МИЛОСЕРДИЕ
РАССКАЗ
Полкан тревожно выл ночью. Тётка Марфа несколько раз вставала с постели и, открыв форточку в маленьком подслеповатом окне, зло цыкала на пса. Гремя цепью, собака лезла в будку, но через некоторое время вновь раздавался жалобный, холодящий душу вой.
Старуха вздрагивала. Высвободив из-под одеяла сухое, сморщенное лицо, спешно крестилась на образа Божьей матери и святых угодников: «Господи, милостивый, пресвятая Богородица, отведи лихо, беду!..».
Где-то далеко, под стенами крепости, слышались автоматные очереди. «Чтой-то делается? Сколько душ безвинных загубили, ироды? И как Бог таких извергов терпит?»
Заснуть ей больше не удалось. Тётка Марфа засветила лампу. Надела поверх исподней рубахи стеганую телогрейку, на ноги – тапки, отороченные собачьим мехом и, отодвинув засов на трухлявой двери, вышла во двор.
Светало. На окраине города хрипло орал петух, лаяли дворняги. К их голосам примешивался какой-то посторонний звук. Женщина прислушалась. Теперь она различала шарканье десятков ног, плач и причитания.
- Неужто хоронят кого в такую-то пору? – старуха выглянула за плетень и испуганно отшатнулась.
По дороге немцы и полицаи гнали колонну евреев. В большинстве - это были женщины с малолетними детьми, старики и старухи. Заклинания слышались сразу на нескольких языках: идиш, украинском и русском. Дети плакали.
- Господи! – на глаза тётки Марфы навернулись слёзы. Размазывая их по щекам и сморкаясь, она засеменила подальше от изгороди.
- Опять в крепость на расстрел ведут. Сколько кровушки пролито, за что кара такая? Детей хоть бы пожалели, охо-хо…
Самой последней в колонне шла молодая женщина, державшая на руках спящую девочку лет двух-трех в плюшевом пальтишке, перевязанном пуховым платком.
В отличие от других, молодуха не плакала, не причитала, а время от времени мельком оглядывала своих конвоиров.
Справа и слева от колонны шли по два полицая. В стороне, по обочине дороги, вышагивал здоровенный рыжий немец-сержант с небрежно болтающимся у пояса «шмайсером».
Иногда немец поглядывал на полицаев и «лаял» короткую команду, те начинали торопить пленных и ругаться. Но серьёзного внимания толпе не придавали.
Даже сходились вместе, курили, грызли яблоки, тронутые первой изморозью, переговаривались.
Проходя мимо высокого плетня тётки Марфы, за которым виднелись наполовину опустевшие кроны густо посаженных деревьев, молодуха остановилась, якобы поправляя сбившийся чулок, и, воспользовавшись тем, что на неё никто не смотрит, быстро втолкнула девочку за дощатую калитку.
Она вскоре вновь шла в строю, но обернувшийся сержант заметил что-то неладное, подбежал к ней и, ткнув стволом автомата в живот, закричал:
- Во медхен, юдин?
- И правда, нет девчонки, - изумился шедший слева полицай.
- Стой! – скомандовал он колонне. - Ты куда своего недоноска дела?
Женщина молча смотрела на конвоиров, глаза ее расширились от страха, не за себя, а за ребёнка боялась она сейчас, жизнь которого ценила гораздо больше своей.
- Голубчик, - протянула она руки к полицаю. - Пожалейте ребёночка, в чём повинна маленькая девочка?
Полицай отстранился от женщины:
- Еще чего? Нашла голубчика. Отвечай, дура, где девчонка?..
- Во? – сержант резко взметнул кулак в коричневой перчатке, ударил женщину в зубы. Изо рта хлынула кровь.
Женщина отшатнулась, выплюнула раскрошившиеся зубы и, вытянув умоляюще руки, истошно закричала:
- Пожалейте…е-е
Сержант оттолкнул ее от себя и нажал на спусковой крючок.
Толпа замерла. Женщина вздрогнула и осела в дорожную пыль.
- Зухен, бистро, - фашист толкнул стоящего рядом полицая, указывая на высокий плетень. – Искать.
Полицай открыл калитку. Во дворе было тихо, неподалёку, в саду, не вылезая из будки, оскалился огромный волкодав. Направив ствол карабина на собаку, полицай боком подошёл к хате. Требовательно застучал прикладом в дверь, от которой отвалился большой кусок давно прогнившей доски.
- Сейчас, сейчас, сынок, - в окне показалась голова тётки Марфы. – Леший тебя, ирода, принёс, – пробурчала старуха себе под нос, отворяя двери.
- Куда спрятала девчонку, старая карга?
- Господи, спаси! Какую девчонку, соколик? Одна я, нет никого.
Отстранив старуху, полицай зашел в сенцы, заглянул в чулан, под кровать, за печку. Порылся в сундуке, прихватил оттуда расшитую мужскую сорочку.
- Неужто ты ничего не видела? – спросил он помягчевшим голосом.
- Истинный бог, ничегошеньки, - Марфа перекрестилась на икону.
- Ну смотри, тётка, не приведи Господь, найдём еврейку, тебя вместе с ней повесим.
- Свят, свят, свят… Не брала греха на душу.
- Нигде нет, – развел руками полицай, подходя к немцу, - найн…
- Тойфель, - чертыхнулся тот и подал команду: - Форвартс!
Тётка Марфа долго смотрела из-за плетня, как поднимается пыль за колонной обречённых на гибель людей. Не скоро услышала она жалобное поскуливание Полкана. А когда услышала, обернулась и обомлела. Собака стояла и повиливала хвостом возле своей будки, в которой, свернувшись калачиком, спала маленькая черноволосая девочка.