Наверное, не стал бы я писать эти заметки, если бы не укоры друзей: «Как же так?! В такой поездке побывал, и ни строчки о ней…»
- Ну не получается у меня описывать, - отбрыкивался я. – Я и о своём родном городе даже пары слов не написал. И потому что не умею, и потому что другие о нём столько и так написали, что у меня и рука не поднимается. А тут такие города, от одних названий которых у меня дух захватывает. Да и видел я их мельком, проездом или на бегу.
А сам вспомнил, что как-то говорил, что, если человек не может интересно и нескучно поделиться своими впечатлениями, то и ездить ему незачем. А если не умеешь и всё же прокатился, то сиди и помалкивай, а не кичись и не вставляй с важным видом, где ни попадя, к месту и не к месту, что везде-то ты побывал и всё-то ты видел. Это я насчёт других умничал. Которые, кстати, к пишущим себя не причисляли и творений своих на люди не выставляли, как некоторые. Так что, какой с них спрос, разве, что за бахвальство, а вот последним стоило бы устыдиться и попытаться, хотя бы несколько страничек…. Застыдился и попытался. В виде отчёта о собственных впечатлениях. Без претензий и умствований. Кратко. Для своих.
Поездка моя была стремительной. А в середине её был Париж.
Тот самый, великий и изысканный, до нереальности далёкий. Но и знакомый, благодаря картинам, песням и фильмам. По улицам, площадям и набережным которого не раз прохаживался и пробегал вместе с героями прочитанных книг. Хотел сказать, что всегда мечтал в нём побывать (а кто не мечтал?), но подумал, что не очень-то в это верил, а потому и мечтал не особо.
Я разволновался уже с момента пересечения границы Франции, ведь передо мной замелькали надписи на языке, который я изучал и в школе, и в институте, и на двухгодичных курсах. А, увидев на указателе «Париж», я просто впился взглядом в окно автобуса, пытаясь впитать в себя всё, мимо чего мы проезжали: и улицы, и здания, и прохожих (это же были парижане).
Наверное, своим особым отношением к этому городу я во многом был обязан импрессионистам, и, зная, что буду в Париже, решил обязательно попасть в музей д;Орси, где их картинам отведён целый этаж.
Свободного времени у нас практически не было: одна экскурсия сменяла другую. Я даже думал не пойти в Лувр, но ведь так хотелось увидеть Венеру Милосскую, и Рафаэля (увы, его картины уехали на какую-то выставку), и, конечно, Джоконду. Не разочаровался. На настоящей картине её улыбка ещё более загадочна и притягательна. Никак не мог оторваться.
После Лувра я опять заколебался: идти ли со всеми в Нотр Дам или отправиться самому к любимым художникам. Но как можно было не увидеть этот великий собор?! И потом я, как всегда, боялся что-то пропустить: а вдруг гид проведёт нас по какой-то необыкновенной улочке, которую я больше никогда не увижу, или что-нибудь эдакое расскажет…. И я последовал за группой. И смотрел, и слушал, и восторгался, и фотографировал, конечно. А по дороге ещё и пялился на прохожих, выискивая настоящих француженок, которых представлял по книгам и песням шансонье, и которыми любовался в фильмах.
Когда мы покинули Нотр Дам, экскурсовод сказала, что у нас есть два часа времени, и она поведёт нас в тот самый Латинский квартал (без описания которого, наверное, не обошёлся ни один, и не только, французский писатель), на улочках которого полным полно самых разных ресторанчиков и бистро, где можно заказать всё, что голодной душе угодно: от немудрёной пиццы до трюфелей и лангустов, от куриных ножек до тех самых лягушачьих лапок, о которых все спрашивали.
Как мне захотелось усесться за столик, подозвать официантку, поздороваться и попросить меню («мадмуазель, сильвупле ля карт»). Не спеша прочитать его от начала до конца, (готовясь к поездке, я повторял французский). Выбрать что-нибудь эдакое. То, что ели литературные герои. Конечно, сразу вспомнился луковый суп, устрицы и паштеты, всевозможные сыры, а ещё седло молодого барашка. Ну, и, конечно, я бы заказал Бордо и рокфор.
А после еды я бы ещё посидел за столиком (на улице, конечно), потягивая из рюмки кальвадос, и во все глаза наблюдал бы за жизнью парижской улицы и её прохожими. Украдкой поглядывал бы на сидящих за соседними столиками парижанок и парижан, вслушивался в их речь, пытаясь улавливать знакомые слова. И думал бы о том, что, может быть, именно на этом самом месте когда-то сидели и выпивали Жан Габен или Хемингуэй, Пикассо и Модильяни, Сент-Экзюпери или герои Мопассана, Стендаля, А.Моруа….. И, наверное, у меня в ушах звучала бы музыка оркестра Поля Мориа или песни Азнавура и Дассена….
Но я…. рванул в сторону музея. А за мной, к моему счастью (о том, что это было, ну, если не счастье, то большое везение, я узнал потом) - женщина из нашей группы, тоже мечтавшая увидеть картины импрессионистов.
Нам повезло: очередь в музей была небольшой. Купив билеты, (хоть дело это было нехитрым, но мне было приятно, что девушка-кассир меня сразу поняла, улыбнулась, да ещё и пожелала: «Бон шанс!»), и оставив верхнюю одежду в гардеробе, мы устремились на пятый этаж. Именно там располагались картины, ради которых мы отказались не только от еды, но и от удовольствия посидеть за столиком парижского кафе.
Но что это? Мы увидели огромное кафе, все столики которого были заняты людьми. Они, не спеша ели, пили вино и пиво.
«Что за люди? – недовольно подумал я на бегу, – пришли в музей, и вместо того, чтобы лишнее время побыть у великих картин сидят себе и жуют».
Потом-то понял, что зря я….
Через полтора часа наполненные светом, красотой и вдохновением картин Моне и Сислея, Мане и Ренуара, Писарро, Дега и других (увы, не увидев ни Ван Гога, ни Гогена, ни других постимпрессионистов), мы уже почти бежали мимо их залов, ведь нас ждала экскурсия на знаменитый парижский холм.
Спустившись вниз мы, к своему ужасу, увидели совершенно невероятную очередь в гардероб, которую можно было назвать «Прощай, Монмартр!».
Я не умею «лезть без очереди», но ради своей спутницы всё-таки поплёлся к гардеробу, уныло постоял там, так и не сделав попытки, зато понял, что стоять придётся очень долго. Обслуживали очередь трое: пожилой выдавал одежду одному человеку и надолго исчезал. Другой, среднего возраста всё время размахивал руками и что-то говорил и говорил, но при этом ничего не делал. Третий, молодой парень, который принимал у нас одежду, куда-то запропастился.
«Что делать?» - думал я. И как всегда, в сложной ситуации в мою голову лезли идиотские мысли.
«Вот сейчас стану перед очередью и заканючу: «Месье э мадам, экутэ муа сильвуплэ…». (Дамы и господа, послушайте меня, пожалуйста). Я стал переводить про себя слова, которые всё равно не стал бы говорить. О том, что мы всего на полтора дня приехали в Париж. Что через полчаса у нас экскурсия на Монмартр, куда нам очень хочется. Что группа не будет ждать, если мы опоздаем, а сами мы туда дорогу не найдём, и т.д…. Короче, сжальтесь….
Я даже заулыбался, представив себе, как буду выглядеть со стороны. Вернувшись в конец очереди с жалкой улыбкой, я развёл руками и сразу увидел во взгляде женщины разочарование мной. Я знал, что нехорошо лезть без очереди, но и понимал, что ради чего-то или кого-то, тем более очаровательной женщины, нужно всё-таки уметь перепрыгивать через себя, через «неудобно» и «не могу». Хотя, как знать до чего можно дойти с такими мыслями….
Она взяла у меня номерки и через три минуты, мы, смущённые, но счастливые, пробирались к выходу. Я в который раз убедился, что без женщин в этой жизни – никак, мне, во всяком случае, точно.
У нас было ещё целых полчаса. Мы, почти не торопясь, прошлись по набережной, останавливаясь у лавок антикваров, в одной из которых купили замечательные репродукции с видами Парижа. Через мост Карусель перешли Сену и оказались в саду Тюильри. Что-то в этом месте было необыкновенное. И в скульптурах, и в цвете гравия (близкий к бежевому) и травы на лужайках (она и правда была зеленее), и в этих уютных скамеечках вокруг фонтана. Так хорошо вдруг стало, Даже показалось, что сердце забилось чуточку сильнее. Правда, длилось это совсем недолго.
Налюбовавшись триумфальной аркой Карусель, я стал с тоской смотреть в сторону другой, более величественной, к которой вели Елисейские поля, по которым мы вчера проезжали на автобусе. И я понял, что мне уже не пройтись по ним и не покрутиться по площади Звёзды, на которой стояла та арка, которую вблизи я видел только из окна автобуса, увековечившая имена великих французских генералов и их победы. А ещё я поглядывал в сторону Вандомской площади, которая была где-то совсем недалеко. Я вычитал о ней в путеводителе только этой ночью и, оказалось, что, вчера гуляя по улицам вокруг Гранд Опера (вместо экскурсии в музей парфюмерии), я находился совсем рядом от неё, но так и не вышел к ней…
Не вышел, не увидел, не рассмотрел, не успел… сплошные «не» и ощущение неудовлетворённости, а то и досады. Стараясь отогнать грустные мысли, стал перечислять в голове, что увидели вчера. Эйфелева башня. Впечатлила так, что я откликнулся своим восторженнным «Абалдеть!». Можно к ней по разному относиться, но она уже стала символом, да и ей всё равно, как к ней относятся. В который раз от гида услышал рассказ о Мопассане, который терпеть её не мог. На вопрос, почему, он, если башня ему так не нравится, обедает в её ресторане, писатель ответил, что это единственное место в Париже, откуда её не видно.
Около неё было невероятное столпотворение туристов, все старались запечатлеться на её фоне, тут же чернокожие ребята продавали башенки-сувениры самых разных размеров. Я сразу купил несколько штук золотистого цвета, недоумевая, зачем делать их такими, если она другого цвета. А когда увидел, что у этого же продавца есть другие, тут же обменял.
Потом-то после экскурсии на кораблике по Сене (постараюсь дальше, хоть немного рассказать о ней), когда уже стемнело, мы снова оказались у Эйфелевой башни, и я увидел её освещённой (опять прозвучало моё «Абалдеть!», ещё более восторженное), до меня дошло, почему золотистых продавалось больше. Я подумал, что обязательно докуплю именно таких. Надеялся, что ещё успею. И не успел. К стыду своему, из-за спешки я и с другими сувенирами пролетел. (Не откладывайте в таких поездках ничего на «потом», не будет его).
К счастью я купил у африканцев же пару женских платков с изображением Эйфелевой башни и магическим словом «Paris». Радость, правда, немного поблекла, когда уже дома жена мне со смехом показала бирочку на платке с надписью «made in…».
Думаю, догадались, что в кавычках - совсем не France….
Время истекало, я уже видел нашу группу, и мы заторопились к ней. Кого-то ещё не было, и я стал смотреть по сторонам, пытаясь впитать в себя эту красоту, которая одарила меня радостью, а может и счастьем, пусть и сиюминутным, но неподдельным.
- А что вы ели? – услышал я вопрос, который был задан моей сегодняшней спутнице.
И вспомнил, что вообще-то мы с ней не ели с восьми утра. А гостиничный завтрак у французов, в отличие от голландцев и поляков, был очень скромным. Булочки, круассаны, джемчики, йогуртики. Называю так потому, что всё это было в крохотных упаковках. Ну нет у французов привычки много есть по утрам. Вообще-то у меня тоже нет такой привычки, но, если честно признаться, то в этой поездке я ел по утрам, и много ел, и в Амстердаме, и в Кракове. И потому, что знал, что времени на еду не будет, ну и, чего скрывать, от жадности - потому что много вкусностей было.
Увидев невдалеке киоск со съестным, я поспешил к нему. Купив два немаленьких бутерброда (не забыл я и про свою благодетельницу), я машинально откусил от багета. И тут я понял по скорости и мощности работы челюстей (даже язык пострадал), что моя приземлённая часть основательно проголодалась, другой-то, находящейся во власти окружающей красоты и огорчения от недоувиденного, было не до еды….
Я вдруг вспомнил тех людей, которых увидел в кафе музея д;Орси. До меня дошло, что они (во всяком случае, большинство из них), пройдя несколько залов или этажей, в отличие от меня, не бежали, как угорелые, а спокойненько отправлялись в кафе. А после неспешного и наверняка вкусного обеда продолжали наслаждаться искусством.
И я подумал, ну почему у меня, как и многих моих соотечественников, вся жизнь на бегу. Почему даже на отдыхе я всегда тороплюсь, ем и то на ходу.
Мы уже направлялись к метро….
Продолжение, надеюсь, будет.