«Меняются времена, и мы меняемся вместе с ними…» - говорили древние римляне, и нам только и остаётся, что с ними согласиться.
В последнее время в нашем Академическом театре оперы и балета появилось множество новых, и я бы даже сказал, довольно-таки загадочных должностей.
- Кем-кем ты говоришь, работает у нас эта особа? – спросил меня однажды третий контрабас Жора Понедельник, - он всегда стоит позади меня в оркестровой яме, во время спектакля или репетиции, - когда я поздоровался с одной миловидной дамочкой, выходящей в изящном переднике и с подносом из дверей пиццерии для сотрудников.
- Мерчендайзером! – блеснув эрудицией, и подняв указательный палец, со значением повторил я.
- Без поллитры и не выговоришь?! – удивился Жора, - А на вид обычная симпатичная буфетчица…
Но потом заведующий оркестром Манфред Адамович Воскобойников нам объяснил, что все эти новые, и на первый взгляд, загадочные должности, придуманы нам, артистам, в помощь, для лучшей, так сказать, организации оперно-балетного и музыкально-симфонического искусства, а так же для бесперебойной работы всей оперной канцелярии!
А я вспомнил один знаковый эпизод, случившийся в нашем театре уже в новейшие времена, и после продолжительной встречи нового года.
Альбина Сорока - дистрибьютор Бутафорского цеха, утром 10 января обнаруживает перед служебным входом беспризорный портфель. С двумя медными застёжками, плоский, но довольно увесистый, изрядно потрёпанный и крайне подозрительный.
И, главное, а это самое неприятное, внутри портфеля что-то тикает…
Сорока первым делом рассказывает об этом своему приятелю - промоутеру сценического оркестра («банды») Ване Бобырю, заглянувшему к ней в кабинет с целью пойти на чёрную лестницу перекурить.
Ваня, в основном, ещё плохо соображает, и тяжко вздыхает, прикладывая, то и дело, свободную от курения пятерню к левой половине грудной клетки, однако просит у Альбины, в ознаменование женского человеколюбия и продолжительной взаимной симпатии, в долг три сотни.
Покурив с Бобырём на чёрной лестнице, и вспомнив о неприятной находке, Альбина идёт доложить о ней супервайзеру оперной канцелярии Людмиле Невзгляд, которая произносит единственную фразу: «Етит твою мать!» бежит к генеральному менеджеру театра, но по дороге вспоминает, что менеджер на Карибах, и будет там, вероятно, ещё неделю. Невзгляд в недоумении.
Тогда дистрибьютор Альбина Сорока вспоминает, что в театр уже прибыл девелопер чрезвычайной ситуации товарищ Даргомыжский. Тот, что далёкий потомок, как считается, известного композитора, автора оперы «Русалка». Она его видела двадцать минут назад поднимающимся по парадной лестнице.
Девелопер Даргомыжский, слава богу, уже на месте. И это, не смотря на очень почтенный возраст, и сопутствующие возрасту различные недомогания.
Даргомыжский последовательно и внимательно выслушивает: сначала супервайзера Невзгляд, а затем уже и дистрибьютора Сороку, которая не замужем, и всегда знает всё лучше всех, и уверена, что это – бомба.
- Да вы хоть у Вани Бобыря спросите, он в армии сапёром служил!
Однако промоутер банды Бобырь куда-то пропал.
«Вот, леший, поправляться побежал!» - догадывается Сорока, одолжившая, куда уж было деваться, Бобырю три сотни.
После этого девелопер Даргомыжский лично отправляется осматривать подозрительный портфель.
- Я не слышу тиканья, - говорит Даргомыжский, приблизив ухо к портфелю, - Может быть, вам это показалось?
- Ещё бы он слышал?! – возмущаются сотрудники, - Тикает так, что на улице люди оборачиваются!
- Я не слышу никакого тиканья… - повторяет девелопер.
- Да у него за спиной парад трубачей будет играть, он и то не услышит!
- Потеря самообладания в чрезвычайной ситуации – самая опасная вещь! – кипятится уже Даргомыжский, - При массовых поражениях населения психические расстройства только усиливают действия поражающих факторов!
- Ну, давайте будем уже что-то решать, Захарий Захарьевич, а не умничать, в конце-то концов, – торопит девелопера супервайзер Невзгляд, - С минуты на минуту на утреннюю репетицию явится вся труппа, и что тогда нам прикажете делать?!
Подумав с полчаса, девелопер Даргомыжский принимает решение, что необходимо сообщить о находке куда следует, в Большой дом, и эвакуирует всех, естественно уже пришедших на утреннюю репетицию музыкантов, хоровиков, балетных и прочих сотрудников миманса на тротуар, прямо под окна учреждения.
На улице, всего-то ничего, минус 30… театральный народ потихоньку матерится, трёт замёрзшие носы и уши, подпрыгивает на месте, но никуда не расходится. Интересно же узнать, куда обломки всей оперной канцелярии полетят: в сторону, или вверх?..
Девелопер Даргомыжский понимает, что наступил момент истины, вот только дозвониться до нужной инстанции никак не удаётся. Наконец на другом конце провода снимают трубку.
- Алло! Алло! Докладывает девелопер по чрезвычайной ситуации Академического оперного театра Даргомыжский! Дар-го-мыж-ский! Повторяю по буквам: Дмитрий, Александр, Роберт, Георгий, Олег, Михаил… Вы слышите меня? Даргомыжский! У нас чрезвычайная ситуация… как это, куда я звоню? Естественно, в комитет по… я вас не понял…куда идти? Ах, это не комитет, а банно-прачечный комбинат…
- Да давай ты уже быстрей, Захарий Захарьевич! – торопит его Невзгляд, - Люди на улице вымерзли уже все. Того и гляди, взорвёмся здесь на хрен!
- Не суетитесь под клиентом, Людмила Петровна, - ворчит Даргомыжский, – Спешка необходима лишь при ловле блох…
- Тьфу ты, мерин старый, прости господи!
Захарий Захарьевич щурит катарактные глаза, шевелит губами и дрожащим пальцем вновь набирает номер.
- 385-35-35… алло, алло! Говорит девелопер по чрезвычайной ситуа… опять не туда попал? Ах, попал… ну, слава богу! Моя фамилия Даргомыжский! Повторяю по буквам: Дарья, Анастасия, Регина, Генриетта, Оксана… уже выехали? Кто доложил? Ах… девелоп… дистрибьют… твою… Сорока Альбина Георгиевна? Так вот: в нашей организации - чрезвычайная ситуация!
- Да говори ты быстрее!
- Не суетитесь под клиентом, Людмила Петровна!
- Тоже мне, «клиэнт»?!
- К нам выехало спецподразделение разминирования и группа психологической поддержки…
- Я надеюсь, не из банно-прачечного комбината?! – кричит на ходу Невзгляд и в одном брючном костюме и пончо пастельных тонов бежит встречать сапёров.
- Шубу-то надень, Петровна! – кричит ей вдогонку дистрибьютор Сорока, - Примёрзнешь ведь к стене, а нам и не отодрать?!
- Некогда! – отмахивается Невзгляд и выбегает на мороз.
Однако на улице никого нет, потому что сапёры ещё не приехали, зато актёры, естественно, разбежались по зимним квартирам. Проковыляв, цокая разъезжающимися по льду шпильками, с десяток шагов по тротуару, супервайзер Невзгляд едва не падает от дикого холода в обморок. Спасибо, кто-то из артистов затаскивает её в ближайшую кофейню, а то бы всё, как в стужу воробей, клювом в асфальт и лапки в сторону.
В кофейне многолюдно, а главное тепло. Пахнет капучино, коньяком и, как ни странно, валерьянкой.
- Э-э, э-э! – беря чашку кофе с лимоном, говорит Невзгляд, замечая, как некоторые музыканты и хоровики чокаются плоскими рюмками, - Вы у меня там не очень-то!
- Да мы, Людмила Петровна, по чуть-чуть, а то уж больно мороз лютует, - весёлой скороговоркой отвечают те.
- Вижу я, как вы по «чуть-чуть»…
- А может быть это в последний раз? Да и как ещё с радиацией бороться?
Давайте с нами по маленькой, госпожа супер-маузер… - заплетающимся языком произносит промоутер банды Ваня Бобырь. Затем поворачивается к музыкантам, и декламирует громким шёпотом:
«Донна Роза в новом пончо, на гнедого взгромоздясь, объезжая как-то ранчо, уронила пончо в грязь!»
Невзгляд в ответ лишь беззлобно матерится, но в этот момент прибывает
группа разминирования. Крепкие парни в бронежилетах поднимаются на третий этаж, находят подозрительный портфель и некоторое время изучают на расстоянии. Затем уверенными движениями открывают и обнаруживают: журнал «спидинфо», пару серых вигониевых носков, скукожившиеся яблочко, мандарин и лимончик, мощный стальной будильник фабрики «Заря», и гранёный стакан с выгравированной трогательной надписью: «Лейтенанту запаса Ивасику Бобырю от боевых подруг. 23. 02. 83г.»
- Всё могу понять, – возмущалась потом супервайзер Невзгляд, - Вот только никогда я не пойму, как же это можно так надраться, что свой собственный портфель не опознать и заварить такую кашу?!
- А это и не мой портфель, - оправдывался потом промоутер банды Бобырь, - И будильник, и журнал – не мои!
- А чьи же?!
- Не знаю, дед Мороз кому-нибудь подарил… втихаря…
- А стакан? Стакан ведь точно твой!
- Стакан тоже – не мой. Мало ли у нас в стране... бобырей…лейтенантов запаса?
- Такой, как ты, уж точно, в единственном экземпляре!
- Рали…рали…ралитентный…
- Да не переживай ты так, Петровна, - утешала её потом Альбина Сорока, - После новогодних праздников и не такое бывает.
Когда завершились все хэллоуины по поводу уже Дня 8 марта, уполномоченный девелопер чрезвычайной ситуации Захарий Захарьевич Даргомыжский провёл крупномасштабные учения всего Академического оперного театра, включавшие в себя как теоретическую, так и практическую части. А именно: ответы на вопросы по билетам, действия артистов по команде «вспышка слева, вспышка справа», наложение шины Крамера на стройную балетную ножку, пускание газов и обёртывание в простыню всех испытуемых без исключения.
Кое-кто умудрился обернуться в простыню парами, и шину отвязывал уже не спеша, в интимной обстановке в виду того, что был скрыт от посторонних глаз, - в театре, к тому же, ещё и внезапно погас свет.
А вот на промоутера банды Ваню Бобыря, к которому прилепилась теперь кличка «лейтенант запаса», надели противогаз, заковали его в гипс и оставили в таком виде в инвалидной коляске на улице в течение трёх часов. Да он и не переживал, потому что перед этим милосердная дистрибьютор Альбина Сорока незаметно сунула ему под гипс фляжку с коньяком. Плюс ко всему, сердобольные прохожие ещё и деньжат подбросили: «Ишь, бедненький!» И все дела.