Придя домой, я осознала весь ужас своего поступка. В комнате стоял открытый пустой сундук, а все его содержимое валялось на полу. Все четыре брата стояли в святом углу на коленях, а раскрасневшийся отец хлестал их ремнем, спрашивая о трех рублях. Увидев меня, он поставил меня рядом с братьями на колени и замахнулся ремнем, но мама схватила его за руку, закричав: «Павлуша! Одумайся, девочка не могла взять деньги! Бей лучше меня!» Отец ударил ее, потребовав, чтобы она не мешала ему узнать истину. Он просил нас сознаться в содеянном – иначе все до утра будут стоять в углу. И тут Колька – справедливый, но жестокий брат, глядя на старшего брата Шурика, сказал: «Признайся, гнида! Иначе... сук я уже приметил, а веревку найду!» Я рыдала не от болезненных ударов ремня, а от чувства вины и страха быть повешенной.
Родители легли спать, а мы стояли в углу и слышали, как всхлипывала мама и стонал, рыдая, отец. Через два часа отец приказал всем ложиться спать. Из-за меня напрасно были наказаны братья. Я это сознавала, но страх получить взбучку еще и от братьев удерживал от признания. Я дала клятву себе, что верну все деньги: и в дом, и Шуре Швыдченко.
С каким, нетерпением я ожидала зимние каникулы! Начинались святки, На Рождество с самого утра я отправилась колядовать по всем улицам и переулкам. Бродила по слякоти целый день и наколядовала-таки заветных три рубля! Тут же поменяла их на одну купюру и положила на дно сундука, прикрыв вещами. Весной, перед Пасхой, когда мама белила комнату и просушивала вещи из сундука, она вытряхнула три купюры по три рубля. Собрала она всех детей и сказала:
«Я не хочу знать, кто взял эти злосчастные деньги, но я вижу не только раскаяние, но и вашу любовь и взаимовыручку. Не алчность двигала грешником, а, видать, безвыходное положение. Поэтому отцу скажем об этих трех рублях, что они затерялись в вещах, и что кражи не было. Пусть меня Господь простит за эту ложь!»
Я до сих пор не знаю, кто подбросил две другие купюры, но думаю, что Колька и Шурик. Так я и не смогла признаться в своем грехе, а теперь уже нет в живых ни родителей, ни братьев. Эта боль моей вины до сих пор гнетет душу.
Шура Швыдченко догадалась, что я украла у нее десятку. Как-то она при встрече обозвала меня «воровкой». Я не оправдывалась, а заплакала и все ей рассказала, пообещав вернуть ей эти десять рублей при первой возможности. Шура не настаивала на возврате денег, а сказала, что прощает меня, что я уже сама себя наказала. Но все-таки, получив первую стипендию, я приехала в городок, разыскала Шуру, принесла ей десять рублей и коробку конфет. Деньги Шура не взяла, а с конфетами мы пили чай. Вспоминая тот ужасный случай, мы долго говорили про ту нелегкую жизнь и обливались слезами.
На фото отец до войны 1941г.