Отрывок из повести Остров серебристого дельфина.
Как сохранить духовные ценности, когда древо твоей жизни с корнем вырвано? Все привычное и родное проглочено чудовищем перестройки. Остается только надеяться, что Он - милосердный и непостижимый - спасет твою душу и тело.
Но Женька ничего не знала и знать на желала о помыслах работодателей. Она радостно шагала навстречу солнцу, разгорячившемуся в безоблачном небе, не задумываясь ни о чем. Вокруг нее все было белым-бело, чисто и празднично. Ощущенье счастья прибыло, как прибывает теплоход за своими пассажирами, и девушка тут же с разбега на него запрыгнула без предъявления билета и без представления о его направлении.
Счастье так и лезло ей в глаза и уши отовсюду. Ее сапоги на рыбьем меху, сдобренные шерстяными носками счастливо повизгивали, как новорожденные щенки. Собака какой-то людоедской породы, что свернулась бубликом на чудом уцелевшем канализационном люке, счастливо жмурилась от тепла и солнца. Помойка, мимо которой проходила дорога, не смердела своими разложениями, а была накрепко скована льдом и прикрыта чистой снеговой холстиной. Ее гнойный поток, пополняемый за счет разложений и мороси дождей, подчинился гневной силе пятнадцатиградусного мороза, и прекратил свое зловонное движение, превратившись в длинный скользкий язык. Малышня, несущаяся из школы, счастливо катилась по его ледяному жалу. Этажки, похожие на монстров, которые пугали Женю своим одичалым видом и, каждый раз, когда она проходила мимо них, смотрели на нее пустыми глазницами окон, приосанились в своих снежных шапках. Теперь они были совсем не страшными и, даже, симпатичными. Встречные прохожие, все, как один, в серо-черных одеждах, ссутулившиеся, непременно волочившие в руках санки, тачки, баулы, были такими милыми. Полустертые их лица казались добрыми, и Женя улыбалась каждому, не замечая в них отсутствующего смысла.
Дотопав до центра поселка, она подоспела как раз к полуденному часу, о чем сообщил ей шум и гуд прибывшей из города электрички. Здесь царила основательная суета. День был воскресный, торговый – предновогодний фартовый день. Приехавший из глубинки сельский люд старался сбыть то, что и представить себе невозможно. На рынке и на проезжей части, прилегающей к нему, рядами и целыми кучами стояли торгаши и покупатели. Товар можно было увидеть самый немыслимый.
Гуси, индюки, кроли, нутрии, молочные поросята как живьем, так и в виде туш. Тут же пара коз, бычок и жеребчик на привязи. На разных таратайках и драндулетах, типа мотороллер с прицепом, а также телегах, запряженных смиренными лошаденками, из захолустьев прибыло: сало, масло, молоко, сметана, сыр, яйца, орехи, семечки, мука, зерно, жмых, сено и прочее. Торговали чем бог послал: овечьей шерстью, вязаными носками, пуховыми шалями, хомутами, тюбетейками, валенками, домашней утварью, сельскохозяйственным инвентарем, шкурами убиенных животных, а также рогами и копытами. Улица была основательно запружена ящиками и клетками разных калибров, безразмерными мешками и баулами, скелетоподобными велосипедами и роскошными мерседесами. Под ноги летели парашютики целлофановых пакетов и ядреные конские яблоки.
Продавцы из деревень – народ все больше зажиточный, широкий, не перекупщики. Торговали добром своим личным, добытым тяжким трудом, потом и кровью в жутких условиях перестройки. Дорого не запрашивали, отваливали рукою щедрой, с походом. Для них эта вылазка на крупный рынок, да еще в предпраздничный день была сама по себе уже праздником. Такое случается не часто, из дальних сел добраться непросто, особенно в зимнюю пору.
Розовощекие крестьяне похлопывали и поглаживали свой товар мозолистой рукой, как бы приглашая всех полюбоваться плодами рук своих. В меховых дохах, валенках и шапках-ушанках они были похожи на самых настоящих русских крестьян из прошлого века. От них шел пар, как от вспаханного поля. Мужички негромко балагурили, смеялись и прикладывались по чуть- чуть к первачку. Так, для профилактики здоровья.
Рядом с ними ежились и топтались перекупщики. Сегодня был не их день. Товар, скупленный ими по бросовой цене у селян и продаваемый втридорога, нынче, на фоне того же товара тех же самых селян, но только на половину дешевле, не пользовался спросом. «Понаехали, понимаешь, эти колхозники, черт знает откуда, и поломали всю малину», - сокрушались хитромудрые купипродаи. Они злились на неожиданных конкурентов, на несговорчивых покупателей, на собак и кошек, шныряющих по рынку, на мороз, на проклятую безработицу, принудившую их стать рыночными торгашами, вычеркнув из своей прошлой жизни карьеру и «выбросив на помойку» дипломы.
Женя проскочила мимо этого праздника изобилия, не останавливаясь. Ее вороватый взгляд, выработавшийся в последние годы независимо от нее самой, не преминул молниеносно обшарить все, так сказать, обстоятельства. Но только и всего. Денег на сегодняшний день все равно не было. Сглотнув слюну, бедолага прибавила скорость, чтобы быстрее преодолеть эти ряды испытаний и в Дом культуры уже почти влетела.
Оказавшись в фойе двухэтажного облупленного здания Евгения напустила на себя степенный вид так, на всякий случай. Но вскоре выяснилось, что случай был во всех смыслах неподходящий. Ей показалось, что в этом огромном здании, похожем на тонущий Титаник, она совершенно одна. Холод в этих нетопленых влажных стенах был особенно пронзительным. Огромные окна здания – во всю стену – слишком уж досконально освещали постыдные внутренности очага культуры. Стены фойе то ли от сырости, то ли от старости вспучились какими-то пархатыми фурункулами. Казалось, сейчас они лопнут и их них полезут черви. И там и сям штукатурка отслоилась, обнажив живое мясо строительных блоков. Высокий потолок, своим безобразным видом напоминал весеннюю распутицу. В нем не было абсолютно ничего «высокого» за исключением фрагментов уцелевшей лепнины, грозящей обвалиться сверху вниз на голову случайному посетителю.
Под стенами стояли так называемые кресла зрительские, в которых она еще в пятом классе сиживала. Они были сколочены из дерева и фанеры и соединены друг с другом штырями намертво. В далекие счастливые годы Женя ходила в пионерском строю в кино для просмотра тематических картин с прилагающимся к ним киножурналом «Фитиль». Фильмы теперь не демонстрировались. Да и кому их было демонстрировать? У всех было свое кино жизни – настоящий ужастик.
Подняв голову, Женя увидела перекошенные светильники с разбитыми плафонами и пустыми патронами, без лампочек Ильича похожими на кастратов. Они посеяли в голове Жени унылые думы о том, что не скоро тут что-нибудь возродится. От убогой картины бренности настроение у нее как-то притухло, а огромное желание трудиться в этом заброшенном заведении постепенно уменьшилось до размера горчичного зерна. Лишь мраморный пол совершенно гладкий, без какого-либо ущерба, подтверждал философическое мнение о том, что есть вещи вечные.
Пройдясь без всякой цели по гулкому мрамору, Евгения стала толкать все подряд двери, ни за что не согласные открываться. Затем по узкому, теряющемуся в темноте коридорчику прошла за кулисы, где царил полный мрак. Выпутываясь из пыльного велюра занавеса, не удержалась на ногах и мягко приземлилась на дощатый, как и положено, не крашеный пол сцены.
Милые сердцу доски… Она трогала их рукой, нюхала, словно это были самые дорогие французские духи, вспоминала свою непродолжительную артистическую жизнь в столичном Театре музыкальной комедии после выпуска из училища, детскую музыкальную школу, выступления в оркестре на этой самой сцене и других сценах, всевозможные конкурсы и показы юных виртуозов. Память обняла ее за плечи и увлекла в теплое прошлое, где была их семья – папа, мама, сестра и она, где стояли деревья во дворе молодые и зеленые, где были праздники и пионерские лагеря, где блистал военный парад девятого Мая на той самой улице, на которой теперь толкутся торгаши…
Тонкие ниточки солнечных лучей сочились сквозь щели наружных дверей и освещали по мере сил концертный зал. Женя встала и всмотрелась в него. Он был по-прежнему великолепен. Это открытие взбудоражило ее, как хмель. Безудержу захотелось петь. И она запела романс «Не пробуждай воспоминаний». Голос зазвучал сочно и серебристо, заливая своим потоком стены, обитые шелком, бархатные кресла, роскошную одежду сцены, оркестровую яму с суфлерской будкой, красные ковровые дорожки в проходах и возвысился к потолку, усиливаясь хрусталем люстр.
Неожиданно дверь распахнулась настежь, и стало немного светлее. и в проеме показалась старушечья фигура со шваброй и ведром.
-- А я-то слушаю и ушам своим не верю. Что это за соловей у нас завелся, да еще среди зимы. Здравствуй, певунья. Красиво ты поешь, прямо за сердце берет. Давно у нас никто не пел, -- сказала старушка ласковым надломленным голосом, подбираясь к сцене со своими орудиями труда и, не дожидаясь ответа, добавила.
--А я сейчас протру пол на сцене и пойду домой. Сегодня чисто, уборки мало. Что мне тут зря околачиваться ?
Она стала взбираться по ступенькам на сцену. По ее движениям было видно, что ноги ее больны, а руки слабы – еле тащили ведро с водой. Женя подскочила к ней и помогла подняться.
--Здравствуйте,-- сказала она, улыбнувшись приветливой женщине и, вдруг, в полумраке разглядела в ней свою соседку по дому – тетю Катю. В прошлом ее звали Екатерина Николаевна, была она знатная красавица и работала на руководящих должностях в поселковом совете. А теперь она – ветхая старушка, вдова, одинокая и нищая при двух своих успешных сыновьях, проживающих всего в сорока километрах от родительского дома. Ей уже перевалило за шестой десяток. Здоровья и сил с прибавлением годков не прибавлялось. Грянувшая перестройка вынудила ее распродать вещи, мебель, библиотеку, все ценности. Когда по счастью подвернулась половинная ставка уборщицы, она приняла ее как дар Божий, с великой благодарностью. Постепенно символы партии, как то: труды Карла Маркса и Ленина, личные ее грамоты за вклад в дело строительства социализма и, даже, партбилет постепенно были вытеснены библией и святыми образами. И жизнь ее потихоньку перешла на новую колею и покатилась – куда? – неизвестно. Пожилая женщина жила теперь то-ли по инерции, то-ли из чувства долга перед Создателем. Она уже со многим смирилась, и только одно ей не давало покоя –болезненная мысль, что дети выросли жестоковыйными.
--Тетя Катя, а я и не знала, что Вы работаете в Доме культуры. Как тут у вас обстановка?—задала Женя душещипательный вопрос,--Я хочу на работу устроиться.
--Евгеша, ты? В темноте-то не сразу разглядишь. Постой, я свет зажгу,--тетя Катя проковыляла за кулисы и вскоре загорелся свет двух рамп. Выбравшись из фалд занавеса, тетя Катя сказала.
--Это тебе к директору надо.
--К Коростылеву?
--Нет, к другому человеку?
--А Коростылев где?
--Где? В СИЗО…
--Что-о-о-о?!..
--Да, вот такая петрушка. Проворовался наш директор. Распродал, считай, все домкультуровское имущество, а денежки прикарманил. Концертный зал только и остался нетронутым. Не успел, значит. А новый директор, Медведев, когда еще директором не был, а только числился худруком, чего-то там с Коростылевым не поделил – то ли деньги, то ли девицу какую-то. Вот и сдал воришку … Ой! Что я болтаю. Господи, прости.
Тетя Катя быстро стала креститься и бормотать под нос молитву. Потом с неуклюжей поспешностью схватила швабру и стала тереть влажной тряпкой сцену.
--Ты, Евгеша, здесь для себя ничего и не ищи. Не надо тебе здесь быть. Да и ставок нету. Медведев числится и директором, и худруком. Только числится, на работу является лишь для видимости. За худрука ему, правда, не платят. Говорят, денег нет… Тут одна худручка у нас работала... так, на общественных началах. Очень талантливая девушка была, но не выдержала. Стаж шел, а денег ей не платили.
--Что значит, не платили? Дикость какая-то!
Тетя Катя прекратила тереть некрашеные доски и выпрямилась.
--Да ты что, Евгеша, с луны что ли свалилась? Библиотекари, преподаватели в музыкальных школах, культработники – все работают сейчас бесплатно. По ним это и видно. Ходят, как тени – худые, бледно-зеленые, но марку держат. Уважаю я их за это. Очень… Помолчав, женщина добавила:
--Да еще полставки уборщицы имеется в наличии. Вот и все должности. Новый директор, правда, эксплуатирует меня на все сто процентов, словно я целую ставку занимаю. Но я не ропщу, за все Бога благодарю… А танцоры и каратисты у нас занимаются регулярно, но на самоокупаемости.
Тут соседка примолкла. Задумалась, глядя в сторону, словно увидела что-то в углу. Потом снова заговорила, вздохнув.
--От тех доходов, что зарабатывают руководители, им самим идут копейки, а львиную долю забирает поссовет. По закону, конечно. Только жить по этому закону невозможно. А если б ты видела в каких условиях они работают! Отопления в Доме культуры как не было, так и нет, несмотря на все обещания поссовета. Директор на всем экономит при том, что чуть ли не весь Дом культуры отдал в аренду. Остался только танцевальный зал и вот эта сцена,--женщина указала пальцем на пол.
--Постойте, постойте, теть Кать, я не поняла, кто занимается на сцене?
--Да каратисты же. Вот пол для них освежаю. Занятия в семь часов вечера. Тренировка начинается с пробежки. По ковровым дорожкам в одних носках бегают вокруг зала с полчаса. А потом упражняются на сцене.
У Жени рот открылся от недоумения.
--А разве так можно? Ведь там оркестровая яма, дети могут в нее упасть.
--Могут, --согласилась Тетя Катя,--но пока Бог миловал.
Обе замолчали, представляя себе несчастный случай. От размышлений холодело сердце. Тетя Катя продолжила уборку, а Женя стояла перед ней в растерянности. Потом тихо спросила:
--Кто занимается в малом зале на втором этаже?
--Никто не занимается. Там сейчас бар.
--Бар?... А на первом, в большом зале, что скажете, ресторан?
--Да… Как ты догадалась?
Женя прямо зашлась. Бессильная злость вдруг вскипела в ней, она задрожала и закричала:
--Да как же так! Екатер-р-р-рина Николаевна, ведь Вы работали в поссовете и лучше меня знаете, что питейные заведения не имеют права находиться в Домах культуры! Кто это позволил?! Ведь это беззаконно!
Тетя Катя швырнула на пол швабру, молитвенно сложила руки и запричитала скороговоркой:
--Как ты права, Женечка! Я с тобой полностью согласна. Нельзя нашим деткам на всякую пьяную дрянь смотреть. И все знают, что нельзя. Но за деньги, оказывается – можно. Ведь все сейчас покупается и продается. Многие инстанции замешаны в темных делишках – Дом культуры, поссовет, райсовет, облисполком и так далее. Представляешь, куда ниточка тянется? Ведь они все друг с другом повязаны. И кто-то это безобразие крышует. Как ты думаешь, кто?.. То-то и оно.
Женя совершенно расстроилась и пожалела, что вообще сюда пришла. Припомнилось, как выступали в Доме культуры известные артисты, ансамбли, театральные труппы. Кроме того, в поселке было два летних кинотеатра, два зимних кинотеатра, Дом офицеров и все они работали на полную катушку, а залы всегда были переполнены. От этих воспоминаний ей стало еще горше. Она подумала «Может быть вся моя нынешняя жизнь – это страшный сон, который, в конце концов, закончится с приходом утра».
Она поторопилась домой, так как ей предстояло обстрочить с полкилометра постельного белья и тем самым заработать денег на новогодний стол и подарок сыну. Один из предпраздничных дней уходил бесследно, так ничем и не порадовав.