Вместо эпилога

Андрей Клим
Вместо ЭПИЛОГА.

Вечерний фирменный поезд «Енисей» увозил Фотину домой из Красноярска. Он дал прерывистый гудок к отправлению состава. Прокатившись железной волной в конец поезда, лязгнули буфера. Локомотив дал последний гудок. Состав наконец, тяжело дыша, стронулся с места. Ему предстоял шестидесятичасовой долгий путь в Москву.
Глаза Фотины застилали слёзы она стояла на площадке вагона CВ и махала рукой удаляющемуся Лёнечке. Его фигура наконец пропала в конце перрона в свете фонарей.
Проводница попросила пройти из тамбура в вагон и слёзы ручьём хлынули из её глаз. Её сердце разрывалось. Её любимый остался на перроне и разлука была так неожиданна, что она была к ней просто не готова.
Она знала, что через сутки Лёнечка будет переброшен к месту нового назначения, откуда переписка будет затруднена. И, хотя она пережила два года разлуки, но привыкнуть к ней так и не смогла. В её купе был ещё один человек – пожилой полковник-пограничник.
Места в их купе СВ вагона напоминали номер-люкс в гостинице в которой она жила эти две недели в Красноярске. Комфортабельные, кожаные диваны с мягкими спинками, огромные зеркала на каждой стене, зрительно увеличивающие пространство, шторы из дорогих тканей. Она сидела на диване и плакала. Её рука сжимала листки её весёлого и друга, её боевого «капитана Лёнечки» и, казалось, частичка его мужественного и нежного сердца осталась с ней.
Постучала проводница и предложила чай, кофе или напитки по-крепче. Через минуту за окном загрохотал железнодорожный мост через Енисей. Собственно, это было странное сооружение из трёх параллельных мостов на одном из которых, при свете прожекторов, велись какие-то работы.
- Разбирают старика!– сказал полковник, вглядываясь через окно  в проносящиеся мимо стальные фермы моста.
- Почему разбирают? Зачем разбирают!? – не понимая спросила Фотина.
- Демонтируют на металлолом! Старый потому что! Ещё при царе, в конце позапрошлого века, его построил инженер Кнорре для Транссибирской магистрали. Сперва он был одноколлейный.
- Что он такой древний, больше ста лет? – с мокрыми глазами, заикаясь спросила она.
- Да! В 1900 году он получил Гран-при и золотую медаль одновременно с Эйфелевой башней и упоминается в Атласе чудес Света!
Как жалко! – утирая слёзы сказала она, понемногу успокаиваясь.
- Не переживайте! Кто, этот капитан на перроне? Ваш муж или брат? – вдруг спросил он.
Она, не слыша его, рассматривала мелькающие дома и парки. Вдали синими тенями виднелись горы, лесной массив. Начиналась тайга. Было таинственно и жутко.
Стальные зелёные фермы исторического моста, с грибами заклепками, бегущие справа кончились и она подумала, что видит его в первый и последний раз. Ведь его скоро разберут и только в каталогах, да в Атласе, о котором упоминал полковник, найдут его следы, как о величайшем сооружении современности. Что это он спросил? Ах, да!
- Это мой жених, Лёнечка! – ответила она ему запоздало.
- Понимаю! – протянул полковник, не переживайте так - всё образуется. Меня зовут Николай Иванович, а Вас?
- А меня Фотина! Я студентка, учусь в Москве.
- Значит нам вместе ехать, до конца, - сказал он.
Она перестала смотреть в окно заполняемое синим мраком сибирского вечера и, наконец до конца осознала, что в её руке смятые листки это его стихи. Она распрямила их на коленях джинсов и попробовала вчитаться в строчки, утирая слёзы.«День Юности», в память нашего первого свиданья и посвящается тебе, моей Амине.»
 Ей показалось, что в купе наступила торжественная тишина. Она слушала этот мерный укачивающий ритм-перестук совпадающий с ритмом стихов и  перед глазами проплывали картины того морозного вечера четырёхлетней давности. В этот вечер 25 февраля они встретились у булочной, на остановке автобуса, под вокзальными часами-курантами.
Она платочком вытерла слёзы и, всхлипывая, снова начала перечитывать сначала.
***
«Я помню свой февральский звездопад: «День Юности» я жду и чуть болею,
Волнуясь, двадцать лет шагну назад – в ту нашу привокзальную аллею...
В студенческий мороз, что жёг до слёз, в свирепый ветер, что с часов вокзальных -
Так дул, казалось, циферблат замёрз и стрелки к цифрам греться уползали...
Свиданье первое, я – ждал, вот зло: не только образ! – имя улетело!
Мне как студенту снова повезло: экзамен, я – пришёл, но всем нет дела....
Автобуса, горя, бежал, батон, и люди мимо булочной сновали,
К тебе я красноухий, как пион, бросался, но...глаза - не узнавали...
В них лишь качался танцевальный зал, джаз-бенд весь в медно-бликовых отсветах
Сверкал, танцпол, огромные глаза, словно аккорд,  арпеджио – Я С-вет-та...
А, может, просто показалось так, ведь в девятнадцать не сдержать волненья:
В желанный вальс, знакомства первый шаг...О, Юность! – ты не знаешь повторенья..
Ведь первый опыт дорогих минут, когда глаза в глаза скользнут украдкой,
Сердца открытий с любопытством ждут, а Жизнь, вообще, как чистая тетрадка...
Пусть первого признанья честный труд, бессонность и романтику волненья –
Всё будни в повтореньях перетрут, но первое свиданье - вне забвенья...
Всё – будет! - Но тогда искрился вальс: подружки у стены друг к дружке жались...
Я – опоздала!? – Я узнала Вас! – девчонка щебетала, приближаясь...».
***
  Она перестала читать и молчала, вглядываясь в темноту за окном. Она всё ещё, находясь в очаровании воспоминаний того февральского вечера и того волшебного вальса снежинок вокруг фонарей на аллее парка, видела его пушистые юношеские волосы, короткое пальто и узконосые, тонкие туфли-лодочки для танцев, в которых он смешно подпрыгивал на февральском морозе.
Как пронзительно ясно сверкали тогда на морозе огни ночного города и звали под уютный кров укрыться от лютой стужи.
Но они не замечали холода.
 Им было весело шагать по скрипучему снегу и разговаривать, разговаривать обо всём. Облака пара от разгорячённого дыхания, поднимались над ними и оседали инеем на электрических проводах.
Они были интересны друг другу и всё в их жизни было важно и всё в этот вечер имело для них значение.
И вот теперь эти стихи на мгновение снова вернули тот миг первого узнавания друг друга и таинство первой встречи.
Она ещё не знала, что тот вечер был знаковый, а та встреча - судьбоносной.
Это всегда было и будет торжественным гимном в их Книге жизни, и тем праздничным титлом каждой страница их нового дня.
- Милый! - Засветились улыбкой губы Фотины. - Спасибо, Лёнечка! Это так неожиданно и потрясающе! – прошептала она. - Эти воспоминания в стихах – самый дорогой подарок, о котором я не могла даже догадываться... Возвращайся скорей, я буду ждать тебя, любимый...

Конец повести.
03.11.2012г.