Иван — по образованию учитель русского языка и литературы, но в школе поработал совсем немного, поскольку вовремя понял, что не его это призвание - смотреть на то, как прыщавые подростки выпендриваются друг перед другом, а рано созревшие девицы пишут скабрезные записки с ошибками, в которых предлагают учителю встретиться для интима после занятий. После очередного письма-предложения «Татьяны Лариной» отдать ему свою «невинность» Иван написал заявление об увольнении и ушел в никуда. Он не сомневался, что с голоду не умрет и без работы не останется. И так и вышло. Городской газете нужен был человек с педагогическим образованием, и Ивана взяли на ура на должность литсотрудника. Зарплата выше, забот меньше, десять лет учительства он вспоминал теперь как дурной сон.
Писать Иван любил, и потому получалось у него неплохо. Слова сами складывались в предложения, и писалось, как дышалось. Главное было разобраться в теме, а уж изложить ее - для него не составляло никакого труда. Была у Ивана одна сторона жизни, скрытая от посторонних. Вместе с друзьями он принимал участие в восстановлении храма в подмосковном селе. Они провели отопление, вставили окна, положили на пол плитку и прикипели к храму, который был построен 250 лет назад, стали приезжать на богослужения.
Настоятель храма был человеком общительным, к нему стекались друзья-священники со всех волостей, и всем он находил место для службы. Случалось, в обычное воскресенье литургию служили четыре, а то и пять батюшек. Среди других приезжал и иеромонах Дмитрий, человек не слишком общительный, однако приятной наружности. Поначалу он охотно участвовал общих застольях, однажды даже приехал на службу с товарищем-монахом, который уплетал за обе щеки все, что подавалось. Но потом по какой-то неведомой причине отец Дмитрий перестал принимать участие в наших трапезах и отдалился. На службы, однако, приезжал почти каждый выходной, исповедал, случалось, причащал. Но очень волновался и получалось у него это, надо сказать, не слишком складно. Однажды он одного за другим трех младенцев причастить не смог, люди зароптали: "Как так? Надо бы причастить детей". Но отец Дмитрий резко пресек недовольных.
- Вот будете на моем месте, делайте, как захочется. А меня учить не надо. Я за каждую каплю несу ответ перед Богом.
Прихожане, конечно, умолкли. Храм не место для дискуссий. А отец Дмитрий рассказал зачем-то, что он сделал как-то замечание одной женщине, у которой на каждом пальце было по два кольца, а она пожаловалась на него настоятелю, и его отстранили от службы. Затем он отчитал прихожан за то, что плохо готовятся к причастию. «Масла в субботу наедитесь, а на следующий день причащаться идете».
Иван подошел к отцу Дмитрию, когда тот закончил «проповедь» и тихонько, чтобы никто больше не слышал, сказал:
- Отец Дмитрий, зря вы так резко. Вдруг кто-нибудь снова пожалуется.
Отец Дмитрий не одобрил такой заботы о себе и, строго взглянув на Ивана, сказал кратко:
- Я Богу служу.
И, повернувшись, ушел в алтарь.
Иван долго переживал случившееся, хотел как-то оправдаться перед отцом Дмитрием, но случая все не было. То отец Дмитрий не приезжал, то сам Иван отсутствовал. И вот на праздник Вознесения Господня, подходя к храму, Иван увидел отца Дмитрия около входа. Почти бегом подбежал к нему и протянул сложенные крестообразно руки:
- Батюшка, с праздником! Благословите!
Отец Дмитрий холодно взглянул поверх Ивана и сказал, как отрезал:
- Бог благословит. - И не перекрестил, не обнял по-братски.
Как ни горько было Ивану, переживал он не за себя, а за отца Дмитрия. И вскоре собрался и написал ему письмо.
"Здравствуйте, уважаемый отец Дмитрий!Все время прокручиваю нашу краткую беседу в храме. Очень переживаю, что не удалось изложить четко свои мысли. Ведь у меня было желание — помочь Вам, а не упрекнуть. И поскольку мне не удалось это сделать, решил еще раз попробовать сделать это взвешенно и без эмоций. Вы рассказали о женщине, «у которой на каждом пальце по кольцу», из-за которой, по Вашим словам, Вас перевели из храма. А не получится ли так, что и из этого храма Вас переведут? Чтобы этого не произошло, я и подошел к Вам. Я понимаю Вас намного лучше, чем Вы можете предположить.
Многие верующие видят в священнике психолога и ходят туда за утешением. Зачастую священники и «работают» такими психологами, помогая людям в житейских делах. Наверное, это надо. Но ведь главная задача священника — помочь человеку спасти душу свою. Потому священник, как врач, вынужден нередко говорить и не слишком приятные вещи. И кто-то это понимает, а кто-то нет. Вы — не психолог. Вы как раз стараетесь спасти наши души. Но ведь не все готовы прийти в храм и получить вместе с проповедью нагоняй. В жизни и так много трудностей, и многие ищут не только спасения, но и утешения. Вот на это я и обратил Ваше внимание. Сплошь и рядом слышно о том, что в храмах наших нет должного внимания к людям. Пришел человек в церковь, а там ему нагрубили, и он ушел в секту, где "вежливы и внимательны". А Православная Церковь — это не только священники, это и мы — простые овцы Христовы, и мы болеем за нашу Церковь, как и вы, наши пастыри, и не хотим, чтобы наши братья и дети шли в секты и молельные дома. Мы хотим, чтобы они стояли рядом. А если батюшка грубит или дышит перегаром (и такое бывает), то еще не факт, что пришедший в первый раз придет в храм снова.
Причастие — это праздник. Это питание для души, как еда для тела. Согласен, что мы не всегда достойны, что мы грешны. Но мы старались и пришли. Так надо ли нам в этот торжественный и праздничный миг говорить, что мы так плохи? Мы ведь поддержки и ободрения ждем во время Причастия. И ведь у нас уже есть некоторый опыт Причастия, в котором мы получали эту поддержку от священника.
Вы сказали, что за каждую каплю крови Христовой отвечать будете на страшном Суде. Там ведь и мы будем на том Суде. Так может, надо бояться, что скажет на том Суде женщина с кольцами на руках? Может, надо больше бояться гнева людского, а не Божьего?
Господь всю кровь отдал за нас. Неужели Вы думаете, что он Вас за каплю накажет? Накажет Он (и то едва ли) за гордыню, за гнев, за прелюбодеяние и прочая. Но уж никак не за каплю своей крови, которую бы пролил младенец по неосторожности. Я несравненно грешнее Вас, но несмотря на это, не слишком боюсь Суда, потому что уверен в доброте Господней. И знаю точно, что судить он будет так, как бы судил своих детей я сам. А именно с любовью. И что бы Он ни присудил, я приму с сыновней любовью. Так чего ж мне Его бояться? И Вы не бойтесь, батюшка.
Скажете, какое у меня есть право на такие мысли, коль я не священник? А какое право было у Достоевского, других русских верующих, которых почитает наша Церковь? Многие из подвижников не были священниками, однако делились своими мыслями с другими. Вот и я, грешный, поделился. Простите меня Христа ради, если чем-то обидел Вас.
… После того, как Вы отказали мне в благословении в праздник Вознесения Господня, мне стало совсем горько. Ведь не только обижать, но и обижаться грех. Уверен, что это была ошибка с Вашей стороны. И когда лихо «пролетели» на своем автомобиле, едва не задев крыло моего авто, я не знал, что подумать. Сейчас могу сказать, это неправильно. Вы пролетели мимо лежащего «полицейского», который установлен для того, чтобы скорость была пониженной. Священник должен быть образцом культуры. Причем, не только в храме, но и на дороге тоже. Ведь священник — это образец для подражания. А если он ведет себя на дороге как хулиган, то какой же он образец? Призываю Вас пересмотреть свои взгляды и изменить отношение к людям.
С христианской любовью к Вам раб Божий Иоанн.»
Потом Иван решил добавить к письму свои записки о Посте и Причастии, которые были сделаны несколько лет назад.
«Если Вы прочтете их, то может быть, увидите в нас не просто стадо грешников, которое пришло в храм и мешает Вам служить, а людей грешных, но страдающих от своего греха, со своими переживаниями и поиском Истины.
… Пост идет. А я на рыбалке почти пачку сигарет выкурил. Откуда взял привычку, сам не пойму. Вчера накурился аж до головной боли. "Пришлось" дома пивка треснуть, чтобы полегчало. Потом еще и коньячку добавил. Разве это правильно? Готовился ко Причастию - прочел все каноны, старался удерживаться от гнева, и кажется даже получилось. Осталось прочесть молитву по Святому Причащению и можно было бы причаститься. А теперь надо начинать все сначала на следующей неделе. Но, наверное, так суждено. Раз так вышло, надо начинать путь сначала. Хотя батюшка может и благословить на причастие, но я-то понимаю, что абсолютно не готов. Тут важно самому осознать степень своего очищения перед Причастием. И я, вроде, прилежно и радостно молился, усмирял гордыню, убедил себя смириться и простить всех врагов. Если бы не подготовка к Причастию, мне бы не удалось это сделать в такой степени. Но вот подскользнулся на такой "мелочи" - накурился и выпил. Собственно, именно это меня всегда сбивало с пути истинного.
Очень трудно понять истинную суть Поста. Еще труднее ее объяснить. И многие, те которые лучше нас, даже не задумываются над этим. Они постятся и соединяются своими чистыми сердцами с самим Господом. Спроси их, в чем смысл Поста, они не скажут. Но разве это надо? Главное, они сердцем чувствуют, что делают. Читал, что раньше на Руси курящие мужики совсем не курили во время Поста. Почему? Грех.
А мы, нынешние верующие, ведь зачастую толком не знаем, что такое грех. Впрочем, и раньше русский мужик зачастую не мог бы сказать, что это такое, но знал о грехе своим сердцем, а точнее - душой. Его душа указывала ему, что делать нельзя ни при каких обстоятельствах. Мы же практически не слышим свою душу. Она у нас умерла раньше нас. По земле, особенно по Европе, ходят мертвые люди, люди без душ. И мы, узнав, что у нас она есть, только-только начинаем ее слушать. Теперь мы только начинаем осознавать, что некоторые вещи нам и не надо понимать. Достаточно того, что об этом знает наша душа. Она и выведет нас на верную дорогу, если мы будем слушать ее, если мы снова не введем ее в летаргический сон, в котором она находилась все эти годы.
Один мой товарищ как-то отобедал в монастыре, и ему очень понравилась еда. «Хорошо так поститься», - сказал он. А мне кажется, что пост - это творческий отказ от того, к чему привык. Это не обязательно строжайше не есть что-то. Важно отказаться для страдания, а не в радость. Но ведь мы не едим и уже довольны собой. Ах какие мы герои! Да никакие. Мы для чего не едим? Чтобы потом всласть поесть. А вот отказаться ради Христа, в память его страданий - вот ведь, наверное, в чем главный смысл. Воздержаться не только от еды, но и от веселья и удовольствий. Тогда пост будет хоть в какой-то степени постом, а не диетой. Но хватает ли нам любви, чтобы сострадать Человеку-Богу, который жил две тысячи лет назад?»
Иван хотел добавить, что так он думал и жил много лет назад, а сейчас он уже лет семь-восемь ни капли спиртного в рот не берет и не курит. Но показалось, что это будет нескромно. Мол, вот какой я хороший.
Долгое время отца Дмитрия в храме не было, и передать ему письмо у Ивана не было никакой возможности. И вдруг он узнает от настоятеля, что иеромонах Дмитрий тяжело болен.
- Я сейчас еду навещать его. Поедешь?
- Конечно, батюшка.
Через час Иван с настоятелем уже сидел у постели отца Дмитрия и не знал, куда положить руки и стыдясь своего здоровья.
Отец Дмитрий умирал. Лицо пожелтело, глаза ввалились, а руками он будто собирал крошки с одеяла, которым был накрыт. Частое дыхание его то еще более учащалось, то вдруг совсем прекращалось, и тогда было слышно, как руки шуршат по одеялу, собирая невидимые крошки.
- Обирает себя, - тихонько произнес отец Алексей.
- Как это обирает?
- Ну, есть такое выражение. Видишь, будто он на себе что-то собирает.
- И что?
- Ну, совсем скоро значит отойдет.
- Отец Дмитрий, здравствуйте! - Сказал Иван.
Отец Дмитрий, похоже, услышал голос и повернулся, но посмотрел блуждающим взглядом не на Ивана, а мимо, намного выше головы.
- Не узнает нас, - пояснил отец Алексей. - Когда обирает, никогда не узнает. Считай, там уже.
- Отец Дмитрий, простите меня Христа Ради. Это я Иван. Вы меня узнаете?
Показалось, что на миг в глазах мелькнул смысл и они остановились, но тут же снова начали блуждать и смотрели, скорее, в себя, чем на пришедших.
- Не узнает, - снова сказал Отец Алексей и тщательно перекрестил отца Дмитрия, возложив сложенные три пальца на лоб, на живот, потом на правое плечо, потом на левое, вдавливая пальцы так, что на лбу отпечатались три белых пятнышка. Отец Дмитрий стал дышать ровнее, перестал «обирать» себя и, взглянув на отца Алексея, хотел что-то сказать, но сил не хватило и он едва заметно пошевелил пальцами. Иван взял его руку в свою и вспомнил, как много лет назад вот также сидел у кровати отца, умирающего на сорок восьмом году жизни. И хоть отец болел почти столько же, сколько Иван себя помнил, не верилось, что его скоро не будет. Наверное, потому и не согласился с доктором, который сказал, что отец умер.
- Но я же слышу через руку биение сердца.
- Это ты свое сердце слышишь, - убедительно сказал доктор.
Иван четко осознавал, что любит отца Дмитрия и очень хочет, чтобы он выздоровел и снова появился в «их» храме. «Пусть ругает, пусть отказывается благословлять, только пусть приходит, - думал Иван. - Без отца Дмитрия храм представлялся каким-то «неправильным».
Из задумчивости Ивана вывел голос отца Алексея:
- Ваня, доктору надо пульс послушать, пропусти.
Иван подвинулся, но руку отца Дмитрия не отпустил и продолжал смотреть ему в лицо. Доктор пощупал пульс и как когда-то в случае с отцом заключил, что отец Дмитрий умер. И привычно прикрыл веки.
Иван слышал биение сердца через руку умершего, но уже знал, что слышит свое сердце, и четко осознавал, что отец Дмитрий ушел, ушел вперед. Хорошо, что письмо ему не показал, подумал Иван.
...Позднее Иван узнал, что если священник прольет хоть каплю Причастия, пол в этом месте вырубают размером метр на метр, а священника на год лишают сана.
Сентябрь-декабрь 2012 г.