Дебют в кулуарах. Глава I

Серия романов Игоря Носовского "ГЕОРГИЕВСКИЙ КООПЕРАВТИВЪ"
КНИГА 1. ДЕБЮТ В КУЛУАРАХ.




Вступление

Российская Империя, Санкт-Петербург 1810 год
Необычайный своей дождливостью, даже для Петербурга, день ознаменовался появлением в Зимнем дворце весьма известного в определенных кругах светила русской армии. Персонажа этого без преувеличения можно назвать гордостью того, что в старые времена именовали не иначе как военным ремеслом. Павел Александрович Строганов, а персонажем этим был именно бригадный начальник первой гренадерской дивизии, будущий генерал-адъютант, боевой офицер, принимающий участие в русско-турецкой войне, совершенно уверенно, впрочем, как и всегда, двигался по расписным коридорам здания, которое уже давным-давно получило статус сердца русской политики. Шел он, гордо подняв подбородок вверх, расправив могучую грудь, увешанную всевозможными наградами и безупречно чеканя каблуками. Эхо его шагов быстро разносилось по коридорам и чиновники, не в силах сдержать любопытство, выглядывали из своих кабинетов, чтобы рассмотреть человека, которому принадлежит столь уверенная походка. Обленившиеся государственные служащие, из года в год наращивающие на боках жир, жадно, а быть может с завистью, разглядывали на мундире Строганова новые награды, коими и так в изобилии была усыпана его грудь. Павел Александрович был редким гостем в этих местах, ибо большой политики он сторонился. Однако каждая собака в Зимнем дворце знала – ежели перспективный офицер посетил обитель законотворчества Российской Империи, а ровно само сердце просветленного и окрепшего государственного механизма, значится, этот самый офицер наведался не к кому бы то ни было, а к самому Государственному секретарю – господину Михайло Михайловичу Сперанскому. Сам же офицер не обращал на нагло глазеющих чиновников никакого внимания – он лишь кротко кивал попадающимся любопытствующим и продолжал свой путь к кабинету второго человека в Российской Империи. Безусловно, появление Строганова в стенах Зимнего дворца вызовет массу сплетен и слухов, которые еще долго будут блуждать с этажа на этаж, подвергаться всевозможным метаморфозам и переиначиваниям, и в конечном итоге все эти слухи перерастут в нечто грязное и нелепое, и как это обыкновенно бывает, весьма далекое от действительности.
Офицер, все же, сумев избежать дотошных расспросов и неуместных бахвальств, достиг нужной ему двери (в кабинете этом ему, конечно, доводилось бывать не один раз) и постучал особым способом. Помощник Государственного секретаря Российской Империи, а человек, занимающий столь высокое положение в такой могущественной державе, никак не может обходиться без помощника, поздоровался с Павлом Александровичем и пропустил его в кабинет к своему начальнику. Единственный вопрос, который был задан офицеру, прозвучал примерно следующим образом:
- Как обстоят дела на фронте, Павел Александрович?
Строганов лишь улыбнулся.
- Предвижу, что ваш патрон задаст мне с дюжину подобных вопросов. Прошу вас, разузнайте все подробности у него и не держите на меня зла за столь несвойственное мне поведение. Я прибыл сюда по просьбе Михайло Михайловича и должен отбыть вот уже через четверть часа.
Помощник кивнул со всем пониманием, а офицер проследовал в кабинет к Государственному секретарю.
- Ах, вот и вы! – довольно тихо, но весьма внятно проговорил Сперанский, как только Строганов появился на пороге. – Я ждал вас, уважаемый Павел Александрович. Вы, как всегда, вовремя. Как же порой не хватает гражданским людям армейской дисциплины.
Дорогой гость застал Государственного секретаря за работой – тот что-то усердно писал, успевая только смокнуть перо в чернильнице, да утирать проступающий на лысине пот шелковым платком. Впрочем, Строганов ничуть не удивился – Сперанский дышал вместе с государством и за время пребывания на службе стал с этим государством единым целым.
- Рад видеть вас в добром здравии, - отвесив поклон, сказал Павел Александрович. –Погода нынче совершенно безобразничает. Всем хорош град Петров, да вот только одна напасть.
- О, как вы правы. Я даже порой скучаю по Черкутино, когда смотрю в окно и вижу проделки, которые стихия нам устраивает довольно часто. В остальном же Санкт-Петербург – лучший город на земле, вы не находите?
- Разве, что только после Парижа, - подметил Строганов и оба звучно расхохотались.
Шутливая обстановка быстро сменилась рабочим настроением, потому как сам Сперанский отчетливо понимал, что офицер прибыл в Петербург исключительно по его личному приглашению и временем для светских бесед не располагает.
- Скажите, вы подумали над предложением, которое я изложил в последнем письме?
- Думаю над ним непрерывно, - посерьезнев вмиг, ответил Павел Александрович. – Но поймите сами, Михаил Михайлович, сейчас война и мы наступаем. Я не могу все бросить и прибыть в ваше распоряжение, как бы мне не хотелось. Мы уже больше года обсуждаем вопрос о создании клуба и теперь, когда мы подошли к кульминации и необходимо принимать решение, я не могу дать вам ответ. Не подумайте, что я пекусь о карьере – для меня война – роднее матери.
- Значит, мне стоит задуматься о том, что необходимо подыскивать другого человека на место в совете председателей?
- Вы возлагаете на меня слишком большие надежды, Михаил Михайлович. Пока я бьюсь с проклятым башибузуком, пока мои солдаты гибнут и пока Россия не одержала безоговорочной победы в этой войне, на меня не стоит рассчитывать, ибо мое место на фронте, а не в кабинете и по-другому быть не может.
- Именно поэтому я сделал это предложение вам, уважаемый Павел Александрович! В нашей связке не хватает только вас и я принял решение, что вопросами, о которых мы беседовали ранее, будите заниматься вы и только вы. Добейте турка и возвращайтесь с победой. Вас ждет вся Россия. Вас ждут наши люди, вас жду я и даже сам император.
Сперанский бросил взгляд на грозный лик Александра I, освещавшего кабинет Государственного секретаря.
- Император тоже в клубе? – удивленно спросил Строганов.
- Что вы, что вы! Он ничего не знает, а ежели и случится так, что ему станет известно о том, что мы задумали – с этим позором я жить не смогу.
- Перестаньте, умоляю. Вы собрали вокруг себя надежных и верных людей. Неужели вы сомневаетесь хоть в ком-то из них?
- Сомнений быть не может. Слишком уж долго мы к этому шли.
Строганов натянул белоснежные перчатки, давая понять, что время, отведенное ему на встречу с Михаилом Михайловичем, подходит к концу. Сперанский не заставил себя ждать.
- Мы ждем вас и молимся за вас. Возвращайтесь и помните, что никто не займет ваше место. Бог с вами.
- Бог нас не оставит.
Строганов низко поклонился и покинул кабинет.


Превратности студенчества

Российская Федерация, Москва, 2012 год
Оставим на время великих и на миг перенесемся в наши дни к совершенно обычным людям с абсолютно обычными проблемами и делами. Наш взор совершенно случайно, а может и вовсе не случайно упал на студента третьего курса по имени Юрий, по Фамилии Осокин, да отчеству Евгеньевич. Что тут описывать? Юра был типичным представителем современного студенческого сообщества. Изучал он юридические дисциплины без особого рвения, потому что учиться на юриста для него было в тягость – не отвеченным оставался вопрос: «Зачем было поступать на юрфак, платить за обучение, давать взятки на сессии, если обучение это тебе ни в коей мере полезным не будет?». Этим вопросом, не скроем, задается, по меньшей мере, добрая половина уважаемых студиозов. Осокин Юрий этим вопросом задавался только первые два курса, да и то, как говорится, «для галочки». Жаловаться на жизнь на месте молодого Осокина было бы оскорбительно по отношению к остальным студентам. Не испытывая материальных затруднений, он испытывал затруднения в виде похмельного синдрома практически каждое утро. Тот алкогольный марафон, который студенты устраивали с пятницы по понедельник, не каждому бывалому пьянчуге по силу вынести. Но для Юры такой график уже давно вошел в привычку – деньги он получал от родителей каждую неделю и поэтому обыденные студенческие проблемы с материальными затруднениями, никогда его не касались. Родители Юрия, естественно, души в своем чаде не чаяли и предрекали ему карьеру следователя, ну а может быть, даже адвоката. На такую точку зрения Юра имел две своих; во-первых, ни о какой карьере студент вовсе не думал, а думал он только о том, что вряд ли когда-нибудь вообще будет думать о какой-либо карьере. А во-вторых, познания Осокина в юридических дисциплинах разительно отличались от результатов, занесенных в зачетную книжку. Дело было в том, что Юрий вообще редко посещал занятия, отвергая напрочь всяческую системность и действуя по принципу: «захотел – пришел, не захотел – значит, так нужно». По такому же принципу он и общался с преподавателями, каждый раз выказывая им свое пренебрежение, да что там греха таить – таким же образом он поддерживал связь со всеми студентами. Да, друзей у Осокина Юрия не было, зато деловые связи были отлажена просто великолепно. Как и во всех учебных заведениях страны, когда подходило время сессии – начиналось «движение». В этот короткий период Юрий чувствовал себя, словно рыба в воде – он решал вопросы с зачетами, экзаменами и курсовыми, используя любые методы. Если преподавателя можно было подкупить – Осокин использовал этот шанс без малейших колебаний. Ну а коли попадался особенно принципиальный светоч науки, Юра приводил в действие свой главный козырь. Этим козырем был сожитель Осокина по комнате, некий Кривой. Но об этом молодом человеке мы непременно расскажем попозже, дабы не нарушать логику последовательности событий.
Покамест позволим себе прикоснуться к одному из эпизодов студенческой жизни Юрия Осокина и осветим момент его биографии, который в дальнейшем сыграет не последнюю роль в судьбе этого молодого человека. Был такой заместитель декана в учебном заведении по фамилии Молотов. Бывший военный, полковник в отставке, не раз награждавшийся всевозможными государственными наградами, участник первой чеченской кампании, а ныне гражданский человек, заместитель декана юридического факультета, ведающий вопросами дисциплины, спортивной подготовки и воспитания. Товарищ Молотов считался в студенческой среде самым суровым руководителем и всегда наводил ужас на студентов одним своим только присутствием. В свои пятьдесят восемь лет Вадим Георгиевич выглядел бодро и подтянуто, причем в любое время суток, будь то ранее утро понедельника или вечер пятницы. Как и подобает настоящему военному, заместитель декана был всегда гладко выбрит, его костюм всегда был идеально выглажен, а туфли вычищены до характерного блеска. Каждое утро полковник начинал с зарядки, два раза в неделю посещал занятия спортзал, а по воскресеньям плавал в университетском бассейне. Алкоголь Молотов пил три раза в год – на свой день рождения, на девятое мая и на новый год и такая жизненная установка шла в разрез с привычным восприятием военных на пенсии, которые употребляли весьма часто. Вадим Георгиевич Молотов был идеальным человеком для командования армией – ни проколов, ни залетов, ни ошибок, ни единого компромата. Карьера полковника обещала быть успешной, но как это не редко бывает с людьми, подобными Вадиму Георгиевичу, траектория его жизни отклонилась от армии и занесла его в гражданский вуз. Как это произошло, никто не знает – Молотов предпочитал не распространяться о своем прошлом, однако, все преподаватели и студенты имели представление о заслугах полковника, который обладал непререкаемым авторитетом в среде и тех и других. После того, как полковник попал под сокращение и был уволен из вооруженных сил, все его мечты о генеральском мундире рухнули, но он не отчаялся, как это обычно бывает со слабыми духом людьми и нашел свое пристанище в стенах одного весьма престижного учебного заведения.
В этот раз взгляд Вадима Георгиевича упал на студента по фамилии Осокин, потому что к ноябрю месяцу, этот молодой человек посетил всего лишь три лекции. Все знали, что если за дело берется полковник, следует ожидать грозы, ведь Молотов, как ценитель своего времени, не будет тратить его на что попало. Вызов в кабинет Юрия мог означать только одно – у студента серьезные проблемы. Наверное, у каждого студента, узнавшего о том, что на разговор его вызывает сам Молотов, затряслись бы поджилки. Но, как мы знаем, всякие правила имеют исключения. Таким исключением был Юрий Осокин, который воспринял новость о приглашении на беседу, не более как увеселительное состязание. Юра подозревал, о чем ему будет говорить полковник, и несколько раз прокручивал сценарий их беседы у себя в голове. Из этого поединка он не собирался выходить проигравшим, а цель таких дерзких намерений была одна – поломать все стереотипы о жесткости Молотова и заработать еще больший авторитет, чем у прославленного полковника.
Юра постучал в дверь кабинета заместителя декана и прошел в довольно просторную комнату с окнами, выходившими на Садовое кольцо. В этом кабинете Юрию не доводилось бывать ранее. Несмотря на отвращение к полковнику, студенту было интересно, как живет этот почти легендарный военный. Весь его интерес лопнул, словно мыльный пузырь, когда Осокин переступил порог кабинета Вадима Георгиевича и разочарованно оглядел его убранство. Условия, в которых работал зам декана, были поистине спартанскими – вдоль стены располагался шкаф с литературой, среди которой Юра успел разглядеть уголовный и уголовно-процессуальный кодексы, трактат Сунь-Дзы «О войне», пара произведений Достоевского и общевоинские уставы. Напротив книжного шкафа был гардероб, в котором из вещей висела лишь только полковничья форма. Далее вдоль стены, на которой виднелся календарь из ФСБ, изображающий Лубянку, были расставлены стулья, на которых обычно усаживают студентов для серьезных разговоров. А у самого окна за своим рабочим столом восседал сам Молотов. Сидел он ровно, прямо держа спину и исподлобья наблюдая, как студент движется к нему, преодолевая шаг за шагом. Вопреки ожиданиям полковника, шаги эти были более чем уверенными, в отличие от шагов многих других студентов, бывавших в этом кабинете. Вадима Георгиевича так близко Юра видел только однажды – на церемонии зачисления студентов на первый курс. Тогда еще не оперившийся абитуриент не отводил глаз от грозного военного. Теперь же Осокин подметил для себя, что полковник с тех пор совсем не изменился. Взгляд Молотова заслуживал уважения даже такого типа людей, к каким принадлежал Юрий – в глазах полковника можно было разглядеть целый спектр переживаний и волнений, через которые проходит человек, побывавший в самых тяжелых ситуациях. Однако взгляд этот не вызывал жалости, а вовсе наоборот – заставлял уважать своей уверенностью. Серые глаза полковника пристально смотрели в глаза Юрию и студент, все же, не удержался от того, чтобы не отвести взгляд. Одно маленькое поражение уже есть. «Ладно», - думал Юрий, - «пускай думает, что на слабака нарвался».
Полковник терпеливо выжидал приветствия, не догадываясь, что Юра пообещал не выдавливать его из себя при любых обстоятельствах. Конечно, Молотов был хмур и мрачен, но не до той степени, чтобы вызывать одним своим видом дрожь в коленях. Юра подметил для себя, что полковник пребывает в отличной форме – высокий, стройный, крепкий. Морщин на лице у Молотова практически не было, и возраст выдавала только пепельная седина – результат участия в боевых действиях и диких внутренних переживаний. Вадим Георгиевич совсем уж как-то недобро оглядел подошедшего студента и тяжело вздохнул – вид у Юрия, конечно, оставлял желать лучшего. Встреча была назначена на девять утра понедельника, а Осокин, как уже упоминалось раньше, занятия посещал крайне редко и уж точно не привык подниматься спозаранку. Добавим, что три предыдущих дня, называемых на западный манер «уикенд», терроризировали печень студента пуще прежнего, и сколько было выпито за этот адский уикенд алкоголя сосчитать никто не в силах. Присовокупим ко всему вышеперечисленному неопрятность Юры по природе и получим внешний вид совершенно не соответствующий понятийным стандартам закостенелого военного. Прическа Осокина была растрепана – где-то волосы прижаты, с другой же стороны и вовсе стоят торчком. На лице студента выступала недельная щетина, и полковник в первую очередь обратил внимание именно на это. Ну, а ко всему прочему скажем, что одежда его была мята и грязна, а на лице все еще проступали признаки совсем недавнего хмельного сна.
- Здравствуй, Юрий, - раздался командирский бас полковника и прозвучал он как-то по-доброму, что ли. Ни тебе злобы в голосе, ни презрения. Возможно, студент и смог расслышать в этом голосе нотки сочувствия, но скорее всего, ему просто показалось. Не готов он бы к тому, чтобы вызывать жалость.
Хотел было поздороваться в ответ, да промолчал. Сдержался и восторжествовал. Мужик. Полковник поджал губы, встал со своего места и подошел к окну, высматривая скопившуюся на кольце пробку. Так он стоял минуты три от силы, затем резко обернулся, направился к кофемашине и быстро заварил свежего напитка – черного, душистого, как раз такого, как любит Юра. Молотов поднес чашку и протянул ее студенту, а тот лишь вопросительно на него глянул.
- Бери, угощайся. Вижу, что тебе сейчас именно это нужно.
И здесь Юрий едва сдержался – как он мечтал о глотке свежезаваренного кофе. Голова раскалывалась, тело ныло, а мозг говорил, что противиться нет смысла. Но Юра отверг и это предложение, отодвинув руку Вадима Георгиевича и отвернувшись в сторону окна.
- Что ж, - вздохнул полковник, - пусть будет так. Скажи, чего ты добиваешься?
- Вы позвали меня для того, чтобы пить кофе? – спросил в ответ Юрий.
- Конечно, нет. Твой внешний вид вызывает лишь сочувствие, не больше. Я подумал, что чашка крепкого кофе облегчила бы твои страдания.
- Может, вы хотите побеседовать на отвлеченные философские темы?
- И снова нет.
- Тогда давайте говорить по существу, и я пойду по своим делам. К чему развозить?
- Я считаю, что безнадежных случаев не бывает, - совершенно спокойно сказал Молотов. – И твой случай поддается лечению.
- Вы намекаете на то, что я болен?
- Зачем же мне намекать, если так оно и есть? Ты болен алкоголизмом и последствия этой болезни уже сказываются. К тому же, ты недисциплинирован, асоциален и необразован для студента третьего курса.
- Вам показать мою зачетку?
- Я все сам видел, Юрий. Знания у тебя в голове сильно рознятся с результатами в твоей зачетной книжке. Была бы моя воля, я бы избавился от всех коррумпированных преподавателей в один миг. Ни для кого не секрет, как некоторые студенты закрывают сессию, даже для руководителей.
- Раз уж вы такой правильный, займитесь этими преподавателями, - пожал плечами студент.
- Кто же работать тогда будет? Или им на десять тысяч жить? Несмотря на взятки и прочую грязь, эти самые преподаватели – настоящие профессионалы. Проблема не в них, и не в тебе. Проблема в больном обществе. Но вернемся к нашей беседе. У тебя самая низкая посещаемость на факультете и я решил поднимать вопрос о твоем отчислении.
- Разве деканат не устраивает моя успеваемость?
- Помимо оценок, которые можно купить, существует дисциплина. Послужишь в армии, наберешься жизненного опыта. Там тебя Родину любить научат, там настоящих друзей обретешь.
- Я не годен к службе, - равнодушно ответил студент.
- Знаешь, Юра, ты уникальный человек. За несколько лет работы в гражданском вузе, я так и смог стать гражданским человеком. Наверное, я навсегда останусь «пробитым воякой», ведь для меня так жить легче и на мир смотреть так тоже легче. Но я научился общаться со студентами и успел изучить современного молодого человека. Всегда, слышишь, всегда я даю студентам три шанса. Первый шанс дается для того, чтобы студент осознал, что он делает не так. Ведь молодые люди не всегда понимают, что живут неправильно – для них в тех или иных поступках и поведении нет ничего дурного. Понимание своей неправоты – доступно только сильным людям и не каждый готов взяться за первый шанс. Второй шанс дается студенту для того, чтобы он мог исправить сделанные ошибки. Я согласен, что необходимо жить будущим, а не прошлым, ведь прежнего не вернуть, а ошибки – это лишь хороший опыт для дальнейшей жизни. Наконец, третий шанс дается для построения своего будущего, как в рамках нашего университета, так и за его пределами. Студент должен четко понимать, для чего ему все это нужно и видеть себя на каком-то месте, чтобы быть полезным для своей страны.
- Оставьте ваши шансы себе, - раздраженно выпалил Юрий. – С таким подходом вам бы жить в СССР. Сейчас уже нет того государства, в котором люди живут ради страны. Сейчас каждый сам за себя, такие уж времена.
Вадим Георгиевич лишь вздохнул, но спорить не стал.
- Ты выбрал неверную позицию и сейчас идешь по лживому пути, который ни к чему хорошему не приведет. Поверь мне, как бывшему военному и просто более опытному человеку. Сейчас я даю тебе первый шанс и даю его исключительно по личному усмотрению. Думай головой, исправляйся. Поверь, ты потом спасибо скажешь. Я ведь не для себя стараюсь.
- Ага, - буркнул Юра, - все вы стараетесь.
На этом разговор между заместителем декана юридического факультета и студентом третьего курса был окончен. Юрий покидал кабинет Молотова с чувством гордости. Он – студент смог одолеть в противостоянии самого жесткого человека на факультете. И ни какой этот Молотов не страшный, а совершенно обычный препод – ну да, быть может в каких-то моментах принципиальный, где-то слишком правильный, но, в общем и целом – очередной неудачник. Подумал Юра об отчислении, и на душе поначалу стало как-то тревожно, но потом он пораскинул мозгами и решил – не выгнали сейчас, не выгонят и потом. Кишка у них тонка.
Добравшись до общежития, студент завалился спать, даже не успев снять одежду. Проснулся Юра оттого, что кто-то его сильно тряс, теребя за плечи без остановки. Перед глазами постепенно проявлялось лицо соседа по комнате, Женьки Кощея – худощавое, с впавшими щеками и болезненно бледным оттенком. В отличие от одногрупников Кощей так и не начал бриться, отращивая под носом усы, что часто становилось причиной для насмешек, к тому же огромные очки с толстыми линзами серьезно усугубляли и без того несуразный внешний вид лучшего студента факультета. Наверное, в каждой группе бывает такой уникум как Кощей – в жизни его интересовала только учеба. Он набрал максимальное количество баллов для поступления в вуз и сумел вырваться из родного Курска в Москву, что расценивал как переломный период в своей жизни. Домой, в Курск Женя ездил раз в год – на летние каникулы. Остальное время он полностью посвящал учебе – учил, читал, делал за всех курсовые работы. Раз в неделю Кощей выходил на улицу, чтобы сделать покупки на следующие семь дней. Друзей у Жени не было – он просто не нуждался в общении, стараясь как можно дольше пробыть в одиночестве. Конечно, не о какой девушке речь идти просто не мола. Отличник не пользовался мобильным телефоном и компьютером, предпочитая оформлять все документы вручную. Когда в выходной день Юрий возвращался домой под утро, Кощей сидел за книжками. Когда Осокин просыпался в обед, чтобы покушать, Кощей сидел за книжками. И даже, когда Юрий вставал ночью в туалет, Кощей все также сидел за книжками. Он вообще спал? Юрий, по крайней мере, ответит на этот вопрос с трудом.
Кличка Кощей прилипла к Жене с первого курса – Женя и в правду был похож на героя русских народных сказок – худой, немного сутулый, нос с горбинкой, бледный и болезненный. Он особенно не думал по поводу своего внешнего вида, меняя гардероб только, когда вещь совсем прохудится. Его шкаф для одежды в основном занимали книги, которых с каждым годом становилось все больше. До поступления в университет Кощей не пробовал алкоголь, но как часто бывает, уже к третьему курсу он пристрастился к пиву и был на грани того, чтобы получить церроз печени.
На третьем курсе Кощей возглавил профсоюз студентов юридического факультета и отнесся к возложенной на него миссии с полной ответственностью. Мечтал Женя о том, что когда-то станет профессором и будет преподавать студентам науки по своему собственному сценарию.
Своими мыслями Кощей делился редко, однако, он не скрывал, что презирает современную систему образования и тех учителей, которые работает по шаблону. Все экзамены Женя сдавал досрочно и делал он это для того, чтобы взяться за учебники следующего семестра. Таким образом Кощей знал всю учебную программу наперед и это позволяло ему заниматься его любимым после чтения занятием – спорить с преподавателями. Если у Жени появлялась хоть малейшая возможность зацепиться за сказанное преподавателем на лекции или же практическом занятии, он непременно возможность эту использовал. В таких дуэлях он практически всегда выходил победителям, и лишь в редких случаях ему приходилось отступать. Такие недоразумения служили ему опытом в будущих противостояниях. К третьему курсу Кощей стал легендой среди преподавателей и некоторые даже его побаивались, стараясь не связываться. Но сам Кощей теперь был более снисходителен, предпочитая полемики чтению книг прямо на занятиях. Все равно информация, исходившая от преподавателей на занятиях, не несла в себе ничего нового.
Конечно, студенты не любили Женю и всячески старались его задеть всевозможными оскорблениями или даже физическими издевками. Такие как Кощей не могут за себя постоять, не обладая достаточным физическим ресурсом. Но на то он и отличник – недостаток мускул восполнял избыток ума. Кощей смог обзавестись протектором в виде Юры Осокина, который с большим удовольствием защищал своего соседа, а то делал за него домашнее задание, курсовые и помогал ему справляться с экзаменами и зачетами. Отношения эти нельзя было назвать дружбой – только бизнес, ничего личного.
- Чего тебе? – Юра оттолкнул Кощея и встряхнул головой.
В глазах все двоилось, да и голова гудела, не давая покоя, но даже будучи рассеянным и еще не совсем проснувшимся, Осокин углядел на лице Кощея огромный синяк под левым глазом.
- Кто?
- Игорь, - ответил Кощей.
- Какой Игорь?
- Смирнов, с пятого курса.
- Ты что с головой поссорился, заучка? Как тебя угораздило связаться с ним?
- Это было в перерыве между занятиями, - спокойно проговорил Женя. – Я читал постановление Пленума Верховного суда, никого, естественно, не трогал. Сначала мимо прошли дружки Игорь и обсмотрели меня с ног до головы, а потом появился и он сам.
- И что?
- Что, что… Задел меня плечом, а потом без лишних разговоров двинул мне прямо в глаз. Сказал, чтобы больше на пути его не появлялся, иначе шкуру с меня снимет.
- Ясно, - Юра почесал затылок и присел на край кровати. – От меня-то ты чего ждешь?
- Как это чего? – возмутился Кощей. – Скоро сессия и я не сомневаюсь, что ты будешь ждать чего-то от меня.
- Ладно, - махнул рукой Осокин. – Иди, я разберусь.
Юрий умыл лицо, переоделся и отправился на третий этаж, где квартировались пятикурсники. Конечно, он не торопился, тщательно обдумывая произошедшее и оттягивая момент встречи с Игорем Смирновым. Казалось бы, зачем это местному спортсмену трогать, да еще в такой дерзкой форме, заучку Кощея? Ответ на этот, как показалось поначалу Юре, бессмысленный вопрос всплыл, когда студент уже почти достиг комнаты, где жил Игорь. Конечно, Смирнов раз в три дня бил кого ни будь из-за девушек, но эта причина была отметена сразу – Кощея никогда не видели с девушкой. Женя всегда тише воды, ниже травы и такой поступок Юра мог объяснить лишь так: все знали, что Кощея защищает Юрий Осокин. Знал это и Игорь. Вполне вероятно, что вопросы у этого молодого человека возникли вовсе не к Жене, а к самому Юре, ведь не трудно догадаться, что Осокин это так не оставит. Такой расклад весьма печалил Юру, ведь ссорить с таким человеком, как Игорь, ему вовсе не хотелось. Путем запутанных умозаключений и долгих стратегических размышлений, Осокин решил, что лучшим путем разрешения потенциального конфликта будет дипломатический разговор по душам.
Не успел Юра постучать в дверь, она тут же отварилась, как будто его уже давно ждали. Перед студентом образовался неописуемых размеров верзила по фамилии Смирнов. Черная майка с надписью «Кто, если не ты» обтягивала стальные мышцы. Уши и нос у Игоря были переломаны – результат многолетних тренировок вольной борьбой. Кулаки, как заметил Юра, тоже были сбиты – последний год Смирнов активно занимался смешанными единоборствами. Во взгляде Игоря читалась насмешка – не более, ведь мозгов у этого студента было не больше, чем у страуса. Учился Игорь из рук вон плохо, однако, ввиду его спортивных достижений и влиятельных родителей, руководство факультета всегда закрывало глаза на неудачи в учебном процессе.
- Пойми меня правильно, - начал говорить Юра, - я не хочу конфликтов, но ты знаешь, что мой сосед по комнате – Кощей, абсолютно безобидное существо, которое даже мухи не обидит. Он никому не делал зла и живет себе тихо, да книжки читает.
Игорь отсутствующе глядел на Юру, давая понять, что разговор с первых минут сложился по иному сценарию, нежели он нарисовал у себя в голове.
- Я лишь хотел уточнить у тебя, что стало причиной избиения моего соседа? – уверенно и даже в каких-то местах дерзко сказал Юра.
- Ты? У меня? – действительно удивленно проговорил Игорь. – А ну-ка вали отсюда, пока ребра не переломал. Ты что, заморыш, совсем страх потерял? Ты куда пришел вообще?
- Я уйду, - сглотнув, ответил Юра и почувствовал, как к горлу подступает ком, - но сначала я хотел бы разобраться в неприятной ситуации, - и сам опешил от того, что сказал.
- Я тебе сейчас так разберусь, что забудешь, как мать родную звать! – разозлился Игорь, явно провоцируя Юрия на конфликт.
Что ж, раз в современном мире дипломатия уступает своей результативностью банальным силовым методам, придется пользоваться проверенными варварскими способами. Так думал Юра, сжимая в кармане кастет, подаренный ему отцом. Этот кастет он сжимал еще с самого начала разговора, надеясь на мирный его исход. Осокин медленно выдохнул, вытащил руку из кармана, замахнулся, как следует, и нанес хлесткий удар прямо в челюсть Игорю. Щелчок и ноги Смирнова оказались на уровне головы Юры – это был великолепный удар, за которым последовал глубокий нокаут. Игорь попытался подняться на ноги, но ему не удалось этого сделать, и он рухнул на пол с грацией слона.
Юре подумалось, что он сделал правильный выбор – иначе на месте Смирнова мог бы быть он. Кто знает, насколько сильно может ударить этот носорог? После таких ударов не поднимаются. Вот такая получилась дипломатия.
Пока здоровяк не пришел в себя, Юра решил ретироваться. Он покинул общежитие и отправился в небольшую аллейку неподалеку, где они с товарищами частенько пили пиво. Как только верзила очухается, он сам и его банда «поломанных ушей» возьмутся за поиски студента и теперь предстояло решить, что делать. Конечно, сперва было бы необходимо предупредить Кощея, о том, что он может пострадать в первую очередь, но как упоминалось раньше, мобильного телефона Женя не имел, а значит и проблемы это был его. Оставалось надеяться, что Игорь не будет проверять на деле насколько бессмертный этот Кощей.
Только теперь, отвлеченный мыслями о происшедшем, Юрий осознал, что вот уже полчаса сидит под проливным дождем. Поздняя осень в Москве вступила в свои права и поливала столицу почти каждый день. На соседней лавке сидели молодой человек с девушкой и безнравственно целовались. Вот кому действительно дождь не помеха, казалось, они даже его не замечают. Неподалеку гуляла пожилая женщина – она прикрывалась зонтом, а ее лабрадор резвился под дождем, безуспешно гоняясь за ретивыми белками. По лужам прошел человек в шляпе и длинном плаще. Он обернулся и бросил на Юру какой-то грузный взгляд, покачал головой и продолжил свой путь. Только потом Юра понял, что это был Вадим Георгиевич Молотов. На какое-то время ему даже сделалось стыдно, и он себя не узнал – чего это я переживаю, что подумает обо мне этот тип? Пусть катится ко всем чертям – придет, наверное, домой, поставит обувь в линию, повесит плащ в гардероб, уберет сумку угол. Потом поцелует жену и сядет ужинать. Поговорят ни о чем и лягут спать. А завтра все снова повторится… На кой такая жизнь?
Поток спутанных мыслей прервал чей-то хриплый голос.
- Разрешите присесть? – это был старик. Он стоял рядом с Юрой, укрываясь от дождя под зонтом, и не дождавшись разрешения сел на лавку.
Студент оглядел пожилого человека, на вид которому было, наверное, лет восемьдесят. Старик этот был невысокого роста, осанку держал прямо и не пользовался тростью. Волос на голове почти не было – лысину прикрывала клетчатая кепка, которая чудаковато смотрелась на фоне такого же клетчатого костюма тройки. Юра сделал вывод, что старик не бездомный – одет он был пристойно, если не сказать дорого. Замшевые туфли намокли под дождем, промок и блокнот в кожаной обложке, который пожилой человек держал подмышкой. Пока студент осматривал нежданного гостя, старик даже не пошевелился и внимательно наблюдал за действиями Юры.
- Неужели нельзя присесть на свободную лавку? – студент осмотрел аллею – к тому времени все места были свободны.
- Вам не приятная моя компания, молодой человек? – старик улыбнулся, и, не дожидаясь ответа, уселся рядом с Юрой.
- Дело не в том. Мне сейчас нужно побыть одному. Мне не нужна ни ваша компания, ни чья либо другая. Оставьте меня в покое.
Старик как будто не слышал того, что только что сказал студент. Он наслаждался погодой – вдохнул уже успевший стать прохладным воздух и выдохнул клубок пара. Юра с недовольством еще раз оглядел назойливого незнакомца – лицо его хоть и было исписано продолговатыми морщинами, создавался вид, что в душе этот уже совсем не молодой человек, все еще юноша. Густые белые брови наползали на глаза, и Юра не понимал – куда направлен взгляд этого чудаковатого человечка. Наконец, не выдержав той нелепой обстановки, Юра поднял с лавки и пересел на другу – свободную. Однако побыть в одиночестве ему так и не удалось – назойливый старик перебрался вслед за студентом и снова уселся рядом.
- Я не пойму, здесь, что, медом намазано? – высказался Юрий.
- Неужели трудно уделить мне немного вашего времени? Скажите, зачем вы живете, молодой человек?
- Мне не интересна ни ваша компания, ни темы, на которые хотите говорить. Я уже сказал, что хочу побыть в одиночестве. Поймите, я уважаю возраст и все такое, но общаться с вами у меня нет никакого желания.
- Как можно быть таким безразличным ко всему? – будто не слушая, спросил старик. – Давайте начнем с самого начала. Меня зовут Платон Николаевич.
- Я – Юра и я ухожу. До свидания, Платон Николаевич, - Юрий поднялся, и уже было хотел уйти, да вот только вспомнил про разъяренного Игоря Смирнова и про его компанию спортсменов. Возвращаться в общежитие не было никакого желания. Скоротать время в одиночестве, похоже, не получалось и Осокин подумал, что не так уж и плохо, если дать старику высказаться. В конце концов, его можно просто не слушать, думая о чем-то своем.
- Что вы от меня хотите?
- Хочу поделиться свами жизненным опытом.
- Зачем вам это?
- Не спрашивайте. Просто дайте мне рассказать историю своей жизни. Не понравится, просто встанете и уйдете. Я ни к чему вас не обязываю, молодой человек.
Юра сложил руки на груди и внимательно уставился на Платона Николаевича, давая понять, что внимательно его слушает.
Старик начал свой рассказ.





ГЛАВА I
Об авантюрных предприятиях, судьбоносных встречах и перемене жизненных приоритетов

1

СССР, Мурманск, 1961 год
Повествование свое хотелось бы начать с высказывания моего наставника и просто хорошего друга - Владимира. Он говорил, что жизнь начинается вовсе не тогда, когда рождаешься. Настоящая жизнь начинается, когда ты осознал, зачем живешь. Именно с этого момента время уходит от тебя настолько быстро, что становится твоим главным врагом. Именно тогда ты начинаешь ценить каждый день, каждый час и даже минуту. Конечно, в этой схватке со временем ты никогда не выйдешь победителем и заведомо знаешь, что тебя ждет в конце. Но дать бой, мне думается, все-таки стоит.
Я хочу рассказать вам историю, которая стала меня началом новой жизни – жизни, которую я посвятил борьбе. Для того, чтобы у вас в голове сложился мой образ, стоит немного сказать о себе. Помните, что я ничего не буду приукрашивать или же наоборот – замалчивать. Верить или нет – это ваше дело.
Итак, в двадцать пять лет я попал в Мурманск. Каково мне было, несчастному одиночке, не знает никто! Как же я себя тогда жалел и как я страдал, увидев впервые место, где мне предстояло жить. Разъясню для понимания, что город Мурманск находится на скалистом побережье Кольского залива в Баренцевом море. Это был один из крупнейших портов в Советском Союзе и жизненно важный транспортный и торговый узел. Минусовая температура в Мурманской области может длиться до восьми месяцев в году, а самым страшным для меня в то время мог быть только холод, который я просто на дух не переносил. В Мурманске преобладали серые и темные тона, которые делали и без того холодный город мрачным и унылым. В ту пору я был уверен, что готов отправиться в любую точку нашей страны, лишь бы убраться подальше из этого ледяного царства. К шестидесятым годам двадцатого века разрушенный войной город полностью восстановили, и, казалось, он должен был стать местом для благоприятной жизни – современным и ярким центром северного региона. Но это было не так – восстановление проходило спешке и приоритет, как это часто бывает, был отдан количественным показателям, вместо качественных. Внешний вид и удобная инфраструктура мало кого волновали. Наверное, невозможно привыкнуть к тому, что Мурманск расположен на холмистой местности и дороги его то поднимаются вверх, то резко уходят вниз, заставляя нервничать даже опытного и прожившего здесь жизнь водителя и пешехода. В этом нет ничего удивительного, ведь это всего лишь плата за то, что город был возведен на сопках.
Вы можете спросить: как же я попал в город, о котором так плохо отзываюсь? Отвечаю, что попал я туда вовсе не по собственной воле. В восемнадцать лет меня призвали в армию, и я отслужил в Севастополе, отдав, так сказать, долг родине и получив незабываемый опыт. В наше время настоящим мужчиной считался не тот, кто сумел откосить от армии, а тот, кто прошел службу. По-другому было нельзя. Да и никто не думал о том, чтобы избежать армии – служить было престижно и, конечно, важно для будущей карьеры. Два года после армии я работал грузчиком в порту Севастополя. Казалось, что все в жизни меня устраивало – заработок был приемлемым, по крайней мере, на жизнь хватало, да и обязанностями я не был обременен. Но однажды настал в жизни момент, когда я понял, что нужно что-то менять. В мире происходило столько интересных процессов, а я лишь наблюдал, как в порт приходят и уходят корабли. В моем маленьком и гармоничном мирке началась революция. Я хотел чего-то большего, нежели просто прожить жизнь и умереть от какой ни будь болезни в семьдесят лет, так ничего и не увидев. Один из товарищей в порту посоветовал меня поступить в техникум и помог с устройством.
С малого возраста я рос сиротой – родители погибли на фронте в сорок третьем. Оба были медиками. Теперь уже я совсем их не помню – у меня осталась лишь одна фотография, сделанная на их свадьбе. Мать в свадебном платье – счастливая, улыбается и машет. Отец – серьезный, как и подобает молодому офицеру. Это вся память о моих родителях, сохранившаяся до сегодняшнего дня.
Инженерный техникум я окончил в двадцать пять лет и был отправлен по распределению на мурманский судостроительный завод Морского флота. Спору нет, не самое лучшее место на карте огромной страны, но, как бы то ни было, я не из тех, кто жалуется на жизнь, к тому же, здоровый интерес к новым городам и перспектива смены наскучившей обстановки придавали мне сил. Мне предоставили комнату в общежитии в Октябрьском районе Мурманска, паек и достойную по тем временам зарплату с повышенным ввиду сурового климата окладом. Такое положение дел поначалу меня вполне устраивало.
Влиться в новый рабочий коллектив мне так и не удалось. В мой первый выход на смену сотрудники завода, с которыми мне предстояло работать, решили, что необходимо «проставиться» и, можно сказать, силой заставили меня сходить в гастроном и купить продовольствие к застолью. С того дня я понял, что каждый, с кем мне приходилось сталкиваться на заводе, жизни своей не видел без водки и ни одно застолье впредь не обходилось без этого напитка. Вообще, здешние люди мне показались странными – я никак не мог найти с ними общих тем для разговоров, да и в целом общение с ними у меня никак не складывалось. Признаться, я и не имел желания общаться с этими бездушными куклами, которые стоят от звонка до звонка у станка, а вечером приходят домой, и напиваются вдрызг. А потом все повторяется снова и снова. Такое положение дел меня не радовало, ведь не для этого я учился и менял что-то в жизни. Уж никак я себя не видел в роли старшего смены, уж никак не к этому я стремился, и уж точно не об этом мечтал.
На заводе я занимал должность младшего инженера, исполнял свои обязанности в соответствии с рабочими инструкциями и распоряжениями и работал посменно, как и остальные рабочие завода. В коллективе, куда я попал было двадцать человек, и руководил всеми нами главный инженер– Арбуз Алексей Валентинович. Несложно догадаться, какую кличку придумали начальнику сотрудники завода. Хоть ударение в его фамилии падало на первый слог, никто, кроме товарища Глухова не называл фамилию Алексея Валентиновича правильно. Арбуз и Глухов, если можно так сказать, были друзьями. Старший инженер Глухов доносил на сотрудников завода Арбузу, а тот в свою очередь выписывал своему товарищу премии каждый квартал. В общем говоря, жизнь кипела и бурлила. Каждое утро Глухов проходил с калькулятором и записной книжкой по рабочим местам и фиксировал производительность труда, настроение в коллективе и отдельно он отмечал тех, кто перевыполняет план. В ряды таких стахановцев я не входил, потому что работу свою не любил. Что значит не любить свою работу? Если бы вы только знали, каково это – открывать утром глаза и понимать, что весь день ты будешь ждать наступления вечера, чтобы отправиться домой. Каждый день ты считаешь часы до окончания смены, а последний час ты даже разбиваешь на минуты. Со временем ты становишься раздражительным и срываешься на тех, кто не делал тебе ничего плохого. Даже не знаю, что может быть хуже, чем работать там, где ты не хочешь. Необходимо четко понимать одну вещь –работа – это большая часть твоего времени и твоей жизни. Работа – это ты сам и то, чему ты себя посвятил. Если тебе не нравится твоя работа – уходи и даже не сомневайся. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на то, что тебе не нравится. Заниматься нужно тем, что тебе по душе и тогда жить стает интересно. Раньше я этого не понимал, исправно выполняя свои обязанности на заводе, получая зарплату и раз в неделю выслушивая неприятные вещи от Арбуза, который вызывал противоречивые чувства ненависти и жалости.
Конечно, по моему рассказу можно сделать вывод, что я был лишь жалким неудачником. Не могу согласиться. Я делал неплохие успехи в спорте – профессионально занимался плаванием во время учебы в техникуме и даже добивался высоких результатов. Скажу, что человек, который за три года смог выполнить разряд кандидата в мастера спорта неудачником быть не может. Однако это мое личное мнение.
В таком режиме я проработал полгода и даже не успел оглянуться, как шесть месяцев моей жизни безвозвратно улетели. Я же продолжал работать на заводе, который так и не стал мне родным.
Был у нас на заводе один неординарный сотрудник – Мишка Кривой. Кривым его стали называть после того, как взбесившийся Арбуз на весь коллектив обозвал его Криворуким. Такая характеристика вызывала смех у всех рабочий, в том числе и у самого Мишки, потому что к своей персоне он всегда относился с иронией. На самом же деле Михаил обладал вполне распространенной фамилией – Кривошеев. Этот Кривой был заядлым путешественником и объездил столько мест в Советском Союзе, что у меня и в голове не укладывалось, когда же он все это успевает. Каждый раз, когда Миша приезжал из очередного путешествия, почти все рабочие завода, кроме Глухова и Арбуза, естественно, собирались вокруг него, чтобы послушать интересные истории. Миша был счастливым обладателем фотоаппарата «Зенит», а коллекция его фотографий превышала полтысячи.
Однажды Кривой принес на работу несколько фотографий, сделанных неделю назад на полуострове Рыбачий, куда он ездил в выходные. На фотографиях этих был запечатлен берег, с которого открывается прекрасный вид на бушующее море. Я долго не понимал, каким образом Мише удалось уловить все могущество стихии, а еще я сначала не верил ему, что эти красивейшие места расположились неподалеку от Мурманска. С первого взгляда на удивительный пейзаж я буквально полюбил это место, даже не побывав там. Кривой еще шутил о том, что он объездил всю Россию, а самые красивые места у нас под носом. Он шутил чаще, чем другие жители Мурманска, и вообще, Миша выделялся из толпы серых и скучных людей. Он любил жизнь, и это было видно по тому, как часто он улыбался.
Именно Михаил Кривошеев стал первым человеком в Мурманске, которого я понимал и к которому меня тянуло. Его секрет был прост - он не стремился быть похожим на других людей. Он вообще всегда делал и говорил то, что ему нравилось, невзирая на чужие мнения. Очень ценное качество, которое люди обычно приобретают в зрелом возрасте.
Как-то раз у нас с Кривым состоялся интересный разговор, который подтолкнул меня к поступкам, которые раньше совершать я бы не решился.
- Последнее время я часто думаю о фотографиях, сделанных на берегу Баренцева моря и до сих пор даюсь диву, как же там красиво, - говорил я.
- Ты можешь даваться диву прямо на берегу, - пожал плечами Миша. – К чему глазеть на фотокарточки, если можно собраться и отправиться туда? Я бы на твоем месте даже не думал.
- Я ведь не знаю, где этот берег находится. Как же я туда попаду? Да и вообще, плохая это идея.
- Да ты что, Платон? – Кривой принялся теребить меня за плечи. – С таким подходом к жизни ты всегда будешь посредственным человечишкой. Решись на поступок и измени свою жизнь. Если ты от фотографии оторваться не можешь, то увидев этот берег, обязательно будешь возвращаться туда не раз. Ты тут уже полгода, а я ни разу не видел, чтобы ты занимался чем ни будь помимо работы на заводе.
- Ты прав. Да, я ленив и, быть может, боюсь.
- Чего ты боишься?
- Скорее всего, неизвестности.
- Тогда готовься.
- К чему?
- В воскресенье мы едем на берег. Вместе. Раз уж ты сам не способен меняться, за твое воспитание возьмусь я. И никаких отговорок – заболел, устал, проспал. Не принимается.
- Как же мы туда попадем?
- Автобус из Мурманска ходит в поселок Зубовка каждое утро. От Зубовки всего полчаса ходьбы до берега, где я сделал эти фотографии.
- Возможно, стоит попробовать.
- Вот это другой разговор, - Кривой хлопнул меня по плечу, явно довольный результатом проведенной беседы. – Возьми с собой карту местности, фонарик, удобную обувь и еду. Мы проведем там целый день.
Всю следующую неделю я готовил себя к поездке на берег, внимая советам Кривого – запасся необходимыми вещами и буквально считал дни до воскресенья. Воскресное утро было пасмурным и хмурым. Когда прозвонил будильник, возвещая о начале дня, я еще сомневался в целесообразности принятого намедни решения и проклинал это платоновское изобретение за мой прерванный сон. Найдя, все же, общий язык с собственной совестью, я отправился на встречу с Кривым, которая была запланирована на остановке, откуда отходит автобус на Зубовку.
Мишка подготовился к предстоящему походу гораздо серьезнее меня – он был одет в военный камуфляж, на поясе у него висел охотничий нож, а за спиной я увидел огромный рюкзак, набитый всевозможными припасами, начиная от термоса с горячим чаем и кончая веревкой и теплым пледом. До остановки поселка Зубовка мы добрались за пару часов, и еще полчаса нам потребовалось, чтобы попасть к тому самому месту, где были сделаны фотографии, которые так запали мне в душу. Описать словами захлестнувшие меня чувства весьма трудно – в тот момент я понял, что больше всего на свете люблю природу. Нашему взору предстал обрывистый берег, резко уходящий вниз, прямо к бушующему морю. Шквалистый ветер разгонял волны и что есть мочи бил их о скалы, а заодно издевался над парящими чайками, кидая их из стороны в сторону. Небо к тому времени окончательно заволокло тяжелыми серыми тучами, и местами даже накрапывал мелкий дождик. Проделки погоды не смогли поубавить Мишиного энтузиазма, тем более что особого выбора у нас не было – следующий автобус в Мурманск ожидался только к вечеру.
Мы устроились на одном из камней, разложив припасы и приготовив все для комфортного времяпрепровождения. Кривой даже умудрился взять с собой большой пляжный зонт, который мы воткнули в сырую землю, спасаясь от дождя. Наверное, причудливое это было зрелище – двое парней сидят на камне под зонтом, любуются бушующим морем, фотографируют пейзажи, обедают и ведут разносторонние беседы. Именно в тот день я понял, что у меня появился первый настоящий друг. Да, он был не такой как все – неказистый, немного рассеянный, да и выглядел он весьма странно. Кривой был довольно высок, несмотря на то, что свой рост он принижал сутулостью. Его рыжие, часто жирные, волосы буклями свисали на глаза, и он постоянно мотал головой, откидывая их назад. К личной гигиене Мишка относился с презрением, но это не мешало ему в нужный момент выглядеть подобающе. Насчет внешнего вида Кривой никогда не переживал – вещи он покупал в универмаге, редко обновляя гардероб и занашивая их до неприличной кондиции. Миша был редким исключением из правил – его внешний вид никак не гармонировал с внутренним миром – самобытным и независимым. Кривой был из разряда людей, которым совершенно безразлично мнение окружающих. Не скажу, что его можно назвать оптимистом – он просто всегда пребывал в хорошем настроении и часто улыбался. И именно эта его черта изрядно раздражала окружающих. Измученные и озлобленные люди, уставшие от жизни, видя, что у кого-то все хорошо, начинают этого кого-то тихо ненавидеть. Они стараются задеть этого человека или оскорбить – просто потому, что им хуже, чем ему. Такова уж человеческая натура в современном социуме – зависть и злоба стали для нас привычным делом. Вот, например – случается у кого-нибудь из знакомых, пусть это будет сосед, что-то хорошее. Ну, допустим, купил он машину. Сразу зарождаются всевозможные толки и обсуждения – наворовал, обманул, прогнулся и т.д. А как только случается несчастье и на душе легче сразу же – знают же, ведь если несчастье придет в их дом, сосед будет также радоваться. Мишка Кривой был исключением из этого печального правила – он шел в разрез с законами, которые годами вырабатывались в обществе и в конечном итоге приобрел массу недоброжелателей, в основном – завистников. Одним своим существованием Кривой подтверждал несовершенство человеческой натуры, являясь раздражителем для большинства людей из цивилизованного общества. Сказать честно, я и сам к нему не всегда хорошо относился и дело тут вовсе не в отталкивающей внешности или отсутствующих манерах. Просто Кривой никогда не жаловался. Я постоянно привык слушать, как люди говорят о проблемах, которыми полна их жизнь: здоровье плохое, денег нет, в семье не все в порядке и т.п. Мишка же никогда не жаловался на жизнь, и я ни разу не слышал от него каких-либо причитаний о трудностях жизни, даже если они у него были. В числе сотрудников, которые всем сердцем не любили Кривого, был и наш начальник – Арбуз. Он все время отрывался на Мишке – кричал на него так, что вены на шее раздувались, урезал зарплату и решал премий. Практически каждый день Арбуз выливал на Мишу ведро с желчью, но каждый раз из кабинета начальника Миша выходил с улыбкой. На мои вопросы о том, почему он всегда такой радостный, Миша всегда отвечал: «А почему мне не веселиться? Я не люблю Арбуза и не скрываю свое отношение к нему. Он – мой враг, а что может быть лучше, когда враг сам уничтожает себя? Каждый день он приближается к инфаркту, орет, нервничает. Если враг наносит себе вред, а мне при этом ничего не нужно делать, я готов выслушивать матерщину в свой адрес».

2

В следующее воскресенье я вновь поехал на берег, только теперь в одиночестве. Кривой каждые выходные играл в волейбол и не мог посещать это место так часто. Я же четко для себя решил, что буду приезжать сюда как можно чаще, ведь один день, проведенный на берегу придает сил и помогает пережить следующую скучную и серую трудовую неделю. Я уютно устроился на полюбившемся мне камне, разложил столик и принялся завтракать. Фигура, которая показалась издалека, сначала меня насторожила. Я отчетливо видел, как кто-то приближался ко мне, но никак не мог представить, кто же будет гулять в таком Богом забытом месте в гордом одиночестве? Неужели нашелся такой же энтузиаст как я, которому не с кем проводить выходные? По мере приближения, фигура становилась все четче, и теперь я уже точно смог разглядеть в ней высокого мужчину лет тридцати. Он был вполне высок и крепок, походка его была достаточно уверенная, и направлялся он прямо ко мне.
- Доброе утро, - поздоровался мужчина. Голос его звучал басисто и мелодично. Я поздоровался в ответ, ища глазами перочинный нож, которым открывал консервы.
- Часто здесь бываете?
- Сегодня второй раз.
- А я вот каждое воскресенье сюда прихожу. Это как наркотик – стоит один раз увидеть и захочется приходить сюда постоянно. Вы понимаете?
Я лишь кивнул. Он в точности описал мои чувства – лаконично и кратко. Я еще раз оглядел этого загадочного незнакомца. Как я уже говорил, он был весьма крепким мужчиной лет тридцати-тридцати трех. У него были мощные широкие скулы, которые удачно гармонировали с резкими чертами лица и высоким лбом. Взгляд уверенный и пронзающий – сразу хочется отвести глаза – долго такого взгляда не выдержишь. От него исходила какая-то жизненная сила – чувствовалось, что человек этот в жизни многое испытал. Он буквально с первых секунд заряжал какой-то энергией, придавал сил и притягивал своей загадочностью и невероятной харизмой.
- Владимир, - протянул руку незнакомец.
- Платон, - я пожал мозолистую ладонь.
- Родители увлекались философией или следовали моде на необычные имена?
- Не знаю. Их давно уже нет. Погибли на войне в сорок третьем.
Владимир лишь мимолетом на меня глянул и продолжил смотреть вдаль, не утруждая себя фразами вроде «Мне жаль» или «Сочувствую».
- Моих тоже нет, - после паузы сказал он. – Отца вообще не знал, мать не так давно умерла.
- Может чаю? – предложил я, не ожидая от себя такой инициативности.
- Почему бы и нет?
Я закурил, и Володя бросил на меня пренебрежительный взгляд, отмахиваясь от густых клубней дыма.
- Бросай эту гадость.
- Легко сказать «бросай». Я не раз пытался уже. Знаете, что сказал Марк Твен по поводу курения?
- Знаю. «Нет ничего легче, чем бросить курить. Я вот уже тридцать раз бросал». Это шутливая цитата в реальной жизни не звучит так смешно. К курящим людям я отношусь как к слабым духом.
- Я курю с армии и действительно много раз пытался бросить.
- Значит, ты слаб духом. Не считаешь?
- Не знаю. Никогда об этом не думал.
- Напрасно. Лично я испытываю уважение к людям, которые нашли в себе силы бросить эту гадость. Курящих же я считаю больными людьми.
Я затушил сигарету и покосился на странного незнакомца, с прихотями которого приходилось мириться.
- Знаешь, я планирую построить тут беседку, - продолжил он. - Давно хотел, да вот только сейчас всерьез задумался. Зимой – незаменимая вещь. И крыша над головой и тепло. Застеклить, утеплить, да столик поставить - и любуйся морем хоть на морозе. Как смотришь на такую идею?
- Идея хороша, - кивнул я. – Помощь потребуется?
- Конечно. Одному реализовать такой проект будет трудно. Если уж ты решил посещать это место как можно чаще – стоит попробовать. Я уже почти все приготовил – и проект сделал, и материалы почти все нашел.
- Так вы строитель?
- Предлагаю сразу один уговор, - довольно резко ответил Владимир. – Пусть наше общение ограничится рамками этого места. Здесь не важно, кто я такой и не важно, кто вы. Здесь – другая жизнь и она не имеет ничего общего с тем миром. Это не сильно вас смущает?
- В общем-то, нет. Однако мне кажется это немного странным.
- Со временем привыкните, - ответил он и поспешил поменять тему. – У меня не хватает кое-каких материалов – шифера на крышу, гвоздей и лака.
- Не проблема. Я достану.
На заводе я мог раздобыть практически любые материалы, а внести свою лепту в строительство беседки очень хотелось.
Вот таким необычным знакомством ознаменовался мой второй день на берегу. Идея построения беседки мне очень нравилась и настолько засела у меня в голове, что в понедельник я уже сумел раздобыть все недостающие для строительства материалы.
В середине недели у старшего инженера Сапожникова был день рождения, приглашение на который стало для меня удивлением. Мы никогда особенно не общались – здоровались утром и прощались вечером, и я никак не мог взять в толк, почему же он решил меня позвать. Иван Сапожников был простым парнем из глубинки, которому удалось вырваться в город и найти там свое пристанище. Каждые выходные Ваня выпивал три литра самогона, а по праздникам количество выпитого могло доходить и до пяти. У старшего инженера Сапожникова было лишь два увлечения – рыбалка и охота. Иногда к этим увлечениям добавлялась баня, но это редко. Я долго думал, прежде чем пойти на мероприятие домой к Ивану, но в конечном итоге решил, что обижать его не стоит и, купив хороший советский одеколон в подарок, наведался к нему в гости. Конечно, я и подумать не мог, что впоследствии этот одеколон будет употреблен внутрь в недалеком будущем. Обидно…
Жил Иван с семьей достаточно скромно в коммунальной квартире в Ленинском районе, практически на окраине города. Детей у Сапожниковых не было и все свободное время Иван с женой посвящали употреблению горячительных напитков разных сортов и мастей.
За весь вечер празднования юбилея я ни с кем так и не заговорил. Все беседы протекали на тему зимней рыбалки, к коей я, увы, никак не тяготел. Обсуждалась эта тема с таким интересом, будто ничего другого в жизни не было и, будучи дилетантом в важном, по мнению работников завода, деле, я решил принять участие в разгоревшейся дискуссии. Однако уже через пять минут я понял – рыбалка не мой конек.
Гости стали расходиться ближе к полуночи, и я одним из первых покинул квартиру Сапожниковых, не в силах больше выносить бессмысленные перепалки и пьяные фразы. Я слишком отличался от этих людей.

Сооружение беседки началось сразу по прибытии на берег. Володя работал без устали, каждый раз, выражая недовольство, что я часто прошу сделать перерыв. Несмотря на мою лень и отговорки, строительство продвигалось весьма успешно, в основном благодаря стараниям и упорству Владимира. Мы планировали полностью завершить проект в течение двух месяцев – к началу осени и наступлению холодов.
- Какие языки знаешь? – спросил однажды Володя за чашкой чая. Я немного смутился.
- К сожалению только родной – русский. Как-то не приходилось сталкиваться с иностранцами.
- Не думаю, что для изучения языка необходимо сталкиваться с иностранцами. Где ты вообще в Мурманске иностранцев видел?
- Я к тому, что, если бы язык мне был нужен для профессиональной деятельности, выучить его было бы гораздо легче.
- Это не так сложно, как кажется. Наш мозг – удивительная вещь. Не все люди, к сожалению, понимают свой потенциал.
- Возможно, но склонности к языкам у меня нет. В школе нам преподавали английский – я был одним из худших учеников.
- Про склонности – это отговорки, придуманные слабаками и лентяями. Наверняка, ты не относишь себя к таким, однако, каждый день откладываешь дела на завтра или на следующую неделю. Наверняка ты живешь периодами – от случая к случаю, также как и все эти неудачники. Пойми, что жизнь слишком коротка, чтобы откладывать что-то назавтра. Не успеешь оглянуться, как она пролетит. Так умирают большинство людей – ничего не достигши, потому что сегодня было лень, а завтра не получилось. Как можно утверждать, что «это не мое», даже не приложив усилий? Нет такого понятия. Это – твое и только твое. Ты же человек, ты должен понимать свое место в мире. Ты – самое удивительное существо на земле и тебе под силу абсолютно все. Хочешь быть чемпионом? Пожалуйста –приложи усилия и это станет осуществимым. Математика? Не проблема! Политика? Нет ничего проще. Перед тобой открыты все двери – тебе остается только сделать выбор. Дерзай и осуществляй. Не бойся мечтать, не бойся думать, не бойся быть человеком.
- Наверное, ты прав – я лентяй, и быть может неудачник. К вечеру у меня нет ни на что сил, а утром я только и думаю как побыстрее скоротать день. К тому же, я боюсь всего нового и для меня труднее всего что-то изменить в жизни.
- С такими жизненными установками ты действительно станешь неудачником, Платон. Отбрось стереотипы и делай то, что ты любишь. Иди вперед и только вперед – забудь, что было когда-то, забудь все свои неудачи и начни заново. Не получится – пробуй еще раз. Я ведь вижу, что ты не живешь – ты существуешь, хотя потенциал в тебе колоссальный.
- Остается, чтобы я сам в себе его разглядел, потому что пока я не могу об этом так открыто говорить.
- Я помогу тебе. Послушай, Платон, я знаю четыре языка – два европейских и два восточных, могу говорить на трех редких диалектах, защитил докторскую диссертацию по истории, недавно стал кандидатом наук по философии, мастер спорта по биатлону и КМС по самбо. Я не хвастаюсь, я дают тебе понять, что нет ничего невозможного. Все эти достижения, все успехи в науке и спорте давались мне с трудом, но давались же! Как ты думаешь, неужели я смог бы выучить все эти языки, каждый день повторяя, что это не мое?
- Думаю, нет.
- А я знаю, что нет! Я знаю, что никогда не поздно начать. Начни с изучения языка, и ты поймешь, как развивается мышление. Проникнись иностранной культурой, ощути быт и обычаи других народов, развивай свой кругозор. Неужели тебе все это не интересно?
- Может быть, мне все это интересно, но для чего мне нужен иностранный язык? Где мне его применять? Выезд за границу закрыт, да и иностранцев в наших местах отродясь не было.
- Опять отговорки?
Я пожал плечами.
- Давай договоримся так –я помогу тебе выучить английский язык. Будем практиковаться по воскресеньям, скажем, пару часов в день. На дом я буду давать тебе задания, которые ты обязательно должен выполнять. Что может быть проще?
- Я даже не знаю. Зачем тебе это нужно?
- Это нужно тебе, а не мне и было бы глупо отказываться от такого предложения.
- Ну…
- Не слышу уверенности в голосе, - сказал Володя и протянул руку.
- Можно попробовать.
- Есть только одно условие
- Какое?
- Ты должен быть на сто процентов уверен в том, что делаешь.
- Хорошо…
- Не слышу уверенности в голосе.
- Я согласен.

В понедельник поступили плохие известия – умер старший инженер Сапожников. Будучи в состоянии алкогольного опьянения он, почти как булгаковский Берлиоз, попал под трамвай. Спасти бедолагу не удалось. В нашем коллективе был объявлен траур, и на завод пришла жена Ивана – уставшая, растрепанная, заплаканная и … пьяная. Она произнесла трогательную речь, упомянув, что денег на похороны мужа у нее нет, и попросила рабочих помочь хотя бы как ни будь. Такое заявление было принято в штыки, дескать, пропили все, что было, а теперь даже на похороны не хватает. У меня были кое-какие запасы в закромах, ведь я копил на фотоаппарат и на следующий день я принес вдове сто пятьдесят рублей. От такого, внезапно свалившегося на нее счастья, гражданка Сапожникова бухнулась на колени и принялась целовать мне руки, рассыпаясь в благодарностях. Не могу сейчас сказать, почему я так поступил – возможно, из жалости, а быть может, просто хотел по-человечески помочь. Однако добро, которое я сделал для несчастной вернулось ко мне в будущем во стократ.
На похоронах усопшего царила паническая атмосфера скорби и жалости. На протяжении церемонии вдова орала во все горло, несколько раз падала в обморок и вообще вызывала сомнения в своем психическом здоровье. Кривой сказал мне тогда, что терпеть не может похороны и ждет не дождется, когда эта варварская традиция канет в Лету. Он говорил, что для современного цивилизованного общества прилюдно закапывать людей в землю совсем дико. В чем-то я его понимал, глядя на разрывающуюся от плача Сапожникову и родственников, воющих в унисон с ней.

3

- Был у меня в детстве друг, Серега Кулебякин, - рассказывал как-то раз Володя. Мы только закончили заниматься английским языком и перед тем, как хорошенько потрудиться над возведением беседки, решили сделать перерыв. – Часто вспоминаю его, и кошки прямо на сердце скребутся. В Зубовке все жители друг друга знали раньше, а дети так тем более. Так вот, был у нас один мальчишка – Коля, Гирей его называли. Здоровый парнишка такой, сильный как бык – штангу тягал, боролся хорошо. Среди всех пацанов Коля этот самым старшим был – лет пятнадцать ему было, наверно. Всю деревню этот «Джек» в страхе держал – все дети и подростки зверя этого боялись. Мне тогда было четырнадцать, и отменными физическими данными я уж точно похвастать не мог. «Глаза, как две пуговки, кожа, да кости» - так часто говаривала моя мама. Каждую неделю она давала мне деньги на мороженое и лимонад. Я ходил в местный гастроном, чтобы побаловать себя сладостями. Жили мы в те времена не бедно, в отличие от других граждан послевоенного времени и деньги на продукты, да на одежду всегда были. Колян Гиря, судя по всему, усмотрел в этом какую-то вселенскую несправедливость, ведь его отец, конченый алкоголик, никогда не уделял сыну хотя бы немного внимания, не говоря уж о деньгах. Это недоразумение Гиря решил исправить – он подстерег меня со своими дружками, когда я держал путь в продовольственный магазин. Их было четверо, и все они были беспризорными воришками – курили самокрутки, пили самогон и жутко ругались. В общем говоря, все считали их очень крутыми ребятами. Так вот эти крутые ребята оказались на моем пути в гастроном, и я, будучи тогда трусливым мальчиком, очень испугался. Дальше между нами протекала примерно следующая сцена:
- Куда идешь, малявка? – говорил Гиря, задумав что-то неладное.
- В магазин, - с перепугу отвечал я и понял, что теперь плакали мои денежки. Я думал лишь о том, как бы унести оттуда ноги.
Как раз в этот момент мимо проходил Серега Кулебякин – худющий рыжий мальчишка, по сравнению с которым даже меня можно было назвать Иваном Поддубным. Он был неопрятен и помят, руки держал в карманах коротких клетчатых штанов и насвистывал какую-то песенку. На нем была залатанная кофта и потрепанный пиджачок, на голове у Сергея - модная по тем временам кепи, а шею обматывал прохудившийся клетчатый шарф. Увидев, что прямо на дороге происходит какая-то перепалка, Сергей сразу же устремился к нам. До чего же он был падким на всевозможные приключения!
- Тааак! – начальственным голосом проговорил он и встал между мной и Гирей, заставив здоровяка даже попятиться назад. – Что у нас тут?
Он стал внимательно осматривать меня, а затем переключился на банду Кольки.
- Ну что ты смотришь, рыжий? – буркнул Гиря. – Давай, дергай отсюда по-хорошему!
- Попрошу без грубостей, - со всей серьезностью сказал Серега.
- Я тебе щас дам без грубостей! – вспылил Гиря и попытался ударить рыжего наглеца.
Но верткий Серега без проблем ушел от удара, отпрянул на пару шагов в сторону и достал из кармана самодельный раскладной ножик. Он принялся размахивать оружием сначала перед лицом Коли, заставив его попятиться назад, а потом переключился на остальных членов банды, причем делал он это с такой яростью и криками, что все четверо ребят, напуганные до смерти, предпочли скрыться по добру по здорову. А Сергей аккуратно сложил нож, убрал его в карман и обратился ко мне:
- Что тут у вас за телеги?
- Да вот, деньги отнять хотели. Спасибо, что помог – так бы забрали все.
- Много денег-то?
- Рупь почти мамка дала.
- Рупь? – удивленно переспросил Кулебякин и тут же протянул руку. – Серый.
- Вова, - представился я.
- Куда идешь?
- В магазин. Слушай, а ты мороженое любишь?
- Мороженое? Люблю. Но больше макароны люблю.
- Так пойдем, я тебя угощу. Ты, небось, не ел давно.
- Давненько. Я ведь, это, чужого брать не привык.
- Да брось! – отмахнулся я. – Если бы не ты, деньги эти пацаны забрали бы. Пойдем!
С тех пор мы с Серегой стали закадычными друзьями, и все время проводили вместе. Серый (так его все, почему-то, называли) был беспризорником и жил, где придется. Как и откуда этот ребенок попал в Зубовку, никто не знал, а сам Серый никогда не рассказывал, где его родители. В свои шестнадцать лет Сергей успел много чего повидать – работал, где придется, чтобы пропитаться и получить ночлег, иногда воровал – но это если уж совсем голодно было. Все же, несмотря на трудную и порой жестокую жизнь, парень оставался человеком. Он постоянно говорил мне о справедливости и чести, рассказывал, что такое долг и мужество.
В восемнадцать лет я поступил в военную академию, а Серого призвали в армию, куда он мечтал попасть с детства. Мы обменивались письмами раз в два месяца, и в каждом письме Сергей писал о том, как ему нравится служить. Он писал, что мечтает однажды примерить офицерские погоны и стать настоящим военным. Но его мечтам не суждено было сбыться – после срочной службы Серого отправили на гражданку, никак не объяснив такой поступок. Когда мы увиделись впервые за долгое время, я поначалу не узнал своего друга – худой совсем, килограмм шестьдесят от силы, наголо выбритый, поникший какой-то, взгляд тусклый, в глазах – разочарование.
- Ну что, дружище? – попытался я взбодрить друга и хлопнул его по плечу.
- Не надо, Вов, - только отмахнулся он от меня. – Не надо.
- Да что с тобой? Хватит киснуть! Всякое в жизни бывает! Ты же сам учил меня не отчаиваться.
- Они обещали, Вов. Они обещали, что я буду служить. Офицеры не сдержали слово! Кому тогда верить можно, если даже они соврали? Мне ведь идти не куда. Что мне делать теперь?
- Я тебе уже говорил – поживешь у меня. Пройдет время, что ни будь придумаем.
- Нет, я не буду висеть у тебя на шее, Вов. Уж как ни будь сам.
Прошел еще один год. Я учился на третьем курсе, а о Сером с того нашего разговора я больше не слышал. Он пропал и как не пытался я его разыскать – а все без толку. Летом я узнал, что кто-то строит неподалеку от Зубовки церквушку и решил убедиться в этом сам. Я тогда к матери на каникулы приехал. Пришел посмотреть и обомлел – Серега, собственной персоной. Голый по пояс был, поджарый – каждая мышца на солнце играет, загорелый до черноты. А волосы-то до неприличия отросли – он их в хвост заплел резинкой и убрал. Лицо же рыжая жидкая бородка покрывала. Так бы и не узнал я друга старого, да вот глаза выдали – такие не забудешь. В них сила была какая-то сосредоточена, мощь. Я к нему обняться, значит лезу, а тот в сторону, как будто я чужак ему какой-то.
- Здравствуй, Володя, - говорит мне холодно как-то.
- Дружище, да что с тобой? Друга старого видеть не рад? Пропал совсем, сорванец! О дружбе нашей забыл вовсе.
- Ничего я не забыл. Думаю часто о дружбе той, вспоминаю. Да вот только выбрал я путь иной – путем веры теперь иду. Как видишь, дороги наши расходятся.
- Да верь себе на здоровье! Причем здесь дружба-то наша? Иль я тебя обидел как?
- Нет, конечно, - утирая со лба пот, проговорил он. – Только я теперь себя полностью Богу посвящаю.
- Неужели места в новой жизни для друга старого не найдется?
- Найдется, Володя, отчего нет. Вот только сейчас кончу строительство церкви, и видеться почаще сможем.
Я решил, что словами делу не поможешь и принялся вместе с другом сооружать церковь. Вместе нам удалось проделать колоссальную работу – два месяца своего отпуска я посвятил строительству церкви и проводил с Сергеем каждый день. За это время я сблизился со старым другом и узнал о нем много нового – мне казалось, что я общаюсь с совершенно незнакомым мне человеком. За год Серый изменился до неузнаваемости – он разговаривал грамотно и сдержанно, речь его была наполнена такими словами, о которых я раньше и не слышал никогда. Это был рассудительный, начитанный человек, который мог дать ответ на любой вопрос. У меня сложилось ощущение, что Серый видел каждого человека насквозь – он постоянно давал ценные советы и помогал всем, кто приходил к нему. А ходила к нему вся Зубовка – и больные бабушки, и алкоголики, и даже семейные пары. Для каждого Сергей находил время и каждому он помогал.
Не раз я пытался понять, что стало причиной того, что он вдруг так внезапно ударился в веру, но Сергей не хотел говорить на эту тему и постоянно уходил от разговора. Уезжая на учебу, я осознал, что потерял своего старого друга Серого – того взбалмошного мальчишку, радеющего за честь и мужество, того смельчака, который готов был порвать в клочья любого, кто посмеет посягнуть на его идеалы. Но в то же время я приобрел совершенно нового друга в лице отца Сергия – будущего настоятеля Зубовской церкви. Это был мудрый, рассудительный и невероятно привлекающий какой-то магической аурой человек. Мне казалось, что он знает все и готов дать ответ на любой вопрос. Сергий притягивал своей добротой и открытостью простой люд, он был идеальным воплощением духовника, готовым помочь любому. Не могу сказать почему, но после общения с этим человеком на душе становилось спокойно – она наполнялась какой-то внутренней гармонией. Мы разговаривали обо всем – политика, спорт, философия, религия, нравственность, семья и мне казалось, что Сергий знает все обо всем. Всего за один год из неграмотного беспризорника он превратился в мудрейшего человека. Сергий все свое свободное время посвящал чтению. В его коллекции можно было встретить абсолютно разные книги – от Гете и Достоевского, до Библии и Сократа. Никто и подумать не мог, что Сергей обладает феноменальной памятью – его способностями восхищались все. Отец Сергий запоминал стихи с первого раз и мог часами цитировать Библию.
За время строительства церкви об отце Сергие узнала вся Зубовка, и он стал местным героем. Однажды, перед отъездом на учебу, я зашел к Сергию попрощаться. Он сидел на ступенях церкви и был невероятно задумчив – его что-то сильно мучило.
- Чекисты утром приходили, - говорил он вместо приветствия.
- К тебе?
- Да.
- Зачем?
- Сказали, если церковь открою, плохо будет.
- Что ты думаешь теперь делать?
- Открывать церковь, что же еще.
- Может быт, имеет смысл переждать какое-то время?
- Люди не могут ждать, Володя. Все и так ждут этого дня. Я не могу их подвести.
Через два месяца я узнал, что отец Сергий пропал, и его ищут всей деревней. От старого друга полгода не было вестей, а однажды в апреле я получил письмо, подписанное отцом Сергием. Он писал, что с ним все в порядке и после нескольких месяцев заточения он вернулся в Зубовку. Церковь за время его отсутствия сгорела дотла, но он никого в этом не винил. Сергий написал, чтобы я прочитал последний выпуск газеты «Мурманские известия», в котором он давал интервью некоему Ипполиту П. – известному своим инакомыслием газетчиком, скрывающим свои настоящие данные. Ипполит П. с пристрастием опрашивал больного и исхудавшего священника, который только освободился из чекистских казематов. Отец рассказал о том, что уже в этом месяце планирует начать строительство новой церкви, и теперь ему будет помогать вся Зубовка. Но строительство так и не началось – конечно, отец Сергий снова пропал и до сегодняшнего дня я о нем больше не слышал. Где-то в глубине души я до сих пор надеюсь, что мой друг все еще жив, и мы однажды встретимся.
Володя окончил рассказ, достал из рюкзака бинокль и указал мне в сторону Зубовки. На холме одиноко стояла обгоревшая церквушка – так и не сбывшаяся мечта отца Сергия.
- Он показал мне, что на этот мир можно смотреть иначе и очень сильно повлиял на мою дальнейшую жизнь. Я помню всего советы, все его мудрые высказывания и помню эти глаза, как будто сейчас вижу их перед собой. Не могу это объяснить, но мне кажется, что нам еще предстоит встретиться.

4

Череда трагических событий возобновилась в среду –известия о том, что умерла вдова старшего инженера Ивана Сапожникова, быстро облетели весь судостроительный завод. Близких родственников у Сапожниковых не было, и в своей предсмертной записке она изложила только лишь одну просьбу – предоставить квартиру четы Сапожниковых Порушеву Платону Николаевичу. Переезжая в эту квартиру, я испытывал смешанные чувства –с одной стороны, мне было как-то не по себе, ведь за последнее время здесь умерло два человека. Все же, какой советский человек не мечтает о своем жилье? По сравнению с общежитием, в котором я ютился последнее время, квартира Сапожниковых была просто сказкой. Пусть она на отшибе, пусть ветхая и маленькая, но зато теперь я жил без больных старушек и законченных пьянчуг.

Нам с Владимиром понадобилось практически два месяца, чтобы завершить строительство беседки и конечный результат, признаться честно, весьма радовал нас обоих. Сооружение получилось прочным, уютным и достаточно просторным -стены были основательно утеплены, внутри мы поставили две лавки и небольшой столик, а вид на море нам открывали два удачно расположенных окна. Конечно, от лютых морозов такая хибарка спасти не могла, но все же, когда есть крыша над головой, то и любоваться прекрасными пейзажами приятнее.
Как и договаривались, несколько воскресных часов мы посвящали занятиям английским языком, и я стал ощущать результат уже через пару недель. Володя был превосходным учителем – он объяснял основы языка и грамматику начального уровня так доступно, что я, будучи уверенным в своей бездарности, с первых занятий начал делать успехи. А что может мотивировать лучше, чем результативность?
- Можно задать тебе вопрос? – спрашивал у Владимира в один из воскресных дней.
- Конечно.
- Мы уже довольно долго знакомы, но практически ничего не знаем друг о друге. Ты не находишь это немного странным?
- Конечно, нет. Тебя разве что-то не устраивает в нашем общении?
Я пожал плечами.
- Вот, если я скажу, что я полковник КГБ, твое отношении изменится?
- Думаю, да.
- А если я представлюсь американским разведчиком?
- Изменится, конечно. Но ведь в нормальном обществе принято рассказывать о себе.
- Понятия о нормальном обществе у каждого свои. Я не хотел бы расставлять ярлыки и привязываться к профессиям. Мы ведь никому ничего не должны, так зачем загонять себя в рамки? Пусть наше общение протекает на таком уровне, ты ведь не против?
- Если так тебе легче.
- Так будет легче не только мне…

Девятого ноября был мой двадцать шестой день рождения, и он выпал на воскресенье. На берег в тот день я приехал с огромной сумкой провизии и накрыл стол для небольшого празднования. Владимир, увидев бутылку вина, которое привез мне Кривой из Анапы, поморщился и попросил убрать его подальше.
- Ведь сегодня мой день рождения! – попытался возразить я. –Разве это грех выпить за здоровье по стаканчику вина?
- Давай договоримся, что при мне пьянства не будет. Я десять лет назад отказался от алкоголя и не участвую в подобных мероприятиях. День рождения можно культурно отметить и без вина.
- Да мы ведь не пьянку будем здесь устраивать…
- Платон, - Володя прервал меня, - запомни, что такого понятия, как мера, не существует. Есть либо пьющие люди, либо не пьющие. Я отношусь ко второй категории, чего и тебе рекомендую. Возможно, ты еще молод, чтобы понять то, о чем я тебе говорю, и я надеюсь, что рано или поздно ты осознаешь, что алкоголь – это убийца и главный враг нашего народа. Люди, подобно животным, пьют эту дрянь, травятся по собственной воле, засоряют свой мозг и ставят крест на будущих поколениях. Это беда, Платон и эта бутылка – беда, и все, что творится вокруг – тоже беда. Я говорю без преувеличений – нас спаивают и рано или поздно это принесет свои плоды, вот увидишь. Пьяный человек с мутным сознанием никогда не сможет одолеть врагов, которых у нас предостаточно. Поэтому, впредь, никогда больше не приноси сюда этого яда, мы договорились?
- Договорились.
Я долго думал над сказанным, но так и не понял мыслей Владимира. Неужели всех, кто немного выпивает, он считал животными? Я ведь не алкоголик какой-то! Даже стало обидно.

-Помнишь, ты рассказывал про своего друга, священника? – спрашивал я у Володи.
- Про Сергия? Конечно.
- Я много думал об этом, но так не понял, почему он так резко изменился? Разве может один человек за такой короткий срок стать совершенно другим? Что его подтолкнуло к такому поступку?
- Потуши сигарету, - размахивая руками, ответил Володя и поспешил последовать его просьбе. – Ты думаешь, я не спрашивал его об этом? Сергий всегда говорил лишь одну фразу: «Придет время, сам поймешь». А что касается того, как человек может измениться… Наверное, так бывает. Действительно, отец Сергий и Серый – совершенно разные люди. Один – хулиган и бродяга, беспризорник, который всю жизнь скитался по рынкам, да вокзалам. Дерзкий такой, будто бы волчонок – вроде бы и мал еще, а в горло если вопьется не оторвешь. За свое готов до последней капли крови биться. Ну а отец Сергий – это рассудительный, мудрый и последовательный человек. Он вечно задумчивый – только мысли его – это самая большая тайна для меня. Я даже боюсь представить, сколько всего хранится в его светлой голове. А он ведь даже в школе не учился! Вот и думай после этого о важности современного образования.
- А сам-то ты в Бога веришь?
- Боюсь, что ответа на этот вопрос я буду искать всю свою жизнь. В наше время научных открытий тяжело оставаться истинным верующим. Мир становится атеистичным и дальше будет только хуже. Но я знаю, и отец Сергий постоянно об этом говорил, что есть что-то неведомое и могущественное, благодаря чему мы дышим и живем. Наш народ несколько веков живет под стягом с ликом Христа и лик этот оберегает нас всех. Что-то делает нас великими, что-то оберегает нас от всех напастей и бед, что-то дает нам силы идти вперед, когда другие отступают. Я не имею права не верить в Бога, Платон, иначе это будет неуважением к моим предкам.
- Но ведь сейчас в советском обществе нет веры. Отец Сергий пропал именно потому, что начал возводить церковь.
- О чем ты говоришь? Если власть хочет, чтобы не было веры, это вовсе не значит, что ее нет в обществе. Общество хочет верить, но ему не дают. Как не пытаются советы вырезать у русского человека всю святость, а все без толку. Это заложено в нас веками, и если каждое поколение будет подстраиваться под сложившуюся власть, ничего хорошего из этого выйдет.
- Ты так открыто об этом говоришь…
- Поверь, у меня есть причины не бояться власти. Если им Бог не нужен, это вовсе не означает, что он не нужен нам. Не политики должны решать за народ, верить им в Бога или нет.