Для горожанина клевер – растение ничем не примечательное – ни запахом, ни красотой. Для крестьянина это важное кормовое растение; кроме того он улучшает почву. Но для меня, информационного беспризорника, клевер, как и каждое растение, – чудо. И как хорошо, что я успел познакомиться с ним и до городского жизненного пыта, и до школьного образования.
Единственная трава, которую я видел, как моя бабушка ее собирает, был клевер. По карйней мере, так мне запомнилось. Хотя благодаря этому принудительному воспоминанию я припомнил то, чего не вспоминал 65 лет: полку и ряд гвоздей в сенцах, на которых лежали и висели пучки разных трав, которыми тогда я не интересовался и названий которых не знал. Впрочем, вспоминая образы трав, одну я определенно узнаю: пустырник. Счтранно: полку – помню, гвозди в стене – помню, коноплянную бечеву, которой были связаны пучки трав, – помню, а сами травы – не помню! И как ни протираю тряпочкой память, ничего увидеть не удается! Наверное, все-таки потому, что ТОГДА не обращад внимания...
Да и с чего бы мне было обращать внимание на сухие веники, когда в то лето 1947 года мне должно было исполниться только шесть! А вот клевер запомнился. Причем благодаря всего лишь одному движению бабушки: она наклонилась и одним движением сорвала несколько веток с красными цветками и тройными листочками. «Пригодится», – сказала она и сунула букетик за нагрудную часть фартука.
А уже к этому событию приклеилось и все остальное: как шли с бабушкой в полдня (на обеденный подой коровы) за три километра от дома, как я уставал от хотьбы и все норовил присесть на землю, как бабушка терпела трату времени и упрашивала меня собрать силы и идти, идти. И было жарко, и хотелось пить. И в голове вертелись слова из сказки про Иванушку: «А солнце высоко, колодец далеко...»
С тех пор стала клеверная головка символом моей бабушки, которая была сама доброта. Когда-то была первая красавица в округе. Но после десяти родов, после коллективизации, войны и голода в пятьдесят лет осталась она без зубов и стала похожа на старушку. Звали мы, внуки, ее бабусей...
Прожил я с бабусей в деревне под Тулой три года, а потом (ко второму классу) перехал в подмосковный Пушкино. Это всего на 250 километров севернее, но природа оказалась совершенно другой. И не потому, что Подмосковье – это край хвойных лесов, а потому, что здесь не было видно лозин с непременными грачиными колониями.
Но более этого меня поразило другое: под Тулой клевер красный, а в Подмосковье белый. Уже после школы, когда я увлекся ботаникой, я узнал, что клевера в России 14 видов. Так что много лет я жил в убеждении, что белый клевер – просто недоразвитый красный.
...Летели годы. Бабушка умерла году в 1967-м. В 1982-м мы были вынуждены уехать из страны. Поселились в Париже. А по выходе на пенсию, в 2004-м, поселились в Ландах, между Бордо и Биаррицем. И вот здесь сквозь десятилетия долетели до меня вестоки из далекого прошлого: на купленной нами земле под застройку дома сами по себе выросли два ностальгических деревенских растения: клевер красный и горец птичий.
И хотя клевер является злостным и, я бы сказал, наглым сорняком, на нашем огромном газоне мы оставлем несколько куртинок красноголового клевера – в память о бабусе и о полочке с лекарственными травами. Скашиваем мы их, только когда растение отцветает полностью.