Это был самый обыкновенный, ничем не примечательный ленинградский дом. Дом, каких тысячи и тысячи в нашем городе: четыре этажа, парадный подъезд, арка во двор-колодец, в полутьму которого смотрят подслеповатые окна. Во дворе, где когда-то, в послевоенное время стояли дровяные сараи, теперь все заасфальтировано, ни газона, ни кустика. Даже машины там не стояли, ибо в те, шестидесятые, мало было еще машин в нашем городе.
Мы жили в коммунальной квартире на четвертом этаже одного из флигелей этого дома, выходящего фасадом на Большой Казачий, а тогда – переулок Ильича: рядом был дом, где раньше находилась квартира-музей великого большевистского вождя. Теперь об этом музее мало кто помнит, и если и знают об этом переулке, то только по Казачьим баням. Дом был выкрашен в когда-то веселенькую, а ныне поблекшую желтую краску. У арки стояли тогда еще две гранитные тумбы, – интересно, где они теперь?
Квартира наша располагалась в правой части заднего флигеля этого дома. Была она трехкомнатной и когда-то принадлежала одним хозяевам, а точнее, семье моего прадеда. Об этой семье я знала очень мало, слышала лишь от мамы, что прадед был очень набожным человеком, и одна из комнат – самая маленькая, темная, окошко которой упиралось в стену соседнего дома, – была превращена в домашнюю часовню-молельню (много лет спустя, в мои студенческие годы, я жила именно в этой комнате).
Мой дед, которого я совсем не знала, так как он умер от голода в блокаду, вскоре после Гражданской войны женился на моей бабушке, озорной смешливой медсестре. Бабушка, хоть и происходила из старинной петербургской семьи, была, что называется, «комсомолка двадцатых годов», атеистка, поэтому в богомольной семье мужа ее невзлюбили сразу. Так как старики вскоре умерли, и осталась с ними жить только сестра деда, моя двоюродная бабка, старая дева, то квартиру перепланировали, молодым выделили две комнаты, изолированные от третьей золовкиной, маленьким коридорчиком.
Шли годы. Бабушка родила дочь, мою мать, которая вскоре выросла и, выйдя замуж за бравого кудрявого курсанта Военно-медицинской академии, тоже родила дочерей.
Детство мое и юность прошли в этом доме, в этой квартире. Как сейчас помню ее: две небольшие смежные комнаты, крашеный деревянный пол, круглая печка – одна на две комнаты. Маленькая комнатка совсем темная, поэтому в ней постоянно горит свет. Немудрящая мебель – круглый стол, кушетка, буфет. Большая комната попросторней, в ней – бабусина кровать с кружевным подзором, громадный платяной шкаф красного дерева (который в свое время сделал своими руками другой мой прадед, столяр-краснодеревщик), круглый стол и мой секретер, - он встал на место кровати моих родителей, которые волею судьбы (мой отец был военный врач) уехали из Ленинграда. Еще маленький столик у окна, такой хлипкий, ненадежный, и этажерка с книгами в углу. Вот и все. Ничего лишнего. Обстановка вполне аскетическая. В полумраке маленькой комнатки слышу звуки ленинградского радио, голос диктора, передающего объявления, кажется таким родным.
Я пишу эти строки и как будто вновь погружаюсь в атмосферу давно забытого детства и юности, обоняю эти запахи, слышу эти звуки… Магия прошлого окутывает меня, возвращает в этот дом.
С тех пор пронеслось много лет. Многое переменилось в жизни, много событий произошло. Я выросла, окончила школу и институт. Потом пришла первая любовь, бурная, всепоглощающая; я вышла замуж (по иронии судьбы мой первый муж был офицером, как и мой отец, хотя я так его любила, что мне было все равно, кем он был, хоть бы и маляр или дворник), родила двоих сыновей. И все эти события моей жизни были связаны с этой квартирой.
Я много поездила по стране и с родителями, и с мужем, повидала другие города и жила подолгу в других квартирах. Но почему же так часто в снах я вижу нашу старую квартиру на переулке Ильича? Мне кажется, в ней есть что-то особенное, хотя ее давным-давно вообще не существует. Наш флигель снесли много лет назад и построили на его месте трансформаторную будку.
Да и что особенного было в этой квартире? Какие магические силы заставляют меня снова и снова посещать ее в сновидениях? Часто я вижу в ней своих близких и родных, бабусю, родителей, мужа, детей. Иногда какие-то жизненно важные вопросы решаются именно тогда, когда я во сне посещаю эту квартиру. В чем дело? Жизнь идет своим чередом, со своими взлетами и падениями, любовью и ненавистью, страстями, удачами, бедами, работой. С тех пор я часто меняла место жительства, но часть меня как будто и не покидала этот дом, эту квартиру.
Сейчас я живу совсем недалеко от моего старого дома, и иногда ноги сами несут меня в наш старый двор,
хоть я и не могу увидеть уже наших окон – ведь вместо нашего флигеля сейчас стоит прозаическая трансформаторная будка.
Однажды перед Рождеством, ясным январским днем, я шла по Большому Казачьему переулку и, как всегда, оказываясь в этих краях, решила зайти в наш старый двор. Стояла необычайная тишина. В морозном воздухе искрились мелкие хрусталики-снежинки, неяркий солнечный луч будто заблудился в колодце нашего двора, отражаясь от окон, играя на выкрашенных (как и прежде)
желтой краской стенах дома. Я стояла, как зачарованная.
Вдруг произошло что-то неуловимое, какой-то сдвиг, какое-то трепетное дрожание воздуха. Я вздрогнула и оглянулась. Все вокруг, на первый взгляд, было по-прежнему. Но…Что это? Я явственно услышала звуки патефона, блатной мужской голос пел «Цыпленок жареный, цыпленок пареный пошел по Невскому гулять…».
Но ведь эту пластинку с утра и до позднего вечера крутил наш сосед, тогда, в моем детстве.
Я вновь оглянулась вокруг и поразилась происходящим переменам: постепенно растворилась и исчезла в воздухе автостоянка, которая была организована на месте снесенного правого флигеля, одна за другой стали исчезать машины, пропала и стеклянная будка вместе с милиционером; наконец, растаяла, как дым, трансформаторная будка и… О чудо! Передо мною, как будто фотография в проявителе, начал появляться Дом.
Я подошла к нашему подъезду, – он по- прежнему существует реально, так же, как и лестница, – ведь снесен был только наш, правый флигель, а левый остался на месте. Поднимаюсь наверх по родной до боли лестнице ступени стоптаны, в том числе и моими ногами, чугунные перила отполированы множеством рук, - может, они еще помнят прикосновения и моих ладоней. Раньше на каждой площадке было по две двери, теперь же квартиры остались только слева, а стена справа гладкая.
Но что это? Справа, именно из-за этой гладкой стены, я слышу голоса людей, доносятся приглушенные звуки музыки, пахнет жареным луком и кислыми щами. Я поднимаюсь на четвертый этаж, стою на нашей площадке – и вдруг на гладкой желтой стене вырисовывается дверь, дверь нашей квартиры! Справа, как и прежде, видна медная круглая ручка, за которую надо резко дернуть на себя, чтобы в квартире зазвенел колокольчик. Это еще мой прадедушка сделал своими руками такой звонок – над дверью, на медной консоли, висит бронзовый звонкий колокольчик, соединенный через блок тонким шнуром со стержнем, уходящим в отверстие в стене и
оканчивающимся круглой рукояткой.
Я дергаю за эту рукоятку, за дверью заливается колокольчик. Я слышу знакомые шаркающие шаги, бабуся моя, даже не спросив, как обычно: «Кто там?» - открывает мне дверь. Я совсем не удивляюсь этому, как будто так и должно быть – а ведь бабуся моя, единственный человек на свете, который меня по-настоящему любил, всей душой, давно умерла. Но открыла дверь мне именно она, не призрак, не привидение, а реальный живой человек. «Ну вот и ты наконец! Заходи, попьем чайку». Я вхожу в прихожую через узкий проем двойных дверей. Между дверями, внутренней и внешней, на полочках мирно стоят банки с вареньем, солеными грибами и квашеной капустой. Все, как и прежде.
Я узнаю знакомый, родной запах нашей старой квартиры, и это узнавание настолько остро, что спазмом перехватывает мне горло. Бабуся обнимает меня, целует в щеку, и по узкому коридорчику мы проходим в маленькую комнатку. Горит настольная лампа, на серебряном подносе стоит дымящийся чайник, а маленький, заварочный, заботливо укутан полотенцем. Бабуся всегда очень любила крепкий чай, пила его чуть ли не по десять раз в день, но
всегда заваривала свежий, в маленьком фарфоровом чайничке с синими горохами, которого почему-то называла
«Кузя».
Садимся за стол, бабуся разливает ароматный чай в чашки, и я сразу узнаю запах того чая, «со слоном». Бабуся берет кусок сахара-рафинада и маленькими щипчиками раскалывает его на несколько кусочков. Пила она чай всегда в прикуску и всегда из большого блюдца, по старинке.
Я настолько потрясена происходящим, что не могу выговорить и слова. Наконец, только после нескольких глотков почти обжигающего напитка, я восклицаю: «Как же так? Как это мы находимся здесь, ведь этого дома давно нет?»
Я должна немедленно понять, в чем дело, мне необходимо, как воздух, решить эту загадку. Я выбегаю в прихожую, открываю двери, беру стоящую рядом старую, расшатанную табуретку и вставляю ее во входную дверь, так, чтобы она не могла захлопнуться. Сбегаю вниз по лестнице, выбегаю во двор. Вижу – нашего флигеля вроде бы и нет?..
И вдруг я начинаю медленно лететь, поднимаясь все выше и выше, вдоль вроде бы несуществующей стены, я ее не вижу, но знаю, что она есть. Я ее ощущаю. Поднявшись до нашего этажа, я отчетливо вижу окна, заглядываю в них, слышу музыку, разговоры соседей, вижу работающий телевизор, а на кухне – варящийся на медленном огне суп. Спускаюсь вниз, медленно, плавно, и вижу, что наш флигель стоит как ни в чем не бывало. Слышны звуки живого дома: наяривает «Цыпленок жареный…», смеются дети, ссорятся соседки по коммуналке.
Вдруг я замечаю милиционера возле подворотни, подхожу к нему и спрашиваю: «Вам не кажется, что что-то
не так с этим домом?» Он удивленно смотрит на меня: «С каким домом?» Оглядываюсь – ничего нет, только стоит, как
вкопанная, трансформаторная будка.
Ну и дела. И тут до меня доходит, что Дом действительно существует, но где-то там, в ином измерении, и будка ему не помеха, но видеть его и жить в нем могут лишь только его прежние жильцы, и те, кто умерли, и те, кто помнит этот дом, кто когда-то здесь любил и страдал, учился, рожал и растил детей, кто оставил здесь часть своей души. Вот почему я посещаю так часто этот дом по ночам, вот почему мне снится эта квартира. И это то место, где я, оказывается, владею антигравитацией, могу летать.
Этот Дом есть! И квартира эта существует! И я отныне могу приходить сюда не только во сне, но и наяву. Ведь иной раз бывает на сердце так тоскливо, так одиноко. Кажется, город большой, а пойти некуда. Но Достоевский заметил как-то: «Человеку всегда должно быть, куда идти…»
Вот и я смогу теперь приходить туда, где меня любят и ждут.
Вхожу вновь в наш подъезд, медленно поднимаюсь наверх по лестнице. Дверей справа по-прежнему нет. Но на четвертом этаже, на нашей площадке, - узкая щель в гладкой стене, и из нее торчит ножка табуретки. Я протискиваюсь в эту щель – и вновь оказываюсь в нашей старой квартире…
С тех пор я несколько раз посещала эту квартиру, разговаривала с родным и близким мне человеком, советовалась, плакала, как в детстве, на груди у бабуси, делилась радостями и горестями. Я научилась попадать в это иное измерение. Ведь я поняла – место, где мы оставили часть своей души, никогда не исчезнет, пока мы помним, любим и верим.