МАРИЯ ГРИНБЕРГ - http://proza.ru/avtor/margreen - ВТОРОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ «ГАСТАРБАЙТЕР В РОССИИ» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
"Why brought he us from bondage,
Our loved Egyptian night?"
J.R.Kipling
В утренних новостях появилось сообщение о ночном налёте на международную гуманитарную миссию и похищении трёх её сотрудниц. Погромщики оставили записку:
«Урок недочеловекам, что вздумали учить нас своей поганой «толерантности». Смерть цветной мрази! Слава Родине!».
И подпись — крючковатыми знаками древнеславянских рун.
…
Серым туманным утром, когда это сообщение небрежно просматривали тысячи людей за утренним кофе — трёх девушек вывели из подвала во двор заброшенной фабрики, замощённый булыжником, обнесённый двухметровой кирпичной стеной.
Их поставили в ряд у стены — со связанными скотчем за спиной руками, в одинаковых синих юбках и белых рубашках с бейджиками на левом нагрудном кармане. Напротив шеренгой построились трое юношей в чёрной униформе с охотничьими карабинами в руках. Четвёртый, постарше, включил и поднял на плечо видеокамеру, взял крупным планом бейджик девушки, стоящей слева:
«Акеми Оно, Япония, стажёр»
Растерянно улыбнулась — миниатюрная, похожая на мальчишку. Словно не было жуткой ночи в подвале с крысами: свежа, как ромашка поутру, капельками росы — бриллианты в ушках, блестящие вороные локоны красиво открыли тонкую шейку, белоснежная рубашка оттенила золото кожи.
С детства ни в чём не знала отказа единственная дочь вдовца-банкира. Не смог он воспротивиться и её странному решению — после второго курса университета, на каникулах, поехать с гуманитарной миссией в чужую, непонятную и враждебную страну.
И при захвате, и в плену юная волонтёрка держалась молодцом: просто не верила в плохое, привычно полагалась на старших — они обязательно выручат…
Медленно поднялся ствол карабина. Акеми отчаянно закричала:
— Нет! Нет! Не надо!
Повернулась, побежала, скользя, подламываясь на тонких каблучках… Но выхода не было. Девушка металась в каменном мешке, объектив видеокамеры следовал за ней. Когда Акеми повернулась спиной к убийцам, негромко стукнул выстрел.
Легко пронзила худенькое тело, ударилась в стену, взвизгнула рикошетом пуля. Оборвался крик. Невесомо, как сорванный ветром листок, прильнуло к мокрому булыжнику нежное детское личико.
Оператор повернул камеру к оставшимся у стены:
«Дебора Браун, США, офис-менеджер»
Рослая широкоплечая афроамериканка стояла, выпрямившись и крепко расставив ноги в узких чёрных сапогах до колен. Когда выкручивали, вязали руки — оборвали пуговицы, рубашка Деборы распахнулась. Чёрный атласный лифчик почти сливался по цвету с её могучей грудью.
Девчонка с виргинской фермы, флегматично-упрямая как мул, добровольно и безотказно она тащила на себе всё жизнеобеспечение миссии — лишь порой, валясь с ног после полного хлопот дня, незлобиво ворчала: «Похоже, здесь забыли отменить рабство?»
И нередко в пройденных за годы гуманитарного служения горячих точках её хладнокровие и смекалка выручали всех из труднейших переделок.
Трудно поверить, что на этот раз — всё кончено.
Раскрасневшийся от волнения русый синеглазый парнишка вскинул карабин.
Прости им, не ведающим, что творят…
Срывающимся голосом Дебора запела:
— God bless America, land that…
Даже не дрогнула она от удара малокалиберной пули — в левую грудь, на дюйм ниже края лифчика. Только брызнула изо рта струйка крови:
— …I… loved…
Дебора покачнулась и тяжело рухнула на камни.
Объектив камеры сдвинулся вправо:
«Ганна Гуревич, Израиль, переводчик»
Тонкий лучик солнца пробился сквозь редеющий туман, скользнул по стёклам больших квадратных очков девушки, радужным бликом упал на багрово-фиолетовый кровоподтёк под заплывшим левым глазом. Едва держалась на ногах, устало прислонилась к стене чернобровая стройная смуглянка — босая, в изодранной окровавленной рубашке.
Жизнь во фронтовом государстве отучила от иллюзий. Ганна сразу поняла: нет никакой надежды. При захвате дралась как бешеная, но не помогло обретённое в армии искусство крав-мага, слишком неравны оказались силы. Уже одолев, упавшую, били — смеясь, умело, беспощадно…
Когда поставили к стенке, палач надел на Ганну чудом уцелевшие очки. Ухмыльнулся:
— Смотри в лицо смерти, жидовка.
И она смотрела, как падали мёртвыми верившие в добро, как скалились убийцы…
Яростно подавшись вперёд, выкрикнула — непереносимо оскорбительный матерный загиб, как бритва отточенный поколениями одесских портовых проституток.
Парни застыли на мгновение. И…
— Ах ты, мразь!
…выстрелили все, нестройным залпом. Не сговариваясь, в живот. Но ни крика, ни стона — молча, скрипя зубами, осела у стены Ганна. Выгнулась, упала на бок, извиваясь, корчась в хлынувшей ручьём крови. Оператор присел, ловя ракурс, навёл камеру на бьющуюся в агонии:
— Кончайте эту кобру!
Снова ударили карабины. Очки Ганны брызнули стеклянным крошевом.
Опрокинулась на спину. Вытянулась.
Оператор провёл камерой вдоль её тела — от изуродованного лица до разведённых смертной судорогой поцарапанных, в синяках, босых ног.
По его знаку убийцы перекатили навзничь труп Деборы. Подтащив, уложили рядом с ней Акеми. Засняв мёртвых, он обернулся к соратникам. Те дружно вскинули перед камерой сжатые кулаки:
— Слава Родине!