По большой и светлой улице радостно оживленного советского города шла милая девушка Глаша.
Она была высокого роста, с широкими бедрами, толстой русой косой, закинутой за узкие плечи, с аппетитной грудью, способной, казалось, накормить сразу троих-четверых розовощеких младенцев. На ней было простенькое ситцевое платье, впрочем, хорошо сидящее на роскошной фигуре, подобной богине плодородия. Дивчина несла солидный кожаный портфель, в котором с трудом поместился квартальный финансовый отчет крупного промышленного предприятия. Вообще, эту рослую и крепкую девушку словно притягивало ко всему крупному, большому, основательному, необычному, что впоследствии обернулось чередой нелегких испытаний.
Причем, чрезвычайная ответственность, привитая отцом-фронтовиком, превосходное экономическое образование, готовность и, главное, умение общие интересы переориентировать в собственные, прямой дорожкой вывела и усадила на солидную для её возраста должность ведущего экономиста.
Финансовая наука, как известно, предполагает во всем точность, ясность, лаконичность. Каждая цифирка строго на своём месте и подтверждена соответствующим документом. Аудиты внешние и внутренние, то бишь ревизорские проверки, ревностно блюдут соблюдение установленных правил и норм. Ошибки, отклонения в отчетности – в принципе недопустимы. И, представьте, как радостно сознавать, что всё это соблюдается, тютелька в тютельку, что на бумаге, то и в производстве.
А в жизни… В жизни так запутано, сложно и неоднозначно. Глаша чуть было не засиделась в девках, и решилась на замужество исключительно вследствие высоких нравственных идеалов, привитых мамой, трудившейся методистом горсовета по марксистко-ленинскому воспитанию молодежи.
Паренька Диму, за которого собралась замуж, знала с детства. Сначала получалось вроде бы складно: он и она отучились, он отслужил в армии, устроились на одно предприятие. Однако, не успев пройти все принятые в советском обществе виды ухаживаний, как случилось нечто непредвиденное, отчего паренек запил в горькую. Вместо того, чтобы сразу расстаться, Глаша решилась сама подвести Диму к заключению брака – ведь она знала истинную причину погружения в алкоголь, и надеялась, что, будучи с ним бок о бок, сможет вытащить из гибельной трясины.
Начиналось последнее десятилетие существования советской страны, и ничто пока не предвещало её краха. По радио гремели победоносные и жизнеутверждающие песни: «Я люблю тебя жизнь», «Широка страна моя родная»… На кухнях кто-то слушал «Голос Америки», тайно читал «Архипелаг Гулаг» и боготворил Александра Солженицина, кто-то наслаждался фильмом «Эммануэль» и боготворил Сильвию Кристель. Слушали рок-музыку. Слушали Владимира Высоцкого. Миллионными тиражами выходили книги Генерального секретаря КПСС, окутанного тьмой анекдотов. Наращивался военный потенциал страны. И количество ядерных боеголовок, нацеленных на оплот частого уклада жизни и свободы, давно превысил критическую массу, и не хватало, разве что, маленькой икорки, чтобы случился предреченный Апокалипсис в ракетно-ядерном варианте. Строились новые теории научной организации труда, и не было отбоя от энтузиастов, которые даже ценой своей жизни и здоровья готовы были взяться за воплощение самых серьезных и глубоких идей, издавна мучивших мыслителей. Идей как способ и понимание жизни. В частности, новая интерпретация идеи сверхчеловека и сопряженная с ней проблема понимания времени и бесконечности обретала реальную форму.
Между тем, обычная человеческая жизнь, в которой воплощена многовековая (и такая простая, понятная и любимая большинством) идея семейного благополучия, продолжения рода, накопления материальных благ, следования традиции и церемониала, – текла своим устоявшимся чередом.
Один из самых волнующих церемониалов – бракосочетание, готов был повториться в советском городе N, в такой-то раз, и пополнить новой строкой книгу записей актов гражданского состояния, далее – пополнить советское общество, отчасти схожего с исполинским пчелиным ульем беззаветных трудяг, новой плодотворной ячейкой.
Субботний день в городском ЗАГСе, как всегда, был расписан по минутам. Несмотря на строго регламентированное время для каждой пары брачующихся, администратору (представителю власти) безоговорочно требовалось для всех новобрачных сохранить теплоту, искренность и значимость гражданского обряда бракосочетания. Над зданием ЗАГСА реял красный флаг и обряд «венчание» давно уже считался предрассудком, а церковные Храмы по большей части превращены либо в музеи атеизма, либо перестроены в объекты социально-бытового назначения, либо просто разрушены.
Поэтому, понимая важность ритуала для среднестатистического гражданина великой советской страны, творились новые обряды и праздники, и надо сказать, – весьма успешно. От стародавних традиций сохранена велеречивая торжественность со строго дозированным элементом сакральной тайны и добавлена светская пышность и блеск в искусной оплетке чисто советских радужных перспектив счастливых строителей светлого будущего. Того будущего, где нет места давним и коренным порокам человечества, где идея сверхчеловека воплощается в понятие «советский человек».Помнится, легендарный летчик Александр Маресьев, лишившийся ног от ранения фашистских варваров, в короткий срок на костылях восстановил свою боепригодность, и на врачебной комиссии потребовал вернуть себя в строй победоносной Советской Армии. Героическое преодоление человеческой слабости объяснил просто: «Я же советский человек!» И этим многое объяснялось. Что не говори, но духом сильны были советские люди до момента Х.
Алла, администратор ЗАГСА, – девушка неопределенного возраста, при ближайшем рассмотрении раскрывалась как очень зрелая женщина, а возможно, и бойкая бабушка, – с явным воодушевлением творила театрализованное действие. Как чуткая коммуникабельная вечная девушка-женщина, она легко воспринимала волны чудесного настроения, исходящие от новобрачных и добавляла к этой волне вышколенную душевную теплоту и жизненную мудрость, – и церемониал раскрашивал начало супружеской жизни в глубокий радостный тон.
Роскошные платья красавиц-невест. Каждая в этот день ощущает принцессой, которую берет замуж сказочный принц. И не важно, что он и она, быть может, чуть не дотягивают до таковых на самом деле, но в воображении, в созданном ощущении любви, они только таковы. И последующие годы докажут это реально. В противном случае они придут сюда же, но с другого хода в серый невзрачный день. Придут за свидетельством о расторжении брака.
Глядя на светлые лица невест и женихов, Алла и поверить не могла, что такое может произойти. Бывают, конечно, странные случаи, как тот, что начал разворачиваться на её глазах и будет запомнен на всю оставшуюся жизнь.
В зал для торжественного бракосочетания под звуки вальса Мендельсона вошла очередная пара новобрачных, и вошла как-то не так, с нервными напряженными движениями. Алла глянула, просветлела и ахнула. Невестой была дочка давней доброй знакомой – Глашенька, как её нежно звали, единственная дочь в семье, убереженная от пагубных поветрий современной жизни строгим пуританским воспитаниями с какой-то стародавней милой сентиментальностью и четкой советской направленностью.
На щеках светло-русой Глаши алел девственный румянец. Высокая грудь трепетно вздымалась от неровного дыхания, и тонкая белая ткань была словно плащ факира, предводящее явление сказочной телесной формы, еще не обласканной мужским вниманием. Кавалер, напротив, был худ, высок и черняв как смоль. Он-то и задавал ломаный ход свадебной процессии, что было необыкновенно странно.
Алла сразу убрала личное из общественной миссии представителя исполнительной власти. И начала осуществлять тысячу раз повторенное действие регистрации бракосочетания, впрочем, не спуская глаз с жениха. Ей как будто становилась понятной странность долговязого парня, без пяти минут супруга доброй милой девушки. Но не могла в это поверить – он пьян! Да, пьян! И пьян настолько, что вообще понимает ли, где находится и что происходит. По правилам Алла могла бы прекратить церемонию, однако план и установка на лакировку действительности сдерживали её, да и Глаша как будто расценивала состояние жениха как досадное недоразумение. На минуту администратор снова стала Аллой и тихо спросила:
— Глашенька, ты в своём уме?
— В своём, тетя Алла. Всегда в своём, другого нет, – с растерянной улыбкой пролепетала она.
— Жених твой, не перепутал двери? Мы если и нальём, так фужер шампанского, – Алла опасливо окинула взглядом наклюкавшегося парня.
— Стечение обстоятельств, – резюмировала Глаша и нахмурилась, не желая дальше продолжать разговор.
— Ну и ну! Где родители?
— Они такого же мнения, что и вы. Но я же взрослая! Имею право самостоятельного выбора.
— Иметь имеешь, но каково родителям!? Выходить замуж за пьяницу…
— Зачем так сразу клеймить? Я его люблю. И он меня… – Глаша посмотрела на жениха. Он тут же закивал утвердительно головой. – А с остальным мы справимся! Разберемся. Мы справимся, тетя Алла!
Глаша, коротко вздохнув, сказала, что было правдой лишь отчасти:
— Дима после ночной смены. Ночь не спал ни минутки. Вот и развезло от стопки с друзьями.
— Всё равно не понимаю. Ладно, воля твоя.
Алла торопливо и скомкано взялась за проведение процедуры бракосочетания. Спросила согласия брачующихся стать супругами и не дождалась вразумительного и должного ответа, потому как за обоих отвечала Глаша. Жених мычал, словно глухонемой. Может быть, так оно и есть. «Намучается – прибежит за разводом. Только бы с детишками повременили». С такими мыслями администратор смотрела в упор на Глашу, механически повторяя слова:
— Учитывая ваше обоюдное согласие, которое вы выразили в присутствии свидетелей, родителей, близких и друзей, ваш брак регистрируется. И я прошу вас подойти к столу и подписями скрепить ваш семейный союз… Уважаемые новобрачные, с полным соответствием по советскому законодательству ваш брак зарегистрирован. И я торжественно объявляю вас мужем и женой! Поздравьте друг друга супружеским поцелуем… А теперь, уважаемые супруги, разрешите вручить вам ваш первый семейный документ – свидетельство о заключении вашего брака… Дорогие молодожены, сегодня у вас особенный день, вы вступили в семейный союз любви и верности. Отныне вы муж и жена, создатели новой семьи и продолжатели рода своего. В семейной жизни проявляйте больше заботы, доброты, терпения и уважения друг к другу. Не забывайте и о тех, кто вырастил вас и воспитал - ваших родителях. А я желаю вам счастья, удачи и благополучия.
Серебристая Луна разливала чудный свет. У приоткрытого окна в темном бархатном кресле, поджав под себя ноги, сидела обнаженная девушка и расчесывала волосы.
Волосы были густые и таким длинными, что касались кончиками нежной кожи бедер. Ниспадали шелковыми нитями на хрупкие плечи, легкими прикосновениями волновали грудь, которой ещё не касались мужские губы, и розовые ягодки сосков напрягались от сладостных предчувствий. Сегодня в серебристом свете загадочного сияния звездного неба было больше теплых желтоватых тонов. Глаша и раньше подмечала, что чем ближе Луна, тем больше теплого света в ночных сумерках, чего порой не скажешь о близких…
Она полуобернулась – на широкой двуспальной кровати крепко спал тот, кто стал её мужем. Он спал с приоткрытым ртом, словно ему не хватало воздуха. Словно в его теле шла невидимая борьба с непонятным злом, с внедрившимися ядами и токсинами, и сон был нужен лишь для этого. Помимо алкоголя нареченный мужем был пропитан каким-то странным веществом, что вызывало дрожь и озноб у неё самой.
Смрадный дух от суженного перемешивался с тошнотворным ароматом распускающихся лилий – роскошный свадебный букет источал шокирующий пряной запах. Быть может, в стерильной чистоте воздуха испарения белоснежных цветов легким дурманом путали бы мысли новыми, неизъяснимыми пока ощущениями, но в ореоле других – отвращал и мутил рассудок. И было страшно смотреть на крепкие веточки лилий с белыми девственно чистыми цветками и крупными бутонами, готовых вот-вот раскрыться и выхлопнуть в комнату густой настой пряного удушья.
Глаша, чувствуя усилившуюся тошноту быстро вскочила, чтобы открыть настежь окно. Дотягиваясь до верхней защелки оконной створки, почувствовала на себе пристальный взгляд и резко обернулась.
— Какая же ты красивая! – восхищенно произнес Дима и сконфузился, сел на край кровати, обоими ладонями обхватил свое лицо и начал исступленно мять его, массировать, таким образом приводя себя в чувство.
Вдруг застыдившись, Глаша накинула легкий халатик и села рядом.
— Я совершенно недостоин тебя, – сказал он с болью и отчаянием. – Не следовало нам женится. Ты видишь, что со мной происходит – это не временно, это так будет постоянно, всегда, на всю жизнь! Я калека, урод, прокаженный.
— Ты же не был таким, – тихо ответила Глаша. – Был нормальным и здоровым. Неужели нельзя вернутся к тому первоначальному состоянию. Говорят, время лечит. Даже врачи говорят, что со временем любой организм находит защитные силы и восстанавливает утраченное… Надо чуть-чуть подождать.
Он помотал головой и обреченно вымолвил:
— Нет. К исходному не вернуться никогда. Что случилось не вычеркнуть. Заново не прожить. Понимаешь, назад не вернуться. Я уже не тот, что-то основное во мне поменялось.
— Все равно, необходимо разобраться, почему так получилось. Кто вообще несет ответственность за это… хотя бы для того, чтобы подобное не повторялось с другими, чтобы другой нормальный парень не терял в одночасье здоровье.
— Да никто не отвечает у нас, и никому не нужно правильное разбирательство. Наоборот, хотят скрыть и замутить, – оборвал Дима.
— Пожалуйста, не будь таким категоричным.
Глаша слегка прикоснулась к нему, положила руку на плечи в надежде обнять. Он тут же резко дернулся, и лицо искривилось от боли. На Диме был специальный хлопчатобумажный нательный костюм, который меняли каждый день и поверх которого одевались рубашка и брюки. Нательный костюм был сплошь покрыт кроваво-бурыми спекшимися пятнами.
— Снова необходимо обработать тело, – озабоченно проговорила девушка. – А ты говоришь, зачем женился. Как бы сейчас один смог переодеться?
— Разве для этого женятся?
— И для этого тоже, – Глаша принесла дезинфицирующую жидкость и тампоном стала отмачивать кроваво-бурые пятна на поддевочной рубашке.
С четверть часа продолжалась эта процедура, после – Глаша как могла аккуратно сняла рубашку с новобрачного. Состраданием осветилось её лицо: всё тело, представшее взору, было покрыто кровоточащими язвами, кожи словно и не было, а там где оставались чистые островки природного кожного покрытия – и её избороздили сеткой предполагаемых ран запекшиеся багровые подтеки телесной влаги. Та же самая устрашающая картина была и ниже оголенного торса. Дима невольно застыдился, как обнаженности тела, так и ужасающему недугу. Что это: проказа, ожог, экзема? Вся беда в том, что и врачи однозначно не могли ответить.
Ночная фея Глаша, обратившаяся в невольную сестру милосердия в полупрозрачной ночной сорочке, вынула из переносной аптечки специальную тюбик и плавными движениями чутких пальцев стала покрывать успокаивающим бальзамом сочащиеся язвы и трескавшиеся коросточки.
Дима застыл в блаженстве. Это для него был подлинный кайф – сладостное ощущение освобождения от боли. Лицо его разгладилось и засияло покоем и счастьем. А Глаша, глядя на него, также проникалось теплым и светлым чувством. Оказывается как это сладостно – умиротворять душеные смуты, утишать физическую боль.
Вскоре всё тело новобрачного было своеобразно обласкано непорочной женой, оставшейся в девственном неведении о натуральном физическом соитии, сочленяющих гениталии в каком-то апофеозе сексуального возбуждения.
Диме совсем не хотелось ложиться, и тем более оглушить боль водкой. Ведь боли уже нет. Есть добрый ангел – жена. «Ангел Божий. Хранитель мой земной на сохраненеи мне от небес данный…..» – так горячо шептала бабушка, осеняя себя крестным знамением.
Дима боком прижался к женушке. Головы их склонились друг к другу. В окне продолжала сиять Луна, посеребрив облака и комнату с пустой двуспальной кроватью, на краю которой объятые сном сидели новобрачные.
Сидели как на краю большой беды или на краю подлинного счастья…