Человек всегда находит то, что ищет, а найти в жизни можно все, что угодно, особенно, если хорошенько поискать. Но что бы человек ни нашел, он всегда остается неудовлетворенным, и продолжает искать дальше. А все дело в том, что на самом деле человек ищет способ занять свое время, какими бы намерениями и устремлениями он сам себе не объяснял свои поиски. Жаждет ли человек славы, денег, любви или творчества, ищет ли он риска, азарта, острых ощущений, - все едино, главное, что человек занят.
Лазуткин – человек тонкий и нервный - возжаждал просветления, ибо ни любовь, ни деньги, ни слава с его конституцией и мышечной массой ему не давались. Тогда он с презрением стал отзываться о материальном, в красках описывал грубые и тонкие пласты реальности, астральные, ментальные и прочие миры, словно бывал там не раз, как на своем приусадебном участке.
Человек всегда найдет то, что ищет, и Лазуткин нашел единомышленников. Федор Пешкин ел тертую морковь и нырял в прорубь; Иван Незалежный бегал трусцой голым по пояс зимой и летом, спал на полу, не ел мяса. Вместе они составляли чудесную триаду, стержнем которой являлось взаимное уважение и стремление к самосовершенствованию.
Будь то Иванов-Петров-Сидоров, была бы та же самая триада, только пили бы они водку, травили анекдоты и резались в картишки-нарды-домино. Лазуткин же приучил всех пить растаявшую воду, и играли они в игру: «Мы не быдло какое-то, мы – лучшие люди Вселенной». В остальном – все то же самое, - люди проводят время, люди заняты.
Незалежный любил развивать мысль, что люди – это вирусы, они разрушают окружающую среду, гадят и портят все, до чего ни дотянутся. Поэтому сам он никогда ничего не делал, чтобы нечаянно не нанести вреда окружающей среде, ел только овощи, пил чистую воду, и очень стеснялся ходить в туалет, ибо получалось, что и он все-таки гадит, хотя и экологически чистыми отходами.
Пешкин был здоровым, как бык, огромным и сильным мужиком с тонким голосом. Он стеснялся своей силы, ибо кто-то внушил ему в детстве, что сила – это стыдно, её применяют только злые, нехорошие люди. Вследствие подобной промывки мозгов, Пешкин никогда не использовал силу по назначению, он прятал её и боролся с ней, изображая в триаде самого слабого и немощного доходягу.
Лазуткин же слыл у них интеллектуалом, потому что умел много и заумно говорить. Не каждый может завернуть про «трансцедентальную теорию пересечения амбивалентных тоннелей реальности» - многих это впечатляет, хотя бы потому, что сами они таких слов не то, что не знают, а даже выговорить не могут. Все они были весьма достойными представителями рода человеческого, ибо во Вселенной все одинаково необходимо, - и дубы, и кактусы, и сор придорожный.
Любопытный факт: у Ивановых-Петровых-Сидоровых, любивших водку и картишки, были жены, дети и работа. У Лазуткина-Пешкина-Незалежного не было ни жен, ни детей, а работа случалась спорадически. Пешкин где-то что-то охранял, читай – ничего не делал - сутки через трое, его физические данные впечатляли не только работодателей, но и потенциальных нарушителей. Лазуткин где-то что-то писал-считал-оформлял, носил-рассказывал-показывал. Впрочем, из него вышел бы отличный менеджер, реши он занять время не поисками просветления, а зарабатыванием денег. Незалежный же презирал не только людей-вирусы, но и любые средства производства, поэтому «трудился» он путевым обходчиком, и по большому счету обходил свое место работы за три версты, пользуясь просторами своего ареала обитания и пофигизмом начальства. Обычно работал он от силы в день часа два, остальное время – просветлялся.
Как-то раз случился в стране очередной праздник, кого-то там чествовали, что-то там якобы вспоминали, людям – выходные. Чем занять время? Ивановы-Петровы-Сидоровы возились дома с детьми, ругались с женами, квасили и играли в картишки. Лазуткин-Пешкин-Незалежный собрались на даче у Лазуткина делиться опытом просветления.
Человек всегда находит то, что ищет. Если люди заговорили об опыте, им непременно судьба пошлет опытный образец.
По улочке проходил молодой мужчина с рюкзачком за спиной, шел он на своей волне, не искал ничьего общества, в ушах у него были наушники, в пальцах он вертел самокрутку. У человека сломалась зажигалка, человек искал огня.
Вселенная всегда отвечает на нужды людей, и на пути человека возникла триада просветленных мудрецов. Человек прошел метра четыре вдоль забора, дошел до калитки, и, не вынимая наушников, зычно крикнул:
- Эй, мужики, огоньку не найдется?
Пешкин испуганно вжался в спинку стула - он не любил неожиданностей. Незалежный презрительно скривил губы – он никогда не курил и очень этим гордился. Лазуткин, как некогда курящий и бросивший, лучше всех мог понять незнакомца, да и законы гостеприимства у приличных людей никто не отменял. Он приветливо махнул рукой, - заходи, мол! – а ведь мог выйти на дорогу и дать прикурить, и тогда ничего бы не было… Но у судьбы свой расклад. Прохожий вошел. От калитки до стола, за которым расположилась триада, было шагов десять, и незнакомец прошел их такой расслабленной походкой, настолько вызывающе свободно и просто, что Лазуткина скрутила судорога. Случалось с ним такое: от зависти, обиды или досады – сворачивались у него внутренности узлом, и острая игла боли жалом впивалась в желудок. Сам-то он ходил быстро и суетливо, даже когда никуда не торопился. Человек прошел несколько шагов, он ещё ничего не сделал, не сказал, он просто улыбался, так и не вынув наушников, то ли музыке своей, то ли мыслям своим, то ли новым людям. Просто шел и улыбался, отчего же его такой простой и спокойный вид создавал впечатление покоя и власти, отчего он казался кем-то, хотя бы никем – прохожим, отчего хотелось все бросить и бежать за ним, говорить с ним, смотреть в его глаза?!.. Лазуткин сморгнул наваждение. Бред-бред, сейчас прикурит и уйдет, и снова станет все хорошо. Но «хорошо», то есть так, как было, уже не могло оставаться, ибо небесные силы сдвинули фигуры на столе, ввели новую фигуру, и статус-кво было нарушено.
Незнакомец прошел своей расслабленной походкой к столу, кивнул сразу всем и, не ожидая приглашения, сел на свободный стул. Спинка слегка скрипнула, прогнувшись, так как сел он не как гость - на краешек стула, а как хозяин, расслабив мышцы спины и расставив ноги. Все как по команде посмотрели на незнакомца. Тот продолжал улыбаться, хотя было совершенно ясно, что улыбается он чему-то своему, там, где-то глубоко в его мыслях спрятанному, а Лазуткина-Пешкина-Незалежного словно здесь вовсе и нет. По меньшей мере, это было невежливо, и вообще – хамство! – пришел, сел, молчит. Ни познакомиться, ни поблагодарить, ни спросить ничего. И как будто уходить не собирается. Лазуткин продолжал стоять у стола, и садиться ему теперь было как-то неловко. Да он и не хотел садиться, ему непременно нужно было проявить себя, как хозяину, и он взял слово.
- А мы вот тут разговаривали о том, что человек – это болезнь, как сказал один мудрец, – извиняющимся голосом, презирая себя за этот тон и не в силах остановиться, говорил Лазуткин. - Вот Вы как считаете, уважаемый…. - Незнакомец не назвал своего имени, и пришлось продолжать самому: – «Человек – это болезнь», как Вам эта мысль? Или «человек – это звучит гордо»? А-а? Что Вам ближе по жизни?
Незнакомец смотрел на Лазуткина добродушно, но совершенно индифферентно, и не понятно было, слышал ли он вообще его или нет. Странная нездешняя улыбка продолжала кривить его губы. «Может, он ничего не слышит из-за своей музыки или просто дурак, а я тут распинаюсь»,- горько подумал Лазуткин. Но бывает так, что человек, став на какой-то путь, уже не может с него сойти, его несет как на волне, и Лазуткин продолжать гнуть свою линию. Он совершенно забыл о своих друзьях. Пешкин подогнул под себя ноги, и считал ворон на крыше, Незалежный следил за Лазуткиным, прикидывая, насколько того хватит. Он заранее поставил на то, что незнакомец «сделает» его, выведет из состояния всечеловеческой любви, внесет сумятицу в его просветленную душу. Незалежный был язва ещё та, но логик и хороший наблюдатель. Он быстро схватывал мимику и жесты людей, читал без слов, что называется. И сейчас он просчитал, что у Лазуткина нет шансов, незнакомец – кто бы он ни был – выйграл, ещё не начав раунда. И Незалежный решил наблюдать, не встревая. Ему стало весело.
Лазуткина же понесло, и он повторил, повысив голос:
- Так человек – это болезнь или венец творенья?
Незнакомец, словно, очнувшись, сфокусировал взгляд на ораторе, снял один наушник и негромко поинтересовался, обращаясь как бы сразу ко всем:
- Огонька не найдется? - при этом он продолжал все так же расслабленно сидеть, и вопрос, заданный дважды, вновь проигнорировал. Как говорят англичане, вежливый человек не заметит оброненную вилку или пролитый соус, мог бы и Лазуткин не заметить упорного нежелания прохожего вступать в разговор. Но бывают такие люди, которым непременно нужно быть услышанными. Они и шутку повторят два раза, если в первый раз их прервали, они не могут оставить действие незаконченным. О, просветленные! И на солнце бывают пятна. Незалежный, чтобы разрядить обстановку бросил со своего места коробок спичек, не целясь, в сторону незнакомца. Тот ловко, не поворачиваясь всем корпусом, как-то играючи поймал его на лету, тут же прикурил и вновь полуприкрыл глаза, улыбаясь. Видимо, ему было хорошо. Но Лазуткину не было хорошо. Он утратил контроль, а этого никак нельзя было допустить. Он мог чего-то не знать или не уметь, но контролировать ситуацию было необходимо - тогда мир обретал стабильность и определенную гармонию. Он уже собрался произнести спич, как вдруг незнакомец хмыкнул, и, откинувшись на стуле, бодрым голосом, словно продолжая разговор, весело сказал:
- Анекдот вспомнил:
«-Абрам, ты хотел бы жить миллион лет?
- Ещё или вообще?...»
Незалежный заржал, как конь, Пешкин робко улыбнулся, Лазуткин свирепо смотрел на рассказчика. К чему это он вообще? У них тут серьезный разговор шел, люди со смыслом время проводили, а тут явился этот – не пойми кто – и все разрушил. И как себя вести теперь, вовсе не понятно. И ни к селу ни к городу Лазуткин спросил : «А Вы антисемит, что ли?»
- А Вы - еврей? – в тон ему парировал тот. – Я просто анекдот вспомнил, - и он весело посмотрел по сторонам. – Хорошо у вас тут. Спасибо за огонек.
- Спички можете забрать, - со своего места обронил Незалежный. – Мы не курим, а костер развести найдем чем.
- Я никогда не беру чужого, – и незнакомец поднялся, собираясь уходить. Теперь Лазуткину почему-то ужасно не хотелось его отпускать. Все это было неправильно. Что-то не сказано, что-то упущено. Он сердился сам на себя - что ему этот чужой человек? Что он так всколыхнулся всем сердцем? Что случилось вообще? Он, как ребенок, заблудившийся в лесу, чувствовал себя покинутым и одиноким, чувствовал, что если незнакомец сейчас уйдет, он не поймет чего-то важного, чего-то самого главного, того, к чему он так стремился всю жизнь. Как быть свободным и счастливым? Ведь невооруженным глазом видно, что этот человек свободен, просто свободен сам по себе, и по отношению к миру, хотя, скорее всего, не ныряет в прорубь, ест все подряд и пьет, смешивая напитки и градусы. Но что в нем такого, господи ты боже мой? Казалось, что Лазуткин не выдержит, подойдет к нему и спросит рецепт счастья. Но он продолжал стоять у стола, не в силах пошевелиться. Язык словно опух во рту. Он знал, что незнакомец сейчас уйдет, а он, Лазуткин, так и останется на всю жизнь бутафорно просветленным, так и не осознавшим, что значит быть свободным. И тут, чего вообще никто не ожидал, заговорил Пешкин. Он говорил редко и мало, в отличие от Лазуткина. Говорил короткими и простыми фразами. Он не был дураком, скорее, наоборот. Ибо не каждый сумеет в двух словах высказать то, на что другим требуется дюжина предложений. Ему понравился незнакомец, хотя анекдота он не понял. Он расставил руки, как бы обнимая стол и всех собравшихся, и радушно предложил:
- Может чаю?
Лазуткин с благодарностью посмотрел на Пешкина, Незалежный с интересом на незнакомца. "Откажется!», подумал он.
- Спасибо, я за огоньком только. Пора. – И он легко пошел по тропинке к калитке. Незалежный был горд своей прозорливостью, он видел опрокинутое лицо Лазуткина, а вообще жаль, что так быстро все закончилось. Пешкин как ни в чем не бывало пил свой чай, для него вся эта сцена не представляла большого интереса. Лазуткин же чувствовал, что у него подгибаются ноги.
- А что касается Вашего вопроса, - вдруг, обернувшись на ходу, бросил незнакомец, - так, на мой взгляд, человек – это не болезнь и не венец творенья, а просто человек. Надо просто жить и все! – и он подмигнул Лазуткину, повернулся и пошел, улыбаясь. По дороге он воткнул себе наушник в ухо, прикурил вторую сигарету от первой, и, поправив рюкзак на спине, ускорил шаг.
Лазуткин сел на свой стул, ноги все-таки не выдержали. Он смотрел вслед незнакомцу, пока тот не скрылся из виду. Он почувствовал, что ему холодно. Надвигается осень, надо крышу поправить в теплице, вдруг вспомнил он.
Человек всегда найдет то, что ищет. И каждый человек, что бы он ни искал, ищет себя! И ничего, если на поиски уйдет вся жизнь, или несколько жизней, или даже все…
«-Абрам, ты хотел бы жить миллион лет?
– Ещё или вообще?»
Иной раз для того, чтобы найти себя, миллион лет – не так уж и много…