Рассказ случайного попутчика.
Строй стоял на обеденной поверке.
Хлипкий пол скрипел под ногами охранников. Пахло потом и соляркой, которой просмолили доски пола. Черный пот дерева. Липкий пот рабочих. Сидельцы стояли в три ряда, один за другим. Общежитие «досрочников» в поселке с поэтическим названием - «Солнечный». От Курска немного - часа два езды. Стройки века – свекольно перерабатывающий комбинат. И вот повезли в этот Курск условно-досрочно освобожденных из западных регионов страны. Из большой страны СССР. Половину попавших в это сито досрочного освобождения, с направлением на стройки народного хозяйства, были евреи. Они легко переносили тяготы тюремно-зоновой жизни. Они никогда не сопротивлялись. Они молча прислуживали…и переходили в разряд незаменимых. Разносчиков. Хозяйственников, баландеров, воспитателей и прочего, не «канающего» брата.
Федя, в «натуре» был Филя, тощий, худой, постоянно молчащий. Не вступающий в споры, уходящий в себя парень. Идиот, одним словом. Я стоял третьим справа, его тощая шея болталась в вышине. Ожидая очередного выкрика – Мехильсон... Федя всегда ждал этого как призыв пророка Моисея, идти, идти, идти. Идти есть. Вдруг его голова дернулась, и стала странно заваливаться налево. Автоматически я перевел взгляд на еще стоящее тело. С двух сторон его поддерживали руки стоящих зека, сзади к его спине прижимал подушку мордатый, весь в прыщах «Турок». Он вытаскивал из подушки длинный заостренный щуп, сантиметров тридцать не менее. Он спокойно снял подушку со спины Феди, и так же спокойно положил на пол пику. Проверка продолжалась, прокричали и фамилию Феди. Кто-то ответил за него. Команда - Разойтись! Все быстро рванули в столовую, а кто и поселковую «кафешку». Федино тело осталось лежать, на черном от солярке, полу. Кровь не вытекала из ранки напротив сердца, такая она, эта ранка была меленькая. А жизни уже не было. Жизнь застывала в его коричневых бездонных глазах.
Охранники пытались поднять его, думая, что у него припадок, но когда поняли, что на самом деле произошло… Начался «шмон». Но для многих вообще факт убийства Феди стал известен только из уст самих охранников. Я понимал, что я видел, и может быть, только я являюсь единственным свидетелем. Но мне по «фигу», за что и как. Мне дали отпуск, и я уже за проходной. Я хочу приехать в Москву во здравии и в порядке. Я везу куклу для дочки моей подружки. Я плевать хотел на все, за эти годы в зоне, я привык к тому, что кого- то убивают. Это норма жизни, это жизнь там, в неволе. Опускают, надругаются, убивают,…и ты привыкаешь к этому. Просто привыкаешь. А если ты еще и сам совершил убийство - тебе все равно уже кого колоть- свинью или родную мать. Это жизнь вне закона. На зоне нет государства, нет и закона. За что убили Федю? Кто поднял руку на «шныря»? Его и на зоне не опустили только за то, что его зад не вызвал ни у кого стремления вонзить в него свой член. Уж очень он был худосочен и костляв.
Приедут «менты», привезут собак, а что с них толку…пол в солярке. Как будто бы специально заново просмолили пол. Собаки даже в общагу не пойдут, подушка, и пика следов не выдаст. Кто стоял рядом никто не помнил, зека не кололись. Удар мог нанести кто угодно. Взяли пару сидельцев и увезли. Скорее всего, отправят на зону, а инцидент закроют. Все угомонили нашего Федю навсегда, а что было его гомонить. Если он никому ни добра, ни зла не делал. Одним словом – иудей.
Это мне на пару недель выпал счастливый билетик – отпуск на десять дней. Съездить в родную Москву. Я же исправляюсь. Человеку надо верить. Еще с утра надраил туфли, побрился, погладил брюки, зашел к начальнику спецчасти и, получив отпускные документы, и сразу после проверки, не обращая внимания на панику, направился к остановке автобусов в центре поселка. А там недалеко стоял пивной бар, заходить в него «зэка» не разрешалось, могло кончиться зоной, но я же в отпуске. Свобода! ЭТО ВЕЛИКОЕ СЛОВО СВОБОДА! За это слово я готово был и снова сесть.
В «кафешке» был полумрак, склизкий дым духов и папирос, дурацкая музыка и глупо улыбающийся бармен. «Что угодно, что вам предложить?» Засуетился он, словно распознав в моем сером лице, самого богатого клиента. Ах, парнишка, плесни мне сто грамм и колбу пива. Сию минуту, выгнулся передо мной бармен. Я прошел к свободному столику и сел, еле сумев отодвинуть тяжелый деревянный стул. Бармен подскочил как «фраер» и поставил на стол холодненькую водочку и кружку пива. Я с удовольствием выпил водку. Под щелчок, без закуски. Посидел минуту и стал запивать ее холодным пивом. Ах, как это здорово. Были бы деньги, сидел бы так иногда в Москве, в знакомом баре, пивко, водочка, креветки. Селедочка. Как вспомню, так вздрогну. Эх, и барчик там, на Синичкиной улице. Там работала Вера…вот стерва была, она меня и сдала. Да я же понимаю, что ей еще оставалось делать? Самой загреметь? Детё малое на руках. Приеду,…вы…за милую душу! Эх, как в голову ударило. Главное на автобус не опоздать. Кто- то опустил руку на мое плечо. И на соседний стул плюхнулся… «Турок». Он открыл свой почти беззубый рот и захотал. Что «обоссался»? Не ссы, не зарежу! Так значить мы с тобой в столицу то едем…? У меня тоже отпуск, вот все честь по чести! Вдвоем веселей.» У меня душа ушла в пятки. Если не сказать больше. Она меня вообще на время покинула. С этим «хмырем» еще до Москвы живым добраться надо. Сделал вид, что мне все равно. Едем, так едем. Заказали еще по сто и «галопом по Европам»…еле успели на свой автобус. А я думал, что еще сумею побывать в Музее Курской битвы, дядька мой там погиб. Не успел. В поезд вскакивали уже на ходу.
Общий вагон, пропахший мочей, потом и грязными носками, принял нас в свое нутро. Пышногрудая проводница прочитала нам лекцию на тему безопасности на железнодорожном транспорте. "Турок" тут же «подсел» на мягкие любовные темы, в результате которых они уединились в служебном купе. Я «поплыл» на свое место, вот блин, рядом с туалетом! Это что на «парашу» отправили? Вот «Турок» обрадуется! Нижняя полка была еще не занята. Сел и открыл заранее купленную бутылку пива. Страна огромная – на всех и водки, и евреев хватит. Почему так не любят евреев. Ведь не орут на улицах – Всех сжечь! А не любят. Терпят их что ли, да и что они плохого сделали? Ну, революцию под себя подмяли…Но Федю за что убивать- то было? Я вспомнил эту пику, которую "Турок" вытягивал из умершего Феди. За что? Почему? Пиво оказалось кислым и горьким, как и все в этом странном поезде. Вагон качало, я качался вместе с ним, стало спокойно и тепло…»Ты чего спишь?» Проорало мне в ухо какое-то существо…Резко вскочил, надо мной склонилась рожа "Турка" – «Ты чё на "параше" улегся? Сдурел? Пойдем…с комфортом поедем! Нам девочка купе открыла…до Москвы никого. Это они так бабки делают. Это конечно лучше, чем нюхать чужие саки…Поскакали.» В купе сидела девица, лет сорока и ее пышногрудая подружка. "Турок" прохрипел – «Опля!»…и поставил на стол две бутылки коньяка. Ну не «хрена себе понос»! Откуда деньжата, родимый? Бабы закатывались мерзким хохотом, а «Турок» щипал их за соски и блеял как козел. Ночь за окном летела со скоростью поезда. Не было "вертухаев", собак, автоматов. Все были мирно. Жизнь ударяла в голову с каждой порцией коньяка. Башка разламывалась. Хотел забраться на вторую полку и заснуть, но не тут -то было, девица захватывала мои руки и рассказывала, что ее муж алкоголик, что она "ростет" трех детей, поэтому вынуждена работать. И ей так хочется мужской ласки. Нет, лучше застрелиться. Мило отшучиваюсь, разыгрываю сценку с «блевотиной» и «сваливаю» в коридор. За окном тамбура пролетают зеленые и красные огоньки. Москва только к утру. Как выжить в этой передряге. "Турок" вываливается в тамбур освежиться. «Ну, как тебе барышни и весь расклад? Путево все? По первому классу едем! Я тебе обещал…» С «дуру» спрашиваю - "А Федю за что?" Глаз Турка становится злым и опасным. «Ты что «просек», сука? Стукнул куда? Я тебе яйца вырву и сожрать заставлю…"Да нет, страшно было, ведь мальчишка еще, да и разве меня бы отпустили, если бы что вякнул!" "Турок" исподлобья глядел на меня, молча и зло. Страх вновь охватывал меня. Ну, трус, я трус, кто в этом мире уж такой герой? Зло вот оно передо мной, дышит мне в лицо перегаром и гнилыми зубами. «Ну, раз видел, и не доложил…соучастники мы с тобой!» Вдруг весело сказал Турок. «Да, да, ты его тоже убивал! Ты его держал, чтобы не ерзал!» «Ты, что сдурел? Какой я соучастник? Я же далеко стоял…» «А видел все! Я тебя вместе с собой, если что, утащу падлу!» Он рванул меня к выходу из тамбура. На пороге в купе нас уже ждала проводница…"Ну ребята, ну куда же вы ушли, дамы скучают…" Какие это дамы? Климаксирующее вещество в складках. Выпили еще по одной. "Турок "твердым голосом сказал - «А теперь всем «бля-м» спать…отдельно, нам надо выспаться!» Женщины явно были не рады такому обороту, но тон сказанного не давал им сомневаться в том, что это уже не обсуждается. «Мы полбутылочки заберем?» «Забирайте и уё…». Дамы удалились.
«Ну, так вот, овца ты наша паршивая, сам понимаешь, влип ты по самое не хочу,…есть деловое предложение. Федю неспроста уложили, сам понимаешь. Еврей, хиленький, слабенький, а на зоне никто не трогал…Денежный был сынок! Дойная корова. Мамаша его очень даже хорошо в общаг доплачивала…только вот решила в Америку переезжать, значит - золотишко, бриллиантики, бабло, спихивать будет, как они все это делают. Смекаешь? Из общага ей уже уходить нельзя, ой как нельзя. Вот меня и подрядили. Подставила она своего сыночка. И живет в Москве на Авиамоторной. Так вот мы с тобой…и подоим эту коровку. Доброе дело для братвы сделаем. Мне отпуск «зелеными» много стоил, так что оправдать все это надо. Ну, а если все так повернулось - ты мой "подельник" и есть. Не обидим. Чего жалеть то их…они нашей кровушки напились, адвокатишки, доктора, ювелиры, газетчики. Выбьем навар и все, тишина. Из "досрочки" уйдем по амнистии. И с «баблом». Нам это зачтется. Вот такой расклад. Так что сам понимаешь, либо в яму, либо со мной!» Турок захохотал. «Пойду, покурю…Думай!» Он вышел.
Дребезжали ложки в стаканах. На занавесках пролетали световые пятна. Мне стало страшно. За что, почему именно я. Никого не убивал, я простой вор. Да, "фарцевал", залезал в квартиры,…но не убивал. Как это - лишить жизни человек? И за что? За вещи? Меня начало трясти, что делать, ведь он вернется и спросит…Кто меня спасет? Я приоткрыл дверь, вагон спал. На столе лежал забытый проводницей ключ от входной двери в вагон.
У меня был один выход. Я взял ключ и спрятал его в рукаве куртки. Тихо прошел в тамбур. "Турок" стоял и смотрел в окно на лунное небо. Романтик хренов. «Ну, что, подумал?» «Да, мне ведь ничего не остается, сами меня спалите! А так "бабла" сделаю.» «Ну, ты индюк… о доле потом разговор пойдет. Ну, раз так, слушай…» Пока "Турок" рассказывал о том, где и как мы совершим нападение, я ключом осторожно и незаметно открыл входную дверь вагона. «Турок» продолжал свое повествование.
Я стал так, чтобы можно одним рывком открыть дверь. Я стал ждать. Я хотел жить. Поезд стал замедлять ход, я посмотрел в окно, впереди была река и мост. Либо сейчас или никогда. «Смотри…что это там за окном?» "Турок" пошел на меня, я резко открыл дверь и толкнул его в проем…мимо пролетали конструкции моста, я четко видел, что он влетел в одну из них, и упал вниз. Вслед я выбросил и ключ. Вбежал в вагон и стал стучать в дверь к проводникам. «Мой попутчик упал. Мой попутчик упал…» Сорвали стоп кран уже за мостом. Милиционер, сопровождавший этот поезд, опросил меня и проводниц. Все заявили, что мы выпивали вместе, что "Турок" был очень пьян, еле стоял на ногах бля…бля…бля. Проводницы договорились с милиционером и тот написал, что одна из них видела, как он выпал из вагона. Рядом никого не было.
Москва встретила темным утром. "Шныри"- таксисты бегали среди приехавших, ...кого, куда, и за какие бабки. Суета. Я первый раз в жизни был не рад, что приехал домой. А что если Турок жив? Все…кранты! Всех порешит. Надо ехать к этой еврейской матушке, за "падло" ей умирать при наших разборках. Взял такси. Проехали по Садовому кольцу, Красноказарменной и выехали на Авиамоторную. Остановил такси за пару домов до нужного адреса. Там и улица Синичкина недалеко. Только кто в это утро так рано работает. Спит, наверное, еще Верка, сладко спит. Вдруг подумал, а ведь и роднее нет никого на этом свете. Мамки нет, и папка давно спился. А может, она меня спасала, тогда предав? Ох, жалостливый какой стал. А дочке ее сейчас уже семь годков. Куда меня несет? Раннее утро в Москве всегда холодное. Туман над Яузой и сюда доходит. Я присел на скамейку, предварительно постелив на нее прихваченную в поезде газетку. Вот подъезд, в который много раз входил Федя. Трогал дверь за ручку, вбегал на этаж и звонил в дверь. Ему открывала дверь его единственная, любимая, непьющая и интеллигентная мама. Интересно, как она выглядит? Старая дева или женщина в расцвете сил? Сказывалась суета прошедшей ночи, глаза закрывались, тело привыкало к спокойствию. Тишина, скрипят где-то трамваи, скоро будет просыпаться этот город. Неспокойно, с натугой. С "пуканьем" в коммунальных туалетах и запахом газовых плит. Этот город был мне убежищем, но не отчим кровом. Он был пуст. Здесь не было места состраданию или прощению. Это был монстр, всепожирающий и развращающий всю страну.
Свежий ветер плеснул мне в лицо запахом жареной картошки. Как это здоров, кто-то еще любит жарить картошку на сливочном масле. И обязательно с лучком, много лука. Открыл глаза, светает. Как бы "менты" не приехали, они разбираться не будут. Увезут, а потом мурыжить будут полдня. А справка у меня честная, не липовая. Отпуск у меня, законный и денежки законные. Такой же гражданин. В подъезде приоткрылась дверь, мальчишка вывел собачонку гулять. Ну и верно, каждому заключенному час прогулки. Бабушка поспешила в магазин. Я достал ручку и маленький клочок бумажки. «Уважаемая Ольга, я привез вам весточку от вашего сына…». Мальчишка любезно, за пару рублей, согласился отнести в квартиру. Ну вот, первый шаг сделан…Прошло около двадцати минут, из подъезда вышла женщина. Внимательно осмотрела двор и, заметив меня, направилась в мою сторону. Высокая, статная, правда, уже и не первой молодости женщина. «Здравствуйте, я мама Фили…у вас от него мне весточка? Может пройдемте ко мне?» Все как рассказывал «Турок». Вот так мы должны были проникнуть в квартиру и пытать ее, пытать, а потом убить! Страшно! «Нет, спасибо. Присядьте, я должен вам кое-что рассказать. Это будет трудный разговор.» «Что с ним, что с моим Филей? Что случилось? О боже, говорите, говорите!» «Обещаете все выдержать? Вы должны понимать, что, рассказывая вам все это, я рискую своей жизнью? И вы тоже!» Она побледнела и сжала вместе свои кулачки, опустилась на скамейку.
«Они его все- таки убили…» Тихо прошептала она. «Убили…мою кровинушку.» Я тихо погладил ее по рукам, что я мог еще сказать, материнское сердце почувствовало все сразу. «Но почему? За что? Я же платила!» Я рассказал ей все. О том, что видел, о том, что узнал, о «Турке», о возможной ее смерти…Я рассказал ей все. Я не сказал одного, что я убил «Турка». После того как я увидел ее, я убивал бы эту мразь каждый раз. Снова и снова. Вот так и проявляется скрытая агрессия. А что остается еще делать в стране, забывшей о боге?
Мы разговаривали в течение многого времени, я уговаривал ее срочно уехать. Она хотела похоронить сына. Я предлагал ей скрыться – она говорила, что теперь никого не боится. Мой последний аргумент, что Филя не поймет ее, сделал свое дело. Она поднялась и сказала, что пойдет собираться. Дала мне свой номер телефона. Я сказал, что схожу к одной знакомой и вернусь.
Верка открыла дверь …и упала мне на грудь, рыдая, тащила меня в комнату, гладила по щекам, по волосам. «Любимый, родной, приехал… Мне уже сообщили, что тебя амнистировали, а тебе дают отпуск,… куда я только не писала, я все пороги отбила, чтобы ты приехал, ты же под амнистию попал, ты уже свободен!!!! Любимый мой, единственный мой!» В комнату вбежала ее дочка, ах какая она уже большая, я помню её совсем крохой…, тихо подошла ко мне и спросила…»Папка?» Я узнал жизнь со всех сторон. Меня простил бог. Я ответил – «Да!» И протянул ей куклу. Мы сидели на кухне втроем. Пили чай с конфетами. Потом я позвонил Фединой маме, трубку никто не взял. Рассказав все Вере, я, схватив куртку со стула, побежал на Авиамоторную улицу. Влетел в подъезд, предчувствуя неладное, позвонил в звонок двери. Тишина, дверь заперта. Позвонил еще раз.
Открылась дверь соседской квартиры. Бабушка-одуванчик. «Вы к Ольге? Вы тот человек, который приехал от Фили, заходите ко мне молодой человек, заходите, она вам кое-что оставила… » Она проводила меня в гостиную, пригласила присесть за круглый стол, предложила чаю. Мягко отказался. «Мы старая еврейская семья, мы живем в Москве с незапамятных времен, а с родителями Ольги мы были дружны, это еще по офицерству. Сейчас в Москве больше пришлых, а мы были самые настоящие, хоть и евреи. Все пережили. И погромы, и черносотенцев, и казаков. Но пришло время молодым уезжать - нет сил жить здесь дальше. Вот и Ольга решила с сыном переехать. Но вот беда, мальчика в тюрьму посадили, как будто бы специально, не за что. Адвокат сказал, что это провокация была,…а суды наши, не божьи суды. Стали денежки с нее вымогать, так она и платила, надеялась Филенька вернется, и они уедут. Вдвоем не уехали. А вы ей понравились, вы честный человек. Вас боженька пометил. Он вам грехи простил. И убийство тоже…» Я похолодел, я ведь ни словом не обмолвился об этом. Старушка хитро взглянула на меня. «Материнское сердце подсказало, что вы ее защищали, значит и сыночка ее.» И положила небольшой сверточек на стол. «Это вам, в подарок, дома раскроете…Так она пожелала, она сейчас уже далеко. У нее все будет хорошо.»
Я шел по улице, на меня глядели знакомые окна домов. На лавочках разговаривали сердитые пенсионеры, школьницы прыгали через скакалку, мамаши катили детские коляски. Они ничего не знали о жизни, и поэтому она для них безмятежно продолжалась.
Подарок был более чем значимым. Вскоре мы уехали с Верой и ее дочкой из России. Живем в Италии. Купили свой маленький домик. Родился сын. Я работаю простым слесарем, ведь людям нужна вода. Дочка шпарит по-итальянски, учится в университете. Хожу в церковь.