рассказ
Ядовитые испарения затрудняли движение. Приходилось не бежать, а словно проталкивать себя через зловонный воздух. Наконец-то, стая окружила нефтебазу. Осталось обесточить несколько вышек и вывести из строя центральный двигатель. Я прыгнула на трансформатор, зарытый недалеко от базы. Под лапами затрещала, заискрилась и выпустила последнее издыхание ядовитая убийственная машина.
За последнюю неделю к нам присоединилось еще несколько человек. И это чувствовалось физически. С ними возросла мощь. Сегодня, например, не пришлось перепрыгивать через высокую ограду центральной вышки. Одно приближение стаи вывело из строя атомную станцию. День за днем, приближаясь к Норильску, мы уничтожали любую технику на пути, разрывали коммуникационные каналы.
На рассвете мы направились в поселок. Красные волки остановились и повели носом. К северу от реки пахло человеком. Я велела собратьям не ждать меня, и отправилась на его запах. Человек замерзал в разорванной палатке. Его костер погас. Лапой я осторожно перевернула его лицом к свету.
Над головой пронесся беркут, ущипнув меня за ухо когтями.
– Он ищет тебя давно, – сказал мне беркут. – Деревенские мальчишки узнали тебя по фотографии, сказали, что видели тебя, но не показали дороги в селение. Он сам пошел и, как видишь, заблудился.
Я долго сидела над человеком. Он был слаб. Глаза двигались под побелевшими веками, пытаясь осмотреться вокруг. Рыжие волосы спутались в грязи и поте. Глубокие-глубокие воды нехотя тяжело поднимали на поверхность воспоминания. Странно было видеть его здесь, на земле у моих лап, дорогого мне когда-то человека.
Я поволокла его в деревню, планируя сбросить у домов, откуда он сможет вернуться в город.
– Он продолжит тебя искать, – кричал сверху беркут. – Лучше покажись ему.
И это верно. К тому же Артур был очень слаб. Я свернула и понеслась в наше маленькое селение, вглубь леса, вдали от деревни. Всего лишь двадцать домов, где обитали изгои пластиковой цивилизации.
Баба Соня, нехотя приняла пациента. Он был горожанином, разрушителем из пластикового города. Мне нужно было поговорить с бабой Соней, уговорить ее, объяснить. Ирбис выпрыгнула из меня и уселась в деревьях за домом. Ее туманный силуэт нервно дергал хвостом.
– До вечера, – махнула я ей.
Я долго сидела над Артуром, ожидая и опасаясь его пробуждения. Замерзший, грязный, обессиленный, он лежал на кухне. И всё же он никак не сочетался с этим местом. Он был неестественным, городским. Его золотисто-рыжие волосы торчали в причудливых каскадах модной стрижки. Грязная мятая одежда выдавала модный городской покрой. И хотя чипы-клипсы вышли из строя, они напоминали о разрушительной технической силе. Я сняла их с его ушей, положила в карман. Я не могла их просто выбросить. Ни один кусочек не должен упасть на землю. При любом удобном случае, я выброшу его где-нибудь возле фабрики.
Я разглядывала черты его лица, пытаясь освежить краски прошлой жизни. Словно глубокие-глубокие воды хранили мои воспоминания и медленно, нехотя выдавали их по требованию.
Я помню день, когда мы встретились. Мне было шестнадцать. Я уже была изгоем, чудом природы, грозой техники. Любой механизм в моем окружении выходил из строя. Я не пользовалась аппаратурой, транспортом и училась в школе для особых детей, таких же, как я. ГМО продукты не усваивались нами, городской воздух удушал. Мы часто испытывали недомогание.
Хотя в целом государство процветало. Каждый человек был пристроен и выполнял предписанную роль. Все функционировало слажено и согласованно по большей части благодаря введению обязательных чипов. Чипы-клипсы носились на ушах, как сережки. Они представляли собой датчики, которые контролировали жизнь человека, записывали информацию о физическом и эмоциональном состоянии, и транслировали ее в центральные органы для переработки. По итогам выпускных школьных экзаменов и обработанных показателей, снятых с чипсов, людям предписывались профессии и планы на жизнь.
Даже домашним животным были встроены чипсы для соблюдения санитарных норм. Домашние животные, городские и сельские, все, что жили под крылом человека остались единственным видом на Земле, которому не угрожала опасность исчезновения. Дикая природа вместе с диким животным миром исчезала под неустанным наступлением индустриального продвижения.
Особые дети носили чипсы только для вида, чтобы не обескураживать граждан их отсутствием. И всё же ученые не сдавались и продолжали впихивать все новые и новые чипы в тела особых детей в надежде на совместимость. Но мы переваривали их и выплевывали туда, откуда они появились.
В эпоху безраздельного правления техники и индустриализации даже самых нетронутых уголков природы, не удивительно, что природа начала подавать голос. Думаю, так мы и появились непокорные дети пластиковой цивилизации.
В тот день, когда я встретила Артура, меня коротко подстригли и выкрасили в белый цвет, как я и просила, для оригинальности. К тому же я часто дралась. Вырванные локоны портили вид.
– Феном сушить? – поинтересовалась парикмахер.
– Нет, спасибо, – резко ответила я.
– Хоть чуть-чуть… – упрашивала девушка.
Я вздохнула. После того как четвертый фен выпустил искру и странный щелчок, девушка сдалась и испуганно оглянулась на администратора.
Я вышла из салона, оставив больше убытков, нежели прибыли. Я переходила улицу, когда из-за угла вынеслась машина. У меня оставалось несколько секунд, которые я потратила на бездейственный немой шок. Девушка водитель не заметила бы меня вовсе, и вероятно, восприняла бы меня как кочку, если бы в сантиметре от меня машина не сломалась. Двигатель громыхнул, из-под капота повалили черные клубы дыма, каркас обвалился, колеса разлетелись пулями в стекла соседних зданий.
– Чудила! – выкрикнула рыжая девушка, выскочив из машины. За ней высыпала куча попутчиков.
Я сорвалась и схватила девушка за волосы. За нее вступились остальные. Только один мальчик пытался их остановить. Я ударила его в глаз. Он не ответил. Я убежала прочь, победоносно размахивая в руках трофеем, длинным пучком волос.
Я спряталась дома и заперлась в комнате, ожидая наказания с минуты на минуту. В дверь постучали. Родители сказали, что ко мне пришли.
На пороге стоял высокий рыжий мальчик с красным пятном под глазом.
– Я пришел извиниться, – сказал Артур.
Я готовилась к защите. Это было неожиданностью.
– И ты никому не расскажешь? – спросила я.
– Нет. Мне, правда, очень жаль. И еще… лучше не ходи возле лицея.
На следующий день директор вызвал родителей в школу, чтобы обвинить меня во вреде обществу. Я очень расстроилась и ничего не могла поделать, когда неожиданно для всех, экран компьютера, коммуникатора и чипсы в ушах родителей и директрисы вспыхнули с треском и погасли.
В наказание мне назначили дополнительные уроки физкультуры. Считалось, что физическая нагрузка лечит темперамент. Я любила бегать. Каждый рывок отрывал от земли, освобождал от тяготения. Все неправильное, обидное уносилось со скоростью ветра, расплывалась в зеленой дымке деревьев.
Артур встретил меня после школы. Под глазом проявился синяк. Мои одноклассники насторожились.
– Все в порядке, – заверила я.
– Я хотел проводить тебя. На всякий случай, – объяснил он.
Артур был моделью. Он часто появлялся на обложках журналов. Я чувствовала себя виноватой за то, что испортила его товарный вид.
Мы шли по майской улице среди цветущих яблонь. И не было никого на свете прекраснее для меня, чем этот высокий рыжий мальчик, с ореховыми глазами.
Мы начали встречаться. Однажды, провожая меня с дискотеки, он поцеловал меня. Его чипсы вспыхнули, взорвались, и разлетелись по сторонам. Не успели мы опомниться, как появилась полицейская машина. Где-то, вероятно, сработала сигнализация из-за внезапного обрыва сигнала чипа. Артур прикрыл меня рукой. В свете фар я разглядела, как кровь капала с ушей на его белоснежный костюм.
Это стало последней точкой для инспекторов. Меня определили опасной, и прислали родителям официальный документ на мое распределение в сибирскую деревеньку.
Артур пришел попрощаться.
– Говорят, тебе стало скучно с нами.
Глядя на его прекрасное лицо, на мгновение мне хотелось поверить, что так оно и есть.
Потом меня повезли куда-то. Сначала на машинах, потом на вертолете. Мы пролетали над лесом, когда внезапно вертолет начал снижать скорость и опускаться. Летчик выругался и вовремя развернул обратно. Сначала я думала, что я стала причиной неисправности. Но дело оказалось в энергетическом поле сибирского леса. Летчики не знали, что оно увеличилось за последний месяц.
Меня высадили на дороге, ведущей в деревню. Мои провожатые холодно распрощались со мной и указали направление.
Я долго шла лесной дорогой. Комары пытали меня. Темнело. Мне казалось, я так и умру в этом лесу, никогда не найду деревню. С леденящим ужасом я осознала, что, может быть, деревни никогда и не было. Лес молчал без животных.
Вдруг из сумерек вылетела огромная птица, беркут. Он летел низко и медленно. Из последних сил я шла за ним. Он довел меня до деревни и опустился на землю.
Я постучалась в первый дом, и рискнула оглянуться назад и подумала, что брежу, когда увидела, как на месте беркута появились две фигуры: человек и расплывчатый образ птицы. Птица взмыла ввысь и растворилась на фоне низких облаков.
Дверь раскрылась. Бабушка в старинных украшениях впустила меня и накормила. Она не ответила на мои вопросы, но вывела на улицу, указала на дом, спрятанный в деревьях на краю улицы.
Там меня встретили две высокие девушки, дикие и устрашающие на вид. Они тоже были сосланы из города. Они были рады мне и озорно переглядывались, когда я задавала им вопросы.
– Обещаем, ты все сама увидишь. Теперь ты дома, – говорили они.
Мы вышли в лес.
– А теперь попробуй, догони.
Девушки рванулись бежать, навстречу им неслись две туманные фигуры барсов. Они столкнулись и сестры продолжили бег. Только теперь не было ни девушек, ни призрачных очертаний кошек. По лесу неслись два огромных полноцветных барса.
Я остановилась на мгновение, но не хотела отставать. Темный лес окружал меня, я неслась за сестрами, желая быть скорее, сильнее, желая, стать частью этого леса.
По земле стелилась туманная дымка. Присмотревшись, я стала различать силуэты животных и растений, птиц и насекомых. Души, уничтоженных человеком подвидов. Я слышала их голоса. Они проносились мимо. Я продолжала бежать, выдыхаясь, в поисках своего голоса. Навстречу мне прыгнул туманный барс.
Через день Артур окончательно очнулся. Когда он открыл глаза, словно треснули льды, прорвался гейзер. В его глазах были все теплые и счастливые воспоминания, всё, что держала меня около него, всё, что оправдывало моё беспокойство, умрет ли он или будет жить, все что, не позволило ему утонуть в моей изменившейся памяти.
Он даже не надеялся найти меня живой и здоровой, рассчитывая хотя бы найти мои следы. Он рассказал мне про мою семью, родителей и маленького брата. Прошло пять лет. Брату было пятнадцать, как и мне, когда со мной начались странности.
– Как он? – осторожно спросила я, осознавая, что извлекая из себя теплые воспоминания о семье, я извлекала и город во всей его разрушительной силе.
– Очень хорошо. Учится в лицее.
– Он не такой как я? – мой голос дрогнул. Не смотря на то, насколько я ненавидела город, и понимала, насколько губительна в нем жизнь, я надеялась, что мой братик, где бы он ни был, не страдал, не выделялся, не был изгоем. Я бы не пожелала ему чего-то, что было со мной.
– Ирта, ты вернешься со мной?
– Нет! – отрезала я. – Мое место здесь. Я там задохнусь. А тебе здесь не место, – добавила я. – Я помогу найти дорогу обратно.
Я пришла домой и долго разглядывала себя в запылившемся зеркале. Тело стало сильным, высоким. Лицо стало диким, угрожающим. Даже волосы удивительным образом изменили цвет: в светлых волосах появились темные пряди. Словно я переняла окраску моего ирбиса.
Ничего не осталось от городской девочки, которая когда-то нравилась Артуру, которую он так отважно искал в холодных сибирских лесах. Я довольно улыбнулась, позволив новому чувству воцариться над моим сознанием.
Артур остался. Наш новый дом стоял на краю деревни, что меня очень устраивало. К нам приходили гости. По большей части, чтобы воспользоваться возможностью побыть со мной, посмотреть на меня, потихоньку расспросить про стаю. Я разливала чай, как нормальная домохозяйка, пыталась вести беседу. Одни меня называли скромной, другие нелюдимой.
Деревенские жители смотрели на меня по-особенному, с каким-то суеверным восхищением. Дети бегали за мной по пятам, провожали до леса, далеко вглубь, насколько им позволял страх и стаи комаров. Они знали секреты леса, они слагали легенды и рассказывали о нас сказки, они мечтали быть такими же, как мы, спасителями природы.
Однажды ночью как всегда я выскользнула из дома. Артур спал, утомленный свежим воздухом и рабочим днем. Ирбис величаво ожидала меня у края леса. Мы побежали навстречу друг другу, но что-то помешало. Ирбис приземлилась позади, нервно помахивая хвостом. Она, молча, скрылась в деревьях. Я знала, что мы увидимся не скоро.
Я родила сына, белокурого ангелочка. Весь мир заиграл новыми красками. Последние годы я свысока смотрела на людей, не принадлежа им в полной степени. Мой мальчик словно притянул ко мне все человечество, изменил во мне все. Теперь я не просто боролась за природу, я боролась за свою семью, за свою деревню.
Раньше меня терзали неспокойные сны, когда я засыпала в ирбисе. Они были печальными, одинаковыми. Каждый раз я снова переживала ее страдания. Я видела один и тот же сон, наполненный отчаянием, страхом, беспомощностью. Мне снилось, как голодная мать с котятами спускалась с гор. Ее поражал выстрел. Обезумев от боли и неподвижности, она ревела, не в силах защитить котят. Они испуганно бегали возле матери. Страшный человек, не голодный, но с жадными глазами, и от того более страшный, приближался и прикладом оглушал котят, сберегая пули, бросал их в мешок. Я просыпалась, рыча и рыдая, не в силах перенести страдания матери.
Эти сны я видела редко, не позволяя ирбису вздремнуть. Теперь же я видела собственные печальные сны в своей кровати, в своем доме. Каждую ночь я переживала утерянные жизни не отдельного животного, а целого вида живых организмов. То была не естественная смерть. Я слышала крики, стоны, страх, удушье. Постепенно сны стали частью моей реальности, частью того как я воспринимала мир.
Я убаюкивала сына, смотрела в окно. Всё существо моё тянулась в леса, где стонала природа, требовала моего присутствия. То было сильнее, чем плач моего ребенка, сильнее, чем зов матери. То было все вместе.
Макушки деревьев шелестели зелеными листочками, тучи низко серели на рассветном сыром небе, свежий ветер залетал в дом. Природа звала меня. Сильнее любого порыва было желание раствориться в лесу.
Я дожидалась, пока все не заснут, и тихонько уходила из дома в лес, где меня ждала ирбис. Мы неслись за своими братьями и сестрами. Я стала различать тех собратьев, что первыми присоединились к стае. Их силуэты становились яркими, вещественными, они уже не были призрачными образами. С каждым месяцем стая увеличивалась. Новые подростки приезжали из городов. Наша сила крепла, росла.
Я заметила перемены в себе. Мои лапы наполнялись цветом, кровью и плотью. Я была тяжелее и медленнее духа, я не так быстро носилась по лесу, поэтому не успевала в деревню к рассвету, чтобы выспаться. Я спала днем. Артур думал, что я заболела.
Однажды я проспала несколько дней и проснулась в середине ночи. Артур заснул за столом, положив голову на руки, не дождавшись моего пробуждения. В кроватке посапывал малыш. Я не захотела их будить.
Уже на пороге захотелось вернуться, поцеловать их на прощание. Ирбис нетерпеливо помахивала хвостом. Через мгновение мы уже мчались по непривычному маршруту. Мы мчались ради бега, ради скорости ветра, ради свежести ночных растений. Под лапами вздыхали прочные коренья многовековых деревьев. Я узнала в них собратьев из селения.
Мы мчались далеко, далеко… мне хотелось увидеть что-то неопределенное, что звало меня с невероятной силой, притягивало. На рассвете меня догнали сестры, снежные барсы. Они тоже были гонимы странным чувством, желанием что-то увидеть, прибыть куда-то.
К закату мы остановились у горных склонов. Не сговариваясь, мы нашли углубление в скалах, наглухо заросшее кустарником. Там мы родились, мы были первым пометом матери. Каждый тихо прорычал, погрузившись в свои детские воспоминания.
С вершины скалы перед нами простирались необъятные равнины наших владений, окрашенных закатным багрянцем. Я родилась здесь и принадлежала этому месту.
Мы охотилась вместе. Нам попадались только мелкие грызуны и птицы. С котятами стало сложнее. Голод вынуждал все ближе и ближе подбираться к людям. Там было много копытных. Мы таились в ближних лесах, подкарауливая добычу. Я поймала козу и утащила ее далеко в лес. Котята наконец-то наелись. Но этого было мало мне. Я снова начала подкарауливать добычу. Недалеко в лесу, на тропинке под склоном появился человек со своим детенышем. Я замерла в ужасе. Четкого воспоминания не было, было смутное ощущение опасности.
Затаившись в снегу, мы пристально смотрели на высокого человека. Его брови, волосы под шапкой были рыжими, глаза орехового цвета. Его детеныш с белыми кудряшками, тепло укутанный, неуклюже ковылял за ним. Маленький беззащитный человеческий детёныш. Его шарф упрямо и забавно топорщился из воротника.
Я должна была сразу же броситься в бег, но я шипела, пытаясь объяснить котятам, что это опасный хищник, беспощадный и ужасный. Котята упрямо не понимали, что кто-то может быть опаснее меня, может нас опередить, поймать и съесть. Они ерзали передо мной, ворчали. Их нежный пушистый мех торчал во все стороны на загривке.
Сорока над головой громко закричала, взлетела, встряхнула с ветки снег. Человек посмотрел наверх, я замерла. Он поднял детеныша на руки и указал рукой в нашу сторону. Я зарычала на котят и велела следовать за мной вверх по склону.
Малыш в руках человека звонко залепетал. Котята удивились звуку, заерзали. Они отстали от меня, не видя выдуманной матерью опасности, восторженно и игриво они смотрели на ребенка, такого же, как они.
Февраль – март 2012 год.