Вечером она таки решилась надеть кеды с задумчивыми полубезумными зебрами и долго крутилась у зеркала, оценивая рациональность такого решения. Хмурилась, улыбалась, морщилась и смеялась в зависимости от того, какой образ принимало её тело и душа чуть выше щиколоток. Накручивала локоны на пальцы, смущаясь, словно восьмиклассница на первом свидании, или стыдливо прикрывала воображаемым подолом платья свои пуританские черно-белые прорезиновые пятки.
Получасовое театральное представление одного актера и зрителя закончилось так же внезапно, как и началось. Задумчиво покусывая лакированную ручку зонтика, невесть как оказавшуюся в её руках, она четко поняла, что сегодняшнюю ночь она проведет именно с этими зебрами. Зебры вроде бы были не против.
Сумасшествие.
Звонок — голос без капли недовольства, распахнутые створки гардероба, клеши, осторожно натягиваемые на худые ноги, настолько худые, что торопливая осторожность сразу понятна — одно резкое движение, и они будут разорваны в клочья.
Звон ключей, грохот закрываемой железной двери, разочарованный вздох ступеней, мечтающих о животворящем цокоте каблуков — она едет на лифте. Упрямо вскинутая к лампочкам голова с нежным маленьким подбородком, еле слышное ворчание механизма, упорно спускающего маленькое, отчаянно бьющееся в приступе клаустрофобии сердечко. Легкий толчок, створки лифта, словно глумясь, открываются подчеркнуто сонно, но она уже бросается в эту щель, как бабочка в спичечном коробке, чувствующая близость свободы, протискивая свое худенькое тельце во вне. Глубокий вдох, добродушный писк домофона — свобода.
Несколько радостных па, она бегом бросается к запаху моря, на набережную. Её ждут.
А зебры на кедах оказались весьма кстати. Когда в её кармане очередной раз вибрировал телефон, и она, прикусывая губы от внезапно накатившего стыда, сбрасывала, полосатики послушно ускоряли шаг, да так, что порой девушка не могла за ними угнаться, с трудом удерживая равновесие.
Последние шаги к лакированным, высокопарно пахнущим кожей, ботинкам, девушка делала уже в припрыжку. Цыпочки, торопливый, оставляющий след дождя на щеках, поцелуй, объятье. Крепко.
Вперед. Мост, метры пляжного песка, снова брусчатка, зебры периодически срываются в бег, таща свою хозяйку за огромными дубовыми желтыми листьями , танцующими на ветру. Лакированные псы шагают размеренно и молча. Любовь? Сумасшествие. Зебры, разбрызгивая повсюду дождевые брызги, фыркают в своем Ниле.
Саванна, зубастые прохожие-крокодилы, норовящие уцепить грубыми словами, застрелить пальцами у виска.
Торопливые поцелуи в легкую небритость мужского подбородка, вдумчивые поцелуи в уголки её глаз, ах, вдумчивость, вот она какая, вот она какая — серьезность, когда чувствуешь поцелуй от макушки до пяток.
Для зебр вся эта любовь всего лишь повод ущипнуть от осени кусочек листа, травы, кусок грязи, лужи, для зебр вся эта любовь — цыпочки.
Трескотня мотора, накатывающее тепло прокуренного салона, переплетенные руки. Вновь приветственный писк домофона, лифт, ах, все это мы проживали, но вот она, эта ключевая разница, в его ладонях, уже расстегивающих пуговицы на её пальто.
Скрип двери, смятые, вмиг потерявшие душу зебры летят в разные стороны. Торопливый шепот, удаляющиеся шаги.
Любовь?
Сумасшествие.
Танцующие зебры в водах Нила.