Жизнь, как Жизнь гл. 55 - Наезд (Евгения Нарицына) / Проза.ру

         Какая промозглая сырость! Какой холод!
         Кажется, ещё совсем недавно школьники и школьницы всех возрастов с яркими букетами цветов стекались к школе в форменных платьицах и лёгких рубашках. Улыбалось и множилось на умытом ночным дождиком асфальте солнце, приветливо помахивали своими румяными ладошками тополя и берёзки.
         Бабье лето! Где это лето!?.. Какой-то миг!.. Миг тепла и снова холод!.. Словно перевернулось всё с ног на голову. Асфальт – на небе. Под ногами в лужах – тучи. Словно несчастные нищие старики, в жалких отрепьях ссутулились деревья, безвольно свесив свои потемневшие руки с пожухлыми сморщенными ладошками.
         Одним летним пальто теперь не обойдёшься. Должен быть под ним обязательно тёплый свитер. У Шуры он есть.
         – Есть и у мамы, и у Павла. Теперь им тоже будет тепло. – Шура думала об этом, когда ночами до утра не могла уснуть, и бралась за спицы.
         Вязала и думала. Думала о себе, об Андрее. Думала о том, что он всё время с ней, хоть его вроде бы и нет.
         – Вот и осень кончается… Сегодня девятое октября. Сегодня ровно шесть месяцев, как Андрея не стало. Его нет уже целых полгода! – Шура не может свыкнуться с тем, что его нет совсем. – Совсем?.. Что значит совсем?!
         Она видит его днём, если закрывает глаза. Она видит его ночью, если лежит с открытыми глазами и не может уснуть. Она слышит его, когда читает его дневник. Она думает о нём, когда пишет крупные буквы на транспаранте или рисует очередную стенную газету…
         Вот и сейчас, она несколько раз проводит широкой кисточкой по одной и той же букве, а Славка машет своей перепачканной разноцветными красками рукой у неё перед глазами:
         – Шурик, ты где?
         – Что? – Шура подняла глаза и уставилась на коллегу непонимающим взглядом.
         – Что?.. Что?.. К телефону тебя… – показал он кивком головы на снятую с телефонного аппарата трубку.
         Шура, слегка тряхнула головой и, снова очутившись в мастерской на своём рабочем месте, подошла к телефону.
         – Гулявцева слушает.
         – Шурочка, это Мария Сергеевна.
         – Да, да, я узнала… Здравствуйте…
         – Как у тебя дела, милая? Ничего не случилось?.. А то мы уже волнуемся, целую неделю не звонишь!..
         – Нет, спасибо. Всё хорошо. Ничего не случилось. Только, на прошлой неделе всё никак позвонить не удавалось: то работа срочная, то телефон занят…
         – Шурочка, я знаешь, что звоню?.. Ты же знаешь, какой сегодня день!?..
         – Знаю, знаю, Мария Сергеевна. Я сама только об этом и думаю...
         – Спасибо, родная… Мы тут вечером после работы посидим по-семейному, как с Андрюшей… Ты приходи!.. Без тебя-то как?..
         – Обязательно приеду, Мария Сергеевна. Вот только домой съезжу, скажу, чтобы не волновались и сразу к вам. Зато потом можно будет не торопиться...
         – Ну, что ж, тогда договорились?
         – Да-да!.. Я буду непременно. Александру Васильевичу и Танюшке привет от меня обязательно передайте.
         – Обязательно передам. До вечера!..
         – До вечера, Мария Сергеевна!
         В трубке гудки, а Шура ещё плотнее прижимает её к своему уху, ещё крепче сжимаются её пальцы.
         Как в тумане прошёл рабочий день. Шура, не мешкая ни секунды, первой выскакивает из мастерской, почти первая входит в пустой троллейбус. Троллейбус стоит на остановке с открытыми дверями ещё минут десять, пока не набивается битком. Наконец он трогается, но двигается тяжело, как беременная женщина, с тяжёлой одышкой и частыми остановками.
         Лада, как всегда, встречает свою подругу радостным повизгиванием и энергичным вилянием гладкого чёрного хвоста. В такие моменты оказаться рядом с собакой, значит подставить икры своих ног под резкие удары плётки. Шура против обыкновения уклоняется от привычного собачьего приветствия, не останавливаясь и не тратя время на обычное общение со своей любимицей, сходу направляется в дом. Лада в недоумении останавливается на крыльце.
         – Мама, мне Мария Сергеевна на работу позвонила… Они меня сейчас ждут… С девятого мая ровно полгода прошло… – скороговоркой произносит Шура, натолкнувшись в прихожей на одетую для улицы Клавдию Даниловну.
         – Снова её где-то ждут!.. Мы тоже тебя ждём!.. Вон, Лада целыми днями тебя ждёт, а тебе всё некогда!.. Зачем тогда надо было собаку покупать!?.. По-твоему бабушка с ней заниматься должна?!..
         Не обращая внимая на недовольство матери, Шура быстро проходит мимо неё в свою комнату, берёт со стола вязанную детскую шапочку (подарок Танюшке) и на ходу засовывая её в свою сумку, выскакивает на улицу.
         Лада с удивлением смотрит вслед убегающей от неё хозяйки.
         – Что, Лада, бросила тебя Шура? Ушла? Вон она! Догоняй! – вышедшая на крыльцо Клавдия Даниловна широко махнула рукой в сторону Шуры, бегущей через дорогу к подъезжающему к остановке троллейбусу.
         – Догнать Шуру? Это она мигом! – Собака срывается с места, и её чёрный силуэт проносится над мокрой дорогой на противоположную сторону широкого проспекта.
         Дверь троллейбуса открылась. Шура поставила на ступеньку одну ногу и вдруг услышала жалобный визг-плач и шипение тормозящих по асфальту шин.
         Она оглянулась. Оглянулись и все пассажиры, стоящие на остановке.
         Большая чёрная собака лежала на краю дороги, и, скуля от боли, пыталась приподняться на передние лапы, снова падала и ударялась мордой об асфальт. А метров в десяти от неё остановился маленький пустой автобус из кабинки, которого неверным шагом вышел испуганный бледный водитель.
         Увидев, что люди с остановки бросились к собаке, водитель быстро сел в машину и моментально исчез в потоке летящих машин.
         Шура и тут оказалась первой. Она быстро сняла с себя пальто. Кто-то помог положить на него собаку. Словно раненного в партизанском бою товарища, четверо мужчин скорбно несли на красном женском пальто большую чёрную собаку.
         Оказалось, что нести надо недалеко – всего-то на другую сторону этой широкой шумной и опасной улицы.
         Раненую собаку вместе с пальто положили на диван. Все разошлись.
         Шура, Клавдия Даниловна и бабушка обступили больную.
         – Ладушка, милая, где тебе больно? – Шура садится на край дивана и ласково гладит собаку по голове.
         Лада лежит без движений. Крови нет. Шура осторожно ощупывает лапы. Собака дергается и жалобно взвизгивает.
         – Ничего, Ладушка, ничего… Я больше не буду.
         – Голова не поднимается, лапы перебиты, – озабоченно говорит Клавдия Даниловна. – Даже, если и выживет, кому она нужна хромая то!?..
         – Мне нужна!.. Хромая безногая, лишь бы живая!.. Да, Ладушка? Я тебя никому не отдам!.. – Шура снова гладит собаку по голове, а та, с трудом приподняв голову, смотрит на Шуру так, будто слышала и поняла всё, что только что было здесь сказано.
         Шура вскакивает, наливает в миску свежей воды и ставит её перед носом собаки.
         – Тяжелобольные всегда пить хотят, – медленно и тихо поизносит она в ответ на молчаливо-недоумённые взгляды бабушки и матери. – Пей, Ладушка, пей!..
         Собака поднимает голову и начинает пить. Шура забирает пустую миску и приносит её уже с молоком. Собака начинает пить молоко!
         – Умница, Лада! Раз ешь, то жить будешь!
         – Раз ест, то, значит, и жить будет, – повторила она убеждённо уже для мамы и бабушки.
         Лада допила молоко и попробовала подняться. Но передние лапы не слушались. Их словно и не было.
         – Ладушка, лежи, куда ты собралась?.. Зачем ты встать хочешь?..
         – Напоила её, теперь на двор веди, – догадалась бабушка.

         – Лада, гулять? Хочешь гулять? – спрашивала Шура, стараясь приподнять тяжёлую собаку под грудь.
         Так в первый раз, с Шуриной поддержкой, (передние лапы не касались земли) пострадавшая в дорожно-транспортном происшествии Лада на задних лапах вышла «на двор по нужде».
         Так уже не в первый раз Шура осталась дома, когда её «где-то» очень ждали.