И вот он отсидел свой срок. Завтра его должны были освободить. На хоздворе он залез на крышу сарая и сказал речь:
"Я родился и вырос в лагере. Мне всё время добавляли срок. Сначала малолетка. Потом вот эти лагеря. Завтра меня освобождают. А я не знаю, что такое свобода. Я не знаю, как там жить и что там делать. Я не смогу там жить. Зачем мне эта свобода?"
Он вытащил из складок одежды заточенный штырь и воткнул его себе в грудь. Все кроме врачей плохо знают анатомию. В сердце он не попал. И тогда он стал поворачивать штырь в ране, надеясь задеть что-нибудь жизненно важное. Но тут наконец потерял сознание и упал.
Счастливый конец: В больнице его откачали. Когда он выздоровел ему нашли какое-то жильё и работу при лагере.
Другой менее эффектный случай известный мне. Узбек, перешедший границу из Афганистана. Бежал от кровной мести или чего-то подобного. Добрый следователь припаял ему шпионаж и суд дал ему довольно приличный срок. За эти годы он удовлетворительно усвоил русский язык и вообще освоился в этой лагерной жизни. И вот его освободили. Целый день он ходил по посёлку. А вечером стал ломиться в лагерные ворота: Пусти начальник! Конец аналогичный: нашли жильё и работу при лагере.
Я освободился 8 августа 1963 года. Когда, уже снаружи, я проходил мимо вышки, меня окликнул солдат с неё: "Эй, что ты тут делаешь!" Солдат оказался знакомым, мы с ним пару раз раговаривали. Он поздравил меня с освобождением и грустно сказал: "А мне ещё год..." Затем я прошёл мимо рабочей зоны в надежде попрощаться со знакомыми ребятами. Их там не оказалось, оказался только один знакомый, бывший полицай, не очень хороший человек. Но я смотрел на него, как на родного. И его пожелания мне, выкрикиваемые через колючую проволоку при довольно вялых протестах солдата на вышке, были искренними и доброжелательными. Затем я встретил колонну заключённых из соседнего лагеря. В ней шел Мишка Молоствов, будущий депутат последнего Верховного Совета СССР. При виде меня у него глаза стали круглыми. Я прокричал ему о своём освобождении Он крикнул: "иди в столовую, там родня!" Я пошёл и действительно встретил там родню, они приехали на свидание. Меня накормили и я обнаружил, что за эти годы разучился пользоваться вилкой. Но, подглядывая исподтишка за другими, справился с этой задачей. Затем в местном паспортном столе получил паспорт и бесплатный железнодорожный билет и отправился на вокзал, дожидаться поезда на Москву. И тут я понял, что всё это была ещё не СВОБОДА. Моё время было занято делами так или иначе связанными с лагерем. А свобода - вот она! - только сейчас начинается. В кармане справка об освобождении, билет, паспорт - это то, что защищает меня от Захвата в моём "побеге". И восемь рублей: три на дорогу "от начальника" и пять моих кровных, успешно пронесённых через десятки шмонов. А МНОГО ЭТО ИЛИ МАЛО? За время моей отсидки произошла денежная реформа и я обнаружил, что я не имею представления о ценах на самые необходимые продукты. И вообще никакой радости освобождения, вокруг чужой и мало понятный мне мир. Скорее тревога и настороженность. В поезде я вижу, как офицеры МВД играют в карты. В лагере тоже играют в карты, но как! Настороженно, готовые в любую секунду убрать их со стола и мгновенно спрятать от этих же самых "мусоров"! А тут эти же самые мусора открыто и беззаботно совершают преступление, за которое наказывают штрафным изолятором! В Москве я вхожу в метро, там установлены никогда не виданные мной пропускные автоматы. Для меня загадка, куда опускать жетон, где зажигается разрешающий сигнал да и вообще что он обозначает и я застываю у входа к раздражению сзади идущих.
А женщины? Они стали для меня загадочными существами. Я не знаю, какие слова из моего лагерного языка допустимы при обращении к ним, а каких стоит избегать. И это серьёзная проблема! Попробуй в лагере какой-нибудь учетчице или кладовщице сказать что-нибудь не то и опять же загремишь в ШИЗО! Я освободился, когда по экранам страны победно пронёсся какой-то фильм с Брижит Бардо, кажется "Бабетта идёт на войну", и в метро на встречном эскалаторе на меня обрушился бесконечный поток этих самых Бабетт. Жуткое зрелище! Во всяком случае никаких сексуальных чувств у меня не возникало.
Ну это всё преодолелось довольно быстро. Много месяцев заняло другое: идёшь где-нибудь в парке или лесу. Думаешь о чем-нибудь интересном. И вдруг острое чувство тревоги. Оглядываешься: где конвой? неужели вышел из колонны и по тебе сейчас начнут стрелять! И не сразу соображаешь, что всё это чушь... Долгие годы было другое: Сколько бы людей ни было на улице, я мгновенно отмечал появление на ней в самом дальнем конце человека в форме, особенно в форме МВД., и чётко следил за его перемещениями. Это происходило без всяких сознательных усилий с моей стороны. Наверно полезная привычка.
Всё прошло. Впрочем иногда я думаю, что просто всё ушло вглубь и внутри меня где-то сидит зек и ждет, когда всё повторится.