Исповедь перед незнакомцем

(Старшему поколению – напоминание, младшему – назидание).
1
Эту историю (фактически биографию) мне рассказал мой случайный знакомый Николай.
В первые годы после распада СССР, когда спешно оборудовались государственные границы между бывшими союзными республиками,  один мой приятель попросил, чтобы я провёз его на  автомобиле по  родственникам. Они проживали по обе стороны границы Украины с Россией в отдалённых от железнодорожных и автомобильных дорог хуторах и сёлах.
– Надо проведать. Колючку натянут… Может, и увидеться не придётся, – пояснил он цель своей поездки.
…Мы петляли вдоль границы по полевым дорогам, по крутым балкам и глубоким оврагам. Здесь,  всё ещё вечерами в обе стороны сновала молодёжь – кто на свиданье, кто  просто проводил время. Не верилось, что вскоре здесь будет проложен рубеж, который разделит детей и родителей, бабушек, дедушек и внуков, не говоря уже о просто знакомых и друзьях.
К полудню следующего дня мы приехали на хутор Овражки. Отсюда и берёт начало эта необычная история.
Тётка моего приятеля, едва поздоровавшись с нами, затараторила:
–У нас тут такое случилось, такое случилось.
Она что-то быстро рассказывала, но я, слушая её, не вникал в суть произошедшего. Мало ли что на белом свете не случается. Но потом она обратилась ко мне с просьбой:
– Вы не отвезёте в районную больницу Машу? Она проведает мужа и харчишек ему подбросит. Там сейчас какая еда?! Пустая похлёбка.
Я замялся с ответом. А она продолжала меня уговаривать:
–У нас, знаете, колхоз совсем развалился. Нет ни одной машины. Да Маша с Николаем, к тому же, ещё и не колхозники. Частную тоже не допросишься. Николай в последнее время был с людьми не в ладах. Жизнь сейчас какая? Люди волками стали. Но Маша, Вы знаете, – ангел. Надо её выручить.
Я, немного поколебавшись, согласился.
– Вот это здорово! – обрадовалась она моей уступчивости. – Пусть Вам Господь помогает! Баба Настя (это она о себе) всегда говорит: «Мир не без добрых людей!»
Несмотря на преклонный, если не сказать старческий возраст, она сорвалась с места и, опираясь на палку, торопливо зашагала вдоль улицы. Глядя, как она тянет правую ногу, я крикнул вослед:
– Погодите, я подвезу!
– Нет, не надо, – возразила баба Настя, – здесь недалеко. Я быстро.
Вскоре она пришла с миловидной женщиной моего возраста или даже чуть моложе меня.
– Это и есть Маша, о которой я Вам говорила, – представила баба Настя незнакомку.
Я кивнул, показывая, что мне приятно такое знакомство. Маша смущённо улыбнулась и повторила просьбу о крайней необходимости съездить в районную больницу к мужу. По её растерянному лицу я понял, что случилось что-то серьёзное.
– Вам что-то сообщили о его здоровье? – поинтересовался я.
– Да нет…
Маша замялась, взглянула на бабу Настю, потом на меня. Я понял, что она не хочет рассказывать о причине,   встревожившей её.
– Хорошо. Поехали, – сказал я. 
Быстро усадив Машу на переднее сиденье, я запустил мотор и мы, не мешкая, отправились в путь.
– Вы давно были у мужа? –  спросил я, едва мы остались наедине.
– Сегодня, – ответила она тихо. – Но дело не в его здоровье…
Маша подбирала слова для объяснения необходимости повторного свиданья с мужем, но очевидно не находила их. Как человек не умеющий лгать, она краснела и смущённо  улыбалась. Наконец, поборов смущение, сказала:
– Я к нему ненадолго. Мне надо сказать, что кто-то в моё отсутствие был в нашем доме. Я боюсь...
Маша замолчала, не договорив начатую фразу.
Я не стал больше её спрашивать ни о чём личном и сменил тему разговора.
У мужа Маша действительно долго не задержалась. Но попросила меня посидеть с ним, сославшись на необходимость отлучиться по неотложным делам.
– Я Вам буду премного благодарна. Пожалуйста, пойдите мне навстречу, – попросила она. – Он такой расстроенный. Но я не знаю причину… Может, он вам что-то скажет и Вы успокоите его.
Я не смог устоять перед её ясным и чистым взглядом.
Маша, познакомив нас, ушла. Мы, оставшись вдвоём, разговорились. Он, узнав, что я здесь совершенно случайный человек,  обрадовался. Уж очень ему хотелось поговорить, едва ли не исповедаться. Но только чтобы с незнакомым.  Чтобы разговор остался тайной, и никто не носил по хутору сплетен.
Вся эта история, кроме её финала, – его рассказ, его исповедь.

2
С Машей Николай познакомился в армии,  на первом году службы, пребывая в своём первом увольнении. Среди солдат первогодков или, как их высокомерно называют старослужащие – салаг, увольнение  в город он  получил одним из первых.
Николай считался примерным солдатом, отличником боевой и политической подготовки. Если судить строго, его политическая подготовка была на нуле, поскольку в школе Николай учился на тройки и то не твёрдые. Он совершенно не ориентировался даже в хронологии  крупных событий из жизни  страны. Единственно, что он знал точно, это год окончания Великой Отечественной войны. Отец из-за плена тянул лямку на высылке в Сибири. Когда вернулся, сразу женился. Через год родилась Маша, сестра Николая, а ещё через два года, то есть в пятьдесят втором, и сам Николай. В домашних разговорах ему всё время подчёркивали: «Ты родился через семь лет после войны». Вероятно, поэтому эти две даты – год окончания войны и собственного дня рождения – отложились в его сознании. Николай плохо учился не от врождённой глупости и вовсе не от лени. На хуторе, в котором он жил, не было культа образования, скорее наоборот, царила атмосфера безразличия к нему. «Трактором можно управлять и с семью классами», – рассуждали многие хуторяне. Николай по настоянию отца окончил среднюю школу. «Авось на службе легче будет», – твердил отец сыну.
В армии главное – метко стрелять, быстро ориентироваться в обстановке, не быть тюфяком. Этими качествами Николай обладал в полной мере. Будучи сильным и ловким от природы, он за короткое время освоил все спортивные снаряды и показывал на них примерные результаты. Это, несмотря на то, что до призыва он в глаза их не видел и даже названий не слышал. Когда ему сказали, что надо будет прыгать через коня, – расстроился. В представлении сельского парня, конь – это животное. «Прыгнуть-то я прыгну, – размышлял он, – да вдруг конь полохнётся – затопчет».
 И ещё:  Николай никогда не вякал лишнего. Он больше слушал и мотал на ус.
К концу первого года службы он, сельский парень,  сформировался как настоящий солдат-отличник. На занятиях по технической и политической подготовке он, в отличие от  многих других, не спал, не пребывал в мечтаниях и тем более не рисовал голых женщин, как это неизменно делал Фатеев из Курска, его сосед по столику на лекциях и в шеренге по построению. В технике Николай разбирался безукоризненно. В детстве он прошёл хорошую школу в колхозных мастерских. Вместе с отцом они восстановили трактор ДТ – 54, на котором отец проработал до пенсии. На нём Николай освоил пахоту и не одну ночь подменял немощного родителя. Бывало, на утреннем наряде учётчик говорил: «На пятом поле вспахано много и без огрехов. Наверняка Николаева работа. Тот старый уже ни хрена не видит».
Несмотря на отличные показатели в службе, Николай даже в своём подразделении не был лучшим солдатом. У него был конкурент – Суханов Санька из Донецка. Этот длинный и худой, как глист, шахтёр обходил его, Николая Непогодина, на полкорпуса во всём. Они служил в танковом полку, откуда и пошло такое выражение.
Однажды за примерную службу им обоим, Николаю Непогодину и Саньке Суханову, на вечерней поверке объявили перед строем   благодарность и поощрение – увольнение в город.
Поскольку ни Николай, ни Санька ни разу не были в увольнении, решили идти вместе. Накануне от заместителя командира взвода, старшего сержанта срочной службы Осокина, они получили чёткие инструкции по правилам поведения в увольнении. «Не пить, не сквернословить, отдавать честь старшим по званию, обходить стороной патрули», – чеканил писанные и не писаные правила замкомвзвод. Николай и Санька слушали молча, но каждый подумал: «Этот знает что говорит. Только две недели прошло, как вернулся с гауптвахты».  Старшего сержанта  засекли патрули в парке, когда тот распивал со своим земляком, сержантом из соседней части, бутылку водки.
Утром, перед уходом из части, их подозвал старшина. Они вытянулись перед ним по стойке «смирно» и замерли, как часовые в почётном карауле. Несмотря на то, что всё у них было в порядке – сапоги начищены, форма отутюжена, подворотнички белоснежны, а надраенные бляхи горели и отсвечивали лучше любого зеркала, – оба нервничали. Легче понравиться принцессе из королевского двора, чем старшине.
 Старшина Попов (фамилия с ударением на первый слог, иначе солдаты за глаза его не величали) долго ходил вокруг Николая и Саньки, хмыкал и сопел. Они же ожидали,  когда он произнесёт своё любимое изречение, которое он всегда повторял, растягивая букву «о», потому, как сам родом из волжской деревни: «Чай, куда, молодцы, собрались? В хлев свиней за ухами чесать али девок за сиськи трогать?» Вообще колорит речи старшины изобиловал такими перлами, которые вводили в краску даже старослужащих. Попов тогда говорил презрительно: «Нет, не солдаты вы ишо». На этот раз старшина осмотром остался доволен, а потому скомандовал: «Вольно!» Николай с Санькой выдохнули и расслабили одеревеневшие  ноги и плечи. А Попов пустился разглагольствовать, обращаясь то к обоим, то к кому-то одному:
– Ну что, Непогодин, ты хоть знаешь, где и как у девок интересующий тебя орган лежит?
Николай покраснел и молча ждал нового вопроса.
– А ты?
Попов посмотрел на Саньку. Тот только пожал плечами.
– Вот то-то, – протянул Попов удовлетворённо, очевидно, предвкушая удовольствие почитать лекцию на любимую тему. – Ты, Непогодин, откуда? Из России? А ты, Суханов, из Украины?
Старшина многозначительно посмотрел на них и продолжил:
– Здесь, братики-солдатики, Белоруссия. У здешних девок у всех поперёк.
 Сказав так, он заржал, как конь. А Санька с Николаем молча переглядывались и улыбались для приличия. Нахохотавшись вволю, Попов выждал паузу, изрёк:
– Губы у них поперёк, чтобы целоваться удобней было.
И вдруг, став серьёзным, сказал:
– Вижу, вы оба ишо молокососы неопытные, потому знайте: в этом деле после пяти минут горячки может наступить пожизненное охлаждение. Не спешите бросаться в омут. Вы ещё молоды. Вас ждут глубокие чистые озёра.
Он ещё раз их внимательно осмотрел и добавил последние слова напутствия:
– Ваша судьба в ваших руках. Думайте той головой, что на плечах. И по первому разу держитесь вместе. Свободны.
Николай с Санькой довольные убежали.
– А он не такой уж и дурак, как я думал, – сказал Санька, не сбавляя ходу.
– Да уж, – согласился Николай, – хоть в казарму возвращайся.
– Не бойся, от судьбы не уйдёшь, – заметил Суханов философски.

3
За контрольно-пропускным пунктом, или, как его сокращённо именуют, КПП, они остановились. Оба испытывали чувство, свалившейся на плечи воли. Пусть всего на каких-то десять часов ты предоставлен самому себе. Можешь делать что хочешь. Впрочем, не всё. Ты не имеешь право пить спиртное и обязан отдавать честь старшим по званию, то есть всем офицерам и сержантам. Но всё же.
 «Абсолютной свободы нет нигде, надо использовать ту, что есть», – так примерно думал каждый из них.
– Куда пойдём? – спросил Суханов.
Николай неопределённо пожал плечами.
– Может, по парку погуляем, на девчат посмотрим, – предложил Санька.
– Какой парк, какие девчата в девять часов утра? – удивился Николай.
Он представил себе свой хутор. Все если не на колхозной работе, то на домашней, несомненно. На «гулянку» да на «свиданку» – вечером, как стемнеет, как с хозяйством управишься. Тогда только мать скажет:
– Ну, беги уж!
А уж девке такое нравоучение прочитают! Он то знает, как его сестре Марии наказывали и мать, и отец:
– С тем  не гуляй! С тем не водись! Того обходи десятой дорогой!
Хорошо, что замуж рано выскочила, не то бы плешь проели.
– Сегодня выходной, – возразил Суханов, – целый день будут отдыхающие. Плохо, конечно, что осень, да к тому же ещё и поздняя. Если бы лето…
Николай взглянул на Саньку и подумал: «Высокий, стройный, чернявый. А я коренастый, да к тому же ещё и рыжий. В любви шахтёр меня и подавно обскачет. Он найдёт себе зазнобу, а я с носом останусь. Нет, лучше в другой раз, когда сам выйду в город».
– Нет, – сказал Николай твёрдо, – иди один в парк. А я по городу поброжу. Ведь я сельский. Мне интересно город посмотреть.
– Что ты, Коля, выдумал, – обиделся Суханов, – по городу, значит, – по городу. Мне ведь тоже интересно. А по улицам девчат ещё больше, чем в парке.
Они шли наугад, читали на табличках  названия улиц, смотрели на прохожих. Николая поражал темп бурлящей вокруг жизни. Все  куда-то спешат. На хуторе ходят спокойно. Бывает, конечно, и бежать приходится. Если это движение сравнить с ходом коня, то в сельской местности или ходят шагом, или бегут галопом. В городе все бегут рысью. Суханов же ничему не удивлялся. «Он же донецкий. У них, наверное, тоже так», – решил Николай.
Прослонявшись бесцельно часа три, они вышли к кинотеатру.
– Коля, идём в кино, – предложил Санька.
– Зачем оно нам? – удивился Николай, – только деньги тратить. Мало тебе в части кино. Да и оно же вечером, когда нам возвращаться надо.
– Эх ты, деревня, – сказал Санька укоризненно, но не обидно. – В городе кино тоже целый день. Но здесь мы с тобой настоящее посмотрим. Французскую кинокомедию. Посмеёмся от души. Тебе не надоело муть смотреть, что нам показывают? А за деньги не волнуйся. Мне из дому прислали.
– Отдавать-то всё равно надо. А из чего? Из трех рублей восьмидесяти копеек? – возразил Николай. – Кино, небось, тут ого сколько стоит?!
Санька засмеялся. Толкнул Николая в плечо ладошкой и сказал:
– Коля, отслужим, поедем ко мне. Я тебя на шахту устрою. Вот тогда с первой получки и рассчитаешься. Если я тебя буду водить в кино каждый день до конца службы, знай: шахтёрского аванса хватит для расчёта. Поверь мне.
Не переставая улыбаться, Санька предложил:
– Возьмём по паре пирожков с повидлом.
Суханов побежал к женщине в белом халате, стоящей неподалеку у передвижной тележки. Он быстро оттуда возвратился и протянул Николаю два пирожка.
– Нажимай, – сказал он с тёплой иронией, – не стесняйся. Мы же сейчас одна семья. Уже год  вместе спим, едим. Чтобы узнать человека надо с ним съесть пуд соли. Ты слышал такое?
– Угу, – ответил Николай, жуя пирожок.
– Как ты думаешь, мы с тобой уже съели пуд? – поинтересовался Санька.
– Спроси лучше у Красовского. Он точно знает, – ответил Николай, помянув фамилию повара  полка.
– Удачный ответ. Люблю такие, – похвалил Санька. – Но довольно болтать. Идём за билетами.
Зал кинотеатра был огромный. Такого Николай не видел ни разу. Санька называл какие-то незнакомые слова: партер, галёрка.
Николай понял, что они сели на галёрке.
– Это места для молодёжи, – пояснил Санька, – то есть для нас.
Минут через пять к ним подошли две девчонки. Одна чернявая,  высокая, стройная, с замысловатой укладкой тёмных каштановых волос, явно крашеных. Вторая низенькая, плотно сбитая, с круглым, слегка в конопинку лицом и длинными распущенными волосами естественного льняного цвета. «Впрямь пара для нас», – подумал Николай.
– Мальчики-солдатики, вы заняли наши места, – пролепетала скороговоркой высокая, почему-то обращаясь к Николаю.
Николай кивнул на Саньку, показывая, что все вопросы к нему.
– Места, дорогие девчоночки, наши законные, – произнёс нараспев Санька и покачал головой, выражая сожаление, что вышло какое–то недоразумение.
– Покажите ваши билеты, – потребовала высокая.
– Что вы, девочки, солдатам не доверяете? Это зря, –  вёл полемику Санька. – Впрочем, есть выход. Садитесь к нам на колени.
Произошло то, чего Николай  совершенно не ожидал. Низенькая, как будто только и ждала этого приглашения. Неожиданно для своей плотной фигуры, она проскользнула возле спинки кресел переднего ряда и мгновенно уселась Николаю на колени. Её длинные волосы полностью закрыли ему лицо, щекотали нос и щёки. От них шёл удивительный запах, от которого почему-то закружилась голова, а всё тело напряглось,  будто его подключили к какому-то неизвестному науке генератору. Он вдруг потерял слух и только видел, как шевелила губами чернявая, что-то доказывая Саньке. Тот ей возражал, и они никак не находили согласия. Николай же сидел, как парализованный, и не предпринимал никаких действий. Вероятно, поэтому эта толстушка поднялась с его колен и тоже начала требовать место. «Лопух», – выругал себя Николай и несмело взял девушку за руку.
– Садитесь, почему Вы встали? Мне так было приятно, – признался  он.
– Да?! Вы не шутите? – хихикнула она и потрясла своими пышными волосами.
– Да, это правда. Честное слово, правда, – начал убеждать её Николай и при этом покраснел от невероятного смущения, но всё же, набравшись храбрости, притянул её к себе.
Она опять села ему на колени и вновь пристально посмотрела ему в глаза, отчего у Николая даже мурашки пошли по телу.
– Маша, ты что, ненормальная? Встань сейчас же! – разгневалась высокая. –Что о нас подумают?!
Толстушка немедленно вскочила и даже отступила к соседнему сиденью.
– Ничего плохого мы о вас не подумаем, – успокоил их Санька.
–Да не вы, – протянула высокомерно чернявая. – К нам ребята наши должны сейчас подойти на эти места. Пересядьте, пожалуйста, на другие. Мы всегда сидим здесь своей компанией.
– Скажите, как Вас зовут? Только честно, – попросил Санька.
– Лариса, – произнесла, опять несколько свысока, чернявая.
– А меня Санька, Александр, но лучше Саша, – начал представляться Суханов. Было заметно, что он волнуется. Несколько успокоившись, он кивнул в сторону Николая:
– А его – Коля.
«Молодец, – отметил Николай Санькину дипломатию, – не то, что я – лопух».
– Познакомились, – произнесла нараспев Лариса, – а теперь, ребятки, передислоцируйтесь поскорее. Через десять минут свет погасят.
– Лар, да пусть сидят, – сказала Маша. – Придут наши, не придут.
– Где же мы с тобой сядем? – спросила Лариса и стала водить глазами по залу, выискивая место.
И Санька, и Николай быстро поднялись, уступая им свои места. Когда девушки уселись, ребята, как по команде, расположились по обе стороны от них. Лариса запротестовала, но тут выключили свет, и началось кино.
Николай долго сидел на пионерском расстоянии от Маши и не знал, как к ней приблизиться. На экран он смотрел, совершенно не осознавая происходящих на нём действий. В зале смеялись и даже хохотали. Он слышал, как громко смеялась Лариса, наблюдал, как улыбалась Маша. В бледном свете исходящих от экрана лучей он видел Машины губы и любовался ими. «Не крашеные», – отметил он и, как бы сравнивая  девчонок, решил: «В отличие от Лариски, Маша вся естественная. Теперь таких мало, даже у нас на хуторе». Он, неожиданно для себя, положил свою руку на Машину. Она, тоже неожиданно для него, не убрала её. Николай долго сидел так, не зная, что делать дальше. Наконец  осмелился и сжал Машину руку. Девушка высвободила её, но когда Николай уже подумал, что много себе позволил,  положила свою ладошку на его широкую сильную руку. Тогда он, уже не раздумывая, прижался к Маше, и так просидел до конца сеанса, не двигаясь.
Когда выходили из кино, Санька сунул Николаю  в карман какую-то бумажку. «Записка, наверное. Если задержится, чтобы я знал, что врать командованию», – подумал Николай.
Лариска быстро двигалась к двери, Санька едва успевал за нею. Маша выходила не спеша. Николай вертелся возле неё, заходя то с левого, то с правого бока. Когда вышли из зала, он полез в карман и вытащил Санькину бумажку. Оказалось, что это две пятирублёвые купюры. «Молодец Санька. Зря я его недолюбливаю. А всё потому, что завидую. А ведь он может быть настоящим другом», – сделал Николай заключение.
Они шли с Машей, преодолевая за кварталом квартал. Куда идут, Николай не спрашивал. Он впервые в жизни шёл рядом с девушкой, поддерживая её за руку. У себя дома ему приходилось бродить в компании молодёжи. Нравились некоторые девчата, но ни одна из них не разрешала себя проводить домой или уединиться. Может, не виден был собой.  Может, время не подошло. За год службы Николай здорово изменился в лучшую сторону. Тело стало упругим, на руках и груди чувствовалась сталь мышц.
Маша рассказывала о своём городе, о себе и о своей семье. Николай рассказывал о себе. За каких-то два часа они знали друг о друге всё, как будто всю жизнь жили вместе.
Маша росла без отца. Он рано умер – сказались фронтовые увечья. Кроме неё, у матери на иждивении были ещё две младшие сестры –школьницы. Маша уже окончила десять классов и теперь училась в ПТУ на швею.
– Уметь шить – это хорошо, – похвалил Николай её за выбор  профессии.
– Нелёгкая эта работа. Но что поделаешь? Надо, – ответила Маша по–взрослому.
Маша говорила с белорусским акцентом. И удивительно, слова «бацька», «порадок» и какие-то необычные произношения слогов «жи» и «ши» приводили Николая в восторг. «Может, я влюбился», – подумал он и испугался этого открытия.
Они ещё часа два бесцельно бродили по случайному маршруту. Николай почувствовал, что проголодался. Тогда он вспомнил о деньгах, которые ему дал Санька и предложил  отобедать в каком-либо кулинарном заведении. Маша наотрез отказалась, сославшись, что ей надо позарез домой.
– Когда же мы с тобой теперь увидимся? – спросил Николай разочарованно.
– Не знаю, – ответила Маша и, помолчав, спросила:
– А ты хочешь?
– Да.
– Зачем? – задала Маша вопрос, показавшийся Николаю странным.
– Почему ты так спросила? – удивился Николай.
– У тебя есть девчонка там, дома?
– Нету, – ответил Николай. – Если бы была, разве я пошёл бы с тобой?
– Ух! – воскликнула Маша. – Откуда только дети полусироты в наших краях берутся?
– Маша, я себе такого не позволю никогда, – воскликнул с юношеской горячностью Николай, вовсе не осознавая, что он может себе позволить, а чего нет.
– Хорошо, – согласилась Маша, – ты мне напишешь, когда тебе дадут увольнение.
– По какому адресу? – спросил Николай.
Маша назвала адрес, но его нечем было записать. Тогда она повела его на почту и там написала свой адрес на телеграфном бланке. Выйдя из здания почты, Маша остановилась напротив Николая и, глядя ему в глаза, сказала:
– Поцелуй меня.
От такого предложения кровь ударила  в голову, но на этот раз он уже не растерялся. Николай притянул Машу к себе и, как сумел, поцеловал её в губы.
– Я тебе верю, пиши, – произнесла Маша тихо и убежала к подходившему к остановке автобусу.
– Мне здесь рядом. Пять остановок, – крикнула она у самых дверей  и нырнула в салон. Николай хотел было побежать следом, но автобус захлопнул двери и укатил.
Вначале Николай огорчился, но затем его сердце охватила неподдельная радость.
До части он решил идти пешком. «За три часа дойду, – решил он, – зато, пусть заочно, побуду с Машей».
Несмотря на то, что он целый день был на ногах, в часть шёл, не чувствуя усталости. С его уст не сходила улыбка от тепла и влаги Машиных губ.

4
На КПП его сияющую улыбку заметил старослужащий Бабенко.
– Ну что, салага, отмочил конец? – задал такой неуместный вопрос этот дотошный хохол. «Бабенко успел до армии жениться. У него, понятно, одно на уме», – объяснил его бестактное поведение Николай.
– Чего молчишь? Или зачем ты ходил в увольнение? – продолжал допытываться Бабенко.
– Погулял по городу. Сам, – соврал Николай.
– Да не бреши ж ты, как цуцык. Как Маша  твоя? – не унимался Бабенко.
– Откуда ты про Машу знаешь? – неподдельно удивился Николай и даже рот раскрыл, поражённый осведомлённостью Бабенко.
– Послужишь с моё, и ты всё будешь знать, – сказал тот поучительно и, насладившись растерянностью Николая, добавил на прощанье:
– Беги уж, там тебя Суханов ждёт – не дождётся. Да не всё ему выкладывай, чтобы слюной не захлебнулся.
Только сейчас Николай вспомнил о своём друге. В казарме от Саньки он узнал, что Лариска от него убежала.
– Но ты знаешь, Коля, – говорил скороговоркой Санька, не скрывая волнения, – я её хочу увидеть. В ней что-то есть такое… Я в неё просто влюбился. Я…
Суханов запинался, жестикулировал руками, но мысль свою чётко сформулировать не мог. В конце концов, он попросил:
– Пойдёшь в следующее увольнение – передашь ей через Машу привет. Хорошо?
– Хорошо, – пообещал Николай и вдруг поймал себя на мысли, что рад неудаче Саньки.
«Я обошёл его в самом важном деле, –  подумал Николай. – У меня все выстрелы ушли в десятку, а у шахтёра в молоко». Злости Николай ни на кого не держал, но  не терпел впереди идущих.
Следующее увольнение Николаю предоставили через месяц.  Он накануне написал Маше письмо и попросил почтальона Зотова бросить конверт в городской ящик.
– Да не забудь, – просил Николай Зотова, – а то знаю тебя, по месяцу письма держишь.
– Да на хрен мне ваши письма нужны? – возмутился Зотов. – Вашими кралями дембеля занимаются. Надо ей тебя ещё целый год ждать. И не дождаться можно. Вот и не пишут потому, что альтернатива есть.
– Кто есть? – не понял Николай.
– Подлиньше и потолще есть, – отрезал Зотов. – Чего пристал? Сказал, выполню твою просьбу, значит, выполню. А придёт – не придёт; напишет – не напишет; даст – не даст. Тут уж извини.  Думаешь, ты у неё один? Сколько вокруг  воинских частей, и в каждой есть Коля.
Зотов усмехнулся и добавил:
– У некоторых девиц даже графики есть на нашего брата. Ты как, согласованно к ней идёшь? Не в график попадёшь – холостой выстрел получится.
Глядя на растерянное лицо Николая, Зотов решил успокоить его:
– Но твоя, может быть и исключением. Одна дурочка на город случается. Так что не вешай нос.
– Заткнись, умник, – оборвал Николай Зотова раздражённо.
– За дурочку, Коля, извини, –  попросил прощения Зотов, выражая полную серьёзность. И, выждав паузу, спросил ехидно:
– Хранительница чести и достоинства тебе подойдёт?
– Подойдёт, если письмо вовремя отдашь на почту, – ответил Николай примирительно.
Маша пришла в условленное место. По всему было видно, что она рада  встрече. Это Николай заметил. Маша повела его к реке. Они нашли уединённое место, сели рядом на сваленное ветром дерево.
– Красиво тут у вас, – сказал Николай, любуясь шириной  водной глади. Несмотря на зиму в календаре, река ещё не замёрзла, но  у берега уже синел лёд.
– Нравится? Я рада, – ответила Маша искренне. – Оставайся у нас после службы. На завод пойдёшь. У нас много заводов. И заработки хорошие.
Она бросила быстрый взгляд на Николая и добавила совсем серьёзно:
– Толковому мужику жить можно.
– Толковый – это какой? – спросил Николай.
– Тот, который водку не пьёт. На работе работает, а не чешет языком, как баба.
– Ты считаешь меня каким? – спросил Николай.
– Надеюсь, что ты нормальный, – ответила Маша и засмеялась.
Она вдруг вся прижалась к нему. Николай обнял её и начал целовать.
После того, как Маша разрешила  себя целовать, Николай не мог от неё оторваться.
 – Хватит тебе, – отбивалась она, –  у меня губы уже как лапти.
Николаю хотелось большего, чем поцелуи, но юношеская стеснительность усугублялась отсутствием опыта в интимной близости.
 Под конец свидания Николай вспомнил о Санькиной просьбе относительно Лариски и передал её Маше.
– У неё есть парень, – рассказала Маша, – курсант-лётчик. Лариска его очень любит. Хотя и любить там нечего. Он меньше её ростом, а заносчивый. «Я, –  говорит, – космонавтом буду. Вот увидите!»
– Я тоже ростом не вышел, – заметил Николай с обидой в голосе.
– По мне самый раз, – заверила Маша и рассмеялась.
Слушая её, в общем-то, беспричинный смех, Николай не знал, верить её словам относительно своего роста или нет. Но в минуты веселья Маша казалась красавицей неписаной, и была она не где-то на киноэкране, а здесь, рядом с ним. Поэтому Николай не стал больше уточнять её мнение относительно своих антропологических данных, а приступил к новой серии поцелуев. Когда Маша вырвалась из его объятий, она продолжила рассказ о Лариске.
– У неё с ним ничего не выйдет, – рассказывала Маша. – Ему нравится его бывшая одноклассница, которая, правда, его не замечает. Я Ларке советовала  тоже не обращать на него внимания, но любовь слепа.
Маша усмехнулась и добавила:
– Если честно, ей бы этот Санька больше подошёл. Но не знаю. Она с комплексами.
– С чем? – переспросил Николай.
– Перебирать любит. Но Ларка красивая, ничего не скажешь.
Эту информацию о Лариске Николай передал Саньке. Тот таким известиям обрадовался.
– Будем надеяться на лучшее, – сказал он.
 С этого момента у Николая с Санькой появились общие интересы. Их часто можно было видеть вместе в свободное время. В подразделении их стали считать друзьями.

5
В части назревала инспекторская проверка. Командование объявило о предоставлении отпуска на родину лучшему бойцу, которого определят по её результатам. Услышав эту новость, Николай заволновался. «Если бы не Суханов, – соображал он, – отпуск, считай, в кармане. Но куда его денешь, этого Суханова?» А  так хотелось побыть дома. «И надо же, судьба свела нас в одном подразделении!» – сокрушался Николай. «Может, попросить его смазать на каком-нибудь упражнении, – размышлял он и тут же отвергал это предложение. – Нет, всё равно не согласится. Эх, если бы не Суханов».
Николай уже мысленно ощущал хруст отпускной бумаги, по которой он оформляет проездные документы. Каждую ночь во сне грезилась родина. Он ощущал её запах, слышал трепет осины у крыльца, видел глаза матери, беседовал с отцом, шёл по деревне в форме танкиста со знаками отличия на груди. Представлял, как на него во все глаза смотрят девчата. Ему только надо выбрать любую. О Маше в эти дни он даже ни разу не вспомнил.
Случай нейтрализовать Суханова представился  совершенно неожиданно. Однажды в воскресенье Николай был караульным на КПП. Погода, несмотря на суровую зиму, стояла чудесная. Он стоял на пороге дежурки, наслаждался солнечным днём, который был так похож на описанный Пушкиным: «Мороз и солнце, день чудесный…».
 Вдруг мимо ворот части проскочила патрульная машина и направилась в сторону стоящих невдалеке магазинов. И Николай  принял неординарное решение. Он остановил идущего в мастерские солдата,  попросил возвратиться в казарму, найти срочно Суханова и передать, что того у КПП ждёт девчонка Лариска. Когда Николай увидел в окошко  своего приближающегося друга, попросил  второго караульного сказать Саньке, что Лариска ушла к магазинам, чтобы не мозолить глаза у солдатской проходной. А сам исчез из глаз, сославшись на срочность в естественных надобностях.
Суханова беспрепятственно выпустили за ворота, и тот помчался в объятия патруля. Патрульные составили протокол, в котором на Саньку записали кучу нарушений, главное из которых – самоволка. Потом пошли: нарушение формы одежды (даже шапку впопыхах не взял – бежал, как на пожар); не отдание чести старшим по званию (идущего навстречу майора, как и патрульную машину,  не заметил. Но, если бы и заметил, всё одно без толку – без головного убора честь не отдают).
 Патрульным Санька сказал, что нестерпимо захотел съесть мороженого.
– Так и запишем: «Нестерпимо захотелось выпить», – пробубнил начальник патруля, оформляя записку об арестовании.
За эту оригинально подстроенную самоволку Санька получил десять суток гауптвахты.
Весть о том, что Непогодин сдал патрулю своего друга, быстро распространилась по подразделению. Николая засыпали вопросами. Все хотели знать: «Как же так всё некрасиво вышло?»
– Была Лариска, – отвечал Николай невозмутимо. – Я же не виноват, что Санька на патруль нарвался. Кто знал, что он там? Вышло дурацкое совпадение.
В конце концов Непогодину все поверили. С отпуском этот случай никто связать не догадался. К сексотам Николай не относился. Пребывание  на гауптвахте для полка новостью не являлось.
Совесть свою Николай успокоил быстро, а поступок охарактеризовал как стратегическую хитрость в безвыходной ситуации.
Командир полка вернул Суханова в полк досрочно.
– Подумаешь, парень мороженого захотел. Они же, по существу, ещё дети, – убеждал он коменданта гарнизона. – Проработаем, проведём воспитательную работу. Вообще, он один из лучших солдат на весь полк. На предстоящей проверке на него большая надежда.
– Ладно, забирай свою надежду с букетом нарушений, – сказал комендант,  нехотя идя на уступки.
Прибыв в подразделение, Санька первым делом нашёл Николая и сказал всё, что теперь он о нём думает.
– Не ожидал. Не знаю, как насчёт разведки, но в забой с такими засранцами не ходят, – бросил Санька презрительно.
– Думай, что хочешь, но Лариска к тебе приходила, – соврал Николай, глядя Суханову в глаза немигающим взглядом.
– Не верю, – ответил Санька, но Николай заметил в его глазах сомнение.
По результатам инспекторской проверки Суханов оказался на первом месте, Николай на втором. Поощрение – отпуск на родину объявили Николаю. «Нельзя совмещать два таких события, как отпуск и гауптвахта», – единодушно заключили командиры.
Отпуск предоставили к солдатскому празднику – Дню Советской Армии. Когда Николай с чемоданом уходил за ворота, его догнал Санька. Он пожал Николаю руку и сказал:
– Гуляй с чистой душой. Я на тебя зла не держу. Может, ты сильней за домом соскучился?
После этого Николай сделал вывод: «Среди людей есть волки и овцы. Суханов – овца. И никогда волком не станет. А таких, как Суханов, большинство». Кто он сам, Николай ещё не знал, но что не овца – не сомневался.

6
Солдатский отпуск – как искра: мгновение – и нет его. Десять суток. Из них надо вычесть время на отметку убытия и прибытия в военкомате. Для удалённой сельской местности  в сумме день наберётся. И всё же это самые счастливые дни  солдатской службы.
В день прибытия мать напекла пирогов, приехала сестра с мужем, пришли соседи, друзья. Отец достал выпивки собственного производства. «Отец здорово за этот год сдал, – отметил Николай, – да и мать тоже». Но родители бодрились и виду на старость не подавали. Неподдельная радость светилась в их глазах. Николаю на мгновенье стало грустно. «Ведь этот отпуск я украл у своего друга, который в нужный момент отдал свои, может, последние деньги», – упрекнул он себя. Но через мгновение заключил: «Наверное, в этом и заключается жизнь – кто кому подставит корпус». 
Вечером Николай пошёл в клуб. К нему подходила молодёжь, в том числе и девчата, правда малолетки, его ровесниц не было видно. С некоторыми он танцевал, некоторым предлагал  погулять по хутору вдвоём. Но, увы, приглашение ни одна не приняла. Возможно, потому, что ни у оной из них не подоспел возраст.
На другой день в беседе с отцом  Николай как будто невзначай затронул вопрос о недостатке невест.
– Что-то девчат на хуторе  не густо, – посетовал Николай.
– Не густо – не значит нет, – ответил отец. – Тебе же одна нужна. Придёшь с армии, невеста найдётся, если, конечно, за тобой оттуда хвост не притянется. Как ты там, не завёл себе барышню?
– Да ты что, отец, увольнение в город – такая редкость. Да и какие барышни с солдатским трояком?
– Жена не корова, за деньги не купишь, – возразил отец нравоучительно. – Служи. За невесту не беспокойся. Учатся многие. Сейчас ведь учиться модно.

7
Из отпуска на станцию назначения Николай прибыл утром. В часть формально надо было явиться к вечерней поверке. У него в запасе было более десяти часов. Так не хотелось окунаться  в серую жизнь  казармы. На душе было тоскливо, похоже, она жаждала девичьей ласки. И он решил зайти к Маше. Быстро закрыл вещи в камеру хранения и решительно побежал к автобусу.
 Машин дом он видел однажды издалека, знал, что она живёт на первом этаже. Подходя к дому, начал волноваться. Боялся встречи с её матерью. Было воскресенье. «Наверняка все дома, – подумал Николай, – и мать, и сёстры. Сёстры-то ладно, а вот мать. К солдатам какое доверие?»
Он без труда нашёл Машину квартиру и, немного посомневавшись, нажал кнопку звонка. Какая-то неведомая сила толкала его к решительным действиям. Отпустив кнопку, он стал прислушиваться, затаив дыхание. Тишина. Подождав пару минут, ещё нажал. Тишина. Нажал в третий раз и стал удаляться. Даже вздохнул с облегчением. Вдруг за дверью послышались шаги и поворот ключа.
Дверь начала отворяться. В её проёме Николай вначале увидел Машины волосы, а затем и её лицо.
– Коля, ты как здесь оказался! – воскликнула Маша, не скрывая удивления.
– Я пришёл по адресу, который ты мне дала, – сказал Николай.
– Подожди, я оденусь. Или закрой глаза, – потребовала Маша.
Николай закрыл.
– Не открывай. Я тебя заведу, оденусь, а потом откроешь по моей команде. Добре?
– Добре, – согласился Николай на Машином языке.
Маша взяла его за руку и повела в прихожую, сообщив по дороге, что она дома сама.
– Мать с сястрёнками к тётке в дерэвню пайихали, – сообщила Маша. Похоже, она тоже была взволнована, отчего явно подчёркивалось  белорусское произношение. У Николая даже дух перехватило. Сама судьба шла навстречу.
 «Нет, если я не круглый идиот, должен сегодня овладеть ею», – решил он. Николай открыл глаза и увидел перед собой Машу в нательном белье. Он обнял её обеими руками и принялся целовать. Маша попыталась вырваться из его объятий, но он цепко держал её.
– Отцепись и уходи, – потребовала Маша недовольным голосом. – Или дай мне одеться.
– Маша, не надо меня прогонять, – взмолился Николай, – и одеваться не надо. Вот, одень мой китель.
Он быстро сбросил с себя шинель, а затем и солдатский мундир, и сам одел его на плечи Маше.
– Ты в увольнении? Почему не сообщил? – добивалась Маша.
– Маша, я в самоволке, – соврал Николай. – Я понял, что не могу без тебя. И вот убежал. Хоть  пару часов побуду с тобой.
– А я-то думала, мы с тобой погуляем, – разочаровано протянула Маша.
И вдруг потребовала властно:
– Возвращайся в часть. Немедленно. Ещё арестуют. Не хватало, на губу залетишь.
– Гонишь? – буркнул Николай с нескрываемой обидой.
– Не гоню, – возразила Маша. – Но, во-первых, этот риск ни к чему.  А потом…
Она помолчала и добавила:
– Что люди подумают? Солдат ведь жених сомнительный.
Николай стоял в прихожей, не зная, что делать. Ему казалось: останься с Машей наедине, и заветная мечта стать мужчиной без труда осуществится. Теперь же Маша предстала перед ним неприступной крепостью.
– Ну, уж коль так получилось, снимай сапоги, посмотри нашу квартиру, – пошла на уступки Маша.  – Я тебя покормлю и бегом назад.
Николай перевёл дух и вздохнул с облегчением.
«Даже если ничего не выйдет, всё одно это лучше, чем получить сразу пинок под зад», – подумал он с облегчением.
– Сколько суток полагается за два часа самоволки? – спросила Маша серьёзно.
– Маша, не переживай. Губа в срок службы засчитывается, – успокоил Николай и мигом выполнил её приказание – снять сапоги.
Он по привычке намотал портянки на голенища и поставил их аккуратно к стенке, рядом с Машиными белыми лодочками. Маша, увидев такое соседство, расхохоталась. Николай, почувствовав потепление, подошёл к ней, уткнулся лицом в её распущенные волосы. Она остановилась и замерла. Николай поцеловал её в губы. Маша вся напряглась и подалась к нему. Он сбросил с её плеч свой мундир. Сквозь тонкую ткань ночной рубашки просвечивалась упругая грудь. С этой минуты его действия происходили не по воле разума, а чувств. Он гладил Машины волосы, целовал груди, шею, глаза. Маша стояла, словно парализованная, и, похоже, разрешала Николаю всё. «Надо действовать», – решил он,  и, оторвав  девушку от пола,  понёс на руках в комнату, в которой ни разу не был.
– Поставь меня, – попросила Маша, – давай я покажу тебе нашу квартиру.
– Хорошо, – согласился разгорячённый Николай и поставил девушку на ноги.
Но оторваться от неё уже не мог. Он жался к ней, тёрся о  волосы, она же  водила его по комнатам и что-то рассказывала.
– Как тебе наше жилище? – спросила Маша.
– Я не заметил. Я видел только тебя, – сказал Николай честно.
– Тогда так: я уйду на кухню, а ты осмотришь квартиру, – распорядилась Маша.
– Хорошо, – согласился Николай.
Маша ушла в комнату, которую она назвала своей. В приоткрытую дверь он видел, как она одевается. Его вновь потянуло к ней, как магнитом.
– Маша…
Николай начал говорить, но слова застревали в горле. Он волновался, и она это понимала, и её это трогало.
– Маша! Я шёл к тебе не за этим. Не за едой, не за осмотром. Давай как муж с женой. Маша, я же тебя люблю. Мы с тобой поженимся. Не мучай меня, Маша…
Он целовал её,  наслаждаясь вкусом Машиного  тела. В эти минуты он искренне верил, что во всём свете нет никого лучше и краше, чем эта полненькая девчонка. И никогда не будет. И Маша тоже этому поверила и сдалась…
Когда  пыл от удовлетворённой страсти угас, Николай деловито обошёл квартиру.
– Славное у вас жильё, – похвалил он.
– Да, – подтвердила Маша, – квартиру мы получили по льготной очереди. Отцу дали как инвалиду войны. Он только год в ней пожил.
Голос у Маши дрогнул – похоже, это для неё была всё ещё больная тема. Некоторые слова она говорила растягивая, чтобы не заплакать.
–Бацька хворал багато, но с им добре було. А тепер мы усе, как сироты. И мать тоже.
Маша, очевидно, разволновавшись, перешла на родной язык. Её волнение передалось и Николаю. Чтобы как-то успокоить девушку, он решил переменить тему, но, не придумав ничего, сказал:
– Мой отец тоже воевал и в плену был. За последний год так сдал. Я как увидел его…
И тут Николай спохватился, поняв, что сболтнул лишнего. Он запнулся, не договорив предложения. Но Маша на эту неожиданную информацию не обратила никакого внимания. Она хлопотала возле плиты и решала непростой вопрос: чем покормить теперь уж самого дорогого гостя на свете. 
Отведав поданных  блюд, а затем вновь насытившись Машей, Николай собрался уходить.
– Я тебя провожу, – сказала Маша, – аж до части. Буду охранять от патруля. 
– Нет, я сам, – возразил Николай. – Мне же надо очень быстро. Я буду бежать.
– Нет, нет, – провожу обязательно, – настаивала Маша. Ты не смотри, что я толстушка, я быстрая.
– Ты полненькая. Мне именно такие и нравятся, – заверил Николай, обнимая её.
– Тебе теперь нравиться должна только я, – заметила Маша уже с лёгким акцентом ревности.
– Так и будет. Честное танкистское, – заверил Николай.
По дороге в часть он всю дорогу соображал, как отделаться поскорее от Маши и  вернуться на вокзал за вещами. В чемодане лежала приготовленная матерью курица, которая может испортиться. А, главное, его терзали сомнения: не остались ли в чемодане какие-нибудь проездные документы.
На КПП Николаю пришлось пережить очень неприятный момент. У ворот части вместе с караульными прогуливался Бабенко. Он уже носил погоны старшины, поскольку завербовался по контракту на сверхсрочную службу. Жил Бабенко пока в казарме вместе с солдатами, всё никак не мог найти подходящую квартиру для семьи. По выходным он часто изнывал от безделья и, если случалось, что на КПП караульными были земляки, ходил с ними поболтать. Этот хохол сам по себе был мужик невредный. Но вечно совал свой нос куда не просят.
– Ты дывысь, отпускник явился. Без чемоданов. У тёщи залышив.
– Маша, я убежал, – сказал второпях Николай, – и рванул через вертушку на территорию части, успев на ходу шепнуть Бабенко:
– Не болтай лишнего.
В это мгновение он заметил изменившееся от удивления Машино лицо. Оно, как показалось Николаю, побледнело и неестественно вытянулось. Больше Николай ничего не успел увидеть. Он бежал к казарме, словно его преследовала погоня.
Николай доложил дежурному по полку о прибытии из отпуска и о том, что замечаний в отпуске и пути следования не имел. Дежурный, выслушав доклад,  распорядился об оформлении прибытия.
– Иди в канцелярию. Сегодня, хотя и воскресенье, она открыта. Должны прийти срочные документы,  – сказал дежурный.
   В полковой канцелярии  сидел, развалившись на стуле, занудливый солдат второго года службы Заножкин, которого за фамилию окрестили Попкиным. Как и ожидал Николай, Заножкин вместо того, чтобы шлёпнуть печать на отпускную, начал мотать душу  расспросами.
– Сколько девочек успел полюбить? – задал он первый дурацкий вопрос.
– Ставь быстрее печать, тогда скажу, – попросил Николай.
– Не понял. Ты же уже на службе. А она идёт не только, когда ты спишь, но даже когда пребываешь  в канцелярии, – сказал поучительно этот противный писарь.
– Меня ждут ребята, очень ждут, поскорее, пожалуйста, – взмолился Николай.
– Опять не понял. Отметить приезд вы сможете только после отбоя. Куда торопиться? – гнул своё Заножкин.
– Это конечно, – согласился Николай. Но сам лихорадочно соображал, как же отцепиться от этого репейника. Ведь надо же было что-то делать с чемоданом. 
– Так сколько девочек успел полюбить? – возвратился к старому вопросу Заножкин.
– Сколько было на хуторе, всех перелюбил, – ответил Николай безразлично.
Неизвестно, сколько бы продолжался этот допрос, если бы  в канцелярию не зашёл, наконец, капитан со срочными документами. Заножкин разочарованно посмотрел на так некстати появившиеся на столе  бумаги и приложил к отпускной печать. Когда Николай закрывал уже за собой дверь, его вновь окликнул Заножкин:
– Сколько же их было всё-таки на вашем хуторе?
– Одна. У  нас хутор маленький, – ответил Николай, и, быстро захлопнув за собой дверь, понёсся на КПП.
– Что она у тебя спрашивала? – задал он вопрос Бабенко, который всё ещё там коротал время.
– Ничего,  повернулась и унеслась, – ответил тот безразлично.
«Этот, видимо,  ничего не понял», – подумал Николай и успокоился. Теперь его мучила проблема: как вернуть в часть чемодан. Здесь ему повезло. В город уходила машина командира полка. Он быстро подбежал к водителю, сунул ему в руки жетон от камеры хранения и, облегчённо вздохнув, зашагал в казарму.
Через два часа  он угощал друзей приветом с родины, в том числе и крепким. Не обошлось без расспросов и о Маше, и о появившемся с опозданием чемодане.  Николай быстро находил правдоподобные объяснения. Даже сам себе удивлялся, как он ловко научился врать.

8
Николай полагал, что Маша быстро объявится у ворот КПП. «Скорее всего, в ближайшее воскресенье», – считал он. Однако прошло две недели, а от неё не было даже письма. «Ну, что же, это хорошо. Мне нужна такая девица, которая решает с солдатом вопросы сегодняшнего дня. У Маши же далеко идущие планы», – решил он для себя.
 Николай ещё не знал, что здорово ошибается. После близости с Машей он стал другим человеком. Его здоровый мужской организм, получивший встряску, требовал своё. Плоть неустанно напоминала о себе и не давала покоя ни днём, ни ночью. Перед глазами неизменно всплывало Машино тело. В мозгу в который раз прокручивались картины их первой и единственной близости. Наконец, он не выдержал и написал Маше письмо. В нём он повинился перед ней, объяснив своё поведение тем, что отпуск был неожиданным. Мол, не было времени предупредить об отъезде. А когда был у неё, счёл нужным об отпуске умолчать, чтобы не вызвать недоразумений. Получилось всё наоборот не по злой воле.
 Далее на четырёх страницах он убеждал Машу, что любит её безумно. Иначе бы не заехал к ней в день возвращения из отпуска. В эти минуты он не лгал. Он сам верил в то, что писал. Ему нужна была женщина, а кроме Маши он другой в своём воображении не рисовал.
Маша ответила немедленно. В своём коротеньком письме она выразила сожаление в том, что Николай способен на ложь. Но на встречу согласилась.
Получив письмо, Николай принялся изыскивать возможность попасть в увольнение. И вот, когда вопрос, казалось, был решён, его неожиданно, из-за болезни одного из солдат, назначили в караул.
– Я же и так через день под ремень, – пытался возражать он начальнику караула старшему сержанту Белову.
– Не я определяю разнарядку в караул. О  присвоении очередного, то есть ефрейторского звания, походатайствую, – ответил тот не без должной порции иронии.
В полку большинство механиков-водителей  были сержанты – выпускники специальных учебных курсов. Николая же «неучёного» специалиста взял к себе на командирский танк командир роты капитан Рябченко. За что? Возможно, за любовь к технике. А может, за расторопность и неординарный характер.
– Да не звание, пусть оно даже сержантское будет, а увольнение мне нужно, –  объяснял сержанту свою просьбу, не стесняясь в выражениях,   Николай, – девчонка меня будет ждать в условленном месте.
– Неделю подождёт, – отрезал Белов. – В следующее воскресенье пойдёшь. Походатайствую.
Николай немедленно написал Маше три строчки о переносе свидания, вложил письмо в конверт и бегом отнёс почтальону Зотову, чтобы тот бросил его в городской ящик.
– Мишка, выручай, – умолял он Зотова, – отправь сегодня письмо. Судьба решается.
– Судьба на небе решается, – сказал Зотов философски. – А с письмом ничего не получится. Был я уже в городе. Кто меня ещё раз туда выпустит.
– Что же мне делать? – спросил расстроенный Николай.
– Надеяться на небо, – ответил Зотов невозмутимо.
Но Николай был не тот человек, который бросает вёсла, отдавая судьбу течению. Он вмиг сообразил, где искать выход. Через несколько минут он был уже на КПП,  передал дежурному конверт, чтобы тот вручил его кому-либо из извозчиков командиров.
В увольнение Николай попал лишь через месяц. На календаре был конец апреля. Стоял тёплый весенний день. Они с Машей встретились у реки, где состоялось их первое свидание. Николай приготовился к длительному оправданию. Однако Маша, на удивление, ни о чём не спрашивала. Она сразу же потянулась к Николаю и он, не мешкая, расцеловал её. Они долго бродили по парку у набережной, а затем без слов нашли место для интимной близости. Николай заверил Машу, что уже принял решение после демобилизации остаться у неё навсегда. И он не лгал. Когда он был рядом с Машей, ему было хорошо, поэтому он обещал и верил своим обещаниям.
После этой встречи Маша зачастила на КПП. Николай, если не был в карауле, изворачиваясь изо всех сил, выходил за пределы части хотя бы на полчаса. Они уединялись в глубине расположенного рядом парка и наслаждались друг другом. Маша верила Николаю и строила планы совместной жизни. Николай поддакивал её размышлениям, вовсе не осознавая, какое решение примет он, когда придёт время демобилизации.
Однажды, при очередной встрече, она объявила о своей беременности. Маша выбрала момент, когда Николай намерился совершить свою мужскую прихоть, и произнесла тихо:
– Коля, я тебе хотела давно сказать…
– Потом, Маша, потом, – шептал Николай, снимая с Маши одежду, которую целесообразно было снимать в условиях парка.
Но Маша, ласково отводя от себя его настойчивые руки, продолжала:
– Коля, я давно тебе хотела сказать… Коля, я беременна.
– Вот те раз, – вырвалось у Николая.
– Разве ты не рад?! – воскликнула удивлённо Маша.
– Хм, – промычал Николай, а затем вдруг сказал:
–Я же, Маша, у тебя не первый.
– Вот оно что! – произнесла Маша дрогнувшим от волнения голосом. – Да, ты у меня второй. И тоже неудачный.
Маша заплакала по-детски громко и вдруг, сорвавшись с места, пустилась убегать прочь. Николай смотрел вослед и не знал, что делать: догнать, остановить, извиниться или пустить события на самотёк. Он медленно шёл по дороге, всё ещё не веря, что Маша так просто от него убежала, даже не выслушав его.
Войдя на территорию части, Николай  пошёл в казарму не по центральной аллее, а окольным путём. Он хотел собраться с мыслями и принять решение по поводу своего поведения с Машей. Проходя мимо спортплощадки, решил от каламбура в голове отвлечься на брусьях и перекладине. Но,  несколько раз подтянувшись, понял, что  спорт в этом деле ему не помощник. Тогда он зашёл на футбольную площадку и присел на скамейку за воротами. На противоположной стороне поля несколько человек играли в  одни ворота. Пригласили и его. Он отказался, сославшись на растяжение связок. «Иначе не отстанут», – подумал он. Просидев с полчаса и не придя ни к какому решению, двинулся в казарму.  «Ещё самоволку припишут за длительное отсутствие», –  решил он.
И вдруг его осенила совершенно очевидная, с его точки зрения, мысль: «Я же не первый, а второй. Кто он и когда был у неё этот первый? А главное, от кого она беременна? Она, может, и сама этого не знает. Или знает, но тот первый ершистым оказался. Тогда она  ко мне. Поняв, что и я не валенок,  убежала, чтобы принять верное решение». Придя к таким умозаключениям, Николай сразу же успокоился. Он вспомнил слова отца: «Жена не корова». «Но ведь даже корову выбрать не просто. А здесь первое увольнение – и сразу жена. Нет, я ещё погуляю да присмотрюсь как следует», – решил он и с бодро поднятой головой быстрым шагом двинулся в казарму. Единственное, о чём он сейчас сожалел, так это о несостоявшемся удовольствии.

9
Спустя полтора месяца после разрыва отношений с Машей, Николай попросил  Рябченко предоставить ему увольнение в город.
– Слишком часто ты, Непогодин, в увольнение ходишь. Такой привилегии даже сержанты не имеют, – ответил на  его просьбу командир роты.
– Другие туда идут болтаться, а я  жену проведать, – соврал бессовестно Николай и для большей убедительности добавил: «Беременна она».
– Ты разве женат? – удивился Рябченко.
– Формально нет, но после дембеля распишемся.
– Шустрый ты, однако, – заметил командир. – Когда ты только успел?!
– Успел, – ответил Николай неопределённо.
Рябченко удивлённо посмотрел на Николая, как будто оценивая его возможности в этом деле, и сказал:
– Хорошо. Походатайствую. Этот довод больше чем убедительный.
Командир  просьбу выполнил. Уже в следующее воскресенье, после завтрака, Николай, начищенный и отутюженный, отправился в город искать приключений.
Чтобы случайно не встретиться с Машей, он ушёл в другую часть города, где  ни разу не был. Побродив по улицам, Николай вышел к небольшому скверику. Там он встретил двух девчонок своего возраста. Решив познакомиться, остановил их, спросил сколько времени. Однако, вопреки ожиданиям, кроме сведений о текущем времени,  ничего от них не добился. Совершив ещё несколько безуспешных попыток завести знакомство,  присел на скамейку, чтобы перевести дух. К нему тут же подсела крашенная блондинка, на вид лет тридцати пяти.
– Привет, солдатик-касатик, – поприветствовала она Николая нежным, завораживающим голосом.
«Что ещё этой тётке надо?» – подумал он раздражённо.
– Как тебя зовут, солнышко? – вновь пропела эта неведомо откуда свалившаяся незнакомка. При этом она неотрывно смотрела Николаю в глаза и беспрестанно улыбалась.
– Николай, – представился он, – только зачем это Вам надо?
«На цыганку не похожа, а пристаёт. Может, аферистка какая?» – мелькнуло у него в голове.
– Коленька, я знаю, что тебе нужно. Мой совет: не связывайся со всякими ссыкухами. Такая подставит разок, а потом по командирам затаскает.
Она положила ему руку  на колено и предложила уже шёпотом:
– Коля, идём ко мне. Я тебя и попою, и покормлю, и удовлетворю.
– Ну да, чего ещё! – возмутился Николай. – Вам надо искать кавалеров не среди солдат, а среди майоров или даже подполковников.
– Коля, ты, я вижу, совсем ещё глупый и неопытный. Ты думаешь, я менее вкусная, чем эти соплячки, к которым ты приставал? У тебя с ними и промах может выйти. А со мной никогда.
Она поднялась, взяла Николая за руку и потянула на себя, приглашая встать.  Поколебавшись несколько мгновений, Николай поднялся и застыл в нерешительности. Незнакомка, не мешкая, взяла его под руку и повела к выходу из скверика. Николай, опустив глаза, молча шёл рядом. Они прошли несколько кварталов, затем зашли в подъезд нового высотного дома.
– Лифт работает, но мы поднимемся пешком, – сказала она. – Не хватало счастья застрять в нём.
– Угу, – согласился Николай. Он никогда не ездил в лифте и не умел им пользоваться. К тому же он не мог  толком осознать своего положения и не отдавал отчёта, что с ним происходит и почему он идёт с этой тёткой. По пути он несколько раз останавливался, намереваясь отвязаться от назойливой незнакомки, но её мелодичный загадочный шёпот толкал его дальше.
– Идём, глупенький. Будешь всю жизнь добром вспоминать, – ворковала она, прижимаясь к нему.
Поднялись на третий этаж. Незнакомка достала из сумочки ключи, подмигнула Николаю и принялась открывать дверь.
– Вы знаете что, я, наверное, пойду домой, то есть в часть, – вымолвил Николай неуверенно.  Я же Вас совершенно не знаю.
– Коля, ты у меня уже в гостях и так просто я тебя не отпущу, – ответила она и, взяв  под руку, завела  в квартиру.
В городской квартире Николай оказался второй раз в жизни. Его поразила разница в обстановке, которая была здесь и у Маши. Но хозяйка не дала ему возможности осмотреться. Едва переступили порог,  она тут же закрыла на ключ входную дверь и обвив руками шею Николая,  поцеловала  в губы. Кровь взыграла в его молодом теле.  Он притянул её к себе и ответил на её ласки несколькими поцелуями, благо он в этом деле несколько поднаторел. Далее инициативу взяла хозяйка. Она завела Николая в спальню и совершенно без какого-либо стеснения разделась донага. Причём сделала она всё так быстро, что Николай не успел даже опомниться. Затем она принялась за него.
– Быстрее, Коля, быстрее, – поторапливала она, помогая снимать солдатскую одежду.
Едва Николай разделся,  увлекла его в постель и опрокинула на себя. Уже с первых минут он почувствовал, что её обещание запомниться на всю жизнь будет выполнено с лихвой. Лежащая под ним женщина напоминала проснувшийся вулкан. Она целовалась, стонала, извивалась, как змея, и неустанно шептала:
– Давай, Коля! Давай, родненький!
Успокоилась лишь тогда, когда почувствовала, что Николай иссяк. Высвободившись из-под него, она легла ему на грудь лицом к лицу.
– Ну, как? – спросила она.
Только сейчас Николай как следует рассмотрел её лицо. Оно было очень даже симпатичным, если не сказать красивым. Курносенький носик, большие серые глаза, длинные ресницы делали их хозяйку весьма привлекательной. Губы, казалось, и созданы для поцелуев. «Пожалуй, она краше Маши», – подумал он.
– Как тебя зовут? – спросил Николай.
В ответ послышался заразительный смех. Она смеялась долго, пока на глаза не выступили слёзы.
– Разве мы ещё не познакомились? – вымолвила она, вытирая слёзы ладошкой.
– Ты со мной – да. Я с тобой – нет, – ответил Николай.
– Ты со мной хорошо познакомился. Я довольна, – сказала она и надавила ему пальцем на кончик носа. – А зовут меня Мари.
– Маша, что ли? – искренне удивился Николай.
– Нет, моё полное имя – Марьяна. Не слыхал такого?
Николай пожал плечами, но ничего не ответил, чтобы не показать свою неосведомлённость.
– Теперь не только слыхал о гусиных лапках, но и отведал их, – засмеялась Марьяна и потёрлась своими роскошными, завитыми в кудряшки волосами  о лицо Николая.
– Щекотно, –  взмолился он и бережно опустил её голову к себе на грудь.
– Коля,  ты кушать хочешь? – спросила она, не поднимая головы.
– Не–а!
– Тогда я тебя заведу ещё на один разочек, а потом пообедаем, – проворковала она и, приподнявшись, начала целовать его, что называется, с ног до головы. Когда он, почувствовав готовность, начал укладывать её под себя,  Марьяна   скомандовала:
– Нет, Коленька, лежи на спине, теперь я главная.
Получив повторное удовлетворение, Мари встала с постели, набросила на обнажённое тело прозрачный халат и, наклонившись, лизнула Николая по губам.
– Ты полежи. Отдохни. А я похлопочу с обедом, – сказала она, светясь радостью.
Когда Марьяна вышла на кухню, Николай принялся осматривать комнату. Она была высокой, просторной, а главное, зажиточной. Даже он, сельский парень, смог оценить её богатое убранство.
Затем его внимание привлекли фотографии на столе. На одной из них он увидел Марьяну, стоящую в обнимку с морским офицером, и рядом с ними двоих детей, мальчика и девочку  дошкольного, либо начального школьного возраста. При виде этого снимка у Николая даже озноб прошёл по спине.
– Мари, – позвал он довольно громко. Та, не заставив себя долго ждать, появилась с сияющим лицом на пороге спальни.
– Кто они? – спросил Николай, указывая на фотографию, и приготовился выслушать трагическую историю.
– Мой муж и мои  дети, – ответила спокойно Марьяна.
– Где же они теперь? – всё тем же взволнованным голосом спросил Николай.
Ему почудилось, что они все уже заходят в эту спальню и сейчас спросят: «Кто это лежит нагишом в их постели?» Представив такое, Николай вскочил и начал поспешно натягивать армейские кальсоны. Марьяна подошла к нему, обняла и своим завораживающим голосом приказала:
– Вернись на место и сними сейчас же эти балахоны. Я тебе всё объясню.
Николай сел на край постели и сидел неподвижно в ожидании объяснений. Марьяна присела рядом и, пристально глядя ему в глаза, сказала:
– Муж плавает. Приплывёт через два месяца. Дети у свекрови. Далеко отсюда.
От такого сообщения Николай опешил. В такой роли он себя не представлял даже во сне.
– Как же так всё получается? – вымолвил он после некоторого замешательства. – Мужа, допустим, ты не любишь. А дети?
– Мужа, Коленька, я люблю. Он у меня хороший мужик.
– Непонятно. Мужа любишь, а со мной… И, наверное же, не только…
Марьяна не дала ему договорить, оборвав на полуслове.
– Ты мне душу не терзай, – сказала она обозлёно. – Ты, когда сюда шёл, на  целку располагал? Что ты мне прикажешь делать, если он по полгода в море? Я ведь живой человек. Я долго держала верность, но вижу – высыхаю. Пока у него служба окончится,  буду как Кощей Бессмертный. В тридцать лет морщины на лице. Месяц жила с детьми у свекрови. Чувствую, сорвусь – выйду на улицу. Но зачем же пожилого человека травмировать? Причину придумала – и сюда. Тебя нашла. А ты…
Марьяна глубоко вздохнула и сказала резко:
– Уходи!
Она потянулась к столу, достала сигареты, закурила. Лицо её вдруг утратило свежесть и привлекательность. Николай, словно потеряв дар речи, молчал. «Лучшее решение, – считал он, – уйти. Но как это сделать более тактично?» Не находя предлога,  сидел не двигаясь.
– Что застыл, как покойник? Одевайся! – приказала Марьяна. Голос её выражал подчёркнутую брезгливость.
Николай повернулся к ней и, глядя в глаза, произнёс глухо:
– Прости, Мари,  я не хотел тебя обидеть. Я не знал этих проблем. Я тебя понимаю… Стараюсь понять.
Марьяна прильнула к нему и, уткнувшись  в плечо, заплакала. Николай прижал  её к себе и поцеловал.
– Покормить тебя или…
Он не дал ей договорить:
– Мариша, я выбираю «или», – Он и сбросил с неё красивый заморский  халат.
– Голодная я, Коля, – шептала Марьяна  на ухо. – Женщине, как земле, необходимо орошение, иначе она превратится в пустыню. Приходи ко мне, Коля, приходи, приходи…
«Приходи! И помни: у нас с тобой только два месяца». Эти слова, словно молотки, стучали в виски  всю дорогу, пока он добирался до части. Несмотря на физическое удовлетворение, в душе было полное расстройство. Он не сомневался в том, что больше никогда не придёт в этот дом. И полагал, что надо просто пережить и забыть этот день. Но что-то жгло  душу и волновало сердце.
 «Нет, у нас на хуторе такого разврата нет и быть не может. В город больше ни ногой. Жду дембель – и баста!» – решил он  и слегка успокоился.

10
То, что он не сдержит слова, а захочет увидеть Марьяну немедленно, Николай понял уже к концу недели. Её образ не покидал его и на мгновенье. Марьяна жила в его воображении, где бы он ни находился. Чистил ли картошку, будучи в наряде на кухне, шагал  с автоматом у склада боеприпасов, сидел  за рычагами  многотонной машины, несясь на предельной скорости по танкодрому, он видел её образ, её тело, слышал или воображал, что слышит, её запах, трогал и целовал её груди. «Нет, я должен её навестить хотя бы раз, – сказал он себе твёрдо. – Увольнение предоставят не раньше, чем через два  месяца. Но тогда оно мне ни к чему. Значит, выход один – самоволка».
Выждав час или полтора после отбоя, пока офицеры разъехались по домам и уснули сержанты, он тихо поднялся с постели, уложил под одеяло скрученную шинель, чтобы его кровать не казалась пустой, и так же тихо вышел из спального помещения. Когда проходил мимо дневального, тот спросил:
– Ты разве в наряде?
– Подышу, – ответил неопределённо Николай.
На КПП дежурил Рубин из его призыва и молодой солдат с редкой фамилией Развербай. Сержанты фамилию немедленно переделали, чтобы легче, по их мнению, читалась на перекличках, хотя она после этого стала и непечатной. На посту стоял этот молодой с непечатной фамилией солдат. Рубин бодрствовал в помещении за стенкой, а точнее спал.
– Открой, я выйду на полчаса, – попросил Николай Развербая.
– Нет, не могу. Перед заступлением нас проинструктировали: никого не выпускать.
– Выпусти. Очень надо, – настаивал Николай.
– Сейчас разбужу старшего, – ответил тот и метнулся будить Рубина.
Рубин, спросонья не разобрав по какому поводу его растревожили, явился перед Николаем по всей форме даже, застёгнутым на все пуговицы. Поняв, в чём дело, Рубин выругался и сказал категорически:
– Нет! Ты, Непогодин, на лядки к хохлатке за удовольствием, а я за тебя буду пару лет лямку в  дисбате тянуть. Нам с тобой осталось служить по полгода. Поэтому остынь и поворачивай оглобли. Так и тебе, и мне будет лучше.
Глядя на недовольную физиономию Николая, Рубин добавил:
– Днём другое дело. Попросился, мол, на пять минут за сигаретами. А ночью. Что я скажу? Вдруг тревога. Боевая машина останется без водителя. Да нас с тобой офицеры вместе с соплями размажут по броне.
«Тебе не на КПП стоять, а полком командовать», – сказал про себя Николай, хотя доводы Рубина были, безусловно, логичны. Но Николай настроился на Марьяну и сдаваться не хотел.
– Жена у меня беременна. Сама дома осталась. Проблемы есть с этим делом. Вот уснуть не могу. Всё думаю: как она там? – соврал Николай и посмотрел испытующим взглядом на обоих.
– Если так, открой ему, – скомандовал Рубин Развербаю. И сделал Николаю напутствие:
– Смотри, осторожно. И не задерживайся. Комполка сегодня поздно уехал. Некоторые посты лично проверял.
Преодолев таким образом КПП, Николай сделал вывод: к любой двери можно  подобрать ключ. Надо только избавить себя от  ложного чувства стыда.
  Покинув пределы части, он набрал максимальную скорость, на которую был способен организм. И всё же бежать пришлось минут сорок. Не переводя дух, взбежал на уже знакомый третий этаж и, не раздумывая, нажал кнопку звонка. На какое-то мгновение закралось сомнение в правильности своего решения, но он тут же отогнал его. Прислушался. За дверью – тишина. Повторный звонок он сделал более длинным.  Послышались шаги и голос Марьяны:
–Кто там?
–Мари, это я. Николай.
Звякнули  запоры. Дверь приоткрылась, и он увидел вначале Марьянины кудряшки, а затем и её лицо, которое  уже несколько суток не покидало его память ни на секунду. Марьяна была уже в другом халате, но таком же воздушном и красивом, как и тот, который он видел в прошлый раз.
–Коля, ты?!
Он уловил удивление и даже растерянность на её лице.
–Я. Ты же сама об этом просила, – напомнил Николай.
Она впустила его за порог и закрыла  дверь. Свет не зажигала, но и в комнату не приглашала. Сердце Николая тревожно забилось от какого-то предчувствия.
– Ты одна? – спросил Николай.
– Пока да, – ответила Марьяна. – Впрочем, теперь мы уже вдвоём.
Николай не мог не заметить перемены в её поведении, поэтому спросил:
– Что случилось, Мари?
– Ты такой потный и разгорячённый, – произнесла она ласково и провела ладошкой по его волосам.
– Что же всё-таки случилось, Мари? – повторил Николай свой вопрос.
– Коля, ко мне сегодня приезжает муж. Я думала, что это он позвонил.
Николай вздрогнул.
– Ты же говорила: «Через два месяца», – сказал он, еле сдерживая волнение.
– Мне самой вчера сообщили, по секрету. Его на новую должность переводят. На повышение идёт, – сообщила Марьяна почему-то безразлично.
– В таком случае, я ухожу, – сказал Николай. – Не то он пристрелит нас обоих.
– Не пристрелит. Он тебя постарается не заметить.
– Как это? Почему?! – воскликнул Николай удивлённо.
– Кто же его тогда повысит? Измену жены он переживёт, а вот потерю карьеры – никогда!
– Но он же ждал полгода этой встречи. Заходит. А тут…
– Ничего он не ждал. Он же не простой матрос. У него были забавы, и не одна, – голос Марьяны дрогнул, но она продолжила:
– Я ему, Коля, нужна как живая визитная карточка. Как символ семейного благополучия.
– Ты же говорила, что любишь его. Что он хороший мужик, – напомнил Николай, глядя на неё с недоумением.
– Люблю такого, каким он был когда-то. А мужик он, Коля, хороший. Просто в его свете иначе нельзя. Однажды он меня взял с собой на коллективную охоту. Это ему чуть карьеры не стоило. На первый раз объяснили, где надо использовать жену, а где замену. Я там, понятно, все порядки увидела, хотя их и скрыть пытались. Он передо мной долго оправдывался за других и объяснял, что смысл жизни быть с ними, но не быть ими. Тогда я поняла, что нас обоих ждёт двойная жизнь.
Излив душу, Марьяна замолчала. Николай, оглушённый неожиданной информацией, тоже молчал, глядя ей лицо.  В лунном свете, пробивающемся сквозь плотные шторы на окнах, оно казалось ещё прекрасней, чем днём.
– Мари, – произнёс он наконец робко, – давай жить вместе.
– Это как? – удивилась Марьяна. – Ты хочешь сказать: «Давай станем мужем и женой?»
– Ну да!
Марьяна засмеялась добродушно и, прильнув к Николаю, поцеловала его.
– Нет, Коля, мы завтра с мужем уедем к детям. Да и по-другому я уже не смогу. Мне на всю жизнь уготовано быть куклой или – что то же самое –  женой большого начальника.
Она ещё раз поцеловала его и прошептала:
– Я тебе всё сказала. Теперь уходи.
Она открыла дверь и выпустила Николая на лестничную площадку. Когда он опустился на несколько ступенек, Марьяна окликнула его:
– Коля, вернись.
Едва он вошёл в прихожую, она быстро закрыла  дверь и сказала:
– Давай по-походному. Стой, не двигайся. Я сама разберусь с твоими кальсонами.
 Затем она сбросила прямо на пол свой дорогой роскошный халат,  изогнулась в позу ныряльщицы и, заведя руки за спину, подтянула Николая к себе.
– Давай, Коля, давай!  Это наши с тобой последние мгновения.
На стенах прихожей вспыхнул свет от фар въезжающего во двор автомобиля. Марьяна встрепенулась, как вспугнутая птица, быстро освободилась от Николая.
– Коля, уходи. Только, прошу тебя, быстро.
Она набросила на плечи халат, подошла к двери. Прислушалась.
– Уходи, Коля. Но спокойно. Не суетись, – командовала она. – Прощай!
Николай вышел на улицу. У соседнего подъезда стояла легковая машина. Какие-то люди из неё выкладывали вещи. Только сейчас смог Николай перевести дух. Загнув за угол дома, тотчас же пустился бежать. Надо было торопиться.
Свежий ночной воздух удесятерял силы. На бегу он ни о чём не думал. В голове хаотично воспроизводились обрывки картин этой ещё длящейся ночи. Возникло лицо Рубина, убеждающего не покидать территорию части, мерещилась фотография мужа Марьяны и, наконец, вырисовывалась сама Марьяна. «Какая она всё-таки красивая, – думал при этом Николай. – Насколько в ней всё безупречно. Как щедра оказалась природа к её внешности». При мысли, что он её больше не увидит, стонала и рыдала душа.
Когда до части оставалось не более полкилометра, Николай решил перевести дух и перешёл с бега на шаг. Незамедлительно сказалась бешеная усталость. Ноги отказывались передвигаться. Вдоль дороги он приметил небольшую полянку, поросшую травой. Ему неотвратимо захотелось лечь на неё, хотя бы на несколько секунд. И он, уже не раздумывая, лёг на спину, раскинув руки. Трава была мокрой от обильной  росы, но это его  не смущало, поскольку  и  гимнастёрку было впору выкручивать, настолько она пропиталась солёным  потом.
До призыва  в армию Николай часто вместе с отцом по ночам косил траву. И тогда вот так же, устав от работы,  ложился на свежий покос и смотрел в небо. Он любил смотреть на мерцающие звёзды, на стремительно падающие кометы, которые он тоже считал звёздами, и на ныряющую между тучами Луну, казавшуюся ему похожей на отбившегося от стада гуся, оставшегося на ночлег в пруду. Но тогда у юного Коли не было таких проблем, как сейчас, которые вдруг, как снежный  ком, начали валиться на его плечи.
Он вспомнил слова Зотова о том, что судьбы решаются на небе. «Неужели и Маша, и Марьяна на моём пути оказались не случайно?» – подумал он. И вдруг осознав, что у него уже нет ни той, ни другой, испугался. Затем он начал думать о Марьяне, о её жизни. «Как всё-таки, оказывается,  не благополучно в этом роскошном, с виду благополучном доме. Нет, у нас  такого нет. Скорее бы дембель», – решил он.  Напротив него ярко вспыхнула комета и понеслась по небу, оставляя за собой жирный светящийся след. Николай загадал желание: ещё хотя бы один раз увидеть Марьяну. Он не успел даже проследить за последними мгновеньями жизни небесного тела, от которого зависело исполнение его желания. Усталость сковала  силы, и он не заметил, как уснул. Ему приснилась  Марьяна, летящая по бескрайнему зелёному полю на белом коне. Николай пытался её окликнуть, остановить, но она, не оборачиваясь, неслась вдаль. Он неотрывно смотрел ей вслед, пока она не скрылась за горизонтом.
 Разбудил Николая  вой сирены. «Тревога»,– пронеслось в голове и он, мгновенно оценив ситуацию, подхватился, и что было духу побежал в часть. На КПП стоял новый караульный. Николай с ним был мало знаком. Знал только, что он первогодок.
– Открывай живее, – потребовал Николай, захлёбывающимся от спринтерского бега голосом.
– Ты откуда взялся? – спросил солдат удивлённо.
– Бегал за командиром роты. Вызывал по тревоге, – соврал Николай, не моргнув и глазом.
– У него разве телефона нет? – допытывался солдат.
– Там, где он был, нет. Но не твоё собачье дело знать: где и с кем спит мой командир, – заорал Николай во всё горло.
Солдат от неожиданности вытянулся по стойке «смирно», как перед старшим по званию.
– Открывай! – вновь заорал на солдата  Николай.
– Сам такое решение принять не могу. Мне надо…
Солдат не успел договорить, что ему надо. Николай подтянулся о стойки пропускной «вертушки» и перемахнул через неё.
– Ого! – воскликнул солдат. Николай же немедленно рванул  к своей казарме.
– Нечего на меня орать, – услышал он вдогонку. Но эти крики Николая больше не интересовали. Он уже слышал топот ног, бегущих к машинам людей. Ему же предстояло взять в оружейной комнате автомат и противогаз. Комната может быть уже закрыта, и по инстанции доложено об отсутствии Непогодина, а значит, о чрезвычайном происшествии в части. Нельзя опоздать и к машине. В отсутствие водителя её поведёт командир. О последствии такой ситуации не хотелось даже думать.
– Непогодин! – услышал он чей-то знакомый голос. Николай остановился и узнал Развербая.
– Непогодин, твой автомат у Рябченко. Я сказал ему обо всём. А что было делать в этой ситуации? – спросил он на бегу.
– Делать нечего, – согласился Николай и устремился следом.
В тусклом свете зарождающегося рассвета он разглядел на броне своей машины Рябченко. «Так и есть, – пронеслось в голове, – командир уже открывает водительский люк. Сейчас он меня выбросит, как напаскудившую кошку».
– Я здесь, – закричал Николай, но его голос утонул в гуле ревущих моторов. Ещё мгновение – и он уже на броне, рядом с командиром. Увидев  Николая, Рябченко сжал кулаки, лицо его перекосилось от гнева, и он заорал что было силы:
– Где твоё оружие, негодяй?! Под трибунал пойдёшь!
Затем он схватил Николая за шиворот и затолкал в проём люка, приложившись напоследок подошвой сапога по плечам.
Очутившись на своём теперь таком желанном месте, Николай действовал, как автомат. Спустя несколько минут он  почувствовал, что наверстал упущенное.
…Через полчаса движения колонна остановилась. Рябченко по связи сообщили, что уснул водитель, отчего машина, оставшись без управления, свалилась в канаву.
– Непогодин! – заорал Рябченко   по внутренней связи голосом, полным гнева и раздражения, – через такого, как ты, кавалера собачьего колонна стоит. Понюхал бабу, как кобель сучку, и побежал. А если бы на час раньше вышли? С меня бы точно погоны сняли. Даже комполка бы не поздоровилось. После марша я тебя расплющу, как таракана. Под суд отдам.  Увольнений тебе теперь и во сне не видать.
Николай понимал, что офицерам сейчас не до шуток. Начались сокращения танковых соединений. Освобождающиеся военные городки занимали ракетчики. Но он почувствовал, что если помянул про увольнение, значит, судом просто пугает.
– Делайте со мной, что хотите, – сказал он спокойно, – самоволки и увольнения мне больше ни к чему.
– Это ж почему так? – в голосе Рябченко звучало полное недоумение, – ещё неделя не прошла, как ты мне другое пел.
– У неё альтернатива есть, – ответил Николай словами  Зотова, уже приходившего ему этой ночью на ум.
– Не понял! – воскликнул Рябченко, похоже, вовсе сбитый с толку таким известием.
– А что тут понимать? – вмешался в разговор наводчик Голубев. – Командир, ты газеты читаешь? «Труд», например? Там призывают не допускать простоя оборудования. Всемерно использовать многосменную работу. Вот на призывы и откликнулись. Кто виноват Непогодину, что он пришёл не в свою смену?
Голубев – молодой лейтенантик, командированный из какого-то управления для изучения работы прицелов в реальной обстановке. В полку говорят, что он пишет  кому-то из больших чинов диссертацию. Кто его уважает, кто боится. Рябченко не дождётся, когда снимут эту обузу с его танка, вероятно, поэтому его часто раздражает его чрезмерная болтливость.
– А ты, Голубь, не боишься прийти не в свою смену? – спросил Рябченко, не скрывая ехидства.
– Я не боюсь, – ответил Голубев спокойно.
 Судя по усилившемуся шуршанию в шлемофоне, таким ответом он заинтриговал Рябченко.
– На чём же интересно основана твоя уверенность? – осведомился Рябченко.
– На том, что я сообщаю заранее: «Лилечка, кисонька, я еду, – ответил весело Голубев и добавил:
– Я что – идиот, чтобы попадать в дурацкую ситуацию?!
– По-твоему, они все такие…
Пока Рябченко подбирал нужное определение женскому полу, Голубев поспешил дать ответ:
– Конечно же, не все. А только те, к которым заваливаются без предупреждения, как это сделал Непогодин.
– Непогодин в чём-то не разобрался, – возразил Рябченко.
После этих слов раздался  заразительный смех. Николаю показалось, что Голубев  смеётся не в микрофон, а возле самого уха.
– В чём он не разобрался? – спросил, не переставая хохотать, Голубев. – Он перепутал квартиры и принялся стаскивать за ноги голого, но совершенно безвинного мужика? И тот его за это спустил вниз головой по лестничным маршам. Что значит невнимательность!  В прошлый раз по тревоге солдат свой танк не узнал. Так это же многотонная махина. А тут пичужка. Чему удивляться? Так что зря ты ему ещё сапогом по плечам.
– Слушай, Голубь, ты какое училище окончил? – задал Рябченко несколько неожиданный вопрос.
– Харьковское, ты же знаешь. А что?
– Танковое?!
– Ну да. Какое же ещё?
– Надо было московское театральное, – съязвил Рябченко. Но сделал пояснение:
– Барышня его беременна. Женщины в таком положении глупостей не делают. Вот я и говорю: что-то здесь не так. Надо разобраться.
– Разобраться, – буркнул Голубев недовольным голосом, похоже, обидевшись за театральное училище. – Если разбираться, то левой гусеницей за угол дома.
– Непогодин, насчёт гусеницы Голубь шутит. Ты смотри, не отчуди. Я вижу, у тебя ума и на это хватит, – предупредил Рябченко.
– Не хватит, – успокоил Николай командира. – Муж к ней вернулся.
– И горевать нечего. Какая разница, на ком или на чём трястись?! На ней, на танке, – успокоил Голубев Николая в своей манере.
– А ты же тогда кто? – воскликнул Рябченко удивлённо.
– Я, выходит, никто.
– А беременна от кого? – добивался совершенно сбитый с толку Рябченко.
– Говорит – от мужа.
– Так ты же сам, оказывается…
Рябченко не договорил. Поступила команда: «Продолжить движение».  Николай понял: вопрос с самоволкой закрыт окончательно. «Теперь главное – не уснуть», – решил он.
Николай не подвёл экипаж. Несмотря на невероятную усталость, он действовал грамотно и умело. Именно эти слова – «грамотно» и «умело» встали в преамбулу приказа о вынесении благодарности командиру роты Рябченко и всему  экипажу его командирского танка. Получив поощрение, командир оттаял в отношении к своему непутёвому  подчинённому и даже намекнул на увольнение.
– Проветриться не хочешь? – спросил он между делом, когда они вдвоём осматривали машину. – Барышню свою навестишь. До конца поймёшь ситуацию.
– Нет, –  ответил Николай категорически. – Мои барышни на моём хуторе.
– Ну, смотри, насчёт увольнения походатайствую. А за тот утренний массаж не обижайся. Обстановка  была, сам понимаешь.
Николай, хотя и чувствовал на плечах отпечаток сапога командира, не обижался. Он ждал приказ министра обороны об увольнении в запас. Приказ, что называется, витал в воздухе. «И опять в сентябре будет издан приказ, а в конце ноября нас уволят в запас", – всё чаще напевали солдаты перелицованную на свой манер популярную в те годы песенку о любви.



11
После приказа все стали усиленно готовить «дембельские» альбомы. Фотографировать в части имел право только заезжий военный фотограф. Снимать боевые машины было запрещено, полученные новые автоматы – тоже. Солдаты позировали на брусьях, перекладине и даже на полосе препятствий, которую тоже не обошла стороной солдатская поэзия. «Будь проклята ты, полоса – могила двадцатого века. Пока добежишь до конца – останется полчеловека». А ведь по ней надо не только бежать, но и ползти, и прыгать и, что ещё хуже, подставлять свои плечи, чтобы прыгнули на тебя. И поэтому Николай, как и все солдаты из его призыва, ждал увольнения в запас.
Однажды, когда до отбытия на родину оставались считанные дни, к Николаю подошёл  Суханов.
–Коля, давай в увольнение выберемся. Сфотографируемся на память у какой-нибудь достопримечательности города, – предложил он.
Николай сделал вид, что обдумывает предложение и, выждав паузу, ответил:
– Не хочу.
– Отчего так? – поинтересовался Санька и, не получив ответа, спросил:
 – Что у тебя с Машей?
Этого вопроса Николай ждал от Саньки давно и всегда  держал наготове ответ.  Но Санька ни разу не затронул эту тему. И вдруг… Давно ожидаемый вопрос застал врасплох. Но подаренный природой инстинкт самосохранения был начеку.
– Вышла замуж, – соврал Николай, не сморгнув глазом.
– Маша?! – воскликнул Санька.
Его лицо выражало такое удивление, а главное, недоверие, как будто речь шла не о малознакомой девчонке, а о его родной сестре.
Николай промолчал,  Санька же сверлил его тёмными, с лёгким прищуром глазами. Весь вид его говорил, что он ждёт  разъяснений. Николай продолжал молчать. Санька не выдержал и спросил:
– Всё же объясни: «Как такое могло произойти?»
– Что могло произойти? – спросил Николай, – она же не застрелилась, а вышла замуж. В этом есть что-то необычное?
– И тебе не было жаль потерять такую девчонку?
– По-твоему, если она себе нашла лучше, должен застрелиться я? – спросил Николай недружелюбно.
– Удивительно, что не переживаешь, – промолвил Санька, меняя тон разговора. В его голосе уже зазвучали нотки сочувствия.
– Ты же в мою душу не заглядывал, а судить берёшься! – процедил Николай, выражая упрёк и обиду одновременно.
– Извини…
Суханов ушёл в увольнение сам. Николай не терзался поднятой темой, считая её исчерпанной. Однако возвратившийся вечером из увольнения Санька привёз ему невероятный сюрприз.
Николай сидел в бытовке, пришивал подворотничёк. Тогда к нему и подошёл Санька.
– Привет, – сказал Санька, хлопнув Николая по спине.
– Привет, – ответил тот, не поднимая головы.
Хотя Николай и не видел Санькиного лица, но интуитивно почувствовал, что у того есть какая-то важная новость.
– Я тебе привёз привет от Маши, – сказал Санька. В его голосе явно чувствовалось волнение.
Николай тоже весь напрягся, но виду не подавал.
– Спасибо, – сказал он спокойно, продолжая медленно укладывать стежки.
Пришить подворотничёк – минутная работа, но Николай не спешил встретиться глазами с Санькой и потому работал в замедленном темпе.
В разговоре наступила пауза.  Николай понимал, что продолжить его должен он.
– Как она? – спросил он, лишь на мгновенье взглянув на Саньку.
–Беременна. Ждёт ребёнка, – сообщил тот.
Это известие ошеломило Николая, но он не потерял самообладания и ответил спокойно:
– Я рад.
– Ещё бы, – усмехнулся Санька, – ты же отец.
– Не понял, – воскликнул Николай, и на лице его на какое-то мгновение появилось смятение.
– Не валяй дурака, Коля, – сказал Санька. – Я не прокурор и не судья. И, наверное, не вправе называться другом. Но дать совет считаю необходимым: «Не делай глупостей, за которые будешь всю жизнь раскаиваться».
– Что она тебе говорила? Как тебе удалось её увидеть? – спросил Николай, понявший, что играть в прятки бесполезно.
– Увидел случайно. А говорила… Вначале говорила, что не хочет тебя видеть. Но я её убедил…
– В чём? – спросил Николай с нетерпением.
– Я сказал, что ты нормальный парень, хотя и с характером. Это я тебе в качестве аванса.
– И что?!
– Согласилась встретиться. Ради ребёнка.
– Когда она придёт? – спросил Николай. Чувствовалось, что он взволнован и даже подавлен полученным сообщением.
– Не знаю, – Санька пожал плечами, – думаю, в ближайшее время.
На следующее утро на построении  командиры зачитал списки увольняемых в запас. Николай попал в первую партию, Суханов – во вторую. Служить Николаю оставалось восемь дней.
– Сто девяносто два часа, – произнёс стоящий в соседней шеренге Сухарев. Его фамилия тоже в списках первой партии.
«Путь домой уже измеряется в часах», – мелькнуло в голове Николая.
Одна неделя – и он уедет домой. Или не уедет? Его судьба теперь не только в его руках. Многое может прояснить разговор с Машей. Николай боялся этой встречи, поскольку не отдавал отчёта  своим отношениям с ней. «Почему она убежала и ни разу не приехала?  – недоумевал он. – И почему теперь так легко согласилась с доводами Суханова? Может, она лжёт, что это мой ребёнок?» Подобные мысли роем носились у него в голове и не формировали никакого логического умозаключения.
И вот последнее построение в его жизни. Им, всей партии дембелей, объявляют благодарность за безупречную службу. Уверяют, что всегда будут помнить о них. Звучат военные марши. «Броня крепка и танки наши быстры», – чеканят медные трубы полкового оркестра. Обстановка торжественна до слёз.
После построения последний завтрак в части. Машины ждут у ворот. Николай идёт к одной из них, опустив голову. Садится. Ему кажется,  что Маша где-то рядом. Сейчас окликнет его, и на глазах у всех ему придётся объясняться с ней. Она, понятно, пустится в слёзы.
 Но Маши нет. Неопределённость рождает беспокойство.  Сердце ноет от какой-то неожиданно свалившейся  несправедливости. Машина трогается и неторопливо катится на вокзал. Медленная езда раздражает и усиливает беспокойство. Хочется лететь пулей, чтобы быстрее прорвать завесу неизвестности.
По вокзалу бродят толпы солдат. Одни ищут земляков, другие соображают, где выпить. Ни в одном близлежащем магазине ни капли спиртного. Действует отлаженный механизм отправки дембелей. Но, несмотря на все принятые местными властями меры предосторожности, пьяных  уже полно. Виной тому и сердобольное население (авось и про моего не забудут – поднесут), и находчивость солдат (что-что, а выпивку из-под земли достанут).   
Николай уединился в зале ожидания, исподлобья  ведёт наблюдение. Но Маши нет.
Из станционного динамика, как выстрел, объявление о прибытии его поезда. К вагону, как и к машине у ворот части, идёт, опустив голову. По перрону бегают, орут, толкаются. Николай нехотя влезает в вагон, забрасывает чемодан на третью полку. Прильнув к окну, пристально вглядывается в снующие по перрону лица. Маши нет. До отхода поезда остаётся три минуты. Николай стаскивает с полки чемодан и идёт к выходу.
– Солдатик, ты куда? – окликает его проводник, идущий по проходу навстречу. Николай молча протискивается во встречном потоке спешащих занять свои места пассажиров. Останавливается у выхода из вагона и, взявшись за поручни, осматривает перрон.
– Отправляемся, – напоминает второй, уже поднявшийся с платформы в тамбур проводник.
– Да, да, – пробормотал тихо Николай и поплёлся на своё место.
– Что ты так сорвался, вояка, – спросил его  сосед по купе.
– Обознался,  думал – земляк, – соврал Николай.
– Так же можно и от поезда отстать, – посетовал сосед.
– Можно, – согласился Николай.
– Как тебя зовут, вояка?
– Николай.
– Ага! Коля, значит. А меня Сергей Васильевич.
Сергей Васильевич открыл чемодан. Перед Николаем предстало его содержимое. В нём навалом лежали личные вещи: трусы, майки, электробритва, чашка, в которую вместе с ложкой был засунут галстук, какие-то свёртки.
«Командировочный», – догадался Николай. Сергей Васильевич извлёк из вороха вещей бутылку водки и закуску – каталку копчёной колбасы, пару банок рыбных консервов, буханку хлеба.
– Сейчас, Коля, мы закрепим с тобой знакомство, – заявил Сергей Васильевич и подмигнул Николаю.
– Спасибо! Я сыт, – попробовал отказаться от гостеприимства Николай. Ему сейчас хотелось остаться наедине. Залезть на свою, прописанную в билете вторую полку, закрыть глаза и лежать, ни о чём не думать, если так получится. А ещё не хотелось ввязываться в выпивку.

До  армии Николай спиртное употреблял редко, если случалось, страдал от выпитого. Сверстники подшучивали над ним, называли слабаком. Николай обижался. Не в его характере было уступать в чём–либо. И, наверное, обошёл бы многих и в таком соревновании, если бы не отец.
– Сынок, пьянство – то же свинство. С трезвым считаются, над пьяным смеются, – наставлял он.
И Николай поверил ему. Отец пил очень мало и редко. В основном, по большим церковным праздникам. Приверженность вере передалась ему от родителей, а он, в свою очередь, старался привить её детям. Однако из этого вышло мало проку. Вокруг царил  атеизм. Поняв, что плетью обуха не перешибёшь, однажды он подозвал к себе детей (Машу и Николая) и высказал им своё мировоззрение.
– Бог есть, – сказал он. – Я сильный потому, что Господь помогает мне. Неверующий слаб. Он одинок. Ему не на кого надеяться. Я выжил на войне потому, что верил. Не принуждаю вас ходить в церковь. Не хочу, чтобы вы были белыми воронами. Но в душе пусть у каждого из вас живёт вера во Всевышнего. Тогда Господь вас не оставит в трудную минуту.
Он перекрестил их трижды и больше к этой теме  не возвращался. Николай спросил тогда сестру:
 – В чём же его счастье, если он, и мы вместе с ним, живём хуже любого безбожника?!
– В том, что ему достаточно того, что у него есть, а другим – нет, – ответила тогда сестра.

Сергей Васильевич тем временем выставил на вагонный столик походные стаканы и наполнил их.
– Присаживайся, – обратился он к Николаю и кивком головы попросил сидящую напротив женщину подвинуться,  чтобы уступить место солдату.
– Сергей Васильевич, я лучше полежу, – произнёс Николай просящим голосом и кивнул на свою вторую полку.
– Коля, у нас с тобой двойной праздник, – возразил Сергей Васильевич. – У меня день рождения, у тебя – дембель.  Давай символически. По одной – и баста.
– Ну, если день рождения, – согласился нехотя Николай.
После выпитого настроение Николая слегка улучшилось.
– Во! Вижу, ожил. Молодец! – похвалил его Сергей Васильевич и налил стаканы вновь.
– Нет! Я больше не буду, – возразил Николай.
– Ну, ну, ну, – запротестовал в свою очередь Сергей Васильевич, – по последней, Коля. По последней.
Они выпили. Закусывать чужими харчами чужую водку Николай считал неприличным, потому ел мало.
– Слушай, воин, почему у тебя такое скверное настроение? Будто душу потерял, – осведомился Сергей Васильевич.
Николай пожал плечами, но ничего не ответил.
– Ты не дезертир? – поинтересовался Сергей Васильевич.
– Да Вы что?! – возмутился Николай. – Документы показать?!
– Не надо, – остановил его Сергей Васильевич, – Верю.
Лицо его покраснело. Было видно, что он уже захмелел.
– Коля, – продолжил Сергей Васильевич. – Я знаю твою беду.
 Он поманил Николая пальцем, пригласил наклониться для откровенной беседы.
– Всему виной женщина, – произнёс почти шёпотом Сергей Васильевич. – Угадал?!
Николай промолчал, но по мимике, исказившей лицо, его собеседник понял, что попал в точку.
– Коля, – начал разглагольствовать торжественным тоном Сергей Васильевич, – сейчас выпьем, и я тебе открою истину.
 Они выпили. Потом ещё раз… Николай почувствовал, что водка идёт, как вода. Настроения не добавляет, лишь тяжелеет голова. Сергей Васильевич молол всякую чепуху, но о главном ни слова.
– Открывайте истину, – напомнил Николай.
– О чём?
– О женщинах. Вы же обещали.
– Ах! Да.
Сергей Васильевич задумался и после непродолжительной паузы сказал:
– Тема серьёзная. Давай по последней, и выложу всё. Как на духу.
По проходу прошёл, спотыкаясь и цепляясь за пассажиров, пьяный солдат. Мундир расстегнут нараспашку, без ремня. «Этот уже хуже свиньи, –  подумал Николай. – Я, пожалуй, тоже». Он встал, извинился перед Сергеем Васильевичем и, в одно мгновение сбросив сапоги, подтянулся на руках и запрыгнул  на вторую полку. Лишь голова коснулась опоры, всё вокруг поплыло, закачалось. Тело, казалось, зависло в безвоздушном пространстве, и вскоре Николай забылся в тяжёлом сне. Чьи-то женские руки приподняли его голову и подсунули под неё подушку. Ни поблагодарить, ни даже открыть глаза он был уже не в силах.
Проснулся Николай по малой нужде. Он слез с полки, вступил на босу ногу в сапоги и сразу же почувствовал тошноту  и кружение в голове. «Это же надо так нажраться», – подумал он о себе обозленно и устремился к туалету.
 За окном  плыла кромешная тьма. На выходе из вагона, где туалет, тускло блестел фонарь. Как назло там была очередь. У двери, как часовые, стояли два солдата. Николай подошёл, стал напротив, облокотившись о стену. Солдаты были авиаторы, с крылышками на погонах. Один  чернявый, остролицый, небольшого, как у Николая, роста, второй чуть повыше – рыжий, с короткой стрижкой, отчего его причёска напоминала свернувшегося ёжика. «Чернявого где-то, кажется, я  видел, – подумал Николай, – похоже, он  из авиаполка, что по соседству от моей части. Рыжего не помню». 
– За нами ещё сержант,  ты за ним, – прервал его воспоминания рыжий.
«Ого, – пронеслось в голове, – и всем, небось, тошнит, как и мне. Никто не пропустит».
Он стоял неподвижно, как статуя, боясь пошевелиться.
– Ну и здоровый же бык этот Момоня, – прогудел чернявый простуженным голосом и постучал пальцами по двери.
– Момонов, не увлекайся. Подумай о товарищах, – поддержал его рыжий.
 К полному отчаянию  подошла ещё бабушка с маленькой девочкой лет трёх-четырёх.
– Ребята, пропустите с ребёнком, – попросила она, обращаясь почему –то к Николаю. Он кивнул в знак согласия, но подумал: «Всё, не выдержу. Опозорюсь перед гражданским населением». 
Авиаторы неуместно, как показалось Николаю, захихикали и удалились. Из туалета постоянно слышалась какая-то возня, как будто этот Момоня топтался вокруг унитаза, как корова в стойле.
«Тоже нажрался, скотина,  – подумал Николай с отвращением о солдате за дверью, – сколько его ещё ждать!»
Наконец щёлкнул  запор, дверь отворилась, показался здоровенный детина в мундире нараспашку, наброшенном на голое тело. Он поддерживал в руках расстёгнутые штаны, был весь взлохмачен, но лицо его сияло и светилось радостью. В просвете между его мощной фигурой и проёмом двери Николай заметил голый женский зад с завёрнутой наверх  юбкой.
Бабушка, схватив девчонку за руку, устремилась с нею в туалет.  Николай успел только услышать, как она ойкнула  и замолчала, похоже, прикусила от неожиданности язык, и ещё успел заметить, как быстро распрямилась девица и начала поспешно прикрывать свои стыдные места.
Тошнота подкатила к самому горлу Николая, и он пулей помчался в межвагонный промежуток.
Вагон качало. Николай бился головой о его железные конструкции  и ни о чём не думал,  кроме как о своём незавидном положении. Он несколько раз отрывался от приковавшего к себе места, но приступы рвоты вновь ставили его в стойку вопросительного знака. Выпученными от прилива крови глазами смотрел он на истекающую зелёную слюну и ненавидел себя за малодушие, проявленное перед случайным попутчиком, к тому же ещё и болтуном Сергеем Васильевичем.
Наконец рвота прекратилась, просветлело в голове. Николай осмотрел себя, отряхнул остатки не переваренной пищи. С перекошенным лицом, от противного привкуса во рту,  двинулся в своё купе.
Бабушка с девочкой  стояла с уже знакомым Николаю проводником и что-то ему страстно доказывала.
– Вот он, их старший, – указала она пальцем на Николая.
 При виде её возбуждённого лица Николаю стало не по себе.
– Что места другого не нашли? – спросила она одновременно и проводника, и Николая грозным тоном.
 Николай  от неожиданно предъявленных ему несправедливых обвинений растерялся.  Проводник же огрызнулся:
– Я, по Вашему, должен был им купе своё отдать? Нет, пусть лучше вместо вагон-ресторана вагон-бордель цепляют.
– Я напишу обо всех этих безобразиях министру путей сообщения. Тогда Вы будете знать, что цеплять!  – пригрозила эта настойчивая женщина.
– Вы просто не знаете, что значит дембеля, – вскипел проводник.  – У меня их всего восемь человек. Тишина и спокойствие.
– Всенощное болтание туда-сюда, пьяные разговоры, ругань. Это Вы называете спокойствием! – ещё больше возмутилась, женщина. – Ну а это безобразие в туалете… – она трясла рукой, не находя слов.
– Видели бы Вы, что в соседнем вагоне творится, где их тридцать человек, – перебил её проводник. – Нинка, проводница, в купе закрылась и даже на станциях не выходит – боится, что вымахают.  Смотрите, они и Вас оприходуют. Этой голодной братве – хоть козу.
–Я узнаю их фамилии и напишу министру обороны, – пригрозила женщина. Она хотела ещё что-то сказать,  но её прервала настойчиво дёргающая за руку внучка.
– Бабушка, а почему тётя так стояла? – спросила она по-детски наивно.
– Потому что это не тётя, а прости проститётя,  – выпалила бабушка и, осознав свою оплошность в воспитании, добавила уже ласково:
– Идём спать, внученька.
– Ну что, уделал тамбур? – спросил проводник Николая, когда бабушка с внучкой удалились.
– Есть маленько, – вздохнул Николай.
– Дать бы тебе швабру да заставить выдраить вагон. А ещё лучше съездить ею по голове. Но не буду. У самого сын сейчас в армии. Может, сейчас вот так же, как и ты, мается. Он взглянул на Николая и, оценив его жалкое состояние, сказал:
– Иди на место. Поспи.
– Спасибо! – поблагодарил искренне Николай.
– И ещё…– проводник выждал паузу. – Ты знаешь, сколько за групповое светит?
– Я не участвовал. Я…
– Если будет свидетелем эта баба, то твои доводы никто даже слушать не станет. Будешь участником. Иди! Но знай, после этого удовольствия можно попасть не к мамке на блины, а к врачам на уколы. А ещё хуже – к медведям на перевоспитание. Ей-то, поди, восемнадцати нет. Проводник усмехнулся и добавил:
– Девица, конечно, смазливая. В моём купе такая тоже бы не помешала.
Несмотря на улучшение самочувствия, настроение Николая не поднималось. Он не мог прийти в себя от необоснованных обвинений строптивой старухи.

У него был свеж в памяти случай ещё с первого года службы. Тогда какой-то солдат изнасиловал десятиклассницу и скрылся. Мама девочки требовала найти негодяя. Через военную прокуратуру она добилась, чтобы ей показали всех солдат гарнизона. Командование гарнизона пошло ей навстречу. Дошла очередь до полка, в котором служил Николай. Весь личный состав, включая сержантов и даже младших офицеров, построили на плацу.
Начался осмотр. Мама шла впереди с высоко поднятой головой, словно императрица, осматривающая войска. Дочь плелась сзади, исподлобья осматривая шеренги. Николай, когда стали приближаться к нему, занервничал. «Вдруг я похож на него», – мелькнула в голове ужасная мысль. Он старался смотреть вдаль, но какая-то неведомая сила повернула его взор, и он встретился глазами с этой несчастной жертвой насильственной любви. Девчонка замедлила шаг и остановилась. Сколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, сказать трудно. Замешательство заметила мама девочки.
– Он? Который? – воскликнула она.
Прошло ещё несколько мгновений. Потом, как показалось Николаю, девчонка улыбнулась. Мама шарила глазами по участку шеренги, на котором остановила взгляд дочка, но та уже двинулась дальше.
– Нет, нет,  его среди них нет, – сказала она еле слышно. Но Николай услышал эти слова и воспринял их как отмену смертельного приговора.
После этого случая у него долго бегали мурашки по телу. Несколько ночей он даже не мог уснуть, невзирая на усталость.

И вот опять такой же нелепый случай. «Рожа у меня особенная, что ли?» – думал он огорчённо.
Было уже далеко за полночь. В вагоне воцарилась тишина. И только мерный стук вагонных колёс сообщал, что несмотря ни на что Николай движется домой. Вскоре он уснул.
Проснулся  от того, что кто-то дёргал его за ногу. Николай приподнял голову. Перед ним стоял теперь уже знакомый ему рыжий авиатор. Он дал знак Николаю рукой, чтобы тот слез с полки и шёл за ним.
– Зачем? – спросил Николай кивком головы.
Рыжий приблизился и прошептал:
– Иди в другую сторону вагона. Твоя очередь.
– Не хочу, – сказал Николай.
– Она ведь ждёт тебя, –  возмутился Рыжий.
– Не хочу.
– Козёл! То хочу, то не хочу. Придётся Момона будить.
Рыжий ушёл. Николай вновь предался грустным размышлениям: «Нет, хорошо, что я еду домой. Там такого и в страшном сне не увидишь. Проводник туда же: «Смазливая, мне бы сгодилась». А если она достанется потом твоему сыну?» Он долго лежал с открытыми глазами. Вспомнил о Маше. И подумал: «А что если и Маша вот так же!» Поразмыслив слегка, пришёл к простой мысли: «Конечно, так же. Потому и не пришла, что разве разберёшь в таких обстоятельствах: чей ребёнок».  «Нет, я еду домой с чистой душой и лёгким сердцем», – решил он.

12
Родная станция Николая маленькая. Поезд стоит всего две минуты. На станции нет даже платформы. Пассажиры сходят, а точнее, спрыгивают на землю.
Приземлившись, Николай вдохнул запах родины и огляделся. Всё было по-старому, как и в прошлый приезд, как и много лет назад.
Пассажиров сошло мало, может, человек десять. Он оглядел  их. Знакомых никого. И, вообще, они все ушли на другую сторону железнодорожного полотна. «Это хорошо», – подумал Николай.  Хотелось какое-то время побыть одному.
До  дома Николаю шесть километров. Для солдатских ног – сущий пустяк. Когда шёл, старался ни о чём не думать. Однако в голове вне его воли рождались родные и знакомые образы: матери, отца, сестры, зятя, школьных друзей. Вспоминая их, он ускорял шаг. Очевидно, мозг без его участия командовал движением, приближая встречу с родными и близкими. Потом в сознании начали всплывать другие лица. Сначала отчётливо вырисовалась Марьяна. В его воображении она предстала в лёгком воздушном халате, в котором он увидел её в первый раз, с распущенными  искрящимися волосами. Он вызвал из глубин памяти её глаза, улыбку, сказочное обнажённое тело и не заметил, как остановился. Через несколько мгновений, словно очнувшись, продолжил путь. Мозг, очевидно, по требованию здравого смысла сменил картины. Он вспомнил Машу. «Что если, действительно, она носит моего ребёнка? – подумал Николай, отчего заныла душа и сжалось до боли сердце от неопределённости ситуации. – Тогда почему не пришла? Гордость?! Чем я её обидел? Вопросом? А разве я не имел права задать его, когда вокруг такое творится? Разве мне хочется иметь такую жену, как та, что принимала всех желающих, да ещё и в туалете?» В его воображении начали вырисовываться картины свиданий с Машей. Он вспомнил те немногочисленные встречи, Машины планы на совместную жизнь, её искренний любящий взгляд и сделал вывод: «Нет, Маша не гулящая. Она правильная». От такого умозаключения вскипела обида на Машу за её легкомыслие. Однако через какое-то время он прогнал из головы и её образ. «Нет, всё в прошлом», – решил он и ускорил шаг. Безупречно  подтвердилась истина: с глаз долой – из сердца вон!
Во дворе дома его встретил отец.
– Коля, – воскликнул он, увидев сына, и заплакал, как ребёнок. – Коля, я жду тебя, не дождусь. Прости меня за слёзы.
А они  лились ручьём. Он вытирал их рукавом старенькой, замызганной фуфайки, оставляя на щеках и на лбу следы  грязи и крестьянского пота.
– Постарел я, Коля. Не дай Бог, думаю, не дождусь. И мать тоже подкосилась. Переживаем. По радио и газетам: «Обстановка неспокойная». А первых кого? Танки…
Немного успокоившись, он оглядел сына с головы до ног и похвалил:
– Ты смотри, каким красавцем стал. Что значит служба!
И, похоже, вспомнив давний разговор, сказал:
– Невест сейчас у нас хоть пруд пруди. За это дело не беспокойся. Мать их с десяток на примете держит. Ну, это так, для резерва. Вдруг осечка с какой…
Он всё что-то говорил, говорил, не скрывая восторга. А затем:
– Проходи в дом. Мать порадуй.
Не успел Николай дойти до крыльца, как на пороге появилась и мать. При виде сына она тоже расплакалась. Остановилась и стояла, не двигаясь. Только качала головой и вытирала слёзы затрёпанным подолом  юбки. Николай подошёл, обнял её, начал успокаивать:
– Хватит. Не то и я ещё расплачусь.
Вошли в дом. Николай первым. Уже в прихожей в глаза бросились изменения в их скромном жилище. Стены были чисто выбелены, полы и двери выкрашены. Даже рамки висящих по стенам портретов блестели. То ли с них сняли многолетнюю пыль, то ли покрасили и скрыли лаком. Затем отец показал ему обстановку в зале. Тут Николай и вовсе удивился. На стенах висели  ковры. Правда, дешёвые, рисованные, но всё же они вносили в жилище некоторую новизну и свежесть.  Появилась даже новая покупная мебель – два стула и стол. Остальная мебель в доме Петра Непогодина – именно так величали отца Николая – была  ручной работы, дубовой, рассчитанной на несколько поколений Непогодиных. Делал её дед Николая, Степан Непогодин, ещё до революции. Если бы не моральное старение, такая мебель смогла бы пережить  не одно социальное потрясение.
Николай с удивлением посмотрел на родителей.
– Коля, как видишь, мы тут не сидели сложа руки. Готовились, – сказал отец.
– К чему? – спросил Николай, не скрывая удивления.
– Коля, твоё дело молодое. Вдруг через месяц-другой объявишь о женитьбе. В нашем возрасте быстро всё не схватишь. Вот, зал занимай, сюда и невесту приведёшь.
– Её ещё найти надо, – усмехнулся Николай.
Мать приготовила обед. Отец завёл разговор о планах на будущее.
– Коля, в колхозе сейчас жить можно. Деньги платят. Огороды, как раньше, не урезают.  Свиней держи, хоть двоих, хоть троих. Будешь работать трактористом, всё, что нужно для хозяйства, привезёшь.
В разговор вмешалась мать:
– Будет таким тюхой, как ты, – навозит! У нас  огород –  треть от нормы. И что?! А пустошь рядом десятки лет стоит, бурьяном зарастает.
В её голосе чувствовалась неприязнь к мужу за его нерасторопность.
– Мать! Не расстраивай меня, – повысил голос Пётр, – та пустошь – часть соседского огорода.
– Но у них её отрезали потому, что они не колхозники, а нам положено.
– Их Мишка на днях из армии возвратится, пойдёт  в колхоз и распашет её.
– И тебе что с того? – уколола жена.
Поднятый вопрос, похоже, не раз безрезультатно обсуждался между ними.
– Коля, – начал речь Пётр, обращаясь уже к сыну. – Эти земельные наделы получили ваши прадеды, твой и Мишкин, ещё до революции. И ни разу не поссорились из-за межи. Не вздумай и ты  пожадничать и запалить пожар, да ещё с соседями. Запомни: чужой кусок обязательно в горле застрянет.
Непогодина хотела возразить мужу, но Николай, чувствуя, что они могут поссориться, решил сменить тему разговора:
– Лучше скажите, невесты есть у нас на хуторе?
Этот вопрос  для матери тоже был не безразличен. Она тут же назвала с десяток имён хуторских девчат, которые могли подойти ей в невестки. Правда,  на каждую она нашла и недостаток. Та, по её мнению, – слишком горда, на пьяной козе не подъедешь, другая – болтлива, всему хутору расскажет, что в доме делается, третья – скупа, среди зимы снега не выпросишь, четвёртая, наоборот, – расточительна, вмиг по миру пустит, пятая –  неряшлива, на голове не то причёска, не то куриное гнездо, шестая –  чистюля, до хозяйства такую не наклонишь, седьмая – слишком умна, цены себе не сложит, восьмая –  дура дурой, об этом весь хутор знает, девятая – толстушка, попробуй, прокорми, десятая –  худорба, сквозь сито  проскочит.
Её прервал муж:
– Если бы тебя так, Пелагея, выбирали, до сих пор бы в девках сидела. Иди, Коля, завтра в клуб, сам определяй свою судьбу. Какую приведёшь, та и будет наша.
– На то воля Божья, – согласилась на сей раз Пелагея  с мужем. – Сегодня вечером позовём дочку с зятем. Посидим вместе, по-семейному. Николай – не девка. Найдёт.
– Столько девчат?! Не верится что-то. Откуда они вдруг взялись? – усомнился Николай.
– Подросли, – ответил отец. – Но ты не зевай. Заявятся ребята из армии, всех подберут. Иди завтра в клуб, погляди, что к чему.
 
13
В сельском клубе дела, к сожалению, изменились в худшую сторону. До призыва Николая в армию клубом заведовал  молодой парень, выпускник культурно-просветительного училища. При нём с вечера до ночи на всё село гремела музыка. Танцы под магнитофон и баян,  песни под гитару были ярким мазком на картине сельской жизни. Отработав положенный после выпуска из училища срок, завклуб сдал ключи уборщице тёте Клаве и уехал в райцентр, где ему предложили место работы в доме культуры.
Оставшись без заведующего, клуб осиротел. Редкие посетители, в основном люди старшего возраста, заходили сыграть пару партий в домино. Молодёжь слонялась по хутору, не зная, куда себя пристроить. Кино крутили редко, поскольку сеансы собирали мало посетителей. Уставшие за день люди спешили поскорей управиться по хозяйству и, наспех поужинав, ложились спать.
Но возвращение сельчанина из армии для маленького хутора  – большое событие.  Клуб был единственным местом, куда можно было прийти на людей посмотреть и себя показать. Поэтому появление Николая не осталось незамеченным. Девчата пришли посмотреть на потенциального жениха, ребята, отслужившие армию, – поболтать об армейских порядках, а, главное, развеяться от рутинных будней, допризывники – послушать, что их ждёт в ближайшее время.
Два бойких десятиклассника принесли магнитофон и объявили:
– В честь солдата – танцы.
Тётя Клава не преминула немедленно сделать своё объявление:
– Не дольше, чем до десяти. Я тут с вами ночевать не намерена.
Николай танцевал со многими девчатами. Он заметил, что они смотрят на него с интересом. Некоторые, поймав его взгляд, опускают глаза и смущённо краснеют. Он понял, что несказанно вырос в цене. И ещё он почувствовал, что ему нравятся все, причём привлекают они его не как девчонки, которых надо по-юношески любить, а как женщины, как Марьяна.
И всё же он выделил среди остальных тоненькую хрупкую  Зину. Глядя в её большие тёмные глаза, он  испытывал некоторое трепетное волненье и даже  робость. Он приглашал её на танец чаще других и, в конце концов, предложил погулять  вдвоём.
– Можно и погулять, – согласилась Зина.
«Всё, последний круг, и я уведу её», – решил Николай.
Он  плотно прижимал к себе тонкое хрупкое тело, чувствовал его податливость и весь напрягался от неодолимого желания  владеть им.
«Нет, не зря родители старались, прихорашивая жилище. Больше двух недель на голодном пайке мне не выдержать», – заключил он для себя. Николай внимательно осмотрел Зину и вспомнил слова матери: «Сквозь сито проскочит».
«Похоже, эти слова о ней, – подумал он. – Ничего подкормим. Главное –  привлекательная, ничего не скажешь».
Вдруг он почувствовал, что кто-то дёргает его за полу шинели. Николай  обернулся и увидел перед собой соседского мальчика Васю. Он был весь красный и чем-то возбуждённый.
– Чего тебе? – спросил Николай с недоумением.
– Дядя Петя просил передать, что тебе надо срочно прийти домой, – сказал Вася.
– Что случилось? – изумился  Николай и с тревогой посмотрел на мальчугана.
– Не знаю, – выдохнул запыхавшийся Вася и пожал плечами. – Я домой бежал с улицы, он увидел меня и попросил передать такое.
– Может, мать заболела? – предположил Николай вслух.
– Не–а, тётя Поля тоже рядом с ним стояла, – сообщил Вася и намерился уходить.
– Если так, передай, что я через пару часов буду, – попросил Николай.
– Не–а, не передам, – заупрямился Вася. – Я и так домой опаздываю. Батя трёпу задаст.
Вася убежал, а Николай не  знал, что ему делать. С одной стороны, не хотелось бросать Зину, по отношению к которой у него уже  возникли серьёзные намерения, с другой – угнетала неопределённость ситуации. В конце концов, он решил, что Зина подождёт. «Зимой всё равно, кроме прогулки,  от неё ничего не добьёшься, – подумал он. – Конкурентов у меня  пока нет. Куда она денется?! А через две недели засватаем». Николай извинился перед девушкой, пообещал через час вернуться, и удалился.
По дороге домой он строил догадки по поводу поспешного вызова, но ни одна из них не выглядела правдоподобной, поэтому он всё больше ускорял шаг.

14
Ещё издали Николай увидел, что во всех окнах их дома ярко горит свет. «Интересно, это у них так теперь всегда или только по этому, неизвестному мне случаю? – подумал он. –  А, может, и случая никакого нет?! Просто этот Васька что-то напутал и испортил мне вечер?» Николай осторожно вошёл в сени. Прислушался. В доме тишина. «Как будто вымерли», – подумал он и решительно открыл дверь в прихожую.  Лежащий на языке вопрос: «Что случилось?» застрял в горле, и Николай, что называется, проглотил  его вместе с набежавшей  слюной. Кроме родителей,  сидящих с раскрасневшимися лицами на лавочке у стенки, в центре на стуле расположилась Маша. Нет, не сестра, а армейская любовь, о которой он уже постарался забыть.
Николай долго стоял молча, бросая взгляды то на отца с матерью, то на невесть откуда взявшуюся Машу, и лишь спустя несколько минут, поздоровался:
– Здравствуй, – сказал он сухо и уставился удивлённым взглядом на нежданную гостью.
– Здравствуй, – ответила она еле слышно, лишь на мгновенье подняв на него глаза.
В комнате наступила немая пауза.
– Как ты здесь оказалась? – выдавил он, наконец, из себя вопрос.
– Приехала на поезде, – ответила Маша кротко, но подняла взгляд на Николая.
– Как ты узнала мой адрес?
– Ты мне его называл.
– А хутор нашла как?
– По карте.
– По какой карте?
– По географической. Я нашла такую, подробную.
Этот бессмысленный разговор прервал отец:
– Твоё? – спросил он, обращаясь к Николаю и кивком головы показал на Машин живот.
– Не знаю, – ответил Николай и пожал плечами.
– Значит, наше, – быстро подытожил отец и поднялся с лавочки. А затем, уже обращаясь к Маше:
 – Ты, дочка, раздевайся. Будь как дома.
Он вышел из-за стола и скомандовал жене:
– Идём на кухню, а они пусть тут потолкуют.
– Может, оно ещё и не его. Чего ты кипятишься? – зашикала Пелагея на мужа, когда они остались одни.
– Это не беда, если не его будет жить с нами. Беда, если его останется  сиротой.
И как о деле решённом:
– Готовь ужин, а я по соседям побегу, поллитровку добуду. Будем с невесткой знакомиться.
Оставшись наедине, Николай и Маша некоторое время сидели молча. Похоже, каждый не решался начать разговор. Наконец Маша не выдержала и произнесла дрожащим от волнения и обиды голосом:
– Я к тебе приехала не в жёны навязываться. Я не хочу иметь с тобой ничего общего, потому что не верю тебе. Я не терплю холодной лжи. Мне не хотелось тебя видеть вообще. Я случайно встретила в городе твоего друга. Он, как мне показалось, был искренне удивлён моим положением. Это меня ещё больше убедило в правильности моего решения: порвать с тобой. Потому что ты скрытный человек.
– Тогда как же объяснить твой приезд сюда? – удивился Николай.
– Дело в том, что у нас с тобой  есть общее. Я подумала: «Придёт время – и мой ребёнок спросит об отце. Я поняла, что не смогу ему всё объяснить. И решила тебя ещё раз увидеть. Зачем? Чтобы точно знать, каков ты! Чтобы объяснить ему, почему у него нет отца. Чтобы не оправдаться, а объяснить.
– Почему ты не пришла на КПП? На вокзал, наконец?
– Не смогла.
– Почему?
– В больнице лежала. Кровотечения начались, пришлось полежать на сохранении.
– На сохранении чего?
– Кого! Ребёнка… моего!
Николай поднялся, подошёл к Маше.
– Маша, ты мне не веришь и имеешь на то основание, но я хотел тебя видеть. Мне Санька сказал, что ты придёшь. Если бы…
– Если бы что?
Николай прильнул к Машиным волосам, обнял её и поцеловал в голову.
– Если бы ты согласилась стать моей женой, то мы бы завтра в сельсовете  расписались.
Маша подняла голову и посмотрела удивлённо Николаю в глаза.
– Чего это ты так быстро сдаёшься? – изумилась она.
– Нет, Маша, я хочу победить. Победить в себе … плохое.
– Ты думаешь, это у тебя получится? – усмехнулась она тёплой улыбкой, как тогда, при первой встрече.
– С тобой у меня всё получится.
Он вновь поцеловал её.
– Маша, я люблю тебя.
– Послушай, – сказала она и наклонила его голову к своему животу.
– Что послушать?
– Послушай, как бьётся твой ребёнок.
Николай прислонил ухо и услышал настойчивые толчки родного существа, которого он едва не лишился.
Наедине они пробыли около часа. К его удивлению, Маша не предъявляла никаких претензий, не требовала объяснений. Она вела себя так, как будто они мирно расстались всего день назад.
– Как дослужил, как доехал? – спрашивала она.
– Нормально. Хорошо, – отвечал он, ожидая какого-нибудь каверзного вопроса. Ему временами казалось, что она знает и о Марьяне, и о девице с поезда и даже о Зине, и вот-вот спросит о них. Но она не спрашивала. Она рассказывала о том, как протекала в его отсутствие беременность, как ведёт себя у неё внутри ребёнок.
– Он, похоже, такой же, как и ты, с характером, – сказала Маша и рассмеялась. От этого смеха Николаю стало на душе тепло и уютно.
«Смех у неё особенный», – подумал он и, придвинувшись поближе, склонил голову ей на грудь.
Маша прижала его к себе, принялась лохматить ему волосы. За этим занятием их застало приглашение за стол.
За ужином, ставшим своеобразной помолвкой, Пётр много расспрашивал о Машиной семье. Узнав, что она из простого люда, очень обрадовался и спустя некоторое время Машину маму стал именовать свахой. Это Машу радовало, хотя она не могла не заметить сдержанного отношения потенциальной свекрови.
После первой рюмки Николай объявил о своём решении идти завтра в сельсовет расписываться с Машей, или, проще говоря, становиться мужем и женой.
– Молодец! – не сдержал похвалы Непогодин старший.
– Что люди-то скажут?! – всплеснула руками Пелагея, но её быстро поправил муж:
– Людская молва, как костёр, – горит, пока поленья подбрасывают. Поговорят и забудут, если наши молодые не глупыми будут.
Утром Николай с Машей пошли в сельсовет. На улице было сыро и холодно. Ночью прошёл дождь со снегом.  Маше пришлось обуть резиновые сапоги, которые ей дала Пелагея, и приодеть под свой тоненький плащик её кофту.

15
 Екатерина Сергеевна, председатель сельского совета, взглянув на Машин живот, сказала:
– Ждать положено  месяц, но, судя по обстоятельствам, – она покачала укоризненно головой, – вам надо сегодня.
– Осознаёшь серьёзность намерений? – спросила она Николая.
– Да, конечно,– заверил Николай.
– А ты, Маша? – спросила она, обращаясь к незнакомой посетительнице, имя которой она только что прочитала в паспорте.
– Да, – ответила Маша тихо.
– Будем надеяться, – подытожила обнадёживающе Екатерина Сергеевна и велела секретарше оформить бумаги.
Пока готовились документы, Екатерина Сергеевна, как и положено ей по должности, читала  нравоучения, особо подчёркивая, что в случае развода, в первую очередь они подведут малыша, потом себя, а уж потом её, Екатерину Сергеевну, опрометчиво зарегистрировавшую их поспешный брак.
Когда регистрационные бумаги  были готовы, Екатерина Сергеевна произнесла торжественную речь и объявила Николая и Машу мужем и женой. Затем выдала им одно на двоих брачное свидетельство. Маше поставила в паспорте отметку об изменении её семейного положения. У Николая паспорта не было, поскольку такого документа в их местности не было ни у кого. Этот факт необычайно удивил Машу.
– Коля, а как же так без паспорта? – спросила Маша, когда они вышли из сельсовета. – Если тебе куда-нибудь уехать понадобится?
– Справку дадут в сельсовете, – успокоил Николай, вовсе не понимая причины её волнения.
– А если срочно надо! В жизни ведь всякое может случиться. Ночью, например, – добивалась Маша.
– По ночам у нас никто никуда не ездит, – объяснил Николай. – А надо будет, так и ночью разбудим председателя.
– Коля, а больница у вас есть? – спросила Маша растерянно.
– Есть, в районе. Двадцать километров отсюда.
– А роддом?
– Тоже там.
– Как же я буду рожать?!
В Машином голосе чувствовалась тревога.
– Отвезу на тракторе, – сказал Николай, как о деле само собой разумеющемся.
– На тракторе?! Да я же рожу на полпути,– не унималась Маша.
– Вернёмся назад, уже втроём, – ответил Николай серьёзно.
– Коля, ты шутишь? Это же опасно. Ты разве сможешь  принять роды? – Маша запнулась на мгновенье, похоже от сильного волнения. – Принять роды прямо в своём тракторе?
– И меня, и сестру мать родила дома. Роды принимала наша акушерка. Сейчас-то она уже старая, на пенсии. Молодая, пришедшая ей на смену, боится. Теперь в район возят, – объяснил ситуацию со здравоохранением на хуторе Николай. Глядя на её растерянное лицо, успокоил:
– Маша, не бойся. Я тебя заранее отвезу.
– Коля, уедем к нам. У нас больницы, роддома, телефон, скорая, такси…
– Это у вас в городе, – возразил Николай, – а деревню ты свою видела? Мы однажды осенью к тёще старшины заехали. Мать, родная, спаси! Дороги непроходимые. Единственный транспорт – лошадь. Колхозники на наш «Урал», как на межпланетный корабль, смотрели. А вокруг глушь, куда ни глянь. Сосны до неба. Ощущение, что ты не на материке, а на необитаемом острове.
– Коля, но я же тебя не в сосны зову, а в цивилизованный город. 
Николай молчал.
– Представь, ребёнок заболеет, что мы будем делать? – спросила Маша удручённо.
Николай усмехнулся. В армии солдаты-первогодки, призванные из городов,   побыв на морозе в одних гимнастёрках,  чихали, кашляли, сморкались, бегали в санчасть за микстурой. На вечерней поверке старшина Попов всем чихающим объяснял, что в армии лечатся не таблетками, а нарядами, и каждому посетителю санчасти давал возможность проверить его гипотезу на практике.
– Закалка, молодцы, вас спасёт, закалка. Про материну титьку забудьте. Метла и лопата спасут вашего брата, – рокотал старшина, вручая после отбоя снегоуборочный инвентарь незадачливым больным.
Николай даже в детстве болел редко. Когда же такое случалось,  мать, касаясь ладонью или губами лица и рук сына, определяла температуру. Если горел, неустанно прикладывала ко лбу тряпки, смоченные в растворе холодной воды с уксусом. Но, коль жар долго не спадал, звали акушерку Антоновну. На хуторе и мал, и стар звал её только по отчеству. Так было принято, и редко кто знал её имя и фамилию.
 – Николка, ты чего это удумал болеть? – спрашивала ласково Антоновна, присаживаясь на краешек постели. Мы сейчас тебя быстро на ноги поставим. Она приподнимала его, водила по спине и груди блестящим кружочком, а затем, уложив на спину и поправив постель и подушку, говорила диагноз. В названиях болезней никто не разбирался, поэтому все ждали от неё рецепта. А он был всегда один и тот же: чай с малиной пить как можно больше.
– Пить, пить, пить, – повторяла Антоновна.
Уходя, на прощанье говорила родителям:
– Не волнуйтесь, а Николаю:
– К свадьбе будешь парубок на весь хутор.
Удивительно, но после её прихода становилось легче, болезнь отступала.
– У нас на хуторе не болеют, – пошутил Николай, а затем заметил серьёзно:
– Маша, у нас не принято ребятам ходить в зятья. Мои родители не переживут этого.
Маша задумалась и  возражать не стала. Она лишь улыбнулась, взяла мужа под руку, и они пошли – впервые по общей дороге. 

16
Пётр тем временем готовился к свадьбе. Для закупки спиртного в колхозной бухгалтерии выписал триста рублей ссуды. Председатель колхоза, подписывая бумаги, предупредил:
– Иду навстречу, с условием: Николай придёт на трактор.
– Куда же ему ещё идти?! – промолвил Пётр, удивляясь предупреждению председателя.
– Увезёт его эта заезжая красавица в город. Ты думаешь, её в деревне удержишь, городскую-то?! Да ни в жизнь.
– А вот это не надо! Что ж я Николая в зятья отдам? – возмутился Пётр.
– У неё какое образование? Специальность? – поинтересовался председатель.
– Швея она, – ответил Непогодин не без гордости.
– И что она шить тут у нас  будет? Конечно, послезавтра увезёт твого Николу с собой, – сказал председатель, будто шилом в сердце кольнул,  и ушёл к своему газику. Пётр же ещё долго стоял, не двигаясь – обдумывал, складывающееся положение. Так ничего и не придумав,  махнул рукой и пошёл в контору за деньгами. «Сыграем свадьбу, а там будет видно», – сделал он умозаключение.
Свадьбу назначили через неделю после регистрации брака. Надо было подготовиться: оповестить гостей, приготовить продукты для праздничного стола.
– Эх, Коля, жаль кабанчик не готов, – сетовал отец. – Не учёл я, что ты такой шустрый. Конечно, ты, сынок, молодец! Службу отслужил, и внучка деду для развлечения привёз. Это, как сейчас выражаются в газетах, встречный план по выполнению пятилетки в четыре года».  Он рассмеялся и добавил:
– За мясо не беспокойся. Гусей порежем, у Маши, у сестры, уток штук шесть возьмём. Видишь, как ты жену удачно подобрал. Забрали у нас Машу Непогодину, а теперь вот она у нас опять есть.
Он не скрывал радости по поводу того, что сын без проволочек определил свою судьбу. Ведь  были случаи, когда загуляется парень, а девчата тем временем, растаяли как туман. И тогда женят такого старого холостяка всем селом. Каких невест только ему не предлагают. То вдову, то с изъяном каким выищут. И так, годов до сорока человека мучают. А уж потом рукой махнут. Скажут обидно: «Не гож для жизни». Он балагурил, балагурил… Затем сказал откровенно:
– Я тебе, Коля, скажу как сыну: «Нравится мне твоя Маша. У неё взгляд открытый. И не глупа, уступчива. Конечно, время покажет. Но…»
– Что но? – спросил Николай, не без интереса.
– Но, думаю, она не без гордости. Уступить уступит, но не простит. Так что, смотри, не начуди. Запомни: сколько бы ты ни взял сегодня удовольствий, к завтрашнему столу они будут не нужны. Поэтому думай о дне завтрашнем.
На свадьбу приехала Машина мама, теперь уже Николаева тёща. Она привезла с собой два чемодана приданого.
– Остальное прыедецэ заберецэ сами, – в последнем слове она сделала ударение по-белорусски – на последний слог. – Можэ и у нас залишитесь. У нас сейчас люди добре живуть.
Она посмотрела  внимательно на Николая.
– Как, зятёк, Маша казала, ты був у нашей хате один раз?
Николай покраснел до ушей и подумал про себя: «Этот раз всё и определил». Что ответить тёще он не знал.
– Нет, мы будем жить здесь, – сказала Маша, – мы уже с Колей так решили.
Николай посмотрел на Машу с благодарностью. «Как же не любить такую жену?» – подумал он с теплотой и гордостью за свой выбор.
На другой день  свадьбы из армии возвратился сосед Мишка. Николай пригласил его выпить за счастье и за добрососедские отношения. Мишка пришёл и принёс с собой кучу новостей и предложений, определивших дальнейшую судьбу Николая.
Оказалось, что он демобилизовался уже полтора месяца назад. За это время  успел по вербовке поработать в строительном управлении изолировщиком трубопроводов высокого давления. «Из изолировщиков ушёл. Да я-то и махнул туда, чтобы паспорт получить. Иначе из колхоза не выпрыгнешь. Потянулся поближе к дому. Устроился учеником токаря на машиностроительном заводе», – рассказывал Мишка.
Николай слушал, не переставая удивляться. Мишка слыл тихоней, нерасторопным парнем. А тут уже такая биография.
– Давай вместе на завод, – предложил Мишка, – зарплату обещают хорошую. Когда выучимся, три сотни гарантия. А вообще, за классную работу и пятьсот платят.
– Ну да, полтыщи в месяц! – усомнился Николай.
– С работягами из цеха говорил, подтверждают, – заверил Мишка. – Ну, такие суммы, понятно, у спецов, которые микроны ловят.
– Кого ловят? – не понял Николай.
– Умеют выполнять точную обработку деталей.
– А–а–а! Но мы-то не умеем.
– Сумеем. Главное – захотеть!
– Ты холост. А я куда от семьи? – возразил Николай.
– Домой будем каждый день на поезде ездить, – успокоил Мишка.
– Это что же, вся жизнь на колёсах? – спросил Николай скептически.
– Суббота и воскресенье всегда твои, в колхозе выходных не жди. Решайся.
Николай посмотрел на сидящую рядом Машу. Она всё это время слушала, не перебивая разговора.
– Соглашайся, – посоветовала Маша, – в колхоз всегда успеешь.
– Паспорт у тебя есть? – спросил Мишка.
– Нету, – протянул взволнованным голосом Николай. Теперь и он начал понимать Машино беспокойство.
– Жаль. Без паспорта не возьмут, – огорчился Мишка.
– Ну вот видишь, – расстроился Николай и посмотрел виновато на Машу.
– Коля, бери открепительный талон в сельсовете. Говори, что уезжаешь на постоянное местожительство к жене. Отказать не имеют права, – предложила Маша.
– Правильно, умница! – воскликнул Николай обрадованно. Он уже подспудно принял решение  идти с Мишкой на завод.
«Выходит, я здесь в своеобразной клетке, – возмутился он. – Нет, сначала надо выбраться на волю, а уж потом можно рассуждать, где лучше».
В районе, в паспортном столе, Николай понял, насколько  сложное дело овладеть этой небольшой книжечкой.
«Как же так, – недоумевал он, – одним дано право получить её по достижении возраста, а мне – никогда! Выходит, я привязан к колхозу, как собака к будке?!»
В очереди к паспортистке с ним рядом сидел мужчина лет сорока пяти. Разговорились.
– Дочь не могу из колхоза вытащить, – поделился он с Николаем своими заботами. –  В университет по конкурсу  не прошла. Теперь на ферме коров доит. Она у меня маленькая, щупленькая, а  вязки с силосом приходится таскать тяжелее самой себя. Хочу к сестре в город определить.  Председатель не отпускает, а без его согласия паспорт не получишь.
  Николай рассказал свою историю.
– Культ сталинский они осудили, – взорвался мужчина, – а введенное им  крепостное право – колхозы – оставили.
По всему было видно, что это для него давний и очень больной вопрос. Видя, что  Николай расстроился, произнёс обнадёживающе:
– Ты не беспокойся, твоё дело верное. К жене отпустят. Впрочем,    проблема   с паспортами, может быть,  и сама собой решится. Я, в основном, на это и надеюсь.
– Почему она так решится? – спросил Николай удивлённо.
– Оборонка разворачивается. Заводы заказы  получили. Где людей брать? Поэтому местности, подлежащие паспортизации, расширяются.
– Тогда, может, и суетиться не надо? – спросил Николай, – подождать, и всё?
– Коля, разве можно что-либо в этом доме советов предсказать? Скорее сдохнешь, прежде чем чего-то дождёшься.
 Он помолчал и продолжил:
– Скоро город всё деревенское трудоспособное население  проглотит. Молодёжь разбежалась.  Кто хлеб  растить будет? В нашей деревне через пятнадцать лет одни пенсионеры останутся.
– И что же тогда? – спросил Николай озадаченно.
– Кто это может знать? Может, революцию какую-нибудь придумают. Может, заводы закроют, всех насильно в деревню погонят. Как очередной съезд решит, так и будет. Может, вождь поменяется. Коль новый вождь – новое исправление старой линии.
– Может, лучше в колхозе остаться? – спросил Николай испуганно.
– Коля, разве ты сможешь остановить ветер? Нет! Пусть лучше уж в спину дует. Только успевай перебирать ногами, чтобы не упасть.
Подошла его очередь. Мужчина  резко поднялся и пошёл стремительно в кабинет, оставив в душе Николая смятение и неуверенность.

17
Получив паспорт, Николай немедленно поехал устраиваться на работу. Преодолев полпути, он с горечью осознал, что если свяжет свою судьбу с работой в городе, то значительную часть жизни придётся провести в поезде. На какое-то мгновение закралось сомнение в правильности выбора. «Не лучше ли всё же сесть на трактор и быть под боком у семьи? – рассуждал он. – Маша городская, для неё дико на земле, а для меня среди высотных  коробок неуютно. Отец с матерью прожили век на этом хуторе. Почему я должен нарушить этот устоявшийся уклад жизни?» Такой ход мыслей привёл его к решению: сойти на следующей станции, дождаться обратного поезда и возвратиться к спокойному, устоявшемуся хуторскому быту. Однако спустя несколько минут он переубедил себя: «Выбраться из клетки и не увидеть волю! Что же я, словно щепка, по течению? Перед Машей стыдно. Ещё слабохарактерным посчитает».
В отделе кадров была суета: одни устраивались, другие увольнялись. Эти вторые рождали новые сомнения. Воодушевляло то, что очередь двигалась быстро. Отдел кадров работал расторопно. Начальник отдела кадров, взяв у Николая документы, заглянул в военный билет, затем – в новенький, дышащий типографской краской паспорт. Наклонившись к стоящему рядом микрофону, сказал в него:
– Надя, зайдите.
Через минуту в комнату зашла женщина средних лет, в очках, с толстой папкой в руках. Она посмотрела поверх очков на Николая, затем вопросительно на начальника. Тот дал команду:
– Надя, отведи его во второй цех, к Сизову. И оформляй бумаги. Проведи учеником токаря.
«Мишка тоже во втором. Значит, вместе будем работать», – подумал Николай радостно. По дороге женщина, которую начальник назвал Надей, объяснила, что Сизов – это мастер.
– Строгий, придирчивый, крикливый. Многие его не любят за то, что может и незаслуженно наорать, – рассказывала Надя.
Николай такому сообщению не обрадовался. Он не любил незаслуженных выговоров и наказаний. Видя, что Николай огорчился, Надя его успокоила.
 – Но специалист он хороший, – сказала она. – Любит работящих, целеустремлённых людей. С ним надо язык найти.
Ещё на подходе к цеху, Николай услышал шум, лязг, стук, скрежет. Едва распахнулись ворота цеха, как из него дохнул запах машинного масла, красок, железной окалины. Цех поразил невиданными размерами, как в ширину, так и в высоту. Всё его огромное пространство было забито металлорежущими станками. Они гудели, словно соревновались, кто создаст больше шума. «Здесь же оглохнуть за день можно», – мелькнуло в голове Николая. Надя вела его по  станочным лабиринтам, и он едва успевал за нею. Она же всё время смотрела по сторонам, похоже, искала этого невежливого мастера. Наконец она остановилась и закричала:
 – Евгений Николаич! Евгений Николаич!
Она силилась перекричать шум токарных, фрезерных, шлифовальных, сверлильных, расточных, зуборезных и Бог весть каких ещё там станков. 
Евгений Николаевич услышал Надин голос и пришёл на зов. Он сразу понял, что привели новенького, к тому же ещё и ученика, и поэтому начал внимательно рассматривать Николая, будто по внешнему виду можно было что-либо определить. Николаю показалось, что он мастеру не понравился и поэтому напрягся в ожидании вопросов.
– Откуда ты? –  заорал неожиданно Сизов.
– Из отдела кадров, – сказал Николай как можно спокойней, понимая, что не этот ответ интересует мастера. Но он интуитивно решил, что ключ к взаимопониманию, или, как выразилась Надя, к поиску  языка лежит в спокойствии и даже в какой-то мере в дерзости.
Мастеру ответ  явно не понравился. Он, похоже, решил, что новенький явно туповат, поэтому неплохо бы от него отделаться.
– Я спрашиваю, откуда родом? – рявкнул опять Сизов.
Тон,  каким был задан вопрос, показался Николаю похожим на допрос, поэтому он решил: «Нет, мне это место не подходит. Уеду в тишину, которую будет нарушать только трактор. Но хозяином буду ему я. Захочу – заглушу в любой момент, выйду, упаду на траву и буду дышать, дышать, дышать».
– Деревня я, глухая, – ответил Николай с вызовом и вперил свой взгляд в мастера.
– Надолго к нам? – спросил Сизов каменным голосом.
– До пенсии, – ответил Николай спокойно, и только глаза блестели от азарта словесного состязания.
– До чьей? – опять взорвался Сизов. – Если до моей, то считай, что ты уже доработал. Я с тобой и до завтра не дотяну. – А затем, обращаясь к Наде:
– Веди его в кузнечный, там всё равно не будет слышно, что он буровит.
– Нет, я буду работать здесь и только здесь, – сказал Николай твёрдо.
– Это ещё почему? – спросил Сизов, уже не так крикливо.
– Потому что токарь – моё призвание, – ответил Николай как можно серьёзней. Сизов посмотрел на него внимательно и даже, как показалось Николаю, усмехнулся.
– Ты как в школе учился? – поинтересовался он. – У нас, брат, надо чертежи уметь читать.
– Учился на круглые пятёрки, – соврал Николай бессовестно.
– Почему же в институт не пошёл? – спросил Сизов с явным интересом.
– Я же сказал: «Токарь – моё призвание».
– Гм… Когда собираешься приступить к работе? – Сизов слегка изменил тон разговора, возможно, потому что он его утомил.
– Прямо сейчас, – ответил Николай.
– Иди, оформляйся, – скомандовал Сизов.
Он подозвал к себе парня, стоящего возле соседнего станка. Его Николай заметил только сейчас и сразу же догадался, что он тоже ученик. Его учитель, мужчина средних лет, стоял, согнувшись вопросительным знаком, и наблюдал за движением резца, движущегося вдоль обрабатываемой детали. Николай за считанные минуты смог оценить, что хлеб токаря не из лёгких. В его сознании запечатлелось, как рабочий быстро и ловко выключил станок, отвёл резец от детали,  произвёл измерения штангенциркулем,   отложил какие-то значения на лимбе, вновь включил станок и подвёл резец к вращающейся детали. Затем он сменил резец, вновь произвёл измерения, включил станок и мгновенно отрезал от заготовки готовую деталь. Далее его движения повторялись и походили на работу автомата.
«Работёнка, однако», – подумал Николай.
– Валера, – обратился Сизов к подошедшему парню, – помоги новенькому оформиться. – Сказал, и куда-то быстро зашагал, лавируя вдоль гудящих станков.
– Как зовут? – спросил Валера и направился к выходу из цеха, дав знак, чтобы Николай шёл следом.
– Николай.
– Валера. Ты тоже из дембелей?
– Да.
– Понятно.
– Что понятно?
– Что некуда деться, как и мне.
– Почему ты так решил? – спросил Николай удивлённо.
– Иначе зачем полез в эту дыру?
– Разве здесь плохо? Говорят,  здесь платят много, – сказал Николай настороженно.
– Кто говорит?
Николай рассказал об источнике информации, не забыв упомянуть Мишкины слова о заработках по полтысячи в месяц.
– Есть и по полтысячи, – согласился Валера. – У троих человек на цех. Рабочая аристократия. У них привилегии в выборе нарядов, личное клеймо.  А остальные вкалывают за сто шестьдесят, сто восемьдесят «рэ». Годика через два-три, когда поднатореешь, можешь и две с половиной увидеть. Впрочем, если не разгибаться, да прихватывать сверхурочно по паре часиков, то и на три сотни вытянешь или сам раньше  вытянешься. Есть прослойка своих. Им выгодные наряды, им лучшие станки.
Всё это Валера рассказал, пока они шли с Николаем по территории завода. У проходной Валера остановился и рассказал, что делать дальше: где фотографироваться, где пройти медосмотр, где получить пропуск на завод.
– Подумай хорошо, устраиваться или сделать ноги, – посоветовал Валера на прощанье.
– Ты давно здесь? – спросил Николай.
– Две недели. Месяц назад демобилизовался. Через неделю похоронил  отца. Мать в колхозе коров за сто рублей доит. Не знает, дотянет до пенсии или вслед за отцом уйдёт. А я вот за сорок рублей учусь.
– Сколько учиться? – спросил Николай.
– К кому попадёшь. Можешь полгода простоять рядом с учителем, и с чем пришёл с тем и уйдёшь. Учителям за обучение платят сороковник. Мы для них обуза. Ты его на большую сумму оторвёшь своими вопросами. Я, похоже, на стройку уйду.
– А что там?
– Там то же, что и здесь, – сказал Валера с грустью в голосе. – Нашего иногороднего брата там ждут  с нетерпением, где местных ни кнутом не нагонишь, ни пряником не заманишь.
– Почему же в колхозе не остаёшься? – спросил Николай.
– Потому же, что и ты, – ответил Валера и удалился.
Николай хотел сказать, что он и сам не знает, почему он здесь, но Валера быстро скрылся из виду за заводскими строениями. Валера ушёл, а Николай вновь предался размышлениям о выборе пути. В конце концов он пришёл к мысли о том, что надо устраиваться на завод. «Прав на вождение трактора у меня нет, – размышлял Николай, – а без них даже на станцию не выедешь. Председатель, вручая трактор, рискует потому, что некому работать. Учиться целых два года. Да и  куда мне учиться теперь с таким семейным положением?»
Николай быстро прошёл все процедуры оформления, которые положены при поступлении на работу, и к концу рабочего дня отдела кадров получил пропуск в цех №2.
Домой  приехал поздно. Со станции шёл по темноте, шлёпая по лужам от прошедшего и уже успевшего растаять снега. Хотелось скорее увидеть Машу, узнать, как у неё дела, и рассказать о своих.
Маша слушала его рассказ  рассеяно.
– Разве тебе всё это неинтересно? – спросил Николай с обидой в голосе.
– Коля, через две недели срок. Ты об этом подумал? – задала Маша ответный вопрос и заплакала.
– Маша, в субботу утром поедем устраиваться в роддом, – заверил Николай.
– Коля, может, будет лучше, если я уеду домой рожать, – спросила Маша неуверенно.
Николай подошёл к жене, обнял.
– Разве ты не дома? Маша, успокойся. Я же сказал: в субботу…
Николай не договорил начатую фразу. Он почувствовал невероятную усталость от переутомления и полученных за день эмоций.  Присел на край постели и, не раздеваясь, повалился на подушку. Спустя мгновенье Николай уже крепко спал и не слышал, как его нежно раздела жена, укрыла одеялом и поцеловала в лоб, словно младенца.
Лишь перевалило за полночь, его разбудила Маша.
– Коля! Коля! – Вставай скорее – тормошила она мужа.
Николай вскочил, как по тревоге.
– Что случилось? – спросил он, продирая глаза и силясь разглядеть в темноте Машино лицо.
– Коля, я, кажется, сейчас буду рожать. У меня схватки, делай скорее что – нибудь, – взывала Маша.


Николай, спотыкаясь о стулья, нашёл на стенке выключатель, зажёг свет. По Машиному лицу катились крупные капли пота. Оно выражало тревогу и растерянность. Только сейчас Николай начал осознавать всю серьёзность положения. Мучила полная неосведомлённость в таком деликатном деле. Он метнулся в комнату родителей и разбудил их.
Пётр вскочил с постели и сразу же скомандовал:
– Ты, Николай, беги к Антоновне, я – по хутору за трактором, ты, Пелагея, с ней оставайся.
– На кой нам Антоновна, – возразил Николай, – ей же семьдесят лет.
– Поживей, – прикрикнул Пётр на сына, – у тебя разве есть выбор?! Досиделись.
Николай забежал к Маше в комнату, крикнул: «Крепись!» и помчался во весь дух к старой акушерке.

18
Хутор, в котором жил Николай, раскинулся вдоль широкой глубокой балки с примыкающими к ней по всей длине лощинами, за что и получил имя – Овражки. Подворье Непогодиных на одном конце хутора, акушерки Антоновны – на другом, да ещё и на другой стороне балки. По расстоянию –  до двух километров в одну сторону. Темень непроглядная. «Сколько же времени пройдёт, пока я  приведу её к Маше? – волновался Николай, – на автомобиле за это время можно до района доехать». Однако он понимал, что по такой грязи единственный транспорт – трактор. «Трактором занимается отец, тоже трухлявый сучок», – подумал Николай уныло. Он стал ругать отца за то, что неправильно распределил обязанности, и себя за то, что так легко подчинился его командам. «Надо было мне бежать на поиски трактора. Может,  уже бы ехали к врачам», – размышлял он с горечью.
   Он бежал напролом через луг, огороды, перепрыгивал канавы, изгороди. Неоднократно закрадывалось сомнение: «Зачем я туда бегу, теряю время? Что сделает эта немощная старуха?»  Но он понимал, что и на трактор надежда тоже призрачная. Пока разбудят тракториста, пока он запустит мотор, пока разбудят медсестру, пока доедут… И выйдет то, о чём предупреждала Маша:  придётся рожать в тракторной телеге.
Николай вмиг перемахнул невысокий заборчик, которым была огорожена усадьба акушерки, и громко постучал в переплёт оконной рамы.
 Антоновна жила одна. Она не была коренным жителем, а появилась в нём в тридцатые годы, в период коллективизации. Тогда, наряду с ликвидацией безграмотности, шла кампания по открытию медицинских учреждений. Они появлялись даже в малых населённых пунктах. Вопрос с помещениями решался просто. Школы, клубы, медпункты размещали в домах раскулаченных семей. Так было и в этом хуторе. Не успели телеги с выселенными хуторянами скрыться из виду, как на их домах появились самодельные фанерные таблички: «Сельский клуб», «Школа», «Медпункт».
Вскоре прибыли и их новые хозяева – учителя, просветители, медики. В их числе приехала по распределению из медучилища и юная Наталья Антоновна Перова. В мае сорок первого года она вышла замуж за местного тракториста. А в июне, на второй день после объявления войны, её, как медицинского работника, призвали на фронт. Через десять дней призвали и мужа. С фронта вернулась в сорок четвёртом после госпиталя со следами осколков мины на лице. Ждала мужа и переживала, не разлюбит ли он её, такую изувеченную. Муж не разлюбил. Он не вернулся. Вместо него пришла бумага о геройской гибели. Получив похоронку, Наташа хотела уехать на родину, но, в конце концов, так и осталась на хуторе навсегда. Не заметила, как состарилась и потеряла в обращении к себе имя, став просто Антоновной.  Работу на медпункте оставила, когда, спеша на вызов, потеряла сознание и едва осталась в живых.
И вот теперь, так получалось, от этой дышащей на ладан старухи зависели жизни жены и ребёнка Николая. Одна из них – даже не видевшая белый свет.
Не услышав никаких признаков жизни, Николай постучал ещё раз. «Старая и глухая. Что она сможет сделать? Зачем я теряю время?!», – корил он себя  и вглядывался напряжённо в темноту за стеклом. Вдруг по ту сторону оконного переплёта мелькнула тень и показались очертания лица.
– Кто там? – услышал он глухой голос.
– Антоновна, это я – Непогодин Николай.
– Что случилось?
– Антоновна, помогите. Жена моя рожает, – выговорил Николай с заметным волнением в голосе.
Тень отпрянула от окна, через минуту открылась входная дверь.
– Заходи! – пригласила хозяйка. – Постой в коридоре. Я оденусь.
Антоновна накинула халат и, не мешкая, вышла к посетителю. Николай не ошибся. Пред ним предстала не та некогда видная,  интеллигентная женщина, а древняя седая старуха. Он вновь, в который раз пожалел, что даром теряет время.
– Рассказывай, – попросила Антоновна.
Николай начал было объяснять, что он демобилизовался и привёз с собой жену, но Антоновна его прервала:
– Давай по сути. На хуторе все обо всех  всё знают. Говори, что с Машей?
– Вы даже имя знаете? – удивился Николай.
– Я же сказала, говори скорее о главном.
– Разбудила. Говорит, схватки у неё, – пояснил Николай.
– Намаялась, поди, за день, – заметила сердито Антоновна. – Не у родной ведь мамы,  захочу – полежу, захочу – посплю. Муж должен в этом положении глаз с жены не спускать.
Антоновна помолчала, а затем, взглянув на Николая, спросила:
– Срок у неё какой?
– Через две недели.
– Недель сколько, не знаешь?
– Каких?
– Беременна сколько недель?
– Не знаю, – ответил Николай и покраснел.
– Надо интересоваться не только тем, как делать детей, но и как их рожать и как воспитывать, – заметила строго акушерка. 
– Через две недели – не беда, – успокоила Антоновна. – Иди на медпункт, разбуди медсестру. Пусть посмотрит. Может, укол даст. Я уже стара по вызовам ходить. По такой темени не дойду.
Николай потоптался в нерешительности, не зная, что предпринять: бежать на медпункт или решать вопрос с трактором.
– Я довезу её до роддома, если сейчас поеду? – спросил Николай и прибавил как бы невзначай:
–  Маша сказала, что у неё воды отошли.
– Что?! – воскликнула акушерка. – Чего же ты сразу об этом не сказал, деревянный человек!
Она в считанные секунды одела на босу ногу сапоги, набросила на плечи фуфайку, повязала наспех платок и скомандовала во весь голос:
– Бежим! Скорей!
Николай только сейчас осознал, насколько серьёзно положение. И он его создал сам ввиду безграничного невежества.
Когда выскочили на улицу, Антоновна подала Николаю руку и попросила:
– Тяни меня. И поскорей, шевелись.
Дом  не закрыла, то ли в спешке, то ли по ненадобности. Деревня жила в золотое время, когда люди понимали стыд. А воровать было стыдно.
Через каждые полсотни метров Антоновна останавливалась отдышаться и вновь командовала:
– Давай, живей! Времени в обрез.
На полдороге к дому встретились с Непогодиным старшим.
– Антоновна, Христа ради, спаси невестку и ребёночка, – взмолился Пётр, еле сдерживая слёзы. А затем, уже плача, к Николаю:
– С трактором ничего не выходит. Мишка Корень пьян, не смогли добудиться, Виталик Шандыбин к тёще на Ямки махнул, Лёха Клык обломался… Всё как на грех. Пётр вытирал мешающие говорить слёзы и беспрерывно сморкался.
– Пошли, – прервала Антоновна жалобы Петра, – времени на слёзы у нас нет.
Отец и сын подхватили акушерку под руки и потащили что было сил к своему дому. Пётр то и дело тоже требовал остановки, потому как сильно задыхался и кашлял.
Вдруг тишину хутора один за другим  вспороли звуки запустившихся моторов.
– Это к нам, – сказал, откашливаясь, Пётр, и они двинулись дальше.
На пороге хаты Непогодиных Антоновна ещё раз отдышалась, перекрестилась и решительно открыла дверь, дав знак рукой, чтобы мужчины оставались на улице.
Николай  ходил по двору от угла хаты до угла, нервничал.  Пётр молился. Вскоре ко двору подъехали два трактора. Мишка Корень притащил на буксире грузовик.
– Дотащу до асфальта и пусть гонит, – объяснил он  наличие грузовика. А затем, глядя на перепуганное лицо Николая, успокоил:
– Коля, не нервничай. Антоновна не подведёт. А надо будет, оттарабаним в район. На меня жена ведро воды вылила, чтобы проснулся. Орёт:
– Вставай, у Непогодина жена рожает. Я ей:
– Ты что, совсем свихнулась? Кто же на пенсии рожает?!
Я-то не знал, что ты из армии вернулся, да ещё и с гружёным прицепом.
Мужики потолковали немного о том, о сём; завели разговоры на тему о службе, но, глядя на  растерянное лицо Николая, сочли нужным разойтись по машинам и подремать до развязки событий.
Ближе к рассвету посвежело. На востоке обозначились первые признаки рассвета. Вдруг Николаю послышался крик ребёнка. Он вздрогнул и застыл в нерешительности. Через несколько минут на пороге показалась Пелагея. Николай повернулся и напрягся, словно в ожидании приговора. Но по лицу матери  понял, что его ждёт радостная весть.
– Коля, зови всех к столу. Наливай. Пусть выпьют за сына, – вымолвила она, не скрывая радости. За этой скромной трапезой объявили, что сына называют в честь деда – Петром.

19
Через три дня после рождения сына Николай поехал на завод. Ехали вместе с Мишкой. Он тоже уже приступил к работе. Это был его четвёртый рабочий день. Мишка всю дорогу делился впечатлениями об особенностях их будущей профессии и употреблял при этом кучу неизвестных Николаю слов – станина, суппорт, бабка, допуски, посадки… Он научился пользоваться инструментами – штангенциркулем, микрометром, калибрами, пробовал сам заточить резец. Николай даже позавидовал его способностям.
Сизов, увидев Николая, выразил сожаление по поводу его появления.
– Я уж обрадовался, думал – не придёшь, –  признался он в ответ на приветствие.
Николай промолчал.
– Идём,  – сказал Сизов и кивнул головой, приглашая Николая следовать за ним.
Сизов подвёл его к станку, за которым обучался Валера. Николай понял, что тот уволился.
– Сейчас сюда придёт Николай, тёзка твой, передай ему, что ты будешь у него в учениках, – распорядился Сизов.
– Не буду, – сказал Николай твёрдо.
– е понял, – сказал Сизов с нескрываемым раздражением.
– Валера потерял две недели, а я не хочу, – пояснил своё несогласие Николай подчёркнуто независимым тоном.
– Ты, милок, всего полчаса на заводе, и что ты хочешь, чего не хочешь, меня не интересует, – отрезал Сизов. – Где ты шлялся целую неделю?
– Я принимал роды у своей жены. Это у вас здесь роддома, врачи, а у нас на хуторе каждый сам себе бабка-повивалка, – ответил Николай резким тоном.
– Ну, и иди себе в гинекологию, чего тебе здесь у нас в стружке ковыряться? – посоветовал Сизов насмешливо.
– Я же Вам сказал в прошлый раз, что буду токарем, –  ответил Николай спокойно, хотя спокойствие ему уже удавалось с трудом.
– Какой-то ты особенный, как и ваш хутор, – сказал Сизов неопределённо – то ли примирительно, то ли перед новым взрывом гнева.
– Это Вы особенный. Меня не устраивает: стоять возле станка, как тумбочка. Точно так же, как это не устроило и Валеру, – сказал Николай со злостью.
– А что тебя, милок, устраивает? – спросил Сизов.
Николай догадался, что если Сизов говорит «милок», значит он на пороге взрыва. Но он решил положение с обучением прояснить до конца.
– Получать уроки. И в течение недели определиться: подходит мне эта работа или нет, – пояснил Николай свою позицию.
Сизов изучающе посмотрел на него, и, поколебавшись, принял решение:
– Недельный срок меня тоже устраивает. Буду учить лично. Но учти, если пойму, что это всё трёп, выгоню раньше.
Он подвёл Николая к свободному станку.
– Постой здесь. Освобожусь через час. Тогда и приступим.
Сизова не было более двух часов. Николай изнывал от безделья. Ему не терпелось поскорее приступить к делу. Пока мастер отсутствовал, он внимательно наблюдал за обстановкой в цехе. Поражала её деловитость. В цехе было не менее сотни рабочих. И каждый стоял и неотрывно наблюдал за обрабатываемой деталью, поминутно меняя операции обработки. Даже Мишка, который был всего четвёртый день на этой работе, вертелся возле своего учителя и в чём-то помогал ему. Вспомнились слова Валеры: «Скорее вытянешь ноги, чем заработаешь заветные три сотни».
Сизов появился неожиданно. «Итак, приступим», – сказал он.
Мастер начал обучение с азов теории обработки металлов. Затем он рассказал о металлообрабатывающих станках, их достоинствах и недостатках.
– Без этих знаний, Коля, хорошего токаря из тебя не выйдет, – подчеркнул Сизов. – В цехе много рабочих, а настоящих мастеров – единицы.
В это Николай поверил и запомнил. Вообще Николай обладал замечательным свойством: следовать мудрым советам. Даже если они были адресованы не ему, он старался примерить их на себя.
– Резец токаря, как скальпель хирурга, – продолжал Сизов, – должен быть безупречно точен.
Николай слушал и запоминал. Многое для него было непонятно, но он надеялся непонятое  познать на практике.
 Как Николай ни старался, к концу недели он пришёл к выводу, что токарное дело – не его ремесло. В конце смены он начисто убрал станок, смазал машинным маслом трущиеся поверхности и пошёл к Сизову.
– Евгений Николаевич, я пришёл извиниться за доставленные Вам хлопоты, – сказал он, подойдя к мастеру.
– Нашёл другую работу? – спросил Сизов резким тоном.
– Нет. К сожалению, я переоценил себя, – ответил Николай виновато.
– Работа нравится?
– Да.
– Не морочь мне голову. Приходи в понедельник. Включай станок без предупреждения.  Я тебе уже плановые наряды выписал, – сказал Сизов, как всегда, тоном, не терпящим обсуждений.
«Токаря он из меня сделает. Он с характером», – подумал Николай удовлетворённо.
Действительно, Николай быстро превращался в толкового специалиста. Целеустремлённость, подкреплённая классом учителя, делали своё дело.
Однажды в поезде он услышал в разговоре двух случайных попутчиков фразу:
– Ты с годик потрудись на свой авторитет, он на тебя всю жизнь будет работать.
Николай задумался над советом и сделал вывод. Он начал работать на авторитет.
Николай брал любые наряды, даже бросовые, то есть те, от которых все отказывались, считая их невыгодными. «Сейчас для меня главное – набить руку», – считал он. Вскоре через его руки прошла вся номенклатура цеховых деталей, не считая очень сложных, которые давали только авторитетным мастерам. Николай не считался с личным временем. На языке рабочих: прихватывал сверхурочные часы. Часто выходил на работу даже в субботу. Для себя взял за правило: все полученные наряды к концу месяца должны быть закрыты. Его фамилия начала мелькать на устах руководства цеха. Это Николай почувствовал и однажды переоценил себя, как бывает с неопытным спринтером, раньше времени рванувшим к финишу в надежде на рекорд.
 Он получил три наряда с крупными партиями деталей. Ему причиталась одна, две другие он, можно сказать, вырвал из рук, воспользовавшись забрезжившим авторитетом. Оценив объём работы, он понял, что выполнить работу в срок он  сможет при условии превышения скоростей обработки, обозначенных в технологических картах. Николай рискнул. Предъявил детали представителю ОТК, как сокращённо именуют отдел технического контроля. Контролёр принял детали без единого замечания. Николай ликовал. Был конец смены. Он чувствовал не только усталость, но и удовлетворение, и гордился собой. Убрал станок, закрыл резцы в тумбочку и собрался уходить домой. В этот момент к нему подошёл Сизов. Мастер взглянул на детали, стоящие на тумбочке, взял в руки одну, посмотрел на свет, затем вторую, третью…
– Запорол, милок, партию, – сказал Сизов сердито.
– Это ещё почему? – возмутился Николай, – она уже принята ОТК.
– На входе в цех плакат висит: «Главный контролёр рабочего – его совесть». Для тебя написан. Возьми заготовки в кладовой, скажи, что я разрешил. И завтра с утра – по техпроцессу. А эти, – Сизов кивнул на готовые детали, – можешь взять себе домой. К Новому году на ёлку повесишь. У капиталиста, учти, и за металл, и за износ оборудования, и за потерю рабочего времени пришлось бы денежки кровные выложить.
Сизов ушёл. Николай хотел ему вдогонку обидное слово сказать, но воздержался. А затем, успокоившись, сообразил, что мастер увидел перекал металла.
Подошёл Мишка уже умытый, причёсанный.
– Поторапливайся, – сказал он, – на поезд опоздаем.
– ишка, я запорол крупную партию. Передай Маше, что задержусь, и надолго.
– Ты что, сдурел? – возмутился Мишка. Тебя же жена дома ждёт. Смотри, ещё украдут.
Но Николай уже принял решение. Возвращался ночным поездом. Домой пришёл во втором часу ночи. Его встретила перепуганная Маша.
– Коля, что случилось? – спросила она растеряно.
Но Николай был весел.
– Маша, я исправлял свою ошибку. Разбудишь, как всегда, в половине пятого.
– Когда же ты будешь спать? –  спросила Маша с нескрываемой нежностью.
– В поезде, – ответил Николай. – Ты за меня переживала?
– Коля, очень, очень, – призналась Маша.
Николай взял на руки жену и понёс в постель.
– Коля, после такой усталости ты ещё и на это способен? – удивилась Маша.
– Чтобы тебя не украли, – объяснил Николай.
– Коля, ты смешной, но хороший, – прошептала Маша.
Утром подошёл Сизов, напомнил о том, что надо исправлять брак.
– Готово, – сказал Николай и кивнул на детали.
Сизов взглянул на Николая исподлобья, и на его лице обозначились гнев и раздражение. Он начал внимательно осматривать выполненную работу. Смотрел долго. Осматривал едва не каждую деталь.
– Покажи резцы, – попросил он.
Николай достал  из тумбочки и положил рядом с деталями. Сизов долго их изучал, затем вернул Николаю. Подошёл, по-отечески обнял за плечи.
– Две операции упростил.  Молодец. Сдавай ОТК.
И, выждав паузу, добавил:
– Надеюсь, понял, что успех – не в оборотах шпинделя, а в наличии извилин в голове.


20
О характере своей работы Николай делился с Машей. Возможно, потому, что, несмотря на однообразие, работу токаря следует считать  творческой. Маша его внимательно слушала, а в конце рассказа говорила:
– Коля, какой ты смешной! Я же всё равно ничего не смыслю в твоих деталях. Петя подрастёт, будешь учить его своему ремеслу.
– Петра, понятно, я определю на завод, – говорил Николай убеждённо.
– А я в ателье устроюсь. Буду шить модные одежды, – планировала Маша.
С определённого момента у Николая сложился  спокойный, размеренный образ жизни. На производстве он стал авторитетным специалистом. Зарплата триста пятьдесят рублей в месяц стала нижним пределом. В личном плане всё складывалось благополучно. С Машей было полное взаимопонимание.  В отношениях Маши со свекровью оставались некоторые шероховатости. Пелагея долго не могла смириться с нестандартным появлением невестки в их доме. Упрекала за то, что Маша любит поспать.
– У вас, у городских, может, и такой порядок – спать до обеда. У нас, дорогая, день год кормит, – ворчала она.
Вмешался Пётр.
– Ты, Поля, Машу не трожь, – потребовал он, – пускай в субботу и воскресенье расслабятся. Считай, целую неделю не видятся. А там, глядишь, и ещё внучёк появится.
Чаяния деда сбылись. Маша забеременела и в положенный срок родила второго сына. Рожала уже в районном роддоме. Антоновны к тому времени уже не было на свете. Перед смертью она пришла к Петру Непогодину  и попросила, чтобы он взял  её с собой в церковь. Пётр два раза в месяц ездил в районную церквушку. Ближе ни одного молельного заведения не было. По дороге Антоновна рассказала об исповеди  комиссара, бывшего работника НКВД.

 «Накрыло его осколками, – рассказывала Антоновна. – Истекает кровью. Ноги не действуют. На улице мороз до тридцати градусов. Он, правда, в полушубке, тёплых унтах. Но всё одно – холодно. Плачет. Просит:
– Сестра, не бросай! Спаси! Жить хочу.
Я из сил выбиваюсь. Тяжёлый. А он всё твердит:
– Сестра, жить хочу.
Вдруг затих. И глаза закрыл. Я начала тормошить его. Глаза открыл, говорит:
–Умираю. Похоже, меня Бог наказал. Продразвёрстку возглавлял и коллективизацию. Многих я, сестра, загубил. Детей даже…
Лежит с закрытыми глазами, молчит. Думала, скончался. Нет, открыл глаза, продолжает:
– Многие, которые были со мной, к немцам ушли. А тех, кого мы высылали, воюют за Родину. Сестра, может, и голод, и война – нам в наказание?
Опять затих. Потом сказал последние слова:
– Сестра, после войны поставь свечку и помолись за меня…

– Не выполнила я его просьбу, – проговорила жалобно старая акушерка, – думала: ерунда всё это. А теперь не идёт он у меня из головы. Может, и у меня война и мужа, и красу взяла в наказание?
Пётр её успокоил:
– Не мучайся, Антоновна. Ты у нас ангел. Но свечку поставь. Обязательно поставь.
Николай отвёз Машу в роддом буквально за день до смерти Антоновны. Маша, узнав о кончине Антоновны, долго плакала.
– Если у нас родится девочка, я назову её Наташей, в её честь, – сказала она, вытирая слёзы. Но она родила сына. Имя ему дал Николай.
– Пусть будет Саша. В честь Суханова. Ведь он очень поспособствовал, чтобы мы были вместе, – сказал он.
– Да, – согласилась Маша с мужем, – но, может, всё определено судьбой?!
Николай часто ездил на работу с Мишкой. Тот по–прежнему был холост.
– Мишка, женись, – настаивал Николай. – Ты даже не представляешь, как здорово, когда тебя дома ждут  жена и дети.
Мишка соглашался.
– И почему тогда не женишься, если согласен? – добивался Николай.
– Ищу и не могу найти свою судьбу, – ответил Мишка то ли в шутку, то ли всерьёз.
– Маша тоже на судьбу ссылается. А по мне, так всё проще. Пошёл в клуб, потанцевал и предлагай расписаться. Им чего, думаешь, охота бабе Кате глаза мозолить? Им детей рожать хочется, – сказал Николай поучительно.

21
Судьба, возможно, – мистика, но случай – объективная реальность, которая может круто повернуть жизнь любого человека и даже поставить её вверх дном. Однажды Николаю предложили вступить в партию. Понятно, что коммунистическую – тогда другой не было. Подошёл парторг цеха и сказал:
– Есть мнение у цехового начальства и у нас, партийного руководства, принять тебя в ряды КПСС.
Николай не любил  парторга за то, что тот везде совал свой нос. Имел привычку давать советы в работе, хотя в ней очень мало смыслил. Он был ровесником Николая, тоже из бывших дембелей, но пришёл из армии уже коммунистом.
– Сергей Константинович! – Николай впервые назвал парторга по имени отчеству. – Зачем мне партия?
Парторг удивился вопросу.  Похоже, он считал, что его предложение будет принято с радостью и без обсуждений. Он долго говорил книжные и газетные фразы о высоком долге, об ответственности коммуниста. Николай возражал. Строил свои доводы на том, что ответственность зависит от характера человека, но не от партийного билета. Тогда парторг сказал ему напрямую:
– Ты, Непогодин, –  надежда цеха, его гордость. Но может так статься, что гордиться будут кем-то другим и надеяться будут на кого-то другого. Как говорят: «Свято место пусто не бывает».
Николай долго не колебался. На следующее утро  отдал парторгу заявление о приёме в партию. Вскоре это сказалось в работе –  он получил личное клеймо. Таким образом, Николай вошёл в рабочую элиту завода. Его портрет стал красоваться на доске почёта цеха и на аллее передовиков завода.
Однажды, накануне майских праздников, к Николаю подошёл парторг и сказал:
– Непогодин, я тебя записал на демонстрацию. Будешь портрет Генерального нести.
– Сергей Константинович, – взмолился Николай, – я же поездник. Домашних только ночью вижу. Уже по жене соскучился.
– Коля, ты молодой коммунист. На тебя равнение. А жену бери с собой.
– Можно?
– Конечно.
Маша, к удивлению Николая, предложению пойти на демонстрацию необычайно обрадовалась.
– Коля, мне так хочется побыть на людях. Я пойду. Обязательно пойду, –  говорила она радостно. – Но мне надо съездить в город.
На следующее утро Николай уехал на работу, а жена пустилась по магазинам.
Вечером Николая ждал приятный сюрприз. Маша была в новом нарядном платье и с модной причёской.
– Маша, ты у меня, как актриса. Я боюсь тебя с собой брать. Ревную.
В ночь перед демонстрацией заболел Саша. У него резко поднялась температура, началась рвота. Николай было принял решение остаться дома, но Маша отговорила:
– Коля, на тебя же рассчитывают. Безусловно, езжай, только возвращайся поскорей.
Утром Маша приготовила мужу новую одежду, вручила список лекарств, которые надо купить в аптеке, и поцеловала на прощанье.
 Николай прибыл на место сбора коллектива цеха. Там уже были все партийные и профсоюзные руководители, рабочие, инженеры, мастера. Поражала торжественная обстановка. Улицы в праздничном убранстве, играют оркестры. Николай искренне пожалел, что с ним нет Маши.
Подошёл парторг, поздоровался. Сказал, чтобы Николай подошёл к профоргу Бабкину. Тот стоял с большой чёрной сумкой в окружении человек пяти-шести мужиков. С ними рядом вертелась, новая нормировщица цеха, Люська. Не Люда, не Людмила, а именно Люська. Так её сразу окрестили за бойкий, напористый  характер.
– О, Непогодин, подходи, становись в кружок, – скомандовал Бабкин.
Николай понял, что ему предлагают выпить. Бабкин быстро откупорил бутылку водки, налил в стакан граммов сто пятьдесят и протянул Николаю.
– Спасибо,  не хочу, – попытался отказаться Николай.
– Не дури, – прервал его возражения Бабкин, – не строй из себя девочку. Давай, тяни поскорей, ты же тут не один. Мне надо до начала всех удовлетворить, для настроения.
– Не хватало в милицию попасть, – попытался аргументировать свой отказ Николай.
– Сегодня нам всё разрешено. Сегодня пролетарский праздник, – сказал Бабкин и настойчиво сунул стакан водки Николаю в руки. Николай выпил. Люська протянула несколько ломтиков колбасы для закуски. Потом все построились в колоны, и началось движение к площади, где располагались трибуны с властями города и руководством заводов. Николай никогда не видел столько народа, столько праздничных флагов. Он нёс портрет Генерального секретаря партии, членом которой  был. Ему в эти минуты казалось, что и он правит этой великой страной. В который раз мелькнула мысль: «Как жаль, что со мной нет Маши».
По завершению шествия колонн их завода Николай сдал портрет Генерального профоргу и намерился уходить.
– Постой, ты куда? – окликнул его Бабкин.
– Домой, – ответил Николай.
– Нет, сейчас все участники соберутся, и пойдём, посидим на природе, – пояснил Бабкин дальнейший план действий.
– Нет, я не могу. Мне срочно надо домой. Ребёнок заболел, – объяснил ситуацию Николай.
– Коля, на то они и дети, чтобы болеть. Это естественный процесс адаптации в жизни, – сказал поучительно Бабкин.
– Нет, не могу. Я сейчас зайду в аптеку и бегом на вокзал, – заявил  Николай твёрдо.
– Какой вокзал? Какая аптека? Весь центр города занят демонстрантами. Движение транспорта перекрыто. Раньше, чем через два часа ты никуда не уедешь. Вот эти два часа ты и посидишь со всеми.
Бабкин подошёл поближе к Николаю и добавил вполголоса:
– Главное засветиться перед руководством, что ты свой.
Профорг подмигнул Николаю, мол, соглашайся, если не дурак. Николай проанализировал ситуацию и согласился. «Уеду в четырнадцать десять», – решил он.
Компания собралась большая – человек двадцать. Пока купили выпивку и закуску, прошло не менее двадцати минут. Николай занервничал. «Покуда выйдем на природу, покуда рассядемся – эти два часа и пройдут. Следующий поезд только в половине седьмого вечера. Нет, надо отказаться от этого похода», – размышлял он, но в сознании подспудно уже вертелась мысль, что уезжать придётся именно вечером.
Пришли в лесок, выбрали подходящую полянку. Среди присутствующих не было ни начальника цеха, ни мастеров. Николай догадался, что под руководством Бабкин имел в виду себя и парторга. Второе, что заметил Николай, – все, кроме него и Люськи, были распределены по парам – кто с женой, кто с любовницей.
«Чего меня сюда принесло? – корил он себя, – другое дело, если бы я был с Машей. Тогда можно было бы и посидеть».
Бабкин был способный организатор.  Он бойко раздавал команды и поручения: тому –  стелить брезент, тому – резать колбасу…
Расселись подле постланного брезента, прямо на траве. Бутылки профорг откупоривал сам и разливал тоже сам.
– Много не лей, – попросил Николай. – Мне ведь ещё на поезд.
– Пей и ешь, пока дают на дармовщину. Водка и закуска сегодня профсоюзная.
– Милиция возьмёт на вокзале, – возразил Николай.
– Сегодня тебя никто не возьмёт. Ты был на демонстрации, представлял лицо огромной страны. Ты – рабочий класс, гегемон. А они – прослойка.
Николай не стал спорить и выпил налитое. После третьей рюмки, а точнее стакана, в который Бабкин лил, как он выразился, «восьмушку от полушки», приступили к развлечениям. Кто танцевал под музыку транзисторного приёмника, кто бренчал на гитаре, кто играл в бадминтон. Николай сидел на месте, размышлял, как найти повод, чтобы скорее уйти. К нему подсела Люська.
– Почему, такой грустный? – спросила она, при этом так наклонилась, что её пышные волосы закрыли Николаю лицо.
– Щекотно, – сказал Николай и осторожно отодвинул девушку от себя.
– Почему, молодец, невесел? – повторила Люська вопрос.
– Ребёнок заболел. Ещё полчаса посижу и убегу, – объяснил свои проблемы Николай.
– Жена присмотрит, – сказала Люська, засмеялась и ещё ближе придвинулась к Николаю.
– Лекарств надо купить  в аптеке, – ответил Николай.
– Почему вы все,  серьёзные, так рано женитесь? – спросила Люська невесело.
Николай промолчал.
– Коля, давай выпьем, – предложила Люська.
– Не хочу, – отказался Николай.
 –Коля, но если женщина просит, – настаивала Люська.
Николай усмехнулся и внимательно посмотрел на неё как на женщину.
У Люськи круглое, веснушчатое лицо, какое бывает только у подростков. На голове сноп рыжих волос. Они настолько длинны, что кажутся похожими на конскую гриву. В цехе, когда она разносит наряды по рабочим местам, кажется, что между станков бежит крупная лиса. Люська любит поболтать с молодыми ребятами, иногда наблюдает, как обрабатывается деталь. Этот факт необычайно злит Сизова. «Гоните эту ведьму в шею. Закрутит волосы в кулачки, кто отвечать будет?» – говорит он в таком случае, не скрывая раздражения. Попадает от него Люське и лично. «Будешь волосы в станок совать – постригу», – обещает Сизов.
 Задерживалась она неоднократно и у станка Николая.
– Непогодин, все наряды закрыла, с тебя причитается, – как–то сказала она.
– И что же с меня причитается? – поинтересовался Николай.
– Мороженое, кино, вино. А там посмотрим, – ответила она и заразительно засмеялась.
 –Вино пить тебе ещё рано, в кино ходить мне уже поздно. Так что остановимся на мороженом, – ответил ей тогда Николай.
Люська убежала, а сосед Николая по станку Андрей Данилыч проворчал:
– Сама набивается, а он ушами хлопает.
Теперь Люська сидела напротив и, похоже, стремилась наверстать упущенное.
 – Коля, налей мне водки, – попросила она.
– Тебе ещё рано пить водку, – заметил Николай.
– Лей, выпью для храбрости.
– Ты что, с парашютом будешь прыгать? – пошутил Николай.
– В любви тебе объясняться буду, – сказала Люська и  расхохоталась.
Они выпили. Николай почувствовал, что уже достаточно захмелел. «Пора уходить», – решил он.
Он поднялся, подошёл к профоргу и сообщил, что намерен покинуть их компанию. Тот начал уговаривать, остаться ещё, но Николай был непреклонен. Тогда Бабкин пригласил всех к столу. Николай понял, что ещё минимум час его не отпустят. Пропустив пару рюмок «на посошок», он решительно поднялся и, наспех попрощавшись, ушёл. Не успел он удалиться и на двадцать шагов, как его окликнула Люська.
– Коля, подожди меня. Пойдём вместе.
– Разве нам по пути? – удивился он.
– Коля, я пьяна. Проводи меня домой. Иначе мне отделения не миновать, –попросила Люська.
– Сегодня же никого не берут, – напомнил Николай слова профорга.
– Тебя не возьмут. Зачем ты им нужен? А меня вполне, – сказала Люська.
– А тебя зачем? – удивился искренне Николай.
– Коля, ты, действительно, такой наивный или притворяешься? – спросила Люська. – Поразвлечься затащат.
Николай довёл Люську до подъезда и начал прощаться.
– Коля, заведи меня в квартиру. Что ты, в конце концов, за мужчина? Не бойся, не съем, – упрекнула Люська.
– Хочешь, чтобы и меня отругали вместе с тобой? – спросил Николай.
– Ругать некому. Я сама живу, – сказала Люська.
От такого сообщения у Николая даже дух перехватило. Он-то уже знал, чем заканчивается пребывание с женщиной сам на сам в квартире. Он машинально взглянул на часы. «До поезда полтора часа», – подумал он и двинулся вслед за Люськой.
У Люськи была двухкомнатная квартира с хорошей обстановкой.
– Откуда же у тебя такое славное жилище? – поинтересовался Николай.
– Папа с мамой развелись и разъехались по новым квартирам. А мне с бабушкой эту оставили. Теперь уже бабушки нет. Я сама себе хозяйка. Но теперь-то я взрослая. Мне уже восемнадцать лет, – объяснила Люська.
– Да, – сказал Николай неопределённо, – ситуация.
Он стоял в коридоре и соображал, что делать. Ему надо было делать выбор: начинать двойную жизнь, такую, как вела Марьяна, или всё-таки набраться силы и порвать путы желания, которое уже неодолимо владело им.
– Проходи, чего остановился? – спросила Люська и упёрлась грудью в его тело. Её волосы, словно дурман, отключали сознание.
– Нет, Люся, я пойду, – сказал Николай и решительно направился к двери.
– Погоди, хотя бы по чашке кофе выпьем. Так ведь из гостей не уходят. Ты же не грузчик, который мебель занёс, швырнул её в коридоре,  и наутёк?! И я, будто, не шкаф, – прочитала она ему в назидание правило  хорошего поведения.
Она завела Николая в комнату. Усадила в кресло. Включила телевизор.
– Коля, посиди. Я приму душ, кофейком побалуемся, и ты свободен, – сказала она как о деле решённом.
– Я опоздаю на поезд, – возразил Николай.
– Не опоздаешь. Я недолго, – пообещала она и исчезла в ванной комнате.
По телевизору то и дело передавали сведения о прошедших праздничных шествиях в честь первого Мая. Показали движение  колонны их завода. Николаю даже показалось, что он узнал себя. «Хорошо, если бы Маша увидела», – подумал он. На память пришла Маша, дети. Захотелось уйти из этого дома, где он чувствовал себя крайне неуютно. Совершенно исчезло желание близости с Люськой, но и никаких других решений мозг не принимал. Николай чувствовал, что он в эти минуты похож на деревянную колоду, которая лежит там, где её положили.
Люська обещание выполнила – из ванной вышла быстро. Она появилась в тоненьком банном халате, тапочках, с накрученным на голове полотенцем.
– Не скучаешь? – спросила она.
– Да нет, смотрю телевизор, – ответил Николай невесёлым тоном.
– Почему ты такой грустный? Давай я тебя развеселю, – сказала Люська.
Она села Николаю на колени лицом к лицу. Халат, не застёгнутый ни на одну пуговицу, распахнулся. Люська прижалась обоими сосками к щекам Николая и обняла за шею.



22
Возвращаясь домой ночным поездом, Николай пытался объяснить себе своё поведение и не мог. Он неотрывно думал, что скажет Маше. Как объяснит свою задержку на такое длительное время. В его размышления неотступно вторгались картины последних пяти-шести часов – Люськины поцелуи, её груди и упругое молодое тело.
– Лекарства привёз? – это первый вопрос, который задала Маша, едва Николай переступил порог дома. Эти слова, как тупая игла, вонзились в сердце и сознание. По тону вопроса он уловил упрёк, что променял ребёнка на какую-то шлюху. Вкладывала Маша в свой вопрос этот смысл или нет, но он его воспринимал именно так. И вновь в отчаянии он пытался объяснить свою слабость, проявленную перед голодной женщиной, не отдавая себе отчёта, что подчинялся в эти минуты инстинкту, данному ему свыше,  не зависящему от его разума, поскольку дан он  всему живому во имя продолжения  жизни.
– Думай что хочешь, я перед тобой ни в чём не виноват, – сказал Николай и посмотрел  уверенно жене в глаза.
Маша ничего не ответила. Она ушла в комнату, где после рождения Саши они спали уже вчетвером. Петя и Саша – в детских кроватках, он с Машей – на диване. Николай зашёл в комнату вслед за женой. Маша подошла к Сашиной кроватке, наклонилась, послушала дыхание сына и, не говоря мужу ни слова, легла спать. Николай  посмотрел на спящих сыновей и в замешательстве  остановился посреди комнаты:  он понимал, что в семейной шахматной партии очередной ход за ним.  Ему придётся объяснить причину затянувшегося возвращения из демонстрации.
– Ну, как он? – осведомился Николай о состоянии здоровья Саши.
– Горчичники нужны и, возможно, банки придётся поставить. Есть такие маленькие детские банки, – ответила Маша, не поднимая глаз.
– Я завтра съезжу в город, куплю, – сказал Николай, а про себя отметил: «Заговорила – уже хорошо».
– Завтра с утра надо огород садить. Соседи уже завершили посадку, а мы ещё и не начинали, – заметила Маша.
«Разговор в мирном русле. Бури не предвидится», – отметил Николай с облегчением. Но по интонации Машиного голоса понял, что она хочет знать правду, как он провёл Первое мая.
Рано утром Николая разбудил отец.
– Вставай, пошли картошку садить, – сказал он недружелюбно. – Маша пусть поспит. Намаялась с дитём.
Спать  Николаю хотелось неодолимо. Но он нашёл в себе силы подняться с постели. Он умылся свежей колодезной водой, оделся и приступил к работе. Он копал лунки, отец бросал в них картошку. Николай чувствовал настроение отца и лихорадочно соображал, что ответить, если тот задаст вопрос о вчерашнем дне. Он знал доподлинно, что отец грешника в доме не потерпит.
Долго работали молча. Наконец Пётр, не выдержав молчания,  заговорил первым:
– День–то сегодня какой светлый! А на душе так тяжело.
Николай промолчал, будто не понимая сути произнесенной фразы.
– В какое же ты, сынок, болото вчера угодил? – спросил Пётр с какой –то безысходной печалью в голосе.
– Напился, как свинья. Пока оклемался, вечерний ушёл. Пришлось ночным возвращаться, – соврал Николай и понял, что эта ложь его спасёт. Он даже обругал себя за то, что сразу не нашёл такого простого объяснения.
– Ты правду говоришь? – спросил Пётр. По всему было заметно, что такому ответу он обрадовался.
– Ты же знаешь, что я слаб в выпивке. Развезло. Весь лес испоганил, – продолжил враньё Николай.
– Скажи это Маше. Почернела за день. У неё мысли, поди, в другую сторону пошли.
После завтрака на смену отцу пришла Маша. Пётр попытался скородить посаженный участок, но пришлось оставить эту затею – поскольку поминутно задыхался. Николай убедил его оставить непосильную работу.
– Мы с Машей справимся сами, – пообещал Николай.
Пелагея в это время присматривала за внуками и хлопотала на кухне. В последнее время она жаловалась на боли в боку и практически устранилась от работ по хозяйству, переложив их на плечи невестке.
Оставшись наедине, Николай с Машей работали молча. Молчание тяготило обоих, но никто не решался заговорить первым. Где-то ближе к обеду к ним подошёл Мишка. Поприветствовав соседей, Мишка осведомился у Николая, почему того целый вчерашний день не было видно. Николай слово в слово повторил то, что сказал ещё утром отцу, особо подчеркнув свою слабость в выпивке. Мишка после этого сообщения догадался о неладах в семейных отношениях и, извинившись, намерился уходить. Перед уходом, лишь осведомился, кто был на демонстрации. Николай назвал всех участников, кроме Люськи.
– А Люська была? – спросил зачем-то Мишка.
– Была, – ответил Николай безразлично, и, подумав, добавил:
– Тебе привет передавала.
Мишка удалился. А Николай с Машей остались наедине с невысказанными обидами и недосказанным оправданиями.
Вечером пришла медсестра. Она долго слушала Сашино дыхание, смотрела горло, измеряла температуру. В конце выдала рекомендации – рецептов выписывать она не имела права.
Николай принял решение, при молчаливом согласии Маши, съездить ночным поездом в город, в круглосуточную аптеку и купить там всё необходимое для лечения.
От вокзала до ближайшей аптеки было километра три. Николай  преодолел это расстояние пешком, пройдя быстрым шагом по улицам ночного города. Купил всё, что заказывала Маша, и  вразвалочку пошёл на вокзал. До утреннего, обратного поезда было ещё два часа.
Вдруг возле него затормозило такси. Из окна высунулась голова молодого парня.
– Слушай, мужик, ты не знаешь, где улица Весенняя? – спросил он.
– Что же ты за таксист,  если улиц не знаешь? – удивился Николай.
– Вторую неделю работаю, – ответил парень, оправдываясь.
Николай стал объяснять дорогу и вдруг подумал: «Так это же рядом с Люськой!»
– Слушай, давай я тебя проведу, – предложил Николай, уже не отдавая отчёта в своих действиях.
У Люськиного дома, выходя из машины, Николай попросил таксиста подъехать за ним через полчаса.
– За всё рассчитаюсь, – пообещал он  и торопливо направился к Люське.
Люська, увидев Николая, сходу повисла у него на шее.
– Коля, пришёл. Я так и знала, – восторгалась она его появлением.
– Я ненадолго. У меня всего полчаса времени, – сказал Николай, охлаждая её ласки.
–Я  тебя больше никуда не отпущу. Ты мой. Мой навсегда.
Люська вновь принялась целовать и обнимать Николая. Он с трудом остановил её и объяснил ситуацию.
– Люсь, я сорвался к тебе, потеряв рассудок. Давай воспользуемся этой потерей. Если мы не сделаем этого немедленно, то не сделаем уже никогда.
Люська скривила губы, но осознав, что он говорит серьёзно, сказала:
– Раздевайся.
– Нет, у меня уже и на это нет времени, – сказал он и повторил ей слова, которые ему когда-то говорила Марьяна:
– Давай по походному.
На обратный поезд Николай прибыл в обрез. Он вскочил в третий от хвоста общий вагон, в котором всегда ездил, предупредил свою знакомую проводницу Лену, чтобы разбудила на нужной станции, и полез спать на вторую полку. Пассажиров было мало. Из четырёх праздничных дней третий только начинался.
Некоторое время Николай не мог уснуть. Он попытался провести  анализ своих приключений. «Зачем мне нужна эта взбалмошная Люська? – рассуждал он. – Разве Маша не удовлетворяет моих плотских желаний? Да, Люська, конечно, в постели, как действующий вулкан. Ревёт от восторга, как безумная. Но если даже это искренне, то всё равно ненадолго. Борщ вкусен, пока свеж, на третьи сутки он уже рядовая похлёбка. Нет, это мой последний визит к ней».
Маша, увидев лекарства и банки, чрезвычайно обрадовалась. Когда она на мгновенье задержала взгляд на Николае, он уловил в нём искру примирения.
– Раздевайся. Ляг, поспи, – сказала она, – завтра, или уже  сегодня, много работы в огороде.
 Николай, почувствовав тепло в её голосе, подумал удовлетворённо: «Кажись, инцидент исчерпан». Ещё не успел он раздеться, как послышался Машин возглас:
– Вот, оказывается, за какими горчичниками ты ездил!
 Николай вздрогнул, предчувствуя неладное. Он украдкой взглянул  в Машину сторону и обмер. Она держала в руках рубашку, которую дала ему перед поездкой в город. На внутренней стороне полы красовался отпечаток Люськиных губ.
Николай  выдержал испепеляющий взгляд жены, и, выждав паузу, сказал спокойно:
– В вагоне народу битком. Не продохнёшь. Студенты едут.
– И что? Студентки у тебя под рубашкой от духоты спасались? – спросила Маша с сарказмом.
Николай промолчал.
– На предыдущей рубашке та же помада. Что ты на это придумаешь? – спросила Маша. Голос её дрожал. Николай понял, что она сейчас разревётся.
– Может, пьяная Ленка проводница, когда меня будила, след оставила. Она и в прошлый раз тоже была. И тоже под хмелем, – продолжал врать Николай. – Но ты же не будешь к ней меня ревновать. Она с мужем ездит.
– Помада дорогая, импортная, проводнице не по зубам, – заметила Маша.
– Маша, времени у меня было всего два часа. К тому же ночью. До аптеки не менее сорока минут ходу в одну сторону.
Последний аргумент, если и не убедил Машу, то посеял сомнения в правоте предъявленных к мужу претензий.
–Поживём – увидим. Волк на одной овце не останавливается, – сказала она.
– Маша, поверь, я не волк. Я твой муж. Уже почти шесть лет, между прочим.
– Я помню, – сказала Маша и, как показалось Николаю, одним краешком губ улыбнулась.





23
После майских праздников Люська подошла к Николаю в конце рабочего дня.
– Коля, зайди ко мне на часок. Посидим. Мне отец привёз подарки. Есть бутылка коньяка. Настоящего. Французского.
– Откуда привёз? – поинтересовался Николай, немало удивившись.
– Из Франции, – сказала Люська с гордостью.
– Как он туда попал? Он у тебя разве не наш, не русский? – ещё больше удивился Николай.
Люська громко, от души рассмеялась.
– Он физик, ядерщик. Ездил в Париж на симпозиум, – промолвила она, выражая неподдельную гордость за отца.
– Ну и…
– Что, ну и? – поторопила Люська, запнувшегося на полуслове Николая.
– Он сейчас у тебя живёт? – поинтересовался Николай.
– Как бы не так! Подарки вручил и бегом к молодой жене, – произнесла Люська  с заметной грустью.
– Почему разошлись твои родители? – спросил Николай с сочувствием.
– Папа вырос в заметного учёного. Появились деньги. А следом и женщины. Как следствие, – скандалы в доме, – сообщила Люська некоторые семейные подробности, а в конце подытожила:
– Скандал в семье хуже одиночества.
– А мать куда делась? – поинтересовался Николай.
– Маму подобрал её бывший сокурсник, который  когда-то полюбил её с первого взгляда.
 Она помолчала и как бы между прочим спросила:
– Коля, ты жену свою любишь?
– Не знаю, – ответил Николай честно.
– А она тебя?
– Гм, – усмехнулся Николай. – Ещё больше не знаю.
Люська помолчала некоторое время и произнесла задумчиво:
- Мама у меня красивая. Не то, что я, рыжая. Я вся в папу.
– Ты тоже красивая, – возразил Николай.
– Значит, идём ко мне, красивой. Посидим. Коньяка выпьем, – предложила Люська таким ласковым тоном и смотрела она на него таким нежным, влюблённым взглядом, что отказать было просто невозможно.
На Николая нахлынула вдруг волна жалости к этой по-своему удивительной девчонке. Он понимал, что её надо утешить. Принять её предложение он не мог, поскольку ему грозила судьба Люськиных родителей.
– Люсенька, ты же сама видишь, к чему приводят побочные женщины, – вымолвил он с нежностью, на какую  только был  способен.
– А что если я уже беременна? – спросила Люська.
Вопрос был настолько неожиданным, что, казалось, он как штопор ввинтился в мозги и заявил всему, что в них хранилось: «Я главный!»
– Такого нельзя допустить, – ответил Николай после одолевшего его замешательства.
– Может, уже допустили, – сказала Люська и посмотрела испытующе на предмет своих сердечных страданий.
«Вот это фокусы! – подумал Николай с ужасом, – как же её направить на путь истинный?»
– В нашем цехе столько молодых парней, почему бы тебе среди них жениха не подыскать? – спросил он, немного оправившись от смущения.
– Каждому из них подавай с чистой мордашкой, пусть она по фигуре хоть Кощей Бессмертный, – пожаловалась Люська. – Я свои веснушки кремами тру, тру, а они всё есть и есть.
Николай хотел что-то возразить, но Люська продолжила:
– Да и что толку с них, молодых. Мне бы вот такого мужика, как ты. Чтобы знал, что почём и что во что.
«Второе, я, может, и знаю, а вот что почём, похоже, ещё придётся узнать», – подумал он. Вдруг его осенила мысль.
– Слушай, Люсь, жени на себе Мишку. Я ему тебя порекомендую, – предложил Николай.
– Он тоже какой-то странный, – заметила Люська, – может, робкий. Мы один вечер с ним возле речки проболтались. Я уж тёрлась возле него, тёрлась. А толку никакого. После такого свидания у меня низ живота три дня огнём горел. Еле очухалась от такого свидания.
– Люсь, не трогай меня хотя бы месяц, – попросил Николай, решив, что время – лучший советчик.
Люська не была подлым человеком. Она не стремилась рушить чью-то семью. Но она была живой человек. Её, как к огню, тянуло к  противоположному полу. Она повернулась и молча ушла, отягчённая капризами  природы – щедрой к одним, скупой, а порой и жестокой, к другим.
Николай, поколебавшись, догнал расстроенную девушку.
– Люсь, давай сегодня побудем полтора часочка вместе, но ты не лижи меня. Твоя помада оставляет неопровержимые улики.
Люська просияла.
– Убирай станок, и быстро ко мне. Я к твоему приходу всё приготовлю, – произнесла она с неописуемой радостью.
Когда Николай увидел сервированный стол, ахнул от удивления. Ему, сельскому жителю, казалось, что такое чудо возможно только в кино. Даже у Марьяны он не видел ничего подобного. Но там его так никто не ждал.
– Обрати внимание на мои губы, – сказала Люська, – они естественны, как природа. И никаких улик. Можешь целовать сколько захочешь.
Она обняла Николая, после чего оба поняли, что ужин не главное, подождёт.
«Не спеши, – шептала Люська, – я заказала такси. К вечернему поезду доставят без опоздания».
Уходя, Николай тщательно осмотрел себя, затем одежду и, не заметив ничего подозрительного, оделся, поцеловал Люську, погрустневшую от предстоящего расставания, и ушёл к ждущему на улице такси.
Во дворе дома его встретили Маша с Сашей.
– Папа пришёл, – воскликнул Саша и побежал навстречу отцу.
Николай взял сына на руки, поцеловал в макушку. На улице уже темнело.
– Почему вы так поздно гуляете? – осведомился Николай.
– Саша сказал: «Буду папу встречать. Он должен купить мне на День Рождения машину», – сообщила Маша  и спросила:
– Папа, ты не забыл, когда у сына День Рождения?
– Нет, не забыл, – ответил Николай, – через неделю.
– Сын ждёт от тебя машину, – напомнила Маша.
По интонации её голоса он понял, что она ищет путь к примирению.  Николай этому несказанно обрадовался. «Что ж, сегодня надо будет и на жене выложиться», – подумал он.
Они зашли к себе в комнату. Петя сидел за столом, чинил поломанную машину.
– Петро, привет, – поздоровался с сыном Николай.
– Привет, – сказал тот, даже не подняв головы.
– Деловой! – воскликнул довольно Николай и произнёс:
– Я им обоим куплю новые машины.
Петя поднял голову, посмотрел на отца с благодарностью, но заметил:
– Я эту всё равно отремонтирую.
– Молодец, – похвалил Николай сына, поставил Сашу на пол и подошёл к Маше, чтобы поцеловать её.
Она прижалась к нему, уткнувшись лицом в плечо. Через мгновенье, однако,  отпрянула. Николай сразу заметил перемену в её настроении.
– Опять был у неё! – произнесла Маша сорвавшимся голосом.
– Маша, что с тобой? У кого, у неё?! – воскликнул Николай, выражая неподдельное удивление.
–У той, которой ты был первого и второго мая, – ответила Маша уныло.
– Что, опять помада? – удивился Николай.
– Нет, – сказала Маша, – об этом ты побеспокоился.
Николай не знал, что его жена обладает тонким обонянием и что она прекрасно разбирается в духах. Этот дар Маша обнаружила у себя, когда дружила с Лариской. Родной дядя её подруги работал в райкоме партии. На праздники он дарил любимой племяннице французские духи. Такие в советских магазинах не продавались. Благодаря подруге, Маша познала аромат настоящих духов и  открыла в себе удивительную способность различать их.
Маша присела на краешек стула, склонив голову. Николай подошёл к жене, прикоснулся рукой к волосам. Маша отстранила его руку.
– Коля, я не буду мешать тебе. Я уеду с детьми на родину. За них не беспокойся. Я их устрою в садик. В нашем городе с детскими учреждениями проблем нет. Буду работать в ателье и зарабатывать не меньше тебя. Надумаешь, приедешь. А сейчас только не мешай!
 Маша решительно поднялась, давая понять, что ни ответа, ни объяснений, ни покаяний она не ждёт.
Николай ничего не успел ответить. В комнату постучал отец.
– Маша! Коля! Умерла мама, – сообщил он.

24
Смерть матери отложила семейную развязку. До выполнения обрядов по девяти и сорока дням Маша из этических соображений не могла покинуть Николая. Непросто было такой поступок объяснить и детям, которые любили и восторгались папой.
К разговору об измене ни Маша, ни Николай не возвращались. Внешне в их отношениях было всё, как всегда. Текущие вопросы решались путём совместного обсуждения. Но каждый ощущал, что супружеская нить, дающая непоколебимую веру друг в друга, оборвалась. Каждый из них до конца не осознавал цену утраты. А она бесконечно высока. Ведь эта связь крепче родственных уз, и она, как и жизнь, возможно, даётся свыше и вовсе не является набором выработанных привычек.
В цехе, едва не весь коллектив выразил Николаю соболезнование. Люська подошла первая, виновато опустив голову.
– Коля, ты на меня не в обиде? – спросила она.
– Нет, – ответил он.
– Если понадобится моя помощь, скажи.
Люська ушла. Николай поймал себя на мысли, что эта девушка с веснушками ему не безразлична. «Может, зайти к ней хотя бы на пару часов, отвлечься? Если заведёт такой разговор, пойду», – решил он.  Люська, однако, в течение последующих дней вела разговоры только на производственную тему, что удивляло Николая. «Наверное, нашла мне замену», – подумал он.
Прошло сорок дней. Николай ждал Машиных действий. Но она молчала.
Об улике, вызвавшей подозрения жены, Николай не догадывался. Его настораживала точность Машиных догадок. В конце концов, он пришёл к мысли, что Маша кем-то осведомлена о его отношениях с Люськой. Единственный человек, который что-то об этом мог знать, был Мишка. «Как же я сразу не догадался, откуда ветер дует?» – подумал раздосадовано Николай. «Но Мишка, если ему обо всём не разболтала Люська, тоже ничего не знает. В ногах, как говорят в народе, не стоял. Поэтому и оправдываться мне не в чём», – решил он.
Суета событий, произошедших в течение поминальных дней, остудила и Машину решительность. Однажды она напомнила Николаю, что ей пора устраиваться на работу. Отпуск по уходу за ребёнком в те годы предоставлялся до достижения малышом трёхлетнего возраста.
Проблема, куда пристроить детей на время рабочего дня родителей, была не из простых. Оставлять таких бойких малышей на дряхлого деда было небезопасно.
В колхозе садик был только на центральной усадьбе, что в пяти километрах от Овражек. Рождаемость на хуторе была крайне низкой. Молодёжь уезжала в город. Маленькие дети были, пожалуй, только у Непогодиных. Но жизнь на хуторе, пусть отдалённо, сродни племени. Это в перенаселённом городе легко сгинуть от одиночества. Только в городе можно  удивляться: «Почему долго не видно соседа?», а потом узнать, что он давно умер. На хуторе и чужие хлопоты проходят сквозь душу и сердце каждого, и поэтому уже через несколько дней после того, как поднялся разговор о трудоустройстве Маши, соседи принесли по этому поводу предложение для рассмотрения. В школу требовалась уборщица. Такое предложение Машу вначале шокировало. Однако, поразмыслив, она согласилась. «Дети всегда будут при мне. Подрастут, примем другое решение»,  –  решила она.
 Смущала мизерная зарплата. Но Николай сказал:
– Маша, за деньги не беспокойся, заработаю.
С этих пор на плечи Маши легло домашнее хозяйство, огород и дряхлый свёкор.


25
Несмотря на формальное восстановление семейного лада, душевного единства между Машей и Николаем не было. Особенно это проявлялась в интимных отношениях. Близость, которая раньше доставляла моральное и физическое удовлетворение, теперь у Николая ассоциировалась с актом насилия, у Маши – с трудовой повинностью.
– Ты в буквальном смысле слова отдаёшь супружеский долг, – упрекнул Николай Машу, на что та кратко ответила:
– Оброк.
Николай обиделся, но, осознавая, что причиной такому отношению является он сам, промолчал. «Надо будет с Люськой отвести душу, – подумал он раздражённо. – Только  дело надо обставить так, чтобы инициатива исходила  от неё, по моему лёгкому намёку».
 Однако его ждало разочарование. Люська почему-то не воспринимала намёков ни лёгких, ни совершенно прозрачных. Она быстро вручала, подписанные мастером наряды, и убегала, зато подолгу задерживалась у Мишкиного станка. «Обходит меня этот тихоня», – подумал Николай с неприязнью. Ему пришло на память его же умозаключение о том, что Мишка является информатором у Маши. «Может, он ещё и к моей жене клеится», – заподозрил он. От этой мысли у него вовсе пропало настроение, а на Мишку в душе затаилась обида.
Как ребёнок больней всего расстаётся с той игрушкой, которую забирают, так и подчас взрослые часто начинают замечать друг друга, когда расстаются. Николая охватил испуг, что он может потерять жену. Он вдруг представил свою Машу Мишкиной женой, представил, что она живёт по соседству и уже к нему, Николаю, не имеет никакого отношения. От таких мыслей ему стало не по себе. Он в одно мгновенье забыл напрочь Люську, как будто её не существовало никогда.
– Неужели? – вертелся подспудно совершенно несерьёзный для того, кого он не касается, вопрос.
Николай не терпел неопределённости, а потому решил всё узнать непосредственно от Мишки.
– Мишка, поедем сегодня  домой вместе, – предложил Николай в конце рабочего дня.
– Поехали, – согласился Мишка.
– Жениться не собираешься? – спросил Николай по дороге домой.
– Собираюсь, – ответил Мишка.
Николай не ожидал такого ответа, потому с уст сорвался неожиданный вопрос:
– На Люське?!
Мишка посмотрел удивлённо на Николая.
– С чего ты взял? – спросил он.
Николай хотел было сказать: «Ну, не на моей же Маше тебе жениться?!», но ответил:
– Девка бедовая, есть на что глянуть, а что?! Если на ней, поздравляю, – ответил Николай.
– Я думал, ты возражать будешь, – сказал Мишка серьёзно.
– Это почему же? – спросил Николай и даже растерялся от брошенного в его огород камня.
– Да мало ли почему? – ответил тот уклончиво.
– Значит, на Люське? – уточнил Николай.
– Нет, на Зине, – ответил Мишка.
– На какой Зине? – спросил Николай, и голос его предательски дрогнул.
– На Макаровой, – ответил Мишка, при этом в его голосе, наоборот, ощущались нотки гордости за свой долголетний выбор.
 Николай представил тоненькую, как тростиночка, Зину, её смуглое симпатичное личико. В эти минуты он сразу же забыл о Маше (понятно, опасность миновала), и о Люське он тоже не вспомнил. Он почувствовал вновь по отношению к себе какую-то жизненную несправедливость.
– Что ж так долго тянул? – спросил Николай, оправившись от полученной моральной пощёчины.
 – Всё как-то не получалось. Отец тоже всё добивался: «Почему не женишься?»
– А ты?
– Говорю, не выходит.
– Что не выходит?
– Знакомство.
– А он?
– Он говорит: «Ты к ним ближе подходи».
– В смысле?
– Положи, – говорит, – на расстоянии два магнита. Лежат, как две железяки. А сдвинь поближе, глазом не успел моргнуть – уже слепились.
– Ну, и… уже слипались?
– Засватали Зину, – сказал Мишка, давая понять, что на интимный вопрос отвечать не намерен.
– Когда свадьба?
– Ближе к осени. Может, на октябрьские праздники.
– Жить где будете?
– У нас, где же ещё? – ответил Мишка как о само собой разумеющемся.
– В город не хотите? Моя Маша из-за меня в этой глуши толчётся, – сказал Николай откровенно и с чувством признательности к жене.
– Твоя Маша городская. Но что город? Кроме хлеба, за всем очереди. А качество продуктов?! Молоко – вода.
– А как достаются эти продукты? – возразил Николай. – Тебе легко  рассуждать, пока мать с отцом хозяйством орудуют. А я субботу и воскресенье из хлева не вылезаю. А Маша все семь дней, как на барщине.
– Это конечно, – согласился Мишка.
– Очередь в магазинах за костями, потому что они по два рубля, но на базаре  мясо по пять рублей, бери – свободно. Та же ситуация и с молоком.
– Туда пять, туда восемь – и нет зарплаты, – возразил Мишка.
– Не прибедняйся. Твоей зарплаты хватит. Сколько тебе в этом месяце закрыли? – поинтересовался Николай уже не ради простого любопытства.
– В этом месяце – шестьсот,– ответил Мишка.
– Сколько?! – воскликнул удивлённо Николай.
– Сколько слышал, – заявил Мишка, довольный произведенным эффектом.
– Как это получилось? – спросил Николай, еле сдерживая эмоции. – У меня пятьсот, я считал, что это потолок в цехе.
– В этом месяце мне дали пять очень выгодных нарядов. Два из них даже не для нашего производства. Да. Это для меня здорово. Раньше у меня было триста пятьдесят, в основном.
«А я-то думал, он на двух сотнях сидит. Не даром, значит, Люська возле него увивается», – подумал Николай с неприязнью к своему соседу.
– А кто по специальности твоя Зина? Где она собирается трудиться? – спросил Николай.
– У нас  на хуторе. В школе. Она учительница. Педагогический окончила, – рассказал Мишка планы на будущее.
«Ах, вот оно что! Зина будет учительницей там, где его, Николая, Маша – уборщица. Это вроде как Маша у Зины будет  прислугой», – подумал он мрачно. Вслух же сказал:
– Маша у меня большой мастер по пошиву одежды. Могла бы в ателье работать. Но где же ты возьмёшь у нас ателье?
– А если ездить в город? – предложил Мишка.
– А дети?
– Да уж, – посочувствовал Мишка.
Николай же себя утешил тем, что даст Мишке фору, когда получит новый станок. В цех привезли новый немецкий станок. Высокоточный, высокопроизводительный. Вопрос: «Кому отдадут?» среди рабочих не стоял. Все сошлись на едином мнении: «Станок будет Непогодина. Передовик. Молодой коммунист». Николай в этом тоже не сомневался. Но к станку не подходил, чтобы не вызвать лишних кривотолков.

26
Однажды Маша забыла закрыть  химкабинет, ключи же от него принесла домой.
– Было много уборки, – пожаловалась она, – заспешила. Вот только сейчас обнаружила их в кармане.
– Отнесёшь завтра, – успокоил её Николай.
– Нет, химкабинет должен быть обязательно закрыт. Так положено по технике безопасности. Дети воруют реактивы и делают самостоятельно опыты, что небезопасно, – пояснила Маша.
– Дети уже все давно по домам разошлись. Ты завтра раньше всех придёшь, и всё будет в полном порядке. Не переживай, – успокаивал её Николай.
– Нет, у нас сейчас новая химичка. Она ещё всего боится. Будет искать ключи. Придётся идти.
– Иди, если ног не жаль, – буркнул Николай, выражая неудовольствие.
– Может, ты отнесёшь, а я пока кушать  приготовлю, – попросила Маша.
– Отнесу, – согласился Николай с большой неохотой.
По дороге его осенила мысль: «А ведь эта новая химичка, похоже, Зина». Представив это, он принялся размышлять: идти или вернуться. «Если вернусь, что я скажу Маше? Не захотел встречаться с особой, которая могла быть моей женой, задержись ты на недельку. Если пойду, неловко смотреть этой особе в глаза. Ведь я попросил её подождать всего один часок. И вот, здравствуй! Я вернулся через шесть лет, чтобы передать от моей жены ключи. Ты ещё меня ждёшь?»  Идти не хотелось, но какая-то неведомая сила уже всё решила за него.
В школу Николай зашёл тихо. Прошёл по коридору. Входная дверь в один из классов была приоткрыта. Осторожно ступая, чтобы не скрипнула ни одна половица, он подошёл  и заглянул в класс. Да, за столом сидела та самая Зина. Только теперь она показалась Николаю ещё краше. Зина, очевидно, почувствовав взгляд, подняла голову. По её лицу промелькнула тень удивления.
– Коля! – воскликнула она. – Как ты здесь оказался? Маша, твоя жена, уже ушла.
Николай подошёл к столу. Посмотрел Зине в глаза. Она в ответ тоже. Их взгляды на несколько мгновений задержались друг на друге. Зина первая смущённо опустила глаза.
– Маша уже ушла, – повторила она тихо.
– Я ключи принёс… И на тебя пришёл посмотреть, – сказал Николай. Голос его выражал неподдельную искренность.
– Надо было раньше смотреть, – ответила Зина с оттенком грусти в голосе.
– Раньше насколько? – уточнил зачем-то Николай.
– Лет хотя бы на десять, – ответила Зина серьёзно.
– Когда учились в этой школе?! – воскликнул Николай.
– И когда учились тоже, – подтвердила Зина, заливаясь румянцем, – ты был такой же шустрый, как и сейчас.
– И ты это помнишь? – удивился Николай.
– Есть ещё память, – ответила Зина, смущаясь.
«Выходит, я даже в то время кому-то нравился, – подумал Николай удивлённо. – Её-то я в расчёт не принимал. Она ведь на целых пять лет моложе. Была худая, угловатая. Соплячка. А сейчас, какая красавица! Это же надо, как повезло Мишке. Дождался. А она, может, его и не любит». Он вдруг мимо своей воли приблизился к Зине, обнял и прижал её к себе, как тогда на танцах, после демобилизации. Зина некоторое время не говорила ни слова. А потом, словно очнувшись, произнесла еле слышно:
–Может, не надо всё-таки.
Эта её неуверенность придала ему решительности. И он ещё крепче прижал её к себе, словно воробышка. И поцеловал в висок.
– Коля, может, не следует этого делать? – в голосе Зины опять послышалась неуверенность.
Николай лихорадочно соображал, что делать дальше. «Положить её прямо на этот учительский стол. Убрать только тетради», – мелькнула шальная мысль. Но решив, что любое лишнее движение может вернуть Зину к действительности, взял её, как ребёнка, на руки,  усадил  на стол, а затем, опрокинув на спину,  поцеловал в губы.
В это  время в  коридоре послышался топот  ног. Дверь класса с шумом распахнулась, и на пороге появился ученик с книжками в руках.
Николай отпрянул от Зины и стал возле стола, глядя на растерявшегося ученика. Зина тоже быстро поднялась. Лицо её стало пунцовым, словно вечерняя заря. Слегка поборов смущение, она позвала  мальчика к себе:
– Заходи, Серёжа, иди ко мне.
– Я пришёл исправить оценку по природоведению, – сказал, запинаясь, растерявшийся мальчик.
– Да, да, – ответила Зина, – иди сюда.  А затем, почему-то обращаясь к Николаю на Вы, произнесла подчёркнуто вежливо:
– За ключи и Вам, и Маше спасибо. Извините, я занята.
– Зина, я приду позже, – шепнул Николай.
– Нет, нет, – ответила Зина категорически. – Вы знаете, это недоразумение.
Николай ушёл. Он ругал на чём свет стоит невесть откуда взявшегося Серёжу. «Тоже ученичёк! Что заслужил, тому и радуйся. Так нет, исправляет. Я бы тоже многое исправил в жизни. Но кто примет выученный урок?!» – думал он с горечью.
– Отдал в руки? – спросила Маша о ключах.
– Нет, в ноги бросил, – буркнул Николай.
– Чего это ты? – удивилась Маша, – это же Мишкина невеста. Скажи, красивая!
– Ничего особенного. Такая же, как и Мишка, – ответил Николай безразлично.
– А что? Мишка тоже парень видный, – заметила Маша.
– Вот то-то я и вижу, что ты на него глаза пялишь. А я тебе по боку, – взорвался искренне Николай.
– Коля, ты разве ревнуешь? – удивилась Маша.
– А хотя бы и так!
– И у тебя есть на это основание?
– Есть! – ответил Николай запальчиво.
– Интересно, какое же оно?  – усмехнулась Маша.
– Я хочу, чтобы ты жила со мной как с мужем. А не оброк платила.
– Ах, вот оно что?! Чтобы так жить, надо, чтобы душа пела. А ты по ней, словно  плугом по огороду.
Николай подумал: «Самое время поговорить по душам и извиниться. И к чёрту всех: Люську, Зину. Но, представив последствия, которые его, наверное, ждут после случая в школе, сразу же отказался от своих благородных намерений.  «Что толку в этих извинениях, если уже завтра по хутору пойдут сплетни. Не удержит же язык за зубами этот юный естествоиспытатель. Расскажет друзьям, в какой позе свою училку видел. Она ему, понятно, пятёрку поставит. Но всё равно разболтает», – подумал Николай огорчённо.
Он изо всех сил напрягал усилия своего мозга на то, как объяснить Маше, а, возможно, и Мишке, картину, увиденную этим Серёжей. Её, безусловно, дополнят хуторские художники яркими красками. Как он ни старался, ничего правдоподобного в голову не приходило.
Однако время шло, но ни Маша, ни Мишка по этому щекотливому вопросу его не беспокоили, возможно, потому, что такую деликатную информацию узнают последними те, кого она касается. Николай постепенно успокоился и переключил своё сознание на немецкий станок. Его монтаж и наладка двигались к завершению. Николай к станку по-прежнему не подходил, но мысленно уже ощущал работу его механизмов. Трудиться на такой машине не только большое удовольствие, но и дополнительный заработок. Это Николай понимал в полной мере. Но теперь для него ещё более важным было утвердиться хотя бы в своих глазах, что ты самый, самый, а не Мишка, которого совсем недавно  не брал в расчёт как конкурента.

27
Прошёл слух, что пуск станка будет торжественным. «Ожидается не только заводская пресса, но и городское телевидение», – говорили мастера.  Хотя с последним были проблемы, связанные с пропускной системой. Ведь завод был не простой машиностроительный, а номерной, как и большинство других в городе. Включение ожидалось в ближайшие недели. Однажды в конце смены к Николаю подошла Люська. Тот только что приступил к уборке станка.
– Ты знаешь новость? – спросила она.
– Знаю, – ответил Николай с подчёркнутым безразличием.
– И почему ты такой спокойный? – удивилась Люська.
– Потому, что новость касается тебя, – ответил Николай, тщательно сметая стружку.
– Меня?! – удивилась Люська, – какая?
– Мишка женится. Ты об этом хотела сообщить? – спросил Николай, не поднимая головы.
– Это я знаю. Я его уже давно поздравила и, представь, не сильно расстроилась, – заявила Люська.
– Тогда что за новость? – поинтересовался  Николай опять без особого любопытства.
– Новость та, что немецкий станок, который ты спишь и видишь, отдают Мишке, – сообщила Люська.
От этого известия у Николая перехватило дыхание, он замедлил темп в работе, но  втайне ещё надеялся, что это розыгрыш.
– Ты шутишь? – спросил он, еле выдавливая из себя слова.
– Нет, вполне серьёзно, – сказала Люська.
– Откуда узнала?
– От верблюда.
– Понятно.
– Коля, не бери всё близко к сердцу. Разве импортный станок – главное в жизни?! В любом деле главное – голова и желание работать. У тебя всё это есть, – утешала Люська.
– Выходит, у Мишки голова лучше и желание больше, – проговорил Николай сокрушённо. – Интересно, почему ему, а не мне?
– Говорят, мастера настояли. Сизов сказал, что Мишка более образован. Николай, мол, не без смётки, но больше на интуицию рассчитывает, а здесь знания нужны, – доложила Люська подробности, услышанные от начальства.
Последние слова Николай воспринял как приговор. Он облокотился на тумбочку – да таки замер. Из состояния оцепенения его вывела Люська.
– Коля, идём сегодня ко мне. Я тебе подниму настроение, – предложила она.
– Нет, я сегодня ничего не смогу, – сказал Николай серьёзно. – Иди. Оставь меня.
Люська ушла. Николай машинально завершил уборку и смазку своего родного станка.  «Зачем же мне нужна эта партия, эти бесконечные партсобрания? Пусть Мишка на них ходит. Тоже учёный. Будто я не знаю, как он учился. У меня в табелях все тройки, но и ему их не занимать», – рассуждал он с горечью.
Николай помылся в душе, оделся и вышел на улицу. На удивление, у проходной его ждал Мишка.
«Чего это он?» – подумал Николай и  сделал вид, что не заметил его. Постарался поскорей пройти мимо. Но Мишка окликнул его.
– Подожди. Поговорить надо, – сказал он настойчиво.
– О чём? – поинтересовался Николай.
– Есть о чём, – выдохнул Мишка  металлическим  голосом.
Николай понял, что речь пойдёт о недавнем приключении в школе.
Каким-то сверхестественным чутьём он догадался, что надо наступать и брать инициативу в свои руки.
– О чём говорить? – повторил вопрос Николай. – О том, что ты бабой моей пользуешься?
Мишка на мгновенье опешил, а затем, придя в себя, спросил:
– Ты кого имеешь в виду, Люську?
– При чём тут Люська? – спросил Николай,  повышая голос.
– Тогда кого, Зину? – задал вопрос Мишка срывающимся голосом.
«Мишка – бугай здоровый, на полголовы выше меня, – подумал Николай с опаской. В детстве Николай побеждал Мишку за счёт ловкости. Но сейчас было другое дело. Моральное превосходство было не на его стороне. «Он будет биться за Зину, – подумал Николай, – а я впустую махать кулаками».
– Почему ты молчишь? – заорал Мишка, приближаясь к Николаю.
– Мою жену зовут Маша, – ответил Николай как можно спокойней.
– При чём здесь Маша? – воскликнул Мишка, выражая явное недоумение.
– Люди говорят, что ты живёшь с моей Машей, – ответил Николай с подчёркнутой злостью в голосе.
– Люди говорят как раз другое, – прохрипел Мишка. Тон его голоса выражал решительность, а весь вид – нетерпение отплатить за испорченную репутацию  невесты. 
– И что же они говорят? – спросил Николай, притворяясь, что он  не подозревает, куда клонит Мишка.
– О том, что… о том, что…
Мишка явно не решался сказать, о чём говорят люди.
– Ну! Рожай быстрее, – поторопил Николай надменно.
– О том, что ты с Зиной моей…
Мишка опять не решился произнести убийственную для себя фразу.
– Я твою Зину после окончания школы видел всего два раза. На второй день после дембеля и недели три назад, когда ключи в школу относил. Маша забыла вернуть. В этот последний раз длительность свидания была не более пяти минут. Знаешь, я не сильно большой специалист, чтобы за такое время извернуться. Это, может, при твоём появлении они сразу расстёгиваются.
– Ты-то как раз большой специалист, – начал вновь распаляться Мишка.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Николай, выражая полное безразличие к Мишкиному замечанию и его состоянию.
– Не притворяйся, – буркнул Мишка.
 Было очевидно, что он уже сомневается в своих претензиях к Николаю. Но  окончить разговор ничем ему тоже было неловко, а поэтому он решил ещё подбросить дров в пламя погасающего костра.
– Прыткий ты, Николай, везде успеваешь.
– Ты можешь говорить яснее? – попросил Николай небрежно. Он уже чувствовал, что вполне владеет ситуацией.
– Скажи всё же, что у тебя было с Зиной в школе? – спросил Мишка. Тон его вопроса уже был не настойчивым, а скорее просящим.
– Зашёл. Зина ничком лежит на тетрадке. Устала, наверное. Может даже уснула. Я растолкал её осторожно. Она повернулась ко мне вполоборота. В это время в класс зашёл Серёжа Румянцев – двойку исправлять. Может, ему и показалось, что Зина разложилась передо мной. Но я же его видел, что он идёт следом. Мишка, я, по-твоему, ненормальный?
– Ты правду говоришь? – спросил Мишка довольным голосом.
– Как попу на исповеди, – заверил Николай.
Он хотел покуражиться над Мишкой и потребовать объяснений о его взаимоотношениях с Машей, но в это время их догнал Андрей, фрезеровщик из их цеха.
– Мужики, зайдём в буфет одну на троих пропустим да по паре кружек пива выпьем, – предложил он. – Самому оно вроде бы как неловко.
– Зайдём? – спросил Мишка, глядя на Николая. По всему было видно, что на душе у него полегчало и он хочет расслабиться, а заодно и сгладить шероховатости с соседом.
Николай сделал вид, что сомневается, хотя и ему надо было как-то разрядиться.
В буфете продавали только пиво. Пить водку запрещалось, как и в любом общественном месте. Купить её можно было только в гастрономе.
– Идите, занимайте столик, берите пиво, а я сбегаю за водкой, – сказал Андрей и удалился.
Пока Николай с Мишкой ориентировались в непривычной обстановке, вернулся Андрей, но уже не сам. К их компании примкнул ещё и Олег, шлифовщик из их же цеха. В буфете были, в основном, заводские рабочие. Николай знал многих. И все они, как он понял, сидят за столиком не только с пивом. Андрей с Олегом принесли литр водки, по пирожку для закуски и по одной вяленой рыбине к пиву.  В те годы торговать продуктами частного производства строго запрещалось. Вяленую рыбу можно было купить только, как тогда выражались, «из-под полы». В буфете ею тайно торговал  парень лет двадцати пяти. Он ходил с большой чёрной сумкой, выкладывал товар на столики, цокал языком, что-то мычал, жестикулировал пальцами, назначая цену за товар.
– Немой? – спросил Николай у Андрея.
– Здесь он немой и дурной, а в другом месте дай Бог каждому.
– И зачем ему надо притворяться? – спросил Мишка.
– Чтобы трудящиеся, такие, как ты, тоже не соблазнились на лёгкий хлеб, – объяснил Андрей.
– И что, милиция не знает, кто он на самом деле есть? – поинтересовался Мишка.
– Милиция  знает всё, даже то, что у нас в сумке литр водки. Поэтому давайте выпьем и мотаем отсюда, – заметил он. – Через пару часов прибудут сюда на своём луноходе собирать космонавтов.
Олег достал из сумки стакан, отлил в него четверть содержимого бутылки и протянул Николаю:
– Давай, тяни.
Николай выпил, стал нехотя жевать пирожок. На душе было тоскливо. Выпили все. Завязался разговор на неопределённую тему. Николай сидел лицом к входной двери  и безразлично наблюдал за входящими и выходящими посетителями. Вдруг, к его удивлению, зашёл Сизов с незнакомым   мужчиной. Они подошли к стойке. Буфетчица налила им по кружке пива. Сизов оглядел зал. Столики все были заняты. Увидев Николая, он толкнул своего попутчика, чтобы шёл следом за ним. Сизов извинился, попросил принять его с товарищами в свою компанию. Олег принёс им откуда-то два стула и предложил  выпить водки. Сизов от водки отказался, но рыбу принял с благодарностью. Андрей разлил вторую бутылку. Выпили её опять вчетвером, запивая пивом и закусывая рыбой.
– Евгений Николаевич, кому немца отдают? – обратился Олег к Сизову, имея в виду токарный станок.
Николай, услышав вопрос, замер в ожидании ответа. Сизов долго молчал, затем произнёс неопределенно:
– Видно будет, может, вот Мишке.
Николай бросил быстрый взгляд на Мишку. По его виду понял, что такое заявление мастера для него неожиданностью не является.  «Люська сказала точно», – подумал он.
Пробыв с четверть часа, Сизов  с товарищем выпили ещё по кружке пива, извинились и ушли.
– Идём и мы, – предложил Мишка.
– Давай ещё по кружке – и уходим, – предложил Николай.
Мишка ушёл за пивом. У буфетной стойки образовалась очередь. Николай достал червонец и протянул Олегу.
– Возьми ещё выпить и закусить, – попросил он.
Олег ушёл.
– Может, достаточно? – спросил Андрей, когда они остались вдвоём.
– Не знаю, по-моему, какого-то аккорда в сегодняшней песне не хватает, – сказал Николай неопределённо.
– Почему не тебе станок отдают? – поинтересовался Андрей.
– Начальству видней, – ответил Николай уклончиво.
Подошёл с пивом Мишка.
– Где Олег? – поинтересовался он.
– Пошёл искать немого – хочет рыбы купить, – соврал Николай.
Посидели, поговорили ни о чём. Мишка начал нервничать, поминутно смотреть на часы.
– Идём, – предложил он Николаю, – иначе на поезд опоздаем. Не ночью же нам возвращаться?
– Да, да, нам пора идти, – согласился Николай, но уходить не спешил.
Пришёл Олег. Распили  ещё бутылку. Николай почувствовал, что все захмелели, особенно Мишка. Бутылка из-под водки стояла на столе. Её никто уже не прятал.
В конце концов, Николаю надоело сиденье в прокуренном буфете. «Аккорда какого-то  не хватает, но песня надоела», – сказал он себе и поднялся. Настроение совсем испортилось. Было некоторое удовлетворение от того, что так легко закрыт вопрос по недоразумению с Зиной. Но чувство несправедливости, что станок уходит к Мишке, не покидало его. «Пусть бы отдали кому-нибудь другому, но не Мишке, – размышлял он. – Тот другой не такой осязаемый. Его нельзя приложить к себе и сравнить. Он абстрактный, а потому не так тяготит его превосходство». Он неоднократно вспоминал слова Сизова, переданные Люськой: «Николай на интуицию рассчитывает». «Это значит, я работаю так, словно слепой движется по дороге, – с горечью думал Николай. – А необычные резцы, упрощающие техпроцессы, да только ли резцы?»
– Всё! Баста! Уходим, – сказал он. – Схожу в туалет, и уходим.
Не успел он дойти до середины зала, как в дверях показались два милиционера. «Вот он, этот недостающий аккорд», – обрадовался Николай. Он подошёл к первому попавшемуся по дороге столику. Возле него стояла ещё довольно трезвая компания. Он встал рядом и стал наблюдать. Милиционеры намётанным взглядом изучали обстановку. Вот они двинулись к столику, где сидели Мишка, Олег и Андрей. Николай быстро отделился  от новой компании, чтобы выскочить на улицу, но вовремя заметил, что в дверях стоит ещё один блюститель порядка. Николай остановился, начал наблюдать за событиями, происходящими в зале. Сомнений не оставалось, что ребят из его компании забирают по статье гражданского кодекса: «Распитие спиртных напитков в общественном месте». Николай сразу протрезвел. Сознание переключилось на работу в экстренном режиме. Он снял плащ и, держа его в руках, направился к выходу.
– Стой, – остановил его милиционер, загораживая дорогу. – Ты, дружок, пьян.
– Ошибаешься, браток, – сказал Николай как можно учтивей, – я сейчас отлучусь по надобности и ты убедишься, что я даже и не нюхал. А пока подержи вот это.
Николай расправил плащ и накрыл им милиционера. Сам же, не мешкая, выскочил на улицу и исчез в темноте парка. Послышались трели милицейского свистка и топот ног куда-то в противоположную сторону.
В поезде Николай проанализировал случившееся. «Плащ новый, сотню за него выложил. Жаль, конечно. Но зато на живодёрню не попал, – подумал он, удовлетворённо, представив себя в непрестижном заведении. «Интересно, как оценят мой поступок эти трое, особенно Мишка? – мыслил он далее. – Пусть как хотят, так и оценивают. Я их, что ль, туда привёл? И буфет, и водка – не моя идея. А вот станочка этого Мишке уже, как пить дать, не видать. Вполне мне могут отдать».  При этой мысли, что станок от Мишки уплыл, у Николая возникло какое-то необъяснимое чувство радости. «Мне предложат – не возьму. Принципиально не возьму. Я вам ещё докажу на своём, родном, что такое слепая работа, или как вы её называете – интуиция», – кипел он от гнева и негодования.
Мишку с товарищами продержали в вытрезвителе  сутки. На работу из милиции на всех троих пришли компрометирующие бумаги. За плохое воспитание кадров начальнику  цеха объявили выговор. Цех исключили из списка для рассмотрения на передовое место. Корреспондентам заводской газеты пришлось переписать заготовленную заранее газетную статью. Эпитеты «мудрый» и «дальновидный», касающиеся начальника цеха, пришлось заменить на «беспечный» и «близорукий».
Николай поражался влиянию одних событий на другие. «Оставь Маша ключи в положенном месте, не было бы ничего даже похожего на случившееся», – недоумевал он.
Поступок Николая восприняли неоднозначно. Потерпевшие осуждали. Мишка вообще  три недели не разговаривал. А Мишкины родители перестали здороваться даже с Машей.  Любопытным Николай отвечал: «Я что, должен был бежать вслед за их луноходом и орать: «Погодите, меня забыли?» Однако многие Николаем восхищались. Мол, не у каждого хватит мужества одеть плащ на голову блюстителю порядка.
Подошёл парторг.
– Убежал? Это хорошо, – похвалил он. – Иначе, по партийной линии взысканий бы навешали, как на собаку блох.
– Да уж, – согласился Николай.
– С чего это понесло тебя туда? У тебя же есть где душу отвести. Или вы уже с ней горшки побили? – спросил парторг.
Николай догадался, что речь идёт о Люське. «Какое твоё собачье дело, что я там побил, а что склеил! Везде нос суёт, куда его не просят», – подумал Николай со злостью, но ничего не сказал. Решил промолчать.
– А? – напомнил о себе парторг.
– Бэ! Это партийной жизни не касается, – отрезал Николай.
– Э –э! Ещё  как касается! – возразил парторг. – Но дело не в этом. У неё столько преимуществ: и зад видный, и квартира. Конопатая, правда, но работящая, похоже!
– Чего Вы от меня хотите? – спросил Николай.
– Я же спросил по-свойски: «Есть у тебя с ней что-нибудь или уже нет?»
– У Вас трудности с повесткой дня? – спросил Николай, выражая крайнее негодование.
– У меня  трудности со сбытом натурпродукта, – бросил парторг как бы невзначай и ушёл. Николай совершенно не понял смысла последней фразы и только пожал плечами.

28
В конце концов, Мишка помирился с Николаем. Приближалась дата его бракосочетания. Ему не хотелось к такому торжественному дню иметь врагов или недоброжелателей, особенно среди соседей. На свадьбу он пригласил всю семью Непогодиных. Николаю идти на это торжество не хотелось. Неловко было смотреть Зине в глаза и притворяться, что ты радуешься её жизненному выбору.
Бракосочетание было назначено на шестое ноября.  Время было советское. День седьмое ноября считался самым большим официальным праздником. Свадьбы, по устоявшимся в те годы обычаям, игрались два дня. «Есть повод проигнорировать и день первый, и день второй», – решил Николай. Парторг на собрании, посвящённому предстоящим торжествам, предупредил о том, что для коммуниста ни одна причина неявки на демонстрацию не будет считаться уважительной. Николаю же, кроме того, дал поручение прибыть в партком и шестого числа для подготовки праздничных мероприятий.
– Непогодин, тебя скоро будем переводить из кандидатов в члены партии, так что старайся, – заявил парторг.
Николай, учитывая своё нежелание присутствовать на Мишкиной свадьбе, такому предложению обрадовался.
«Приду в конце дня, когда все будут пьяны,  поздравлю молодых, выпью за них пару рюмок – и домой», – спрогнозировал он свои действия, –  на второй день вообще не пойду».
Николай уже сказал Маше: «Пойдёшь без меня. Я буду позже». Маша, было видно по всему, расстроилась и, не выдержав, обронила с сарказмом:
– Демонстрация будет там же, где и майская? Что ты на этот раз будешь на ней демонстрировать?
–Маша, демонстрация будет на площади. И всё будет так, как надо, – заверил Николай.
За два дня до праздников к Николаю подошёл парторг.
– Непогодин, я тебя вычеркнул из списков участников и праздничного шествия и подготовки к нему, – сказал он как бы невзначай. 
– Почему? – удивился Николай.
– У тебя же свадьба, дело святое, – объяснил парторг.
– Сергей Константинович, свадьба не у меня, а у Мишки. Приеду на пару часов позже. Не страшно.
– Нет, нет, Коля. Чего ты будешь дёргаться? Гуляй на здоровье. Не беспокойся, мы без тебя справимся.
«С какой стати он так расщедрился?» – недоумевал Николай. Ещё два дня тому назад всё было по-другому, а отказ от участия в таком мероприятии считался чрезвычайным происшествием.
В последний рабочий день подошла Люська.
– Коля, ты будешь на демонстрации? – спросила она.
– Ты хочешь?
– Зачем ты спрашиваешь? На душе тоскливо. Надоело одиночество, – вымолвила она с откровенной грустью.
– Прости, Люсь, не буду. Свадьба у Мишки. Не могу не присутствовать. Сосед ведь. Это даже парторг наш понимает, – подчеркнул Николай важность мероприятия.
– Коля, может, всё-таки  придёшь? Ведь я же могу не выдержать. И мы потеряем друг друга.
– Есть кто-то на примете? – спросил Николай и пристально посмотрел на Люську.
– Я на примете, – ответила она, отводя глаза в сторону.
– Если человек достойный, буду рад, – заверил Николай, отчасти набивая себе цену.
– Человек достойный, – произнесла Люська с неподдельной горечью и ушла.
Николаю показалось, что она заплакала. Он хотел остановить её, но передумал.
«Что я ей скажу? Чем смогу помочь? – рассуждал он. – Я же не султан. Гарем содержать не смогу. Да и Маша не согласится в гарем даже первой женой. А коль Люська  плачет, значит, ни у кого она не на примете».
Пётр Непогодин, получив приглашение, заволновался.
– Как бы мне не подвести соседей. Не приведи, Господи, перекинуться к этому дню, – беспокоился он.
В последнее время он, в основном, лежал в постели. Ходил мало. Накануне Мишкиной свадьбы позвал к себе в комнату Николая и Машу.
– Коля, – начал он, – тебе, Господь, послал великое счастье. У тебя замечательная жена. Она тебе родила ненаглядных сыновей. Береги, сынок, этот дар.
Он полежал некоторое время молча, затем закрыл глаза и затих. И Николаю, и Маше показалось, что отец перестал дышать. В комнате воцарилась  тишина;  Николай с Машей, затаив дыхание, глядели друг на друга, боясь проронить хотя бы слово.
– Маша, дочь, подойди ко мне, – проговорил вдруг Пётр.
Маша вздрогнула и несмело подошла к кровати.
– Дай мне руку.
Маша протянула руку и вложила свою ладонь в ладонь свёкра.
– Маша, я прошу тебя, как родную дочь:
– Что бы ни случилось в вашей жизни, прими такое решение, чтобы оно было на пользу детям.
Он опять замолчал. Затем произнёс еле слышно:
- Всё. Идите.
Николай с Машей направились к двери.
– Коля, погоди!
Николай остановился.
– Скажи, чтобы Маша, моя родная дочь, сестра твоя, пришла ко мне с зятем.
– Хорошо, позову, – пообещал Николай.
– И ещё, – произнёс Пётр, растягивая слова. Похоже, ему трудно было говорить. – Коля, алчность хуже мотовства и даже легкомыслия. Запомни это.
Он опять замолчал. Николай стоял, не двигаясь, – ждал, что он ещё скажет.
– Не испытывай себя искушением противоположного пола. Эта великая сила дана для продолжения рода, а не для развлечения. Не ищи другого счастья – его нет. Всё, иди.

29
Пётр не подвёл соседей. Он умер через неделю после Мишкиной свадьбы. Мишка выразил соболезнование и окончательно помирился с Николаем.
После смерти отца Николаем овладело душевное смятение. Безусловно, тяготило чувство утраты. С отцом многое было связано: и первый, вбитый своими руками гвоздь, и боль от неумелых действий при выполнении этой работы; и первый покос на заре, когда  ощутил ни с чем несравнимую свежесть утра;  и первая борозда, проложенная на настоящем, а не игрушечном тракторе, и идущий от неё неповторимый запах чернозёма.
Отец был ненавязчивый учитель. Его уроки были бесценны, ибо давались не по обязанности, не за материальную выгоду, а шли от чистого сердца, как вода от источника. Он не только учил, но и предостерегал, подкрепляя свои наставления жизненными примерами. Не скрывал отец своё беспокойство по поводу проявляющихся у сына элементов хитрости и особенно корыстолюбия. Их же с возрастом становилось всё больше.
Однажды отец привёз детям  с базара по большому красивому прянику. Коле тогда шёл только шестой годик, а сестре Маше – восьмой. Отец положил сладости на стол и сказал:
– Съедите после обеда.
Коля никогда не видел таких красивых пряников. Он не выдержал и незаметно надкусил один. «Подумаешь, он же всё равно мой», – рассуждал он в эту минуту. Потом решил, что отец будет ругать его и в конце концов накажет, может даже отберёт гостинец. Тогда Коля придумал оригинальный выход из положения. Он надкусил и второй пряник, а сестре соврал:
– Маша, такая досада, кошка вскочила на стол, и посмотри, что она натворила.
Маша расплакалась и категорически отказалась есть после кошки.
– Не хочешь, я съем оба, – сказал Коля, – только не говори об этом отцу. Не расстраивай его.
Когда Коля подрос, он заметил, что уступает многим сверстникам в росте и силе. Этот факт задевал его самолюбие. Тогда он без чьей-либо подсказки принял решение развивать силу и ловкость. Для этого он много плавал, лазил по деревьям, бегал наперегонки. Результаты сказались незамедлительно. И всё же они были не всегда очевидны.
 Часто на пруду между сверстниками проходили соревнования в том, кто дольше продержится под водой. Коля многих побеждал, но далеко не всех. Ему же хотелось иметь абсолютный успех. Тогда он пошёл на хитрость. Метрах в двадцати от места соревнований на мелководье росла осока. Однажды Коля нырнул, заплыл  за заросли и, высунув голову из воды, затаился. Когда он не появился над водой привычное для ныряльщиков время и все в тревоге вскочили с мест, заподозрив неладное, Коля осторожно ушёл под воду и вскоре появился перед изумлёнными сверстниками. Эффект был потрясающим и с лихвой удовлетворил Колино самолюбие. Отец, прослышав о его победе, быстро раскусил его хитрость.
– И в кого ты такой удался! – сокрушался он. – Коля, запомни: сколько лиса не хитрит, капкан находит.
Кроме чувства утраты, в душе Николая поселилась обида. Слова отца: «Маша, дочь, что бы ни случилось, прими такое решение…» – не выходили из головы и жалили, словно оса, его самолюбие.  «Почему он Маше вручил в руки судьбу своих внуков? – недоумевал он. – Да, отец, конечно, подозревал, что в семье начались нелады. Но спросил бы, пожурил, обругал, наконец.  Теперь, когда его нет, кому докажу, что я, а не Маша первая скрипка в семье?»
Николай нигде и ни в чём не хотел быть второстепенным. Задетый за живое при распределении станка, он уже горел желанием посрамить немецкое детище, а точнее, тех, кто на нём будет работать. Но  понимал, что заметный успех на одном энтузиазме не придёт. Нужны выгодные наряды. Неоценимую помощь в этом могла оказать Люська. От неё тоже многое зависело,  к кому какие придут наряды. Это только на первый взгляд она простая нормировщица. Она ещё и женщина, при том  молодая, видная. И если нет принципиальной позиции у руководства, кому отдать ту или иную работу, последнее слово может оказаться за ней.  Николай принял решение использовать её в достижении своей цели.
Однако после октябрьских праздников Люську будто подменили. Она не желала замечать Николая, скупо и неохотно отвечала на его шутки и вовсе игнорировала предложения на продолжение  интимных контактов.
«Может, это и к лучшему, – решил Николай в конце концов, – на момент приёма в партию надо быть чистым, как стёклышко. Иначе, парторг, этот редкий зануда,  прицепится и запросто испортит биографию.  Даст мне что-нибудь партия или нет, сказать трудно. Но отказ в приёме после кандидатского стажа – это, без сомнения, чёрная метка на теле. А за связи порочащие…» Такую козырную карту отдавать в руки интригана и пустослова никак не хотелось.
 На недавнем собрании одним из вопросов повестки дня был моральный облик коммуниста Савельева. Жена этого несчастного написала в партком завода жалобу о неверности супруга.
– Как ты посмел  изменять жене? – допытывал его парторг в присутствии более чем двух десятков коммунистов цеха.
– Я ей не изменял, – заявил Савельев, – но я с ней не живу.
– Не живёшь в смысле не вступаешь в контакт, – парторг на минуту задумался над тем, как лучше выразиться, – не вступаешь в контакт особей противоположного пола или в смысле не спишь на одной жилплощади?
На лицах членов собрания появились ухмылки. Кто-то отпустил по этому поводу не лишённое иронии замечание:
– Либо спит, либо вступает. Чего человеку голову морочить?
Эта реплика стоила уважаемому собранию не менее полчаса личного  времени. Парторг не жалел эпитетов, возвышающих мораль и клеймящих распутство. Когда все порядком устали от его проповеди, он заявил:
– А теперь приступим к Савельеву, – он окинул уничтожающим взглядом свою жертву и задал вопрос повторно:
– Как посмел изменять? Рассказывай.
– Я не люблю её. Мы с ней разные люди, – ответил тот.
– И давно ты об этом узнал, голубчик? – парторг особо подчеркнул «голубчик», что означало начало нового витка воспитательной речи.
– Всю жизнь взвешивал, что дороже – партбилет или свобода, – признался откровенно Савельев.
После этого заявления нравоучения парторга начали переходить в истерику.
– Коммунист не может ошибаться ни в чём, в том числе и в любви. Свобода, партия и семья это неразрывные категории и никогда не могут находиться на разных чашах весов, – чеканил парторг.
Эта речь, казалось, будет длиться вечность. Остановил её начальник цеха.
– Ближе к делу. Говори, что с ним делать будем? – перебил он парторга и с нетерпением посмотрел на часы.
– Что делать? Что делать? – замялся парторг. – Выгонять надо. Но нас же тогда райком проверками замучит. Спросит, где ваша воспитательная роль? А потому считаю нужным ограничиться выговором. А он пусть тянет лямку, если нет ума жену на место поставить. Писательницу в доме завёл.
– Годится, – согласился начальник цеха.
– Будь моя воля, выгнал бы за такое, но ради спасения коллектива… – развёл рукам парторг и счёл нужным упрекнуть начальника цеха:
– Вы, Анатолий Васильевич, с ними либеральничайте. Но этак можно допустить до того, что все побегут на сторону.
– Ладно тебе, – буркнул начальник цеха. Он, безусловно, тоже не хотел с ним связываться, понимая, что с партией шутки плохи.   
Приём в члены партии коммуниста Непогодина прошёл гладко. Николай очень боялся, что парторг ему припомнит Люську, но тот молчал.  «Никаких доказательств у него нет, потому и не вякает», – решил Николай. Парторг же стал к нему абсолютно лоялен. Очень часто говорил: «На собрание можешь не приходить. Я знаю, у тебя много работы. Рекорды на производстве нам сейчас более важны, чем речи на собрании». Он безоговорочно исключил Николая со всех демонстраций. «Отдыхай. Твоя демонстрация – твоя работа». В конце концов, Николай пришёл к выводу, что парторг Сергей Константинович – классный мужик.

30
Несмотря на то, что в семье Непогодиных восстановилась определённая стабильность, Николай не переставал ощущать сдержанность со стороны Маши. Установившаяся после определённых событий закрепощённость в интимных отношениях не проходила, что необычайно удручало и даже злило его. Однажды ему захотелось отвести душу, для чего он во чтобы то ни стало решил побыть наедине с Люськой. Она в последнее время заметно похорошела. Фигура стала ещё более стройной и гибкой. И даже веснушек поубавилось. «Наверняка, ею кто-то занимается, – решил Николай, – не зря же в народе говорят: «Не любят, потому что личико не чисто. А не чисто потому, что не любят». Любят её сейчас вне сомнения. Но она не замужем. Этот факт скрывать бы не стала.
Для осуществления плана общения он немного раньше вышел за территорию завода, расположился под деревом невдалеке от проходной и стал наблюдать. Люська вскоре тоже появилась за проходной и двинулась к трамвайной остановке. Николай почувствовал, что заметно волнуется. «Интересно получается, – подумал он, – то она за мной бегала, теперь я, словно кавалер на первом свидании».
Пассажиров на остановке было ещё мало. Николай стоял в нерешительности, выбирая предлог для свидания. Вдруг он заметил, что от соседнего с ним дерева отделилась женщина и быстрым шагом двинулась к остановке. Каким-то внутренним чутьём Николай понял, что она ждала Люську и идёт именно к ней. Он не ошибся. Незнакомка подошла к Люське, и, размахнувшись изо всей силы, нанесла удар сумочкой по лицу. Люська отпрянула, закрываясь  руками. Женщина  наступала. Нанеся ещё несколько ударов всё тем же орудием по голове, она вцепилась Люське в волосы и, потянув на себя, опрокинула на землю. Люська проворно подхватилась. Николай стоял в нерешительности, соображая, что делать. Он догадывался, что это сцена ревности. Но, с другой стороны,  понимал, что Люське надо помочь. Пока он размышлял, подошёл трамвай. Люська вскочила в распахнутые двери, её соперница следом.
Трамвай уехал. Николай шёл, ошеломлённый увиденным, и силился припомнить, где он видел женщину, напавшую на Люську. «Где-то я её видел. Определённо видел», – вертелось у него в голове. Но безрезультатно – сколько ни силился, эта незнакомка ни с одним событием в его жизни не ассоциировалась.
На другой день Люська к Николаю подошла сама. Она была в тёмных очках, но Николай сумел разглядеть ссадины под глазами. Люська склонила голову Николаю на плечо.
– Коля, горько мне, – прошептала она. Её пышные волосы щекотали лицо и, словно наркотик, отключали сознание.
 – Что случилось? – спросил он, еле сдерживая себя, чтобы не обнять её тут же при народе. Люська, похоже, чувствуя любопытные взгляды от противоположных станков, подняла голову с плеча Николая и произнесла вполголоса:
– Ты же всё знаешь. Я тебя видела там, под деревом.
– Кто эта женщина?
– Ты разве её не узнал? – удивилась Люська.
– Нет.
– Коля, приходи сегодня ко мне. Даже если просто так. На чай приходи.
Люська сняла очки и посмотрела на Николая с любовью и преданностью.
– Придёшь? – повторила она вопрос.
В душе и сердце Николая уже вовсю хозяйничали бесы. Он в эти минуты забыл обо всём на свете. Он видел только её – эту настойчивую, а может, просто несчастную девчонку.
– Приду, – пообещал он.
Когда Люська ушла, Николая начали одолевать сомнения. «Идти? Не идти? – рассуждал он. –  Почему теперь я должен утешать её, а не тот, другой?» У него проснулось чувство ревности к тому, кто владел ею целых два года. Но, в конце концов, он поймал себя на мысли, что рад такому финалу, ибо теперь открылся шанс для него. И, уже не колеблясь, направился по знакомому адресу.
Люська не скрывала радости по поводу возвращения Николая в её жилище.
– Проходи, располагайся, – сказала она, впуская его в квартиру.
Когда дверь закрылась, его первое желание было обнять её. Но Николай сдержался, решив прояснить ситуацию до конца.
– Рассказывай, – попросил он, располагаясь поудобней в кресле.
– Спрашивай, – сказала Люська тихо.
Вдруг Николай заметил висящий на спинке стула мужской пиджак. Ему показалось, что он его на ком-то видел.
– Кто эта женщина? –  спросил Николай, не отрывая глаз от пиджака и силясь вспомнить  его владельца.
– Неужели забыл? – спросила удивлённо Люська. – Не обратить на неё внимания ты не мог, она приметная.
И тут Николая осенило.
– Это же нашего парторга жена! – воскликнул он. – Как! Разве? Да, конечно, забыл. Я же видел её один раз. Тогда, на майской демонстрации.
Николая охватило неведомое чувство то ли разочарования, то ли какой-то свалившейся несправедливости. У него было ощущение, какое по праву может быть только у законного мужа, которого водят за нос жена с любовником. И вновь, как в случае со станком, когда его едва не отдали соседу Мишке, Николай подумал: «Пусть бы пользовался ею кто-то незнакомый. Но здесь не просто знакомый, а тот, который по должности должен быть кристально чистым и который есть таким на словах, а на деле выяснилось,  что он дурачил Николая, как мальчишку. У Николая закипела обида и на Люську, и на парторга. И он, уже не сдерживая гнева, спросил злобно:
– Зачем ты меня сюда позвала? Чтобы рассказать подробности сношений с этим козлом, которого ты назвала стоящим человеком?
– Я же тебе сказала: «Горько мне!» – ответила Люська тихо.
– Чем я тебе могу подсладить? Я должен подменить его на пару дней, пока он утрясёт семейные неурядицы? – спросил Николай ехидно.
Женщина практически не подвластна эмоциям. У неё всегда холодный ум и трезвый расчёт. Не случайно, а закономерно первобытное общество начиналось с матриархата. Человечеству надо было выжить в жесточайших условиях дикой природы. Рациональное мышление женщины определило её главенствующую роль. Это потом, когда человечество окрепло и утвердилось, на первый план вышла грубая сила. В природе всё продумано до мелочей. Женщина слаба по воле создателя. Её слабость – главная компонента притягательной силы, определяющей влечение к ней мужчины, а значит и продолжение рода.
– Коля, ты пришёл ко мне не по своей воле. Тебя привёл огонь, который вспыхнул когда-то в наших душах. Я прошу тебя, не гаси его, – произнесла Люська, может, несколько выспренно, но точно. – И не ревнуй меня к нему.
– Огонь наших отношений горел всего несколько часов, а ваших целых два года, – возразил Николай, – так что сила на его стороне.
– Коля, какая сила? Если бы ты видел его вчера, не говорил бы этого.
Люська рассказала подробности.  Выяснилось, что  жена Сергея Константиновича давно догадалась об измене, но открыла свою догадку в подходящее время. Сергею Константиновичу посулили должность в райкоме. Тут-то супруга и объявила о своём намерении открыть карты.
– Если бы ты, Коля, видел, насколько человек может унижаться и перед женой, и передо мной. А, главное, лгать…
– Не надо. Не продолжай, – попросил Николай.
Ему стало не по себе за осуждение чьей-то лжи. Возможно, потому, что у него было предостаточно  своей.
Люська села Николаю на колени, обняла за шею. Было приятно ощущать близость жаждущей тебя женщины.  Маша уступала Люське только по возрастному показателю. В остальном, она, пожалуй, превосходила её во всём. Но холод в интимных отношениях, не прекращающаяся ни на миг череда будней, в которых Маша постоянно была в затасканной пропахшей скотиной одежде, а может, и заложенная природой тяга к стадному образу жизни определяли поведение Николая.
Николай поднял Люську и перенёс на диван. Сняв пиджак, он хотел повесить его на спинку стула, но там по-прежнему висел этот чужой. Николай остановился в замешательстве. Люська, оценив ситуацию, быстро подхватилась, плотно свернула предмет раздора в рулон и выбросила  в форточку.
С этого дня у Николая началась двойная жизнь. Долго она шла размеренно и спокойно. Маша о чём-то догадывалась, но молчала. Лишь однажды предложила:
– Шёл бы ты к ней. Не мучился бы сам, не мучил бы меня. На что Николай ответил:
– Мне, кроме тебя, идти не к кому. Люська же попросила:
– Не хочешь уходить от семьи, твоё право. Но сделай и меня матерью.
Николай такого предложения испугался. Но Люська его успокоила:
– Не бойся, Коля, я не хочу украдкой. Я по обоюдному согласию.
– Люсь, ты ещё такая молодая, стройная, красивая. Выходи замуж, – предложил Николай искренне.
– Рыжая я, – сказала Люська в отчаянии. – Вот ваш брат, женатик, на меня глаза пялит. А юношам подавай королев. Вот и Мишка нашёл себе принцессу на вашем хуторе.
– Нашёл, – сказал Николай неопределённо.
– Коля, у Мишки жена красивая?
– Спроси у него, – ответил Николай, не скрывая раздражения. – Заодно и попросишь, пусть удовлетворит твою просьбу.
– Ты ревнуешь? – спросила Люська, не скрывая гордости за себя.
– Да.
Люська  прижалась к Николаю, и шептала ему что-то, шептала…
– Детвора моя пусть определяется. Тогда и приду к тебе жить, – сказал Николай не то ей, не то самому себе.
– Ты шутишь? Сколько же это ждать? – воскликнула Люська разочарованно.
– Десять лет, – ответил Николай серьёзно.
– Сколько же нам через десять лет будет! – протянула Люська.
– Мне сорок. А тебе выходит тридцать два. Тогда, может, уже коммунизм будет.
– Коля, какой коммунизм, если твой недавно прошедший двадцать шестой съезд решал продовольственную программу? – заметила Люська иронически.
– Что же тут плохого, если он её решал? Хуже было бы, если бы не решал.
– Папа говорит, что там у них всего полно.
– Полно, значит, не всем доступно, – парировал Николай. – С неба ведь ничего не валится. Работаем же мы – дай Бог каждому.
Люська хотела пошутить, что Николай мыслит, как парторг, но вовремя сдержалась. Сказала:
– Что нам до того, что будет?! Главное, чтобы были мы, а ещё – мир и спокойствие.
– Это правда, – согласился Николай.

Последующие годы, вопреки ожиданиям, выдались неспокойными. Огромная страна, будто очутившись в эпицентре гигантского землетрясения, распалась на отдельные части. Дом Николая и его работа оказались в разных государствах.
«Может, это и есть жизненный предлог остаться у Люськи, – размышлял он не однажды. – Это как раз тот срок, который я ей обещал. Определить  детей и…»
 Младший сын Николая заканчивал школу, старший  – днём сидел дома, вечером  слонялся по селу. Работа в то время, стала  едва ли не самым большим дефицитом и в деревне, и в городе. Заводы или простаивали, или пробивались случайной работой. Начались массовые увольнения даже высококвалифицированных рабочих. Тем, кто ещё оставался на заводах, месяцами не выплачивали заработную плату. Люську уволили одной из первых – нечего стало нормировать. Беда не ходит в одиночку. Уволили по сокращению штатов и её отца, кандидата наук, автора многочисленных научных публикаций. Пришлось ему зарабатывать на хлеб собиранием бутылок у пивных киосков. Молодая жена выставила  за дверь несостоятельного кандидата.
Таким образом, у Люськи ухудшилось не только материальное положение, но и жилищное. Сама Люська стала зарабатывать на жизнь надомной работой. Шила мужские трусы, вязала женские шапочки. Работа на хозяина. А там принцип простой: работу дадут, накормить забудут. С Николаем они стали видеться редко. Однажды встретились случайно. Люська встрече обрадовалась. Жаловалась на жизнь, но в гости приглашала.
– Зайду как-нибудь, – пообещал Николай, будучи уверенным, что не зайдёт.
На Люське уже не было  ярких модных нарядов,  безупречно шедших к её фигуре и лицу. «Что только не сделает с человеком бедность», – подумал Николай сокрушённо, но, к его собственному удивлению, уже как о постороннем человеке.

31
Однажды завод, на котором работал Николай, получил небольшой, но срочный заказ. Для его выполнения организовали трёхсменную работу. Николай, отработав ночную смену, собрался уходить домой. На выходе из цеха его остановил Сизов.
– Коля, выручай. Не тебе объяснять, какое сейчас время. Сорвём контракт – потеряем работу, –  просил молящим голосом старый мастер. Он уже был давно на пенсии, но продолжал работать за мизерную зарплату, ибо государственного пособия едва хватало на хлеб.
Николай молча согласился, ничего не требуя взамен. Соглашаться без выгоды было не в его характере. Но он остался, не отдавая себе отчёта, почему он поступился принципом. Возможно, потому, что на жизненных дорогах каждого расставлены невидимые вехи, в момент прохода которых  действиями и поступками руководит судьба.
В результате задержки на работе Николай опоздал на поезд. Опоздал всего на несколько минут. Как он ни торопился – успел увидеть только хвост уходящего состава. Он проводил глазами последний вагон и ушёл с платформы, опустив голову. Зашёл в пристанционный буфет, заказал две кружки пива. Буфетчица лениво поднялась со стула, налила кружку, полную до краёв. «С чего бы это она расщедрилась, – подумал Николай, – наверное, перестаралась, разбавляя его водой?» Он стал у столика и начал тянуть сквозь зубы неприятную горьковатую жидкость.
– Во вторую посуду налейте погуще, – попросил он, не скрывая сарказма.
– У нас одна бочка для всех, – отрезала эта молодая, но уже такая нахальная девица и наполнила вторую кружку вновь до краёв.
Николай поставил рядом недопитую первую и вышел на улицу.  Ждать надо было целых десять часов. Количество поездов, в сравнении с благополучным временем, сократилось едва не втрое. Он сел на скамейку в небольшом пристанционном скверике и стал размышлять, куда себя деть до следующего поезда.
«Поехать к Люське», – решил было он, но тут же передумал. – Что толку с этого визита. Может, отец её дома. Да и настроения нет на любовь».
Николай ещё немного посидел, подперев голову ладошкой, затем склонился на решётку скамейки и не заметил, как уснул.
Проснулся Николай оттого, что кто-то тормошил его за плечо. Он поднял голову и увидел перед собой высокого сухощавого парня лет двадцати пяти.
– Батя, идём, погрузим в фургон ящики. Я тебе за эту услугу дам на пиво, – выразил просьбу этот невесть откуда взявшийся субъект.
– Тебя послать или сам догадаешься исчезнуть? – рыкнул на него Николай и грязно выругался.
– Извини, батя, – ответил парень спокойно, – я тебя за бомжа принял. Но всё одно помоги, за плату договоримся.
– Если по-людски – другое дело, – буркнул Николай и поднялся. – Веди к своим ящикам.
По пути к складу познакомились. Незнакомец представился Владом.
Ящики были тяжёлые. «Со свинцом они, что ли? Гвозди, пожалуй, полегче», – подумал Николай, но расспрашивать об их содержимом не стал. «Всё равно этот хмырь правду не скажет», – решил он. Когда закончили погрузку, Влад заметил с сочувствием:
– Дядя Коля, вижу настроение у тебя неважное. Да и помятый ты весь, будто не спал всю ночь.
Сказав так, он приступил к осмотру автомобиля и груза.
– Задержался на заводе после ночной смены, – пояснил Николай. – Завершал срочную работу. Вот и опоздал из-за этого на поезд.
– А сам ты откуда? – поинтересовался Влад.
Николай назвал свою станцию и хутор.
– Дядя Коля, выходит, ты теперь иностранный рабочий, – заметил Влад то ли иронически, то ли серьёзно. После некоторой паузы спросил:
– Сколько тебе платят за срочную работу? 
И, не дожидаясь ответа, сказал:
– Можешь не отвечать. Я знаю. Смотрю на тебя, ты ещё здоровенный мужик. Ещё можешь начать своё дело.
– Говорят,  дела у прокурора, у нас работа, – пошутил Николай невесело.
– Садись в машину. Довезу тебя до твоей станции. Нам по пути. Заодно о житие-бытие потолкуем, – предложил Влад.
По дороге разговорились. Николай подробно рассказал о себе, и о своей семье, и о ситуации на заводе.
– Слушай, дядя Коля, – сказал Влад назидательно, – завод бросай немедленно. Его без тебя растащат.
– И куда же мне, по-твоему? Сейчас нигде нет работы, – посетовал Николай с горечью.
– Дядя Коля, настало  время, в котором люди превратились в пыль. Некоторых не видно, даже если присмотреться.  Кто-то уже лёг на самое дно, кто-то ещё болтается в середине, но кто-то плавает и на поверхности.
– И к чему ты мне всё это говоришь? – спросил Николай.
– Тот, кто рассчитывает на работу, обречён лежать на дне. Только своё дело даёт шанс подняться.
– Где же такое дело найдёшь? – усомнился Николай.
– Его надо не найти, а придумать, исходя из своих возможностей. Твои руководители имеют возможность распродать с потрохами завод. Они сейчас только этим и занимаются. Вначале спустят потроха, а уж потом заводские площади. Заметь, все до единого метра.
«Правду, похоже, говорит, – подумал Николай, – немецкий станок уже продали».
– Дядя Коля, ты сказал, что твоя жена шить умеет?
– Да, а что?
– У неё машинка дома есть?
– Есть. Ну и что?
– Пусть шьёт. На первое время – кусок хлеба, а там, глядишь, и мастерская своя.
– Что шить? Кому шить? Где заказчики? – развёл Николай руками.
– Я в следующий раз привезу работу, – пообещал Влад.
Николай пожал неопределённо плечами. Ему это предложение не пришлось по душе, потому что в этом деле он не видел своей главной роли.
Некоторое время ехали молча.
– Слушай, дядя Коля, – прервал Влад молчание, вижу, не понравилось моё предложение. В таком случае, построй хорошую теплицу. Сейчас твоя станция, став приграничной, открывает для тебя огромные возможности. Многие, чтобы заработать копейку, возят овощи в Москву. К тебе же москвичей, считай,  домой привозят. 
Для местности, где жил Николай, торговля была большой диковинкой. Но после реформ, разодравших в клочья государство,  всё движущееся через вновь образованные границы стало подвергаться таможенному и пограничному досмотру и местные жители начали выносить овощи и фрукты к поездам. Причём это ремесло стало так быстро набирать обороты, что Николай даже диву давался.
Он представил себя среди толпы продавцов, бегающего с товаром   вдоль состава и орущего:
– Возьмите у меня. Только у меня дешевле и вкусней.
От такой картины стало не по себе. Он  знатный, высококвалифицированный рабочий, ещё вчера ступающий твёрдой походкой по земле, вдруг превращается в лакея, мальчика на побегушках. «Нет, на это я никогда не пойду, – подумал Николай и хотел об этом сказать Владу, но  вовремя вспомнил о судьбе Люськиного отца, кандидата наук, вынужденного собирать пустые бутылки, доставать их из грязных, оплёванных, а порой и облёванных урн. Вспомнив это, промычал:
– Да, уж, верно говорят:  «От сумы и тюрьмы не зарекайся».
– Что бубнишь, дядя Коля?
– За какие шиши её строить? – спросил угрюмо Николай. – Деньги на книжке пропали. На заводе заработки – пшик. Колхоз на ладан дышит.
– Колхоз уже отдышал. Но это твой плюс, – заметил Влад. – Деньги пропали у простаков. Я же тебе дам  шанс.  Купи на свои хороший грузовик в колхозе. Будешь на нём урожай на станцию возить. А может и дальше. Аппетит приходит во время еды.
– Чудак ты, Влад, – обронил Николай.
– Судя по твоим успехам в работе, на книжечке штук пятнадцать лежит? – осведомился Влад.
– Штук – это значит – тысяч?
– Ну да.
– Двадцать пять, – уточнил Николай с гордостью.
– Вот и действуй, – подбодрил Влад.
– Как действовать, если сбережения заморозили в сбербанках? – спросил Николай. –Ты разве не знаешь?
– Дядя Коля, я всё знаю. Книжка у тебя?
– Да, дома, – ответил Николай.
– Тогда слушай, что я тебе скажу: – Ты знаешь колхозного главбуха?
– Слегка, – ответил Николай, не понимая, зачем он нужен.
– Подари ему свою книжку. А он тебе за эту услугу спишет колхозный грузовик, – предложил Влад.
– Шутишь или насмехаешься?
– Ни то, ни другое, – ответил Влад серьёзно. – В ближайшие сто лет ты не получишь с книжки ни гроша. Разве что облигации какие-нибудь. Наш народ дурачить не впервой.
– Я не о том, что чего-то не получу. Бухгалтер разве этого не понимает? – спросил Николай, ещё не догадываясь, куда клонит Влад.
– Понимает. Но грузовик-то колхозный, а денежки, пусть призрачные, будут его.
Влад испытующе посмотрел на Николая, как бы оценивая, на что тот годится, и продолжил:
– Главная трудность, дядя Коля, не в бухгалтере, а в том, как провернуть эту операцию в сбербанке. У меня есть там зацепка. Надо спешить.
– Почему надо спешить? – спросил Николай с недоумением.
– Во-первых, потому что в  местах не столь отдалённых за сменой соскучились, – Влад усмехнулся, – во-вторых, время анархии бесконечно длиться не может.
– Места не столь отдалённые – это тюрьма? – уточнил Николай.
– Дядя Коля, я эту операцию беру на себя. Не бесплатно. Она – тебе мой первый аванс. Я вижу, ты мужик неглупый. Но учти, долг платежом красен.
– Какова же плата за твои услуги? – спросил Николай по-деловому.
– Пустяки. Иногда я буду использовать географическое положение твоего хутора и твоё гостеприимство.
Далее всё шло, как во сне. Заехали к Николаю домой, потом поехали к главбуху. Влад с ним о чём-то долго толковал, как он выразился, «тет-а-тет». И, наконец, новый знакомый Николая уехал с  паспортом и сберкнижкой, оставив их хозяина в состоянии шока.
«Гипноз, вот что значит гипноз», – повторял без устали Николай и ругал себя на чём свет стоит за то, что дал себя так одурачить. «Отдал сбережения какому-то проходимцу. Даже номер машины не запомнил», – корил он себя и был готов выть от безысходности или биться головой об стенку. «А что номера? У него их несметное количество!» – распалял он себя дальше.  Затем слегка успокаивался: «Бухгалтер-то свой. В случае чего можно надавить». И буквально через минуту впадал в новые панические рассуждения: «Я же даже не знаю, о чём они говорили. Может, этот проходимец зашёл к честному человеку и спросил: «Можно выписать тонну фуражного зерна или бидон мёда?» Получил отрицательный ответ и ушёл, вернее, уехал, оставив дурня мечтать о новом грузовике».
Несмотря на то, что Николаю надо было ехать на ночную смену, уснуть он так и не смог. Перед глазами стоял Влад. Николаю казалось, что попадись он ему сейчас на глаза, задушил бы, не задумываясь. Вечером, наспех поужинав, ушёл на станцию. Здесь его ждал новый сюрприз. В поезд, отправляющийся на Украину, можно было сесть только при наличии паспорта. «Вот те раз, как же я теперь буду ездить на работу?» – подумал Николай испуганно. Лицо пограничника показалось знакомым. Николай присмотрелся и узнал в нём малого из соседнего села.
– Слушай, мне на работу. Я не знал о новых порядках, – начал оправдываться Николай.
– Покиньте вагон, – ответил  пограничник и посмотрел на Николая, словно на пустое место. Николай, опустив голову, двинулся к выходу. Уже в тамбуре его окликнула знакомая проводница.
– Пересиди в моём купе, пока границы переедем, – шепнула она.
Николай шмыгнул в открытую дверь и затаился, как мышь. На украинской стороне проверок не было, но всю дальнейшую дорогу его не покидало чувство, что он находится в клетке или западне. «Как же я теперь буду возвращаться без паспорта? – размышлял он. Но, впрочем, паспорт, в конце концов, я получу. А вот деньги. Двадцать пять тысяч...» Вспоминая о потере сберкнижки, он хватался за голову и стонал. Когда вышел из вагона, пришли успокоительные мысли: «Может, ему, этому проходимцу, назвавшемуся Владом, не удастся получить чужие денежки. Ведь там не всё так просто. Крючочек в подписи не совпал – и переписывай заново. Надо завтра же явиться в сбербанк и заявить о потере сберкнижки».
На завод, несмотря на невероятную моральную и физическую усталость, прибыл с лёгким сердцем. Однако там его ждало новое разочарование. У ворот цеха он увидел ряд выброшенных на улицу металлорежущих станков. Среди них он узнал и свой. При виде этой картины Николая охватило чувство отчаяния, какое бывает у ребёнка, которого обижают и сверстники, и взрослые.
В цехе его встретил Сизов.
– Ты всё видел, Коля, – только и сказал мастер и покачал головой.
– Видел-то видел, но что это значит? – спросил Николай растерянно.
– Это значит, что песенка наша спета, – ответил Сизов. – Площади забирают под частные автомастерские. Кусок цеха вырвали твари, – Сизов выругался и сплюнул.
– Кто же их сюда пустит? Завод секретный, – удивился Николай.
– Нет таких секретов, которые бы не легли под деньги, – заметил Сизов.
– Как же им удалось так быстро демонтировать столько оборудования? – не переставал удивляться  Николай.
– Ломать – не строить, – сказал Сизов раздражённо.
– Кто же хозяева этих мастерских? – спросил Николай.
– Кто их знает? Говорят, наши – начальник цеха и парторг.
– Что?! – вырвалось у Николая.
– Коля, не бери в голову, – начал успокаивать Сизов, – давай лучше о деле.
– О каком?
– Заказ-то надо делать, – сказал мастер.
– На чём?! – удивился Николай.
– Хватит ещё в цехе железа.
Последняя фраза мастера вовсе удручающе подействовала на Николая. Раньше Сизов никогда бы не позволил станок назвать железом.
После смены Николай уехал домой. Нестерпимо хотелось спать. «Отосплюсь, на свежую голову приму решение и с книжкой, и со всем остальным», – решил он. Обе границы проехал без приключений. На какое-то мгновенье мелькнула мысль: «Всё это: утраченная сберкнижка, выброшенный на улицу станок и даже разбитая, разоренная страна – сон. Кошмарный, тяжёлый сон. Надо просто выспаться, и всё будет хорошо».
Сойдя с поезда, Николай обратил внимание на торгующий люд, который вернул его сознание к реальной действительности. «О чёрт, надо было сказать Сизову, что паспорт потерял», – подумал Николай. – Завтра, похоже, на работу не доберёшься».
Дома, наспех позавтракав, упал, не раздеваясь, на диван. Вскоре его разбудил  Пётр.
– Батя, вставай. Тебя какой-то мужик спрашивает, – сообщил сын.
– Какой ещё мужик! – воскликнул Николай недовольно.
– Откуда мне знать? Попросил разбудить. Сказал – срочно.
– Где ждёт? – проревел Николай, не скрывая раздражения.
– На улице, за калиткой, – ответил сын,  тоже повышая голос, – с чего ты сорвался? Я его к тебе не приглашал!
– Кого же это чёрт принёс? Поспать не дадут! – ворчал Николай, выходя на улицу.
Там он увидел своего нового знакомого.
– Влад?!   
– Дядя Коля, ты удивлён? Разве мы не так договаривались?
– Да, но я не ожидал. Вернее, я хотел сказать, что ожидал, но не так быстро… – Николай путался в словах от неожиданной встречи с человеком, которого он зачислил в обычные проходимцы.
– Дядя Коля! Ты не заболел? Почему ты до сих пор спишь?
– Я только лёг. Я с ночной, – начал оправдываться Николай.
– Мы же с тобой условились о другом. Тебе надо съездить за расчётом и приступать немедленно к делу, – напомнил Влад.
Он полез в карман, достал  паспорт.
– Держи, – сказал он, протягивая Николаю заветную книжечку. – А вот это, – он поднял на вытянутой руке какой-то свёрток, – документы на автомобиль. Саму машину, новый ЗИЛ-самосвал, пригонят на той неделе.
Влад отдал документы и продолжил:
–Соседям и всем любопытным скажешь, что автомобиль подарил племянник. Главбух попросил, чтобы не засветиться. И ещё он списал тебе старенький, но рабочий  МТЗ. Но это уже от большого уважения ко мне. Я подумал, что трактор тебе тоже сгодится.
– Ты, выходит, знаком с нашим бухгалтером? – произнёс  Николай, не скрывая удивления.
  – Я знаком с его психологией, – пояснил Влад. – А ты, дядя Коля, скорее приступай к делу. Оглянись кругом. По крупному уже всё растащили. Но обломки ещё валяются. Если приложить труд и голову, кое-что ещё перепадёт  и тебе.
– Послушай, Влад, зачем тебе всё это нужно? – спросил Николай, явно обеспокоенный стараниями своего необычного знакомого.
– Дядя Коля, я ведь тебе уже говорил: «Мне нужна верная точка на границе, надёжный сигнальщик, окно и крыша. Первые два условия, я полагаю, выполнены. О двух других мы подумаем в ближайшее время».
Влад уехал. До сознания Николая дошло, что жизнь – таки круто изменилась.  Надо спешить, чтобы не упасть на дно.

32
Вечером того же дня Николай прошёлся по хутору. В глаза сразу же бросились пустующие молочные фермы. На некоторых уже обозначились следы мародёрства. Ещё год назад в колхозе насчитывалось до пятисот коров.  Реформы горбачёвской перестройки всех их отправили на мясокомбинат. Часть выручки отдали на зарплату, львиная доля растворилась, как дым, среди колхозного руководства. Но народ ликовал. Ещё бы, два года люди не видели живых денег. Да и кто в тот момент думал о судьбе небольшого коллективного хозяйства, когда прекратила существование  могучая держава. Как говорится: «Потеряв голову, по волосам не плачут».
Николай внимательно оглядел пришедшие в ненадобность постройки и чётко очертил работу на ночь. За ужином, когда собралась вся семья, он на правах главы семьи изложил план дальнейшей жизни.
– Строим теплицу, торгуем. На вырученные деньги кормимся. Надеюсь на твоё, Маша, понимание и на физическую помощь Пети и Саши, – объявил Николай.
Видя, что идея не дошла до сердца, Николай развил тему для поднятия интереса:
– Если дело пойдёт споро, на вырученные деньги купим автомобиль. Пусть ребята катаются.
От такой перспективы у сыновей загорелись глаза.
– А что! – воскликнул Пётр. – Отец дело говорит. Надо действовать.
Николай назвал источник стройматериалов. Маша начала категорически возражать, но большинство было уже не на её стороне. Когда появились в хозяйстве автомобиль и трактор, дела с  заготовкой  материалов пошли быстро. Вначале работали по ночам, а затем, осмелев, – и днём. Дурной пример заразителен: вскоре к ним подключились едва ли не все жители хутора, и уже через месяц от отдельных строений остались одни фундаменты.
Николай ломал голову с выбором  места  для строительства.  Он всё ходил по своему небольшому по сельским меркам огороду и не находил подходящего. У колхозников земельные наделы по полгектара, а у него всего пятнадцать сотых. Пока отец и мать были живы, недостающие тридцать пять сотых им отмеряли в поле, что было даже лучше, поскольку соблюдался севооборот. Теперь им с Машей такой «домерок» был не положен.
Он с завистью смотрел на пустующий, поросший бурьяном участок между его и Мишкиным огородом и думал огорчённо: «Весной сосед распашет этот жирный кусочек». В школе Маша узнала от Зины, что о судьбе участка Мишка уже договорился с председателем. Мишка на этот час уже был колхозником. Завод он покинул раньше Николая, попав в списки первой волны сокращения численности рабочих, и сумел устроиться в колхозные мастерские.
Однажды Николай не мог уснуть всю ночь.  Не давал покоя вопрос не столько о месте строительства (в конце концов, теплице не так уж много  нужно места), сколько об уплывающей пока ещё ничейной земле. На другой день, когда Маша ушла в школу, Николай завёл трактор, навесил плуг, и уже через полчаса намеченная цель – прибрать к рукам треть участка – была достигнута.  Для верности Николай по краю пахоты ещё и вехи вбил, обозначив новую межу.
Вечером к нему прибежал запыхавшийся Мишка. Николай на всякий случай взял в руки лом. Но Мишка не полез в драку.
– Как же ты, соседушка, будешь в глаза теперь мне смотреть? – спросил он, глядя на Николая с презрением.
– Он что, твой этот участок? – глухо выдавил из себя Николай, сверля Мишку глазами.
– Мой, – сказал Мишка, – у меня на него решение правления есть.
–И у меня есть решение, – сказал Николай, продолжая смотреть на Мишку невинным взглядом.
Мишка  растерялся. Он не мог в эту минуту  проверить его. Злобный блеск потух в его глазах.
– Кушай, придёт время подавишься, – выпалил Мишка, сплюнул презрительно  и ушёл.
Николай тоже хотел сказать что-то обидное во-след, но передумал. «Пройдёт время, всё уляжется. А землица будет моя», – решил он.
– Зачем ты это сделал?! – раскричалась Маша, когда Мишка ушёл. – Неужели тебе не стыдно людям  в глаза смотреть?
– Сейчас не время в глаза заглядывать. Надо карабкаться, чтобы не оказаться на самом споду. Иначе затопчут, – проговорил Николай хладнокровно, подчёркивая каждое слово. По тону его голоса было ясно, что это уже не случайная выходка, а выверенный поступок.
– Батя, для теплицы надо полсотни квадратов, а ты сколько оттяпал?! – упрекнул Саша, – я не буду на чужой земле строить.
– А ты? – строго спросил Николай старшего сына.
– Теперь-то чего уж, коль затеяли, – ответил Пётр.
«Этот в меня, а тот, похоже, в мать», – отметил Николай и недовольно посмотрел на младшего сына.
На строительстве теплицы вначале работали вдвоём. Потом к ним подключился и Саша. «Стыд быстро проходит», – подумал Николай, но сыну ничего не сказал.
По хутору прошла молва о Николаевой выходке, но вскоре улеглась. В школе Зина поначалу бросала косые взгляды на Машу, но при этом не говорила ни слова. Маша, наоборот, ждала этого разговора, чтобы попробовать оправдаться, но тема эта как-то сама собой развеялась, и новая межа уже никого не шокировала, будто она была давным-давно. По этому поводу Николай сказал сыновьям:
– Соседи с нами три недели из-за межи не разговаривали, а теперь первыми здороваются. Нахрапистость в наше время – бесценный дар.
Николай окинул взглядом сыновей и добавил поучительно:
  – Соседи уже присматриваются, не сделать ли и им теплицу. Увидите, ещё и за советом придут.



33
Николай завёл в теплице довольно большой ассортимент овощей и всякой зелени и в первую же весну  получил от неё хорошую отдачу. Успехом он завоевал к себе доверие не только сыновей, но и жены. На будущий год у всех на теплицу появилось множество планов. Однако семью ждало разочарование. В связи с усложнившимися правилами пересечения границы резко уменьшилось количество поездов, движущихся через их станцию. И пассажирские, и товарные составы пустили по другим направлениям, вновь отрезав Овражки от цивилизованного мира. Николай расстроился, если не сказать упал духом. Уж очень быстро сгорело дело.
Некоторую надежду он возлагал на транспортные услуги, которые он начал оказывать хуторянам. Но здесь тоже его ждало разочарование. Крестьяне считали, что он ломит слишком высокие цены, и за глаза называли его кожедёром. За многие годы колхозной жизни сформировались правила подобных взаиморасчётов. В их основе практически всегда лежала выпивка. Крестьяне не принимали во внимание, что в прежние времена в этих операциях участвовали общественные машины, к тому же ещё и в рабочее  время. Теперь это была частная собственность, которую надо было содержать за кровные денежки. Николай ощущал  убыточность таких заработков и вскоре отказался от них.
Однажды за ужином он спросил:
–  Что делать будем?
Сыновья пожали плечами. Потом Саша сказал:
– Правду в учебниках по истории писали о неуверенности в завтрашнем дне, о нестабильности капиталистического производства.
– Что ещё там писали? – спросил Николай рассеяно.
– Нет такого преступления, на которое бы не пошёл капитал ради личной выгоды.
– Гм, – Николай кисло усмехнулся и спросил, обращаясь к старшему сыну:
– Ты что скажешь?
– В армию меня осенью заберут. Да и Сашку, наверное, тоже, – ответил Пётр.
– В какие войска?
В разговор тут же вмешалась Маша.
 – Какая разница, в какие! – произнесла она  удручённо, – в конечном итоге, попрут на Кавказ.
– Не каркай раньше времени! – отрезал Николай недовольно.
– Ты бы лучше людей и Бога не гневил, не кликал бы беду на хату, – сказала Маша  с укором.
– Запела, – протянул Николай с сарказмом и иронией. – Ты бы лучше вместо упрёков подсказала, что делать. Я что ли развалил страну и запалил конфликты повсеместно?
Маша молчала. Николай неохотно ковырялся в приевшейся от каждодневного употребления картошке. Он не терпел неподвластных ему ситуаций.  «Что я могу сделать? – задавал он себе вопрос. – Денег на откуп  от армии у меня нет. И сколько их надо? И кому их отдать, если появятся?»
– Что же им, по твоему, в дезертиры подаваться? – спросил он, не для того, чтобы получить ответ, а лишь бы завершить разговор.
–А что? Пусть в Белоруссию едут к бабке. Там у нас спокойно.
–У вас. У нас, – передразнил Николай жену.
–Да, у нас, – сказала Маша недовольно, – за двадцать лет не удосужился к тёще съездить. За демонстрациями всё было некогда.
–Ну, развезла! Ну, развезла! – огрызнулся Николай, повышая голос. – Не можешь дельное предложение внести, лучше уж молчи.
– Ты зато можешь. Весь люд в хуторе против себя настроил. А толку!
Николай хотел что-то ответить, но с улицы кто-то настойчиво постучал в окно. Все прислушались. Стук повторился. Николай встал и пошёл к выходу. В последнее время к ним никто не приходил, поэтому Николай выходил с некоторой настороженностью.
На улице было темно. Николай поймал себя на мысли, что за калитку ему выходить боязно. Чувства страха он не испытывал с детства. К тому же, то были иные страхи. Тогда он боялся леших, русалок, ведьм, Бабы Яги и шпионов. Теперь он боялся даже знакомых с детства людей. Такое чувство несвойственно жителям хутора, где все у всех на виду.
– Кто там? – спросил Николай нарочито громко и грубо.
– Дядя Коля, выйди на минуту.
Николай узнал голос Влада. «Что ещё этому надо?» – подумал Николай и неохотно пошёл за калитку.
– Что тут у тебя? Всё путём? – спросил Влад, пожимая Николаю руку.
– Где уж путём? Перебиваемся с хлеба на воду, – пожаловался Николай.
– Не о том сейчас, – перебил Влад. – Чужих у тебя никого?
– Никого. А что? – спросил Николай настороженно.
Влад отошёл к стоящей невдалеке яблоне и вернулся с каким–то свёртком.
– Дядя Коля, это надо понадёжнее спрятать, – еле слышно произнёс Влад, вручая свёрток.
– Что там? – поинтересовался Николай.
– Баксов семьдесят пять штук и дурь всякая.
Влад наклонился и шепнул на ухо:
– Чувствую, пасут меня. Спрячь хорошенько. Я через время заберу. Положи в разные места. Найдут – воли долго не видать.
– Семьдесят пять штук – это сколько же? – спросил Николай и даже слюну сглотнул от волнения.
– Дядя Коля, не прикидывайся – со штуками мы с тобой раньше разобрались. А вот с товаром ты сталкиваешься впервые. Товар солидный. Но чем меньше ты о нём знаешь, тем спокойнее тебе будет. Дошло?
– Дошло, – ответил Николай, еле переводя дыхание.
– А теперь в двух словах расскажи, чего расплакался? – спросил Влад.
– Продукту сбыта нет. Ранние овощи в канаву выбрасываю, – сообщил Николай мрачно.
– Капитализм, дядя Коля, не мамка, а злая, хитрая и коварная ведьма. День и ночь надо быть начеку, иначе с косточками проглотит, – сказал Влад поучительно.
– Это я уже понял, – ответил Николай угрюмо.
– У вас в доме три мужика. Это же целая артель. Техника есть. Везите в крупные города. В Москву, наконец, – воскликнул Влад, выражая недовольство Николаевой нерасторопностью.
– Ездили тут у нас одни. Милиция по дороге до нитки раздела. А что осталось, уже на месте  рэкету выложили, – пожаловался Николай. – А детей обоих осенью в армию заберут.
– Кто же в наше время детей в армию отдаёт? – изумился Влад. – Служба теперь  уже не почётная  обязанность, а жестокий оброк.
– Я же не министр обороны и даже не военком. Что я могу сделать?!
– Хорошо, дядя Коля, сделаю я. Давай-ка, мы с тобой одного определим таможенником, второго – пограничником.
– Как же мы с тобой это сделаем?
– Я сделаю. В долг. Но это дорого стоит. За каждого придётся выложить не одну штуку зелёными.
Влад помолчал и добавил:
 – На границе за эту услугу мне всегда днём и ночью должен гореть зелёный.
– У тебя там тоже есть знакомые? – поинтересовался Николай робко.
– Знакомые есть везде у того, у кого есть деньги, – заметил Влад.
Николай стал соображать, как ко всему этому отнесутся сыновья и жена. «Старший, похоже, согласится с радостью, – рассуждал он. – А вот как младший – неизвестно». Непредсказуема  была и Машина реакция. Сколько было разговоров после появления в их хозяйстве автомобиля и трактора. Тогда состоялся непростой разговор.
– С какой корысти он тебе это сделал? – добивалась Маша. – Ты хочешь за участие в контрабанде в тюрьму угодить и сыновей навек опозорить?
– Сейчас позорно быть бедным. У кого деньги, тому почёт и уважение, – парировал Николай доводы жены.
– Грязные деньги ещё никому не приносили душевного спокойствия, – возразила Маша. – А потом, есть ещё и Бог.
– Почему же он не накажет виновных в развале страны, обмане народа, братоубийстве, наконец? – вспыхнул Николай.
– Не нам судить его дела, – прервала Маша мужа. – И хватит об этом. Ты взрослый человек. Тебе определять свои поступки. Но детей в авантюру не втягивай.
Помня об этом разговоре, Николай соображал, что ответить Владу. «Не согласиться на его предложения. Сказать: «Извини, боюсь. Жена не разрешает с тобой связываться».
– Что молчишь, дядя Коля? – прервал Влад его невесёлые мысли.
– Думаю, – ответил Николай уклончиво.
– Думать будешь после того, как я уеду. А сейчас слушай. Надо, дядя Коля, начать новое дело.
– Какое?
– Вози бензин на Украину. Сейчас это крайне прибыльно. Спросишь, надолго? Вряд ли. Но моментом грех не воспользоваться.
– Где я буду его брать? На всех заправках отпускают по двадцать литров в бак. У меня и ЗИЛ, и МТЗ стоят без горючего.
– Заболтался я с тобой, дядя Коля. Мне уже ехать пора. Слушай меня внимательно и не перебивай.
Инструкция Влада была короткой и предельно простой. Николаю следовало прибыть на указанную  заправку, найти Гарика и сказать: «Я от Влада».
– Это тот, красномордый! – вырвалось у Николая.
– Да, он не чахоточный. У него здоровый цвет лица, – согласился Влад.
Более наглого типа, чем этот Гарик, Николай ещё не встречал. Этот наглец постоянно  не доливал даже в канистру, где недолив очевиден. Часто неверно давал сдачу. Но, главное, в любое время мог объявить, что бензина в свободной продаже нет. Остался, мол, только тот, что по разнарядке. И тут же продолжал отпускать, но только с соответствующей переплатой. Николай однажды не выдержал и заорал на него:
– Я тебя, тварь, сейчас вытащу из твоей собачьей будки и утоплю в бочке с твоим вонючим товаром или, ещё лучше, оболью и подожгу.
На что Гарик отреагировал совершенно спокойно.
– Вы из какого ведомства, товарищ? Заявка на вас есть? Нет? Жаль. Приезжайте завтра. Привезут в свободную продажу, заправим.
Николай представил себе эту наглую рожу и сказал Владу:
– Я с ним не сработаюсь.
– Дядя Коля, у тебя есть другие варианты? – спросил Влад строго.
– Нет.
– Значит, действуй, как я сказал.
Когда Влад уехал, Николай стал соображать, что говорить семье, чего нет. «Деньги и товар – это, безусловно, тайна, – решил он. – О предложении трудоустройства ребят скажу – деваться некуда. О бензине промолчу. Дело пойдёт, сами узнают».
– Что он потребует взамен за эту услугу? – спросила Маша. – Ведь он их недаром туда устраивает?
– Он не поставил никаких условий, – соврал Николай. – Если будет ставить – уволятся. А там, глядишь, возрастной срок призыва истечёт. Или мир в стране наступит.
Выбора у Маши не было. Поэтому она, скрепя сердце, согласилась. Детям же Николай сказал:
– Ну, что ж, мужики, за услугу надо платить.
– В чём эта плата будет заключаться? – спросил Саша, – Помогать провозить контрабанду?
– Видно будет, – произнёс Николай неопределённо. – А вот мне бензином торговать будете помогать. Иначе мы с голоду подохнем. Сами видите. Не маленькие.
На другой день, когда все домашние разошлись, Николай рассовал товар и деньги по тайникам. В ход пошли старые чугунки и кастрюли. Когда укладывал деньги, долго их рассматривал. Никогда не приходилось держать в руках столько деньжищ. Свои кровные двадцать пять тысяч копились постепенно. По сотне, по две относил в банк и каждый раз, когда оформлял очередную запись в книжке, любовался новой суммой. И всё пропало. Полученный взамен автомобиль не радовал. «Зачем бы он мне был бы нужен, не свались на головы эта перестройка?» – думал он с горечью.

34
Бензиновое дело, на удивление, пошло быстро и гладко. Гарик дал подробные деловые инструкции: во сколько надо приезжать за товаром,  куда его отвозить, кого надо опасаться, кого не замечать и что говорить в случае проверки. «Граница за тобой», – бросил Гарик небрежно. Пересечь границу особого труда не составляло. Сыновья на велосипедах делали разведку, а затем Николай ехал с товаром.
Уже после первого рейса Николай осознал, насколько труден этот хлеб. Всего четыре километра от его дома в России до точки сдачи товара в Украине. Но каково нервное напряжение! Во всё время этого пути ему казалось, что его преследует погоня. Сердце при этом бешено колотилось, едва не выскакивая из грудной клетки.
Вскоре, как и обещал Влад, сыновья устроились на работу. Петра определили в таможенный контроль, Сашу – в передвижной отряд границы. То есть в подразделение, призванное пресекать незаконное передвижение людей и товаров через государственный кордон.
– Теперь ты, Сашка, можешь сдать батьку с бензином, – попробовал пошутить Николай с сыном.
– Не по душе мне эта служба, отец, – признался Саша, – создаём видимость работы. Задерживаем и мотаем нервы порядочным людям,  которые едут или идут к своим родным. Контрабандный же товар движется беспрепятственно, и не по глухим дорогам, а по магистралям. Влад, движущийся где-то по обочине, еле видимая пылинка, а ты, отец, со своим бензином, тем более. Хотя о вас, если попадётесь, раструбят во всех газетах.
– Что ж, сынок, тебе деньги платят, притом неплохие. Работай, – посоветовал Николай. – Левак, ещё, небось, перепадает.
– Не хочу я этого левака. С кого брать его?  С сына, едущего на могилу матери?
– Время совестливых прошло. Они либо должны приспособиться, либо их сотрут в пыль, – заметил Николай назидательно.
Саша молчал. Похоже,  у него было своё мнение, но он считал полемику с отцом бесполезной. Николай это почувствовал и решил приободрить сына.
– Сынок,  от призыва извернулся, уже хорошо. Ты же видишь, что творится, особенно там, на Кавказе. Вас заберут, мы здесь с матерью с ума сойдём.
– Хорошо, отец, – сказал Саша, делая вид, что соглашается. – Влад просил передать, что завтра вечером к тебе заедет. Сказал, чтобы ты приготовил товар и двадцать пять штук.
– Какой товар и какие штуки? – спросил Николай, делая наивное лицо. 
– Не знаю, – ответил Саша. – В этих делах не принято  спрашивать, ни о чём. Даже у родного отца.
Саша уехал. Николай задумался над ролью своей семьи в этой игре.
«В случае какого сбоя тюрьмы не миновать. И мне, и детям тоже,  – размышлял он. – Проще всего порвать с Владом». Эту мысль он отбросил, ибо она означала: многое потерять.  «Вот если бы Влад исчез… Тогда бы». Николай представил себя владельцем огромного, по его меркам, состояния. «Интересно, знает ли кто-нибудь, кроме Влада, про эти деньги и про этот товар? И как можно воспользоваться этой ситуацией? – задал он себе такой непростой вопрос. – Ведь такого случая больше не представится».
На другой день утром сыновья ушли на службу, Маша – в школу. Николай достал из тайников товар и названную Владом сумму. Теперь всё это надо было спрятать до вечера в надёжное, но легкодоступное место. Николай всё сложил в ведро, бросил сверху для маскировки пучок травы и поставил в кухне под лавку. Затем он вышел во двор, завёл машину, чтобы ехать за бензином. Вдруг его осенила мысль, что тайник легко обнаружит Маша. Тогда он спрятал ведро под колотые дрова. Но это место явно не подходило для денег. Он кружился по двору, соображая, где найти временный, но подходящий тайник. За этой затеей его застал неожиданно вернувшийся Саша. Он приехал на служебной машине с двумя сослуживцами. Саша побежал в дом, подав отцу знак рукой, чтобы тот шёл следом. Николай почувствовал, что сын чем-то встревожен.
– Отец, обстоятельства сильно изменились. Влад заедет сегодня днём, в двенадцать. Всё приготовь и жди его. В половине двенадцатого он с товаром пересечёт границу на Чёрном Ключе. Передвижники в это время будут на Сухой Балке. Меня с ними не будет – назначили дежурным на Магистралке.  Отец, предупреди Влада. Скажи, пусть на время заляжет. В любой день могут быть усиленные наряды. Тогда ничего предсказать нельзя.
Саша тяжело дышал. Похоже, он сильно волновался и, к тому же, спешил.
– Твои попутчики об этом знают? – поинтересовался Николай.
– Что ты, отец. Я соврал, что забыл документы.
– А–а.
Саша уехал. Николай прилёг на диван, раздумывая над сложившейся ситуацией.
Мысли роем носились в голове и сводились к двум вариантам действий. По первому варианту он отдавал Владу содержимое ведра и ждал дальнейших указаний. По второму – отдавал всё и расставался с Владом насовсем. Когда до половины двенадцатого оставался один час пятнадцать минут, Николай вскочил, завёл машину, бросил в кузов косу и быстро выехал со двора. Он погнал во весь газ к Сухой Балке. «Ещё можно успеть», – повторял он, то и дело поглядывая на часы.
На подъезде к Сухой Балке он заметил фигуры пограничников. Ему даже показалось, что блеснул отражённый зайчик от стёкол их бинокля. «Засекли, – сказал он удовлетворённо и, круто развернув машину, погнал  к Чёрному Ключу, непрерывно поглядывая в зеркало заднего вида.
Погони, увы, не было. Николай остановился. Стрелки часов неумолимо приближались к половине двенадцатого. «Сейчас Влад проскочит границу и поедет ко мне домой», – подумал он рассеянно и на мгновенье закрыл глаза. Когда  открыл их вновь,  увидел в зеркало заднего вида приближающийся сзади автомобиль пограничников.
Николай занервничал. «Как же я их прозевал! Теперь они меня здесь остановят». Он нажал на стартер, и лишь взвыл мотор, во весь газ рванул с места. Пограничники тоже прибавили ходу. Они сигналили фарами – давали знак остановиться. Николай же всё сильнее нажимал на газ. Грузовик подпрыгивал на ухабах так, что приходилось биться головой о потолок кабины. «Как в танке», – подумал Николай. Но вот и Чёрный Ключ как на ладони. Внизу в балке виден фургон Влада. Николай остановился, вылез из машины, вскочил на бампер и поднял капот. Через минуту к нему подъехала преследующая его  машина. Николай сделал вид, что не обращает на неё никакого внимания.
Он стоял, не оборачиваясь, перебирал пальцами электропроводку и качал головой, пока не услышал властный голос:
– Эй, водила, повернись-ка сюда.
Николай повернулся. Пограничников было двое. Один из них оказался местным жителем. Николай знал его даже по имени. Это был Серёжа, сын его бывшего одноклассника.
– Дядя Коля, что Вы здесь делаете? – спросил Серёжа удивлённо.
– Решил сенца подбить по лесопосадкам. Да что-то жидкое больно, – ответил Николай спокойно.
– Гнали чего ж так сильно? Никак убегали от нас?! – спросил Серёжин сослуживец.
– С чего мне от вас убегать? – усмехнулся Николай. – Мотор что-то глохнет. Думаю, прогоню,  пусть прочихает.
– Сейчас Вашу машину отгоним на штрафплощадку. Там её осмотрят и заодно примут решение, что делать с Вами, – сказал этот строгий защитник рубежей.
– Гена, это Сашки Непогодина отец, – вступился за Николая Серёжа. – Поехали назад. Сейчас проверка нарядов будет.
У Николая даже сердце ёкнуло. «Неужели зря старался?» – подумал он. Когда пограничники уже садились в машину, Николай спросил:
– А Вы на Ключе давно были? Там травы нет?
Пограничник Гена машинально глянул в сторону балок Чёрного Ключа и воскликнул:
– Сергей, гляди, фургон! Садись скорей, догоним!
– Да, не до него сейчас. Проверка поста нашего  будет, – заупрямился Сергей. – Из-за этого шаромыжника оплеуху получим.
 Но Генка, похоже, был старшим. Он скомандовал:
 – Догоним!, и сел за руль.
Николай вытер пот со лба. «Ну, вот, как всё удачно получилось», – сказал он удовлетворённо. 
Вечером приехал Саша. Он был растерян и крайне расстроен.
– Отец, Влада повязали! – произнёс Саша, едва увидел отца.
– Что ты говоришь! – воскликнул Николай, выражая неподдельное сожаление. – Как же это могло случиться?
– Это я хотел у тебя, отец, спросить? – ответил Саша сурово.
– Я тут при чём? – спросил Николай.
– Я сумел переброситься с Владом несколькими фразами. И вот он считает…
– Что считает? – спросил Николай с заметным волнением.
– Что ты навёл на него пограничников. Что ты сдал его.
– Он с ума сошёл?! И ты с ним тоже?! – заорал Николай на сына.
– Ты где был в двенадцать часов? – спросил Саша с металлом в голосе.
– Дома. Ждал Влада, – ответил Николай как можно спокойней.
– Ты лжёшь, отец. Ты в это время был на Чёрном Ключе. Влад увидел и узнал твою машину, когда ты возвращался домой через Длинное Поле.
Слова сына, словно нож, вонзились в сердце. Ни Саша, ни Пётр, ещё ни разу не уличали его во лжи. У него перед ними был более высокий авторитет, чем у Маши. Разве что после захвата соседской земли у Саши появилось некоторое недоверие к отцу, но оно быстро рассеялось. Несмотря на возраст, ребята понимали, что основные деньги в дом приносит отец.
– Кому ты веришь? Этому негодяю и проходимцу! – возмутился Николай, выражая искреннее негодование. – С глубоких балок Чёрного Ключа не видно Длинного Поля.
– Всего поля – нет! Но его самую высокую точку – да! Я уже был на том месте, где его повязали. Его участок  просматривается. И ты этого не учёл.
Николай молчал – соображал, что ответить. Мучительно и больно, когда дети уличают во лжи. Но здесь было страшнее, чем ложь. Здесь было предательство.
– Отец, почему ты пошёл на это? Неужели ты не понимаешь, что тебя ждёт пуля?
Николай вздрогнул. Ему показалось, что сейчас в него выстрелит сын. Волнение Саши, казалось, достигло предела. Голос срывался, но он, как мог, продолжал:
– Я смог для Влада сделать доброе дело. Я украл и уничтожил пакет с товаром. Влад об этом знает. Может, это тебя спасёт.
– Как же это тебе удалось! – вырвалось у Николая.
– Дали возможность. У него, кроме нас, есть сообщники. Знают ли они о том, что что-то хранится у тебя? Я об этом ничего не знаю. Если знают, то скоро заявят о себе.
Николаю стало страшно. Он только сейчас понял, что играет не с овцами, а с волками.
– И что теперь делать? – спросил он сына.
– Не знаю, – ответил Саша. – Я уезжаю к бабушке, в Белоруссию.
– Ты что? – спросил Николай подавленно.
– Устроюсь на завод. Буду работать и честно зарабатывать на хлеб.
– А гражданство? Кто тебе его даст?
– Люди как-то устраиваются. Даже без родственников, – ответил Саша.
– По–моему, зря. Там тоже заводы скоро рассыпятся. И снова надо будет начинать всё сначала, – сказал Николай неуверенно.
– Я, отец, уже решил. Я уже взял расчёт. Уезжаю сегодня вечером.
– Так быстро?! – воскликнул Николай. 
– Не хочу здесь оставаться и дня.
– А как же мать?
Николай хотел ещё спросить: «И как же я?», – но не посмел.
– Я её уже поцеловал. Она всё поняла без объяснений. Хотя главного она, безусловно, не знает.

35
Первые дни после этих бурных событий Николай жил в состоянии стресса. Ночью  боялся выйти на улицу. Даже завёл ведро, чтобы ходить на него по нужде. Даже днём  вздрагивал от каждого шороха. Ему во всём чудилось дуло пистолета. Ни о деньгах, ни о товаре он даже не вспоминал. Он неустанно придумывал алиби.
 Николай не поленился провести своего рода следственный эксперимент. Он поставил в самой высокой точке Длинного Поля автомобиль, и с места, где повязали Влада, провёл за ним наблюдение. Результаты оказались неутешительными – знакомый автомобиль был узнаваем. «Куда меня только несло? Лучше бы уж стоял на месте», – корил он себя.
Через год Николай проверил свои тайники. Всё лежало в целости и сохранности. «Если бы Маша была не такая корова, – подумал он, – можно бы было ей обо всём признаться и смотаться в неизвестном направлении. Но от неё, кроме глупого совета: «Пойти и немедленно  сдаться», нечего ожидать. Может, предложить Люське…». Николай долго взвешивал вариант с Люськой, но так на него и не решился. Не последнюю роль сыграла боязнь оторваться от дома.
Вскоре подал весточку Влад. Её принёс его освободившийся сокамерник. От него Николай узнал, что Владу пребывать в тех местах осталось всего два года. А, главное, Влад напоминал, что он ни о чём не забыл. Николай вновь впал в панику. Ему стало по-настоящему страшно. Ложась спать, он стал неизменно ставить у изголовья топор. Ночью всё время чудилось, что кто-то лезет в окно. В конце концов, он не выдержал и приступил к укреплению жилища, особенно спальни. На окна установил решётки. Сделал дубовые, плотно прикрывающиеся ставни. На входе в спальню установил массивные двойные  двери. На каждую поставил замки с суперсекретами.
– Николай, ты сошёл с ума, – сказала Маша. – Стыдно людям в глаза смотреть.
– Это ещё почему? – поинтересовался Николай.
– Потому что дом наш зовут Брестской крепостью, – сказала Маша грустно. – Коля, если виноват в чём-то сильно, повинись искренне. Глядишь, простят. А за замком не спрячешься.
«Перед кем повиниться? Перед Владом? – размышлял Николай, – тогда уж точно пули не миновать. Нет, Владу я скажу, если придёт: «Не виноват я, друг мой, ни в чём. Да, пересекал границу возле Сухой Балки. Спешил к тебе. Видел ты меня на дороге? Ну и что? Я-то был возле Балки, а пограничники на Ключе». Поразмыслив, что оправдание получается логичным, Николай приободрился и сказал жене:
– Мне не в чём каяться. Я ни перед кем,  ни в чём не виноват.
В последнее время на душе у него было серо и тоскливо. Иногда казалось, что в собственном доме хуже, чем в тюрьме. После отъезда Саши ушёл из дому и старший сын Пётр. Он перебрался жить к какой-то девице, даже не сочтя нужным представить её родителям. Маша по этому поводу нервничала и обижалась на сына. Николай же вошёл в его положение. Их хутор Овражки отстоял от места работы сына за десять километров. Добираться приходилось на «попутках» и нередко – пешком. Правда, у Петра вскоре появился автомобиль, потом второй, но зимой всё одно хлопотно.
– Нашёл бабу рядом с работой? Молодец. Не то что я – промаялся полжизни в дороге, – одобрил Николай поступок сына.
От Саши было несколько писем. В них он сообщал, что устроился на завод. Работой доволен. «Ну, и слава Богу, – решил Николай. – Пусть поживёт при социализме. Я при нём, считай, жизнь отстоял и ничего, кроме тромбофлебита, не выстоял. Жизнь, конечно, была спокойной. Хлеба и одежонки на всех хватало. Я, видит Бог, старался. Зарабатывал вдвое больше других, а результат?»
Вскоре, после отъезда Саши Николай остался без работы. Топливный кризис на Украине прошёл. Цены на бензин сравнялись с российскими.
– Коля, ты бы на работу устроился, – предложила Маша.
–Куда? – воскликнул Николай. – В колхозе её даже для молодёжи нет. И в ближайшей округе тоже. Ты думаешь, отчего на хуторе воровство? От безработицы.
– Да, к нам в школу бабушка одна приходила. Говорила, что даже в голодовку такого не было, – согласилась Маша.
– Ну, вот видишь.
– Коля, иди к нам сторожем. Зину сейчас директором назначили. Я её попрошу, чтобы тебя взяла. Она согласится. Соседка всё же.
– Пусть она Мишку своего туда устроит, – вспылил Николай.
– У Мишки есть работа. И зарплата неплохая. Но её задерживают. А у сторожа хоть невысокая ставка, зато вовремя, – парировала Маша.
Николай кипел от негодования, но молчал.
– Коля, и для пенсии надо стаж зарабатывать. Да и хлеб за что-то покупать надо, – продолжала уговаривать Маша.
Николай продолжал молчать.
– Ну, так что, поговорить с Зиной?
– Отстань ты со своей школой! – заорал Николай. – Я на бензине заработал столько, сколько у Мишки в колхозных мастерских за двадцать лет не выгорит.
Николай на бензине заработал около десяти тысяч долларов. Именно в этой валюте с ним рассчитывались за некогда дефицитное топливо. Поскольку ни на хуторе, ни в ближайшей округе обменных пунктов не было, то его доллары лежали нетронутыми. Хлеб они покупали за Машину зарплату и за те крохи, что он иногда выручал по весне за ранние овощи из теплицы. Настоящую сумму полученных «зелёных» Николай утаил. С юношеской привычкой – всю зарплату отдавать жене – он расстался после первой близости с Люськой. 
– Съезжу на Украину, доллары поменяю, – заявил он как-то Маше.
– Коля, если тратить не добавляя, на долго не хватит, – возразила Маша, – а потом, что ты выменяешь? Фантики! На кой они нам?!
В это время на территории Украины в обиходе была переходная валюта – карбованцы. Её курс стремительно падал, а цены на товары соответственно росли, что на языке политиков и финансистов называлось галопирующей инфляцией. Банковский печатный станок выстреливал купюры всё большего номинала. Были бумажки достоинством в несколько сотен тысяч карбованцев. Хотя достоинства у них никакого не было, поскольку купить за такую сумму можно было разве что пару бутылок водки.
Но Николай уже принял решение. Он поставил целью проверить Владовы «штуки». «Вдруг фальшивые. А я извожусь зазря», – подумал он. В райцентре менять не хотелось – боялся, чтобы знакомые не увидели. «Зачем светиться», – подумал он.  Но главная причина в выборе обменного пункта была та, о которой он сам себе боялся признаться. Ему захотелось побыть с Люськой хотя бы пару часов.

36
Поездку Николай решил начать с украинской территории, чтобы не терпеть унижений  двойного таможенного и пограничного контроля. До станции отправления около десяти километров. Это более чем на треть дальше, чем до его станции.
Поезд отправлялся рано утром, поэтому из дому пришлось выйти задолго до рассвета. Дорога была Николаю мало знакома. Пока дошёл,  не чувствовал ног. На перроне было малолюдно. В здании станции вообще, ни души. Николай подошёл к окошку кассы, справился о стоимости билета.
– Можно, я заплачу российскими рублями? – спросил он кассиршу, женщину его возраста.
– Конечно, нет, – ответила та недружелюбно.
– Что же мне делать? – спросил  Николай встревожено. – Ведь у меня нет ваших денег. Я житель России.
– Надо было подумать об этом заблаговременно, – посоветовала кассирша, даже не взглянув в его сторону.
– Но я слышал, что рубль на Украине берут с удовольствием, – сказал Николай с известной долей робости.
– С удовольствием берут доллар. В России, между прочим, тоже, – заметила ехидно кассирша. – Так что ничем Вам помочь не могу.
– Пожалуйста, выручите меня. Мне надо обязательно уехать к больной сестре, – взмолился Николай.
– Послушайте, Вы как маленький ребёнок. Не мешайте работать, – отрезала кассирша.
Николай достал из кармана стодолларовую купюру и протянул в окошко.
– Дайте за эти деньги, – попросил он.
При виде долларов, лицо кассирши мгновенно переменилось. На нём появилась извиняющая улыбка.
– Вы знаете, – залепетала она, – я не имею права принимать другую валюту, кроме государственной. Но Вы подойдите к кондуктору. Он Вас устроит и за российские рубли. Она ещё раз заискивающе улыбнулась.
«Если эта старая ведьма так обожает доллары, то что говорить о молодёжи?» – подумал Николай удручённо.
С кондуктором договорились, что называется, с полуслова.
– Это – нарушение, – изрёк тот, слегка шепелявя, из-за чего его «ш» походило на «щ»,– но за двойную цену можно рискнуть.
Прибыв на место, Николай сразу же направился в обменный пункт. Когда подал кассирше купюру, им овладело чрезвычайное волнение. «Если фальшивая, позвонит в милицию. Что я скажу?» – подумал он с ужасом. Но тут же успокоил себя: «Скажу, что такими деньгами   рассчитались на базаре за ранние овощи».
Однако волнения его были напрасны. Кассирша проверила деньги на контрольном аппарате и быстро дала взамен карбованцы по курсу. Их, за эту зелёную бумажку, оказалось так много, что Николай растерялся. «Куда же я их дену? У меня и карманов столько нет, – соображал он, вертя в руках перевязанные банковской бумагой пачки денег.
– Можно мне половину выдать российскими? – попросил он.
Кассирша быстро выполнила и эту банковскую операцию. Объём денежной массы заметно уменьшился. Рассовав пачки по карманам, Николай удовлетворённый вышел на улицу.
С вокзала к рынку пошёл пешком, изумляясь переменам, произошедшим в городе. Поражало воображение количество нищих и бродяг, вереницы киосков, стоящих   по обеим сторонам  тротуаров, и магазины с иностранными вывесками. Но больше всего удивляло количество пивных точек, в которых среди бела дня толкалось столько трудоспособного люда. «Если в чём преуспели реформы, так это – в продаже спиртного», – подумал Николай. Всю жизнь он прожил, окружённый антиалкогольными законами и постановлениями. И вдруг – пей, хоть залейся.
«Что ж, возьму и я пару бутылок. Не с пустыми же руками в гости идти!» – решил он. От разнообразия этикеток рябило в глазах. Удивляли неслыханные ранее названия водок: «Кремлёвская», «Три медведя» … и ещё какие–то «царские», «гусарские». Поражала ёмкость бутылок: три четверти литра, литр, полтора… Николай долго раздумывал: «Что взять?» Наконец, решил остановиться на «Кремлёвской». «Название говорит само за себя», – решил он. Поразмыслив: «Сколько взять?», – остановился на двух «Кремлёвских» по три четверти. «Может, отец её будет дома», – подумал он.
Люськи дома не оказалось. Николай позвонил несколько раз, но никто на его звонок не вышел. Когда он уже собрался уходить, приотворилась дверь соседней квартиры.
– Вам кого? – послышалось оттуда.
Николай подошёл поближе. В дверном проёме, ограниченном длиной дверной цепочки, показалось лицо пожилой женщины.
– Я хотел видеть Люсю, – произнёс Николай, заметно волнуясь.
– А Вы  кто ей будете? – поинтересовалась женщина.
Николай замялся на мгновенье, не зная, что ответить.
– Да так, знакомый. Когда-то вместе работали, – вымолвил он наконец.
– Да-да, я Вас припоминаю. Вы раньше бывали у неё, – сказала женщина.
Николай обрадовался, что его узнали.
– Где же Люся? – спросил он.
Женщина долго смотрела на него, похоже, принимала решение, что ему говорить, чего нет. После продолжительной паузы сказала:
– Она уехала в Одессу. К жениху.
Сообщение обескуражило Николая. Однако виду, что расстроился, он не подал.
– Она собирается замуж? За кого? – спросил он наконец.
– За военного. Она была в командировке. Вот и познакомилась с ним в поезде. Он вдовец. Человек с виду порядочный.
– Вы его видели?
– Нет. Но Люся рассказывала. Главное, что он ей замуж предложил. А то другие знаете как? Удовольствие справят и в сторону.
– И она согласилась? – спросил Николай подавленно.
– На что согласилась? – спросила Люськина соседка, выражая полное удивление заданному вопросу.
– Замуж.
–А почему бы и нет? – изумилась  женщина, – она ещё молода. Ещё детишек ему нарожает.
– Да, конечно, – сказал Николай растерянно. – Вы, извините, я, пожалуй, пойду.
– Ей что-нибудь передать? – спросила женщина.
– Нет, ничего, – ответил Николай и поспешно вышел на улицу.
«Куда себя деть до поезда?» – размышлял он. – И зачем я только столько водки набрал? Выкинуть её, что ли, в мусорную урну? Или приехать домой и напиться?
Отягчённый невесёлыми мыслями, Николай присел на лавочку, даже не смахнув с неё слежавшийся снег. Он сидел неподвижно около получаса, пока, наконец, почувствовал, что порядочно продрог. Тогда он поднялся и медленно поплёлся к троллейбусной остановке. Пройдя около полусотни метров, он вдруг круто развернулся и побежал назад, к Люськиному дому.
Взбежав на нужный этаж, едва отдышавшись, нажал на кнопку звонка.
Сердце выпрыгивало из груди. И не столько от быстрого бега, сколько от волнения. В голове вертелась мысль: «Вдруг её нет дома. Вдруг ушла. А мне надо обязательно сказать…». Но за дверью послышались шаги и уже знакомый голос:
– Кто там?
– Откройте! Я хочу Вас спросить…
Звякнули запоры. В проёме двери показалось удивлённое лицо.
– Я хотел Вас попросить.., – начал Николай.
– О чём? – поинтересовалась женщина.
– Когда Люся вернётся?
– Сказала, что через неделю.
– Передайте ей, что приезжал Николай. И что я буду у неё ровно через неделю.
Николаю показалось, что женщина улыбнулась.
– Хорошо, передам, – пообещала она.
– Спасибо! И до свиданья.
Поблагодарив её, Николай медленно пошёл вниз по лестнице.
– Вот так и бывает: то никому не нужна, то вдруг всем сразу, – услышал он вослед то ли насмешливый, то ли сердитый голос.

37
Дома Николая встретила встревоженная Маша.
– Коля, с мамой плохо, – сказала она, едва Николай переступил порог.
– С какой мамой? – не понял он.
– С моей, – ответила Маша обиженно, – сестра телеграмму прислала. Вот, читай.
Маша протянула небольшую полоску бумаги. «Приезжайте. Мама тяжело больна. Света», – прочитал Николай текст телеграммы.
– Коля, надо ехать. Я уже собралась, – произнесла Маша сквозь слёзы.
– Конечно, езжай, – сказал Николай.
– А ты?!
– Как же мы вдвоём? Хозяйство на кого оставим?! – возразил Николай.
– Какое же у нас хозяйство?! – воскликнула Маша. – Одни куры.
– И собака, – уточнил Николай.
Так получилось, что на тот момент у них из живности оставались только куры да огромный пёс сторожевой породы по кличке Волк. Поросёнка неделю тому назад закололи. Корову сбыли ещё по осени, что-то у неё с выменем не заладилось. Решили купить по весне тёлочку.
– И что, ты со мной не поедешь? – произнесла Маша с явным упрёком, – хотя бы на сына  посмотрел.
– Маша, ты же знаешь, что Волк к себе никого не подпустит. Что же ему с голоду помирать, – начал Николай оправдываться. – Я к сыну потом сам съезжу.
–Завёл ты, Коля, Волка и сам волком стал, – сказала Маша обиженно.
Сторожевого пса Николай завёл сразу, как только получил весть от Влада. «Нужен надёжный защитник, – размышлял он, – и кличка у него должна быть соответствующей».
Николай проводил Машу на станцию и сразу же вернулся домой, поскольку до прихода поезда оставалось ещё более двух часов.
– Иди домой, – сказала Маша, – вещей у меня немного. Сяду сама.
 Вернувшись домой, Николай лёг на диван, не раздеваясь, и стал подбивать итоги минувших суток. «Деньги настоящие – это главное», – подумал он удовлетворённо, – Люська тоже никуда не денется. Особенно если намекну, что иду к ней не с пустыми руками. Маша вернётся, побуду с ней пару суток, а потом дам ей пять штук отступных. Скажу, что на бензине заработал, иначе дура не возьмёт. И Сашке надо пять штук дать – тот тоже бревно неотёсанное. Пусть Маша катит к Сашке в Белоруссию. Купят там жильё. Петрухе можно ничего  не давать, своих девать некуда. Но, чтобы не обижался, тоже пять штук отвалю». Он, вдруг вспомнил о Владе. «Легко я распоряжаюсь его деньгами, а ведь через год он может быть здесь», – подумал Николай с неприязнью. «Нет, надо спешить, иначе будет поздно, – решил он. За размышлениям  не заметил как уснул. Разбудил его стук щеколд входной двери. «Маша вернулась! – удивился и даже испугался Николай. – С чего бы это?» Дверь отворилась. К величайшему его изумлению  на пороге появился Влад.
Увидев нежданного гостя, Николай подхватился с кровати.
– Привет, дядя Коля, – поздоровался Влад, но руки не подал.
– Привет, – ответил Николай несколько нараспев, похоже, от неожиданности, – откуда ты? Каким ветром?
– Ветром свободы, дядя Коля. Оттуда, куда ты меня упрятал, – ответил Влад грозно.
От этих слов у Николая затряслись поджилки. «Вот оно, началось, – подумал он, – интересно, как же он прошёл возле собаки и та даже не подала голос? Может, убил? Есть ли у него пистолет?» Мысли, словно шары в лототроне, натыкались одна на другую, мешая сформировать руководство к действию. Стучали зубы.  Неожиданно пришло некоторое  успокоение: «Пока всех денег не отдам, не убьёт. Надо тянуть. Надо что-то придумать». Николай смерил Влада взглядом. Вид его был очень болезненным. «Просто чахоточный. И почему он  не сдох там, на нарах», – подумал он злобно о своём благодетеле.
– Я тебя, Влад, никуда не прятал. Это ты напраслину на меня гонишь, – сказал Николай, неожиданно для себя спокойно и уверенно.
– Дядя Коля, я всё знаю, – возразил Влад, – мне Серёжа, пограничник, сказал, что ты указал на меня. Если бы не он, да не твой Сашка, мне бы оттуда долго не выйти.
Николая вновь охватил страх. Страх и злоба на сына. «Он же знал, что Сергей на Влада работает, почему не предупредил?» – изумился Николай поведению Саши. Теперь все оправдания Николая рушились. Надеяться можно было только на чудо.
– Дядя Коля, у тебя водка есть? – спросил Влад неожиданно.
– Есть, – ответил Николай, втайне радуясь этой просьбе. Каждая минута оттяжки разговора для него была дорога.
– Налей, – попросил Влад.
Николай достал из сумки «Кремлёвскую». «Что, если врезать изо всей силы бутылкой по голове?» – мелькнула шальная мысль. Но как бы опережая его действия, Влад сказал:
– Дядя Коля, второй раз сделать глупость я тебе не позволю. Водку на стол! – Николай дрожащими руками поставил бутылку, куда ему указал Влад.
– Чего ты такой зелёный, дядя Коля? – спросил Влад. – Не бойся, я тебя не трону. Пока.
Николай поставил на стол стаканы, порезал хлеб и сало. Подал две большие луковицы.
– Есть борщ, – предложил Николай, – но его надо подогреть на электроплитке. Если подождёшь, я сделаю.
– Не надо, – остановил Влад его гостеприимство. Он налил в стаканы граммов по сто пятьдесят, поставил бутылку на стол и задумался.
– Где твоя семья, дядя Коля? – спросил он через некоторое время.
Николай стал соображать, что сказать.
– Где-то жена задержалась, скоро придёт, – соврал он.
– Значит, надо спешить, – сказал Влад.
Николай насторожился.
– Дядя Коля, принеси порцию марафету и двадцать пять штук. Только быстро, – скомандовал Влад.
Николай метнулся выполнять приказание. «Интересно, есть ли у него оружие? – размышлял он. – Физической силы у него сейчас едва хватает на то, чтобы ноги таскать. Но командует, как мальчишкой. Значит, есть на то основание. С собакой справился без звука». Выйдя во двор, Николай взглянул на Волка. Тот на удивление никак не отреагировал на появление хозяина.
– Волк! – окликнул Николай свою надежду на безопасность. Тот жалобно заскулил, как щенок, но с места не сдвинулся.
«С Владом шутки плохи, на силу  мало надежды», – решил Николай. Он, не мешкая, полез в тайники, достал всё необходимое и принёс в дом. Влад взял деньги, небрежно рассовал их по карманам. Затем распечатал пакетик с белым порошком и положил перед собой.
– Употреблять это, а тем более распространять, – Влад кивнул на порошок, – есть большой грех. Я каюсь перед Богом и прошу у него прощения.
Он взглянул на Николая. Тот стоял поодаль, не двигаясь.
– Дядя Коля, ты осознаёшь себя грешником? – спросил Влад и посмотрел на Николая испепеляющим взглядом.
– Все грешники, – ответил Николай уклончиво.
– Правильно, все. Но тяжесть грехов у каждого разная. У меня большая, не спорю.  У тебя же, – Влад задержал взгляд на Николае, – непосильная. Тебе не тяжело носить свой грех?
– Разве люди вправе оценивать свои грехи? – произнёс Николай несмело.
– Оценивать не вправе, – согласился Влад, – но быть порядочными – вполне.
Николай кивнул в знак согласия головой.
– Смотрю на тебя, дядя Коля, и вижу: «Алчный ты. Ошибся я в тебе».
Николай промолчал, опасаясь прогневить гостя.
– В Библии, дядя Коля, есть такая заповедь: «Преумножай не то, что на земле, а то, что на небе». Слышал такое?
Николай сделал еле заметное движение плечом, означающее неосведомлённость в затронутом вопросе.
– И ещё… Святое писание учит: «Не рой другому яму –  сам в неё угодишь».
Николай стоял не шевелясь.
– Я, дядя Коля, не жадный. Вот эти двадцать пять штук, – Влад похлопал себя по карманам, – истрачу на своё здоровье. Уж очень сильно оно у меня подорвано. А остальные полсотни отдам на благотворительные нужды.
Влад взял со стола порошок и высыпал себе в рот.
– Дай воды, быстро, – потребовал он.
Николай, не мешкая, подал полную кружку. Влад сделал три-четыре глотка и застыл в неподвижной позе. Николай стоял и наблюдал за ним. Лицо Влада побагровело, глаза выпучились. Николаю стало страшно только от одного его вида. Неожиданно Влад швырнул кружку с водой на пол, схватил нож и в одно мгновенье очутился возле Николая. Левой рукой он взял Николая за волосы, а правой приставил нож к горлу.
– Исповедуйся, – потребовал он.
– Влад, прости. Бес попутал. Жизнь не заладилась. Думал деньгами поправлю. Меня все эти годы совесть мучила, но что я мог сделать? Прости. Позволь вину искупить, – взмолился Николай.
Влад вдруг весь обмяк. Пот градом лился по его лицу. Он швырнул на стол нож.
– Я сейчас ухожу. Приду по весне. Подлечусь и приду. К тому времени найду применение деньгам. И подумаю о твоём прощении.
Он, шатаясь, вышел на улицу. Николай стоял не двигаясь. Когда за Владом скрипнула калитка, Николай выглянул в окно. Нежданный гость, не спеша, удалялся от дома. Тогда Николай выскочил во двор и в щель в заборе начал наблюдать за Владом. Когда тот пропал из виду, направился  в дом, но затем остановился – решил отпустить Волка.
– Побегай, проветрись, – сказал Николай, выпихивая пса на улицу.
Постоял, прислушался. Тишина. Тогда он, крадучись, обошёл вокруг дома. Закрыл все ставни и запер их на тайные задвижки. Осмотрелся кругом и пошёл в дом, закрывая за собой многочисленные запоры. При закрытых ставнях в помещении была кромешная тьма. Николай зажёг свет и облегчённо вздохнул. «Кажется, на этот раз пронесло, – подумал он. – Время отпущено  до весны. Надо торопиться».
Присел к столу. «Надо снять нервное напряжение», – решил он и выпил одну рюмку. «Не подсыпал ли он мне чего-нибудь, как Волку, – подумал Николай испуганно». Он посидел некоторое время, прислушиваясь к работе внутренних органов. Но по телу распространялось приятное тепло. Тогда Николай, чтобы не рисковать,  откупорил вторую бутылку и налил полный стакан. Выпил. Настроение заметно поднялось. Лишь чувствовалась невероятная усталость. «Хорошо то, что хорошо кончается», – сказал Николай и усмехнулся. – Надо подогреть борщ и покушать горячего».
Николай включил электроплитку, поставил сверху кастрюлю с борщом, который вчера сварила Маша. Подошёл к столу, налил ещё сто пятьдесят. «Может, достаточно? – подумал он. Но возбуждённое состояние требовало каких-то действий. Опасность миновала, но шоковое состояние не проходило. Николай залпом выпил.
– Дерьмо эта «Кремлёвская», вряд ли такую правители пьют, – выругался он, и, едва держа равновесие, пошёл пробовать борщ.
Вдруг ему почудился то ли стук, то ли шорох за ставнями. «Может, ветер по крыше ветвями прошуршал? Или Влад вернулся», – пронеслось у него в голове. Николай прислушался. Стояла тишина. Но чувство страха не проходило. Тогда он тихо прошёл в спальню, где были укреплённые двери, и заперся на замок с повышенной секретностью. «Посплю, – решил он, – если этот чахоточник вернулся, он вскоре проявит себя. Если нет, истоплю печь и вновь лягу спать. Надо отоспаться и принять решение, куда девать деньги».
Николай положил ключ на стоящий рядом с кроватью стульчик и лёг не раздеваясь. Вдруг послышался щелчок и погас свет. Николай вновь съёжился от ударившего, словно плётка, страха. Вскоре он сообразил, что «отстрелила» автоматическая пробка. «Чёрт, не выключил электроплитку, – обругал себя Николай, – борщ, понятно, залил спираль до такой степени, что не очистишь. Хорошо, что пробки – автомат».
Николай полежал не шевелясь, возможно, даже задремал. Потом поднялся, чтобы восстановить в доме электричество. То ли от выпитого, то ли от невероятного нервного напряжения он споткнулся о стул и упал ничком  на пол. Ему показалось, что ключ скользнул у него  по руке. Николай злобно выругался и на ощупь двинулся к двери, где был выключатель. Долго не мог найти дверную коробку, затем столь же долго искал на стене выключатель. Когда нашёл, бесполезно пощёлкал им и опять выругал себя за забывчивость. Обратный путь к кровати был не таким уж простым, как это могло показаться в самом начале.
Николай никогда не думал, что настолько сложно ориентироваться в темноте, даже в комнате, которую знаешь, как свои пять пальцев. Он постоянно терял ориентировку и натыкался на стоящие в комнате предметы. Когда больно ударился   лбом об угол шкафа, вновь выругал себя за то, что напился, затем встал на колени и, словно ребёнок, не умеющий ходить, двинулся прокладывать путь к кровати.
Наконец, это ему удалось. Пальцами он определил, где передняя, где задняя решётки кровати. Постояв на коленях, представил, где лежал и куда мог упасть ключ. Вытянутой рукой  нащупал стул. Осторожно, буквально миллиметр за миллиметром начал ощупывать пол вокруг него. Ключ не находился. Николай начал злиться, но это ещё больше усугубляло дело. «Надо полежать и успокоиться», – решил он и вскоре, сам того не желая, уснул.
Проснулся Николай по малой нужде. Поднялся и сразу же приступил к поиску ключа. Но тщетно. В мочевом пузыре начались острые рези.  Тогда он вынужден был отправить её там, где стоял. Когда дело завершилось, понял, что всё вылилось на постель. Этот факт на некоторое время поверг его в уныние. «Что, если я не найду ключ, а Маша вернётся лишь через десять дней?» – мелькнула ужасная мысль. Мозг начал лихорадочно искать варианты спасения. «Соседи?! Если бы пришли соседи», – подумал он с надеждой. Однако, немного поразмыслив, пришёл к выводу: «Нет, не придут. Да, они здороваются, перебрасываются словами. Но плуг пропахал по взаимным отношениям глубокую борозду. К тому же, похоже, Мишка не выдержал и спросил Зину о случае в школе. А та  осветила события по-своему. Оно и понятно – согласовать ложь не удосужилась».  К тому же, Николай не желал, чтобы помощь пришла от соседей – выглядеть беспомощным перед Мишкой, а тем более  перед Зиной не хотелось.
Немного повременив, Николай вновь принялся искать ключ. «Не может быть, чтобы не нашёлся, – убеждал он себя. – Если всё прощупаю без суеты, за час найду».
Однако время шло, но поиски положительных результатов не давали. Николая начала одолевать большая нужда. «Нет, надо терпеть. Что же я – совсем животное?» – убеждал он себя. Однако, вскоре он осознал, что управлять естественными надобностями не под силу и человеку. Николай начал лихорадочно искать угол комнаты, проклиная себя за плотные ставни, не пропускающие и лучика света. Не сориентировавшись,  оправился там, где нужда проявила полную власть. Это его уже вовсе начало раздражать. Но отчаяния не было. Ситуация безвыходной не казалась.
Получив естественное облегчение, Николай собрал волю в кулак и принялся к новым поискам. Они, однако, не отличались разнообразием, а сводились к повторению движений рук, скользящих по поверхности пола. Неожиданно он нащупал широкую щель в полу. Сердце бешено забилось от страшного предчувствия. «Ключ в подполье», – мелькнула ужасная догадка, повергшая его в панику.
«Почему я не уехал с Машей? – подумал Николай с отчаянием. Теперь  все его надежда возлагалась только на соседей. «Если обратят внимание, что не топится печь, то могут прийти поинтересоваться, что случилось?» – подумал он с надеждой и даже поклялся, что попросит у Мишки извинения и даже искупления вины. Николай стал гадать: «Придёт Мишка или нет, если догадается о моём заточении?» Вначале подумал с надеждой: «Придёт, конечно. Что же он зверь или дикарь?» А затем вновь впал в отчаяние: «Догадается ли? А если даже догадается, Волк к дому не пустит. Зачем только я его отвязал».
Вскоре Николай почувствовал слабость. Нестерпимо мучила жажда. Если бы ему сказали: «Отдай тысячу баксов за стакан воды», отдал бы, не задумываясь. Пожалуй, отдал бы и за глоток. Кружилась голова. Начались приступы рвоты. Он хотел лечь на живот, но не было сил. Слизь, извергаемая желудком, растекалась по щекам, текла по горлу. Поднять голову не было сил. «Пить, пить», – стонал он. Попытался кричать, но звуки застревали в горле. Он в который раз потерял сознание. Очнувшись, начинал соображать: день сейчас или ночь, и какие сутки он в заточении.
 Однажды он собрал в себе силы, встал на колени и начал молиться: «Господи, прости мою душу грешную. Избавь от лукавого. Это он толкнул меня на предательство Влада. Я каюсь, Господи».
Вдруг ему представилось, что в шкафу, в его пиджаке, лежит запасной ключ. Николай немедленно бросил молитву. Где взялись силы! Он быстро поднялся и, словно танк, двинулся к намеченной цели. «Надо спешить, – повторял он, – пока Маша не вернулась немедленно определить деньги». Он нащупал дверь шкафа, открыл её. Чтобы не ошибиться, решил проверять карманы во всех пиджаках и платьях. Ключа не было. Но не было и пиджака. Надежда угасла, когда Николай вспомнил, что Маша вывесила часть одежды в веранде, чтобы проветрить от моли. От нагромождения нелепых случайностей он опустился на пол и заплакал. Вскоре он обессилел и потерял сознание.

38
Когда Маша вернулась, она сразу почувствовала неладное. Немедленно побежала к соседям. Мишка долго не соглашался идти. Но, глядя на Машино растерянное лицо, пошёл на уступки. Маша не знала, где запасные ключи, поэтому предложила взломать дверь. Мишка наотрез отказался.
Вызвали милицию и скорую. Перед присутствующими предстала ужасная картина. Все увидели лежащего на полу без признаков жизни, измазанного собственными испражнениями и блевотой мужчину.
Врач нащупал пульс. Николая немедленно увезли в районную больницу. Три недели он лежал под капельницей, пребывая между жизнью и смертью. Все эти дни Маша дежурила возле мужа. Когда дело пошло на поправку, она стала проведывать его один раз в неделю.
Наступила весна. Она, как всегда, принесла с собой кучу  хлопот. На Машины плечи легли все работы по посадке огорода. Николай искренне беспокоился, сможет ли жена сама управиться с этой нелёгкой задачей. Но его не оставляло и другое беспокойство. Сверлила и не давала покоя мысль: «Появится или нет Влад?» Каждый раз он неизменно спрашивал Машу:
– Ко мне никто не приходил?
– Нет, – отвечала Маша и тут же умоляла:
– Коля, с прошлым надо порвать. Давай поживём спокойно. Как все люди.
Влад появился неожиданно. Однажды, лишь только Николай попрощался с Машей и поднялся в свою палату, его позвала сестра.
– Вас ждёт в вестибюле какой-то мужчина, – сообщила она.
«Кто же это может быть?» – подумал Николай. О Владе он в тот момент  не вспомнил, но смутное предчувствие опасности овладело им. Он вышел в коридор.
Влад сидел на скамейке. Он был в чёрных очках, дорогом красивом костюме.
– Дядя Коля, – воскликнул он, увидев Николая, – заждался. Вижу по глазам – соскучился. Что же это ты болеть надумал? У нас ещё столько с тобой работы.
Николай промолчал. Лишь заискивающе улыбнулся.
Влад подал руку. Поздоровался.
– Идём, дядя Коля, поговорим, – предложил он и кивком головы указал на дверь.
– Здесь поговорим, – Николай указал на скамейку, предлагая сесть.
– У нас интимный разговор, поэтому найдём для него более подходящее место, – сказал Влад и взял Николая под руку.
Они вышли на улицу. У крыльца стояла новая шикарная иномарка. Влад подвёл Николая к машине, открыл дверь и усадил на переднее сиденье. Не мешкая ни мгновенья, Влад сел за руль и уже через минуту они были за воротами больницы. У Николая пот градом катился по лбу. Было ощущение, что он летит в пропасть и не за что ухватиться, чтобы предотвратить это стремительное падение.
– Куда ты меня везёшь? – выдавил, наконец, из себя Николай.
– Дядя Коля, ты разве не узнаёшь дорогу? – спросил Влад и бросил насмешливый взгляд на незадачливого джентльмена удачи. – Проведаешь родной хутор. Ты разве не соскучился за ним?
Николай понял, что с деньгами придётся расстаться. А, может, и с жизнью.
Влад подрулил к самой калитке. Он быстро вышел из машины и помог  выбраться Николаю. Со стороны можно было подумать, что водитель любезно ухаживает за шефом.
Влад завёл Николая во двор. Волк совершенно никак не отреагировал на появление хозяина, а при виде Влада метнулся в будку.  Просто не верилось, что сторожевой пёс так может себя вести. Поведение Волка вовсе парализовало волю Николая.
– Истосковался по родной хате, дядя Коля? – спросил Влад насмешливо.
– Да, – ответил Николай угрюмо.
– Дядя Коля, показывай поле чудес. Только быстро. У меня нет времени, – скомандовал Влад.
Николай завёл Влада под навес, где были сложены дрова. 
– Под ними, – указал он пальцем на большую кучу, – но у меня не хватит сил до них добраться.
– Погоди, – попросил Влад и вышел за калитку. Через минуту он вернулся в наброшенном на плечи тонком ситцевом халате.
– Где? – спросил Влад строго. По ноткам в голосе Николай понял, что тянуть время опасно.
Влад бесцеремонно выбрасывал дрова из-под навеса, освобождая тайник. Когда добрался до земли, Николай подал ему лопату.
Влад откопал кастрюлю и лишь взглянул на деньги, спросил холодно:
– Где остальные?
– В сарае.
– Веди.
– Ключ у Маши, – заметил Николай робко.
– Дядя Коля, я же сказал, что тороплюсь. В другой раз я бы послушал твои басни, – резко оборвал его Влад. – Ключ под камнем? Говори, под каким?
– Может, под доской на крыльце, – предположил Николай.
– Неси, – потребовал Влад.
Николай принёс. Через десять минут Влад уже держал в руках остальную часть денег. По его лицу было видно, что он проведенной операцией доволен.
– Скажи, дядя Коля, спасибо за то, что снял такой груз с твоих плеч.
Влад внимательно посмотрел на Николая и сказал:
– Не слышу благодарности. Чего молчишь?
– Спасибо, – ответил Николай грустно.
– Ты осознал, дядя Коля, что у Всевышнего надо просить не денег, а  хлеба? – спросил Влад. Его голос не выражал иронии, скорее в нём звучали нотки откровения.
– И воды, – ответил Николай, а сам подумал: «Была бы у меня в заточении вода, я бы тебя, козла, сейчас не слушал».
– Открывай дом, – потребовал Влад.
«Застрелить хочет, – мелькнуло в голове Николая. – В дом ведёт, чтобы соседи выстрела не слышали».
– Уезжай, Влад. Я дома останусь, – попросил Николай жалобно.
– А халат больничный кто сдаст? У здравоохранения каждая копейка на счету.
«Интересно, что он хочет?! – размышлял Николай, –  скорее бы возвращалась Маша. При ней он не посмеет убить».
– Ты ещё товар не взял, – напомнил Николай.
– Товар выбросишь. Не хочу больше грех на душу брать, – сказал Влад.
«О грехе опять заговорил, – подумал Николай раздражённо.—Зачем в дом ведёт?»
 Он достал ключ из потайного места, которое тоже было под крыльцом. Это был  стержень, на одном конце с ручкой,  на втором – поворачивающейся на оси пластинкой. Она и отпирала зубчатую задвижку. «Секрет» ключа был в длине пластинки. Такими изделиями производства местных кузниц пользовался весь хутор со дня его основания.
– Лучше бы ты, дядя Коля, в своей спальне задвижку поставил, – заметил Влад.
– Лучше бы, – согласился Николай, – но что теперь об этом?!
Когда вошли в дом, Влад прошёлся по комнатам, зашёл в спальню – место недавнего заточения своего строптивого подопечного, покачал головой. Николай вошёл следом. Несмотря на то, что в комнате уже был наведен идеальный порядок, от всей её обстановки веяло неуютом.
Николай повёл глазами, осматривая всё вокруг. На столе, как и раньше, стояла шкатулка, в которой Маша хранила пуговицы. А сверху на ней лежал ключ. Тот самый злополучный, предательски ускользнувший, ключ. Очевидно, когда Маша делала уборку, нашла его без труда. Какая-то невидимая сила сжала сердце Николая до такой степени, что он почувствовал, что начал задыхаться.
– Отчего ты так побледнел, дядя Коля? – услышал он ватный, как будто из-под воды, голос Влада. Николай медленно опустился на стул. Кружилась голова. Подташнивало.
Влад плеснул ему в лицо холодной воды. Спустя несколько минут Николай пришёл в себя.
– Плохо мне стало, – начал он оправдываться.
– Это, дядя  Коля, от восторга за содеянное. Это быстро пройдёт. Не можешь же ты от стыда получить разрыв сердца? – насмехался Влад.
– Нелепость вышла – едри её в душу, – Николай  выругался от переполнявшей его злости и сплюнул. В эти минуты он, похоже, забыл о грозном патроне, а думал только о своей оплошности.
Возвратились в переднюю. Влад подошёл к столу, за которым они несколько месяцев назад начали роковое для Николая застолье.
Влад достал пачку денег, отсчитал десять сотенных бумажек и бросил  на стол.
– Это, дядя Коля, твоей жене на расходы. Ты же, признайся, заныкал те, что за бензин выручил?
– Сколько их было?! Все уже давно истратили, – возразил Николай, – безработица ведь. Теплица дохлым делом оказалась.
– Сам ты, дядя Коля, дохлым оказался, – сказал Влад и скомандовал:
– Поехали!
На душе у Николая было скверно. Он всю дорогу или молчал, или нехотя отвечал на  вопросы.
– Тяжело на душе? –  спросил Влад.
– Тяжело, – вздохнул Николай.
– Тебе, дядя Коля, надо исповедаться. Но таинство это должно быть обоюдно бескорыстным. Можно было бы передо мной. Но я тороплюсь. Поп тебя бесплатно  слушать не станет. А вот если бы случайный собеседник!  Его не заменит ни  один психолог. Исповедь перед незнакомцем – настоящий бальзам на душу.
Влад проводил Николая до палаты. Пожал руку и ушёл.
Когда Маша, возвратившись из больницы,  увидела разбросанные по двору дрова, а потом ещё и деньги на столе, она несказанно растерялась. Ей сразу пришли на память неоднократно повторяемый мужем вопрос: «Ко мне никто не приходил?» Теперь сомнений не оставалось – кто-то приходил. Но как этот кто-то вошёл в дом? И зачем он оставил такую огромную сумму денег? Это было для Маши загадкой.
Теперь ей было страшно оставаться в доме одной. Она поняла, что не успокоится, пока не поговорит с мужем и не услышит от него объяснений случившемуся. Она поспешно заперла дом и пошла по хутору в надежде найти какую-нибудь «попутку» до райцентра. Так она нашла автора этого повествования.

39
О финале этой истории я узнал всё от той же тётки моего приятеля – бабы Насти.
– Как поживают Маша с Николаем? – спросил я бабу Настю, когда мы с приятелем ещё раз навестили Овражки.
– Вы, знаете, нет Николая, – ответила она по заговорщицки тихо.
– Что такое? – удивился я.
– Бес его, прости Господи, знает, – начала объяснять баба Настя, – врачи сказали, что тромб какой-то оторвался и попал в сердце. А люди разное говорят.
– Что же люди говорят? – поинтересовался я.
– Одни считают, что Николай был в банде. Что-то не поделили. Вот свои и укокошили. Другие – что он был шпионом американским.
Я усмехнулся от чьего-то невероятного предположения.
– Напрасно не верите, – поспешила развеять мои сомнения баба Настя. –  Он-то ведь на секретном заводе работал, поди знай. И соседи видели: возле дома стояла иностранная машина.
– Маша теперь сама живёт? – поинтересовался я.
– Маша уехала к сыну в Белоруссию, – поведала баба Настя. – Меня попросила за могилой ухаживать. Родных-то у неё теперь тут нет. Сын – Петруха – не появляется, Маша – сестра –  тоже глаз не кажет.
– Понятно, – ответил я грустно.
– Но Вы знаете, – баба Настя сделала паузу, давая понять, что сейчас она скажет что-то очень важное. – На могилу с Украины приезжает какая-то женщина. Такая крупная, рыжая. Два раза её видела. Цветы живые положила. Ни с кем ни слова. Кто такая, поди знай.