Начало восьмидесятых застало меня в Рижском Краснознамённом Институте Инженеров Гражданской Авиации, популярном как в бывшем Союзе, так и в мире.
Прорваться в него было сложнее, чем в театральный. Студенты гордились своей Альма-матер, и на банальный вопрос «Где учишься?» с достоинством отвечали: «в Гэ-Вэ-эФе!». И всем было понятно, что Гражданский Воздушный Флот – это и есть знаменитый РКИИГА имени Ленинского Комсомола!
Всего факультетов было пять: МФ – механический, ФАРЭО – авиационного радиооборудования, ФАО – электрики, ФАВТ – автоматики и вычислительной техники и ИЭФ – экономисты. Достопримечательностью и экзотикой института были иностранные студенты более чем из шестидесяти стран мира.
Вся эта большая, дружная и счастливая семья объединялась не только любовью к будущей профессии, но и тусовками на ниве бурной общественной деятельности (или – самодеятельности) в студенческом Доме Культуры.
А я там занимал сразу две должности: собственно директора ДК и режиссёра театра-студии «ТЕСТ», детища межфакультетных конкурсных фестивалей «Студенческая весна».
«Весна» укладывалась в шесть вечеров – по факультету за вечер, плюс Деканат иностранных студентов. Каждому выделялась неделя на подготовку. Итого – шесть недель радостного сумасшествия. Потом подводились итоги, и факультет, признанный лучшим, устраивал своё гала-выступление в Спортивном манеже.
Программа вечеров держалась на трёх китах:
1 - «патетика»;
2 - концерт;
3 - СТЭМ (Студенческий театр эстрадных миниатюр).
На всё про всё – три часа.
Я с удовольствием помогал всем жаждущим искать (или создавать собственные) сценарии для первого, патетического, «кита», после чего плавно переходил к их воплощению на сцене. В результате на выходе появлялись неплохие мини-спектакли. Совсем неплохие. А если убрать излишнюю скромность – то даже хорошие.
Вдохновлённый успехами, я ринулся на помощь СТЭМам.
В результате мне достался богатый постановочный опыт и группа талантливых ребят в придачу. Потом нам захотелось большего, и мы придумали свой театр-студию «ТЕСТ».
Через несколько лет он станет профессиональным.
Фестиваль «Студенческая весна» был праздником для всей Риги. Зал, рассчитанный на шестьсот пятьдесят посадочных мест, содрогался при виде толпы, желающей в него попасть. Безбилетники просачивались чуть ли не сквозь стены. Фестиваль-то студенческий, а студенты – народ безбашенный, и стекались они к нам со всех вузов города. Так что, способы проникновения в заветный зал совершенствовались год от года.
Например, через окно мужского туалета... и из туалетных дверей перед изумлёнными взорами «обилеченных аборигенов» в фойе, словно на подиум, выплывали красавицы с гордо поднятой головой и ослепительной улыбкой. Замирали у большого зеркала из девятнадцатого века, с лёгкой небрежностью поправляли причёски и мягкой походкой несли себя в зрительный зал.
В другой раз красавицы появлялись из «предбанника» у сцены – мы, дескать, свои, работаем в концерте, вот решили первую часть из зала посмотреть...
Но однажды...
Я выдавал последние указания на сцене, а группа «слонов» (так прозвали студентов МФ) проникла в мой кабинет, который находился на втором этаже. А здание, между прочим, старой постройки. И высота того второго этажа вполне соответствовала нынешнему третьему. Они, то есть «слоны», открыли окно и сбросили вниз верёвку…
Может быть, девушки не вняли инструкции по закреплению каната, но от картины, увиденной мною с кабинетного порога, у меня повылазило, отвисло и выпало всё, что только могло.
Три «слона», пыхтя паровозом, тянут верёвку. В проёме окна возникают голые пятки. Без обуви. Ещё рывок! – красивые красные трусики. Ещё! – о, мамма миа... – не менее эффектный лифчик. Последний рывок, крик «Платье не порвите, засранцы!» – и чудное создание на полу. Растрёпанное, но со счастливой улыбкой. Смеясь, красавица быстренько вернула всё задранное на исходную позицию, и тут увидела меня.
Смутилась и выдала:
- Ой, здравствуйте... А я вот мимо шла, туфли потеряла... Вот... Достать не можем...
«Слоны» виновато сопели.
- Александр Иванович, мы, того... мы не хотели. Случайно всё!
- Да, ладно, - говорю и, неожиданно для самого себя, продолжаю:
- Сколько ещё вас таких, кто «мимо проходил»?
- Ещё трое, - прошептала девушка. – Мы хорошие, мы из мединститута... Врачи, вот, будущие. Лечить вас будем, если что. Я гинекологом стану.
Не успев сообразить, что к чему, ляпаю:
- Не, спасибо, пока не надо. Может быть к старости поближе, тогда...
Глянув на меня, она со знанием дела категорично заявила:
- Ну что вы такое несёте? Вы же тогда вообще ничего не сможете... Ой, простите, что я такое говорю... Давайте, можно и к старости. Зато почувствуете себя молодым! А это так важно... А подруги как же? Их можно поднять?
- Можно, но осторожно. Не так, как вы поднимались.
«Слоны» дружно встали на защиту:
- Это мы виноваты! Дёрнули сильно, вот она и перевернулась вниз головой.
За несколько минут ребята помогли своим девушкам совершить восхождение. Будущие врачи, довольные удачно прошедшей операцией, наградили меня благодарной улыбкой и с достоинством покинули кабинет.
К тому времени я, видимо, уже имел достаточный авторитет у рижских чиновников «по культуре», и они определили меня в главные режиссёры Московского района города. Приходилось курировать все самодеятельные коллективы района. Театральным давал мастер-класс как постановщик и педагог. Разрывался на части. Недалеко от института находилась «Пятая зона» – учреждение закрытого типа, где я готовил «зэков» к Республиканскому смотру художественной самодеятельности. Несколько лет подряд мои подопечные держались на первом месте. Надо заметить, что среди ребят на зоне было много талантливых актёров и музыкантов, и работать с ними было легко. Мы вполне понимали друг друга.
В то советское время, в Риге, как и во всей стране, была традиция: юбилейные торжества проводить с максимальной помпой. На них обязательно присутствовали партийные и городские избранники народной власти. Постановкой сих торжеств занимались главные режиссёры районов города – по очереди. На мою бедную головы свалилось шестидесятилетие Великой Октябрьской социалистической революции.
Первый секретарь горкома партии выдавал ЦУ:
- Значит так, вот список всех коллективов. Это ведущие: мужик – Марк Лебедев из «Русской драмы», баба – Мирдза Мартинсоне из «Райниса». Неделя на сценарий. Торжество будет в театре Оперы и балета. Через две недели техническая репетиция со светом и звуком. Начало в одиннадцать утра. Все коллективы должны быть как штык. Вторая, и последняя, репетиция за три дня до выступления. На нём будет присутствовать первый секретарь ЦК КПСС Латвии. Вопросы?
- Один.
- Давай.
- Через неделю я сдаю спектакль по произведениям Маяковского и Погодина. Называется «Думать, дерзать, сметь!», и в нём будет принимать участие Владимир Ильич Ленин...
- Какой ещё такой Ленин?
- Настоящий.
- Ну и?..
- Я бы хотел, чтобы выдержки из спектакля прозвучали в самом начале юбилейного торжества. Это даст верный тематический импульс.
- Звучит заманчиво. Ну а Ленина откуда взял? Он же должен иметь лицензию на роль!
- Это заслуженный деятель искусств, актёр, педагог театрального вуза. Лицензию имеет. Сам из Ленинграда.
- Записываю… дата твоего спектакля?.. тааак… время?.. тааак. Комиссия прибудет за полчаса до начала. Смотри, не подведи. А то, если что, не сносить нам головы! Я понятно изложил свою мысль?
- Ещё как!
- Всё. Иди. Думай, дерзай и... как там ещё было?..
С исполнителем роли Ленина у меня сложились приятельские отношения. Алексей Саныч был прекрасным педагогом. Актёрская судьба не сложилась ввиду его слабости – уж слишком был зависим от алкоголя. В институте мы его пристрастия как-то не замечали. Саныч мог не пить до полугода и даже больше, а потом срывался и месяц квасил как горький пьяница. В эти дни он на глаза студентам не показывался, а потом опять становился нормальным человеком и работал до одури, на износ. Мы Саныча любили, и после окончания института связи с ним не теряли – созванивались, переписывались, всячески поддерживали.
Вот так и появился Ленин в Риге.
Двух репетиций было достаточно, чтобы соединить Маяковского с Погодиным. Алексей Саныч быстро вписался в атмосферу спектакля. Своим появлением он внёс свежую струю в жизнь моих студийцев. В день сдачи на комиссию мы решили собраться пораньше и сделать полный прогон.
Но в назначенный час Ленина на месте не оказалось. Как раз в это время он по-полной отрывался со своими бывшими учениками на Рижской киностудии. Появился за час до сдачи, и в явно непотребном для вождя пролетариата виде. Все были в шоке. Что будет?..
Как мог, упаковал ребят и погнал Саныча гримироваться. Нужно было встречать комиссию. Перед этим заглянул на сцену и, как мне показалось, улучшил ракурс броневика, который был составлен из множества сценических кубов. Всё. Теперь можно и чиновников встречать. Теплилась надежда: может, опоздают?..
Ага, как же. Ну, здравствуйте, гости дорогие! Да, да, сюда, сюда. Вы правильно попали. Пройдёмте ко мне, пожалуйста...
Сопровождал гостей наш проректор по учебной работе. На тот момент у нас с ним сложились довольно доверительные отношения, и я видел в нём союзника. Остальные члены комиссии вызывали сомнения и скрытую неприязнь. Пухлая дамочка с танцующими грудями, вертлявой попой и нелепой шляпкой на голове оказалась деканом театрального факультета нашей консерватории. Её надменный вид демонстрировал породистость и недосягаемость. Ещё две дамочки не выделялись ничем. Вернее, им просто было нечем. Худы до безобразия, строгие костюмы висели на них, как на вешалках. Поставленные голоса имели какой-то противненький тембр. Лица-маски ничего не выражали. Сплошная скорбь мирового пролетариата. Остальное членство было попроще. Может, потому, что мужики. Мужик, он и в Африке мужик.
В кабинете я предложил кофе с хорошим армянским коньяком. Мужики крякнули. Дамы насупились, но с удовольствием умяли «Прозит» с коньячной, ромовой и ликёрной начинкой, запивая сию сладость кофеями. Мужики требовали продолжения банкета, дамы – просмотра. В итоге я выиграл пятнадцать минут.
------------
//…«Спектакль шёл «на ура»! У мужиков блестели глаза, у дам разгладились морщинки. Саныч был неподражаем! Горкомовки со страстью взирали на вождя и млели от удовольствия в предвкушении партийного оргазма...
И вот она, заключительная сцена, кульминация революционного восторга:
Ленин, как горный орёл, взлетел на броневик и провозгласил: «Товарищи! Октябрьская Социалистическая революция свершилась!!» Гремел «Интернационал», и зал, вместе с актёрами, сливался в едином порыве под гимн трудящихся мира. Все ликовали!»…//
------------
Эх, если бы, да кабы...
Нет, Ленин таки взлетел. И провозгласил отменно.
Но конструкция из кубов предательски пошатнулась, и Владимир Ильич, как ястреб за добычей, стремительно спикировал за кулисы. Фонограмма у испуганного радиста не включилась. Зато включились зал и комиссия – у всех вырвалось синхронное «А-а-ах!» Из-за кулис эхом отозвалось, может и не Ленинское, но очень крылатое «Ё... твою мать!!!» и «Какая сука кубы переставила?!! Вы что, охренели?!!!» ... и в этот момент на наши головы наконец-то обрушился «Интернационал».
Признаться Ленину, что этой сукой был я, не было никакой возможности.
Мужики из комиссии, глядя в пол, глупо похохатывали. Дамы вдруг подурнели и хлопали, почему-то совиными, глазами. По-моему, им не хватало воздуха.
Все встали, в полном молчании проследовали за мной в кабинет и молча сели за стол. Повисла мощная мхатовская пауза. Я для них стал пустым местом. Взоры горкомовских див упёрлись в проректора института.
- Анатолий Константинович, как это понимать? Ленина! – и с броневика скинуть. Это же идеологическая диверсия!! – негодовала первая.
- А эта ненормативная лексика?! Ленин не может выражаться как сапожник, он вождь мирового пролетариата!! Неслыханный провал!!! – рефреном возопила вторая.
И тут заработали груди. Как мельничные жернова. Сначала медленно, потом живее, ещё живее. Без этакой грудной раскачки декан (ша!) консерватории говорить, похоже, не умела.
- Товарищи (груди подскочили к подбородку)! Как специалист (груди внизу), я бы хотела отметить (вверху), что работа в целом получилась (внизу). Беда культуры в том, что она не обеспечена должным образом материально (два с половиной оборота). Отсюда – нелепые провалы (один оборот)...
//…«Интересно» - мелькнула у меня мысль – «сколько оборотов они совершают за день? А ведь устаёт, бедняжка, это ж такая тяжесть!»…//
... но, данный финал вполне можно исправить, если этот эффектный броневик убрать (четыре оборота... во, даёт!)! Ленин может сделать обращение в зал просто со сцены. И тогда всё соединится. Сама идея Ленина на сегодняшний день очень актуальна! Я думаю, горком партии меня в этом поддержит (десять оборотов!).
//…«Ёперный бабай, да отвяжись ты от грудей!» - негодовал внутренний голос. - «Слушай её, она дело глаголит». Да, да, я слушаю. Да и груди уже, слава богу, остановились... //
Выступление декана в корне изменило моё к ней отношение. Она стала казаться мне и миловидной, и умницей. Одним словом, наш человек!
И вот тут-то все уставились на меня. Я встал, окинул взглядом присутствующих за столом членов... и, вдруг, по идиотски, как насмешку, выдавил из себя:
- Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить (о господи, что я говорю?)!..
Уважаемые товарищи! Я, как режиссёр правительственного концерта, полностью беру ответственность на себя и оставляю право выбора материала за собой. Приношу свои искренние извинения за столь досадную накладку. Тем более, что из этого спектакля я сделаю выжимку на пятнадцать минут. Но Ленин в материале останется.
- Ну что ж, будем считать, что договорились, - дамы натянуто улыбнулись. – Но, если что, Анатолий Константинович, вы сами знаете – партийный билет на стол! А вы, молодой человек, работайте более прилежно и без всяких там накладок. Договорились?
- Договорились, конечно, договорились, - ответил я со скорченной улыбкой, больше похожей на гримасу в кресле у стоматолога.
Мы с проректором проводили их до дверей, долго расшаркивались, прощаясь, и вернулись в кабинет.
- Наливай!
Допив коньяк, Константиныч выдохнул и изрёк:
- А может, ну его на хрен, этого Ленина? Трупа нет – и дела нет. А? А то, билет им на стол... щас!
- Не, Толя, Ленин останется. Не боись, прорвёмся!
- Ну, смотри. Ты ведь тоже можешь без места оказаться. Ну, да ладно. Работай. Ребята у тебя молодцы. Спасибо им от меня.
Сделав разбор полётов, я поблагодарил всех участников и извинился перед Лексейсанычем за своё своеволие с кубами.
Долго ещё гулял по институту анекдот о Ленине, слетевшем с броневика...
Не буду описывать репетиции в театре Оперы и балета. Было очень много коллективов и артистов, которых я сумел свести воедино. Образовалась громадная многолюдная семья, и мы на одном дыхании «выплюнули» это юбилейное торжество. Лидер компартии Латвии не поленился подняться на сцену и пожать руку Ленину, а заодно, и мне. Для остальных прозвучало его отеческое «Сердечное спасибо!».
Вечером, в финской бане «на плаву», мы праздновали свою победу. У моего приятеля была баржа, которая стояла на приколе у берега. Снаружи ржавая колымага, утиль, а внутри конфетка. Настоящая финская баня! После парной мы бросались в холодные воды Даугавы, потом отрывались с пивом в предбаннике – и опять в парную. Это было что-то! Идиллию отдыха прервал хозяин баржи. Он зашёл в предбанник с ковшом кваса, в котором плавала невинная какашка.
- Это что? – он вопрошающе глянул на меня.
- Судя по биологическому строению, экскременты, - очень живо отреагировал я.
- Сам знаю, что говно. Кто насрал в квас? Я же предупредил всех, что на корме два ведра: одно с квасом, другое для туалета, поскольку гальюн сейчас на ремонте!
Все в непонятках взирали друг на друга. Только «Ленин» почему-то глаз ни на кого не поднимал. Красный как рак, он выдавил из себя:
- Да я, вот... вытерпеть не смог... Вы уж простите меня...
Хозяин баржи, Виктор, снисходительно похлопал его по плечу.
- Не переживай, Алексей Саныч, ты клёвый мужик. Ну, опростоволосился, с кем не бывает...
//...Может, и Ленин, опростоволосился в своё время? Да так мощно, что до сих пор отмыться не можем?..//
- Ну, с Октябрём вас, Владимир Ильич. Давай выпьем.
- Давай, давай, давай! – дружно прокричали молодые глотки на всю Даугаву.
«Ай, ай, ай» - табуном лошадей пронеслось эхо.
И воцарилась тишина над самой большой и величественно-красивой рекой Латвии.