МАСЛО ДОЛЖНО БЫТЬ МАСЛЯНЫМ – ЧТО В ЭТОМ?
Директор пригласил из посёлка Эворон электросварщиков, которые должны были сварить котёл для обогрева коровника. Посмотрев работу сварщиков, и узнав стоимость работы, я сказал директору:
– Давай я с одним рабочим сварю тебе котёл высокой производительности. Сварю такой конструкции, какую в ваших краях ещё не знают. Стоить это будет в семь раз дешевле.
Директор промолчал, но вид у него был недовольный.
Однажды ночью из коровника увели упитанную молодую тёлку. Внимательно изучив следы и вспомнив все события за последний месяц, я сказал:
– Я знаю, кто увёл тёлку. Это сделали три человека. Двух из них я знаю в лицо.
Я больше ничего не сказал, но и этого оказалось достаточно для покушения на мою жизнь. Уголовное дело было закрыто не столько из-за недостаточности улик, сколько из-за того, чтоб не пострадали преступники.
Через две недели после этого происшествия меня с двумя рабочими директор послал в командировку в посёлок Эворон – надо было сделать сани для того, чтоб на них трактором перевезти из Эворона дом-вагончик. В Эвороне днём мы работали, а ночью должны были ночевать в гостинице. В гостинице двух рабочих поместили в одной комнате. Комната огромная, но почему-то в ней стояло только две койки. Меня отвели в дальний угол гостиницы в маленькую комнату с одной койкой. Рабочие пошли со мной – они что-то заподозрили. Заподозрили то, о чём догадался и я. Я догадался, зачем меня поселяют отдельно от рабочих и в одиночестве, но проявлять трусость и отступать не собирался. Рабочие громко выразили возмущение решением администратора и забрали меня с собой в свою комнату.
– Ну что ж, пусть будет так, как вы решили, но койку я вам не дам. Поэтому одному из вас придётся всё же поселиться в малой комнате, - сказала администратор.
– Этого не будет. Я лягу спать на полу рядом с койкой моего начальника, - сказал один из рабочих.
– Как хотите, - сказала администратор и ушла.
Я хотел лечь спать на полу, но рабочие не позволили мне этого сделать. Мы легли спать и потушили свет. Немного поговорив, мы замолчали, но слышно было по дыханию, что никто из нас не спит. Около часу ночи дверь в комнату отворилась, зажёгся свет, а в комнату вошли три человека. Это были похитители тёлки.
– Как вы здесь устроились? - спросил один из них.
– Хорошо, - ответил Гоголев, и взял в руки топор.
– Отлично устроились, - сказал второй рабочий, который с топором в руках уже успел переместиться к двери.
– Молодцы, отдыхайте. О своей безопасности сегодня можете не беспокоиться, - сказал, улыбнувшись, один из непрошеных посетителей, после чего троица удалилась.
К своему удивлению, после ухода непрошенных гостей я уснул быстро и спал крепко, до утра ни разу не проснувшись.
На второй день к вечеру мы закончили работу. Надо было возвращаться домой, но связи с Харпичаном почему-то не было. Мы не смогли сообщить в Харпичан о том, что работа окончена и нам нужен транспорт для возвращения. Пассажирский поезд будет почти через сутки, а иной возможности вернуться домой – нет. Я не захотел оставаться ещё на одну ночь в Эвороне, чувствуя, что эта ночь будет решающей. Я сказал рабочим, что уйду пешком в Харпичан.
– Отсюда до сельхоза двадцать семь километров. Пройти такое расстояние в валенках будет неимоверно трудно, а ночью температура воздуха опускается до пятидесяти градусов по Цельсию. Мы тебя не отпустим, - ответили мне рабочие.
– Ребята, вы оставайтесь здесь и спите спокойно, а я пойду. С вами же ничего не случится.
– Вероятно, твоё решение самое верное. Мы тоже пойдём с тобой, и не отговаривай нас. Узнав, что ты ушёл один, тебя догонят и убьют. Мы уходим втроём. На этом всё. Все разговоры на эту тему прекращаются, - решительно и безапелляционно заявил Гоголев.
Поужинав в столовой, мы сразу же отправились в дальний путь. Солнце уже садилось, поэтому мороз начал набирать силу, но ещё было тепло. В разговорах мы не заметили, как пролетели первых четыре часа. Нам было жарко. Руки потели, а брезентовые рукавицы от пота были мокрые. Первую усталость я почувствовал в одиннадцать часов ночи. Мы уже шли пять часов. За всё время мимо нас в нашем направлении проехали три автомашины, но, ни одна из них по нашей просьбе не остановилась. В этом краю, где человек является самым страшным и опасным животным, рассчитывать на помощь незнакомых людей не приходится. Все боятся людей, тем более, в пустынном месте тайги, и в ночное время.
Дышать было тяжело – от морозного воздуха слипались и смерзались ноздри. Сколько километров мы прошли? Много, но, сколько именно, можно только догадываться. Воздух не движется. Если бы в воздухе было какое-нибудь движение при столь низкой температуре, была бы беда. Иногда дорога проходит по пересечённой местности – тогда приходится подниматься вверх по склону, а затем опускаться вниз. Когда поднимаешься вверх, то чувствуешь, что воздух становится теплее, а идти становится трудно и жарко. Опускаясь вниз по склону, мы опускаемся в зону переохлаждённого воздуха. Я уже по своему опыту ощущений знал, что в низменных местах дороги температура воздуха была не выше минус 47 градусов по Цельсию. Мы довольно сильно устали. Если бы я шёл один, то не знаю, как бы я переносил тяжесть похода. В коллективе идти всё же легче и безопасней.
Среди деревьев в левую сторону от нашей дороги пошла просёлочная дорога. Я знаю, что если вовремя свернуть влево, то можно к сельхозу пойти напрямик, сократив путь километров на девять.
– Ребята, давайте пойдём напрямик, - предложил я.
– Никаких «напрямик». Мы будем идти дальней, но верной дорогой, - приказным тоном произнёс Гоголев.
Снова показалась просёлочная дорога, уходящая влево в тайгу, а параллельно ей в тайге видна полоса поваленного леса. Ширина полосы пятьдесят метров. Здесь летом прошёл бурелом. Впечатление такое, как будто по деревьям прокатился великан на гигантском дорожном катке, подмяв и утрамбовав под собой всю растительность. Ни одно существо, попав в такой бурелом, не сможет остаться в живых.
Боже мой! Сколько же нам предстоит ещё идти? Уже двенадцатый час ночи, а Харпичана всё ещё не видно. Мокрая от пота одежда давно обледенела. Валенки уже пудовые. Мороз потихоньку пробирается под одежду.
Показалась ещё одна просёлочная дорога, уходящая влево в тайгу. Я люблю ходить напрямик, особенно в незнакомой мне местности. Если бы я ушёл из Эворона один, то уже давно свернул бы с главной дороги влево – в сторону, ведущую к смерти, но не к сельхозу. Хорошо то, что ребята не отпустили меня одного в это безумное путешествие.
Наконец-то! Далеко впереди показались огни Харпичана. Мы идём, а Харпичан не становится ближе. Или мы не идём? Мы же передвигаем ноги, значит идём.
Нас догоняет грузовая автомашина. Машина возле нас остановилась. В кабине сидел солдат-водитель и офицер. Военные люди не побоялись подобрать на ночной таёжной дороге трёх человек – самых страшных на Земле хищников, и остановились без нашей на то просьбы. Офицер осмотрел нас и спросил:
– Не обморозились? Садитесь в кузов. До Харпичана осталось четыре километра. Замёрзнуть не успеете.
На машине мы ехали медленно, так как дорога была сильно ухабистой. Из Харпичана мы направились в сельхоз. Нам оставалось пройти ещё четыре километра. Всего ничего – четыре километра, но какими они были! Самым трудным, невероятно трудным оказался последний километр пути. Мою голову заполонил синий туман. Туман в моих мозгах развеялся только тогда, когда я пришёл домой. Когда я вошёл в дом, на лицах моих родственников я увидел удивление и огромный испуг.
– В чём дело? Почему вы испугались? - спросил я у них.
– Посмотри на себя в зеркало, - посоветовали мне.
Я подошёл к зеркалу. С зеркала на меня смотрело чудовище! На моём лице все мелкие и обычно незаметные волосинки и пушинки обросли толстым слоем инея. Иней полностью скрыл кожу лица. Моего лица не было видно вовсе. С зарослей инея на меня смотрели глаза чудовища! Было от чего испугаться.
– Ты не обморозился? - побеспокоились родственники.
Нет, у меня ни малейший участок кожи не был обморожен.
На второй день ни один житель сельхоза никому из нас не поверил, что мы пришли из Эворона пешком в валенках по лютому морозу. Странно, и даже очень странно. А странно вот почему:
В начале зимы на Эвуре работала бригада рыбаков-нанайцев. Они там жили в зимнике и заготавливали рыбу. Одному нанайцу нестерпимо захотелось выпить. Он взвалил себе на плечи мешок мороженой рыбы и отправился в Кондон. Ему надо было спуститься по реке Эвур к озеру Эворон, пройти по озеру, а затем по реке Девятке (нанайское название - ***нка) дойти до Кондона. Ему надо было пройти более тридцати километров. Нанаец дошёл до озера, на льду озера он снял валенки и отправился в дальнейший путь в носках. В Кондоне он выменял рыбу на водку, выпил одну бутылку водки и отправился с остальным грузом водки в обратный путь. На озере нанаец снова обул валенки и пришёл на Эвур целый и невредимый.
Рассказ об этом случае в Харпичане знают все, но никто не сомневается в том, что это так и было. Возможно, то была легенда, но легенде поверили, а нам – нет! Категорически – нет! Странные люди.
Старые нанайцы не умеют измерять расстояние в километрах, они говорят: «До озера расстояние – две трубки, а до Эвура – четыре трубки. Четыре трубки выкурил пока шёл – ты на Эвуре».
Места здешние мне понравились, а на культуру местного населения можно было не обращать внимания, поэтому я решил осесть здесь надолго. Жить в казённом доме я не желал, и поэтому решил построить себе дом с хозяйственными пристройками и со всеми необходимыми удобствами. Построить дом мне хотелось на берегу реки возле берёзовой рощи, но это уже территория заповедника. Я рассказал о своих замыслах директору сельхоза и показал ему чертёж строения с подсобными помещениями. Директор посмотрел чертёж и спросил:
– Ты что, немец?
Я улыбнулся, догадавшись, почему он так спроси.
– Я не немец, но хозяйство надо строить так, чтоб было удобно, чтоб можно было работать во дворе и не запачкать обувь, и чтоб можно было тратить как можно меньше энергии при работе по хозяйству.
– Место постройки частично затрагивает территорию заповедника, но ты напиши заявление в поселковый совет и предоставь чертёж. Я думаю, что тебе разрешат строиться в этом месте.
Мне разрешили строиться – я получил официальный документ. Вероятно, мне разрешили строиться в заповеднике только потому, что в этих краях нет ни одного частного домостроения, несмотря на то, что здесь нет никаких проблем со стройматериалами. Я мог быть первооткрывателем. Это могло заинтересовать и других жителей этого края. Начать строительство дома я собирался весной.
В декабре 1982 года директор ушёл в отпуск, предоставив мне в сельхозе полную свободу действий. Через две недели со дня ухода директора в отпуск к моему дому неожиданно для меня на двух «джипах» приехало крупное начальство из управления «Комсомольсклес». Я им показал коровник, свинарник и всё остальное хозяйство. Осмотрев хозяйство, начальники задали мне вопрос:
– Что вы планируете делать в дальнейшем?
Я начал рассказывать о планах, в которые ещё не посвящал даже директора:
– У нас огромные нерациональные трудозатраты, поэтому наше хозяйство планово-убыточное. Для того чтоб сделать наше хозяйство рентабельным, надо внести некоторые изменения в структуру хозяйства.
Первое, мы заготовляем на мари сено, грузим его на пенолист, а затем пенолист затаскиваем на баржу. По извилистому руслу реки мы катером баржу доставляем к сельхозу. Здесь нам приходится с баржи стаскивать пенолист и тащить его к коровникам. Это путь длинный, трудоёмкий и забирает много времени. Сенокос от коровников находится в пятистах метрах, а путь по извилистой реке растянут на километры. Между коровниками и сенокосом есть протока. Старое русло реки. В настоящее время протока промёрзла до дна. Можно прорубить во льду протоки колодцы до дна. В эти колодцы установить деревянные «быки» и забутить их камнями, а на «быках» соорудить мост. В таком случае отпадёт надобность в барже, потому что сухопутный путь от сенокоса до коровников через мост станет предельно прост. Я с рабочими такой мост построю за три недели. Деньги на это строительство выделять не надо. Нам нужно только ваше «добро».
Второе, каждое лето школьники из веток молодых деревьев вяжут веники, которые скармливаются зимой свиньям. За каждый веник мы платим школьникам по пятьдесят копеек. На левом берегу реки марь раскинулась на площади более шести тысяч гектаров. Летом марь высыхает. Сопка, у подножия которой расположен сельхоз, щебёночная, поэтому щебёнка у нас даровая. Я планирую летом на мари отсыпать щебёнкой площадки для ночного отдыха коровам и свиньям. Летом коров и свиней надо перевести на марь, на подножный корм. Так нам удастся сэкономить корма, которые нам пригодятся зимой.
Третье, до революции в этих местах жили хозяева. Они на южных склонах сопок выращивали пшеницу и овощи. Овощи в этих местах не плодоносят потому, что нет опылителей. Опылители есть, но не те, которые питаются нектаром. Надо по площади, на которой растут овощи, разбрасывать свежую рыбу. Рыба протухнет, а на её запах прилетят мухи. Вот вам и опылители! Так делали староверы и снимали ежегодно огромные урожаи овощей. Если мы применим такую технологию, тогда у нас будут свои овощи, а не привозные из далёких краёв. Овощи в большом количестве мы сможем поставлять в рабочие столовые, и в магазины. Мои расчёты показывают, что к осени следующего года наше хозяйство станет рентабельным, а в последующие годы хозяйство будет приносить прибыль в семьдесят тысяч рублей ежегодно. Я не открываю Америку, и ничего нового не придумал. Это опыт людских жизней. От вас требуется только согласие.
Начальство выслушало меня молча.
(Пенолист, – лист железа толщиной два-три миллиметра и размером 3х6 метров. Трелёвочный трактор тащит за собой этот лист от одной копны сена к другой копне, а рабочие на листе укладывают скирду. После того, как скирда будет полностью завершена, трактор притащит на листе скирду к месту, где она должна стоять. Здесь трелёвочный трактор своим щитом сталкивает скирду с пенолиста на землю).
После разговора со мною начальники уехали к дому, где жил директор, а вечером ко мне зашла моя сестра Валентина. Она работала в сельхозе зоотехником.
– Шефы заехали к директору и сказали ему, что нынешний зам. директора их не устраивает, - сказала мне сестра.
– Почему? - удивился я.
– Начальство приезжает в подсобное хозяйство отдохнуть и поохотиться, потому что местность у нас заповедная. Перед отъездом им устраивают банкет и выдают каждому по пачке денег, и кладут в багажники машин забитых свиней. В каждом подсобном хозяйстве их так встречают. С чем они уехали от тебя? С пустыми карманами и пустыми багажниками? Именно так, ибо ты не догадался о том, что надо хозяйничать так, как и директор наш, Иван Кузьмич. В нашем районе все подсобные хозяйства планово-убыточные. Только одно-единственное хозяйство на всю промышленную зону «Комсомольсклеса» рентабельное. Это хозяйство находится в Берёзовке, а сделано оно рентабельным специально, как образцово-показательное. В Берёзовке начальство не встречают с хлебом-солью и денежным подарком, потому что в рентабельном хозяйстве трудно списать деньги, выделенные на подарки начальству. Сделаешь ты здесь хозяйство рентабельным, значит, нельзя будет списывать деньги, а начальство не будет иметь личного дохода в виде банкетов и денежных подарков. Можешь представить себе, как ты «обрадовал» начальство своим планом экономического процветания подсобного хозяйства. В России за всю её историю ещё не было человека, который рвался бы к власти, исключительно беспокоясь за процветание страны и благосостояние народа. Ты прожил уже сорок два года и до сих пор не знаешь об этом?
Плановое хозяйствование в государстве, где люди не знают, что «масло должно быть масляным», а «экономика – экономной»? Абсурд! У советских экономистов рассуждения такие же, как и у осьминогов о космонавтике. Экономист рождается и воспитывается в семье хозяина, с раннего детства личным трудом и денежными доходами изучая экономику, и получая при этом оценки своих знаний мозолями на руках и денежными доходами. На государственных предприятиях, как в царской, так и в советской России, администраторы предприятий всегда противились введению передовых технологий по причине повышения плановых заданий. Сибирские регионы и иные «медвежьи углы» России позволяли промышленникам сбывать в этих краях продукцию морально устаревшую и без потери прибыли. В 1982 году в сельских хозяйствах Хабаровского края устанавливали навозные транспортёры, которые были демонтированы в 1962 году в украинских сельских хозяйствах. «Царствуй лёжа на боку», не задумываясь о том, куда катится страна и культура народа!
У меня была возможность знать содержание «закрытых писем» и тайных указаний Кремля, которые вызывали ужас у нормального человека. В 1977 году государственный долг составлял 75 миллиардов долларов, а осенью 1982 года этот долг превысил 110 миллиардов – коммунистический строй умирал, как нежизнеспособное общественное образование. История говорит о том, что человек был хищником и остался им, ибо существует неопровержимая закономерность: «любая, даже предельно человеконенавистническая диктаторская система будет длительно живучей, если экономика страны будет стабильно процветающей».
Ярким примером этому утверждению является история экономического процветания фашистской Германии, и её военные успехи.