I. ДРУГ СЕМЬИ
Август, конечно, хороший месяц, но увядающая, местами выгоревшая трава на газонах и осыпавшиеся на клумбах розы, что всё лето цвели под окнами лаборатории, почему-то напомнили Татьяне об осени. Нет, нет, не об осени её собственной жизни, в двадцать семь ещё рано думать об этом… Дербенёвой думалось об осени как явлении природы, которое однажды постучится в дверь каждому живому существу на Земле.
«Как быстро, почти стремительно летит время. Казалось, ещё вчера мы были детьми, потом школа, институт, любовь, свадьба и сразу семья. Заботы, ребёнок, муж и вот уже ближе к тридцати…Не успеешь глазом моргнуть и пора десятилетний юбилей свадьбы праздновать, а вместе толком и не жили. Всё наездами, да экспромтами. За шесть лет совместной жизни так и не узнали друг друга в качестве мужа и жены, а ведь в обыкновенных ; «береговых» или гражданских семьях за это время люди успевают не только познать все «прелести» семейной жизни, но даже развестись и снова обрести семью».
Дербенёва, только сегодня вышедшая на работу после отпуска, стояла у раскрытого окна лаборатории и тихо страдала о лете, об уходящей молодости и, конечно же, о себе. Вино, преподнесённое Берзиньшем в качестве знака внимания, по поводу встречи и теперь выставленное сотрудникам как «презент», не радовало и даже не дурманило. Татьяну не отпускала единственная, но очень назойливая мысль, весь день теребившая чувства неизбежно вызывающие жалость к себе: «И зачем мне всё это надо?»
Вдруг вспомнился июль, последний рабочий день перед поездкой к маме, дождь и маленький фуршет здесь же. И тогда, и сегодня у этого самого розария с осыпавшимися цветами Дербенёву посещали одни и те же мысли. О скоротечности бытия, о не раздаренной любви, о смысле её, Татьяниной, жизни. С кем она будет завтра? Кто будет её спутником, когда наступит та самая осень и, самое главное, с кем она, изголодавшаяся по любви, познает настоящее женское счастье?
— Да, действительно, кто будет моим настоящим и единственным другом завтра? ; вслух произнесла Татьяна, прерывая течение грустных мыслей.
— А как же муж?
Татьяна вздрогнула, услышав знакомый голос за спиной.
— Муж? Какой? Тот, который забыл дрогу домой вот уже почти полгода?
— Насчёт дорог твоего мужа я знаю, кажется, всё, а вот насчёт душевных дорог коллеги Берзиньша хотела бы уточнить. — Лена Супруненко - подруга и коллега по работе ; интригующе улыбалась, пытаясь рассмотреть Татьяну через наполненный вином бокал.
— А что муж? Он далеко…
— А Сашка рядом?
— Мужа, кстати, тоже Александром зовут, — уточнила Татьяна, изображая недоумение, словно не понимала, на что намекает подруга.
— Вот я и говорю: вокруг одной женщины сразу два мужчины и оба Александра…
— Не дури, Ленка, Берзиньш просто сослуживец, причём одинаково знакомый нам всем. — Дербенёва не желала рассуждать на предложенную тему и поэтому уклонялась от ответа.
— Ты ещё скажи «друг семьи». Сослуживцы мы, конечно, все, но знаки внимания холостой мужчина почему-то оказывает только тебе? Просто «маньяк-преследователь» или ещё хуже — «тайный воздыхатель» какой-то.
— Да какой там «тайный»?! Скорее наоборот. Не успела я выйти из отпуска, как попала «на ковёр» к начальнице. Эльвира с утра пропесочила так, что никакая пескоструйная машина не нужна. — Дербенёва отчаянно махнула рукой.
— Не поняла, а за что? — удивилась Елена.
— Было бы «за что», не обидно было бы…
— И всё же? — не унималась Супруненко, — неужели из-за этой несчастной бутылки вина и розы в замочной скважине?
Татьяна, не желая вспоминать неприятный утренний разговор с начальником лаборатории, отвернулась к окну. На её глазах выступили слёзы, плечи стали подрагивать, а ещё через мгновение Дербенёва разрыдалась.
— Здрасте вам, что это за новости? — Лена потянула подругу к себе пытаясь успокоить. — Ну-ка колись, девушка, и что это за причина, из-за которой у нас глаза под дождём и руки холодные? Или может у нас истерика?
Татьяна повернулась к Елене и резко бросила:
— Да отстаньте вы все, и чего вам от меня надо?
— Ничего мне от тебя не надо, сумасшедшая. Просто вижу, что у подруги не всё в порядке с личной жизнью, вот и поинтересовалась. Не хочешь отвечать, молчи, но до чего эта молчанка доведёт? — Елена замолчала, но спустя несколько секунд, видя, что Дербенёва не успокаивается, продолжила. — Я, кстати, где-то читала, что по статистике чаще всего инфаркты случаются с теми людьми, которые вынашивают все свои проблемы внутри себя и ни с кем не делятся. Так что, адью «прынцесса - недотрога». Реви тут хоть обрыдайся, век не подойду. — Елена направилась к своему рабочему столу, оставив недопитый бокал на подоконнике рядом с бокалом Татьяны.
Дербенёва внезапно перестала плакать.
— Ты, что Лен, обиделась?
— На обиженных сама знаешь, что возят. Я просто не хочу тебе мешать в твоих страданиях о себе любимой…
Татьяна взяла бокалы с подоконника и предложила подруге помириться.
— Ты знаешь, о чём был разговор с Эльвирой?
— Нет, не знаю и теперь знать уже не хочу.
— А зря! — не замечая реакцию собеседницы, загадочно продолжила Дербенёва. — Меня обвинили «в совращении молодых и неопытных мужчин».
— Эльвира?
— Именно. Причём с подачи мамочки нашего засидевшегося холостяка Берзиньша. Она, оказывается, пока я была в отпуске, приходила жаловаться в партком завода.
— По поводу? К тому же ты беспартийная? — недоумевала Супруненко.
— Ну, во-первых, есть такая партия, которой до всех и до всего есть дело, а во-вторых, повод оказался самый что ни на есть «партийный» — «недостойное поведение замужней женщины, не дающей прохода единственному сыну старого члена ВКПБ, вконец исстрадавшемуся и потерявшему голову от безответной любви к этой самой женщине».
— Не м-о-ж-ет быть. Это, что ж старый член… партии так исстрадался, что голову пришлось искать в парткоме завода?
— Да не старый, а молодой, — поправила рассуждения Дербенёва.
— Ах, молодой член…— рассмеялась Елена, — тогда полбеды, только кто кому прохода не даёт? Вот стервец, что делает…
— Берзиньш-младший здесь не причём, он просто «по-неопытности» с мамашей своей поделился мыслями сокровенными…— Татьяна осеклась, поняв, что сказала лишнее.
— Какими такими мыслями? — чувствуя недосказанность в словах Дербенёвой, поинтересовалась Елена.
Дербенёва подсознательно чувствовала, что не стоит продолжать разговор на предложенную тему, но ещё больше она понимала, что ей очень надо с кем-то поделиться наболевшим, а собеседницы-арбитра ближе и одновременно нейтральнее, чем Лена, у неё не было. Во всяком случае, сейчас. Елена не замужем, воспитана в семье творческой интеллигенции, к Военно-Морскому Флоту не имеет ни малейшего отношения. Кому как не ей понять подругу, не обременяя выводы привычными для военных семей штампами?
— Ты помнишь тот день, когда я уходила в отпуск? — внезапно успокоившись спросила Дербенёва.
Елена немного задумалась, но, очень быстро вспомнив события месячной давности, ответила:
— Да помню, шикарный стол был… Коньяк и ещё дождь. Причём дождь я помню больше потому, что забыла в тот день зонтик дома.
— Вот, вот! Именно в этот самый дождь Берзиньш пытался, правда очень неуверенно, я бы даже сказала коряво, рассказать мне о своих чувствах. А я, не ведая главного, его ещё и отругала за это, постыдив за неуверенность в словах и поступках.
— И что? — уточнила подруга.
— А то, что сегодня, этот самый «маменькин сынок» признался мне в любви и предложил выйти за него замуж…
— Во дела-а-а?!! — воскликнула подруга.