© Владимир П.ПАРКИН
ТАМ, ЗА ГИНДУКУШЕМ
Историко-приключенческий роман
Книга опубликована в изданном Втором томе романа "Меч и крест ротмистра Кудашева".
Издатель © Владимир П.ПАРКИН. 2012.
ISBN 978-906066-04-6
Историко-приключенческий роман
Продолжение темы романа "Конкиста по-русски"
***
«Меч и крест ротмистра Кудашева»
Цикл историко-приключенческих романов из пяти книг.
Книга первая: «Конкиста по-русски» в двух частях –
1 часть «Разделяй и властвуй», 2 часть «Сильнее смерти».
Книга вторая: «Бирюза от Кудашева».
Книга третья: «Хиндустанский волк».
Книга четвёртая: «Там, за Гиндукушем».
Книга пятая: "Хроники ротмистра Кудашева или Тайна Туркестанского золота".
«Меч и крест ротмистра Кудашева» рассчитан на самый широкий круг читателей. Книги романа будут понятны, интересны и подросткам-школьникам, и молодежи студенческого возраста, военнослужащим всех родов войск, независимо от выслуги и званий, труженикам как физического, так и интеллектуального труда, пенсионерам – всем, кто любит нашу Россию, интересуется ее историей.
*** ***** ***
Глава XVI
Поединок без правил или снова Митьки. Пора в Россию! Последняя ночь любви. Казнь Клауса Пенка или как воспитывают немецких скаутов. Страшная находка майора Фитц-Гилбера.
Октября, дня 22. 1912. Исфахан. Предгорья Загросса. Ближе к вечеру.
Кудашев окончательно принял решение: Божий суд! Как на танкере «Девоншир». Пришла пора остановить Клауса Пенка. Да, есть такое: «Аз воздам!», но кто знает, в чьих руках должен находиться меч возмездия. Если ошибся – значит, много возомнил о себе. Значит, станет жертвой немецкой пули. Как будет, так и будет! Крикнул немцу:
– Не трусь, Клаус! Пожалей себя за то, что не успел переломать мне пальцы в Нарасино! Так и быть, дам тебе фору в один выстрел!
Кудашев сменил позу. Не поворачиваясь к Пенку спиной, начал отступать назад, рискуя споткнуться о камень. На шестом шаге встал перед Пенком, напрягшись всем телом. Ноги на ширине плеч. Руки опущены вниз, полусогнуты в локтях. Глаза в глаза. Рот полуоткрыт, дыхание свободно…
Командный голос твёрд и звонок:
– Грюнвальд, Клаус! Грюнвальд!!!
Клаус Пенк вздрогнул. Дёрнул головой, словно получил тяжёлую пощёчину. Его лицо мгновенно приобрело цвет свернувшейся крови. С силой сжались в огромные кулаки кисти рук. Голова ушла в плечи. Пенк, как когда-то подростком в драке, оскалился. Мгновение, и перед Кудашевым стояло громадное, словно окровавленное чудовище, готовое одним движением своих могучих лап оторвать ему голову.
Недаром в немецкой слободе жители исподтишка называли своего старейшину «бешеным быком», а капитан Уильям Баррат окрестил Пенка «Микенским монстром»!*
Не довелось Кудашеву побывать в Испании, никогда он не присутствовал на корриде, но сейчас ему захотелось весело и озорно, как матадору, крикнуть: «Торо!»!!!
______________________________________
* Минотавр – чудовище, сын царицы Пасифаи и быка, посланного богом Посейдоном, с телом человека и головой быка, пожиратель юношей и девушек Микен, убитый героем Эллады Тесеем.
______________________________________
Кудашев, подсознательно боявшийся приступа «красного тумана» и последующего за ним обморока, в эту минуту напрочь забыл о перенесённой им контузии.
Напротив, нависшая смертельная опасность словно вернула его в состояние великого куража, прочувствованного им в его первом сражении под Мукденом. В этот день ему пришлось испытать то «упоение в бою», которое воспел Пушкин. Упоение соприкосновением с границей между жизнью и смертью, когда он, вольноопределяющийся Кудашев, ощетинившись штыком винтовки Мосина, летел, словно на крыльях, под свист пуль и осколков, косящих его товарищей по роте, на единственную цель – японского офицера артиллерии с биноклем в одной руке и обнажённой катаной в другой...
– Гут, швайн! – выкрикнул Пенк. – Сам напросился, потом не жалуйся. Я не беру пленных! Расходимся. На войне, как на войне. Можно передвигаться, использовать укрытия, атаковать, стрелять без предупреждения, использовать любое оружие! Согласны?
– Правильно, Клаус. Я отойду шагов на двадцать вон к тому камню с белой отметиной. Когда буду рядом, можешь стрелять!
Александр Георгиевич бесстрашно повернулся спиной к Пенку и направился к указаному ориентиру. Кудашев не полагался на благородство Клауса Пенка, не думал бравировать, не провоцировал противника на подлый выстрел. Он просто слушал. Металлические части механизмов огнестрельного оружия при своём взаимодействии не работают бесшумно. И в тридцати шагах от стрелка Кудашев услышал бы щелчок взведённого курка.
Помнил уроки своего отца. Саше не было и семи лет, когда отец начал обучать сына приёмам ближнего огневого боя на пистолетах, казаческим «уворотам». Огневого боя и на пистолетах – громко сказано. Было достаточно и по горсти орехов фундука в карманах у каждого.
Саша и не знал, что игра с орехами – серьёзное продуманное обучение будущего воина. Не увернулся – получил орешком в лоб! Сумел попасть фундучком в отца – получил подарок!
– Ну, Санёк, не будь прост, как валенок! Учись финтить, как с саблей. Замахнулся в голову, а кинь вправо либо влево, куда твой противник уклониться вздумает. Да ещё угадать сумей. Запоминай по времени, сколько нужно на замах, на полёт орешка. А главное – учись быть быстрее своего противника. Там, где он сделает один выстрел, ты должен сделать три. Вот враг и увернуться не сможет, куда не поворачивался бы. И сам все приёмы уворотов должен без ума делать. Тело, оно само всё должно запоминать и исполнять. Но быстрота без точности – пустое дело. Мало знать и уметь. Надо – быть. Всегда быть трезвым, собранным, сосредоточенным, как дикий зверь. Спать в пол уха. Глаза спереди – уши сзади! Особо запрещено идти в бой выпившим. После боя с устатку – куда ни шло. Но враг может и победителя, празднующего победу, легко одолеть!
День ото дня уроки усложнялись. Отец был способен орешком с первого удара сбить яблоко, висящее высоко над головой. Попробовал Саня попасть орешком в воробышка, получил от отца «ивовой каши». Не обижай маленьких! Не скоро от орешков отказались. Лишь в тринадцать лет Саша получил доступ к отцовскому «Смит и Вессону» тульского производства…
Стоп! Вот и камень с белым пятном.
Однако, Клаус Пенк – воин. Оружие даже из кобуры не достал.
– Готов, Александер? – громко спросил Кудашева Клаус Пенк.
– Готов Клаус! – ответил Кудашев. – Можешь начинать. Я обещал тебе фору в один выстрел.
Клаус Пенк вынул из кобуры Маузер, поднял его стволом несколько выше правого плеча.
– Александер! Я не стану стрелять в безоружного. Доставай свой «Веблей»! Правда, что на запах двоих в Хиндустане уложил?
Кудашев вытянул револьвер из-за спины. Прижав барабан к бедру, одним движением провернул его. Поднимая «Веблей» на уровень груди, большим пальцем взвёл курок. Крикнул:
– Я готов. Врут люди, стреляй, не бойся!
Конечно, и самому бояться не надо.
В бой идти – исключительно за правое дело, как на праздник. Всегда и только во имя России. В защиту родной земли отца и матери. В помощь своим сотоварищам. В чистом белье. С чистыми руками. С чистой душой! Всегда знать, помнить и чувствовать, ты – не один. Ты в строю. В строю кавалеров Георгиевского креста. В строю воинства Святого Георгия Победоносца!
Кудашев снова словно вошёл в транс. Его зрение – зрение сокола, что из поднебесья не пропустит гада ползучего. Его слух – слух благородного изюбра, что и в бурю услышит мягкие шаги маньчжурского тигра. Его обоняние – обоняние волчицы, потерявшей и нашедшей своего волчонка!
Кудашев и за тридцать шагов слышит шелест льняной ткани кителя своего противника, поднимающего на него руку. Слышит щелчок курка, поставленного на боевой взвод, скрип пружины и звук движущегося спускового крючка…
И за тридцать шагов Кудашев видит как девятимиллиметровое чёрное ствольное дуло, направленное в его сторону описывает дугу, избирает точку, в которую должна быть всажена свинцовая пуля в медной оболочке, способная не только разорвать человеческую плоть, но пробить и стальной рыцарский панцырь. Видит, как прицел на ствольной коробке пистолета совмещается с мушкой на стволе. За прицелом – чёрная маленькая точка – сжатый усилием воли зрачок прищурившегося глаза, обрамлённый почти белой от ненависти радужной оболочкой.
Одно мгновение глаз Пенка на одной прицельной линии с глазом Кудашева. Затем дуло опускается вниз, избирая своей целью сердце…
Кудашев свободен и от злобы, и от негодования. Способен оценить Пенка как стрелка. Хорошо целится. Рука крепка, глаз не подводит. Ствол не дрожит…
Вот, наконец-то: звук сорвавшегося со взвода курка, удар курка по ударнику, стук ударника по капсюлю патрона…
Кудашев, словно по команде «налево!» поворачивается торсом.
Его бок обжигает, словно каплей расплавленной стали!
И только потом из ствола Маузера вырывается огненная вспышка. Выстрел сделан.
Есть право на ответный и у Кудашева. Он медлит. В долю секунды в него идет вторая пуля. Кудашев падает на пожухлую траву альпийского ковра. Перекатывается. Двумя руками сжимает револьвер. Ловит прицел. Если бы нажал на курок, Пенк словил бы пулю в живот. Не стал стрелять. Поднялся, броском ушёл за камень. Снова Пенк на прицеле. Не стал стрелять. В голове звучит одна фраза: «На мне отмщение. Аз воздам!». Третья пуля ударила в камень. Сплющеная от удара в лепёшку, ушла рикошетом в сторону с диким звуком.
Вваууу!
Четвёртый выстрел прозвучал со стороны гребня ближайшего отрога. По звуку – винтовка Маузера. Кудашев мгновенно сменил укрытие. Услышал дикий рёв Клауса Пенка. Увидел: Пенк лежит на боку, держась двумя руками за раненую ногу.
Понял: за гребнем отрога снайпер или двое.
Второго выстрела не последовало. Добивать Пенка стрелки не стали. Возможно, уже покинули позицию.
Кудашев в третий раз перебежкой укрылся за камнем. На этот раз поближе к Пенку. Услышал из-за гребня отрога скулёж двух подравшихся шакалов. Встал во весь рост. Ответил горловым привизгом обиженного шакалёнка. Погрозил кулаком в сторону снайперов. В сердцах был готов сплюнуть. Надо же, чёрт принёс в недобрый час верных Митьков!
Пошёл, не скрываясь, к Пенку. Его маузер лежал рядом. Клаус Пенк двумя руками зажимал сквозную рану икроножной мышцы.
Кудашев задал вопрос:
– Кость цела, Клаус?
Пенк кивнул головой.
– Снимай кобуру. – приказал Кудашев. – У неё ремень тонкий, пойдёт на жгут.
Кудашев перетянул Пенку ногу выше раны, ниже колена, наложил на рану тугую льняную повязку из подкладки немецкого кителя. Клаус Пенк прекратил стонать, но продолжал в полголоса браниться «на языке Гёте и Шиллера», как однажды сумел выразиться сам. Посетовал:
– Жаль, нет с собой шнапса!
– Ничего, не на пикник ездили. Как мы дальше будем? Вы, оберст, сделали по мне три выстрела. Одним из них здорово удалили по рёбрам, содрали с бока кожу. Не беспокойтесь, на мне всё, как на собаке заживает. Уже сухая корочка. Рубаха прилипла. Вы должны мне два выстрела. Первый выстрел ушёл на фору, если помните.
Пенк побоялся смотреть Кудашеву в глаза. Сказал:
– Надеюсь, ваш «Веблей» заряжен, Александер? Если нет, берите мой «Маузер», рассчитайтесь со мной по-полной. Сознаюсь, я заслужил.
– С меня достаточно этих слов, Клаус. Я не палач. Бог нам всем судья. Сейчас я подсажу вас на коня, поезжайте, не торопясь, домой.
– Кто стрелял? – спросил Пенк.
– Маузер, – ответил Кудашев.
– Я слышал, – сказал Пенк.
– Мало ли здесь алчных и трусливых людей, – ответил Кудашев. – Кочевники. Положили глаз на наших коней. Я объеду гору, посмотрю, что за люди помешали нашему свиданию!
Уже на коне, готовый тронуться в обратный путь, Клаус Пенк повернулся к Кудашеву. Смотрел ему в глаза взглядом больного, смертельно уставшего человека. Сказал просто, без каких бы то ни было фальшивых нот раскаяния, без надрыва, без пафоса:
– Не задерживайтесь здесь, Александер. Очень возможно, англичане уже получили свой подарок из Кенигсберга. Придут вас арестовывать.
Кудашев промолчал. Ничего не ответил. Клаус Пенк хлопнул коня ладонью по крупу. Уехал.
Кудашев не терял времени зря. Объехал гору, оставив коня у подножия, поднялся на гребень, с которого по его расчёту стреляли в Пенка. Место, удобное для позиции снайпера, нашёл сразу. И более – ничего и никого. С высоты увидел одинокого всадника Клауса Пенка, подъезжающего по горной тропе к тракту Шираз-Тегеран. Это хорошо, скоро будет дома. Там найдутся аптечка, врач и шнапс. Будет жить!
Где-то сзади тявкнул шакал. Кудашев обернулся. К нему поднимались вахмистры жандармерии Особого отдела Департамента полиции Закаспийской области казаки Первого Таманского казачьего полка – личная охрана ротмистра Кудашева – Дмитрий Брянцев и Дмитрий Митрохин. Митьки! Они же – кузнецы из новой Джульфы, армянского квартала Исфахана.
Кудашев присел на камень. Не здороваясь, спросил:
– Водка есть? Мне бы глоточек. Упадок сил. До дома не доеду.
– Водки нет, ваше благородие, – сконфузился Брянцев. – Где здесь достать? Правоверным запрещено,с!
– Как здесь очутились? Зачем немца подстрелили?
– Дзебоев откомандировал. Приказал беречь вас. Скрытное охранение. Если бы не сломанная подкова да наряд конных сипаев, никогда, может, и не встретились бы лицом к лицу. Мы тоже кое-чему научены. А сегодня решили, что у вас оружие не в порядке. Или патроны варёные. Бывает. Решили вмешаться!
– Ладно, забудем.
Поднялись, начали спускаться в долину. По дороге Кудашев продолжил:
– Слушайте меня внимательно. Миссия моя в Персии окончена. Еду в Россию. Мой вам приказ: немедленно собираетесь и покидаете Исфахан. Поезжайте в Табриз в расположение Первого Таманского. Дальше, как начальство решит. Без начальников не останетесь. Распоряжений Дзебоева не ждите, он, видно, сейчас в Ташкенте. Связи с ним нет.
Спустились, занялись конями. Кудашев был уже в седле, когда к нему подошёл Митрохин с жестяной флягой в руке.
– Водки нет, ваше благородие, но глотка три-четыре армянского тутового самогона осталось. Энзэ! Прошу вас!
Кудашев не отказался:
– Арцах, что ли?
Сделал глоток, протянул флягу Брянцеву:
– Давай по кругу, хоть по глотку. Может, ещё доведётся встретиться!
Из предгорья к тракту возвращались разными тропами. В Исфахан въехали разными улицами.
***
По возвращению в усадьбу Кудашев заперся в кабинете, приказав Джамшид-баба позаботиться о том, чтобы сахиба протектора никто не побеспокоил в ближайшие час-два. Набросал карандашом текст последнего донесения, зашифровал его и отстучал телеграмму в два адреса: Владимиру Георгиевичу Дзебоеву и, на всякий случай, Евгению Фёдоровичу Джунковскому. Сжёг черновик донесения. Разобрал приставку высокочастотной связи на составляющие, сложил в платок, связал в узел. Переоделся для купания, прихватил с собой узелок, пошёл к пруду. Огляделся – никого. Вошёл в воду без всплеска, опустился по плечи, утопив, не выпуская из рук, узелок. Нырнул, проплыл к середине пруда, сбросил узелок на дно. Вынырнул. Пошёл в душ.
***
Документ № 80
Кудашев Александр Георгиевич, Персия, Исфахан – Военному агент-резиденту Владимиру Георгиевичу Дзебоеву, Персия, Тегеран – Начальнику РО Штаба Войск ТуркВО полковнику Джунковскому Евгению Фёдоровичу, Российская Империя, Туркестанский край, Ташкент
Донесение (Расшифровка).
«HW-1 – SG-1– «TS-8»»
Совершенно секретно.
Срочно.
Обстоятельства вынуждают досрочно, не дожидаясь разрешения либо иного приказа, возвратиться в Россию. По прибытию без страха за собственную жизнь, без боязни привлечения к уголовной ответственности, клеветнического очернения собственного имени, ущерба карьерному росту и прочее, буду готов дать исчерпывающие чистосердечные объяснения причины моего решения, как своим начальникам, так и в иных инстанциях, если потребуется.
В случае, если мне не удастся благополучное возвращение,
Заявляю:
Все мои действия в Персии были подчинены и проводились в строгом соответствии плану операции, служебным инструкциям, законам Российской Империи, без нарушений законов страны пребывания.
Удостоверяю:
Исполнение служебного и воинского долга в свете поставленных задач проводилось в условиях жесточайшего агрессивного прессинга со стороны немецкой разведки. Группа понесла потери в личном составе, практически была разгромлена, однако германский резидент не получил в свои руки ни одного доказательства против группы, которое могло бы иметь юридическую силу.
Сотрудничество с отдельными представителями Генерального консульства Соединённого Королевства в Исфахане и некоторыми представителями администрации Вице-королевства Индии, военнослужащими индо-британской армии – осуществлялось исключительно в интересах России под прикрытием легенды.
Докладываю:
Задачи, возложенные на группу, выполнены успешно и досрочно. Каждый член группы без исключения внес свой весомый вклад в общее дело, самоотверженно исполнял свои обязанности, не щадил в своём ратном труде собственные жизни, перед лицом смерти вёл себя достойно, товарищей не сдавал, Россию не предавал.
Полагаю основной причиной прекращения деятельности группы:
– её малочисленность и разрозненность по местам дислокации в сотни километров;
– отсутствие легальной базы, состоящей под защитой российской юрисдикции, такой, как у резидента германской разведки Клауса Пенка;
– отсутствие серьёзной опоры в среде местного населения;
– отсутствие в Персии экономической и политической поддержки присутствия подданных Российской империи;
– реально сложившиеся новые жёсткие временные условия исполнения задач плана операции: изыскание и передача в Центр важнейшей военно-стратегической информации на фронте необъявленной войны, ведущейся в Персии между разведками Великобритании, Германии и России.
Пункты 2-4 имеют право на пространное обоснованное исследование озвученной проблемы.
Кратко, в двух примерах.
Позитив: персиянин, работающий на российское производство, получающий жалованье и содержащий на него свою семью, всегда отдаст и в ином деле предпочтение русскому, но не английскому и не немецкому.
Негатив: персиянин, получающий доход от участия в торговле немецким оружием, защищая свой источник существования, всегда будет готов повернуть это оружие против англичанина либо русского.
Вывод:
– успехи систематической разведки не в подвигах героев-одиночек, но в надёжной опоре на заинтересованные сознательные элементы народных масс;
– практика оплаты отдельных информаторов чревата не только необоснованным расходованием денег, не только приобретением дезинформации, но и провалами резидентуры.
Прошу позаботиться о семьях погибших членов группы.
Если не смогу вернуться в Россию живым, прошу не оставить без внимания мою семью.
Слава Россие!
Военный агент HW-1.
(Александр Георгиевич Кудашев).
***
Вернувшись из душа, Кудашев первым делом обработал свой бок. Рана в палец, но не глубока, особенно не беспокоит. Кудашев знал, не принять мер, завтра начнётся нагноение, температура и неизвестно, чем всё закончится. Обработал рану спиртом, наложил повязку с тампоном, щедро смазанным цинковой мазью. Порядок. Если не мочить – через неделю заживёт окончательно.
Присел. Огляделся. Посмотрел на отключённый телеграфный аппарат, на пустой с раскрытой дверцей сейф. Секретные бумаги сожжены. С ними вместе и книга стихов Гумилёва, и томик Мицкевича. Пепел смыт в сточную канаву. Служебный и научный архивы на своих полках в неприкосновенности.
Что теперь? Зашёл в виварий. Мышки, как одна, встали на задние лапки. Кое-кто из них при виде своего кормильца требовательно пискнул. Горько защемило сердце.
Прощайте, мышки. Вам повезло больше, чем Иосифу Пенк. Клещей было множество, что пили вашу кровь, но среди них – ни одного энцефалитного. Значит, вам повезло больше, чем мне самому!
Кудашев по одной открыл все клетки, выпустил мышей на волю. Напутствовал в голос:
– Бегите, белые, бегите! Пусть каждой из вас повезёт, и ни одна на своём пути не встретит зубастого Змея!
Прошёл в спальню. Еще раз проверил комнату. Пересчитал деньги. Припомнил и повторил в уме номера «аварийных» банковских счётов на предъявителя цифровых паролей. Оставил на оружейных стойках английские двуствольные дробовики двенадцатого калибра «MacNab Woodcock» и американскую семизарядную винтовку Генри, более известную как «Winchester». Револьвер «Веблей & Скотт» и пистолет «Маузер», подаренный Пенком Кунигунде, пристроил за брючным поясом. Один спереди, второй сзади. Набросил на плечи чёрный кашмирский халат. Подумал и надел халат в рукава. Подвязался шёлковым платком. На голову – серебряного каракуля маленькую персидскую шапочку, обычный головной убор зажиточного купца либо состоятельного кетхуды. Глянул на настенный барометр: атмосферное давление 639 мм ртутного столба, 25 градусов по Цельсию … Тепло оделся… Ничего, ночью похолодает. А в пяти верстах от города в горах и заморозок может быть.
Теперь всё. Можно уходить. Через сад, через дувал. Потом вдоль ручья, укрываясь за кустами боярышника и плакучими ивами, в город. Пора идти. Темнеет. Главное, добраться до армянского квартала. Там помогут. В крайнем случае – в гроб спрячут. Это единственный путь отступления в Россию, не предусмотренный планом операции «Колчестер». Если некая штабная продажная гнида сдала военного агента-нелегала немцам, то, безусловно, сдала и намеченные планом пути отхода! Но уходить придётся всё-таки на север к границе России. И этот путь будет опасен. Возвращение на родину через Индию либо Месопотамию может растянуться на годы. И этот путь не может быть проделан с меньшим риском. Да, решение принято.
С трудом заставил себя встать.
Господи! И этот дом стал родным. Уходить не хочется. Пора признаться самому себе: коротким было счастье в этом доме, с его обитателями, с семейством Барратов, с Уной… Именно с Уной! Но это было счастье.
Всё кончено. Более нет ни Уны, ни доктора Джона Котович, ни его родственника ассистента Саймона. Вообще ничего нет. Даже врагов не осталось. Даже ненавись к Клаусу Пенку была сведена на нет пролитой каждым из них кровью и раскаянием «оберста»… Расскажи всё это Дзебоеву либо Джунковскому – не поняли бы. Для этих профессионалов нет в работе ни личных интересов, ни собственных переживаний. Люди – шахматные фигурки в Большой игре. Бог им судья!
Прощай Уна. Навсегда прощай!
Кудашев выскользнул в окно, распахнутое в тёмный сад. Быстрым бесшумным шагом опытного пластуна шел по саду к дувалу, противоположному тому, что с воротами на тракт.
У дувала Кудашев остановился. Что-то мокрое и холодное ткнулось в его правую ладонь. Здравствуйте! Это нос белуджского волкодава-бассара, оставшегося в одиночестве, потерявшего своего сородича в ночной схватке с немецкими шуцманами. Кудашев погладил собаку по голове. Прощай, друг.
Прыжком зацепился руками за верхний край дувала, рывком с силой подтянулся, не оставляя на заборе следов ногами, повернулся и сел. Прислушался. За забором тихо. Журчит ручей.
Вдруг, с противоположной стороны усадьбы от ворот послышался стук бронзового молоточка. Так, уже пришли. Английская контрразведка!
Только собрался спрыгнуть в темноту к ручью, как услышал радостный крик на фарси.
Голос Джамшид-баба:
– Доктор Джон! Доктор Джон! Леди Баррат приехала! Леди Кунигунда! Живая! Доктор Джон, где вы?!
***
Клаус Пенк успел вернуться в немецкую слободу ещё засветло.
На повороте с тракта в посёлок на посту номер пять Вольфганга фон Пенка ожидал шуцман Петер Фрост.
– Гутен таг, экселенц! Вы ранены?
Оберст не остановился. Шуцман пошел рядом. Плечом к стремени.
Клаус Пенк не любил бесцеремонных вопросов своих подчинённых. Брезгливо поморщившись, сделал выговор, приказал:
– Не забывайтесь, Фрост. Я в состоянии позаботиться о себе сам. Доложите обстановку!
– Вас ожидает человек из Берлина, экселенц!
– Что за личность?
– В форме с погонами оберста вермахта, экселенц. Назвал своё имя, показал документы с отметками таможенных постов, экселенц!
– Имя, доннерветтер!
– Полковник вермахта Зигфрид-Рейнгольд барон фон Реайнхардт, экселенц!
– Где его разместили? Чем занимается?
– Как всегда, представителю такого ранга предложили гостевую комнату в вашем доме. Оберст фон Реайнхардт отказался, проехал к пивной.
– На чём приехал?
– На «Мерседесе» с турецким дипломатическим номером, но с шофёром-немцем, фельдфебелем, и штатским помощником.
– Как ему наше пиво? Пьёт?
– Нет, экселенц. Допрашивает шуцманов. По одному. Допрошеных не распускает, держит в общем зале. Фельдфебель следит, чтобы люди между собой не переговаривались.
– Тебя допрашивали?
– Нет, экселенц. Я на посту. Но жду своей очереди.
– Откуда знаешь?
– Женский телефон. Но не более того, что доложил вам, экселенц.
Клаус Пенк свернул во двор собственного дома. Приказал шуцману:
– Помоги спуститься с коня. Проводи в спальню. Вызови врача Краузе!
***
Полковник вермахта Зигфрид-Рейнгольд барон фон Реайнхардт, прибыв в немецкую слободу, времени даром не терял. Он начал с приёма пяти Die deutschen Frauen – немецких женщин, добропорядочных матрон больших семейств, в отсутствие старейшины, проявивших инициативу и первыми вышедших приветствовать высокого уполномоченного из Дойче Кайзер Рейха. И уделил этой встрече почти час.
Из зала пивной «Данциг», той самой, с предостережением «Собакам, туземцам и англичанам вход воспрещён!», где первого сентября Вольфганг фон Пенк допрашивал своих шуцманов, женщины вышли совершенно очарованные господином бароном. Каждая из них стала сенсациознейшим источником информации для членов маленькой немецкой колонии. Главная новость передавалась шёпотом. Возможно, вполне возможно, «Бешеный бык» сегодня будет низложен, отстранён от должности старейшины немецкой диаспоры в Исфахане! В каком объёме получил новую информацию от немецких женщин барон фон Реайнхардт, не трудно догадаться!
Затем начал допрос шуцманов – особо доверенных лиц Вольфганга фон Пенка, которого в немецкой слободе пока ещё называли именно так. Протокол допросов вёл вождь отряда следопытов-скаутов семнадцатилетний Генрих Диде-младший, сын шуцмана Генриха Диде-старшего. Он был очень горд полученным заданием. Ведь эти листы, исписанные его каллиграфическим почерком и впервые подписанные фамильным росчерком «Диде», уйдут в Дойче Рейх, в Берлин. Возможно, будут прочитаны самим Кайзером! Генрих был очень внимателен, старался не делать орфографических ошибок. Ничего нового для себя вождь скаутов из показаний шуцманов не узнал. Он и сам был участником операции по ликвидации полковника-фарраша с непроизносимой фамилией!
Последним был допрошен сам Клаус Пенк. Именно так он и был записан в протоколе допроса. Старейшина немецкой диаспоры был бледен, его лицо в испарине. Он был болен. Но спокоен. В глубине души был рад тому, что успел отправить в Фатерлянд свою семью. Была ещё одна причина душевного спокойствия. Крошечный, как далёкая звездочка, трепетный огонёчек. Он не думал об этом, не давал сам себе отчёта по этому состоянию души. За этой безмятежностью стоял факт того, что, несмотря на все хлопоты с провалившимися переговорами и ликвидацией, русский ротмистр Александер не только остался жив, но проявил необъяснимое милосердие к своему врагу и даже оказал раненому первую помощь!
Третий час работы барон фон Реайнхардт посвятил встрече с юными скаутами. Шуцманы присутствовали. Клаус Пенк остался на своём месте.
Фельдфебель широко распахнул двери «Данцига» и жестом пригласил в большой зал собравшихся любопытствующих жителей посёлка.
Высокому начальству своих подчинённых представлял Генрих Диде-младший. Выслушав доклад вождя, барон фон Реайнхардт пересчитал присутствующих: двенадцать скаутов плюс командир – всего тринадцать человек.
– Не боитесь этой цифры, мой юный фюрер?– спросил барон фон Реайнхардт Генриха.
– Никак нет, экселенц! – щёлкнул каблуками юный вождь. – Не понимаю, почему должен бояться.
– Правильно делаете, – похлопал командира по плечу полковник Реайнхардт. – Число тринадцать, это священное число древних германцев, священное число племени белокурых голубоглазых воинов – ариев, нашедших спасение на вершинах Тибета после гибели в мировом потопе их прародины – Атлантиды!
Оглядел полный зал, остался доволен. Подал знак своему фельфебелю.
– Прошу внимания! – скомандовал фельдфебель. – Бармен! Всем присутствующим по стаканчику шнапса. За счёт Рейха. В честь памятного вечера сегодняшнего собрания уважаемых представителей немецкой диаспоры в Исфахане – подданных Дойче Кайзер Рейха и нового старейшины диаспоры полковника Зигфрид-Рейнгольда барона фон Реайнхардта!
Барон встал, вышел на средину зала, поднял над головой свой стаканчик зелёного стекла с виноградным спиртом. Провозгласил:
– Да здравствует Его Императорское Величество Кайзер Германии Кёнинг Пруссии генерал-фельдмаршал и гросс-адмирал Фридрих Вильгельм Виктор Альберт Прусский – Вильгельм Второй Гогенцоллерн! Да здравствует Германия!
Выпили.
Барон фон продолжил:
– Германцы! В Берлине известно о сложном положении, сложившемся в последнее время для немцев в провинции Исфахан. Метрополией будет оказана посильная помощь своим колонистам, своим первопроходцам. Обстановка изучается. Виновные будут наказаны, герои – награждены. Будем помнить заветы немцам, данные нашим Кайзером в его коронационной речи: «…лучше положить на месте все восемнадцать корпусов немецкой армии и сорок два миллиона немецкого народа, чем отказаться от какой-либо части территориальных приобретений Германии». Нам, германцам, не следует подражать изнеженным грекам, исповедовавшим принцип «возлюби врага своего», не сумевшим защитить свою империю Византию, сдавшим на милость победителей турок-османов свой Константинополь, который сегодня известен миру как Истанбул! Нам лучше помнить о древности нации, нации, сложившейся из могучих племён истевонов, герминонов, ингевонов, готов, лангобардов, кимвров! Эти племена ещё в дохристианские времена Рима величайшим завоевателем Гай Юлием Цезарем были названы германскими, что были объединены общностью языка, культа, обычаев, а главное – любовью к своей стране, храбростью в бою и беспощадностью к своим врагам! Именно эти, а не какие другие качества германцев позволяют и нам гордо именоваться немцами!
Этот спич был встречен аплодисментами, криками «ура», «да здравствует кайзер».
– Не будем забывать,– продолжил фон Реайнхардт, – будущее любого государства принадлежит его детям. Будем не только заботиться о них, но и воспитывать из них патриотов своей страны, воинов, подобных как легендарным готам, герминонам, лангобардам, так и доблестным средневековым рыцарям Тевтонского ордена меченосцев!
Фельфебель сделал знак бармену. Бармен опустил иглу граммофона на пластинку. Собравшиеся бюргеры вздрогнули от первого аккорда «Полёта валькирий». Кто сидел – встал. Кто стоял – замер в благоговейном оцепенении. На глазах женщин слёзы. Глаза юных скаутов горят огнём! Восемь минут музыки Рихарда Вагнера в записи исполнения симфоническим оркестром Мюнхенской оперы сделали с аудиторий то, что не смогли бы сотворить самые блестящие ораторы рейхстага за часы выступлений. В «Данциге» уже не разношёрстное собрание жителей-обывателей, а организованное сообщество одного народа, среди которого – ни чужих, ни сомневающихся.
Клаус Пенк был раздавлен. Он понял, для чего разыгран этот короткий, но блестящий спектакль. Он предвидел, что его ждет.
***
Документ № 55.
«Дневник»
Александра Георгиевича Кудашева.
Извлечение:
… «Зима, декабря дня 1, года 1937 от Р.Х.
Княжество Киштвари.
…Не урони в траву степи своей прокуренной трубки Сечи Запорожской полковник Бульба, уходивший в бешеной скачке от преследовавших его ляхов, не скрутили бы его враги. Не подвесили бы старого Тараса высоко над Днепром для смерти лютой в пламени костра, не выкрикнул бы он, объятый огнём тех своих последних слов, что спасли многие жизни сотоварищей...
Воистину, значимое и ничтожное, большое и малое, радостное и горестное идут по жизни рука об руку, и не вычеркнуть из Книги судеб человеческих ни одну ничтожную запятую!
Покинь я усадьбу военно-санитарной службы в ту злосчастную ночь октября 23 1912 года на две-три минуты раньше, не пришлось бы мне услышать крик Джамшид-баба на фарси: «Доктор Джон! Где вы!». Не вернись на крик, так и по гроб жизни был бы уверен, что погибла Кунигунда, объезжая жеребца, купленного мне, Кудашеву, в подарок. Многое сложилось бы по-иному. Лучше или хуже – кто знает?
Стоит ли прожить жизнь земную, не зная жизни земной, не ошибаясь, не обжигаясь, не получая радостей земных, без любви, без наслаждения, без боли, без горя?..
И что есть лучшее?
Достаточно вспомнить «Диалоги» античных философов:
« – Осуждаемо ли воровство?
– Осуждаемо!
– Осуждаемо ли воровство оружия у врага?
– Не осуждаемо!
– Осуждаемо ли воровство оружия у врага для убийства своего военачальника?
– Осуждаемо!
– Осуждаемо ли воровство оружия у врага для убийства своего военачальника, продавшегося врагу и готового предательски открыть пред ним ворота города?
– Не осуждаемо!»…
Нет истины в многословии!
..........................................
Сказано в Писании: «…что высоко у людей, то мерзость пред Богом»!
____________________________________________
* Евангелист Лука. «Евангелие от Луки». 16:15.
____________________________________________
Блажен ли ничтожный торговец смертью, набивающий свои подвалы золотом, полученным от продажи пороха, взрывчатки, ядовитых газов, гаубиц, аэропланов и броненосцев в жизни высшей? Если не в жизни вечной, то в жизни имени его? Торговец, завещавший своё состояние на благие дела? Как человек, знающий ужасы войны не из газет, для кого миллионы павших не строка в газете, а те, кого он знал живыми, жаждущими жить, но превратившимися в трупы смрадные, не могу себе позволить прикоснуться к сверкающим золотом медалям и кубкам с именами этих "меценатов".
И из всех орденов воинских более других почитаю Орден Святого Георгия Победоносца, коим награждают за истинную храбрость на поле боя за родную землю!
Благословенно знание истинного учения, что вошло в плоть и кровь с опытом жизненным путём эмпирическим, слившееся воедино с плотью и кровью человека, ставшее его сущностью неотъемлемой. Увы, не всем дано прожить жизнь долгую до седых волос в ясном разуме. Гораздо более тех, кто гибнет едва встанет на собственные ноги в вихре страстей и в погоне за призрачными благами. Блажен тот, кто получил эти знания путём сакральным всё и сразу с небес в самое своё сердце. Нет среди избранных свыше тех, кто использовал бы этот небесный дар во вред людям, но все они были гонимы людьми и погибали, в трудах своих, пытаясь образумить безумное человеческое общество!
.................................................
Не было в истории великого и величественного, что не было бы оболгано и осмеяно людьми ничтожными.
Исторические инсинуации, подогнанные к текущему политическому моменту.
Анекдоты, куплеты, пародии.
"Мона Лиза" Леонардо да Винчи на шоколадных обёртках. "Давид" Микель-Анжело - в полосатых костюмах для плавания на рекламных плакатах модного трикотажа!
У каждого "Цезаря" всегда найдутся собственные "Брут и Кассий"!
Однако, кто без греха? Пусть первым бросит камень!
Собственный жизненный путь всё пытаюсь отразить на бумаге, да слов не хватает. У военного, носившего погоны, особенно из наших, что в "голубых мундирах", так не любимых поэтами и мыслителями, вряд ли когда ангельские крылья вырастут. Остаётся утешиться словами Спасителя: «Не судите, да не судимы будете!». Утешиться? Или спрятаться за этой истиной? Ну, это для тех, кто ещё не окончательно потерял честь и совесть!
Писал, писал… Вроде, складно получалось! Как перечитал, задумался. Нужно проще. Дорого бы дал, чтобы дневник этот попал в руки моих сыновей. Опыт предков никогда не был вреден потомкам!
***
Эту последнюю ночь Александр Георгиевич и Уна провели в спальне под тюлевым пологом в объятиях друг друга.
– Ты меня любишь? – спрашивала Уна.
– Да, – отвечал Александр.
– Что есть «да»? – переспрашивала Уна.
– Люблю, – отвечал Александр.
Через минуту Уна снова спрашивала Александра, любит ли он её. Диалог повторялся без вариаций. Взаимным ласкам не было конца.
– Тебе не больно? – спрашивал Александр.
– Больно, – отвечала Уна.
– Тебя полечить? – спрашивал Александр.
– Лечи, лечи меня! – отвечала Уна и поцелуями закрывала рот любимому.
Под утро, в полном изнеможении, Кунигунда, положив голову на грудь Кудашеву, отдыхая, рассказала историю своего «воскрешения».
Её рассказ не расходился с изложенным грумом сипаем Музаффаром. За одним исключением: её позвоночник цел и невредим, переломов нет, сотрясение мозга, если и было, то незначительное. В русской больнице Красного креста её быстро привели в чувство. Пробыла в больнице двое суток. Чувствует себя почти здоровой, но большой синяк на спине ещё держится! Музаффар стал жертвой уличных слухов, так как в больницу его не допустили. Кстати, где он? Вернувшись в Исфахан, Кунигунда не смогла попасть в свой запертый дом с окнами, закрытыми ставнями изнутри. Похоже, там никого не осталось. Да! Телеграмму о смерти из Генерального консульства Великобритании в Тегеране никто не давал. Похоже, эта телеграмма тоже рук фон Пенка!
Кудашев от рассказа о своих собственных злоключениях воздержался. Предупредил: с рассветом должен уехать. Надолго. Обещал не забывать. Но… Правды сказать не посмел. Лгать не стал. Однако, разве можно с любимой и любящей женщиной говорить недомолвками?!
– Кто ты? – спросила Уна.
– Я люблю тебя, – сказал Александр.
Для Кунигунды это признание уже не было ответом на поставленный вопрос. Она решительно поднялась с постели, подошла к окну. Светало. Первый солнечный луч коснулся её волос. Золотым светом запылали волосы вокруг прекрасного лика любимой женщины.
– Господи! – застонал Кудашев. – Уна! Картина кисти гения! Стой там, дай на себя полюбоваться. Ты, словно девственница Артемида, богиня охоты древней Эллады! Я люблю тебя!
В этот момент в соседнем окне вдребезги разлетелось стекло. В спальню влетел увесистый камень.
***
Барон фон Реайнхардт не присутствовал на казни Клауса Пенка, приговорённого к смерти новоизбранным Советом тринадцати почётных граждан немецкой диаспоры Исфахана, короче – просто «Советом тринадцати» во главе с самим фон Реайнхардтом. Клаусу Пенку было предъявлено обвинение – "...при полной потере бдительности утрата совершенно секретных документов, сокрытие факта потери убийством уполномоченного связного из Кенигсберга". В связи с совершенной секретностью судебной процедуры протокол заседания суда не вёлся. В Кенигсберг ушла короткая справка, за псевдонимом барона «Tiwaz» – «Тюр». Так в дохристианские времена звали германского бога воинской доблести, сына Одина. В Кенигсберг ушла короткая справка, за псевдонимом барона «Tiwaz» – «Тюр». Так в дохристианские времена звали германского бога воинской доблести, сына Одина.
Организация казни была возложена на старшего шуцмана Петера Фроста и его помощника – фюрера юных следопытов-скаутов Генриха Диде-младшего. Местом казни была избрана мало кому известная пещера в предгориях Загросса под названием Грот с гейзером. Временем казни назначено утро среды октября дня 23-го 1912 года, шесть часов четыре минуты местного астрономического времени – момент восхода солнца.
К месту казни отряд из пяти шуцманов и тринадцати скаутов, сопровождавших обречённого на смерть Клауса Пенка, выдвинулся заблаговременно. Затемно. Пока позволяла дорога, использовался «Мерседес» Клауса Пенка, пара фаэтонов и собственные кони шуцманов. По горной тропе пришлось идти пешком. Зажгли факелы. Клауса Пенка несли на носилках. У него связаны не только руки, но и ноги. Прострелянная больная нога со здоровой. Чисто немецкая педантичность и предусмотрительность. Рана слабо кровоточила. Пенк переносил боль без стонов.
В гроте Пенка усадили на камень спиной стене, лицом к выходу из пещеры.
Генрих Диде-младший, используя в качестве живой лестницы спины своих скаутов, куском мела нарисовал на камне стены, несколько выше головы Пенка, древнепрусский символ бога Солнца, имя которому было – «Svaixtix» – Свайкстикс.
Четверо шуцманов несли дозор на свежем воздухе. Петер Фрост находился в гроте. Тринадцать скаутов окружили приговорённого кольцом. С интервалом на вход, позволяющем видеть восход солнца. Каждый скаут в куртке военного образца, рубахе защитного цвета, таких же шортах, домашних гетрах без соблюдения единства цвета. На их шеях косынки-галстуки, так же, у кого какая нашлась. Время формы, единой для всех по всей Германии, ещё не наступило. Однако, было у скаутов и новшество, не предусмотренное примерным уставом отца международного скаутского движения Баден-Пауэлла: кожаный армейский пояс каждого оттягивал настоящий боевой штык винтовки Маузера в металлических ножнах. У левофлангового через плечо на широкой ленте парадный военный барабан.
Старший шуцман Петер Фрост глянул на карманные часы. Ровно шесть. Кивнул вождю скаутов: пора! Генрих отдал команду «смирно», махнул рукой барабанщику.
Клаус Пенк понял: его не ждёт казнь, как военного моряка, давшего на верность присягу Кайзеру и Фатерлянду. Его ждёт ритуальное убийство по древнему, забытому нормальными людьми обряду поклонения Свайкстиксу!
Что ж, придётся показать этим щенкам, как должен умереть немец, рождённый и выросший на задворках Данцига! Прощайте все!
Ударил барабан. Из-за дальнего горизонта, не закрытого горами, встало солнце. Первый луч нового дня. Последний луч солнца последнего дня для Клауса Пенка. Луч, под которым вспыхнул белым светом нарисованный мелом Свайкстикс.
Первым ударил Пенка в правый бок своим штыком левша Генрих Диде-младший. Пенк не охнул. Только качнулся. Припутанный к тяжёлому камню, он не мог упасть.
– Следующий! – скомандовал Генрих.
Пенк получил второй удар штыком в живот. Дёрнул лицом, но не закрыл глаз. Он не смотрел на скаутов. Стиснув зубы, и сжав последним усилием воли челюсти, смотрел на восходящее солнце. После пятого удара из его рта пошла кровь. Клаус Пенк умер. Его борьба была окончена. Но его тело продолжало получать удары штыками. До тех пор, пока последним не нанёс свой удар левофланговый барабанщик, тринадцатилетний сын пивовара Адольф Шульц.
Каждому, нанёсшему свой удар штыком, вождь скаутов наносил на правую щёку кровью Клауса Пенка руну «Зиг», символизирующую имя Тора, бога войны, власти, энергии и борьбы. На щёку Генриха руну нанёс Петер Фрост. Сам Фрост пачкаться кровью не стал. Но понял, новый оберст повязал молодёжь кровью, субстанцией, которую невозможно смыть простой водой!
Тело казнённого Пенка освободили от пут. Шестеро скаутов с большим трудом подтянули труп к колодцу и сбросили его в зияющую чёрную беспросветную глубину. Лишь через одиннадцать секунд Генрих услышал звук глухого удара тела и всплеск воды.
Солнце встало. День начался. Немцы, выполнив приказ оберста, возвращались в свой маленький мир в большом персидском Исфахане. Успели как раз к завтраку.
***
В тот же день в пять двадцать пять пополудни кавалерийский разъезд Отдельного батальона разведчиков-скаутов индо-британской военной экспедиции в Персии во главе с самим командиром этого батальона майором Джеймсом Фитц-Гилбером обнаружил в Гроте гейзера труп Клауса Пенка, выброшенный из земных недр мощным фонтаном тёплой сернистой воды. Гейзером, что четыре минуты извергается раз в сутки в одиннадцать семнадцать утра.
Поднятый по тревоге известием о ночном нападении на усадьбу военно-санитарной службы экспедиции, разыскивая пропавшего протектора этой службы доктора Джона Котович, Джеймс Фитц-Гилбер никак не ожидал обнаружить в пещере труп Клауса Пенка.
Первой мыслью было отправить одного вестового в расположение 23-го Пенджабского пехотного полка за подкреплением и фотографом, второго с донесением Полицмейстеру города с требованием прислать криминалиста, третьего – в городскую прокуратуру. С отправлением сообщения о смерти Пенка в немецкую слободу решил повременить. Успеется. Сначала – действия уголовно-процессуального характера. Только потом – дипломатического!
Однако, майор не принадлежал к числу тех людей, что опрометчиво действуют по первому, пришедшему в голову импульсу. От команды воздержался. Осмотрелся. Приказал своим кавалеристам ничего не трогать.
Пересчитал брошенные догоревшие факелы. Ого! Восемнадцать! Ноги убитого связаны. На одной ноге кавалерийские бриджи разрезаны, нога забинтована. Бинты в потёках замытой водой крови. Китель в порезах. Били, по всей видимости, штыками. На груди шрам зигзагом. Типа росчерка шпагой Зорро, только сверху вниз. На стене полусмытый рисунок мелом – ведический крест-свастья. В Индии на подобные символы солнца и вечного движения майор успел наглядеться. На каждом шагу.
Задумался. Не свалили бы немцы это ритуальное убийство на сипаев индо-британского экспедиционного корпуса. С них станется. Мастера провокаций. Для такого дела и собственного полковника не пожалели бы. Первый, обнаруживший труп – первый подозреваемый! Аксиома. Лучше оставить всё как есть. Природа сама об убитом позаботится. К следующему утру от Клауса Пенка не останется ничего.
Для принятия решения не понадобилось много времени. Отдал покойному честь. Военный человек, всё-таки. Снял и надел фуражку. Приказал своим кавалеристам:
– Едем дальше. Это не доктор Котович!
Ехал и думал о превратностях судьбы. Да, Пенк, запутался ты, парень! Бог тебе судья. Впрочем, всем судья. Вот, и Джон Котович куда-то пропал. Если жив – ещё объявится! Не сегодня, так через десять лет. «Иншалла!», как говорят на Востоке.
*** ***** ***
*** ***** ***