Аня висела в окне, и сам этот факт здорово забавлял ее, и хотелось, чтобы кто-нибудь обязательно увидел ее в этом окне. Лохматую, голую, бесстыжую. Жутко хоте-лось быть бесстыжей после сумасшедшей ночи, пронизанной насквозь разноцветными всполохами страсти и желаний, когда ты не знаешь в какой галактике сейчас находишься, а просто паришь в пространстве и времени бестелесно и бездумно.
Она висела в окне, распахнутом настежь, упираясь голой грудью в узкий подокон-ник, и ей хотелось кричать от бесшабашной радости и счастья. Она смотрела на умытую ночным летним дождем мостовую, где смешно кувыркались в лужах воробьи, а малень-кий пушистый котенок очень серьезно наблюдал за ними из-за угла соседнего дома, готовясь, может быть, к своей первой охоте. Котенок был огненно-рыжий, точно она сама, и поэтому она сразу почувствовала в нем родственную душу и озорно подмигнула ему.
Солнце еще не успело обжечь город и эту мостовую под окном, дышалось легко и радостно. А за ее спиной, разметавшись на белых простынях, изрядно измятых за ночь, спало ее счастье, такое безмятежное и волнующее сейчас, в эти утренние часы перед рассветом. И счастье это носило короткое имя «муж». Аня все время проговаривала это слово, ей хотелось, чтобы оно было длинным и протяжным, сладким на вкус, чтоб перекатывалось во рту, словно морской камушек; как же любила она в детстве эти цветные яркие конфетки. А слово обрывалось внезапно, и все время заканчивалось на эту дурацкую букву «ж». И Аня злилась, потому что не понимала, почему такое прекрасное и очень важное для нее понятие звучит не очень-то и красиво, а потом, спохватившись, находила этому оправдание. «Ж» - это ведь желанный, самый желанный человек в ее жизни.
И как так случилось, что он жил рядом с ней столько лет, а она разглядела его только сейчас. Или это он ее разглядел? Ну, да! У него же такие огромные темные глазищи. А еще они теплые. Такие теплые, что когда он смотрит на нее, кажется, будто солнечный лучик ласкает тебя после долгой зимы. Насмешливый, ироничный, смешно морщащий нос, когда задумывается. А это его задиристое: «Мы же почти что тезки: Анька – Алька! И она почему-то сразу ему поверила и влюбилась. По уши. По самую макушку.
Они и не встречались вовсе до свадьбы, а вот просто взялись вчера за руки и побежали под летним веселым дождем, куда глаза глядят, босые, счастливые. И хохотали как сумасшедшие, и носились друг за другом, шлепая босыми ногами по теплой влажной земле. А потом чумазые, мокрые, долго целовались в чьем-то парадном. До одури, до умопомрачения. А потом оказалось, что подъезд этот как раз напротив ЗАГСа.
А потом Алька, вдруг разом став серьезным, потянул ее за руку и потащил прямо в этот ЗАГС. И снова Аня подумала, что и слово ЗАГС ей не нравится, грубое оно какое-то, занозистое. И выговаривается с трудом. Но она и не думала сопротивляться, как-то уж очень уютно покоилась ее ладошка в его большой шероховатой ладони. А потом Алька как-то очень быстро уговорил смеющуюся симпатичную девушку, чтобы их расписали. Тотчас. Не медля ни секундочку. Он именно так ей и сказал: «Тотчас!» И она согласилась. И зачитала им какие-то ужасно умные, но скучные слова. Аня даже не пыталась вдуматься в их смысл. Она просто смотрела в его глазищи, в которых бесновались чертенята, держала его за руку и знала, что все правильно. Что именно так все и должно быть. Стре-мительно, безрассудно, радостно!
И вот сейчас, голая и совершенно пьяная от любви, она висит в этом окне и ей хочется кричать на весь мир, какая она счастливая! Но она не будет кричать, она боится разбудить это свое счастье. Пусть поспит еще немного. Потому что потом, чуть позже, они унесутся к таинственным звездам, мерцающим и манящим, и будут кружиться в космосе, словно эти звездочки, невесомые и прекрасные, у которых так много тайн, но которые они вдвоем обязательно когда-нибудь разгадают.