Олег ДЕМЧЕНКО
ГРОЗОВОЙ ФРОНТ
С т и х о т в о р е н и я
В проект книги вошли в основном стихи последних 2-3 лет.
Буду благодарен за отзывы и критические замечания.
Содержание:
Кремлёвские стены
Московская прописка…………………….
«В столицах много сникирснутых»…………
Письмо ветерана………………………
Труба
В круговороте
Вороные
Культ смерти
Война корней
Грозовой фронт
Царь и казак
Варлам Шаламов
Продажные
Проститутка
«Телевизор – замочная скважина»
От Москвы до Петербурга
Бездомная Россия
Охота с вертолёта
Русская яблоня
Какая власть – такие песни
Памяти Роскова
Нувориш
Вурдалаки
Рассказ орнитолога
Урок Беслана
Страна господ
Диптих
Триптих
Поэтам
«Россия, роса и рассвет с ветерком»
В тёмном храме
Кремлёвские стены
На обломках империи
Ветка черёмухи
«То берёзка, то сорока»
Черёмухи
«Любовь больная, безответная»
К тебе протопчу тропинку»
Зной
«Губы ярко-красные»
«Пора тополиного пуха»
Незабудки
Дождь
Рекою вечности
«Всё пело и благоухало»»
«Я знаю, я не жду ответа»
«Любимая, со мной живёт другая»
«Сегодня дома нет жены»
«Платьице надела»
Рябина
Душа, как цветы , тяжелеет
«В последние годы я дождь полюбил»
«Закат краснеет между сосен»
«Осень - это лета погребенье»
Признание собутыльника
«Бесследно минуло довольство летнее»
Осенний снегопад
«Посыпал снег…»
«Не слыхать голосистой гармоники»
«И музыка зимой»
«Так мне бывает трудно»
Весна неизбежна!
Далёкий городок
Стемнело. Стихли разговоры.
Восточный мотив
Нищенка
Стрижи
Кремлёвские стены
МОСКОВСКАЯ ПРОПИСКА
И я когда-то не без риска
в столицу прибыл как поэт,
и за московскую прописку
потом горбатился пять лет!
Не состоял я в комсомоле, -
как вол, волок свою судьбу.
Ругался сварщик дядя Коля:
«А ну давай, тащи трубу!»
Как добросовестный рабочий
на этих улицах кривых
я был прописан каждой строчкой
тяжёлых будней трудовых.
И вот я выбрался из штольни -
из беспросветно трудных лет.
Не потому ль сегодня больно
смотреть на этот яркий свет?
Все выше здесь возводят башни,
и всё тесней торговый ряд….
Столпотворение!..
Мне страшно -
на всех наречьях говорят!
Китайцы, турки и грузины…
Как будто чёрт мешал в котле!
В Москве средь этой мешанины
всё меньше места на земле.
Азербайджанцы и узбеки…
Не то чтоб нам угля дают -
они выписывают чеки
и чебуреки продают.
И от столицы до окраин -
до самых северных морей,
пришлец проходит как хозяин
китаец, турок и еврей…
Был в церкви -
слёзы на иконе!..
Молил спасти нас Божью мать…
Но, видно, в новом Вавилоне
друг друга людям не понять.
* * *
В столицах много сникирснутых:
отец их -
Даллес, может быть.
А скольких орденом Иуды
сегодня надо наградить!
Журнал откроешь ли, газету -
за них правительство горой!
Что ни политик - то Мазепа,
что ни предатель - то герой.
ПМСЬМО ВЕТЕРАНА
«Товарищ Сталин, если бы вы видели,
что сделали с великою страной
враги народа и вредители!
Такое даже не сравнить с войной!
Отторгнута треть лучшей территории,
в Манхэттен превращается Москва,
про нас во все учебники истории
змеиным ядом вписаны слова.
Как после атомной бомбардировки,
промышленности сектор опустел,
и человек в промасленной спецовке
остался нынче как бы не у дел.
Сейчас в чести воры и спекулянты,
предатели теперь на высоте:
они все - расфуфыренные франты,
а мы живем в грязи и нищете.
Товарищ Сталин, нас осталось мало,
но прикажите - и нам хватит сил!
Отряхивая землю, генералы
на бой последний встанут из могил!»
Так ветеран писал…
Куда же это
письмо отправить? Некому служить.
И приказал он, не вскрывать конверта
и в гроб его с ним вместе положить.
ТРУБА
Великое дело в стране -
затихло, затухло на свалке,
лишь слышно в глухой тишине,
как чавкают нефтекачалки.
Качают и ночью и днём
последнюю кровь из народа…
Хоронят дельцы нас живьём.
Всё меньше вокруг кислорода.
Давно наше дело - труба
диаметром более метра,
и всё утекает туда -
пространства, финансы и недра.
Ни фабрик вокруг, ни мостов -
окрестность уже стала нищей,
и только всё больше крестов
на местном безмолвном кладбище.
Хватаем мы воздух рукой,
а им - триллионы на блюдце, -
им прямо в карманы рекой,
шурша, нефтедоллары льются.
Мы вылетим скоро в трубу.
За что ж мы тогда воевали?
Плакат старый: «Слава труду!»
в насмешку торчит средь развалин.
В КРОГОВОРОТЕ
"...бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам"
А.С. Пушкин
Во тьму кромешную - вперед
Состав по стыкам полетел.
Грохочет мусоропровод –
московский метрополитен.
На месте сидя, мчатся все!
Устроил представленье чёрт,
безумной белкой в колесе
круговращается народ.
По кольцевой, по кольцевой
нас бес вкруг пальца обведёт, -
и с воспалённой головой
мы видим, кругом всё идёт!
Мы под землёю в царстве тьмы!
Вот круги ада, человек,
где круговой порукой мы
друг с другом скованы навек!
«Вперёд! - вопил плакат труда.
-Вперёд - к победному концу!»
Но никуда и никогда
мы не приедем по кольцу!
«Вперёд на выборы, народ,
пенсионеры, молодёжь!»
Кто там орёт, который год,
когда кругом одно и то ж!
Одна и та же карусель
одних и тех кандидатур,
а в центре тот, кто был досель:
«Прокатим дураков и дур!»
И кто мне голову вскружил,
какой идеей, боже мой?
В каком я веке страшном жил,
как возвратиться мне домой?
Нам словоблудья не избыть,
мы в центрифуге лет и зим
не можем прямо говорить –
вокруг да около мудрим.
Кружит нас бешено метро,
и мысли кружатся хулой,
нам скоро вывернет нутро
круговращенье под землёй.
И наверху лицом к лицу
(держись за поручни, а то...)
нас чёрт вращает по кольцу
в авто. Ну, прямо чёрте что!
Летит, вращается Земля
и звёзды - кругом голова!
Аптека, улица, семья.
Санкт-Петербург, Нью-Йорк, Москва.
Порви скорей порочный круг,
круг наших "завтра" и "вчера",
попробуй вырваться из рук
невидимого гончара.
И я хотел бы напрямик,
и я хотел бы напролом,
но не могу, но не привык
с размаху в стену биться лбом!
Свистят секунды и века,
проходят миллиарды лет.
О центробежная тоска,
ужель тебе исхода нет?
ВОРОНЫЕ
«Се - последние кони!»
Юрий Кузнецов
Скоро выборы - всюду плакаты.
Нам листовки суют…
Разозлясь,
их бросает народ -
депутаты,
депутаты
затоптаны в грязь!
А вокруг столько рвущихся к власти -
им и хлеб и халва задарма,
а народу - сплошные напасти,
да в кармане большая дыра.
Всюду подлость, согбенные выи,
вновь предательство стало с руки -
за развал, за разврат не впервые
на княженье дают ярлыки.
Словно клички в тюрьме воровские
имена у московских господ.
«Эх вы кони мои вороные», -
ветеран в переходе поёт.
На груди у него две медали -
за отвагу, за город Берлин…
Вороные давно ускакали -
не морочь ты меня, гражданин.
Вороные давно уже сдохли,
Мерседесы не вытащат Русь,
ну а я к демократам в оглобли
запрягаться уже не берусь.
Не терзай меня аккордеоном!
Смолк старик…
А вокруг всё равно
вороные летят эскадроном,
словно в кадрах немого кино!
ГРОЗОВОЙ ФРОНТ
Приближается фронт грозовой -
треск в приёмнике, движутся тучи.
И опять вспоминается Тютчев -
этот стих его вечно живой.
Сам любил бы, наверно, грозу
в расторопности радостной мая,
если б молнии, копья ломая,
не грозили бы тем, кто внизу.
Нет, сегодня другая гроза:
и не высунешь носа из дома,
содрогаются судороги грома,
и слепит автогеном глаза.
За разрядом разряд - жуткий гул!
Летом грозы такими бывают,
что людей наповал убивают,
словно в США электрический стул.
Снова вспышка - разряд грозовой!
Гром над ухом пальнул, как из пушки, -
пошатнувшись, присели избушки…
И опять - смерч прошёл огневой!
И взрывается вновь динамит!
В небе снова решаются споры,
там сдвигаются с горами горы -
там сраженье скрежещет, гремит.
В тесной горенке стало темно.
Бабка шепчет чуть слышно молитву…
Вспоминая про Курскую битву,
дед глядит молчаливо в окно.
Разверзаются бездны в грозу,
продолжается чёрная месса,
и горит изреченье Гермеса
среди туч: «Что вверху - то внизу!»
«Что греметь? Разве это война?» -
дед, очнувшись, устало вздыхает
и махорку в чубук набивает
и на ливень плюет из окна.
КУЛЬТ СМЕРТИ
Культ смерти в стране процветает. –
Кладбище, гробы в новостях,
И запах тлетворный витает –
Здесь всё на крови, на костях.
Приспущены в трауре флаги,
И пресса – что стая ворон! –
Опять налетает в отваге
На дьявольский пир похорон.
Процессия… Гроб крупным планом…
Вот речь президент говорит
Над «Курском», потом над Бесланом…
Конца, видно, этому нет!
«Булгария», «Лошадь хромая» -
В стране за бедою беда!
Круша на пути всё, сметая,
На Крымск покатилась вода!
А телеканалы до рвоты
Вещают – до горестных слёз,
Что бьются в стране самолёты,
Летят поезда под откос…
Пылают деревни и склады…
Текут триллионы с казны,
Но всюду сидят казнокрады,
«Козлов» подпирают «козлы».
И слышится голос утробный
Откуда-то из-под земли:
«Подобное станет подобным –
вы смерть над страной возвели.
Когда-то был культ человека,
Здоровья, труда и семьи,
А ныне в стране – культ калеки,
Культ смерти, насилья, тюрьмы.
Взрываются ваши жилища,
Сужается жертвенный круг,
И Кремль превратился в кладбище –
Могилы, могилы вокруг»…
ВОЙНА КОРНЕЙ
Ни криков раненых, ни топота коней,
ни выстрелов, ни грома артиллерии, -
там, под землей, идет война корней
и передавливает
втихаря
артерии.
В подвалах Вия ведьмина трава,
культурным злакам жизни укорачивая,
вращает тяжко корни-жернова,
на дыбу тянет, руки выворачивая.
Не ссорятся меньшинства-сорняки -
вот образец глобальной толерантности!
Но под землею и они враги -
друг друга давят с чувством зверской радости.
Вверху - цветочки, а внизу - борьба
за жизненную территорию…
Там не стучит призывно барабан
и не кричат на всю аудиторию…
ЦАРЬ И КАЗАК
Посвящается разоруженцам
Царь дверью спертый полумрак
откинул и вошел в кабак,
там пьяные шумели казаки.
Сарынь на кичку! Набекрень мозги!
И лишь один не двигался никак
верхом на бочке. Был он наг,
но с саблей на боку…
И Петр обратился к казаку:
- Что ж голым здесь торчишь ты на виду?
- Все заложил проклятому жиду:
жупан, коня, рубаху и штаны -
сильны соблазны сатаны!
Прости, царь-батюшка, я пьяным был.
- А что ж тогда ты саблю не пропил?
Каменьями сияет рукоять.
Ты отхватил бы за нее червонцев пять!
- Э, государь, я саблю не отдам
на поругание жидам -
добуду саблей и одежду и коня.
Не искушай, пожалуйста, меня!
За эту преданность, веселье и печаль
царь Петр утвердил печать
Донского войска. С тех времен
на ней казак тот самый - он
на бочке голый с саблей на боку
сидит угрюмый.
Честь и слава казаку!
2010
ВАРЛАМ ШАЛАМОВ
В шестидесятых в шламе
печатных шумных слов
блеснул Варлам Шаламов
подборками стихов.
Он истины посланник -
полжизни жил во мгле,
прижавшись, словно стланик,
к простуженной земле,
и верил, что расправит
живые ветви стих,
и что рассказов правда
поднимется из книг.
Под каждою страницей
он поджигал запал,
слов золотых крупицы,
согнувшись, промывал.
Он не солгал ни разу,
но смёрзся правды грунт -
«Колымские рассказы»
посмертно вышли тут.
И лишь тогда Шаламов
стал обретать черты,
вытаивать, как мамонт,
из вечной мерзлоты.
ПРОДАЖНЫЕ
Стали поэты почётными:
званий - не перечесть,
премий у них до чёрта,
любят сытно поесть.
Должности - трехэтажные.
Дьяволу отдали честь.
Это и есть - продажные,
это они и есть.
В книжки их залежалые
гляну брезгливо порой,
но вижу, как Полежаева
тащат солдаты сквозь строй,
и по спине шпицрутенами, -
братцы, за что же? - бьют!
Истина - дело трудное,
невыносимый труд!
Истиной не разжалобить
паразитический класс:
сразу в солдаты разжалуют -
и под ружьё на Кавказ!
Гнали поэтов в ссылки -
к пропасти, к смерти в пасть!..
Нынче ими не сильно
интересуется власть.
С личностными печалями -
вот уж мартышкин труд! -
сами себя напечатают,
сами себя прочтут.
Что ни стихотворение -
прёт на передний план
самоудовлетворение
или самообман.
Стали поэты слабыми,
сплетников - целый рой!..
Им бы возиться с бабами,
им бы играть с детворой.
Звания удостоены…
Задом глядят наперёд.
Трусы, Аники-воины,
предавшие народ.
ПРОСТИТУТКА
В порту стамбульском плачет проститутка,
ссутулив плечи - два поломанных крыла:
сегодня ей невыносимо жутко,
вчерашней девочке из русского села.
Хозяин-турок строг и беспощаден:
чуть что не так - наотмашь молча бьёт.
Ну, а гостей он - чаем угощает,
кальян с поклоном медный подаёт.
Ударит в бубен - выходи на дело,
забудь, кто ты, забудь, что есть душа, -
в восточном танце вздрагивает тело,
дымясь, дурманит разум анаша.
В родном селе качаются рябины,
а здесь, где все ругаются и пьют,
её, продав обманом в секс-рабыни,
по целым дням насилуют и бьют.
Как ты могла, великая Россия,
пустить к святыням чуть ли не чертей?
Ты видишь, продают твоих красивых
и самых лучших дочерей?
Ты видишь, девочка рыдает возле рамы?
Пусть ангелы слезу её смахнут,
и вознесутся, как ракеты, храмы,
и эту нечисть чёрную сметут!
* * *
Телевизор - замочная скважина:
ну, такой, ну, такой там интим!
Неудобно смотреть стало даже нам.
Но привыкли - что делать? - глядим.
Там семейные кланы -
родители,
дети внуки и бабушки их…
Там такие сидят развратители,
что съезжают мозги у иных.
В новостях - лишь гробы, да аварии, -
мол, пора уж и вам помереть.
Сколько можно, скажите, товарищи,
нам на всю эту пакость смотреть?
Где свершенья, дела настоящие?
Там такое плохое кино,
что мне хочется взять телеящик
да и выбросить на хрен в окно!
ОТ МОСКВЫ ДО ПЕТЕРБУРГА
От Распутина до Путина
ничего-то не распутано,
паутиной перепутаны
на Руси пути-распутия.
Пауки во тьму попрятались,
попадешься в сеть упырью их –
будут медленно подтягивать
и говорить тебе, что принято.
А в дубах сидят разбойнички,
как присвистнут бурей-вьюгою,-
так в снегу лежат покойнички
от Москвы до Петербурга.
Будто бешеные, лошади
сквозь леса несутся в страхе
от одной до другой площади,
от одной до другой плахи.
По Сенатской Петр расхаживает,
а по Красной – Иван Грозный,
и палач топор потачивает, -
скоро суд грядет сурьезный.
Разбазарили империю –
будет вам расправа лютая…
В кабаке Лаврентий Берия
водку с горя пьет с Малютою.
БЕЗДОМНАЯ РОССИЯ
Заглядывая в баки,
что ищут здесь, скажи,
бездомные собаки,
и грязные бомжи.
Избитые, обросшие,
двадцатый год подряд
копаются в отбросах.
Ты видишь, демократ?
Они нашли друг друга:
повязаны бедой,
спят вместе, если вьюга,
и делятся едой.
Смирны собачьи взоры,
но бомж шепнет им «Фас!» -
и бешеною сворой
набросятся на вас.
И случаи бывали:
пуская в ход клыки,
прохожих разрывали
собаки на куски.
Здесь не собаки - волки,
страшней волков - народ:
глаза, точно двустволки,
и перекошен рот.
Они властям не верят,
они дичают тут -
так скоро озвереют,
что в клочья вас порвут!
Конечно, Бог не в силе,
но гляньте вот сюда:
во что вы превратили
народ свой, господа!
ОХОТА С ВЕРТОЛЁТА
Кипит в крови адреналин,
вертушка скачет над горами.
- Опять ты промахнулся, блин!
Пали очередями!
Архаров с вертолета бьют!
А кто-то спрыгнул, горло режет -
они их кровь из кружки пьют,
покуда свежая.
Силен неутомимый бег
архаров рыжих,
но выстрел грянул - кровь на снег
струею брызжет!
Двадцатый гибнет на снегу,
глазами гаснет плавно.
Хочу кричать - и не могу,
как под гипнозом фавна.
Архаров бьют, и кровь течет,
и сочтены их миги….
А все они наперечет -
из Красной книги!
Архаров сверху гады бьют -
очередями с автомата!
С вертушки бьют, а в ней поют
и кроют бога матом.
Вот он, чиновников разгул!
Для них и мы - бараны.
Все ближе вертолета гул.
…и кровоточат раны.
Гульба взвилась под облака,
и пляшет сверху дуло.
Вдруг от внезапного рывка
барыгу ветром сдуло
и понесло в винтоворот-
на лопасть мясорубки!
И рухнул пьяный вертолет!
Где голова, где руки?..
По материалам СМИ:
«Вертолет Ми-171 разбился 9 января 2009 года в горах Республики Алтай. В результате крушения, по официальным данным, семь человек погибли, в том числе и полпред президента в Госдуме РФ Александр Косопкин. Четверым удалось выжить. Расследование дела о крушении вертолета было засекречено. По данным представителей алтайских общественных организаций, чиновники убили на охоте 28 горных баранов, что составляет около 15 процентов мировой популяции краснокнижных животных.
К месту катастрофы никого не пускали. Тело Каймина, главного природоохранника Республики Алтай, выпавшего при стрельбе с вертолета, было страшно изрублено и разбросано, часть головы так и не нашли. Только после того как трупы и туши архаров погрузили в первый вертолет, неизвестные люди в штатском на джипах дали команду омоновцам подняться на склон и зачистить кровь на снегу. По их рассказам, снег был забрызган людской и животной кровью вперемешку с людской. Смотреть на нее без содрогания было невозможно!»
Вот ненасытности итог.
Такой вот случай вышел.
Так все же есть, наверно, Бог,
и Суд Его - всех выше.
РУССКАЯ ЯБЛОНЯ
Степь повсюду голая
И на сотни вёрст
Лишь один бурьянище
В человечий рост.
Ни села, ни хутора
Не видать окрест,
Ну откуда яблоня
Среди этих мест?
Старая, горбатая,
Чёрные сучки, -
Одичало дерево
И плоды горьки.
Следопыты шустрые
Объяснили мне:
«Кто-то похоронен здесь
в спешке на войне».
Засверкали заступы,
Кирки, топоры.
Кто прикопан наспех
Был тут до поры?
Оказалось – немец…
Шёл он без дорог
С надписью на медной
Бляхе: «С нами Бог!»
Шёл в рогатой каске
С верою в блицкриг.
Не услышал сам он
Свой предсмертный крик.
Вот держу я череп
С пулевой дырой.
Что же ты оскалился,
Доблестный герой?
Для отваги шнапса
С фляжки пригубил
И попутно яблоком
Русским закусил.
Знать, со зрелым семечком
Проглотил куски,
Из него и выросло
Дерево тоски.
Посреди Европы
Надо, может быть,
Яблоню на память
Эту посадить.
Чтоб потомки рыцарей,
Родовых господ
Сморщились, отведав
Пораженья плод.
Чтоб сказали, вспомнив
Скорбные деньки:
«Яблоки раздора
до смерти горьки!»
КАКАЯ ВЛАСТЬ – ТАКИЕ ПЕСНИ
Сказал ведь кто-то: «Если пушки
В пылу войны заговорят,
То Музы - будь ты, брат, хоть Пушкин, -
Как на допросе, замолчат».
А я скажу: «Не правда это!»
Была Великая война.
Духовной силою поэта
Страна в те годы спасена.
С лихвой всё было у фашистов -
Снаряды, крылья и броня, -
Лишь не хватало песни чистой
С порывом честного огня.
Мы шли - Вставай, страна огромная! -
одна винтовка на троих -
С немецкой силой биться тёмною
И побеждали всё же их!
За скромный синенький платочек,
За раскудрявый звонкий клён
Строчил советский пулемётчик -
Был беспощаден к фрицам он!
«Землянку» пели на ночлеге,
и шли под утро в бой опять!..
Рейхстага строгие стратеги
В чём дело, не могли понять.
Кумекал туго фюрер мудрый:
«Дойчланд найн шлягер ни одной!»
Мычали фрицы «Вольга мутер», -
Да где с гармошкой им губной!..
Какой размах, какая удаль! -
Поёт Русланова бойцам!
Ах, эти песни - что за чудо! -
И нынче б пригодились нам.
Но нет! - Старательно забыли:
Певцы такие - «не формат»,
Их заживо похоронили,
А в песнях пошло пляшет блат.
Теперь поют все в новом вкусе,
Поют у древних стен Кремля
На три прихлопа - «Туси-пуси»,
На два притопа - «Ты моя!»
Какая власть - такие песни!
Танцуй бесплатно, молодёжь!
Они бы были интересней,
Да где за баксы их возьмёшь?
Привозят к нам из-за границы
И рок и реп…
Гремят они -
И содрогаются гробницы
Царей
в церковной
тишине.
ПАМЯТИ РОСКОВА*
Книжку лирики раскрою
Через двадцать с лишним лет
С закорючкой: «От Роскова».
А его-то… больше нет…
Я бы с ним, как прежде, выпил,
Но пронесся адский свист, -
И его из жизни выбил
Бешеный мотоциклист!
Мы живём без кровной мести -
Суд убийцу отпустил:
В неположенном-то месте
Путь поэт переходил.
Саша, Саша, ты хоть Богу
Объясни сегодня там,
Что поэты все дорогу
Переходят господам;
Что у них свои законы,
Что вся жизнь их – для страны…
Смотрят горестно иконы
В тихом доме со стены.
Тень в углу сутулит плечи.
Ты ведь складывал стихи
Ладно, складно, словно печи –
Сладок тёплый дух строки!
Говорил: «Не обессудьте,
Был когда-то печником
И с наукою, по сути,
Как согреть людей знаком».
Печи русские…
В них тяга
Тянет душу к небесам!
Та ж в поэзии отвага
Не даёт покоя нам…
Я б тебя позвал на дачу,
Да шатнула весть: «Убит!»
…Не подумай, что я плачу,
просто что-то... печь дымит.
*Примечание автора: Александр Росков поэт, публицист, редактор нескольких газет, мой однокурсник по литинституту. В молодости работал печником. Потом занимался литературой в Архангельске, в июне 2011 г. убит мотоциклистом при переходе дороги.
НУВОРИШ
Лысина кепкой прикрыта, наглый живот.
Тучегонитель, хитрец, пчеловод,
брат всем евреям, узбекам… Паша барыша
кинул Москву - на ушах ещё сохнет лапша,
сохнет у всех простаков на ушах Доширак:
каждый - обманутый вкладчик и лох и дурак.
Он себе выбрал жену ого-го-го -
больше не скажешь о ней ничего, -
с ней утащил из казны ни один миллиард,
строил к приходу антихриста град,
где повторялись Гоморра, Содом, Вавилон -
всё переплёл, перепутал старательно он.
Сколько бюджетов вкатал под асфальты дорог,
сколько построил в Москве синагог -
был он для многих прохвостов - что Бог.
Царствовал долго. Когда же сказали "табу" -
вылетел с выхлопом газа в трубу,
черти, однако, скрывали смешки -
в Банке остались пустые мешки.
Деньги казённые перетекли за кордон,
нам же достался Армагеддон,
грохот и гарь - ни проехать в Москве, ни пройти:
он за границей, а мы - взаперти.
В замке он прячется в складках портьер.
Вот образец нувориша, вот казнокрадства пример!
ВУРДАЛАКИ
Ночью позднею во мраке
На кладбище из могил
Вылезают вурдалаки,
Чтоб набраться свежих сил.
Кровь живых даёт им силы.
И смекай, коль не дурак,
Если девка шепчет «милый»,
То она - твой вурдалак.
Весь покусанный, помятый
Доберёшься кое-как
До жены…
- Где был, проклятый?
- Не поверишь! Вурдалак
Затащил в кустарник ночью.
Еле вырвался чуть свет.
Посмотрел – рубаха в клочья,
И в карманах денег нет.
Впрочем, есть средь вурдалаков
И другие – мужики.
Ходят в смокингах, во фраках,
Носят важно пиджаки.
Вот коньяк для них на блюде.
Глянут рюмочку на свет,
Выпьют, чмокнут…
Вроде люди
Лишь души в них что-то нет.
Эти кровь пьют из народа –
Из всего, из всей страны!
Такова уж их порода –
Всё же слуги сатаны.
И, свои раскинув чресла,
В учрежденье вурдалак
Так порой врастает в кресло,
Что не вытащишь никак.
Присосался, в должность впился
И не чувствует вину…
Не имперской, а вампирской
Надо б эту звать страну…
Ах, о чём я? Вурдалаки.
Да, конечно это бред,
Да, конечно, эти враки
Просто выдумал поэт.
Вообщем, верьте, да не очень.
Ну, а, может, это так.
Кто там в дверь стучится ночью?
Неужели вурдалак?
РАССКАЗ ОРНИТОЛОГА
«Вороне где-то бог послал кусочек сыру»
Иван Крылов
Вороны не жили в Москве так свободно -
селились по паре одной на слободку,
старались в начале минувшего века
глухой стороной облетать человека.
Но время прошло и вороны-мутанты
в диаспоры сбились. Сердиты, лохматы,
с утра под окном дискутируют, серые,
а тем, кто их гонит, - на головы серут.
- Кыш, кыш! - машут люди. Да разве разгонишь,
да разве злодеев теперь урезонишь!
Уж поздно - вы слишком вражин расхвалили,
и выпавший сыр их напрасно схватили.
- Украли, украли! - кричали вороны.
Собрались, мол, в стаи мы для обороны.
О, подлые твари! На самом же деле
на детские ясли они налетели.
Пикируя с криком, детишек клевали,
и взрослым прохода весь день не давали,
пока не примчались пожарные в касках
и, будто драконов дерущихся в сказках,
они разогнали струёй из брандспойта
орду черномазую тварей разбойных.
…Рассказ поучителен твой, орнитолог, -
процесс адаптации, видно, не долог…
Я шёл по Москве, было пасмурно, сыро,
и пахла столица похищенным сыром,
светил полумесяц вверху мусульманский,
как призрак империи новоосманской.
* Стихотворение написано на основе реального происшествия.
УРОК БЕСЛАНА
сентябрь 2004 года
Хоронят детей в Беслане.
Теракты прошли чередой.
За похороны бесплатные
спасибо стране родной.
Капают прямо на сердце
слезы... Народ молчит.
Лица угрюмые, серые -
каждый горем убит.
Плач по отрогам горным.
Свеча над гробом горит.
Кто-то по горло в чёрном
что-то там говорит.
Дескать, мы люди слабые...
Слезы на образах.
А мальчики-то кровавые
в глазах у него, в глазах.
Дети с радостью ждали,
когда прозвенит звонок, –
изверги преподали
школьникам первый урок.
Маленьких расстреляли...
Словно в лицо удар -
кровавые листья упали
на траурный тротуар!
2004
СТРАНА ГОСПОД
Ну, что глядишь ты, как Шойгу на трупы?
Союза нет, кругом сплошной развал.
Вчера прорвало в нашем доме трубы:
"Система сгнила", - слесарь мне сказал.
Ни света, ни воды теперь не будет…
Здесь, что ни день, то новая беда -
подлодки тонут, вымирают люди,
и в преисподнюю уходят поезда.
Здесь всюду слёзы, кровь и стоны,
кругом пожаров, катастроф блиц-криг!
Здесь из-под рухнувшей плиты бетонной
под аквапарком раздаётся крик.
В один конец здесь продают билеты
на обречённый самолет иль теплоход...
Здесь нищетой задавлены поэты,
и в быдло превратить хотят народ.
Могильник ядерный, подобье ада -
страна господ. Всё несуразно в ней.
Здесь дом взорвут твой, здесь из автомата
стреляют в школе маленьких детей!
Здесь оборотни-милиционеры
тебя ограбят или же убьют;
бомжей, бандитов и миллиардеров,
быстрей грибов, количества растут.
Здесь русским головы чеченцы режут
иль, как собак, их держат на цепи,
здесь слышится зубовный, злобный скрежет
и чье-то жутко-тихое «терпи».
Здесь вычеркнули прочь понятье «нация»,
здесь водку пополам с отравой пьют.
А кто у власти, те в глобализацию -
в объятия антихриста, ползут.
На мирных митингах народ орущий
друг с другом спорит - жадно, горячо...
И не дают здесь гражданам оружья,
дабы не вышло что-нибудь еще.
2004
.
ДИПТИХ
1
Нет ничего страшнее человека.
Его почуяв, зверь бежит зловещий,
гад уползает, дерево-калека
костями веток сломанных трепещет,
взмывает птица вверх, и рыба
уходит в глубь и прячется где-либо…
В природе он один себе подобных
в своих деяниях, порою даже добрых,
уничтожает и плодит пороки…
Давно об этом знают все пророки,
и потому они бегут подальше
от зла людей, от человечьей фальши.
2
Нет ничего прекрасней Бога в человеке!
Так было и останется навеки.
Тот человек, в котором Бог живет, -
прекрасен,
и взор его неустрашимо ясен,
и зверь к нему идет покорно,
и птицы у него из рук сбирают зерна...
Тот человек не проливает кровь -
над ним сияет радостно любовь!
Но как его угрюмо ненавидят
те, кто в нем Бога ни черта не видят,
как презирают, как в него бросают камни,
как злобно щелкают несытыми клыками!
А он и этих в горести не бросит
и Вседержителя спасти их души просит.
ТРИПТИХ
1.
Поэзия – стук сумасшедшего сердца
и гул проводов неясный в крови,
поэзия – исповедь перед смертью,
признание в невыносимой любви.
Поэзия – это ходьба по лезвию,
по углям пылающим - босиком.
Занятия нет на земле бесполезнее.
Поэзия – в горле ком!..
Поэзия – это прогулки над пропастью:
не окликай - лунатик идет
и тянется к звездам с детской робостью…
Поэзия – это во сне полет!
Поэзия – не игра воображения:
не виртуальный вычурный бред
Поэзия – преображение,
божественной истины призрачный свет.
2.
Поэт всегда - пророк, провидец.
Иначе просто он болтун,
игрушка временных правительств,
шут с балалайкою без струн.
Поэт - хоть грустный, хоть весёлый, -
он правды честное дитя,
что всем кричит: «Король-то голый!
Глядите, люди, на вождя!»
Певцу - венец! А, может, плаха?
Поэт не думает о том -
то он поёт, как в небе птаха,
то грянет вдруг, как с неба гром!
То в нём дрожит былинки нежность,
что проросла через гранит,
что в сущности своей - мятежность
и торжество любви хранит!
3.
Если станешь, не дай бог, поэтом,
твой удел - за слово умереть.
слава, почитатели – на это
лучше в глупых грезах не смотреть.
Для тебя - кинжал, петля и пуля,
яд змеиной, подлой клеветы.
Тюрьмы пред тобою распахнули
двери в хляби смрадной темноты.
Путь твой - там, где больно, где пороки,
не цветы бросают под ноги – плюют.
И о том, что был святым пророком,
слишком поздно люди узнают.
ПОЭТАМ
Что ж мы грызёмся, словно волки?
Мы все когда-нибудь умрём
и будем здесь, на книжной полке,
стоять навытяжку рядком.
Библиотека, что кладбище, -
всех успокоит, примирит…
Читатель бледный счастье ищет
средь книг - холодных, как гранит.
А в фолиантах только склоки,
да фарисейства через край:
при жизни был размах широкий
и публики весёлый грай.
Вот Безыменский, Бенедиктов,
вот Бедный - лысый, жирный кит -
купался каждый в славе дикой,
а нынче - намертво забыт.
Но, если честен ты, но если
талантлив, то, в конце концов,
воскреснешь, как уже воскресли,
к примеру, Кедрин и Рубцов.
Что ваша слава, шум, цветочки
и гонорары как с куста?
Над I расставит время точки
и всех поставит на места.
И встанем мы по алфавиту
на этой полке и на той
кто на века, кто так… для виду,
а кто - могильною плитой.
* * *
Россия, роса и рассвет с ветерком.
По травам душистым иду босиком.
Крещусь на церквушки сияющий крест.
Роднее и ближе не сыщется мест.
Поднялся в лучах жаворонок в зенит -
Исчез, растворился… Но песня звенит!
Дилинь-дили-линь - детских лет бубенец:
В скрипучих санях едет степью отец.
Степь саваном стелится - нет ей конца,
И грустен, и радостен звон бубенца…
Дилинь-дили-линь. Посмотрю на рассвет -
Не хочется плакать о том, чего нет.
Былое – со ржавыми минами дот…
И страшно подумать о том, что нас ждёт.
А что же вверху жаворонок затих,
Как будто он высшую тайну постиг?
У птиц этих рвутся порою сердца,
Не в силах восторг передать до конца.
…Ненужное тельце я поднял с земли -
Оно под ногами лежало в пыли.
Россия, Россия, родимая Русь!
Звенят в моём сердце и радость и грусть.
Но долго ль ещё суждено им звенеть?
Сумею ль подняться в зенит и допеть?
2011
В ТЁМНОМ ХРАМЕ
Вечерами в тёмном храме
загорается свеча
и горит в разбитой раме,
перед ветром трепеща.
На горе стоит высокой
позабытый древний храм -
отдалённый, одинокий,
недоступный больше нам.
Заросла к нему дорога.
Кто ж в него опять зашел
и опять во имя Бога
в темноте свечу зажёг?
Или ангел то незримый
искру выронил, спеша,
или чья-то тень из Рима -
многогрешная душа?
В рваной кровле над горами
долго ветер будет выть,
но свечи святое пламя
он не в силах погасить.
Значит, всё же есть спасенье,
воскресенья чудеса?
Из пустого храма пенье
улетает в небеса.
КРЕМЛЁВСКИЕ СТЕНЫ
Я смотрю на кремлёвские стены.
Эх, наш батюшка царь Иоанн,
от врагов, от боярской измены
крепко ты огораживал стан!
Только враг затаился средь близких,
и, минуя осиновый кол,
приспособился ирод-Бориска
на златой государев престол.
Только вор вероломный и хитрый
то бьёт рабским челом, то - копьём:
следом ставленник польский – Лжедмитрий,
примостился на троне твоём.
А другой тать - с трубою подзорной -
зрел отсель на пожары и дым,
а узрел, что ему до позора
шаг от славы остался один…
……………………………….............
…………………………………............
…………………………………............
…………………………………............
Пораженья, победы, как тени,
пронеслись - и пропали вдали…
Не под эти ль высокие стены
стяги рейха безвольно легли?
Нынче, слушая звоны курантов,
духу предков бессмертных молюсь,
проклинаю в сердцах оккупантов,
истоптавших священную Русь.
За ордой вслед - пылают пожары,
траур стелят, сгорая, поля…
Повернитесь вновь,
Минин с Пожарским,
к древним стенам глухого Кремля!
Поднимите царь-колокол медный
и ударьте, качнувши до звёзд,
чтобы звон разлетелся победный
от России на тысячи вёрст!
Да пальните в простор из царь-пушки
пеплом наших заклятых врагов,
чтобы радость из каждой избушки
долетела до самых верхов!
НА ОБЛОМКАХ ИМПЕРИИ
Попрощайтесь с Советским Союзом –
С дружбой разных народов, с пожатием братской руки.
Что осталось теперь? День развала отметить салютом
Иль, рубаху рванув, голой грудью пойти на штыки?
Попрощайтесь, друзья, с Украиной и Крымом…
Полстраны за бортом, и дымится войною Кавказ.
Возвышалась Москва, назвалась третьим Римом,
Да империи пир, видно, был не про нас.
Пролегли, точно трещины от сотрясенья, границы
По великой стране – разделили народ…
Мишка Меченный пал, а Беспалый вовсю веселится –
Загогулины кажет, калинку танцует урод.
Проутюжили улицы враз тупорылые танки,
Расстреляли парламент у праздных зевак на виду…
Ночью вывезли тайно на барже людские останки,
И живёт с этих пор вся страна, как в аду.
Вымирает народ: каждый год миллионы
Убивает невидимый кто-то советских людей.
Кто-то ваучер выдумал и на продукты талоны,
Кто-то дал нам свободу: «Воруй всё, что хочешь, наглей!»
Безработные часто бросались под поезд на рельсы,
Умирали рабочие, труд стопудовый на плечи взвалив…
Словно ворон плешивый, вопрос закружился еврейский
Над простором российских костями засеянных нив.
А в столицу всё едут и едут таджики, кавказцы, узбеки,
Казахстанцы, калмыки – ну, вообщем, Советский Союз.
Жить без русских не могут – мы вместе, как видно, навеки.
Только братьями нынче уже называть их боюсь.
Обсчитают, обвесят, отравят, зарэжут.
Ничего не хочу я от них, ничего я не жду.
Посмотрю – и на сердце почувствую скрежет:
Кто-то сеет незримый меж нами вражду.
Со своими уставами едут навечно к нам в гости.
Им почти на перроне порой выдают паспорта:
Мол, работать здесь некому – все на погосте.
И восходит миграции выше и выше черта.
Гастарбайтеры, голь перекатная…
Исхлестала нужда их, пригнала в Москву,
И для многих закрыта дорога обратная –
Здесь родились их дети, «Здесь, - они говорят, - мой живу».
Потеснитесь - они покупают уже рестораны
И танцуют у стен неприступных Кремля.
Для них русские просто рабы и бараны.
А за стенами тоже поют труй-ля-ля.
Проходимцы теперь по земле моей ходят, как боги:
Всё скупили в России и нас помыкают они.
Видно, мало одной небольшой Кандапоги.
Стих пожар, но повсюду блуждают огни.
И правительство тоже подсыпало перца:
Разбомбило Чечню и грузинам решило под гузно поддать…
А в Прибалтике НАТО. И словно иголка у сердца,
Возле нашей границы в Европе ракеты торчат.
А в Москве разрываются бомбы в вагонах,
И жилые взрываются вместе с жильцами дома,
Вся страна задыхается тяжко в агонии,
Слабонервные граждане сходят порою с ума…
Кровь течёт по земле, как по лысому лбу Горбачёва,
Кровь расстрелянных в школе Беслана детей.
Приспустите в знак траура флаг свой торговый
И минуту молчания вставьте в поток новостей!..
Нет! Трещит – сотни слов изрыгает в минуту
Теледиктор, как будто в смертельном бою автомат.
Стало грустно от этих речей почему-то,
Словно сам я во всем, что творится в стране, виноват.
Да, не скоро опомнится наша столица.
Здесь по улицам шастают стаи блудниц.
Я глазами скольжу по толпе разнолицой
И не вижу, как прежде, приветливых лиц:
Всюду грязные склоки, скандалы и драмы,
Всюду властвуют жадность, насилье, разврат,
Оскверняют святыни и русские древние храмы,
И мечом сатанинским священников русских казнят.
И покуда бубнит изощрённый поэт под берёзкой -
Выдает «патриот» кренделя о единой великой стране,
В новостях говорят, что бомжа изловили подростки
И сожгли с потрохами на Вечном огне.
А ещё в новостях говорят каждый день про бандитов,
Про воров, проституток и прочую мерзкую шваль,
И пред взором всплывают всю ночь сотни граждан убитых,
И на сердце ложится плитою могильной печаль.
А кому я повем ту печаль, если рожи продажные всюду?
Щелкопёры у них на подхвате всегда под рукой –
Поглядишь, писуны те возносят до неба Иуду,
Угождая владельцам своей фарисейской строкой.
Нынче подлое время: вожди подаются в торговцы:
Хоть Россию, смеясь, продадут, хоть народ, хоть Христа.
Что им люди простые? – бандерлоги, покорные овцы -
состригают купоны с них, будто комбайном с куста!
Стариков и старушек торговцы ограбят до нитки
и на яхтах своих белогрудых в заморские страны плывут,
где народная боль в золотые спрессована слитки,
где их ждёт, улыбаясь, довольный Махмуд.
Деньги – власть и послушно согнутые рабские спины,
тех, кто властью унижен, кто голоден, нищ или бос.
Сомневаетесь вы? Поглядите, какие на праздник дубины
приготовил для ваших горбов уважаемый босс…
Нефть, алмазы отсюда везут, древесину,
а сюда - наркоту…
Вот такой оборот.
Как они ненавидят православную нашу Россию!
Им бы вытравить напрочь великий славянский народ!
Проходимцы, дельцы, шулера, бизнесмены, -
паразиты, шуршащие мерзкой валютой во мгле…
Как не рухнут на них обветшалые русские стены,
как их терпит Господь на облитой слезами земле!
Поднимайся, Ярила, – славянское древнее солнце!
Встань червленым щитом! Пусть на них твои брызнут лучи!
Я видал ещё в детстве, как в страхе от света несётся
Богомерзкая тварь, что тайком шебуршала в ночи.
Забиваются мыши летучие в тёмные щели,
Гады разные в норы поглубже вползают свои.
Содрогнулись бы люди, когда б их при свете узрели,
Растоптали б, убили, забыв о Господней любви!
Сколько мерзких от света бежит насекомых:
Кровь попили, погадили вволю – ищи их свищи.
Узнаю в этих мелких букашках известных знакомых –
Тараканы, клопы, пауки и клещи…
Поднимай, в нас великую ярость светило!
Об одном только Богу сегодня сквозь слёзы молюсь,
Чтобы ты, засияв, наконец, на заре разбудило
Чародеями в сон погружённую светлую Русь.
Чтобы ты осветило сияньем от края до края
Злой травой-татарвой полонённые тайно поля,
Чтоб проснулась, прогнившие путы срывая,
Богатырская русская наша земля!
Ветка черёмухи
* * *
То берёзка, то сорока,
то проталина в снегу…
Вот и кончилась до срока
снеговейная морока -
синь и солнце наверху!
Ах, как пахнет снегом мокрым
непутёвый ветерок,
что проносится по взгоркам
через поле без дорог!
Капля всклень налилась светом
и, сверкнув, словно кольцо,
вдруг сорвалась с гибкой ветки
прямо к милой на лицо!
Поглядела на берёзы,
не стирая брызг, жена.
Показалось, что сквозь слёзы
улыбается весна,
показалось, что улыбкой
всё вокруг озарено!..
Время двигалось улиткой,
а теперь - летит оно!
Полетели дни недели,
что капели звонкой медь.
И опять мы захотели
хоть чуть-чуть помолодеть.
Разве это невозможно,
коли ожил старый пень,
коль на сердце так тревожно
и так весело весь день?
ДАЛЁКИЙ ГОРОДОК
И хоть близится апрель,
Снег летит - не тает.
Разгулялася метель –
На метле летает!
В лоб бьют белые куски,
Ни любви, ни ласки –
Надоели до тоски
Эти свистопляски!
Надоели – нет житья! –
Холода да вьюги.
Где-то родина моя
Далеко на юге.
Там теплым тепло сейчас,
Луг одет цветами,
Обозначен там Кавказ
Тонкими штрихами.
Снег валит холодный тут –
Не даёт прохода.
Ну, а там – сады цветут,
Ясная погода.
Там зелёная трава,
И у дней на донце
Там повсюду синева,
Синева и солнце!
Там среди степных дорог
С речкой по соседству
Приютился городок
Дорогого детства.
Только мама на крыльце
Там меня не встретит…
Тают слёзы на лице,
Волком воет ветер.
То, что было - всё во сне…
Я иду сквозь стужу,
Скачет снег навстречу мне,
Залетает в душу.
Заметает бурелом
С головой, с ногами
И людей и каждый дом –
Всё уж под снегами!
Заметает сто дорог,
Сто тропинок вешних
И далёкий городок,
Где цветут черешни…
ЧЕРЕМУХИ
Расставшихся, разочарованных
в глуши утешенья ждут:
вот-вот к нам сугробы черемухи
под окна ветра наметут.
Чтоб наши сердца вдруг ахнули,
и вновь зазвучал романс,
навеют черемухи-ангелы
невинности аромат!
Они нам простят все промахи
и, может, в любви сведут…
В распахнутых рамах черемухи,
как в девичьем сне, расцветут!
Черёмухи белоснежные!
Их свежесть вдохнёшь с утра -
забудутся дни мятежные,
забудется боль утрат.
Их прошлой весной обламывали -
они расцветают вновь.
Не так ли тебя обманывали,
а ты ещё веришь в любовь?
Вернешься ль ко мне, любимая?
За то, чтобы ты пришла,
и ангельские и лебединые
взмахнут за окном крыла!
Возьми - ну, о чем разговаривать? -
черёмухи ветку в россе,
и да минуют аварии
тебя на свистящем шоссе!
* * *
Любовь, больная, безответная,
зачем ты мучаешь меня,
зачем опять восходишь, светлая,
из темноты на склоне дня?
Я думал, всё давно потеряно -
моя доверчивость, мечты,
но вот красавицей из терема
опять ко мне выходишь ты!
Опять даришь надежды шаткие,
моя соломинка,
мой луч,
пробившийся сквозь бури адские
через разрывы чёрных туч.
* * *
К тебе протопчу тропинку,
и через девять лун
слабенькая травинка
расколет большой валун.
Когда круглый камень треснет -
на нём расцветёт цветок,
и боль моя песней воскреснет,
и разольётся ток!
И ласточка в небо взовьётся,
и вырвется радостный свет,
и сердце твоё отзовётся
на то, чего уже нет
ЗНОЙ
Ах, пушистые лета лапушки!..
На лугах погасил июнь
одуванчики, словно лампочки,
ну а ветер - возьми и дунь!
Как закружится, как завьюжится
в синем небушке белый пух
и летит, замерев от ужаса,
на поля, на цветущий луг!
Ну, а следом летит пух с тополя,
сыплет пух даже трын-трава…
А погода стоит здесь тёплая
аж до самого Покрова.
Наклонились на тын подсолнухи,
чуть привядшие от жары.
Стали тихими, стали сонными
обомлевшие в зной дворы.
Хаты, залитые теплынью,
дремлют, ставенки чуть прикрыв.
Пахнет мёдом, мятой полынью
наш обеденный перерыв.
Взгляд - касаткой из-под косынки,
голос - чистое серебро,
и блестит чешуёю цинка
с коромысла твоё ведро.
Припадаю к нему напиться -
холодна вода и вкусна!
- Ох, смотри, крестовый, приснится,
эта краля - лишишься сна.
Не поверил я, не послушался,
но цыганка была права!..
То ли пух в синем небе кружится,
то ли кругом идет голова.
И в душе нежно плачет флейта,
и дурманит духмяный зной…
Ох, ты лето, сухое лето,
что же сделало ты со мной?
* * *
Губы ярко-красные,
синие глаза.
Как посмотрит ласково -
позабыть нельзя.
Трепетный и радостный
бросит в сердце взгляд-
разольется сладостный
по суставам яд.
Опустив ресницы,
нежно скажет: «Нет».
За полночь приснится …
И начнется бред.
Наяву не кончится
этот чудный сон -
словно отблеск солнечный,
недоступен он.
И желанья рьяного
станет жизнь полна,
будто бы от пьяного
старого вина.
Возле края пропасти
будешь ты ходить;
как лунатик, с робостью
что-то говорить.
С чувствами не сладишь ты.
Вот он жжет огонь…
Помоги мне, слабая
девичья ладонь.
ПОРА ТОПОЛИНОГО ПУХА
Как тихо на улице, сухо.
Звенят воробьёв голоса.
Пора тополиного пуха
податлива на чудеса.
Мои одиноки прогулки,
но всё-таки верю, любя,
что, может быть, в том переулке
сейчас повстречаю тебя.
И ветер вспорхнёт шаловливый
из сердца в порыве любви,
и платьем - какой он счастливый! -
облепит колени твои!
НЕЗАБУДКИ
Есть цветы такие - незабудки:
кто-то взял - разбрызгал синеву!..
Я тебя люблю ещё как будто
и таким же именем зову.
На свиданье я не шёл с букетом
и обманных слов не говорил,
правда, на мосту с тобою летом
целовался у стальных перил.
Был тот вечер или вовсе не был? -
мы с тобой, обнявшись, тихо шли,
в придорожных травах брызги неба
до посёлка самого цвели.
А потом у телефонной будки
я прощался сам уже не свой
и запомнил взгляд твой, Незабудка, -
с откровенно нежной синевой!
…Я давно ничем не озабочен,
обо мне с другим забыла ты,
но цветут, как прежде, у обочин
синие счастливые цветы.
ДОЖДЬ
От ветра ветки ломятся,
к земле пригнулась рожь.
Вдруг, как ударит молния,
как хлынет шумный дождь!
Он весь до капли вылился
внезапно на поля!
Все лягушата вылезли,
и рада вся земля!
И снова солнце ласково
взглянуло на цветы,
и вновь смеются ласточки
счастливо с высоты.
И с детской звонкой радостью,
срываясь с тетивы,
проносятся под радугой
в просторах синевы!
С черёмухой душистою
смешался запах роз.
Душа сияет - чистая,
как после бурных слёз!
Машины мчатся мытые
по мокрому шоссе.
Передо мной открытые
пути-дороги все!
И я шепчу: «Любавушка,
уедем далеко!»
И ты мне улыбаешься,
и нам легко-легко!
РЕКОЮ ВЕЧНОСТИ
Мгла тяжелеет, как рыбачьи сети.
День отшумел. Все тонет в пустоте.
Кусты, как расшалившиеся дети,
притихли в наступившей темноте.
В глубокой тишине дворы оглохли.
Давно угомонились воробьи.
Уткнулись в землю жаркие оглобли,
и конь губами сено ворошит.
Покой настал…
Далеко лодка где-то
позвякивает цепью на реке.
Нет никого…
Лишь чья-то сигарета
иль самолет неслышный вдалеке…
А звезд-то в небе!..
Не вместит сознанье!
Вглядишься – закружится голова!
И поворачивает мирозданье
медлительные жернова.
И перемалывает всё:
за словом слово,
за мигом миг, за годом год…
И смертью отметается полова,
и жизнь рекою вечности течет…
* * *
Все пело и благоухало,
и мы целовались с тобой,
и солнце счастливо сияло
на весь небосвод голубой.
Казалась нам молодость вечной.
Бессмертник у ног наших цвёл,
и радостью полнился вечер
с тяжёлым жужжанием пчёл.
Лучи пробивались сквозь ели,
тлел запад -
пленительно ал!
И кто-то в лесу на свирели,
незримый,
над нами играл.
* * *
Я знаю, я не жду ответа, -
все, что ни скажешь, будет ложь.
В тебе есть что-то зыбкое от ветра
и что-то нежное, жестокое - как нож.
Не уходи, - я вольных всех вольнее,
но ты меня прости и пожалей!..
Боль от любимой во стократ больнее,
обида - всех печалей тяжелей.
* * *
Любимая, со мной живёт другая -
со мною рядом ест, сидит, лежит
и забирает, иногда меня ругая,
всё, что тебе принадлежит.
Она берёт цветов твоих букеты
и все аксессуары красоты,
ведь всё равно тебе не нужно это,
ведь всё равно меня не любишь ты.
Я ей охапку самых модных платьев
(пусть примеряет - мне не жаль) куплю.
Пусть веселится! Я душою буду плакать
и думать: «Как же я тебя люблю!»
Мне кажется, что я - вулкан потухший:
остыл снаружи, но внутри горю.
Когда она стрекочет что-то в уши,
я мысленно с тобою говорю.
* * *
Сегодня дома нет жены –
Ни копоти, ни криков зверских,
И столько чистой тишины,
И солнца луч на занавеске!
Сегодня, видно, до темна
Не будет хлопать холодильник,
Строчить машинка у окна,
Звенеть, как бешеный, будильник,
Из телефона чепухи
Не будут тарахтеть трещотки…
Так тихо …
Хоть пиши стихи!
Иль просто, выпей рюмку водки.
* * *
Платьице надела,
дунула на чёлку.
Что же ты наделала,
глупая девчонка?
У тебя на мудрость
в мыслях шалый ветер.
Впрочем, ты ведь утро,
я - печальный вечер.
Ты - пушинка лёгкая,
я - тяжелый камень,
ты - мечта далекая,
я - о счастье память.
Мне поклон отвесила…
Выпорхнула вдруг,
словно птичка, весело
прямо из-под рук.
В этот дом сосновый
с шелестом гардин
прилетишь ли снова?
Знает Бог один.
РЯБИНА
Светит ли ласково солнышко ясное,
дождь ли холодный уныло бредёт -
всё-то мне чудится девица красная,
что до сих пор меня любит и ждёт.
Всё мне мерещится, будто бы девица
машет печальным платком на юру…
Может быть, девица, может быть, деревце
плещет осенней листвой на ветру…
В кровь искусавшая губы рябина,
Кажется девушкой, брошенной мной.
Шепчет сквозь слёзы: «Любимый, любимый…
Что же ты сделал? Останься… постой!..»
Слёз не стирая, застыла у станции -
в платьице летнем, в причёске звезда.
Мимо проносятся осени танцы,
мимо со свистом летят поезда.
2009, 2012
Душа, как цветы, тяжелеет
* * *
В последние годы я дождь полюбил.
Да, дождь полюбил я в последние годы…
Он плачет чуть слышно - и шум его мил.
И лучше уже не придумать погоды.
Погоды другой не придумать уже -
не скоро развеются тучи.
Пусть грустно теперь от дождя на душе,
ну, что же - так всё-таки лучше.
Так всё-таки лучше… Ну, что же, ну, что ж?
Душа, как цветы, тяжелеет.
Пусть льётся осенний томительный дождь -
она ни о чём не жалеет …
* * *
Закат краснеет между сосен…
На лужах первый лёд хрустит…
И в роще болдинская осень
совсем по-пушкински грустит.
Послушай шелест листопада -
в нём различаются слова…
А в сердце - чистая прохлада!
А в ясном небе - синева!...
Златые рушатся чертоги
былой любви, былой мечты,
и в полусне с ветвей под ноги
летят поблекшие листы.
* * *
Осень - это лета погребенье.
Тленья дух исходит от земли,
И летят вороны черной тенью,
И рыдают в небе журавли.
Не вернуть нам ласкового лета
И его счастливой красоты.
Ничего грустней на свете нету,
Чем в слезах последние цветы.
Все они, как тихий день вчерашний.
Я всем сердцем чувствую их дрожь.
Страшно видеть траурные пашни,
Страшно ощущать холодный дождь.
И зачем уводит за грибами
В рощу одинокая тропа?
Осень пахнет сгнившими гробами,
И грибы торчат, как черепа.
Николай Васильевич бы Гоголь
Тут бы про такое написал!
Хочется тепла ещё немного,
Но бесшумно плачут небеса.
Тишина, как будто здесь покойник…
Дух его покинул сей мирок,
И болтается листок какой-то,
Словно в морге жалкий номерок.
Улетело с птицами веселье.
Упаду и выплачусь в траву!..
Может быть, дождусь я дней весенних,
Может быть, я снова оживу…
ПРИЗНАНИЕ СОБУТЫЛЬНИКА
Короткой стала жизни перспектива -
рассчитываю дня на два, на три.
Богатой молодость была, счастливой!
А что осталось? Посмотри.
Весь мир лежал передо мною,
любая женщина была моя,
в запасе вечность тлела!..
Что я стою,
на что надеяться могу сегодня я?
Как скопидом, считаю я минуты,
но никуда не успеваю все равно.
Открою дверь и некуда как будто
идти -
мир сузился давно.
Когда-то жил с размахом, без оглядки,
но жизнь - шагреневая кожа. Боже мой!
Мир сузился до огородной грядки,
до двух друзей-пропойцев у пивной.
* * *
Бесследно минуло довольство летнее
Чертоги осени вконец разграблены,
Ветров нашествие спешит последнее
Содрать с оборванной продрогшей яблони.
В отребьях вербы с рукой протянутой
Стоят вдоль вымерших дорог изогнутых…
Не скоро в сердце начнёт протаивать
Подснежник радости, от счастья вздрогнувший.
Невыносимы поборы осени,
Дождей тоскующих шарманка нудная,
И даже птицы нас
с презреньем бросили
В минуту скорбную, в минуту трудную.
А где роскошество лугов цветущее?
Исчезли радуги и пенья райские,
И только чувство растёт гнетущее,
И тучи движутся на город адские…
Все тучи – чёрные линкоры Англии
И вооружённые суда Америки…
Спаси нас, Господи! Метелью ангельской
Просторы родины укрой безмерные.
ОСЕННИЙ СНЕГОПАД
Стоит в ушах чугунный гул –
Иду от станции.
Поля острижены под нуль,
Как новобранцы.
Приобретенье новых форм
Внедряет осень
И воздух, словно хлороформ,
К губам подносит.
Я вижу, вверх летят дома,
И как над телом
Моим склоняется зима
В халате белом.
И льдинкой звякает ланцет.
Жизнь так субтильна!
Ну, вот была она - и нет.
Снежок стерильный.
И я иду уже другой –
Неузнаваем,
Меж жизнью этою и той –
Над самым краем.
* * *
Посыпал снег -
легко и густо,
и всю окрестность замело!
Ещё вчера мне
было грустно,
а нынче - тихо и светло.
Как будто я, как прежде, молод,
как будто бог, прочтя стихи,
за чистый ландышевый холод
простил мне прошлые грехи.
А снег летит, летит в ладони,
и от мороза так тепло!
И чувство в сердце молодое -
что делать? - снова расцвело!
* * *
Не слыхать голосистой гармоники,
не горят огоньки сквозь пургу.
Потемневшей избы подоконники
потонули в глубоком снегу.
Были светлые дни и веселые...
Где же теплого лета уют?
Почему над безлюдными селами
только вьюги тоскливо поют?
Далеко от меня ты, любимая, -
ни проехать к тебе, ни пройти, -
разгулялась зима лебединая,
замела между нами пути.
Я сугроб отгребаю от двери,
ну, а снег все идет и идет,
завалило по крыши деревню, -
сам Господь меня здесь не найдет.
Снегопад занавеской колышется,
а за ним - зеленеет сосна,
и все голос твой ласковый слышится,
и все чудится сердцу весна.
* * *
И музыка зимой
струится потаённая,
И воды под землёй
Текут незамутнённые,
И вёдра русских вдов
Скрипят на коромысле,
Налиты до краёв,
Как тягостные мысли.
* * *
Так мне бывает трудно,
так одиноко до слёз,
что кажется жизнь мне тундрой,
где выстудил все мороз.
И я уж не чувствую боли...
Но с каждой весной, прости,
последним усилием воли
пытаюсь опять цвести.
* * *
Как холодно, грустно и снежно!
Но все же весна неизбежна.
Над нами поднимется солнце,
заденет за синие сосны -
и ветви воспрянут! Ох, что тогда будет!
Посыплется снег - и веселье разбудит!
От сна вся природа очнётся!
Ох, что тогда в мире начнётся!..
Но всё пока тихо, всё грустно, всё грозно.
Всё замерло здесь, и всё насмерть замерзло.
Боясь шевельнуться, и сосны и ели
под снегом стоят после страшной метели.
И ты молчалива, и ты холодна,
как будто живешь в этом мире одна.
В душе твоей холодно,
в душе твоей снежно….
Но всё же, но всё же -
весна неизбежна!
* * *
Стемнело, стихли разговоры -
хоть спать ложись…
Но не уснуть - как поезд скорый
промчалась жизнь.
Остался привкус горьковатый
да шум в ушах…
Я не могу лежать в кровати -
болит душа!
Она давно живёт за гранью
прожитых лет,
где каждому воспоминанью
исхода нет…
Душа немного больше знает,
чем знаю я.
О, Господи, что будет с нами?
Прости меня!
Давлюсь слезою бесполезной -
прочь, горе, прочь!..
А где-то там есть путь железный,
огни и ночь.
ВОСТОЧНЫЙ МОТИВ
(Из Адленца Дерена)
Не буду петь я, не проси:
моя печаль теперь ужасна,
а ты… ты, как цветок прекрасна -
сияешь блёстками росы.
Нет, я не буду больше петь -
в моей душе тоска и смерть.
Звенела горестно зурна,
огонь любви залили слёзы,
вокруг меня завяли розы,
как будто здесь прошла война.
Сгорело всё в моей судьбе,
не смею думать о тебе.
Моя печальная судьба
невыносима и ужасна!
А ты… ты, как цветок, слаба,
как ангел неба, ты прекрасна!
Но как мне на тебя смотреть,
когда в душе тоска и смерть?
О если б свежий ветерок
принёс бы утром на порог
надежды чистый аромат!
Я б новой жизни был бы рад
и пел бы, словно соловей,
для милой джанечки своей!
НИЩЕНКА
(Из Красимира Георгиева)
Я спрашивал себя, смирив тревогу:
Где вечность вечная, утроба время?
Лишь два пути есть – к женщине и к Богу, -
По коим все несут в бессмертье семя.
Прервав раздумье, нищенка печально
Меня на темной улице коснулась,
Рукой, покрытой дрянью менструальной…
От отвращенья сердце содрогнулось.
.
Я взял её к себе…
Три дня она не ела,
Потом омыла плоть, сменила платье,
Как бы вошла, светясь, в другое тело
И не ждала, что за любовь заплатят.
Всю жизнь она просила подаянья
И, обходя грязь смрадную столицы,
Мечтала, что за ней в ночном сиянье
Приедет царь в роскошной колеснице.
И стал я повелителем желаний -
Её судьей, сошедшим с колесницы,
И перешел между мирами грани
И понял - эта нищенка царица.
И молния меж нас сверкнула,
Благопристойности отбросив тени,
И гравитация меня втянула
В чудовищную пропасть наслаждений.
Вместилище прикосновений страстных
И стонов сладостных её тугая кожа
Вибрировала в судорогах согласных,
Передавая волны жуткой дрожи.
И жертвенный алтарь меж ног дымился –
В её влагалище пылал костёр желаний!
Сгорал я, и проникнуть вглубь стремился,
Как в сердце нож в миг крайних содроганий.
Кто не изведал сладкой этой боли,
Тот не пылающие чувства угли,
А мёртвый пепел ворошил в неволе,
В том искры жизни радостной потухли…
Пусть в её кружке меж коленей
Стал я монетой безымянной, -
Так пчёлы собирают мёд с растений,
Так реки льются в лоно океана.
.
Мы все приходим к вечному порогу.
Но есть лишь два пути искомых
Бессмертьем –
К женщине и Богу…
Кто их отверг - стал хищным насекомым.
Развеяв сон, не называя имя
Не взяв с меня стыдливой платы,
Она окуталась лохмотьями своими
И навсегда ушла – просить и плакать.
СТРИЖИ
Над зданиями пёстрыми
за несколько секунд
стрижи крылами острыми
полнеба рассекут!
А на земле - бессильные...
Но, мучаясь в пыли,
отталкиваясь крыльями,
всползут на кочку - и…
опять летят распластаны!..
Какая благодать!
И даже быстрым ласточкам
никак их не догнать!
Полётом очарованный,
задумчиво молчу,
стою к земле прикованный,
и взглядом вслед лечу.
Над городскими крышами -
во сне иль наяву? -
хватают воздух крыльями,
летят сквозь синеву!
И мне бы, мне бы вырваться
из душной темноты,
душой до неба вырасти,
до чистой высоты!
О, дай мне силы, Господи,
подняться над тщетой
в тот мир, где нету горести
и мерзости земной!
К тем бытия окраинам
подняться, как стрижи,
и быть недосягаемым
для подлости и лжи.