Гаишник этот, самый факт его нахождения в этой деревне показался Рубанову странным. По дороге, ведущей из родного города в столицу, Рубанов проезжал дважды в день: утром на работу, вечером домой, и ни разу за пять лет почти ежедневных поездок в этой деревушке он не видел гаишников. Всей деревни от знака до знака – двести метров, Рубанов даже названия ее не помнил. А сегодня, в пятничный вечер, когда июньская жара гнала горожан из асфальтово-каменной духоты к рекам и озерам, к холодной водке под шашлык, к кострам и соловьям, гнала гораздо быстрее дозволенных шестидесяти километров в час, сегодня в этой деревушке стояли сине-белые «жигули» с мигалкой. Возле переминался с ноги на ногу инспектор ГАИ с радаром и жезлом, игнорируя плотный поток машин, движущихся из города навстречу Рубанову. Можно было подумать, что инспектор проиграл какой-то спор сослуживцам, и теперь таким жестоким образом отрабатывает свой проигрыш, или начальство решило наказать инспектора, и придумало для него эту ужасную кару. Однако, как только Рубановский «лексус» пересек, не сбавляя скорости, границу населенного пункта, неподвижная фигура инспектора пришла в движение. Быстро измерив скорость «лексуса» радаром, инспектор поднял полосатый жезл, приглашая Рубанова причалить к обочине. И еще одна странная мелочь: никто из встречного потока не моргнул Рубанову фарами, не предупредил о том, что впереди ГАИ. Впрочем, странности на этом не закончились.
Инспектор был чистенький какой-то, форма с иголочки, так ладно сидела на его крепкой фигуре, что казалось, была сшита на заказ хорошим портным. Ботинки сверкали, начищенные, будто и не простоял инспектор на пыльной обочине ни минуты. Представляясь по уставу, четко отдал честь, внятно назвался, фамилия Гавриилов (не Гаврилов, а именно Гавриилов, с ударением на второе «и»), званием лейтенант. Дал рассмотреть циферки на радаре, объяснил, где скорость, где время засечки, процитировал пункт правил дорожного движения, нарушенный Рубановым, принял и изучил рубановские документы. Все это Гавриилов проделал не спеша, и в словах, и в жестах его понимались несвойственные провинциальным дорожным мздоимцам сила и уверенность. Рубанов предположил, что гаишник этот не местный, наверняка из столицы за заработком залетел, уж больно чистенький, правильный слишком. Тем не менее, решил действовать давно опробованным и зарекомендовавшим себя способом:
- Командир, ты мне эту пургу про правила не гони, ладно? Мы ж взрослые люди, понимаем друг друга. Ты толком скажи, сколько? Циферку назови… Оштрафуем меня по всей строгости, да я поеду дальше.
- То, что вы, товарищ Рубанов, ехали со скоростью сто двадцать километров в час в зоне действия знака, ограничивающего скорость шестьюдесятью километрами в час, не есть суть вашего нарушения. – Инспектор, говорил медленно, тщательно выговаривая каждый звук, и тон его речи был вовсе без упрека или намека на мзду, наоборот, он говорил, как добрый учитель, взывающий к шаловливым, но любимым детям. Говоря, он открыто и смело глядел прямо в глаза Рубанову, по-доброму улыбался.
- Что значит «не суть», командир? Это что, столичный способ лохов на дороге трясти?
- Зачем же вы так, товарищ Рубанов? – Гавриилов укоризненно покачал головой. – А вот пойдемте ко мне в машину, я вам все объясню.
- Да ну, заканчивай, командир! Давай, говори сколько, и разъедемся ко взаимному удовольствию.
- Товарищ Рубанов! Пройдемте в мою машину! – и инспектор, не дожидаясь Рубанова, уверенно зашагал к «жигулям».
«Жигули» были абсолютно новые, ни пылинки, ни царапинки, на шинах даже пупырышки не стерлись. Обыкновенно в милицейских машинах пахнет кирзачами и подмышками, а в салоне этой машины был тот самый свежий запах пластика, резины, конвейера, который радует счастливого покупателя первые несколько дней, а затем то ли выветривается, то ли перебивается другими, повседневными запахами, приносимыми хозяином. Рубанов мог бы поклясться, что в пассажирском кресле до него никто не сидел. Теперь, когда они сидели совсем близко, плечом к плечу, Рубанов рассмотрел идеально правильные черты лица Гавриилова: с таким лицом не копейки у нарушителей на дороге стрелять, а в большом американском кино на «титаниках» тонуть, да человечество от злобных матриц спасать. К тому же на лице инспектора не было ни единого шрамика, ни прыщика, ни синевы от бритья. Все это отметил про себя Рубанов, удивился странности, но не более того. Какая к черту для него разница, на чем ездит и как одевается этот Гавриилов? И какое ему, Рубанову, дело до того, что какой-то инспектор, о существовании которого Рубанов забудет через пару часов, пользуется театральным гримом? Нужно поскорее заканчивать этот спектакль, дать денег, и ехать домой. Вопрос, насколько понимал Рубанов, только в цене.
- Вы, товарищ Рубанов, не торопитесь. – Инспектор снова взял тон, пригодный для общения с нашалившими детишками. – Вы, конечно, поедете. Но мне нужно… Я обязан объяснить вам очень важную вещь. Не торопитесь, нам с вами еще… - Гавриилов, вздернув рукав, взглянул на часы. Несмотря на отсутствие на циферблате фирменной короны и надписи под ней, Рубанов мгновенно узнал эти часы. «Ролекс», несомненно настоящий. – Нам с вами еще восемь минут беседовать.
- Командир, у меня всего сто долларов, предупреждаю. Нарушение мое стоит втрое дешевле. Ты можешь распрягаться, как хочешь, «ролексами» без названия светить и морали читать, но больше сотки с меня не слупишь. Нету больше! Да и то, если тебе совесть твоя офицерская позволит.
- Товарищ Рубанов, товарищ Рубанов… - горестно вздохнул инспектор. – Я ведь и должен объяснить вам, что нарушение не может иметь стоимости, нарушение не измеряется деньгами, а…
- На штрафстоянку хочешь загнать? - перебил Рубанов. – Нахрена тебе это? Ты пойми, меня жена дома ждет, сегодня пятница, конец дня, а ты хочешь нас без колес оставить? Человек ты после этого? Да и за превышение не пакуют на штрафстоянку!
- Это же замечательно, что жена ждет! Вот я и хочу, чтобы жена вас дождалась. Более того, чтобы вы всегда стремились домой, а она дожидалась вас и впредь. Вы так не нервничайте, я с вас денег не возьму никаких, «лексус» ваш ни на какую стоянку не погоню. Давайте договоримся: я проведу с вами… мм… разъяснительную беседу и отпущу с миром. Договорились?
Рубанова действительно ждала дома жена. Но вот сам Рубанов последние примерно полгода перестал спешить домой с работы, из командировок. В последних нескольких командировках он даже весело проводил время в компании случайных знакомых пола женского, наутро отмывался, ненавидел себя, раскаивался. Рубанов жену очень любил, не было у него, у сироты, человека ближе и родней. Сроднились, срослись они как-то быстро и незаметно, знакомство, цветы, прогулки, выезды на рыбалку. Свадьба была скромная: единодушно не видели смысла в традиционных многолюдных торжествах по случаю начала их совместной жизни. Государство в известность не ставили, обошлось без ЗАГСА. Какое кому может быть дело, кроме Бога и родителей? Венчались в старой деревенской церкви, невредимо пережившей страшный двадцатый век. Затем были четыре года счастья, медовый месяц, затянувшийся на целых четыре года. Естественным, гармоничным исходом медового месяца стало бы рождение ребенка, но желанных, ожидаемых детей не было. Доктора вынесли страшный приговор: жена бесплодна. Любя жену, Рубанов пытался убедить себя в том, что все у них будет хорошо и без детей, что живут бездетные пары счастливо долгие годы, но внутри уже начало обрываться, больно, по живому, природа брала свое, толкала Рубанова на новый поиск женщины, способной к зачатию.
- Ладно, командир… По правде сказать, я домой не очень-то тороплюсь. Да и деваться мне некуда: ты – власть. Так что давай, проводи среди меня воспитательную работу.
Инспектор устроился поудобней, повернулся к Рубанову всем корпусом, прислонившись спиной к дверце, и заговорил:
- Вот вы, товарищ Рубанов, умный, образованный человек, книжек прочитали великое множество, талантами не обделены. Вот например, сейчас талантливо играете недалекого, невоспитанного, грубого типа. Я бы сказал, быдлана. А зачем? Неужели вы до сих пор не поняли, что такой тон в общении со мной не обязателен? Оставьте… Поверьте, гораздо проще дураку сыграть умного, чем умному сыграть дурака: стереть с лица печать ума и культуры не могут даже гениальные артисты. Вам ведь самому неприятно быть таким отвратительным типом, и мне, честно говоря, не доставляет удовольствия ваше лицедейство. Прошу вас, будьте самим собой, договорились?
- Да… мм… Конечно, простите. Неужели так заметно? Поймите меня правильно, в общении с обычными гаишниками такой тон необходим. Они принимают…
- Они принимают вас за своего! – радостно перебил инспектор. - Вот именно, за своего! Именно это нам сейчас и ни к чему. Да вы не пытайтесь оправдываться. Поверьте, я вас очень хорошо понимаю.
- Ну что ж, хорошо, коли так. О чем вы хотели поговорить, господин Гавриилов? – Рубанов совершенно изменил тон, перестал растягивать слова и говорить в нос.
- Да… Конечно. Я хочу донести до вас то, что ваши действия, то, что вы ехали с превышением скорости на шестьдесят километров в час, не есть суть вашего нарушения. Говоря шире, действие, которым вы нарушаете заповедь, не есть суть греха.
- Хм… Не совсем понимаю, к чему вы клоните, господин Гавриилов. – «Баптист какой-то сумасшедший. - подумал Рубанов. – Поболтаем пару минут, от меня не убудет, да и поеду с миром». – Хорошо, а в чем же по-вашему суть?
- Как хорошо, что вы сами об этом спросили! – Обрадовался инспектор. – Я вам сейчас объясню, вы все поймете. – Гавриилов снова бегло посмотрел на часы. – Мгм. Суть, товарищ Рубанов, - в помыслах. В помыслах ваших, понимаете? То, что вы ехали с превышением – это лишь эпизод, это действие. Действия людей – это, как правило, результат высшего промысла. А уж промысел в свою очередь основывается на людских помыслах. Понимаете?
- Признаться, в контексте моего нарушения ваше объяснение мне не совсем понятно. Да и вообще…
- Ну как же? Ну что уж проще-то? Суть вашего нарушения в постоянной готовности нарушать правила для собственной выгоды, большой или малой, не важно. Для вас нарушение – норма. Норма в немалой степени из-за того, что искупление превратилось в акт индульгирования. Роль индульгенции исполняет денежная купюра. О раскаянии в такой системе не может быть и мысли! Теперь понимаете меня?
- Честно? Совершенно не понимаю. Вы хотите, чтобы я раскаялся в том, что нарушил правила дорожного движения?
- Вот видите, - подхватил Гавриилов, - даже сама мысль о раскаянии кажется вам дикой.
- Нет, ну что вы… Я часто искренне раскаиваюсь в своих поступках, но раскаиваться в нарушении правил дорожного движения, если в результате нарушения никто не пострадал, - глупость!
- Оставим правила дорожного движения. Людьми написаны, людьми нарушаемы. Поговорим о другом: важно, что в вас нет постоянной готовности нарушать заповеди. Вы нарушаете некоторые из них. Вы слабы и искушаемы, как все люди, но вы умеете искренне раскаиваться. Это очень важно, поймите!
Рубанов, прежде чем ответить, задумался ненадолго. Странный этот гаишник, странный этот лейтенант Гавриилов, и машина у него странная, ролекс непонятный, проповедь какая-то совершенно не к месту. Очень не нравилось это все Рубанову, настораживало.
- Послушайте, господин Гавриилов… Ваша проповедь на мой вкус немного противоречива, это мягко говоря. У меня сложилось впечатление, что вам все равно, что говорить, главное – задержать меня здесь на какое-то время. Я не понимаю, зачем вам… - последних слов Рубанова слышно не было.
В этот момент над запруженным шоссе, над рубановским «лексусом», над новенькими «жигулями» лейтенанта Гавриилова, над безымянной деревушкой со страшным низким ревом, разрывая небо в клочья, заглушая все земные звуки, пронесся клин из пяти су-27. Пронесся так низко, что можно было без труда прочесть бортовые номера.
- Ну вот, - обрадовался Гавриилов, - полетели наконец-то! Это у них сегодня тренировочные полеты перед авиа-шоу. Так вот, - лейтенант заговорил очень быстро, - когда в командировках вы прелюбодействуете, будучи венчанным, вы ведь искренне раскаиваетесь наутро?
- Откуда вы… Кто вы такой? Что происходит, в конце концов?
- Неважно, кто я. Мало времени. – Гавриилов, поморщившись, как-то нелепо почесал спину о дверцу «жигулей», его это движение совсем не вязалось с идеальным видом и манерами. – Слушайте, Рубанов, у вас ведь нет детей, и доктора сказали, что не будет, верно?
- Верно. И что? Слушайте, прекратите спектакль, или…
- У вас будут дети, - резко перебил Гавриилов. – Не перебивайте, просто слушайте. У вас будет мальчик. Прошу вас, сделайте все, чтобы его помыслы были чисты, чтобы всякое насилие было ему противно, это очень важно, Рубанов! Всякое насилие противно, всякая война противна, запомните! У вас получится, Рубанов. Обещаете мне?
- Товарищ лейтенант… - прошептал Рубанов. – У вас это… Перья… Перья из-под воротника лезут.
- Да. Это пора мне. Прощайте, Рубанов! Возьмите это перо на память, - и протянул Рубанову пушистое, белее самого белого снега, перо. – Прощайте и помните: всякая война противна! Я спас вас ради вашего сына!
«Жигули» вдруг исчезли. Просто мгновенно растворились в воздухе, словно и не было их никогда. Рубанов больно ударился пятой точкой о пыльную обочину. Над его головой, мощно взмахивая громадными крыльями, поднимая клубы пыли, взмывал в небо инспектор дорожно-патрульной службы лейтенант Гавриилов, одетый по всей форме. Гавриилов махал жезлом и счастливо улыбался во весь рот.
-------
- Ну что ж, очень и очень неплохо! За исключением нескольких мелких недочетов проникновение исполнено блестяще! Вы уж меня, старика, простите: я наблюдал за вашим проникновением почти с самого начала. Что ж, не зря вас называют лучшим нашим студентом.
- Спасибо за высокую оценку, господин куратор. Но, боюсь, и эта попытка будет неудачной. Я бьюсь над этой задачей уже давно. И вот, когда уже казалось, что все этапы пройдены, определены все темпоральные цепи, установлены все причинно-следственные связи, теперь, когда остался последний шаг, я не могу добиться элементарного: отец моего контактера так или иначе гибнет.
- О да, я слышал, что вам поручили какую-то очень серьезную и важную работу. Это ведь настоящий контакт?
- Да, господин куратор. И контактировать назначили меня. В общем, условия несложные: хороший климат, раса гуманоидная, уровень цивилизации достаточно высок. Единственная сложность – это высокий уровень агрессивности аборигенов.
- А вам, как я понимаю, поставлена задача именно мирного контакта с последующим включением планеты в Содружество? Ну да, конечно, иначе этим контактом ведали бы мясники из штурмового корпуса. Так может быть, поделитесь со мной сутью вашей проблемы? Я хоть и стар уже, но довольно опытен в деле моделирования.
- Разумеется, господин куратор. Дело в том, что сын того человека, с которым я только что работал, и будет персоной, принимающей решения, касательные контакта цивилизаций. Он будет президентом планетарного государства. Если не вмешиваться в естественный ход событий, то в результате нам будет объявлена война. Причем решение об объявлении войны (при равенстве голосов «за» и «против» в планетарном правительстве) будет принимать президент единолично. Посидев за моделирующей машиной несколько месяцев, проигрывая события и цепи событий в разных вариантах и комбинациях, я пришел к однозначному выводу, что корни излишней агрессивности и недоверия президента к нам находятся в его детстве, точнее, в том, что он рос и воспитывался без отца. Набор психологических комплексов безотцовщины.
- Очень интересно! И вам нужно просто спасти от гибели того милого человека, чтобы он вырастил хорошего сына? Прекрасная задача! Разумеется, ваш вывод и методика изменения реальности одобрены Советом?
- Да, господин куратор. Я получил от Совета полную свободу действий, разумеется, не выходящую за рамки Кодекса времени. Мне дали понять, что если я не добьюсь модели мирного контакта, то контакт с расой землян будет передан штурмовому корпусу.
- Это серьезная ответственность. Ну что ж… Могу сказать, что вы действовали абсолютно верно: использование образа представителя власти для задержки объекта на заданное время, использование местного религиозного образа для внушения неприятия к войне, изоляция контакта от местных наблюдателей… Небольшие помарки в деталях едва не привели к потере доверия, но подарок в виде пера – это отличное решение. Не думаю, что у меня получилось бы лучше.
- Еще раз благодарю, господин куратор. Но, боюсь, результат и этого корректирующего проникновения будет отрицательным. Это был восемнадцатый подобный контакт. Я перепробовал все: менял место, время, продолжительность, тональность, комбинации этих факторов. Но результат один и тот же: объект погибал так или иначе, тем или иным способом. Честно говоря, я не знаю, что делать.
- Я так понимаю, вы осуществляете реальные проникновения и наблюдаете реальные их последствия?
- Да, господин куратор. Совет настаивал именно на реальных корректирующих проникновениях, чтобы избежать даже малейших ошибок, которые допускают иногда моделирующие кубы из-за недостатка вводимых в них данных. Планета эта почему-то очень важна для Совета.
- Поэтому они позволили вам не пользоваться моделирующим кубом, а использовать моделирующую машину, которая может управлять пространством-временем в отдельных секторах галактик, и потом точно вписывать измененные сектора в естественное вселенское пространство-время. Иными словами, каждый раз все происходит на самом деле.
- Да. Но у меня есть право проникновения в очень небольшом отрезке времени. Вы видели, как я торопился. Совет опасается, что более длительное вторжение может повлиять на другие важные причинно-следственные цепи.
- Даже интересно, что же такого особенного есть на этой планете, раз Совет позволяет вам ставить опыты на живых разумных существах, да еще тратить на эти опыты прорву энергии. На вас громадная ответственность. Но не отчаивайтесь, юноша! Даже если ваше последнее корректирующее проникновение не даст положительного результата, я, кажется, знаю стопроцентный способ решения вашей задачи.
- Какой способ, господин куратор?
- Давайте вначале посмотрим на плоды ваших трудов. Мой способ страшно сложен и опасен. Возможно, у вас все получилось, и он не пригодится. Запускайте время, юноша, у вашего подопечного уже затекли ноги!
-------
В окошке одного из проезжавших мимо автомобилей Рубанов на мгновение увидел маленькую щербатую девочку, удивленно смотревшую на него и крутившую пальцем у виска. Он быстро вскочил, отряхнул пыль с одежды и побежал к своей машине. «Права! Ой, как права девочка-то! – думал Рубанов, усаживаясь в «лексус». – Рассказать кому – не поверят. Схожу с ума…» Решил никому не рассказывать, а если подобное повторится, то придется обратиться к психиатру. Однако какая странная и правдоподобная галлюцинация! Неужели так и сходят с ума? …А перо? А что перо? Вот оно, белое пушистое. Мало ли откуда оно могло взяться? Самый простой ответ – неосознанно подобрал на обочине, и оно аккуратно вписалось в видение. Гавриилов этот бред какой-то нес, про суть греха, про раскаяние, про войну… Чушь от начала до конца. Переработался, перегрелся, перенервничал. Хм, спас он меня, как же. Домой, домой… Отдыхать, отвлечься, на природу с женой выехать. Жена давно говорит, что я слишком нервничаю по пустякам.
Таким образом размышляя, пытаясь себя успокоить, оправиться от шока, Рубанов ехал домой. В конце длинного пологого спуска уже был виден мост через Березину, за которым начинался родной город. Не доезжая метров двухсот до моста, пришлось почти остановиться и продвигаться вперед с черепашьей скоростью: из-за ремонта половина полос на мосту была перекрыта, и плотный поток автомобилей протекал его, как сквозь узкое горлышко. На ремонтируемой половине стояла дорожная техника: огромный асфальтоукладчик, каток, автокран, какие-то трактора. Над мостом с ревом пролетел клин из пяти СУ-27. Самолеты сделали эффектный вираж, не нарушая идеальный строй, развернулись, и пошли снова к мосту. Крайний истребитель выпустил шлейф черного дыма, как-то неловко клюнул носом, завалился на крыло, выпал из клина вниз и в сторону и врубился в центральный пролет моста через Березину. Рубанов как в кинотеатре видел страшный взрыв, огненный шар, за секунду выросший до неба, потом пришел оглушительный грохот. Через несколько секунд пролет моста переломился, и громадные глыбы бетона с торчащей по краям арматурой рухнули с тридцатиметровой высоты в воду. Вместе с бетоном в воду падали горящие автомобили, ошметки истребителя, покореженный асфальтоукладчик. Все вокруг места катастрофы горело: и рваный, ощетинившийся арматурой, бетон, и автомобили, оставшиеся на уцелевших пролетах моста, и люди, выбиравшиеся из них, и сама вода в реке. Дым огромными черными клубами поднимался в небо. Когда прошел первый шок от увиденного, Рубанов решил, что спасателей вызовут и без него, а людей нужно спасать немедленно. Он вырулил на встречную полосу и, лавируя между остановившимися автомобилями, поехал к горящему мосту. Там он, преодолевая нестерпимый жар, обжигая руки, вытаскивал из машин людей, сбивал с них пламя, тушил их одежду, оттаскивал на безопасное расстояние, делал искусственное дыхание, пытался привести в чувство. К нему присоединились другие уцелевшие, помогали ему, сбивали огонь с загоравшейся на нем одежды, боли он не чувствовал. Когда приехали спасатели, Рубанов был весь в ожогах, черный от копоти, одежда на нем почти сгорела. Спасатели быстро и профессионально начали делать свою работу, и Рубанову нечем было им помочь, да и сил почти не осталось.
«Если б я выехал с дачи минут на десять раньше – аккурат оказался бы на мосту» - сквозь шум услышал Рубанов обрывок чужого разговора. В голове Рубанова словно сложилась из несвязанных между собой фрагментов цельная и пронзительно понятная картина: понял он, почему Гавриилов на часы поглядывал, зачем время тянул, почему самолетам обрадовался. А ведь он действительно спас, этот Гавриилов, как и сказал! Это что же получается? И крылья и перо… Это… Рубанов боялся даже про себя произнести свою догадку. В кармане зажужжало. Каким-то чудом уцелевший телефон потерял голос, но вибрировал вполне исправно.
- Алло.
- Ты жив?! – жена кричала в трубку, - Миленький, родненький мой, скажи, что ты жив, умоляю!
- Жив, и почти невредим. – ответил Рубанов, пытаясь перекричать рев огня, работу брандспойтов, крики раненых.
- Слава богу! Тебя нет и нет, нет и нет, а тут по телевизору сказали, что самолет в мост врезался, - крик жены перешел в плачущую скороговорку. - Я сразу подумала, что ты там мог быть… Миленький, дорогой мой, ты цел? Скажи мне, прошу тебя!
- Да, цел. Ты не переживай, я обжегся немного, помогал тут…
- Как ты обжегся? Сильно обжегся? Скажи мне правду, я прошу тебя!
- Ничего серьезного, заживет. Как ты там?
- Слава богу! Я так боялась! Ты ведь там ездишь каждый день, это ужасно! Слава богу! Милый мой! У меня же для тебя новость. Я ведь беременна! У нас ребенок будет, понимаешь? Еще неизвестно, мальчик или девочка…
- Мальчик будет, сын.
В этот момент где-то в глубине пожара раздался глухой взрыв, и тяжелый вентиль взорвавшегося кислородного баллона с хрустом и брызгами размозжил Рубанову голову.
-------
- Да, чудовищная катастрофа… Мне жаль вас, коллега: вы наблюдаете эту ужасную картину восемнадцатый раз.
- Именно, господин куратор. И восемнадцатый раз объект погиб. Он погибал каждый раз по-разному, одна смерть нелепее другой.
- Выше нос, мой юный друг! Вы проделали большую и грамотную работу. Не уверен, что у меня получилось бы лучше. Но в финальном корректирующем проникновении вы каждый раз допускали одну и ту же элементарную ошибку. Решение проблемы лежит, что называется, на поверхности. Вы не учли, что ваш подопечный – личность с очень высоким коэффициентом духовности. Признайтесь, вы не учитывали этот коэффициент в предварительных расчетах.
- Нет, господин куратор. В учебниках по темпоральному моделированию ничего не сказано о внесении в расчеты коэффициента духовности. Да и как он влияет на поведение объекта в данной ситуации?
- Не все пишут в учебниках, юноша. Вы блестяще справляетесь с задачей об отдалении объекта от точки катастрофы на безопасное расстояние и в пространстве и во времени. Но ваш объект видит катастрофу, и, будучи личностью чрезвычайно человеколюбивой, бросается спасать себе подобных, рискуя собственной жизнью и здоровьем. И что печально для него, действует он успешно: я насчитал тринадцать спасенных им людей. Теперь понимаете?
- Кажется, я начинаю понимать. Вы хотите сказать, что он не может не погибнуть?
- Именно! Он спасает тринадцать обреченных на смерть людей, причинно-следственные цепи которых должны были замкнуться в этом месте и в этом моменте! Своими действиями он разрывает витки времени, вносит неопределенность в общий темпоральный поток. Время же, или, если хотите, природа не терпит неопределенности. Это не слепая стихия, и первым делом природа уничтожает источник темпоральных возмущений – вашего подопечного. Понимаете?
- Да, господин куратор. Но я, тем не менее, и сейчас не представляю, как решить задачу, как уберечь объект от гибели.
- Но это же элементарно, юный коллега! Нужно просто поставить объект в условия, в которых он не будет способен оказывать помощь пострадавшим в катастрофе. Более того, учитывая высочайший коэффициент духовности нашего подопечного, лучше вовсе исключить его участие в событиях, а для этого лишить его возможности даже видеть катастрофу.
- Но как это сделать, господин куратор? Мне огромных трудов стоит задержать его на короткое время, а по вашему плану его нужно удерживать несколько часов!
- Давайте-ка, отматывайте время до момента, когда вы останавливаете автомобиль объекта за нарушение правил. На это раз я вместе с вами поучаствую в корректирующем проникновении. Вы не против? Ведь это колоссальный перерасход энергии.
- Я буду счастлив, господин куратор, понаблюдать за работой профессионала! Тем более, что Совет не лимитирует меня в расходе энергии.
- Вот даже как? Не лимитирует… Тем более интересно, что же такого ценного в этой планетке?
-------
…Как только Рубановский «лексус» пересек, не сбавляя скорости, границу населенного пункта, неподвижная фигура инспектора пришла в движение. Быстро измерив скорость «лексуса» радаром, инспектор поднял полосатый жезл, приглашая Рубанова причалить к обочине. Из пассажирской дверцы сине-белых «жигулей» выбралась девушка в милицейской форме и зашагала к Рубанову. Личико ее было милым, озорным, а выпуклости великолепно рельефными и тугими, казалось, что форменная юбка вот-вот треснет по швам, а от гимнастерки немедленно должны отлететь все пуговицы пулеметной очередью. «Ого, как хороша! – отметил Рубанов, - Какая буря понесла эту фемину служить в ГАИ? И как такому инспектору взятку совать?...»
- Инспектор дорожно-патрульной службы лейтенант Дубинина, - бойко отрапортовала девушка, коснувшись наманикюренными пальчиками лакового козырька фуражки. Другую руку инспектор Дубинина почему-то держала за спиной. – Товарищ водитель, вы скорость превысили. Пройдемте в нашу машину, инспектор Гавриилов ознакомит вас с показаниями прибора, и будем решать, что с вами делать.
«Ух… Таким бы голоском не с показаниями прибора знакомить, а…»
- Здравствуйте, - вслух сказал Рубанов, выходя из машины. – Очень приятно иметь дело с таким милым инспектором. За вами – хоть на Голгофу! Прошу, - и жестом пригласил лейтенанта Дубинину идти первой.
- Нет-нет, товарищ водитель, - девушка озорно улыбнулась, - Поворачиваться… мм… спиной к нарушителю должностная инструкция не велит. Так что прошу вперед!
- Жаль, очень жаль. Но с должностной инструкцией спорить не будем…
Рубанов успел сделать всего два шага в сторону «жигулей». Девушка коротко замахнулась и несильно ударила его бейсбольной битой в особую точку на основании черепа. Рубанов мгновенно отключился, ноги подкосились, все тело обмякло, и он рухнул на землю, как мешок, наполненный костями и мясом.
- Коллега! Бегите сюда и помогите мне быстро затащить нашего героя обратно в его автомобиль!
- Но господин куратор! – воскликнул Гавриилов. – Кодекс запрещает…
- Бегите-ка поскорее сюда! – перебила инспектор Дубинина. – Рассуждать о кодексе будем, когда дело сделаем!
Они затащили обмякшее тело Рубанова на заднее сиденье «лексуса» и постарались устроить его там как можно более удобно.
- Теперь стирайте наш автомобиль, и садитесь за руль этого. Я этой техникой управлять не умею, а вас теперь и не такому учат.
«Жигули» мгновенно исчезли, будто и не было их вовсе. Спустя несколько минут «лексус», ведомый инспектором Гаврииловым, свернул с оживленного шоссе на лесную дорогу.
-------
- Вот и все, мой юный друг! Проблема решена: наш подопечный очнется примерно через три часа, и никаким образом не сможет ни поучаствовать в катастрофе, ни даже наблюдать за ней издали. Можете промотать время вперед и убедиться в моей правоте: объект останется жив. Время получит на мосту достаточную жертву, и нашему подопечному больше ничто не угрожает.
- Но господин куратор! Вы… То есть мы… Мы нарушили одно из основных положений Кодекса времени! Всякое физическое воздействие при корректирующих проникновениях запрещено!
- Не будьте занудой, юноша! Лучше оцените, с каким изяществом все было сделано. Объект настолько был поражен красотой моего образа, что даже не заметил различных мелких погрешностей, в частности того, что за спиной я держал дубинку!
- Господин куратор, но Кодекс! Что теперь скажет Совет?!
- Вы все-таки зануда… Совет? Совет будет вам только благодарен за столь изящное решение проблемы. А вы в свою очередь не забудьте отблагодарить меня. Дело в том, что пока вы готовили наше совместное корректирующее проникновение, я навел справки об этой планете, о Земле. Согласитесь, все это странно выглядит. Вам предоставляется почти полная свобода действий, безлимитное количество энергии для использования моделирующей машины. Заметьте, не безвредного для разумных существ планеты и экономного моделирующего куба, а реальной машины, потребляющей прорву энергии и фактически ставящей опыты на живых людях. Это беспрецедентно! Таких условий никогда контактеры не имеют даже особо специфических случаях! Согласитесь?
- Соглашусь, господин куратор, все это выглядит несколько странно.
- Странно? Беспрецедентно! Так вот, мой юный коллега… Я выяснил, что лет пятьсот назад существовала одна планета, как две капли воды похожая на Землю: масса планеты, орбитальная скорость, собственная скорость вращения точно совпадают с земными, соотношение воды и суши почти такое же. Масса звезды, вокруг которой вращалась планета и спектр ее излучения были те же, что и у Солнца. Вы скажете, что при желании во вселенной таких планет можно найти хоть миллион, верно? Но фокус в том, что та планета была одной из богатейших в Содружестве! Спросите меня, почему?
- Почему, господин куратор? И почему существовала? Ее нет уже?
- Ее уже нет, она погибла именно пятьсот лет назад в последней войне. Ей не повезло находиться на окраине Содружества, первый атакующий удар наших врагов превратил и ее, и звезду, вокруг которой она вращалась, в пыль. Почему же она была богатейшей? Потому что она выращивала и продавала то, чего не было больше ни на одной планете ни в Содружестве, ни у наших тогдашних врагов, ни во всем известном мире. Это растение продавалось в высушенном виде и стоило просто фантастических денег. После гибели планеты предпринималось немало попыток вырастить что-то подобное в других системах, но так ничего и не получилось, и постепенно о продукте этом забыли.
- Но, господин куратор, насколько я знаю, да и вы только что сказали, подобных планет миллион. И на каждой прекрасно вырастет такое же растение.
- Такое, да не такое. В излучении Солнца в очень небольшом количестве присутствуют еще малоизученные субчастицы. Малоизученные, поскольку Солнце - единственное в своем роде светило, ни одна другая из триллионов известных звезд подобных частиц не испускает. Благодаря этим частицам в земном сорте содержится уникальное вещество, которое и делает это растение драгоценным. Вот и получается, что на всех планетах растет обыкновенная конопля, а на Земле – драгоценнейшая «дым-трава»! Понимаете, коллега? Земля может стать единственным поставщиком «дым-травы» в Содружестве! Я вам сейчас подробно расскажу, как она используется.
-------
Рубанов очнулся от жужжания мобильника в кармане рубашки. Ноги и руки затекли, голова слегка побаливала. Он с удивлением обнаружил себя на заднем сидении собственного «лексуса», за окном жил вечерней жизнью красивый лиственный лес, заметно посвежело. Рубанов достал телефон и нажал кнопку.
- Алло.
- Ты жив?! – жена кричала в трубку, - Миленький, родненький мой, скажи, что ты жив, умоляю!
- Жив, и почти невредим. – с трудом ворочая пересохшим языком, ответил Рубанов.
- Слава богу! Я уже три часа пытаюсь тебе дозвониться! Ты там, на мосту? Я уже извелась вся, думала, ты был на мосту, когда все случилось!
- Погоди, на каком мосту, что случилось?
- Ну слава богу! Ты даже не знаешь! В наш мост самолет врезался, куча погибших, такой ужас! А ты каждый день по нему ездишь, я чуть с ума не сошла, в больницы, в МЧС звонила, никто ничего не знает… Я думала, ты погиб… - жена тихо заплакала.
- Ну-ну, перестань, жив я… Только фигня какая-то со мной приключилась, ничего не понимаю. Гаишники остановили… Потом ничего не помню.
- Ты цел? Скажи мне, что ты цел, прошу тебя!
- Вроде все в порядке, голова только болит, и где нахожусь, не знаю…
- Ну слава богу, цел… А у меня ведь новость для тебя милый. Я беременна! Сегодня только узнала, еще не знаю, мальчик или девочка.
2010