С маленькой дочкой я приехала в деревню, к бабушке, где закончила седьмой класс. Вообще моё детство прошло в Дегилёвке, но там нет уже, таких близких родных. Бабушка встретила меня радостно, взяла мою дочку на руки, целовала её, и радостно говорила и говорила. Из её разговора я поняла, как она ждала нас и очень соскучилась. Она ещё добавила с каким – то страхом и печалью, почему-то испуганно смотря на окна дома. «Дочка, два часа назад ко мне пришла из соседнего села «Косогоры» одна знакомая бабка и переночует у нас.
-Ладно, - улыбаясь, сказала я, - в тесноте не в обиде! Все разместимся!
Когда мы вошли домой, я поняла, почему бабушка испуганно и с печалью посмотрела на окна. Там была знакомая мне по детству женщина. Только она очень постарела, но я узнала её. Я вспомнила, что все её и её сына чуждались, не здоровались с ними и считали их злыми. Я вспомнила тот день, когда их тогда забрали в тюрьму. То, что она защищал сына-убийцу, ей дали несколько лет и вот теперь она вышла из тюрьмы и пришла к бабушке, которая её приняла. Другие бывшие её знакомые и родные не принимали её и осуждали, а бабушка моя милосердная, приняла. Ну ладно, - думала я, пусть уж будет, может тюрьма исправила её.
А тогда лет пять назад, её все ненавидели и осуждали, так как у нас в деревне не было убийств. Тогда, даже газеты писали, как они вдвоём убили красавицу-невестку. Писали, что сын её разрубил топором свою беременную жену, только, якобы, за то, что она опоздала с работы и пришла почти ночью. Говорили, что мозги убитой потом соскребли со стены. А это женщина, мать убийцы, затолкала труп в печку и хотела сжечь, но труп сел и не хотел гореть. А соседи убийцы говорили ей: «что это у вас так пахнет? Что, вы жарите такое? Запах-то на всю деревню». Потом, будто бы, мать убийцы сложила части тела в мешок и понесла хоронить в лес, но какая-то женщина встретила её, и заподозрила что-то неладное. Заподозрила неладное ещё потому, что сестра убитой искала свою сестру всюду, и сказала будто бы той встретившей «Не убили ли они её?!» Тогда милиция вернула мать с поличным. Их забрали и осудили надолго. И вот теперь я вижу старуху, та, которая некогда была моложавая, высокая и статная. Она была какая-то уж слишком гордая женщина. Узнав, что мы приехали из Питера, она неестественным любопытством разглядывала нас, и сказала на мою дочку: «Это не жилец, вон какие у неё в глазах желтки!» Какие такие «желтки» я и не знала, и никогда не замечала. Как каждой матери, мой ребёнок был самым красивым ребёнком в мире. Но я расстроилась. Думала об этом всю ночь. А утром встретила свою любимую учительницу Надежду Михайловну, и рассказала ей об этом. Она засмеялась и успокоила меня, сказав: «Эта «злыдня» и здесь нагадила! Но ты не слушай её. Твоя дочка красивая и никаких «желтков» в глазах у неё нет. Теперь так развита медицина, что всякую болезнь излечивают. А этой тюремщице не верь, это она со зла говорит, просто с ней никто не общается!» Когда я пришла домой, той «тюремщицы-злыдни» уже не было. На полу, возле печки сидела бабушка, а возле неё стояла моя дочка в красивом платье, она показывала рукой на огонь, который проглотил её соску. Бабушка смеялась и говорила ей ласково: «вот видишь, соски больше нет, она сгорела!» Бабушка услышала, что я хлопнула дверью и сказала, обернувшись ко мне: «Ребёнку четыре года, а ты всё от соски не можешь отучить!»
Тогда мне стало весело я обнимала дочку и целовала и смотрела в её голубые глазёнки и не видела в них никаких «желтков. Я смеялась и сказала бабушке, что та старуха-злыдня наговорила со зла. Бабушка согласилась со мной и сказала:
- Конечно со зла. Ведь у этой старухи никогда не будет внуков и никогда она не прижмёт к себе такое родное чудо. Бабушка взяла на руки мою дочку прижимала её к сердцу и говорила ей, ты моя красавица. Ты проживёшь на свете сто лет.
Сто не сто, а дочка моя живёт тридцать шесть лет. И она здоровая. Родила мне внука-красавца с голубыми глазами, которому уже семнадцать лет и может скоро я буду про - бабушкой.
А про тот случай я уже почти забыла, вот вспомнила сегодня и рассказала вам, чтобы вы не верили всяким злыдням. Таким «старухам-злыдням», видимо, не спится, если они кому-то не сделают зло. Бог им судья! Они же сами себя наказывают своим злом.