КРАСНЫЙ.
Я с удивлением разглядывала спину сталкера, сидящего у костра. Ничего особенного спина как спина. Облаченная в стандартный комбез, с ремнем автомата через плечо. Вот только волосы. Черные волосы, собранные в аккуратный хвост и украшенные красным цветком. Я еще не видела в Зоне ничего столь яркого и красивого. С тех пор, как у меня появились приятели среди сталкеров, я не задумывалась, что и у людей бывают особи женского пола. Первая человеческая женщина, встреченная мной в Зоне, надо же. Я не смогла пройти мимо. Ее ментальный рисунок не нес угрозы, однако я не решалась выйти из своего укрытия. Поведение людей, порой, бывает непредсказуемым и рисковать не хотелось.
Сталкерша шевельнулась и подтянула к себе рюкзак. О, я знала что это такое! Рюкзаки сталкеров хранили в себе массу чудесных вещей. Консервы, банки со сладкой водой, приятно щиплющей язык и самое прекрасное — шоколад. Да, с тех пор, как у меня появились приятели среди людей, я многое узнала о сталкерских рюкзаках.
Мой разум, затуманенный видениями шоколада и, почему-то, красного цветка в волосах сталкерши, дал ментальный сбой. Позади недоуменно завозились и замычали кадавры — моя верная охрана. Сталкерша вскочила и направила в темноту ствол автомата. Нас она не видела и я решилась. Мысленно потянувшись, коснулась ее сознания легким импульсом.
«Не бойся, не бойся».
Автомат в ее руках дрогнул и опустился.
Кто там? - прошептала она.
«Не бойся, не бойся».
Я выглянула из укрытия, позволила рассмотреть себя и снова скрылась. Ментальный рисунок человеческой женщины окрасился в желтые и серые тона. Страх, удивление. Я искала черные полосы ненависти, но не находила.
«Не бойся, не бойся».
Продолжаю наблюдать. Девушка беспомощно оглядывалась. Ну, чего же ты боишься, глупая? Если бы я хотела тебя убить, ты была бы уже мертва. Решайся. Девушка глубоко вздохнула, аккуратно положила автомат и медленно выпрямилась, не сводя глаз с моего укрытия.
- А ну, выходи, - потребовала она.
Ура! Строго наказав кадаврам не двигаться с места, я подошла. С минуту мы изучали друг друга. Несведущий человек, наблюдая со стороны, мог подумать, что контролер взял на ментальный поводок очередную жертву. Только я не хотела больше охотится на людей. Не могла. Многое изменилось в моем мире с тех пор, как у меня появились приятели среди сталкеров. Я смотрела на цветок в ее волосах. Красный цвет, виденный мною в ментальном рисунке некоторых людей, был совсем другим. Багровый, с черными кляксами и грязно-желтыми вкраплениями. Страх, ненависть, жажда убийства. Цветок был чистым, ярким и веселым.
Что тебе нужно? - спросила сталкерша.
Я протянула руку и коснулась цветка. Девушка хотела отпрянуть, но сдержалась. Молодец, уважаю. Она вытащила цветок из прически и вложила мне в руку. Зачем? У меня нет волос. Сталкерша вытянула из кармана длинный шнурок, взяла цветок, привязала к шнурку и повесила мне на шею. А потом, о чудо, в моей руке оказался шоколадный батончик. Улыбка расползалась по моему лицу и ее невозможно было удержать. Я не хотела. С тех пор, как у меня появились приятели среди сталкеров, я видела как люди реагируют на мою улыбку. Я просто не могла допустить, чтобы человеческая женщина убежала с воплями ужаса, после того, как угостила меня шоколадкой. Я боялась. Я...
Сталкерша улыбнулась в ответ.
ОРАНЖЕВЫЙ.
Озеро Янтарь застилал туман. Тек, завивался кольцами, то скрывая, то снова являя взору разбитый вертолет с уныло опущенными лопастями. Где-то за вертолетом бормотали кадавры. Я щелчком отправил окурок в воду и обернулся. Позади маячили две фигуры в оранжевых комбинезонах. Не люблю работать с научниками. Фанатики, мать их. Вколоть человеку какой-нибудь мутированный штамм для них обычное дело. В интересах науки, понимаете ли. Справедливости ради стоит признать, что «ботаны» этот штамм введут и в собственный организм, и рука не дрогнет. Но это если бедолаги для экспериментов не найдутся, а они ведь находятся. Опустившиеся, отчаявшиеся, плюнувшие на все и всех сталкеры. Те, кого Зона пережевала и выплюнула, сохранив зачем-то жизнь, если это можно назвать жизнью. Неприятно признавать, но я из той же братии, хотя и пытаюсь еще трепыхаться.
Два месяца в Зоне не было Выбросов, соответственно новых артефактов тоже. Зона опустела, замерла в ожидании. Кое-кто говорит — это затишье перед бурей. Что же, будем надеяться. Многие подались на Большую Землю, а мне не к кому возвращаться. Пришлось скрепя сердце идти на поклон к ученым, наниматься для сопровождения и охраны экспедиций.
Я снова обернулся. Да что они там копаются! Научники неспешно приближались, болтая на ходу и помахивая чемоданчиками для образцов. Туман оседал на их комбинезонах, придавая им глянцевый блеск.
Вы готовы, Шлем?
Это Друшляков, младший научный сотрудник. Хороший в общем-то мужик, компанейский, только очень уж задвинутый на своей науке.
Аки пионер, - буркнул я недовольно.
Язвите? - хмыкнул Друшляков. - Это хорошо.
Здесь или дальше пройдем? - спросил Климченко, лаборант нашего мэнэса.
Друшляков с минуту размышлял, оглядывая прибрежные воды.
Я думаю это место подойдет, — наконец решился он.
«Ботаны» распаковали чемоданчики, извлекли свои шайтан-машинки и полезли в озеро. Все, мир для них больше не существует. Теперь будут возиться в стылой, вонючей воде до позднего вечера. И не жрамши.
Я сжимал в руках оружие, снова и снова обшаривая взглядом унылый пейзаж. На душе было пусто и тоскливо. Вдруг захотелось швырнуть верную винтовку в озеро и уйти куда глаза глядят. Перед глазами прыгали белые точки, в ушах звенело, голова налилась тяжестью... Что за черт? Я потряс головой и крепко зажмурился, вроде отпустило. Посмотрел на ученых, но те по-прежнему бродили по колено в воде, уткнувшись в приборы. Еще раз пробежавшись взглядом по окрестностям, я вдруг увидел ее. Босая, закутанная в жуткое рванье, она стояла у разбитого вертолета, окруженная троицей зомби и внимательно смотрела на меня. Я так поразился, что стоял столбом, пялился на нее и даже не помышлял о защите своих яйцеголовых подопечных.
Убедившись, что приковала к себе все мое внимание, она подняла лапу и указала на север. Я послушно посмотрел и желудок мой ухнул куда-то вниз. Зарево! На севере дрожало и разгоралось багровое зарево Выброса. Стряхнув с себя ступор, я бросился к ученым и заорал:
Выброс!!!
Климченко вздрогнул и посмотрел на начальство.
Не может быть, - спокойно сказал Друшляков. - Наши прогнозы...
Вылезай, мать твою, - перебил я. - Уносим задницы по-быстрому! Отстанешь — брошу на хрен!
Как бы ни был занижен инстинкт самосохранения у мэнэса, он наконец понял, что я не шучу и не спятил. Признаться этому поспособствовали не столько мои вопли, сколько глухой рокот, катившийся со стороны атомной станции.
Мы переглянулись и очертя голову бросились к бункеру. Черт, черт! Можем и не успеть. Вокруг сгустились красноватые сумерки, земля под ногами вздрагивала. Мне вдруг нестерпимо захотелось посмотреть на свою спасительницу. Не останавливаясь, я обернулся, но у вертолета уже никого не было. В спину мне с разбегу врезался Климченко, он почти ослеп от ужаса и бежал не разбирая дороги. Я схватил его за шкирку и как следует встряхнул.
Не спать на ходу!
Глаза лаборанта приобрели осмысленное выражение, он поспешно закивал. Друшляков вырвался вперед, но бежал он уверенно, еще и чемоданчик с образцами успел прихватить, м-да.
Над бункером истошно завыла сирена. Очень вовремя, господа ученые! Ничего, мы уже на подходе. Небо над головой приобрело кроваво-красный оттенок и озарялось сполохами призрачного свечения. Хрипя и поддерживая друг друга, мы подбежали к заветной двери и всей кучей ввалились в дезактивационную камеру, при этом интеллигентный Друшляков матерился как сапожник. Дверь тоненько зашипела, изолируя нас от внешнего безумия. Мы успели.
ЖЕЛТЫЙ.
Дверь сотрясается от ударов извне и жалобно скрипит. Я сижу, забившись в угол и судорожно сжимаю обрез. Смешно конечно, оружие без патронов — бесполезный кусок стали. Во мне крепнет уверенность, что этот день я не переживу, тем не менее продолжаю надеяться. Человек всегда надеется, даже если видит занесенный над собой топор палача. И я ждал, что кто-нибудь вмешается, спасет, не даст погибнуть во цвете лет. Говорят перед смертью перед глазами пробегает вся жизнь. Может и так. Отдельные моменты моей жизни я сейчас вижу особенно отчетливо.
...Я в предзоннике, в одной из многочисленных деревушек, что служат прибежищем для сталкеров, бандитов и военных всех сопредельных стран. Сумрачный бар, где я, молодой и крепкий парень, выслушиваю наставления одноногого калеки. Слушаю невнимательно и с раздражением. Да что может знать о Зоне этот полоумный старпер. Залпом допиваю дерьмовое пиво и ухожу не прощаясь. Калека умолкает на полуслове и укоризненно качает головой. «Не жилец» - бормочет он себе под нос, но я слышу. А, плевать.
...Зона. Жутко, но красиво. Смертельно красиво. Только красотами мне любоваться не хочется. Деньги все вышли, за неделю блужданий добыл один паршивенький артефакт, да и тот никому не нужен. Удалые сталкеры из моего воображения сменились на угрюмых недоверчивых мужиков из реальности. Никто не хочет брать меня в напарники, только отмычкой. Ага, сейчас! Чертово отребье, мать их рас так.
...Держу на прицеле «зеленого» отмычку. Парень трясущимися руками протягивает мне свой контейнер для артефактов. Рядом валяется ветеран, застреленный моими новыми приятелями. Я забираю контейнер, а Шляпа стреляет парнишке по ногам, тот с криком падает. Голос внутри меня протестует, но я смеюсь, смеюсь до упаду вместе со Шляпой и Пузырем. Потом мы уходим, за спиной стихают стоны отмычки.
...Длинные, светлые волосы, голубые глаза, зареванное лицо. Молоденькая девчонка бьется в руках Пузыря, срывающимся голосом умоляет отпустить. Шляпа скалит гнилые зубы и расстегивает штаны. Голос внутри меня кричит громко и протестующе, но вслух я говорю тихо и неуверенно.
«Может не надо, пацаны?»
«Ты что импотент?» - хрипло ржет Шляпа. Я наматываю волосы девушки на кулак и... Нет! Не хочу вспоминать!
«Полина Ларченко была найдена зарезанной во дворе собственного дома 28 сентября ...года»
...Я с Пузырем и Шляпой потрошу чей-то схрон на Агропроме. Мы перешли на постоянную «прописку» в Зоне. На нас не охотится только ленивый и потому было решено пересидеть опасное время в подземных коммуникациях. В первый же вечер наткнулись в одном из тоннелей на трех зомби. С хохотом расстреляли, радуясь неожиданному развлечению. Голос внутри меня молчит.
Краем глаза ловлю какое-то движение в правой ветке тоннеля, поворачиваюсь и вижу ее. Она стояла и смотрела на изорванных пулями мертвяков так, словно они были самым важным в ее жалкой жизни.
«Контролер!» - визжит Шляпа. Какой у него, оказывается, противный голос, не замечал раньше. Пузырь поднимает обрез и вдруг замирает. Я вижу расползающееся по его промежности пятно и чувствую как намокают мои собственные штаны. Срываюсь с места и бегу прочь, прячусь в какой-то каморке, подтаскиваю железный стеллаж и заклиниваю дверь. Дыхание со всхлипами рвется из груди, по щекам текут слезы. Я хочу жить, понимаете? Я, мать вашу, очень хочу жить! Забиваюсь в угол, проверяю обрез — пусто. Все потратил на зомбаков, чтоб они сдохли! Так они и сдохли.
Я чувствую такой сильный страх, что могу его увидеть. Он липкий, тягучий и очень неприятного цвета. Цвета пятна на моих штанах. Как хочется жить. Дверь начинает сотрясаться от ударов извне. Это они — мои приятели. Я узнал их голоса, хоть они и не говорят ничего, лишь мычат нечто бессвязное и долбят, долбят эту проклятую дверь. Я только сейчас увидел какая она хлипкая и ненадежная. Стеллаж с грохотом падает на пол. Как хочется жить...
ЗЕЛЕНЫЙ.
Весна в Зоне — понятие не принципиальное. Не бывает здесь говорливых ручьев, гомона птиц, кошачьих «концертов». Не распускаются на деревьях молодые листочки, играющие на солнце всеми оттенками изумруда. Нет в Зоне ярких красок. На всем лежит печать заброшенности и скорби. Даже в этот погожий весенний денек лесополоса выглядела скорее серой, чем зеленой.
Я, Сергей Капельянов, рядовой доблестных войск РХБЗ, сидел на наблюдательной вышке и мечтал о дембеле. Меньше месяца, друзья! Еще три недели, и я увижу мамку с батей, обниму свою Нинку и все снова станет хорошо. Я начну забывать это страшное место, возле которого прослужил целых полгода. Большой срок для простого деревенского парня, вроде меня, слыхом не слышавшего про всех этих жутких тварей, населяющих чернобыльскую Зону. Вот и сейчас, мечты мечтами, но поглядывать в бинокль на лесополосу я не забывал. После вчерашнего Выброса ждали волну мутантов, что обезумевшим потоком рвались из центра Зоны на периферию. За полгода службы на Кордоне я видел множество таких волн, но так и не смог привыкнуть.
Солнце приятно припекало мой стриженный затылок. Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что неплохо бы попить на минус. Махнул рядовому Бригвадзе, что подпирал столб с матюгальником на верхушке и спустился с вышки. Бригвадзе, с мукой в глазах, неохотно занял мое место. Едва я успел сделать дела, как во дворе зазвучали тревожные голоса, а секунду спустя взвыла сирена. Меня пробрала крупная дрожь, в кровь хлынул адреналин — началось.
Рев, визг, рычание. Выпученные глаза, оскаленные пасти, роняющие клочья пены с клыков. Грохот калашей, раскатистые голоса пулеметов, мощный мат командира.
В знакомую какофонию примешивается посторонний звук и я соображаю — что-то не так.
Заряжаю! - крикнул я и, меняя рожок, быстро осмотрел двор.
Вот оно. На земле, прямо под вышкой, искрились и потрескивали маленькие молнии. Пока я завороженно смотрел на зарождающуюся «электру», она резко вздулась и выбросила вокруг себя смертоносные рогатые щупальца. Вышка окуталась нестерпимо ярким светом, громко шарахнуло и на землю упал хорошо прожаренный Бригвадзе. Меня передернуло. Задержись я на вышке всего на десять минут дольше, на земле сейчас дымился бы мой труп.
Я поискал глазами командира, но его уже раскручивала огромная «карусель». Ненасытная Зона лично заглянула к нам в гости. От мутантов пока защищали автоматические системы огня, но против аномалий мы были бессильны. Мимо, гулко топая, пробежал Вась-Вась. Я метнулся следом, ухватил его за «комок» и, не без труда, опрокинул на землю. Из под его ног с ревом взвилось пламя. Вась-Вась, выпучив глаза, отползал.
Живой, брат? - спросил я.
Живой, - пробасил Вась-Вась, поднимаясь.
Мне было чертовски радостно видеть этого бугая живым. Как-никак он был моим другом. Из-за угла КПП выбежали близнецы Моторенко, покрутили головами, оценивая ситуацию и рванули к нам.
Уходим, - скомандовал я.
Близнецы дружно кивнули.
Куда уходим? - спросил Вась-Вась. - До первой аномалии?
Можешь оставаться, - сказал я и зашагал вперед, внимательно глядя под ноги.
Я знал — никуда он от меня не денется.
До ближайшего поселка было около полутора километров. Я шел первым и разбрасывая патроны, провешивал путь. Близнецы следили за ситуацией по флангам, а Вась-Вась подбирал раскиданный мной боезапас и монотонно перечислял все беды, обрушенные на нас непонятно за что, всего за месяц до дембеля. Я с тоской смотрел на деревья. Едва распустившиеся листья только сегодня утром блестели глянцевой зеленью, а сейчас как-будто пожухли и выглядели точь-в точь как лесополоса, которую я рассматривал с вышки. Значит Зона и сюда добралась.
Поселок встретил нас дымом пожарищ. Кричали люди, бегавшие от колонки к горящим домам с ведрами воды, плакали дети. Нам стоило огромных трудов убедить посельчан бросать дома и уносить ноги. Никто не хотел верить, что Зона ухватила родной поселок в свои жадные лапы.
Детей я поручил Вась-Васю. Этот добродушный великан скорее умрет, чем позволит пострадать хоть кому-то из них. Построив гражданских, я занял уже привычное место ведущего. Мы прошли еще два километра, прежде чем я заметил яркую зелень обычных, не тронутых Зоной деревьев. А навстречу нам, грохоча, катила бэха. Мы вывели живыми двадцать шесть человек, из которых шестеро были детьми.
ГОЛУБОЙ.
На Зону упали вечерние сумерки. Не сгустились постепенно, а именно внезапно упали. Я сидел на чердаке заброшенного дома на Кордоне и услаждал себя разогретой тушенкой, с удовольствием поглядывая на контейнер для артефактов. Ходка выдалась очень удачной и, если ночью все пройдет так же хорошо, утром я буду в предзоннике. Форсировать военный блокпост я предполагал во второй половине ночи, когда часовых сильнее всего одолевает сон.
Швырнув опустевшую банку в угол, я удовлетворенно похлопал себя по животу, теперь можно и покемарить пару часов. Я уже было задремал, как вдруг услышал приглушенные голоса. Кого это там несет на ночь глядя? Приоткрыв чердачную дверцу, я увидел два невнятных, в густых сумерках, силуэта, что приближались к «моему» дому. При этом болтали они без умолку, а один нес на плече неведомую хреновину. Вот вошли в дом и спустя несколько минут в щелях заплясали блики огня — гости развели костер. Чувствуя себя Д`Артаньяном, я осторожно разобрал кусок пола и заглянул вниз. В единственной комнате дома стояли двое парней в стильных курточках, джинсах в обтяжку и ярко-розовых резиновых сапогах в цветочек. Один — белобрысый, в дурацком берете с большим помпоном, грел над огнем руки. Второй больше всего походил на печального Гоголя и держал в руках видеокамеру. Же-е-есть!
О май гад, Антон! - воскликнул белобрысый. - Посмотри какое убожество.
Ой, ладно тебе, - голосом светской львицы сказал второй. - Это местный колорит.
Я покосился на автомат. Потом решил, что стрельба в такой близости от блокпоста привлечет нездоровое внимание военных, а это крайне нежелательно. Пока я щелкал клювом, помпонистый, оглядывая комнату, узрел в дыре на потолке мою любопытную рожу. Он тонко, по-девчачьи завизжал и спрятался за спину гоголеобразного, тыча дрожащей рукой в потолок. Хрен с камерой вздрогнул, но мужественно заслонил собой белобрысого, как будто я на него покушался.
Кто вы такой? - спросил он, безуспешно пытаясь казаться грозным.
Я подумал стоило ли отвечать, потом решил, что стоило и сказал:
Пошел на хрен.
Камероносец завис на несколько секунд, потом торжествующе улыбнулся и сказал своему нервному товарищу:
Успокойся, Эдик. Мы нашли, что искали.
Я преисполнился самых черных подозрений по поводу этих поисков и на всякий случай сообщил:
Я не из этих!
Вы не сталкер? - разочаровался помпонистый.
Сталкер, - подтвердил я. - Но не из этих.
Я вас не понимаю.
Наш новый друг хочет сказать, что он, в отличие от нас, гетеросексуален, - вмешался гоголеобразный.
Точно, - милостиво согласился я. - Еще раз назовешь меня своим другом — пристрелю.
Кажется они обиделись, а меня разбирало любопытство: как попали в Зону два чувака нетрадиционной ориентации и на кой ляд они приволокли с собой камеру.
Послушайте — сказал наконец гоголеобразный. - Мы заплатим вам пятнадцать тысяч за услуги проводника и охрану. Мы с Эдуардом журналисты и нам очень нужен сюжет о Зоне. Всего одна маленькая аномалия и хоть один завалящий мутантик, этого хватит уверяю вас. Совсем немного за такие деньги.
Я задумчиво посмотрел на контейнер. Артефактов в нем тысяч на восемь, немало на самом деле, но пятнадцать. Показать этим дятлам полудохлую «карусель» в ближайшей рощице, а потом сводить к Южному тоннелю, где я видел недавно пару псевдособак и у меня почти в три раза больше, чем я рассчитывал. А следующей ночью перебраться за Кордон как и было задумано.
Согласен, - сказал я. - Мой портрет не снимать, в тыл ко мне не заходить — я нервный, другом не называть. Тебя зовут Помпон, а тебя — Гоголь. Утром деньги, днем — съемка, спокойной ночи!
На чердак я их конечно же не пустил.
***
«Карусель» этих идиотов привела в щенячий восторг. Если бы я их не торопил, журналюги могли проторчать там до ночи, позируя и произнося в камеру пафосные речи. Но я до дрожи боялся встретить кого-нибудь из знакомых, поэтому беспощадно пресекал все мольбы задержаться еще хоть на пять минут. Если братья сталкеры меня увидят в подобной компании, моей репутации конец.
У Южного тоннеля, как ни странно, было тихо и ни одной собаки в радиусе трех ста метров. Печалька! Помпон заглянул в тоннель, замер и вдруг отчаянно замахал своему приятелю. Гоголь включил камеру, подошел и засемафорил уже в мой адрес. И чего они там нашли?
За кучей, брошенных как попало, бетонных блоков лежало тело. Причем, судя по некоторым признакам — женское. Но я смотрел только на ее непропорционально большую, безволосую голову. Контролерша! Схватив голубков за шкирки, я предпринял поспешное отступление. Возмущенный столь грубым обращением, Помпон громко заверещал. Контролерша зашевелилась и неуклюже встала. Увидев ее физиономию, Помпон завизжал еще громче и бухнулся в обморок. Гоголь всучил мне свою камеру и взволнованно кудахтая кинулся хлопать его по щекам. Я стоял, дурак дураком, пытался навести на контролершу автомат и не выронить при этом камеру. Естественно ни то, ни другое толком не получилось. В этот напряженный момент пришел в себя Помпон и мученически застонал:
Бегите, я их задержу.
Гоголь, обливаясь слезами, уверял помпонистого в своей любви и верности. Я не придумал ничего умнее и расхохотался. Должно быть, со стороны, это была эпическая картина. Страшный, злобный мутант, два плачущих голубка и, ржущий как конь, сталкер с автоматом и видеокамерой.
Контролерша постояла пару минут и скрылась за бетонными блоками. Очевидно, я со своим зоопарком ее ничуть не интересовал. Все еще заливаясь смехом, я подобрал Помпона и Гоголя и отбуксировал их в «свой» дом. Хватит, наснимались.
СИНИЙ.
Косые струи дождя хлещут по стволам сосен, перебегают дорогу, превращая ее в чавкающее, непролазное месиво. Темень, совершенно непроглядная для обычного человека, но прозрачная для моих глаз. Нас называют Темными. Мы те, кто врос навсегда в эту отравленную землю. Кишками, кровеносными сосудами, всей шкурой. Врос до такой степени, что Зона приняла, сделала своими детьми, подарила многое, недоступное обычным сталкерам. Ускоренную регенерацию и умение предчувствовать Выбросы задолго до наступления. На нас редко нападают мутанты и самые дорогие артефакты к нашим услугам. Но за все приходится платить. За пределами Зоны энергетическая пуповина, питающая нашу силу, рвется и наступает смерть.
Я, спотыкаясь, бреду меж черных сосен и зажимаю рану на животе. Стоит мне убрать руки и мои кишки могут врасти в землю Зоны в буквальном смысле. Как холодно, черт. Мне еще никогда не было так холодно.
В клане Темных редко бывают разборки — мы очень держимся друг за друга, но иногда все же случаются. Вот и иду, жалкий изгнанник, неведомо куда. Дождь заливает изуродованное мутациями лицо, ледяными лапами ползет за шиворот, вызывая крупную дрожь. Как давно я не был дома. Там, на Большой земле, радуется жизни моя Анютка. Десять лет назад я поцеловал ее в пухлую щечку и обещал вернуться.
«Возвращайся, папка».
Я не выполнил обещания, давно и прочно забыл дорогу домой. Почему я вспомнил ее сейчас? Да потому, что человек — эгоистичная сволочь и, лишь чувствуя дыхание смерти за спиной, начинает сожалеть о дорогих, когда-то, людях, невыполненных обещаниях, мелких грешках и крупных подлостях. Старея, рьяные атеисты вдруг совершают крещение и подолгу простаивают на коленях в благочестивых молитвах, криминальные авторитеты и политиканы щедро жертвуют на благотворительность, а я вот вспомнил доченьку. Анютка, чудо мое синеглазое! Ну почему не екнуло у меня в груди десять лет назад. Как же вышло, что я предал тебя?
Ноги заплетаются, я валюсь лицом вниз и качусь в какой-то овраг, на дне его огромная лужа, куда и приземляюсь. На смену дождю пришел ветер, разогнавший остатки туч. Я смотрю в светлеющее, умытое, ярко-синее небо, так похожее на глаза Анютки.
С края оврага, размокшего за ночь, отделяется внушительный ломоть и лениво ползет в мою сторону. Вот и все. Ночное предсмертное омовение и утренние похороны, устроенные самой Зоной. Уж она то позаботится о своем ребенке, не бросит.
ФИОЛЕТОВЫЙ.
ЧАЭС тряслась в конвульсиях, передавая тяжкую судорогу земле. Где-то глубоко в ее недрах постепенно истончалась непрочная пленка пространства, готовя сокрушительный катаклизм. Выброс. Небо Зоны, и без того хмурое, было темнее обычного. Воздушные аномалии беспрерывно разряжались, выплескивая на тучи полные пригоршни молний, вспышек и огненных вихрей. Дневной свет тускнел, уступая место красноватому свечению, что властно разливалось в атмосфере, придавая ей зловещий оттенок ночного пожара.
Люди и мутанты, объединенные общим ужасом перед Выбросом, заползли, забились глубоко под землю. Вечно голодные мутанты забыли про охоту и свернулись клубками в своих норах. Люди перестали делиться на группировки, собрались в барах, подвалах и канализационных коллекторах. Не было сейчас Долга, Свободы и Ренегатов, лишь жалкие человеческие пылинки, объятые первобытным страхом перед лицом могущественных и непознанных сил. Разборки, самоутверждение, жажда наживы — все было отложено на завтра. Если это завтра наступит, ведь в Зоне ни в чем нельзя быть уверенным, особенно в том, где, когда и как ты умрешь.
Труба АЭС качнулась и выпустила столб алого света, тот как будто ударившись о небо, брызнул яркими каплями вниз. В воздушном пространстве над станцией раскинулись мириады аномалий, не давая драгоценной энергии бесцельно уйти в космос, она должна остаться и питать эту землю.
Сумерки окрашиваются багровыми бликами по мере того, как аномальная энергия с ревом и грохотом катится от центра Зоны к окраинам. За доли секунды наливаются силой «жарки», искрят новорожденные «электры», с гудением раскручиваются «мясорубки» и «карусели».
Полосатая труба станции извергает сполох оранжевого пламени. Прокатываясь по Зоне, тот оставляет неизвестные образования — артефакты. Разбрызгивает на мутировавших растениях капли «Мертвой воды», небрежно высыпает горсть «Конденсаторов» у края Болот, щедро разбрасывает «Медузы» и «Каменные цветы» на территории Свалки. Семена Зоны в ближайшие часы будут собраны сталкерами и отправлены торговцами засевать Большую землю.
Из жерла трубы желтым облаком вырывается радиоактивная пыль. Часть ее осядет в тучах, чтобы пролиться завтра кислотным дождем, а часть образует на хоженых-перехоженных сталкерских тропах «горячие пятна», от которых заходятся в стрекоте счетчики Гейгера, а с их хозяев лоскутами слезает кожа.
Зеленое призрачное свечение заливает подступы АЭС и, схлынув, оставляет на земле мокрые, дрожащие клубки шерсти, когтей и клыков. Зона неустанно пополняет свою армию, основательно прореженную людьми с прошлого Выброса. Утром по земле Зоны прокатится еще одна волна, сметающая все живое и вызывающая ужас. Волна новорожденных мутантов.
Голубоватыми сугробами из трубы валит жгучий пух и оседает в щелях Саркофага. Ненадолго, до ближайшего ветра, что разнесет его по всей Зоне, наметет смертоносные залежи в оврагах, оставит глубокие язвы на лицах неосторожных сталкеров.
Рев и грохот Выброса сходит на нет. Последним аккордом ЧАЭС выплевывает сгусток синих молний, прямо на антенны Радара, отчего те начинают перемигиваться веселыми неоновыми огнями. Все затихает и на Зону опускается чернильно-фиолетовая ночь. Утром снова начнется борьба группировок и дележ артефактов, отстрел мутантов и война за место под атомным солнцем Зоны. Но это утром, а пока и люди, и мутанты просто спали, каждый в своей норе, одинокие и жалкие, объединенные лишь нездоровой зависимостью от этого проклятого места, где жизнь — чудо, а смерть — счастливое избавление.