вместе с женой, наслаждаясь красотой так любимой мной местной природы. И среди всех мест моего отдыха Уводьское водохранилище занимало тогда особое положение. А среди всех испытанных впечатлений наиболее ярким и глубоким было, пожалуй, впечатление от охоты за раками.

Этих представителей водной фауны здесь оказалось очень много. Я встречал их и у берега, и на глубине нескольких метров, особенно часто в заводях, где они сидели либо в норах, либо прятались в густой речной траве, покрывавшей значительную часть донного пространства на глубине от одного до четырёх метров. Глубже я просто не нырял, так как видимость здесь резко падала.

Помимо меня, в этих местах промышляли и другие любители подобной охоты. Но им доступен был лишь старый, весьма примитивный способ – взятия добычи на рачечницу, выполненную в виде сетки, натянутой на обод, к которой прикреплялась лакомая для раков приманка в виде тухлой рыбы, мяса или лягушатины и других, подобных им «деликатесов». Нельзя сказать, что такой способ ловли был нерезультативен. Опытные «раколовы» могли таким образом поймать десятка два «хвостобрюхов» за день, периодически вытягивая рачечницу на поверхность и собирая висящую на ней добычу. Другие специалисты по ракам работали здесь более активно – выискивали на ощупь их норы и вытягивали из них хозяев руками и даже ногами. Но и этот полупассивный вид охоты тоже был малопродуктивен, хотя и более эмоционален.

Совсем иное дело была моя охота, с маской и ластами, тоже вполне разрешённая и не считавшаяся браконьерством. Тем более что я не использовал при этом никаких иных приспособлений – типа копий, острог, вилок и т.п. Я ловил добычу голыми руками, состязаясь с ней под водой в скорости и сноровке. Этот способ, конечно, не исключал возможности и самому попасться в цепкие и довольно крепкие объятия своей жертвы, особенно когда та оказывалась достаточно крупных размеров – с мощными клешнями и острыми зазубринами на их концах. Такое порой случалось, когда у меня уже не хватало воздуха и приходилось либо жертвовать убегавшей добычей, либо хватать её за что попало. В последнем случае захват получался обоюдным, и я вылетал на поверхность, уже не опасаясь, что потеряю по дороге свою драгоценную ношу. Так что после такой охоты все пальцы и кисти у меня зачастую были крепко поцарапаны. Но зато сам процесс ловли доставлял мне истинное наслаждение.

Обычно я начинал охоту, плывя вдоль берега и выискивая сверху интересующие меня объекты. С утра, в тихую погоду, вода в реке была достаточно прозрачна и позволяла различать моих красавцев на глубине до полутора метров. Однако днём раки чаще уходили на большую глубину, поэтому приходилось нырять поглубже и разыскивать их на дне, или в своих незатейливых укрытиях. Увидев отдыхающего рака и чувствуя, что догнать его с недостаточным запасом воздуха в лёгких уже невозможно, я потихоньку всплывал на поверхность и затем, отдышавшись, устремлялся прямо к намеченной цели. Иногда же удавалось сразу схватить зазевавшегося усача за его крепкий панцирь и спокойно вытащить на поверхность. Но чаще он успевал среагировать на моё приближение и, что есть мочи работая хвостом, устремлялся в глубину. И начиналась погоня. Преследуемая жертва неслась у самого дна, подымая кверху столбики песка и ила. Я располагался повыше, стараясь не упускать её из виду. Иногда такая погоня длилась секунд десять-пятнадцать, и рак успевал уйти на достаточную глубину и скрыться из виду. Но чаще я всё же настигал беглеца, превосходя его в скорости. Иногда мне удавалось за одно погружение обнаружить и ухватить сразу двух, а то и трёх таких подводных броненосцев, но такое случалось всё же не часто.

Да, в самой реке ловить добычу было, безусловно, интересно. Однако самая удивительная охота ожидала меня в ближайшей заводи. Заводь, шириной в своём устье около сотни метров, затем постепенно сужалась, приобретая форму карьера глубиной до двух с половиной метров, с круто уходящими вниз берегами. Здесь, у самого дна, в многочисленных норах и скрывались эти отшельники, залезая туда наполовину, высунув для каких-то надобностей усы и клешни наружу. Вода была здесь очень чистая, и передо мной с двух сторон этого, уже не широкого водного каньона, открывался удивительный вид длинного ряда шевелящихся живых объектов моей охоты. Они все были у меня, как на ладони - с длинными усами, маленькими круглыми глазками и огромными клешнями, готовыми в любой момент схватить проплывающую мимо добычу. Размеры их значительно увеличивались под водой, и некоторые казались мне просто гигантами, к которым страшно было и подступиться. Но это было только внешнее впечатление, - сопротивление с их стороны обычно было незначительным. Мне оставалось только удачно ухватить их за выступающие части тела, стараясь не мутить при этом воду, и спокойно вытаскивать добычу наружу. Я так и делал, по очереди очищая все эти норы и оставляя их свободными для других жаждущих убежищ скитальцев.

Однако ещё интереснее было ловить раков в траве, в широкой части заводи, ближе к устью. Сверху, с поверхности воды, рассмотреть что-либо на дне было совершенно невозможно. При погружении же перед глазами постепенно открывалась всё более чёткая картина колышущейся массы тёмно-зелёных водорослей, среди которых со всех сторон торчали кверху клешни и усы этих отдыхающих хвостобрюхов. Вот уже где было охотничье раздолье! Хватаешь одного, второго, третьего сразу, уже не разбирая, за что. Руки полны, воздуха не хватает. Захватываешь по пути четвёртого – с одной огромной клешнёй – и устремляешься на поверхность. Там, на лёгких волнах, колышется надувной круг, к которому привязан большой пакет, а в нём уже бьют хвостами с десяток первенцев моего улова. Я ныряю ещё и ещё, пока не распугиваю оставшуюся на свободе братию. Тогда плыву к берегу и выгружаю свою добычу. Таким темпом я наполняю десятилитровое ведро за час-полтора увлекательной охоты. Прикрываю добычу сверху речной травой, завязываю ведро марлей и двигаюсь к дому.
Мои немногочисленные конкуренты, оккупировавшие те же районы лова со своими примитивными орудиями, были поражены небывалой продуктивностью моей охоты. Их улов не превышал за день полутора десятков экземпляров, значительно уступающих по качеству моей добыче. Они просто рты раскрывали при виде моих пакетов с очередным уловом. Я пытался как-то облегчить и им этот процесс, указывая на места, наиболее богатые и перспективные для ловли, и даже давал им поплавать со своей маской. Однако эта наука давалась им нелегко. С непривычки они с трудом погружались в воду, непрерывно выскакивали на поверхность, задыхаясь и захлебываясь, и, в конце концов, предпочли всё же свой старый, хоть и примитивный, но уже апробированный и более безопасный способ.

Транспортировка добычи до дома не представляла сложностей, а вибрация и тряска, по-видимому, серьёзно не отражались на самочувствии команды ракообразных. Все они по возвращении были активны и могли бы ещё длительное время жить у меня в тазу или в бочке с водой. Однако наши хозяйки предпочитали поскорее прекратить их мучения в неволе посредством отправления в огромную кастрюлю с кипящей водой и перевода их уже в иное качественное состояние, не менее приятное для нашего созерцания. Что же, такова судьба любой добычи, предназначенной для наших желудков. И как-то не принято при этом сожалеть о понесённых природой потерях после наших охотничьих походов. Такова наша жизнь и таковы её законы. Поэтому я всё продолжал и продолжал ездить в те края, чаще специально, а иногда и просто проездом, заезжая после лесных прогулок. И каждый раз радовался, что колонии ракообразных нисколько не уменьшаются после моих набегов. Правда, уловы временами и снижались. Но это было связано, скорее, с какими-то особенностями поведения этой членистоногой братии, скрывавшейся в более укромных местах при неблагоприятных для них погодных условиях.

Так и завершился для меня отпускной сезон 1960 года – сезон, давший мне счастье не только богатых грибных и ягодных сборов, но и совершенно нового вида охоты, которой вряд ли кто ещё в те годы занимался в наших краях. А потом я надолго обосновался в Приморье, заезжая в Иваново лишь в зимние месяцы, и только в 1972 году, смог приехать сюда в летний сезон. Но уже вместе со всей семьёй – женой и двумя сыновьями. И снова любимым местом нашего отдыха стало это водохранилище, где ещё разрешались и купание, и рыбалка. И мы вновь загорали на его берегу, собирали малину, лакомились черёмухой, играли в футбол, волейбол, осваивали с ребятами технику кроля и брасса. А я вновь погружался в его тёплые воды, обследуя некогда так хорошо знакомое мне побережье и надеясь возобновить так полюбившуюся мне охоту.

Окрестный ландшафт в месте нашего отдыха практически не претерпел изменений. Всё так же широко разливалось водохранилище. Вокруг него высился всё тот же берёзово-еловый лес, зеленел луг на берегу реки, блестела гладью моя любимая заводь. Вместе с тем, здесь уже не было прежней тишины. На берегу устраивались группы отдыхающих. Часто слышался треск мотоциклетных моторов, уносящийся куда-то вдаль, через нашу заводь. Противоположный песчаный берег реки был превращён в пляж, и в жаркую погоду был усыпан людьми. В подзорную трубу хорошо были видны многочисленные легковые машины, размещённые на пригорке, в тени деревьев, палатки, костры и другие свидетельства постепенного обживания ивановцами и этой заповедной зоны. А с нашей стороны уже начали валить вековые деревья, и мы с сожалением смотрели на расстающихся с жизнью великанов, видевших на своём веку немало метаморфозов, произошедших и с красавицей Уводью и со всей окружающей её природой.
Но что поразило меня более всего, так это перемены, произошедшие в подводном мире. Водное пространство показалось мне сейчас почти безжизненным. Я не встретил в нём ни одной крупной рыбы. Куда-то подевались многочисленные стаи мальков. Ранее чистое, песчаное дно сплошь покрылось толстым слоем чёрного ила и походило скорее на безжизненный лунный пейзаж. На нём не было ни водяных червей, ни улиток, ни пиявок, ни каких-либо иных живых существ, некогда в изобилии встречавшихся повсюду. Не было и ни одного рака. Я облазил в поисках их все знакомые мне места, все ближайшие заводи, заглядывая во все подводные щели, приходил сюда в разную погоду и в разное время суток, но всё было напрасно. Некогда обитаемые норы были пусты, а колышущуюся на дне траву больше не оживлял, как в прежние годы, вид этих забавных созданий.

Что же произошло с нашей рекой? Куда делось всё живое? Или, точнее, что явилось причиной столь быстрого уничтожения местной подводной жизни? На этот вопрос ответили мне всезнающие мальчишки из расположенной по соседству деревни Конохово. Оказывается, исчезновение раков произошло практически в один сезон после того, как был пущен в строй канал Волга-Уводь и водохранилище стало наполняться волжской водой. Но вот сам ли иной состав этой воды, или же её чрезмерное загрязнение были виновниками произошедшей трагедии, так и осталось для меня неясным. Да и имело ли всё это значение, по сравнению со своевременным выполнением программы обеспечения ивановцев такой дефицитной здесь водой! И стоило ли после этой победы сожалеть о раках, мальках, о каких-то червях, исчезнувших в наших реках? Да и кто будет вспоминать о них? Разве только немногочисленные рыболовы да мальчишки из соседней деревни, занимавшиеся здесь ранее раковым промыслом...

Приезжая в Иваново в последующие годы, я надеялся всё же увидеть возрождение жизни в этом уголке природы. Однако раков здесь так и не обнаружил. Это была для меня вторая по значению утрата после потери любимой реки моего детства Сехи в городе Шуе. А в целом – одна из великого множества потерь, понесённых к этому времени нашей природой в результате непродуманной хозяйственной деятельности. И со всем этим приходилось мириться. Ибо не было видно путей преодоления развивающегося экологического кризиса. Ибо все предупреждения и требования только начавших тогда набирать силу экологических организаций не принимались во внимание в верхних этажах нашей власти и начисто отвергались нашими практиками-экономистами, не желавшими заглянуть в ближайшее будущее. Поэтому и число подобных безвозвратных потерь для нашей природы год от года непрерывно увеличивалось. Это была потеря жизни, красоты и многообразия живой природы, потеря естественной среды нашего собственного обитания.




ЖАВОРОНКИ

Как-то летом 1995 года я возвращался из очередной прогулки по лесу и решил пройтись до деревни полем. Чудесная кормовая трава в этом месте только что была скошена, а два комбайна продолжали свою работу уже в некотором отдалении отсюда. Я шёл по свежей стерне, любуясь голубыми венчиками разбросанных повсюду и ещё не увядших васильков, жёлто-оранжевыми соцветиями мышиного горошка, огромными розовыми головками клевера, толстыми, сочными стеблями травы и радовался богатому урожаю, доставшемуся в этом году горшковским бурёнкам.

Начав собирать небольшой букетик из цветов, выглядывавших из густого вороха травы, я наклонился и вдруг увидел лежавшую под ногами мёртвую птичку. Это был жаворонок. Неужели попал под машину? Нет, следов травм на ней не было заметно. Да и могло ли случиться такое? Да и видно было, что гибель наступила уже давно.

Мне было жаль пичужку. Жаворонки всегда радовали меня своим весёлым пением, очаровательными трелями, льющимися из яркой голубизны залитого солнцем неба. Я с удовольствием слушал их, проходя просёлочной тропинкой рядом с полями, или во время отдыха на опушке леса после дальней дороги. Эти обитатели полей ещё сохранились в наших краях, но в последние годы их становилось всё меньше и меньше. Меня всегда удивляло, как эти пичуги обнаруживают свои гнёзда в таком густом и, казалось бы, совершенно ровном покрывале из травы и хлебных злаков. Как они защищают птенцов от дождей, как скрывают их от хищников. Удивляли огромные возможности приспособления этих существ и выживания их в очень тяжёлых условиях полевой жизни. Ведь пространства наших современных среднерусских полей не так уж велики, чтобы позволить голосистым пернатым надёжно спрятаться от всех своих врагов – летающих, бегающих, ползающих... Однако кто же всё-таки мог погубить уже совсем взрослую птицу?

Размышления мои были прерваны ещё одной такой находкой, затем ещё и ещё. В общей сложности на одной борозде между двумя полосами скошенной травы на расстоянии около километра пути я обнаружил четырёх погибших пичуг. А всех ли я ещё заметил? И сколько их осталось в траве?.. И сколько всего лежит сейчас вот так, застывшими и бездыханными, на всём этом поле?!.. Не вызывала сомнения причина их массовой гибели. Неясно было лишь то, чем, когда и для какой цели были обработаны эти поля. Погубили ли жизнерадостных певцов химические удобрения, завезённые сюда прошлой осенью и беспорядочно разбросанные по всему полю; или гербициды, применённые против сорняков, или же какие-то инсектициды, использованные для борьбы с вредителями? Лет десять назад я сам видел, как курсировали над этими полями вёрткие «кукурузники», распыляя какую-то отраву. Тогда и окрестным лесам досталось порядком, да и мне самому пришлось скорее улепётывать от этой «манны небесной». И уже не заниматься сбором даров природы вблизи этих районов.
Но в полях с таким количеством птиц разве есть необходимость использования ядохимикатов против вредителей? Такая масса пернатых могла бы и с целой стаей саранчи справиться!.. Однако мы сейчас предпочитаем только агрохимию, напрочь отвергая не менее эффективные, но совершенно безвредные биологические методы защиты растений. Но как бездарно мы применяем! Не могу поверить, чтобы на западе люди могли смириться с подобными «побочными» результатами агрохимических экспериментов.

И сразу возникает другой вопрос – сколько же этих ядохимикатов, а также нитритов, нитратов и других используемых нами зачастую далеко не безвредных веществ попадает в растения, а затем и в организм всё тех же бурёнок?! И какова их концентрация в молоке, поставляемом на прилавки наших магазинов, для детского питания? Какие обратимые и необратимые изменения происходят при регулярном употреблении таких вот молочных продуктов в нашем, человеческом организме? Ведь это непрерывная, хроническая интоксикация! И какова её значимость среди всех причин всё возрастающей нашей заболеваемости и резко увеличивающейся смертности в последние годы. И насколько качественен сейчас медицинский контроль за всем тем, что мы пьём, едим, покупаем? Мы иногда слышим о некондиционности некоторых товаров, поступающих к нам из-за рубежа. Ну, а как наши, собственные? О них говорят немного. В основном, об алкогольных напитках…
Однако такая сплошная гибель на полях пернатых свидетельствует о многом. Птицы ведь созданы из той же, что и мы, плоти и крови. Их жизнедеятельность подчинена тем же биологическим и биохимическим законам. Так значит, теперь очередь за нами! Создаётся впечатление, что человек разучился мыслить. Разучился, если он видит всё это, но упорно продолжает действовать по старой, наиболее простой, но порочной схеме. По схеме, которую мы использовали ещё несколько десятилетий назад, когда почти ничего не знали о последствиях таких самоубийственных методов хозяйствования.

Так неужели нам не жалко самих себя, своё будущее?! И прежде всего будущее наших следующих поколений, в которых мы сами уже сейчас закладываем предпосылки генетической деградации и самоуничтожения?!. Мне же очень жаль! И ещё мне жаль наших меньших братьев, совершенно беспомощных перед человеческой бездарностью, и безнравственностью, уничтожаемых нами только потому, что так просто легче жить и действовать в своих, человеческих интересах...

А в 1996 году на этих полях жаворонков больше не будет. И мы не услышим в ясный солнечный день их звонкоголосого пения, возвещающего о великом даре жизни и о счастливой возможности наслаждаться ею.




БЕДНАЯ ПТИЦА

Гости бывают самые разные, в том числе «прошеные» и «непрошенные». К нам с бабулей, впрочем, они не так уж часто заходят. Из «прошеных» только Мария Григорьевна, соседка этажом выше, в карты играть, да Галя Травкина, давняя мамина подруга. Из непрошеных одно время агитаторы в подъезд зачастили, цыгане да нищие – кушать в те, девяностые годы на самом деле было нечего. И ещё желанные друзья были. Прежде всего, это ласковый, бездомный кот Васька, прибегавший ежедневно на обед и на ужин, а также на вечерний отдых в гости, а зимой – голодные пичуги – синички, поползни, воробьишки, голуби да галки с воронами, желающие кормиться на нашем балконе. Пичуги в основном в холодное время к нам прилетали и радовали нас своим щебетаньем.

Бывали, правда, и иные желающие завязать с нами какие-либо отношения. То в дверь ночью начинают ломиться – тогда ещё кодовых замков в подъезде не было. То по окнам из рогаток пулять – до сих пор на стекле следы в виде трещин и несмываемой краски остались. То снежками в окна кидают, а то и целыми палками. В основном это мальчишки были – школьники. Идут из школы и забавляются, меткость и бесстрашие отрабатывают. Ведь и уши надрать за такие дела могут! Правда, не очень сильно кидают – стёкла пока целы остались. И всё происходит либо днём, либо в непозднее вечернее время, и к этому мы с бабулей уже привыкли.

Но однажды подобный налёт произошёл поздно вечером. Дело было летом. Мы с мамой сидели за столом и занимались каждый своей «писаниной». Оба засиделись допоздна, и бабуля даже забыла про свои любимые вечерние передачи по телевизору. В комнате ярко горел свет, на улице совсем темно... Неожиданно на балконе раздался сильный шум, будто что-то тяжёлое ботнулось в стену и продолжало после этого двигаться по балкону, ударяясь то о стену, то о балконную решётку. Мы оба вздрогнули от неожиданности – даже бабуля всё услышала, несмотря на серьёзную потерю слуха в последние годы. Что же это нам забросили на этот раз? И почему оно движется?!

Открываю балкон, ничего не вижу. Чувствую, что нечто здоровенное и тяжёлое бьётся на балконе, ударяя чем-то по стене, по решётке, по полу. Пригляделся – вижу: птица! Да такая огромная! Вначале подумал, что это сова. Тогда к ней опасно подходить – когтями все руки может изуродовать: большие филины и на лис, и даже на волков нападают… Оперенье у птицы серое, крылья кажутся огромными. Ими-то она и продолжает махать, создавая столько шума. Но машет уже не так интенсивно…

Я сбегал в коридор, надел плотные варежки (на всякий случай) и вернулся на балкон. Птица уже почти не билась в конвульсиях. Значит окочурилась… Осторожно беру её за крылья, чуть приподнимаю от пола (всё же с опаской), смотрю прежде всего на лапы, на голову… Нет ни когтей совиных, ни загнутого клюва. Значит, не хищник. Но тяжёлая такая! Килограмма четыре, не меньше весит… Головка небольшая, шея кажется длинной. Голова уже не держится, глаза плёнкой закрыты… Крылья не трепещут. Всё. Конец пришёл крылатой.

Но откуда она? И что это за птица? Из таких больших в наших краях только тетерева да глухари обитают. Больше похожа ну курочку-глухарку. Хотя никогда их живьём в лесу не видел. Тетерева видел, и совсем рядом с собой, когда на болоте вспугнули. Из-под самых ног, из куста неожиданно вылетел. Глухарей только издалека наблюдал, когда те с брусничных полей улетали. А вот гнездо глухариное однажды обнаружил. Когда грибы искал. Раздвинул ветки кустарника, а на земле большущее гнездо, из сухой травы сплетённое, лежит. В нём полно яиц. Крупные, показалось, как куриные. И вроде бы светлые. Мамашу вблизи не обнаружил. Но явно где-то неподалёку пряталась. Я долго гнездом не любовался. Отпустил ветви кустов, и гнезда как не бывало – хорошо прячутся, лесные обитатели…
Но почему глухарка в город податься решила? И почему ночью полетела? Если в стену со всего маху врезалась, значит, в темноте видит плохо?.. А может, её свет окна ослепил? Но ведь она и дом-то не видела – во второй этаж врезалась… Что в лесу может ночью случиться, чтобы вот так за десяток километров улететь, да ещё в сторону враждебного лесному обитателю города?! Явно совершенно неадекватная реакция. Может, и птицы порой с ума сходят … от теперешней жизни – отравленной всякими химикатами (с полей), шумом и громом техники нарушенной?

Быстро и резко меняется наша человеческая жизнь. Столь же быстро меняем мы её и в окружающем нас природном пространстве. Леса вырубаются повсеместно. Зверья в них почти не осталось. Лосей отстреляли на девяносто процентов – в последние годы ни одного не встретишь. Волки поразбежались (и – слава Богу!). Кабаны в дальние болота и лесные дебри попрятались. Зайцы да белки остались. Птиц тоже меньше стало, особенно таких вот, крупных. Чаще всего дятлов встретишь, синичек, кукушку порой услышишь. Вороны всё чаще в лесу новую для себя территорию обживают… Охотникам и стрелять теперь нечего – разве что ворон, да сорок оставшихся…

Да, но что же делать с птицей? Всё-таки жалко её. Не от хорошей жизни всё случилось. Показал бедняжку бабуле. Пожалели её вместе. Решили, что надо обратно в лес отнести да захоронить там, чтобы душа её не маялась и не мучилась в незнакомом пространстве. Пусть прах лесной красавицы найдёт своё пристанище в естественной среде её обитания.
На ночь я оставил птицу на балконе. Домой не стал заносить, опасаясь возможных блох и клещей, которыми всегда богаты лесные обитатели и которые могут доставить нам всякие неприятности… Наутро завернул её в чистое полотенце, положил в свою походную сумку и отправился в незапланированный поход к своему любимому Ломовскому болоту, к лесам, его окружающим.

На краю болота, в густом брусничнике, нашёл развесистую ель, выкопал под ней ямку, обложил её со всех сторон травой и листьями и положил на это мягкое ложе совсем отяжелевшее, уже не гнущееся тело бедняжки. Нагрёб под её голову побольше листьев, завалил ямку травой и перегноем. И опустившиеся ветви ели закрыли образовавшийся могильный холмик, как будто обнимая его и убаюкивая в последнем сне тленный прах этого безобидного существа, совсем недавно радовавшегося жизни и так неожиданно закончившего своё земное существование…

А вскоре эта птица приснилась мне. Приснилась живой и радостной. И даже разговаривала со мной и ласкалась в моих руках… Мы долго беседовали с ней о чём-то. Проснувшись, я записал наскоро подробности этой беседы. Но вот найти сейчас запись десятилетней давности так и не смог… Так что «детали» пропали. Осталось только общее чувство какого-то душевного трепета и волнения, какое обычно охватывает нас во время таких вот близких отношений с нашими братьями меньшими, такими вроде далёкими и становящимися вдруг друзьями. И дарящими нам свои добрые чувства, отчего на душе становится тепло и радостно.




ГАДЮКИ

Ну и развелось их в этом году в лесу, этих окаянных созданий! Не даром по радио предупреждали – целых три вида гадючных у нас обитает, и все размножились в жару до такой степени, что ходить по лесу опасно стало. А я-то думал, что в наших ивановских краях, кроме ужей, никаких змей теперь и не водится.

Вначале я бродил по лесам без особой опаски, а как повстречал нескольких в разных местах, стал осторожнее. Действительно, стоит нечаянно наступить в своих кедах на хвост такой вот особе, как беды не миновать. Правда, характер у этих созданий не очень агрессивный. Всё норовят побыстрее скрыться с твоих глаз и дорогу мгновенно уступают. Только и слышно, как в кустах шуршат. Глядишь, а там чёрное толстое тело движется, почти не видимое за ветками и листьями. Стороной такие кусты и кочки обходишь, даром, что все ягодами обвешаны (брусникой и голубикой). Жалко, конечно, ягоду бросать. Порой даже прогнать местных хозяек хочется.

Однажды попытался это сделать – уж больно ягоды хорошими показались. Тихонько двигаю палкой с одной стороны кочки, – ползучая на другую сторону улепётывает. Двигаю с другой – та обратно перемещается.
«Ну, убегай, убегай скорее! Старшим уступать дорогу надо!». Не хочет уступать. Спряталась среди листьев и не двигается. Стал поближе к ней палкой тыкать, прямо к голове подношу. Та замерла в напряжённой позе, но не нападает. Снова гоню в обратную сторону. Наконец уползла куда-то, наверное, в скрытое в корнях логово. Потыкал, потыкал палкой вокруг дыры – никого больше нет.

Теперь можно и за ягоды браться. Но брать их всё-таки боязно – вдруг затаилась, вдруг цапнет, разгневанная! Срываю полные грозди крупной брусники, а рука так и тянется назад. Всё же собрал большую часть и перешёл в безопасное место. Но теперь уже стал проверять каждую кочку и каждый пень на всякий случай.

В лесу или на большом болоте вероятность встретить этих опасных обитателей всё же невелика. Но вот на узких болотных дамбах – сухих, высоких перешейках, оставленных после торфоразработок – куда как выше. С одной такой я встречался даже несколько раз, проходя по дамбе туда и обратно в поисках оставшейся голубики. В одном месте увидел три огромных совершенно не обранных куста и, обрадованный, устремился к ним с соседнего сухого перешейка. Обобрал один куст, что был поменьше, подхожу к другому, сплошь усыпанному крупными ягодами, и вдруг вижу толстущую змеищу, уползающую от меня в глубь куста и спешащую укрыться между ветками и палками. Заползла за кочку и скрылась за корягой, над самой водой, будто её тут и не было.

Я проверил корягу палкой – змея не откликается. С опаской стал собирать ягоды, внимательно просматривая всё подкустовое пространство. Обобрав сохранившийся урожай, пошёл по дамбе дальше. В глубине болота голубики не оказалось. Дамба переходила в заросшее травой и мхом зыбкое пространство с кочками, сплошь усыпанное крупной, ещё только розовеющей клюквой. Значит, и в этом году клюква уродилась здесь в изобилии. Но созреть ей, к сожалению, не дадут, обчистят всё болото ещё в августе, как бывало в прошлые годы. На эту ягоду сейчас особый спрос.

Я прошёлся по нескольким параллельно идущим дамбам, переходя с одной на другую по зыбким перемычкам, ничего не нашёл и решил вернуться к первым кустам, на которых, как мне казалось, оставалось ещё достаточно ягод. Подхожу к месту с определённой осторожностью, выставляя впереди себя палки на случай возможного присутствия на пути длиннотелых «тварей». Подошёл к кустам и сразу же увидел мою знакомую. Она грелась на солнышке, свернувшись в клубок на сухом мху у самой тропинки. Учуяла меня метров с пяти и сразу поползла в сторону, теперь уже к другому кусту гонобобеля, где я как раз и собирался поживиться ягодами. Заползла в центр куста и замерла среди веток.

При таком соседстве начинать сбор было уже совсем опасно. Погнал её палкой в сторону. А она уже из куста не вылезает – кругом голое, покрытое травой пространство, а дальше – широкая канава с водой. Пришлось, выбрав удачный момент, подцепить её палкой посередине туловища и легонько отнести от куста в сторону. Тяжёлая оказалась, окаянная! На палке висеть не захотела и сразу в траву шлепнулась. С перепугу сразу к воде помчалась. Затем немного пришла в себя и назад устремилась, на место, где посуше. Торопится, за траву и мелкие кочки цепляется, совсем скорость потеряла. Башку свою ромбовидную кверху задрала, чтобы круговой обзор увеличить, толчками, как червяк, стала двигаться – о змеиной «походке» совсем позабыла. Злобы в поведении не чувствуется – лишь бы спрятаться поскорее. А ползёт снова в моём направлении, на сухое место (не видит меня, наверное, с перепугу).

Нужна ты мне здесь больно! Перегородил ей палкой дорогу, та сразу в сторону подалась, под малюсенький кустик спряталась. И так укрылась, что и не видно совсем, если не знаешь, что она здесь находится. Попытался отогнать её подальше палкой – ни в какую не уходит. Сидит, голову приподняла, смотрит на меня. Подношу палку поближе – шипит, уже гневается. Но ведь действительно бежать-то ей некуда: позади вода, впереди я со своей ненавистной палкой.

Приближаю палку к самой змеиной морде. Та громче шипит, а потом вдруг «бац!» – всё же цапнула палку – то ли просто башкой стукнула, то ли и укусила. Да, если в ногу попадёт, или куда повыше, то беды не миновать. А я порой и на пузе ползаю, и на коленях, и на бок ложусь, собирая ягоды!

А змеюга уже и вовсе разозлилась: шипит и шипит в кустах. Того гляди, в атаку бросится. Вновь поддел её на палку и откинул уже подальше – в самую канаву. Та бултыхнулась в воду и скрылась в прибрежной траве. Знаю, что плавает она хорошо, а вот нырять совсем не любит. Значит, где-то опять спряталась. Так и есть, вон башка торчит, но тело из воды не высовывается: сообразила, что переждать надо. Ну и молодец! Хоть поберу ягоды спокойно.
Однако много собирать не пришлось – ягод-то почти не осталось, одна видимость была: всё мелкие да единичные. И чего я гонял эту «красавицу»?! Дал бы ей переждать в кустах спокойно. А теперь вишь как разволновалась. Да ещё ванну холодную принять пришлось. Пусть уж скорее вылезает да отогревает свои телеса. И я с чувством некоторого угрызения совести удалился от змеиной обители.

А однажды (это было ещё прошлым летом) я решил познакомиться со змеёй поближе. Правда, тогда я не знал, что гадюки и чёрными бывают, и полагал, что все крупные чёрные змеи относятся к безобидным рептилиям. Поэтому я спокойно последовал за удаляющейся от меня здоровенной персоной и тихонько прижал палкой её шею к земле. Та, конечно, сразу стала извиваться, скручиваясь в кольца и пытаясь высвободить голову.

Видя полную беспомощность ползуньи, я легонько потрогал чёрное туловище, продолжая прижимать голову к кочке. Ощущение было не из приятных – будто прикасаешься к чему-то холодному, гладкому и неживому. Змею передёрнуло от моего прикосновения, и она попыталась хвостовой частью обвить мою руку и оторвать её от себя. Тугие змеиные кольца бились из стороны в сторону, ударяли по руке, пытаясь захватить кисть в свои объятия.
Я погладил несколько раз это холодное существо и быстро отвёл руку в сторону, так как змеиная голова стала уже освобождаться из-под палки и приближалась к руке всё ближе и ближе. Немигающие злобные глаза, широко открытая пасть и длинные острые зубы производили впечатление и говорили о самых серьёзных намерениях моей собеседницы. Да, такая ухватит, – и без яда туго придётся!

Я отпустил змею, а сам отодвинулся в сторону, не зная, что она предпримет, оказавшись на свободе. Однако змей-горыныч оскорблённо пополз в ближайшие кусты прятаться. Да, змея не стала нападать на меня, не стала гнаться за мною, несмотря на все мои проделки с нею. И вообще, как я в последующем убедился, эти ползучие всегда стараются быстрее удалиться с твоего пути и не нападают даже тогда, когда начинаешь их преследовать. И только в случае совершенно безвыходного положения, когда им просто некуда деться, прибегают к активной защите. Однако и тут вначале предупреждают тебя о возможных серьёзных последствиях твоего неосмотрительного шага.



ЛЕСНОЙ  ГОСТЬ

Приходя домой из леса, мы частенько вместе с дарами природы выгружаем из своих корзин и сумок всяких непрошенных гостей: паучков, муравьёв, жучков, мотыльков, гусениц и им подобных лесных созданий. Бывают пришельцы и менее приятные, в виде скользких и липких слизней, вонючих лесных клопов, кусачих лосиных мух, клещей, каких-то мелких-мелких мошек, прячущихся невесть в чём и т.д. и т.п. И каждый раз, как только я высыпаю на стол дары леса, сразу слышится призывный клич бабули:

– Убери ползучего! Вон, вон по столу движется! Быстрее, сейчас исчезнет.
– Да ты сама убери его, – отвечаю.
– Нет, нет, скорее, я их боюсь!
Спешу поймать муравья, или жучка, пытающегося укрыться среди моих книг, либо ускользнуть со стола. И сразу же новый призыв слышится:
– Ой, паук! Вон, вон в листьях шевелится!
Или ещё:
– Убери эту гусеницу. Вон по столу шагает, будто на ходулях... А это что? Ой, клоп! Выкини, выкини его скорее, весь дом сейчас провоняет!..
– Ой, уже кто-то укусил! Вся чешусь! Уже волдырями покрылась. Голова вся чешется.
И тут же интересуется:
– А как эти, лосиные, ещё не появились?..
Этих, «лосиных вшей», как их называют в простонародье, а точнее лосиных мух бабуля страшно боится. И на самом деле, ползают по всему телу и во всех местах тебя пробуют – повкуснее местечко ищут, а потом на целую неделю зудящими волдырями и болячками покрываешься – действительно, удовольствие маленькое...
– Нет, – отвечаю, – пока ещё рано. Они в августе появляются, вернее, крыльями обрастают. А так, до этого летать не могут, на своих лесных хозяевах блаженствуют, – успокаиваю я бабулю.
Но ей от этого не легче – её все кусают: и комары, и мошки, и муравьи, и даже осы. Правда, одну осу она вначале сама когда-то укусила – сослепу за ягоду в варенье приняла. Может, поэтому они на неё так ополчились?

Как-то я принёс из лесу первую чернику. Бабуля с радостью принялась за переборку ягод. Это она всегда с удовольствием делала, создавая запасы на зиму. Черника же в этом сезоне, ко всему прочему, была нашей первой лесной ягодой, так как земляники я фактически не собрал, и нам с бабулей следовало восполнять потерянное.
Первые ягоды всегда особенно приятны, и мама энергично отсыпала из бидона стакан за стаканом, готовя их к переработке. И вдруг среди радостных восклицаний я слышу её громкий крик:
– Ой, ползёт! Скорее! Скорее! Убери его отсюда!..

Бегу к столу. Вижу ползущее существо в виде тёмного жучка с усиками, довольно крупных размеров, спешащего с места событий в укрытие. Подобных жучков у нас в комнате уже довольно много скопилось – от старых походов остались. Но лишних размещать не следовало. Мало ли какой вдруг зловредный попадётся. Да и жалко их: каково им тут, в городских каморках, после лесных-то просторов. Поэтому спешу ухватить его и выпроводить с балкона. Беру пальцами, а он как-то не берётся: мягкий какой-то, не хватающийся. Всё же ухватил, несу к свету, чтобы рассмотреть повнимательнее, смотрю и глазам своим не верю – таракан! Настоящий чёрный тараканчик, каких в наших ивановских деревнях полным-полно разведено. Ещё не совсем взрослое, но уже хорошо оформившееся создание, которое достаточно легко было отличить от иных членистоногих собратьев: с усиками, круглых размеров, чёрной окраски и, как всегда, очень противное!

Однако как он в лесу оказался? Неужели постоянно обитает там?! Ну, ладно, летом это возможно. Но как же зимой? Ведь мороз за тридцать. Разве в такой холод выживешь? Нет, быть не может!
Но тогда откуда? Может, из зимних деревенских изб на летние каникулы в леса переселяются – на свежие грибы да на ягоды, и на всякие иные лесные деликатесы? Однако сколько же их тогда быть должно, этих тараканов, у нас, на деревенском поселении, чтобы вот так невзначай в бидон попасться?! Да ещё в такой дали от ближайшей деревни?
Опять же загадка, и, скорее всего, неразрешимая. Но придётся принимать к сведению – не занести бы с собой этих новых переселенцев!.. А мы-то всё на почту сваливаем, когда длинноусые в домах появляются: в газетах, мол, разносят. Да, на почте их действительно развелось видимо-невидимо; наверное, условия нашли для себя подходящие. Правда, почтовые сожители всегда иного вида бывают – рыжие и длинные какие-то. А тут чёрный и круглый – типично деревенский.

В любом случае такому свободу давать не следовало – потом не доищешься. Не посмотрел я тогда, что это гость лесной, и согрешил, сделав ему харакири. Но зато бабуля сразу успокоилась: не заберётся уже через балкон, сил не хватит. Куда уж там! Скорее всего, его в сквере муравьи или какая пичуга для своих текущих нужд используют. И то польза от таракана будет.



ГОЛУБОЙ  МОТЫЛЁК

                Цветы кивают мне, головки наклоня,
                И машет куст душистой веткой, –
                Зачем же ты один преследуешь меня
                Своею шёлковою сеткой?
                А.Фет

Сегодня, после пятимесячного перерыва, вызванного летними работами в лесу и на огороде, я вышел прогуляться в сквер, расположенный в конце улицы Ташкентской, рядом с кольцом пятого трамвая. Сюда я обычно хожу в холодное время года – хожу для прогулок или чтобы посмотреть на закат. И у меня с этим местом связаны в основном воспоминания о зимнем пейзаже.

Летом эту широкую лужайку я вижу из окна проходящего здесь транспорта, везущего меня до остановки «Точприбор», откуда я уже прямым курсом двигаюсь в направлении наших садовых участков в районе аэропорта. И обычно летний, и даже весенний, вид этого зелёного пустыря не очень привлекает моё внимание на фоне чудесных луговых и берёзовых ландшафтов в районе наших огородов.

Здесь нет ни естественной, ни искусственной красоты среди гаражных и других строений, окружающих со всех сторон это пространство. Омрачают картину многочисленные «отбросы человеческой цивилизации» в виде бутылок, пакетов и иного мусора. И только в августе, когда все эти неэстетические для глаза объекты надёжно скрываются высокой травой, а поверхность лужайки ярко расцвечивается жёлтыми соцветиями пижмы и голубыми веточками цикория, невольно обращаешь внимание на этот пышный жёлто-голубой ковёр.

Сейчас, в середине сентября, эта лужайка потеряла свою красочную привлекательность. На фоне густой, но уже поблекшей зелени по всей поверхности белеют многочисленные соцветия тысячелистника, перемежающиеся с серовато-жёлтыми зонтиками уже отцветающей пижмы. Кое-где ещё розовеют отдельные головки клевера, просматриваются небольшие жёлтые цветочки, похожие на весенние одуванчики... Да, широкого разнообразия цветов уже нет – всему своё время... Но вдруг обращаю внимание на яркое жёлтенькое пятнышко у самой земли – неужели «львиный зев»?! Точно, он. И какой юный – яркий, жизнерадостный!.. А это уж и совсем неожиданно – цветочек одуванчика! Ещё жёлтый, но уже начинающий вянуть...
Запоздалые спутники весны и лета! Что побудило вас вновь открыть свою красоту солнцу, выглянуть из своей тёплой земной постели, не побояться осенних заморозков? Что вы хотите сказать ещё радующемуся последним погожим дням миру? Или же рассказать об этом времени года своим погрузившимся в осенний сон собратьям?.. Не грустно ли сейчас вам, в окружении совсем иной, непривычной для вас растительности, вдали от своих сестёр и братьев? Не смеются ли над вашим одиночеством теперешние ваши соседи? Понимают ли они вас, или же, как часто бывает в нашем, человеческом мире, стараются затоптать, заглушить своими стеблями и корнями?..

Но нет! Вы отлично выглядите среди «чужих» собратьев. У вас, растений, жизнь течёт совсем иначе. Нет ни зависти, ни ревности, ни злобы. Вы все находите себе место под солнцем. Живёте дружной, единой семьёй, чувствуя, ощущая, уважая соседей, возможно, в чём-то и помогая друг другу.

И это так хорошо! Если бы все люди вот так относились к себе подобным! Понимали, любили, помогали, сострадали! У нас был бы тогда совсем иной мир – Мир Всеобщего Благоденствия, сравнимый с Раем. Увы, пока это невыполнимо. Только Знание и Великий Разум способны сделать всех нас такими. Когда это ещё будет, да и будет ли когда-нибудь?! Но сейчас у нас есть возможность любоваться вами, вашей красотой и совершенством, вашим единением и доброжелательностью, вашей особой «моралью и нравственностью». Любоваться и сравнивать, задумываться о своей собственной судьбе, о своём будущем. А для тех, кто хоть немного понимает вас, – радоваться великому счастью единения всего живого...

Сегодня довольно прохладно – недавно шли длительные проливные дожди. Только несколько часов назад выглянуло солнышко, и теперь оно ласкает всех своими ещё тёплыми лучами. Радуюсь и я возможности немного погреться и полюбоваться видом последней, уходящей зелени. Приглядываюсь в надежде увидеть любимых мною насекомых. Они всегда неразлучны с цветами. Сейчас их немного: где-где увидишь шмеля или пчёлку, облюбовавших наиболее яркие соцветия клевера и пижмы.

Вот не думал, что пижма может привлечь к себе кого-нибудь. Что в ней может быть привлекательного? Оказывается, что-то есть – и осы, и пчёлы, и мушки ползают по цветочкам, выискивая здесь что-то вкусненькое. Шмели же, как всегда, предпочитают клевер, деловито обследуя каждый приглянувшийся им цветочек и высасывая своими длинными хоботками сладкий нектар из самой глубины розоватой головки.

А вот и первая бабочка – маленькая, синенькая. Сидит на жёлтом соцветии пижмы и греется на солнышке. Удивительное сочетание синего с жёлтым! Сначала думал, что это цикорий так обнялся со своей жёлтоцветной соседкой, что даже проткнул в самом центре её плотное соцветие. Крылышки у бабочки уже не первой свежести – потрёпанные, даже немного обломанные по краям. Значит, сумела она насладиться жизнью, порадоваться и теплу, и солнцу, и цветочному нектару. И вот добирает последние дни своего счастья...
Как хорошо ей сейчас после холодов и дождей вновь подставить своё нежное тельце солнышку, скрывшись от ветра в цветках растений... Я смотрю на неё и радуюсь её счастью. А бабочка всё сидит на цветочке и медленно двигает крылышками. Они то полностью расправляются, раскрываясь тёмно-голубым миниатюрным веером, то сходятся воедино, и тогда бабочка становится совсем незаметной – чуть беловатой на фоне яркой желтизны соцветия.

Неподалёку вижу ещё одну порхающую малютку. Подошёл к ней поближе, а она продолжает порхать, как мотылёк, отливая блестящим серебристым оттенком. Несколько раз облетела вокруг меня и опустилась на жёлтый цветочек, типа одуванчика, только поменьше. Раскрыла крылышки, и её окраска сразу переменилась: вместо невзрачного белого мотылька передо мной вдруг возникло ещё одно прелестное создание – светло-коричневая красавица, с очень яркими, «свежими» крылышками – совсем юное очарование, только-только начавшее познавать таинства и радость жизни.

Некоторое время я любовался и ею, а она будто специально показывала мне свою юную красоту, двигая крылышками и заставляя их сверкать и переливаться яркими жёлто-коричневыми оттенками. Я хотел рассмотреть её с более близкого расстояния – стал наклоняться и нечаянно потревожил её. Она вмиг взлетела с цветка, и в воздухе снова запорхал невзрачный беловатый мотылёк, вьющийся зигзагами над стебельками и соцветиями.
Но нет! Порхают уже два мотылька, то приближаясь, то удаляясь друг от друга, то опускаясь к самой траве, то поднимаясь над лугом. И вдруг оба сразу опустились вниз и сели почти рядом друг с другом на один и тот же цветочек пижмы. Юная бабочка сложила крылышки и снова стала незаметной. А голубая красавица непрерывно двигала ими, красуясь перед своей юной подругой.

Через несколько секунд коричневая малышка снова поднялась в воздух, и к ней мгновенно присоединилась соседка, и снова рядом со мной засверкал голубовато-белый искрящийся воздушный хоровод. Бабочки кружились то на расстоянии, то совсем рядом друг с другом, то порхали почти на одном месте, то вдруг отлетали на несколько метров в сторону... Порой движения их были почти синхронны, на расстоянии всего нескольких сантиметров друг от друга, однако ни их крылышки, ни крошечные тельца ни разу не помешали другому, не нарушили гармонию восторженного танца. Устав, они снова сели неподалёку, а через минуту вновь закружились в безудержном порыве любви и счастья. Они кружились в полном уединении, не тревожимые никакими иными существами, в том числе и мной, с радостью и интересом наблюдавшим в общем-то обычный, но вместе с тем такой восхитительный воздушный танец.

Танец продолжался с перерывами минут пятнадцать. Всё это время я внимательно наблюдал за столь далёкими от нас, но тоже испытывающими некие «чувства» существами, стараясь понять их порывы, стремления, действия. Каждый раз новый полёт начинала юная коричневая бабочка, а вдогонку за ней устремлялся голубой мотылёк, пытаясь не отстать, не упустить её из виду, сблизиться с ней и передать ей в воздушном танце только ему доступные «чувства». Первой также садилась юная красавица, и тут же по соседству с ней опускался её голубокрылый обожатель.

Несколько раз я сам ускорял их последующий полёт, легонько стряхивая юную бабочку с облюбованного ею цветка. Но и в этом случае её непременно догонял голубой мотылёк. Однако чувствовалось, что с каждым разом этот танец давался ему всё с большим и большим трудом (повреждённые крылышки, видимо, не давали возможности порхать с прежней юношеской лёгкостью), но он всегда выдерживал полёт до конца, ни на один взмах крыла не отставая от своей избранницы.

А полетит ли за своим кавалером юная фея? Захочет ли она устремиться в такой же восторженный полёт вслед за яркокрылым ветераном? И я тихонько поднёс листочек к голубому мотыльку, чтобы резко не потревожить его. Он полетел не сразу, видимо, дожидаясь первоначального взлёта своей подруги. Но настойчивость моя сделала своё дело, и он наконец взлетел. И летел как-то нехотя, будто выискивая взором полюбившуюся ему подружку. Но она не последовала за ним. Я пошевелил траву, где только что сидела юная прелесть, может, всё-таки передумает, успеет догнать! Но не нашел её. А голубой мотылёк тем временем уже пропал у меня из виду...




НЕДОТРОГА

Как-то раз во время прогулки в лесу, я присел отдохнуть среди густого черничника. Было ещё довольно рано, и солнце не успело высушить обильную утреннюю росу, которая переливалась в его лучах блестящими капельками, оттеняя свежесть молодой зелени. Только-только начинали пробуждаться насекомые и ещё не досаждали мне своим назойливым жужжанием. Комаров, на удивление, в этот раз было немного, и я мог спокойно любоваться открывшимся взору пейзажем.

Небольшая освещённая солнцем поляна по соседству со мной синела сплошным ковром анютиных глазок, среди которых высоко поднимались стебельки цветущей земляники. Да, урожай ягод в этих местах обещает быть обильным. Вон как буйно цветёт эта красавица! Да и черника завязалась на славу – все кустики просто усыпаны малюсенькими ягодками. Поляну окаймлял смешанный лес, вознёсшийся вершинами берёз и елей метров на сорок и уплотнённый густым подлеском, прореженным лишь местами. Надо мной голубело чистое небо, предвещая ясную, солнечную погоду. Вокруг было безлюдно и тихо. Только голоса птиц временами нарушали эту тишину…

Я пробежал взором по ближайшему ягоднику и обратил внимание на небольшую гусеницу, неподвижно лежащую на листочке молоденького невысокого кустика. А совсем рядом с ней тоже неподвижно сидела серая муха. Это были самые обыкновенные существа, с которыми мы часто сталкиваемся в жизни – в саду, в лесу, и даже дома: обыкновенная гусеница, сантиметров трёх-четырёх длиной, серого цвета с белой каёмкой, опоясывающей её у самого брюшка, и серая муха – уже совсем обыкновенная, какие постоянно досаждают нам в летнюю пору. Ничего особенного не было и в том, что обе они облюбовали себе один и тот же листочек. Ну сидят себе, отдыхают, ждут, когда их согреет утреннее солнышко, чтобы потом заняться своими дневными заботами – и всё тут. Но всё же что-то в этом «противосидении» было не совсем обычно: уж очень близко находились они друг от друга – почти касаясь миниатюрными головками.

В этот момент солнышко перекинулось косыми лучами на облюбованный ими листочек, и я подумал, что они вот-вот очнутся от ночного забвения, поэтому приблизился к кустику и решил ждать. Но ждать мне не пришлось. Почти в тот же момент начала выходить из состояния оцепенения муха. Она сделала массаж своему остывшему за ночь тельцу передними и задними лапками, почистила крылышки, повертела в стороны головкой и принялась быстро-быстро прощупывать крохотным хоботком поверхность листочка, выискивая, очевидно, оставшиеся на нём с ночи капельки жидкости. Передвигая хоботком вправо-влево, она то ли случайно, то ли специально прикоснулась им к голове гусеницы и принялась, как бы облизывать её со всех сторон. «Что это она целоваться вдруг вздумала? – Неужели приятно?! А может, разбудить соседку собирается?»

Гусеница от этих неожиданных ласк начала приходить в чувства и замотала головой, как бы показывая, что всё это ей не шибко нравится и чтобы муха скорее от неё отстала. Но той, видимо, понравились эти проказы, или же своим действиям она придавала какой-то иной внутренний смысл. Поэтому как только гусеница опустила голову на листок, желая, видимо, погрузиться вновь в сонное состояние, проказница снова устремилась к ней и стала вновь прощупывать её нежные, не покрытые волосиками части тела.

Тогда волосатая уже явно рассерженно подняла голову, оторвав при этом от листа переднюю пару лапок, и замотала ею из стороны в сторону, пытаясь достать назойливую приставалу. Но мухи рядом уже как ни бывало – она моментально отлетела в сторону и села на краю листка, предоставив возможность этому качающемуся маятнику болтаться в своё удовольствие. Однако как только движения прекратились, она вновь устремилась к носу своей сердитой соседки и сумела-таки дотронуться до него, прежде чем медлительная гусеница успела отреагировать.

Та просто вышла из себя, выпучив от негодования глаза, и остервенело замотала уже целой половиной своего туловища в надежде как следует оглоушить двукрылую непоседу. Голова её, как булава на рукоятке, болталась при этом то вправо, то влево, то кпереди, то книзу, готовая разбомбить всё и всех, находящихся рядом и мешающих её мирному отдыху. Туловище же еле держалось на веточке, уцепившись за неё двумя задними парами лапок.

Муха тем временем преспокойно перебралась с листка на веточку, на которой разместилась половина гусеницы, и стала уже снизу щекотать тем же способом голые ножки своей подруги. Гневу последней просто не было предела! Она задёргалась всем туловищем от злости, начала попеременно отрывать лапки от ветки и ещё шибче замотала башкой, норовя достать ею до своих беззащитных задних конечностей: била по ветке, по листьям, но чаще всего по воздуху, и явно не видела эту непоседливую щекотуху. Муха же быстро перебиралась с места на место, прикасаясь то к одной, то к другой ножке своей жертвы и приводя её просто в неистовство. Порой же умудрялась даже налету достать до передних, движущихся частей тела разъярённой мегеры, получая видимое удовольствие при виде её корчей.

Проказнице явно хотелось поиграть со своей неожиданной соседкой, и она, безусловно, знала, как привести это сонное существо в чувство. Она продолжала начатую игру, не давая ни секунды покоя этой неповоротливой недотроге. Да, последней точно не хватало чувства юмора, чтобы включиться в игру, и ленивица продолжала отбиваться, предпочитая покой и одиночество всяким дурацким развлечениям, да ещё с мухой! И она под конец в сердцах так боднула своей башкой, что, промахнувшись, не удержалась и сорвалась вниз, скрывшись в зелёной траве. Это оказалось для мухи совершенно неожиданным, так как она растерянно залетала с листка на листок в надежде найти куда-то скрывшуюся подругу. Но долго расстраиваться не стала – повертелась, покрутилась вокруг этого места и вскоре улетела куда-то искать себе новые развлечения...

Я никогда не видел ничего подобного! Нет, я видел резвящихся насекомых: стрекоз, бабочек, мух, комаров – играющих друг с другом в шумном хороводе, либо в парном полёте. Наблюдал и мух, щекочущих друг друга своими хоботками. Но вот чтобы играть таким образом с иными существами, да ещё совершенно не схожими с ними ни по виду, ни по характеру – это было для меня совершенной неожиданностью. Сколько ещё загадок таит в себе поведение живых существ, в том числе и самых малых! Ведь и они живут не хлебом единым. У них есть свои радости и горести, свои «чувства» и ощущения – пусть в ином, примитивном смысле. Пусть «чувствуют» и «переживают» они по-своему, но играют порой совсем по-человечески. Однако сегодня нашей весёлой приставале явно не повезло: с таким «бесчувственным» существом, как эта ленивая гусеница, много не наиграешься. Вряд ли она вообще способна на такое – и даже со своими собратьями.
Настоящая недотрога!




ОГОРОДНЫЙ  КОВЧЕГ

Здесь гуляет часто одичалый
Чей-то непокорный беглый кот;
Этот кот, по сути, добрый малый,
Просто – независимо живёт.
Е. Петропавловский

Наш садовый участок всегда был пристанищем разнообразных летающих, ползающих, бегающих, прыгающих и плавающих тварей, населявших эту местность с самого начала организации здесь садоводческого товарищества «Дружба» на месте обширного болота. Здесь они жили, боролись за своё существование, периодически поедали друг друга, в целом сохраняя свою популяцию и поддерживая устойчивое равновесие данной природной зоны. С ними я познакомился с первых лет работы по облагораживанию этой территории.

В этом году к числу моих друзей прибавилось ещё несколько посетителей, интересующихся, помимо самого огорода, и моей личностью, поскольку я периодически подкармливал их, принося с собой разные вкусности.
Ранней весной ко мне стали прилетать вороны. Они учуяли возможность добычи ещё в начале апреля, когда я приходил разгребать сугробы, очищая от снега полузасыпанный домик, и навещали меня в дальнейшем ежедневно.

Чуть позднее, в том же апреле, моей частой гостьей стала ласковая молоденькая кошечка, которую зимой периодически пускали погреться в один из соседних домов, где она вела безжалостную войну с мышами и крысами. А в мае, с началом огородной страды, со мной познакомилась соседская собака Линда, быстро признавшая меня за своего после нескольких угощений. И всё лето, почти каждый день, эта разноликая «братия» встречала меня, ожидая угощения, а возможно, и общения с высшим по разуму существом, способным дать им, помимо материальной, ещё и «духовную» пищу.

Первыми обычно прилетали вороны. Они каким-то образом почти сразу определяли моё появление и молча устраивались на своём наблюдательно-ожидательном пункте, на крыше соседнего дома – у Тамары. Я выносил им хлеба (иногда даже с маслом) и бросал небольшими кусочками на свободный от грядок участок. Они или сразу, или чуть погодя (в зависимости от аппетита и окружающей обстановки) устремлялись вниз и быстро уплетали первые порции, унося последующие в своё воронье логово, находящееся где-то в лесу, недалеко от участков.
Второй чаще всего прибегала Муська и начинала тереться о мои ноги, прося ласки и утреннего угощения. Хлеб в летние месяцы она не очень жаловала, по-видимому, получая у соседей нечто более привлекательное, или же вкусив солидную порцию мышатины либо иной живности, в изобилии водящейся во всей округе. Однако в присутствии вечно голодных ворон и прожорливой Линды Муська уплетала всё подряд, давясь, но не уступая никому своей доли, и даже угрожающе шипела на окружающих и выгибала спину дугой.

Старенькая Линда по утрам любила понежиться в тёплой домашней обстановке и поэтому выходила на утреннюю прогулку позднее, когда уже пригревало солнышко. Учуяв меня, она лаем оповещала о своём здесь присутствии и получала свою порцию съестного, но уже на своём участке.

Ближе к осени, когда огородников стало заметно меньше, меня стали навещать и иные представители местной полудикой братии: бездомный, очень ласковый кот Васька; совершенно нелюдимый, необщительный и вечно голодный большой серый кот; собака Пальма, постоянно гоняющаяся за всеми местными кошками, а также целые стаи сорок и ворон, считающие эту огородную зону своей вотчиной. Теперь мне приходилось устраивать уже всеобщее кормление и приносить из дому целые пакеты всевозможной снеди. С такой разнообразной и разноликой птичье-кошачье-собачьей братией мне скучать не приходилось, и я с интересом наблюдал за их поведением и взаимоотношением друг с другом вне домашней обстановки.




МУРАВЕЙ

Как-то раз, возвратившись из леса, я разбирал свою сумку. Вынул бидон с ягодами, пару пакетов с грибами и куртку и вдруг увидел, как на пол упало какое-то живое существо и поползло под кровать. Не стоило его оставлять в комнате, тем более что в последние годы в лесу стали попадаться клещи. Поэтому я нагнулся, чтобы подобрать его и выбросить с балкона. Наклонился и увидел крупного рыжего муравья, который тащил по полу другого муравьишку – скрюченного и неподвижного, по-видимому, сильно повреждённого мною, когда я стряхивал с себя этих созданий, наседавших на меня вблизи муравейника. И этот, оставшийся в живых, тащил своего раненого собрата с поля боя, не оставляя его в беде. Тащил, ещё не зная куда, лишь бы поскорее вынести из опасной вражеской зоны. Он нёс его совершенно необычно – не так, как муравьи тащат свою добычу, зажав её мощными челюстями, нёс, зацепив за туловище задней лапкой, нежно и мягко – так, чтобы случайно не навредить ему и не причинить дополнительные страдания.

Меня поразил этот факт. Как-то не верилось, что у этого малюсенького существа нет разума, а всем его поведением управляют одни лишь инстинкты. Слишком уж разумными были все его действия, слишком самоотверженным поступок. И это бесстрашие, и преданность своему муравьиному долгу, своей муравьиной семье, и это отношение к своему товарищу: нежность в обращении с ним, желание оказать ему возможную помощь, помощь в условиях, когда неизвестно было, удастся ли ему самому спастись, – всё это вызывало глубокое уважение к этому храброму созданию. У нас, у людей, такие поступки называются героическими, а люди, совершающие их, почитаются всеми как герои. А муравьи... все поступают так, не задумываясь.

Я легонько взял муравьишку в руку и отнёс на балкон, где он мог найти себе и своему товарищу нужное пропитание. Герой так и не выпустил свою драгоценную ношу, сразу потащив её в укромное место. И я надеялся, что оба они в последующем нашли себе приют в нашем цветочном сквере, и это местечко стало для них пусть на время новым родным домом.




НЕ  ПЛАЧЬ,  МАЛЫШ!

Однажды, проходя около одной загородной больницы, я обратил внимание на нескольких птиц, взволнованно летавших над поверхностью небольшой лужицы. То были две большие вороны, делавшие непрерывные заходы на лужу, будто настоящие штурмовики-пикировщики, и маленький воробей, неистово носящийся между ними. Я стал вглядываться и тут увидел в самом центре лужи ещё одну маленькую пичужку, очевидно, тоже воробья, сидящего на поверхности воды и почему-то не способного подняться в воздух.

Так вот в чём дело! Вороны учуяли добычу и нацелились на эту беззащитную птаху. Надо идти к ней на помощь! Но почему они до сих пор не схватили её? Что мешало им сесть рядом и завершить своё чёрное дело? Не второй же воробей, беспрерывно снующий между ними?..
Спешу к месту событий и вижу, как перед неистовой атакой одной из ворон воробей ринулся вниз и опустился рядом со своим малым собратом, как бы прикрывая его своими разведёнными в стороны крылышками. И тоже не делал уже попыток взлететь вновь.

Я подбегаю к луже... и сразу всё становится ясным. Поверхность, напоминающая собой водную гладь, оказалась не водой, а гудроном. Он и обманул маленького несмышлёныша, сразу лишив его возможности двигаться и сделав лёгкой добычей для ворон. Но они-то чуяли опасность и боялись опуститься ниже, чтобы самим вдруг не оказаться такой же жертвой, попавшись в тот же капкан.
Когда я подошёл, воробьишки стояли, застряв лапками в варе, растопырив в стороны крылышки, спасая их от губительной смолы, и приоткрыв клювики от страха и уже возникшего перегрева. Глазки у обоих были полузакрыты. Им требовалась срочная помощь.
Следовало сначала освободить малыша. Но ножки у него были такими тоненькими и так прочно застряли в варе, что я побоялся тянуть их вверх, опасаясь повредить суставы. Тогда я на время оставил малютку и принялся освобождать взрослого воробья. Через какое-то время мои старания увенчались успехом. Теперь предстояло очистить лапки от липкой массы, которая густым слоем покрывала их, склеив друг с другом и превратив обе конечности как бы в единую тоненькую чёрную веточку с кисточкой на конце.

С помощью травы и бумаги мне не без труда удалось снять часть гудрона, и я принялся освобождать отдельные пальчики. Работать одной рукой было не очень удобно – второй приходилось держать бедняжку за трепещущее от страха тельце. Я уже почти разъединил ножки, проложив их травой, чтобы предотвратить повторное слипание, как вдруг в какой-то момент, когда я ослабил руку, воробей внезапно встрепенулся и выпорхнул из неё, устремившись за деревья. «Что же ты наделал, глупышка! Как же ты будешь жить в таком состоянии?! Сумеешь ли ухватиться лапками за ветку? Сможешь ли сам очистить себе оставшиеся грязными пальчики?..»

Но сожалеть о случившемся было уже поздно, и надо было спасать малышку. Глазки его уже почти совсем закрылись, крылышки сомкнулись и были готовы коснуться смолы; клювик по-прежнему был широко раскрыт. Я нашёл несколько палочек, нежно обхватил страдальца за туловище и лапки и стал легонько тянуть его вверх, поддевая палочкой ножки снизу вместе с налипшей на них смолой.

После продолжительных стараний мне удалось всё же вытащить этот смоляной комочек наружу, и я задумался, как действовать дальше. Как нарочно, поблизости никого из больных не было, чтобы мне помочь. Да и вряд ли с помощью одной травы нам удалось бы это сделать, не повредив что-нибудь малышу. Поэтому я подхватил свою походную амуницию и направился в сторону приёмного покоя в надежде на помощь сердобольных коллег-медиков. Вхожу в помещение, подхожу к окошечку, здороваюсь, представляюсь, что я врач и прошу помощи для моего неожиданного пациента – нужно немного спирта, а ещё лучше – бензина, или иного растворителя.

Толстая тётя в белом халате (вероятно, дежурная сестра) грозно посмотрела на меня и выпалила:
– Носят тут всякую дохлятину! У нас больных полным-полно! Нашли из-за чего время тратить!
– Так погибнет же, – говорю я. – Иначе ножки не очистить.
– Нечего заразу разносить! – поучает меня грозный страж порядка. – Ещё врачами называются! Уходите из приёмной и не мешайте делом заниматься!..
Да, с такой не договоришься. С сожалением иду к выходу. На улице вновь принимаюсь за прежнее дело – домой нести беднягу далеко. А воробьишка уже еле дышит, глазки совсем закатились. Надо торопиться. С великой осторожностью принялся очищать лапки. Вдруг вижу – из боковой двери приёмной выбегает молоденькая девушка в белом халате и манит меня рукой. Подхожу, а она протягивает мне вату и пузырёк с жидкостью. «Спирт», – говорит. Оказывается, она – студентка медицинского института – слышала наш разговор. Быстро сбегала на пост и попросила у медсестры необходимое.
Как я был ей благодарен! Да и она сама была страшно рада, когда нам удалось-таки дать свободу бедняжке. Мы начисто отмыли обе лапки, разъединили все пальчики, насухо вытерли их носовым платком. И я раскрыл ладонь. «Лети, красавец! Найди своего старшего друга. Постарайся и ему помочь освободиться от этой ужасной смолы. И будь осмотрительнее на будущее!..»

Какое-то время малышок сидел неподвижно. Затем глазки его приоткрылись, тельце затрепетало, и он взлетел в воздух. И устремился в том же направлении, что и его верный защитник... Да, он был спасён! А мы оба были счастливы! И я мог теперь спокойно двигаться своей дорогой...
Однако мысль об увиденном не давала мне покоя. Сколько опасностей подстерегает маленьких пичужек на их жизненном пути. Мало того, что вороны, кошки на них охотятся, а тут ещё человек всякие каверзы устраивает. Ну где им догадаться, что это за лужа такая! Издали и я принял её за водную поверхность. Как же не ошибиться маленькому глупышке? Можно представить, каково ему было в тисках этой жуткой западни! И страшно, и больно, и жарко! Да ещё вороны сверху вот-вот схватят! Плакал и кричал, наверное, зовя своих на помощь. Но чем могли помочь ему собратья? Разве что только сочувствием, глядя на бедняжку с веток деревьев.

Но нет! Нашёлся же один, который бесстрашно ринулся ему на подмогу! Конечно же, это была его мама! Кто иной мог так самоотверженно бросаться на врагов, мешая им совершить своё злодеяние? И кто ещё мог сесть вот так в это предательское варево рядом с малышкой, когда вороньё уже готово было растерзать его налету?
А могла ли она поступить иначе? Ведь это был малыш, её малыш! Которому было сейчас так плохо! Надо было любой ценой облегчить его страдания. И она сделала единственно возможное для неё в данной ситуации – опустилась рядом с ним, прикрыв малютку своими трепещущими крылышками... И обрекла тем самым и себя на неминуемую гибель. Но для неё это уже не имело значения – они были вместе... Пусть на несколько последних минут, но рядом... И будто слышалось, как она шепчет своему малышу: «Не бойся, маленький, не плачь! – Я с тобой!..»




ПИЧУГА

В один из тёплых летних дней я как обычно работал на огороде – окапывал кусты смородины. И вдруг заметил пичугу, которая спокойно прохаживалась по вскопанному участку, выискивая себе свежее пропитание. Пичуги частенько посещали мой огород, помогая мне в борьбе с вредителями, и в самом этом факте не было ничего удивительного. Промышляли здесь и воробьи, и синички, и трясогузки, и какие-то маленькие серенькие пичужки, и большие серые – с ярким голубым горлышком, а также вездесущие вороны и сороки. Но эта пичуга сразу обратила на себя моё внимание. Это была небольшая, серого цвета птичка, с длинным хвостом, которым она периодически помахивала вверх и вниз – как обычно делают трясогузки. Возможно, это и была трясогузка, но только ещё не совсем взрослая. Удивило меня не это, а её полное бесстрашие передо мной. Другие птицы – и малые и большие – обычно держались от меня подальше. Эта же прогуливалась совсем рядом, не делая попыток улететь и даже отойти в сторону при моём приближении.

Мне захотелось понаблюдать за пичугой подольше, и чтобы случайно не спугнуть её, я перестал копать и встал, опершись на лопату, рядом с кустом. Пичуга продолжала деловито прохаживаться рядом со мной, то внимательно рассматривая что-то на земле, то вдруг устремляясь вперёд – очевидно, желая поймать какое-то летающее существо. То начинала вытягивать из земли червяка, ни в какую не желающего расставаться со своей обителью. Наконец она подошла совсем близко к моим ногам и стала что-то выковыривать из-под самого моего сапога, даже не обращая на меня внимания. Когда же я всё-таки шевельнулся, она немного отошла в сторону – всего сантиметров на двадцать, совсем не стараясь убегать, а, по-видимому, только из опасения, как бы я неосторожно не раздавил её своим сапожищем.
Вот она схватила извивающегося плотного жёлтого червяка и попыталась сразу проглотить его. Но червяк был великоват для её маленького горлышка, и она долго теребила его своим клювом, размягчая плотную оболочку и пытаясь разорвать на части. Через какое-то время она с ним всё-таки справилась и продолжила поиски добычи. Вот её внимание привлёк здоровенный слепень, какое-то время назад сам усиленно интересовавшийся моей персоной и безжалостно уничтоженный мною на месте пиршества. Слепень ещё шевелил лапками и крыльями, пытаясь ожить вновь, чем, очевидно, и привлёк внимание пичуги. Она сразу захватила его в клювик и теперь раздумывала, каким образом переправить в желудок. Вертела им в разные стороны, бросала на землю, клевала, однако сразу не могла ничего с ним поделать. Но видимо, эта добыча была для неё особенно лакомой, и она не хотела с ней расставаться. Наконец схватила её, повертела головкой и улетела. Наверное, в одно из укромных местечек, где могла спокойно наслаждаться своей добычей.

На следующий день она вновь прилетела ко мне и так же сопровождала меня, бесстрашно прогуливаясь чуть ли не между моими ногами. На третий день, ожидая её прилёта, я приготовил для неё несколько жирных мух и любимого ею жёлтого червяка. Пичуга была явно довольна моим угощением. Вначале слопала червяка, несмотря на его активное сопротивление. Затем принялась за мух и даже погонялась за одной. Она моментально поймала муху в воздухе, а затем опустилась на землю, встала недалеко от меня, как бы показывая мне свою добычу и благодаря за подношение. И только потом улетела с ней в свою обитель. Да, быстрота и ловкость у неё были поразительные. Я до этого неоднократно наблюдал, как гонялись за насекомыми в воздухе воробьи, промышлявшие на моём участке. Так тем почти никогда не удавалось поймать летящую добычу – не только мух, но даже бабочек. Воробьи носились за ними по всему огороду, но быстро уставали и прекращали погоню. А этой птичке, видимо, даже доставляло удовольствие ловить кровососов налету.
Так мы встречались с пичугой почти ежедневно в течение двух недель. Я подкармливал её, а она доставляла мне удовольствие просто своим присутствием. Мне казалось, что и ей были приятны мои подношения, хотя она и сама прекрасно находила для себя нужное пропитание.

Однажды я лежал на участке, делая перерыв в работе и давая отдых постоянно ноющей пояснице. Лежал на спине и наслаждался жарким июльским солнцем, периодически выглядывавшим из-за кучевых облачков, покрывших к полудню чистое голубое небо. В какой-то момент я почувствовал, что кто-то легонько коснулся моей голой пятки, будто что-то выковыривая оттуда. Я сначала не придал этому значения и продолжал лежать, не меняя удобную позу. Опять кто-то тронул мою ногу. Сейчас уже стало ясно, что она кому-то явно понадобилась. И уж конечно, не насекомому – мух, жуков, муравьёв и других мелких членистоногих я легко различал «по походке». В данном случае было что-то более существенное. Может, лягушке какой моя нога понравилась? Эти подруги временами тоже прогуливались по моему саду, оккупируя канаву, наполненную водой, а также колодец, где они спасались от жары в дневное время.

Всё же следовало уточнить, кто сегодня пожаловал ко мне в гости, а может, желает просто съесть мою пятку. Я приподнялся на локтях, не меняя положения ног, и увидел... мою пичугу, долбящую что-то клювом рядом с моей ногой и периодически прикладывающуюся к моей чёрной от грязи и торфа пятке. При моём движении она неспешно отошла в сторону и встала, выжидающе глядя на меня то одним, то другим глазком, будто спрашивая, что это вдруг сегодня со мной случилось и почему это я так разлёгся в неурочное время и не занимаюсь полезной деятельностью.

Бог ты мой! Я и забыл про время нашей встречи и совместной работы, которая стала для нас почти ритуалом. Быстро вскочил на ноги и отправился к очередному кусту, где уже находилась моя лопата. Пичуга неотступно следовала за мной – тоже шагом, периодически ускоряясь и хватая по дороге какую-то мелкую мошкару, снующую над самой землёй. А затем, приняв от меня положенные на сегодня подношения, спокойно улетела восвояси.
Неужели это она специально призывала меня продолжить нашу совместную кормёжку?! Не могла же она случайно, просто так стучать клювом по моей пятке! Вряд ли на ней было что-то съедобное, помимо грязи. Я же не слон и не бегемот какой, чтобы собирать на себе всякую насекомую нечисть! Нет, конечно, это она сделала специально, пытаясь вывести меня из состояния полусонного забытья и вернуть к реальной действительности. К тому же в этом месте, на утоптанной тропинке, она никогда раньше и не гуляла, да и делать-то ей здесь было нечего.

Вот так пичуга! Ну и малышка! Сколько в ней сознания и ума, и ещё какого-то внутреннего чувства, если она смогла сразу выбрать себе человека, не способного причинить ей вреда, человека, который сам был рад таким встречам, всегда стремился к ним и желал своим малым друзьям только добра. Как она могла почувствовать это, с первой же встречи не испытывая ко мне никакой боязни?! Может быть, она была одной из тех пичуг, которых я спасал в прошлом году в гнезде в кустах смородины от котов, промышлявших на наших участках? Но это слишком маловероятно, так как птенцы были тогда ещё очень малы, да и вообще вряд ли способны к таким «запоминаниям» своих спасителей... Кругом одни вопросы и бесконечные тайны, и наше почти полное незнание жизни и поведения наших братьев меньших. Но теперь я уже точно знаю, что и эти малышки могут быть друзьями, что они сами стремятся к сближению с человеком и не избегают его, если мы не причиняем им вреда своими неосторожными поступками.

Как это хорошо, иметь таких вот друзей – отзывчивых, понимающих, безобидных, чувствительных и добрых, какими являются животные. У них нет ни алчности, ни честолюбия, ни предательства, ни хитрости по отношению к человеку. В их отношениях всё несравненно проще, благороднее и справедливее, чем у нас, наделённых высшим разумом, который далеко не всегда служит благородным целям и устремлениям. Общение с ними облагораживает нас, развивает в самом человеке его лучшие душевные качества, уводя от зла и насилия, грубости и жестокости, алчности и несправедливости. Оно заряжает нас какой-то внутренней энергией, придаёт новые силы, успокаивает, повышает настроение, делает жизнь полнее и интереснее. Понимаем ли мы всё это? Задумываемся ли о том, что, уничтожая животных, мы лишаем себя возможности многому учиться у них, совершенствоваться, а также просто нормально жить в нашем земном мире – мире многообразия живой природы? Вот на какие мысли навело меня это недавнее знакомство.

К сожалению, наши встречи с пичугой продолжались всего около месяца. А потом она внезапно исчезла и больше уже не наведывалась ко мне в гости. Хорошо, если она улетела вместе со своими подругами куда-то в другое место. Но было бы очень жаль, если её погубила её же чрезмерная доверчивость к людям, или просто неосторожность. Однако я всё же надеюсь на лучшее и жду её в гости ко мне на следующий год, может быть, даже со всем её молодым потомством.




Я НЕ СТАВЛЮ БОЛЬШЕ МЫШЕЛОВОК

На наших дачных участках водится много мышей – полевых и домашних. В тёплую пору они оставляют наши дома в покое и довольствуются огородами, обитая в кучах мусора, компоста, в сараях, в досках. А вот в холода частенько забираются погреться в жилища, устраиваясь в них порой на продолжительное время и оборудуя там настоящие капитальные поселения.
В один из сезонов я нашёл по весне их гнездо в диване, на следующий год – уже в подушке. А прошлой весной меня встретило весёлым писком целое мышиное содружество, собравшееся в моей маленькой комнатушке, наверное, со всех окрестных огородов. За время моего зимнего отсутствия они успели навести в помещении свои порядки, разбросав повсюду обрывки бумаги, пакетов, ваты, выпотрошив обе подушки и часть матраса, посчитав их совершенно ненужными в домашнем хозяйстве, и ликвидировав все запасы тряпок и газет, приготовленные мною для огородных надобностей. И главное, оставили свои отметины во всех закоулках, в тарелках и кастрюлях, успев потрудиться на славу на столе, на полках, и даже на подоконнике.

Вот нечистоплотные создания! Сколько заразы небось с собой принесли. Хорошо ещё, что ни чумы, ни туляремии в наших краях пока не водится, не то бы совсем не житьё здесь было. Вон под Саратовом, писали, в прошлом году чуть настоящая эпидемия чумная не вспыхнула из-за этих любвеобильных созданий. Расплодились до невозможности, всю землю на десятки километров в округе перерыли. Докопались всё-таки до спрятавшейся где-то под землёй заразы. А та и рада стараться – вмиг ожила, как Джин из западни выскочила и пошла косить всех направо и налево: сначала мышей, а потом и других теплокровных, в том числе и нас грешных. Слава Богу, сумели-таки беду предотвратить – чуму вместе с мышами какими-то ядами уморили... Так вот и у нас вдруг может случиться. Кто знает, что в наших высушенных болотах водится, и сколько эта зараза при особых условиях живой остаётся?..
А эти, местные переселенцы, меня будто и не замечают. Уже всё обжитое своим считают. Обнаглели до того, что при мне свободно разгуливают по помещению, вслух между собой переговариваются, своими хозяйственными вопросами занимаются: то в бумаге шуршат, то в плёнке, то по ботинкам моим лазают. Ишь, хозяева выискались!

«Нет, – думаю, – надо скорее кончать с этим безобразием, свой наводить порядок». Сделал генеральную уборку – всё вымел, вымыл, вытряхнул. Гнездо их в прихожей за сундуком обнаружил. Чего только в нём не было! Всю мою ветошь на него извели, вату из подушек перетащили – утеплили основательно. А ещё в сундуке дыру прогрызли, чтобы и туда прятаться – как запасной вариант, в крайнем случае. Туда уж никакой бродячий кот не заберётся (а таких в округе немало шастает).
Провёл я эти авральные работы, теперь, думаю, уберутся, окаянные, поймут, что настоящий хозяин появился... А те и не думают убираться. По свободному пространству да по чистым полам носятся, по шторам лазают, везде свои новые метки оставляют – это, чтобы я не забыл случайно об их существовании. Снова газеты рвут и оставшуюся вату из подушек вытаскивают. Так что мне на каждый день работы хватает.

Спрашиваю у соседей – у них-то как? Да не видно, отвечают. В этом году Бог миловал... Что же это они все на меня вдруг ополчились, думаю. Неужто у меня лучше всех оказалось, – то есть грязнее, чем у других? Честно говоря, так, очевидно, и было – не шибко я своей хатой занимался: сил только на огород и хватало. Правда, грязь у меня была благородная – торф да песок по полу были рассыпаны.

Пришлось мне продолжить оборонительные мероприятия. Заделал я все щели и дыры, стеклами да колючками облепиховыми всё кругом заложил; сам все пальцы себе исколол, а этим бестиям хоть бы хны! Всё пробираются и пробираются. Когда отдыхаю в домике, слышу, как шуршат повсюду и готовят новые дыры. Знают, черти, что ночью дверь-то будет закрыта, вот и подготавливают проходы заблаговременно – то снизу пол прогрызут, то где-нибудь сбоку щель оборудуют – не успеваю заделывать.
Пробовал шугать их обувью. Да разве попадёшь в такую мелюзгу – ботинки только для крыс и годятся, да и то нужно с деревянной подошвой, как у папы Карло. Мои кеды явно не соответствовали этому назначению. Но всё же несколько раз пульнул в особенно прытких. Конечно, никакого ущерба им не нанёс, а вот себе неприятностей доставил: разбил пару пустых банок и одну бутылку с керосином, так что на несколько дней вони хватило.
На другой день прихожу, достаю огородную обувь, собираюсь переобуваться, а во всех кедах полно следов мышиных оставлено! Это они мне в отместку, чтобы не пулял больше! Вот же, окаянные! Ну ладно, теперь с вами по-другому говорить буду! Одной обороной от вас не отделаться! Придётся переходить к активному противодействию, если по-хорошему ничего не понимаете!

За неимением мышеловки, поставил в качестве ловушки две трёхлитровые банки с приманкой (кстати, так рекомендовали специалисты). И ловушка начала действовать. Попалась одна мышь, вторая, третья... А в один прекрасный день сразу две банки сработали: в одной сидела крупная мышь, а в другой прятались в бумаге два мышонка поменьше. Я убрал бумагу, а они сидят и смотрят на меня чёрными испуганными глазёнками, будто прося смилостивиться и отпустить на волю, только вот сказать словами этого не могут...
И так жалко мне вдруг их стало, и всё моё негодование на их мышиную братию куда-то сразу исчезло. Не смог я на этот раз поступить с ними, как с остальными налётчиками. Вынес банку и положил на компостную кучу, куда уже выбросил их взрослую подругу. «Бегите, пострелята, и больше мне не попадайтесь! Ещё раз поймаю, уже на себя пеняйте!» Отошёл в сторону и стал наблюдать, куда они бежать вздумают.

Первый мышонок выскочил из банки почти сразу и побежал к сараю, под доски. Секунд через десять за ним последовал и второй, и тоже было устремился туда же. Но на пути вдруг заметил лежащую подругу, остановился на секунду, а затем побежал к ней. Покрутился вокруг её тельца, потыкался в него со всех сторон и вдруг лёг на неё сверху, уткнувшись головкой в её густую шёрстку, и замер в этой позе.

Я наблюдал за ним секунд двадцать, а потом стал потихоньку приближаться, чтобы рассмотреть его действия с более близкого расстояния. Подошёл метра на два – мышонок не двигался. Он лежал с открытыми глазёнками, будто ничего не замечая вокруг себя. Положил свою маленькую головку на шею большой мыши и не сдвинулся с места даже тогда, когда я приблизился к нему почти вплотную. Только когда я сделал резкое неосторожное движение, мышонок вздрогнул, будто выйдя из летаргического сна, и как-то нехотя посеменил к сараю, под доски.

Неужели это его мать? А может быть, просто взрослая мышь из его семейства? Но насколько же глубоки его чувства и привязанность к ней! Даже находясь в такой опасности, испытав ужас заточения, встречу со мной, он не покинул её, возможно, даже видя моё приближение!
Я отошёл в сторону и спрятался за яблоней в надежде увидеть мышонка снова. Но тот больше не появлялся. Тогда я забрал обе банки, вымыл их в переполненной водой канаве и пошёл приводить в порядок домик после очередного ночного погрома. Работы опять хватило на целый час, и когда я закончил, солнышко уже хорошо прогрело землю, и вполне можно было отдохнуть под его целительными лучами. Я пошёл на своё обычное «ложе» под яблоней, но прежде, чем лечь, заглянул на компостную кучу.

Мёртвая мышь по-прежнему находилась на старом месте, а рядом с ней вновь лежал мышонок, уткнувшись в её густую шёрстку... Я не стал ему мешать прощаться со своей матерью. Это было единственное, что я мог сейчас для него сделать... И горько, и грустно было на душе. До чего же жестока и несправедлива наша жизнь со своими безжалостными законами «борьбы за существование» и «выживания наиболее приспособленных». Выживают одни за счёт других, уничтожая порой целые виды себе подобных. Сколько страданий причиняем мы при этом друг другу, сколько жизней прекращают своё существование значительно ранее отведённого им срока.

Все мы привыкли к этому и считаем происходящее вполне естественным и справедливым. По-другому и нельзя, иначе сами мы будем обречены на вымирание. Поэтому и радуемся своим приобретениям – на базаре ли, на рыбалке, на охоте... А душа нет-нет, да и начинает сопротивляться содеянному – ведь все они были недавно живыми! Так же, как и мы сейчас, радовались жизни, к чему-то стремились, чувствовали, любили, растили потомство, оберегали и защищали его, и горевали после потери своих друзей и близких... Как тот мышонок, который лежит сейчас недалеко от меня на теле своей матери и по-своему оплакивает эту страшную для него и ничем невосполнимую утрату... Что он чувствует сейчас, насколько глубоко переживает случившееся, что «думает» о нас (о людях), о жизни, о своём будущем?.. Ничего этого мы пока не знаем...




КОЛЮЧИЙ  ВОРИШКА

На наших садовых участках всегда водилось много разных животных. Помимо постоянно обитавших здесь лягушек и полевых мышей, сюда частенько забегали из соседнего леса и лесные жители – зайцы, кроты, ежи. Зайцев и кротов мы не очень уважали за постоянную порчу ими плодовых деревьев и поедание овощей. А вот наблюдать за безобидными ежами было для меня большим удовольствием.

Однажды я повстречал у себя средних размеров ёжика, смело прогуливавшегося по моим грядкам и не обращавшего на меня никакого внимания. Я подставил ему ногу, чтобы дать знать о себе, как об истинном хозяине этой территории. Он понюхал ногу, фыркнул и перелез через неё, продолжая шествовать дальше своей дорогой. Тогда я подставил ему вторую. Он даже чихать на неё не стал, а поддал её своими иголками, чтобы я убрался поскорее с его пути и не мешал заниматься важными делами.

Я оторопел от такой бесцеремонности – уже выгоняют из собственного сада, и не бандиты какие, а всего-навсего маленький нахалёнок, у которого ещё и колючки-то по-настоящему не отросли! Небось, мою морковь хочет присвоить! И точно – смотрю, он прямо к моркови движется. Я как раз на этой грядке нантский сорт посадил – самый нежный и вкусный. Наверное, воришка уже распробовал её, потому-то и выбрал для себя именно эту грядку. То-то, гляжу, у меня морковь по участку разбросана! Я-то, как всегда в таких случаях, на главных огородных воровок – на ворон всё сваливал! А это он, оказывается. Ну и нахал! В присутствии хозяина уже воровством заниматься стал! И средь бела дня, к тому же! Даже ночи дождаться не может. Я потрогал рукой его колючки, ещё раз предупреждая, что он здесь всё же не один и что есть свидетели его проделок. Он ничуть не отреагировал на мой жест, совершенно не считаясь со мной и явно рассматривая всю эту площадь уже как свою законную вотчину. И ещё быстрее двинулся к грядке.

Мне бы посмотреть, чем он будет заниматься тут дальше, и уличить его на месте преступления, но я почему-то предпочёл продолжить с ним воспитательную беседу, пытаясь втолковать, что воровство – дело нехорошее, а приучаться воровать с малолетства – уже совсем никуда не годится. С этой целью я посильнее нажал рукой на его колючки, погладив их «против шёрстки». Такое обращение с его одеждой хозяину явно не понравилось. Он на секунду остановился, посмотрел на меня снизу вверх из-под своей колючей шубы и поддал как следует по руке, которую я не успел вовремя отвести в сторону. Мои намёки ему начинали надоедать, и он сразу дал понять о своих серьёзных намерениях.

– Ах, ты ещё и драться! Ну нет, я научу тебя, как вести себя в присутствии хозяина!
Я взял его в руки и хотел посмотреть в его нахальные глазки – неужели, у него нет ни капли совести? Но он не стал на меня смотреть, – свернулся в клубок, прикрывшись своим игольчатым забралом, и дёрнул колючками несколько раз, норовя поглубже загнать их в мою ладонь.

– Ты ещё и слушать не хочешь, когда с тобой разговаривают! И отворачиваешься! Придётся принять меры, чтобы ты вёл себя поприличнее.
Я потихоньку отнёс его к канаве с водой, чтобы заставить развернуться и показать мне свою нахальную физиономию. Конечно же, я знал, что ежи отлично плавают, и водные процедуры не причинят им вреда, особенно в такую жаркую погоду. Так что без особых угрызений совести опустил руку в канаву и стал медленно погружать в воду не желавшего разговаривать упрямца.

Тот сразу усмотрел в этом опасность для своей шубы, моментально распрямился и поплыл к берегу, высунув из воды свой чёрненький, острый носик. Однако, «берег» был крутой и высокий. Поэтому я в знак примирения подставил ему руку, чтобы он смог по ней выбраться на сушу. Упрямец категорически отверг мою помощь, продолжая плыть вдоль канавы. Я повторил предложение. Тот опять оттолкнулся от моей руки лапками и увеличил скорость.
– Ишь ты, какой гордый! От горшка два вершка, а уже себе на уме! Ну-ну! Посмотрим, сколько ты так проплаваешь. Эдак, тебе через весь огород плыть придётся!

Но всё же я не стал его сильно утомлять и поддел снизу рукой, слегка пощекотав под водой его животик. Не знаю, показалось ли ему это приятным, но на сей раз он не захотел больше искушать свою судьбу, а полез по руке, стремясь скорее покинуть эту противную воду. Я ускорил этот процесс, вытащив его наружу, и положил на тёплую, нагретую солнцем подстилку, на которой только что сам принимал солнечную ванну. Тепло ему, по-видимому, понравилось, и в первый момент он даже не стремился покинуть это уютное пристанище. Однако моё присутствие его всё же смущало, и он вскоре направился в кусты смородины, где и скрылся в траве.

Я не решился его больше беспокоить и отрывать от важных дневных работ, тем более что поступил с ним не слишком гостеприимно. Конечно, такими методами любви животных не завоюешь и не завяжешь с ними добрых отношений. Но я втайне надеялся, что он ещё придёт ко мне за морковью – по крайней мере, в моё отсутствие. Возможно, это так и было, поскольку яблоки, которые я периодически оставлял для него среди грядок, постоянно куда-то исчезали. Может быть, их тащили и вороны, но обклёванных остатков у себя на участке я не находил...




УДИВИТЕЛЬНАЯ  КОШЕЧКА

Эту кошечку я не видел, просто слышал в разговоре от одного мужичка – её хозяина. А кошка, по его словам, уникальная! Просто рекордсменка. Могла и в Книгу рекордов попасть. Действительно, поражает её возраст – двадцать четыре года и пять месяцев! Никогда не слышал о подобном кошачьем долголетии. Ведь средняя продолжительность их жизни всего-то около восьми-десяти лет. Да и то старыми считаются.

Правда, эта рекордсменка настолько обветшала от долгожительства, что уже почти ни на что не реагирует, потеряв и слух и зрение. Ориентируется одними лишь усами. Но еду чует и свой туалет находит. И хозяев своих помнит. На ласку откликается. В основном же, спит целыми днями.

– Да, есть что вспомнить, – говорит хозяин. – Такая умная, ласковая была. И красивая: пушистая-пушистая, породистая. Бывало, прихожу с рыбалки, вываливаю рыбу на стол, так она всегда самую лучшую, самую большую для себя из общей кучи выберет. Мяукнет нам пару раз, будто извиняется, ухватит рыбину и на место своё обеденное тащит... А чистюля какая! Такой и сейчас осталась.

– Наверное, немало котят после себя оставила, – спрашиваю.
– Да, много. Но рожала всегда только по двое, и один каждый раз мёртвым был. А как в последний раз разродилась, так еле жива осталась, сильно мучилась... Уж я ей и брюхо гладил, и ласкал; от меня не отходила...
– Так о такой кошке поэмы писать надо! Обратитесь в газету – обязательно корреспонденты придут. Надо, чтобы о ней другие узнали. Многим любителям животных интересно будет. Да и вы расскажете, как это ей удалось, и как вы – хозяева ей помогли в жизни. Ведь просто так подобное не случается. Условия должны быть соответствующие, отношение к животному. Чтобы кошке самой жизни долгой хотелось...
– Да, любили и холили мы её. И сейчас не бросаем. Да разве такую бросишь! Своя, семейная. Небось, почти полжизни вместе с ней прожили, а дети – так и всю жизнь вместе с нею...
Приятно было слышать такое, и тем более от пожилого деревенского мужика, которому, вроде, за непрерывным трудом и времени для забот и любви к животным не остаётся...
И я абсолютно уверен, что и дети его тоже впитали в свои души чувство любви и доброжелательности к своим четвероногим друзьям.




МУЖИК И КОШЕЧКА

Выезжая на огородный участок, или в лес, в Ломы, я частенько, вижу пассажиров с животными – собаками и кошками. Везут своих домашних любимцев отдохнуть на участок, подышать свежим воздухом, порезвиться на природе, порадоваться вместе с ними. Кошек везут в корзинах, в сумках, за пазухой, а при выходе из автобусов или троллейбусов отпускают на свободу, либо чинно ведут на поводке. И везут не только женщины и дети, но и солидные мужчины…

Как-то раз я возвращался из Ломов в город. На одной из остановок в автобус вошел мужичок с кошкой и сел на сиденье сзади меня. Рядом с ним уселся другой, по-видимому, немного поддавший. И сразу завел разговор:
– Зачем везёшь кошку в сумке?
– Да вот домой с огорода везу.
– Надо было на огороде оставить, чего домой-то тащить?
– Она домашняя, к воле не привыкла, плохо ей там будет.
– От кошек одни убытки: и грязь, и вонь в доме. В каждом углу гадят!
– Нет, наша чистая. От неё и запаха нет. Мы песок ей ставим.
– Ещё песок ставить! Одни заботы!
Мужик не унимался и усиленно старался довести до сознания собеседника свою теорию о вреде собак и кошек.
– Чего от кошек толку! Мышей бы ловила, да нет их теперь в квартирах-то.
– А у нас она мошек ловит...
Поддавший совсем распалился, видя, что не может пронять своего собеседника.
– Дуры женщины, которые собак и кошек держат! Лучше бы козу завели, али барана. Всё польза была бы!
– Как нет пользы? Она же своя, семейная, и такая добрая. Её дети любят.
– Нашли кого любить! Они одну заразу разносят!
– Да как её не любить! Она такая ласковая. Сядет на колени и песни поёт. А от малого ребятёнка так и не отходит. И спит с детьми вместе.
– Да к ней и прикоснуться-то противно! Попробовали бы мои кошку принести! Живо бы вместе с кошкой вылетели!
– Да ты что! Это же радость такая для всех нас. Разве можно с ней плохо обращаться!
– Выкинь, говорю, – не унимался сосед. – Тебе же лучше будет! Ну, давай я выкину, коли сам не можешь!
Хозяин кошечки больше ничего не ответил собеседнику, видимо, поняв бесполезность дальнейших убеждений. Встал и отошел вместе с кошкой к двери... хотя вышел только на конечной остановке. А поддавший уже в одиночестве продолжал развивать вслух свою теорию о вреде собак и кошек и о необходимости их повсеместного выселения.





ВОРОНЫ И КОШКИ

У ворон с кошками преобладают сугубо «деловые» – то бишь конкурентные отношения – в отличие от вертихвосток сорок, которые порой не прочь и поиграть с длиннохвостыми усатиками.
Сколько раз я наблюдал, как вороны просто сталкивают кота с дерева, устремляясь на него на полной скорости, отгоняют от лакомой добычи и даже гоняются за ним на открытом пространстве. Коты, в том числе большие и мощные, всегда побаиваются дружной вороньей стаи.

Мои знакомые «огородные» вороны тоже не раз демонстрировали свои претензии к чужим котам, заходившим на мой участок. Они и пикировали на них с двух сторон, когда те прогуливались между грядками, или стягивали с дерева, ежели кот вдруг забирался на него по своей кошачьей инициативе. Подружившихся со мной приблудных кошек Ваську и Муську вороны не трогали, признавая их моими друзьями. Кошки же спокойно прогуливались вблизи ворон, не предъявляя и им своих территориальных претензий. Они возникали только тогда, когда начиналось кормление.

Вначале тех и других я кормил отдельно, и тогда особых попыток к воровству ни у кошек, ни у ворон не было. Ближе к осени я решил сблизить моих знакомых, предлагая им питаться в одном месте. Для этого я выносил им три миски и ставил в радиусе около метра друг от друга, надеясь, что скоро им будет достаточно и одной большой плошки на четверых.
Возможно, мои благовоспитанные представители кошачьего рода и согласились бы на это, но вороны были совершенно противоположного мнения. Всё, что оставлялось мною на месте всеобщей трапезы, они считали только своей добычей и не допускали до лакомства четвероногих соседей. При этом ворона становилась в непосредственной близости от кошачьих мисок, а ворон спокойно подходил к кошкам сзади и настойчиво оттаскивал их от ещё полных мисок, начиная всегда с более «податливого» кота Васьки.

Удобнее всего было осуществлять эту процедуру посредством потягивания кота за хвост. Так обычно и поступал длинноклювый, почти не обращая внимания на периодическое шипение и гневные гримасы кошачьей рожи с растопыренными усами. Когда же хвост по той или иной причине вдруг исчезал из поля зрения ворона, он принимался потягивать за густую шёрстку на спине и на боках кошатика, ускоренно уплетающего свою порцию. При этом кожа на спине кота начинала негодующе передёргиваться от столь бесцеремонных прикосновений противного вороньего клюва.

Васька долго не мог выдержать подобных издевательств над своей свободолюбивой кошачьей личностью и, хватая очередной кусок съестного, улепётывал чаще под мою защиту, или же просто отходил в сторону, дожидаясь, пока прожорливая чета не умерит свои аппетиты и не уступит ему его законного места... Наивные надежды!
Серокрылые моментально растаскивали Васькину порцию и сразу же принимались отодвигать от лотка менее уступчивую Муську, действуя точно таким же способом.
Муська при этом выражала своё негодование куда более решительно, чем кот Васька. Она порой даже пыталась догнать летающего наглеца. Но тут в дело вступала серая подруга, стремясь унести оставшиеся деликатесы вместе с миской. Поэтому Муське сразу приходилось возвращаться обратно и вновь подвергаться унизительному пощипыванию. Да, упорство этих толстоклювых созданий было просто безгранично, и никакая кошачья натура не в состоянии была вынести эти надругательства над своей шубой. Конечно, вороны трепали её не очень сильно, учитывая, очевидно, тот факт, что эти «хвостатики» тоже пользуются моей опекой. Однако даже моё присутствие никогда не останавливало их в своих притязаниях.

В конце концов и Муська не выдерживала этой вороньей «акупунктуры» и, оскалившись напоследок, тоже бежала в мою сторону, получать утешение за морально-материальный ущерб в виде добавки к потерянной порции... Так мне и не удалось в этом сезоне сблизить моих серокрылых и серолапых конкурентов друг с другом, хотя со мной и те и другие были в очень добрых, дружеских отношениях...




КАК  СНЯТЬ  КОТА  С  ДЕРЕВА

Коты самые разные бывают: одни очень прыткие, другие – не очень, третьи – совсем ленивые. Но вот и те, и другие, и третьи – все любят лазить по деревьям (как и по крышам тоже), особенно, когда кот помоложе. Ну а если за котом собака гонится, то на дерево он взлетает с преогромным вдохновением.

Чем коты занимаются на деревьях – специальных научных наблюдений на сей счёт не проводилось. Однако кое-что в этом плане всё же известно. Так, частенько их привлекают там птицы – как в гнёздах, так и отдыхающие на ветках. Иногда коты лезут туда просто ради кошачьей разминки, а порой и с целью продолжительного отдыха на верхотуре. Ну и, как было отмечено вначале, с целью спасения своей довольно пушистой шубы.

Лазание по деревьям за птицами разумному существу кажется малоперспективным, так как достать их из гнезда или поймать на ветке даже для самого прыткого кота всегда чревато неблагоприятными последствиями, а порой и равносильно самоубийству. Что думают по этому поводу сами коты, не ясно, так как работа их мыслительного аппарата совершенно не подчиняется законам человеческой логики. Длительное восседание котов на деревьях ещё можно объяснить, учитывая их извечную любовь к созерцанию, с высоты же оно всегда эффективнее. А беготня от собак во все лопатки, как показала многолетняя жизненная практика, представляет для котов далеко не только спортивный интерес.

Каких-либо серьёзных проблем при влезании на дерево у котов обычно не возникает, так как техника такого лазания у них заложена в генах. Можно только любоваться изяществом и скоростью подобного восхождения, особенно когда сзади имеет место сильнодействующий «ускоряющий» фактор. Сложнее с обратным процессом. Структура кошачьего опорно-двигательного аппарата не позволяет ему спускаться головой вниз. Скользить же по дереву задом-наперёд – далеко не оптимальный вариант движения и доставляет исполнителю немалые трудности. Возможно, именно поэтому они предпочитают длительный отдых на ветках, в относительно надёжной позе, чтобы осмыслить неожиданно создавшуюся ситуацию и выбрать оптимальный вариант спуска. Всё это свидетельствует об отсутствии у котов задатков «перспективного прогнозирования» с расчётом возможных последствий своих зачастую непродуманных поступков.

Особенно тяжело на дереве приходится молодым котам, ещё не обладающим достаточными навыками «древолазания». Неосмотрительно забравшись наверх, они вдруг начинают понимать, что пребывание на тонких, качающихся ветках далеко не безопасно для их здоровья и что предстоящий обратный процесс не представляет сам по себе достаточного удовольствия. Поэтому они начинают крутиться вокруг своей оси, не зная, с чего и как начать. Пробуют спускаться головой вниз, прыгая с более высокой ветки на более низкую; срываются, висят на передних лапах, вскарабкиваются на ветку вновь и останавливаются в раздумье, что же делать дальше. Посидев и покрутившись таким образом, кот начинает серьёзно беспокоиться за своё будущее и принимается орать, призывая на помощь.

Взрослые, уже опытные коты, не испытывают на дереве столь выраженных затруднений. Но и они, как мне кажется, без особого удовольствия совершают процесс возвращения на устойчивую и надёжную поверхность. Поэтому и им порой требуется внешнее стимулирование.
Безусловно, самым эффективным стимулятором для котов являются птицы – вороны и сороки. Те и другие так и горят желанием подёргать кота за хвост или пощипать его шёрстку. И далеко не каждый представитель кошачьего рода испытывает от этого удовольствие. Порой приходится невольно наблюдать, как незадачливый котище кубарем катится с дерева вниз под напором целой стаи истошно орущих длиннохвостых стрекотух или даже одной молчаливой вороны, которая то и дело поддаёт ему сзади, совершая непрерывные атаки сверху. Над чужими котами в этом случае можно было бы и посмеяться, но вот оставить в таком положении своих любимцев не захочет ни один сердобольный хозяин.

Я неоднократно снимал с дерева нашу молоденькую кошечку Маню, которая почему-то всегда стремилась забраться на самую верхотуру, а потом долго и мучительно сползала до нижних веток, однако не решаясь покинуть их и спускаться дальше по стволу. С этой целью я залезал то на забор, то на трубу теплоцентрали, то просто карабкался за потерпевшей на дерево, и Маня, мяукая от страха, всё же прыгала мне на плечи и торжественно водворялась на землю. Подобное представление всегда собирало вокруг нас огромную толпу зевак, комментирующих ход спасательной операции и непрерывно дающих ценные указания. Так что я порой не знал, какой частью тела двигать и за что хвататься. В последующем я стал допускать до этой ответственной операции соседских мальчишек, и те с большой охотой демонстрировали окружающим свои недюжинные акробатические способности.
Да, залезть на дерево, безусловно, самый надёжный способ, чтобы снять кота с его верхних веток, хотя и далеко не всегда самый простой. И разработка новых надёжных и доступных вариантов спасения «потерпевших» представляет весьма актуальную проблему. Поэтому я искренне заинтересовался, когда соседка по огороду – маленькая Оля – стала рассказывать мне про своего домашнего кота, который однажды с перепугу тоже «взбежал на дерево и ни в какую не хотел спускаться обратно».

– Ну и как же вы его достали, – спросил я, ожидая всё же услышать обычный в этих случаях ответ. – Наверное, лестницу поставили, и папа полез за ним?
– Нет, мы его спилили! – услышал я совершенно неожиданное.
– Спилили дерево?! – изумился я. – Ну, а кот?
– А кот сразу в подвал умчался… Он же домашний и всего боится... А я его потом целый вечер со свечкой искала.
– А дерево?
– А дерево, когда падало, чуть на дом не рухнуло. Потом его распилили... А папа сказал, что и соседние спилить надо...
Действительно, просто до гениального – спилил деревья, и котам не на что лазить будет!..




ЦЕЛЕБНЫЕ СИЛЫ ПРИРОДЫ

Рассказали мне как-то о совсем уж необычном методе лечения малярии (только её). Метод старый, испокон веков использовавшийся в той области. И всё время, говорят, действовал безотказно. Заболел однажды родственник одной нашей знакомой. Давно дело было. Диагноз сразу поставили, а вот лекарства нужного тогда почему-то не нашлось. То ли эта деревня была глухая, то ли что другое. Посоветовали ему тогда лягушку большую достать, в холщёвый мешочек положить да на грудь себе повесить – пока жива лягушка будет.
Так он и сделал – другого способа под рукой не было. Сам сходил на болото, сам поймал лягушку, сам себе на грудь повесил. Та пыжилась-пыжилась в мешке, суетилась-суетилась почти целые сутки, потом затихла – то ли уснула от бессилия, то ли окочурилась окончательно. Отнёс её мужик в лес и закопал в том же мешочке, как сказано было. Идёт день, идёт два, потом три, четыре – все сроки приступов прошли, а их так и не было! Не было ни через неделю, ни через месяц, ни через двадцать лет!  Вот и не верь после этого народной мудрости.

Народ самые естественные способы лечения нашёл, у самой природы позаимствовал: то лягушку на грудь себе вешают, то ещё более мелких созданий (что порой в голове ползают) против желтухи используют; то вот сейчас уж уринотерапию вовсю пропагандируют. Видно, кое-кому и помогает – тем, кто правильно и с верой использует. Кто не верит, из-под палки всё делает, тому, конечно же, никакое народное лечение в прок не пойдёт – как соседке нашей, Марии Григорьевне. Вот уж ругалась, когда ей московская подруга последний метод предложила – для общей профилактики, кажется. Да ещё расписала так восторженно во всех деталях.

– Ни в жисть пить не буду! Ишь, чего выдумала! Сама пусть пьёт! Так и напишу ей. Пусть больше об этом мне больше не пишет! Подруга ещё называется. Говорить об этом противно!..
Так и не использовала. А вскоре Марию Григорьевну из Иванова родственники в Кохму забрали. Там она и вообще о болезнях забыла. В детство своё вернулась, кохомское. А в детстве разве до болезней было! И без всякой «дуринотерапии».