В мае 1942 года советский вождь отправил в Великобританию министра иностранных дел В. М. Молотова для оформления договорённостей декабря 1941-го о совместной борьбе против Третьего Рейха. Год назад, в это же время, в Лондоне проходили переговоры англичан с прилетевшим в Шотландию посланником Гитлера - Рудольфом Гессом, его заместителем по партии. Вести войну на двух фронтах фюрер боялся панически и, как многие генералы из его окружения, считал такие боевые действия для Германии гибельными. Сталин об этом знал и должен был догадаться, когда немцы стали бомбить советские аэродромы, что англичане в Европе воевать с гитлеровцами в ближайшее время не будут. Это могло означать, что полёт Гесса 10 мая 1941 года в Великобританию, взбудораживший мировую общественность, не был провальным, как уверял, видимо, советского вождя его Главный стратегический товарищ Лаврентий Берия, ссылаясь, должно быть, на некую особо секретную информацию закордонной разведки.
Однако в первый же день Великой Отечественной войны в речи Уинстона Черчилля по радио прозвучали ободряющие надеждой слова: «Прошлое, с его преступлениями, безумствами и трагедиями, отступает. Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен... их матери и жены молятся - о да, потому что в такое время все молятся о сохранении своих любимых, о возвращении кормильца, покровителя и защитника... Любой человек или государство, которые борются против нацизма, получат нашу помощь. Любой человек или государство, которые идут с Гитлером, наши враги... Такова наша политика, таково наше заявление. Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем...».
Премьер-министр не скрывал своего неприятия большевизма, но готов был сотрудничать с режимом Сталина в борьбе с гитлеризмом: «Нацистский режим неотличим от худших черт коммунизма. Он лишен каких-либо принципов и основ, кроме ненавистного аппетита к расовому доминированию. Он изощрен во всех формах человеческой злобы, в эффективной жестокости и свирепой агрессии. За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нем. Но все бледнеет перед развертывающимся сейчас зрелищем».
Зрелище армии, застигнутой врасплох, действительно, ужасало, и развёртывался немецкий блицкриг в Советском Союзе с поражающей быстротой и жестокостью...
Сейчас уже мало кто из историков сомневается, что миссия Рудольфа Гесса была хорошо спланирована, и Гитлер не только был осведомлён, но и, скорее всего, принимал непосредственное участие в разработке полёта вместе со своим заместителем по партии. Активно сотрудничали в этой операции, по всей вероятности, и англичане, желавшие столкнуть два ненавистных тиранических режима, иначе риск неудачного исхода миротворческой акции немцев был бы слишком велик. Переговоры планировалось вести с лордом Гамильтоном и королевской семьёй, настроенной миротворчески, причём первоначально одним из условий подписания мирного договора было отстранение от руководства страной Уинстона Черчилля. Однако те, кто готовил эту акцию в Германии, не учли, что англичане, возмущённые жестокими бомбардировками и наглой силовой агрессией немцев, в большинстве своём, настроены были в 1941 году против гитлеровского режима.
Для товарища Сталина, чтобы не спохватился раньше времени, немцы объявили верного соратника Гитлера сумасшедшим: «… член партии Гесс, которому, ввиду его болезни, с годами все более усугублявшейся, фюрер категорически запретил пользоваться летательными машинами, на днях, нарушив приказ, сумел завладеть самолетом. В субботу, 10 мая, примерно в 18.00 Гесс отправился из Аугсбурга в полет, из которого до сих пор не вернулся. Оставленное им письмо, к несчастью, свидетельствует о признаках психических нарушений и позволяет заключить, что Гесс стал жертвой галлюцинаций. Фюрер немедленно отдал приказ об аресте его адъютантов, которые знали о полете и о запрете фюрера и все же не помешали полету…». Информацию о полёте строго засекретили, но, как отмечает в своём дневнике начальник Генштаба Третьего Рейха Франц Гальдер, Гитлер неоднократно возвращался к этому вопросу, пока, наконец, не появилась окончательная версия, рекомендуемая к распространению.
Изучая германо-советское сотрудничество в 1940 — 1941 годах, историки перестают игнорировать возможность заключения за сорок дней до начала Великой Отечественной войны тайного англо-германского соглашения с обязательством Британии не открывать боевых действий в Европе до 1944 года. Нет не «… страх… серьёзно ограничил способность Сталина к анализу информации и способствовал параличу…», а уверенность, что Гитлер не отважится напасть на СССР, пока Германия находится в состоянии войны с Великобританией и угрозы получить в Европе два фронта. И, конечно же, не заверения фюрера в миролюбии, а информация особо доверенных лиц стратегической разведки должна была окончательно убедить его в этом. Советский вождь поверил, что, не давая повода к развязыванию войны, ему удастся в 1941 году закончить приготовления к успешному отражению нападения и ответному победоносному контрудару, что подтверждается и документально.
В речи В. М. Молотова, выступившего по радио с заявлением в первый день войны, говорилось: «Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, советским правительством дан нашим войскам приказ - отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины. Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы...». В тот же день советский вождь приказал, не считаясь с обстановкой, отбить наступление гитлеровцев и перейти в контратаку с выходом на вражескую территорию. Не превентивная война занимала в 1941 году мысли Сталина, а успешный отпор возможной гитлеровской провокации и немедленное наказание агрессора – к этому и готовилась Красная Армия.
Вот как описывает Георгий Константинович Жуков в своих воспоминаниях появление указа о переходе советских войск в контрнаступление: «Н. Ф. Ватутин сказал, что И. В. Сталин одобрил проект директивы № 3 наркома и приказал поставить мою подпись.
- Что это за директива? – спросил я.
- Директива предусматривает переход наших войск к контрнаступательным действиям с задачей разгрома противника на главнейших направлениях, притом с выходом на территорию противника.
- Но мы ещё точно не знаем, где и какими силами противник наносит свои удары, - возразил я, - Не лучше ли до утра разобраться в том, что происходит на фронте, и уж тогда принять нужное решение.
- Я разделяю Вашу точку зрения, но дело это решённое.
- Хорошо, - сказал я, - ставьте мою подпись»
Так и появилась эта преступная директива за подписью Жукова, способствовавшая попаданию бойцов Красной Армии в гибельные котлы. Начальник Генштаба мог позвонить Сталину и убедить его не передавать этого непродуманного документа в войска. Он должен был объяснить, что обстановка не позволяет перейти в контрнаступление, что оно может стать причиной хаоса и огромных потерь. Однако Жуков не решился перечить вождю, и потому, как и нарком, вытягивавшийся «в струнку» перед Сталиным, как и генерал Павлов, подчинявшийся приказам из Москвы, разоружающим армию, несёт полную ответственность наряду с политическим руководством советской страны за трагедию первых дней войны.
До осени 1942 года Сталин не высказывал Уинстону Черчиллю своих подозрений по поводу возможной его секретной договорённости с гитлеровцами, несмотря на отказ англичан открыть второй фронт в Европе в 1942 году и катастрофу с конвоем помощи по ленд-лизу PQ-17 по вине Адмиралтейства, приказавшего своему боевому сопровождению покинуть суда. При первой встрече с Черчиллем в августе 1942 года советский вождь не задавал ему вопросов о полёте Гесса, но через два месяца не выдержал и обвинил премьер-министра Великобритании в том, что тот ведет курс на поражение России в войне, отказываясь открыть второй фронт и прерывая отправку северных конвоев в Россию. Вспомнил советский вождь и о Рудольфе Гессе, «… которого Черчилль, по-видимому, держит про запас...».
Уинстон Черчилль поручил Криппсу, члену Военного кабинета, подготовить «… самый полный и точный отчет о деле Гесса», однако этот материал не устроил Сталина, видимо, знавшего о беседах прогермански настроенных лордов Бивербрука и Саймона с заместителем Гитлера по партии. Спустя два года, в октябре 1944 года, во время визита Черчилля в Москву Сталин вновь вернётся к вопросу о полёте Гесса. Черчилль с юмором изложит старую версию, будто «Гесс считал, что он мог спасти Англию для Германии. И вот Гесс, которому вообще было запрещено управлять самолетом из-за его безумия, сумел завладеть самолетом и прилететь. Он надеялся при помощи герцога Гамильтона — главного камергера короля — попасть прямо к королю!». Однако Сталин прервёт гостя и предложит тост за британскую разведку, которая заманила Гесса, так как он не смог бы приземлиться, если бы ему не подавали сигналов. За этим делом, по утверждению советского вождя, должны были стоять британские разведчики. Несмотря на протесты Черчилля, Сталин своего мнения не изменит и заявит, что «… британская разведка могла и не сообщить Черчиллю всю правду». Произнесёт он тогда же и слова, на которые, практически, никто особого внимания не обращает. Сталин отметит, что русская разведка «… часто не информирует Советское правительство о своих замыслах и докладывает только после того, как дело сделано...».
В 1944 году советский вождь попытается намекнуть Черчиллю, что догадался о секретных играх своих разведчиков с англичанами за его спиной в июне 1941 года, обеспечивших внезапность нападения гитлеровцев. Самое правдоподобное объяснение последующим странностям, связанным с полётом Гесса, можно дать, если предположить, что перед войной с СССР заместитель фюрера по нацистской партии, обладавший правом подписывать вместо Гитлера документы, заключил всё-таки некое соглашение с Британией. Однако англичане должны были застраховать и свои интересы в случае быстрого поражения СССР, согласившись, видимо, на присоединение к Третьему Рейху захваченных им земель в результате блицкрига и отстояв, возможно, свою экспансию на Кавказ, иначе, зачем нужно было засекречивать до 2017 года материалы, связанные с полётом Рудольфа Гесса.
Версии о двойниках посланника Гитлера заслуживают внимания, однако на суть обязательств они вряд ли могли повлиять: по одной из них заключать договор с Британией Геринг отправил человека, похожего на Гесса, а сам Рудольф, якобы, отправился на базу 211 в Антарктиду для форсирования работ по производству секретного оружия. Однако подтверждений наличия у заместителя фюрера двойника так и не было обнаружено, лишь косвенные письменные свидетельства, наводящие на размышления и запутывающие расследования. Туда же, в Антарктиду, подводная лодка, якобы, доставила и Адольфа Гитлера, сбежавшего, по мнению Сталина, из Германии в конце войны. Двойник, разумеется, не обладал правом подписывать документы вместо канцлера Германии, и, следовательно, всё, что он подписал бы, юридической силы не имело.
Возможно, Рудольф Гесс и Уинстон Черчилль подписали не договор, а некое обязательство двух сторон, по которому Англия обещала не открывать в Европе второй фронт после нападения Германии на Советский Союз, оставляя за собой право защиты своих национальных интересов. Не противоречили, видимо, этому секретному соглашению и смелые слова премьер-министра Великобритании в его известном выступлении по радио 22 июня 1941 года: «Мы полны решимости уничтожить Гитлера и все следы нацистского режима. Ничто не сможет отвратить нас от этого, ничто. Мы никогда не станем договариваться, мы никогда не вступим в переговоры с Гитлером или с кем-либо из его шайки. Мы будем сражаться с ним на суше, мы будем сражаться с ним на море, мы будем сражаться с ним в воздухе, пока с Божьей помощью не избавим землю от самой тени его и не освободим народы от его ига». Эта версия подтверждается последующими действиями англичан и признанием Черчилля в разговоре с послом СССР Иваном Михайловичем Майским в начале сентября 1941 года, что открыть второй фронт в Европе Великобритания не сможет до 1944 года. Заслуживает внимания и намёк Рудольфа Гесса в письме своему учителю Хаусхоферу: «Когда-нибудь последняя часть Вашей мечты, которая была столь опасной для моего плана, исполнится, и я снова появлюсь перед Вами». Посланник Гитлера очень надеялся на благополучный исход и для себя, и для установления мирового господства Германии и Англии.
Черчилль собирался извлечь из миссии Гесса наибольшую выгоду и готов был обнародовать предложения Германии о разделе сфер влияния. Он подготовил заявление на шести страницах, в котором сообщал, что Гесс прилетел «… спасти британскую нацию от уничтожения…» и отвергал возможность переговоров с «… сообщником и соучастником герра Гитлера во всех убийствах, предательствах и жестокостях, с помощью которых нацистский режим захватил Германию, как он теперь стремится захватить Европу». Однако это заявление так и не было опубликовано, и Рудольфа Гесса никто не объявил военным преступником, «… судьба которого, как и других руководителей нацистского движения, будет определена решением Союзных наций после Победы».
Павел Судоплатов, работавший перед войной заместителем начальника отдела закордонной разведки в аппарате Берии и отсидевший после его ареста 26 июня 1953 года пятнадцать лет в тюрьме за подготовку убийств по приказу товарища Сталина, о полёте Рудольфа Гесса и переговорах с ним англичан не написал в своих мемуарах ни одной строчки. Но, почему он посчитал этот эпизод, очень волновавший Сталина до самого конца войны, малозначащей информацией? Даже в 1944 году, когда Германия была уже обречена на близкое поражение, советский вождь выпытывал у Черчилля подробности полёта заместителя Гитлера по партии в Великобританию, подозревая в сговоре.
Интересно, что и автор «Ледокола» Владимир Богданович Резун в своих поисках причин начала Великой Отечественной войны и разгрома Красной Армии в первые дни боевых действий не касается темы возможных договорённостей Англии с нацистской Германией после прилёта Гесса в мае в Шотландию. Потратив несколько лет жизни, он разработал версию о том, что в некий день «М», предположительно 6 июля 1941 года, Сталин сам готовил нападение на Германию. Он приводит различные доказательства своего мифа, однако, кроме переброса войск к западным границам, нет никаких подтверждений его голословным сенсациям: ни свидетельств в кинохронике немцев, ни в документах архивов. Более того - в новогоднем интервью с Михаилом Веллером он сначала попытался уйти от этой темы, напомнив о речи Уинстона Черчилля 22 июня 1941 года, пообещавшего поддержку и помощь СССР. Однако, будучи не в силах опровергнуть странное поведение англичан на Нюрнбергском процессе и объяснить подозрительную смерть Гесса перед возможно скорым его освобождением, Владимир Богданович Резун признался, что в подробности полёта Гесса не вдавался, но по его мнению история эта тёмная, грязная, и разбираться в ней должны английские историки.
Анализируя тревожное предвоенное время, Павел Анатольевич Судоплатов опровергает утверждения, дискредитирующие советских военачальников, доказывающие, будто дата начала войны была им известна заранее, да только подготовиться к ней ума не хватило. Возможно, он не был до конца правдив – ведь даже после развала Советского Союза утаивал информацию, связанную с полётом Рудольфа Гесса в Великобританию и минированием Москвы осенью 1941 года. Из его слов можно сделать вывод, что только для верхушки разведки нападение гитлеровской Германии 22 июня 1941 года не оказалось внезапным.
Однако, вполне вероятно, что далеко не все разведчики представляли себе после заявления ТАСС по радио 13 июня 1941 года, как близка война: «Разведка НКВД сообщала об угрозе войны с ноября 1940 года. К этому времени Журавлёв и Зоя Рыбкина завели литерное дело под оперативным названием "Затея", где собирались наиболее важные сообщения о немецкой военной угрозе. В этой папке находились весьма тревожные документы, беспокоившие советское руководство, поскольку они ставили под сомнение искренность предложений по разделу мира между Германией, Советским Союзом, Италией и Японией, сделанных Гитлером Молотову в ноябре 1940 года в Берлине. По этим материалам нам было легче отслеживать развитие событий и докладывать советскому руководству об основных тенденциях немецкой политики. Материалы из литерного дела "Затея" нередко докладывались Сталину и Молотову, а они пользовались нашей информацией как для сотрудничества с Гитлером, так и для противодействия ему».
Качественной оценки и анализа немецкого "блицкрига" перед началом Великой Отечественной войны разведчики, по словам Судоплатова, не проводили, полагаясь, должно быть, на уникальную мудрость советского вождя и окружавших его партгенералов. Военных с материалами разведок никто не знакомил – об этом пишут не только военачальники в своих мемуарах. Павел Анатольевич вспоминал, что даже после нападения гитлеровцев все разведданные должны были сначала поступать Сталину и Берии, а они уже решали, знакомить с ними Генштаб или нет. Как-то Судоплатов решил доложить о данных разведки Шапошникову и получил от него выговор: «Шла война, в очень тяжелый период боев под Москвой, учитывая срочность донесений из немецких тылов, я пару раз докладывал материалы непосредственно ему, минуя обычные каналы. И он каждый раз вежливо указывал мне - "Голубчик, важные разведданные вам нужно обязательно отразить в первую очередь в докладах НКВД и политическому руководству страны. Сталин, Берия и одновременно нарком обороны должны быть полностью в курсе нашей совместной работы"».
После признаний разведчика Судоплатова рассуждения о саботаже военных и их безусловной вине в провальном начале войны выглядят наивными и надуманными. Маршал Василевский в своей книге «Дело всей жизни» откровенно сетует, что «Начальник разведуправления, являясь одновременно и заместителем наркома обороны, предпочитал выходить с докладом о разведданных непосредственно на Сталина, минуя начальника Генштаба. Если бы Г. К. Жуков был в курсе важнейшей развединформации, то при его положении и характере(!), он, наверное, смог бы делать более точные выводы из неё и более авторитетно представлять эти выводы И. В. Сталину…». Однако вряд ли могли что-то «предпочитать» разведчики в абсолютистской системе режима личной власти без риска лишиться жизни и подвергнуть свои семьи бесчеловечным преследованиям.
Есть в мемуарах разведчика Судоплатова и свидетельство, подтверждающее слухи, что репрессии против командного состава Красной Армии Сталин проводил с целью усиления тотального режима: «… в августе 1939 года приятно удивили меня сообщения из Германии, из которых явствовало, что немецкое военное руководство высоко оценивало потенциал Красной Армии. В одном из документов высшего германского командования, перехваченном нами, причиной гибели маршала Тухачевского назывались его непомерные амбиции и разногласия с маршалом Ворошиловым, беспрекословно разделявшим все взгляды Сталина. Утверждая сводку материалов разведки для Сталина, Берия включил туда фразу из этого документа: «Устранение Тухачевского наглядно показывает, что Сталин полностью контролирует положение дел в Красной Армии». Возможно, пишет Судоплатов, Берия хотел вождю польстить. Может и так, но, скорее всего, хотел ещё раз подчеркнуть, что цель тотального контроля над военными достигнута, и даже немцы это заметили.
Легендарный разведчик в своих мемуарах мужественно признал, что «НКВД и военная разведка должны нести ответственность за недооценку мощного потенциала немецких вооруженных сил. Эти ведомства были слишком заняты получением политической информации и недостаточно занимались изучением тактики вермахта». Какова была реакция на полёт Гесса товарищей Берии и Сталина, Павел Анатольевич не указывает в своих мемуарах, зато отмечает, что из поступавших разведданных «… многие сообщения противоречили друг другу. В них отсутствовали оценки немецкого военного потенциала: танковых соединений и авиации, расположенных на наших границах и способных прорвать линию обороны частей Красной Армии. Никто в службе Госбезопасности серьезно не изучал реальное соотношение сил на советско-германской границе. Вот почему сила гитлеровского удара во многом была неожиданной для наших военачальников, включая маршала Жукова, в то время начальника Генштаба. В своих мемуарах он признается, что не представлял себе противника, способного на такого рода крупномасштабные наступательные операции с танковыми соединениями, действующими одновременно в нескольких направлениях...». Вот почему! И в этом вина, прежде всего, ведомства Берии, скрывавшего разведданные от военных и подававшего ложные выводы и оценки советскому вождю.
Целенаправленная дискредитация военных некоторыми историками отвлекает от внимания к поведению ведомства Лаврентия Павловича Берии накануне войны, а вели себя разведчики перед вторжением гитлеровцев очень странно. Им было известно о близком начале боевых действий, но под видом борьбы с провокациями зачем-то предлагали проводить отвлекающие и разоружающие смотры в Западном Особом военном округе, генералу армии Д. Г. Павлову запрещали строительство укреплённых районов, указывая, что такие решения принимают «…другие умы». Никто из историков не обратил внимания, что даже директива о приведении войск в боеготовность от 21 июня 1941 года появилась почти случайно – её инициаторами были отнюдь не Сталин и его Главный стратегический разведчик Берия. Вечером последнего предвоенного дня Георгию Константиновичу Жукову позвонил генерал-лейтенант М. А. Пуркаев и сообщил, что у пограничников находится «… перебежчик – немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнётся утром 22 июня».
Так и осталось тайной, по какой причине всесильный профессиональный шеф разведки Лаврентий Берия не поставил в известность советского вождя о дате и времени нападения на СССР фашистской Германии. Пограничники, конечно же, должны были в первую очередь доложить о таком важном происшествии своему начальству по линии НКВД, что они, вероятно, и сделали немедленно, однако не Главный стратегический разведчик, а начальник Генштаба отважился связаться с Тимошенко и Сталиным, чтобы сообщить о перебежчике. Вождь велел ему приехать вместе с наркомом в Кремль. Жуков, «… захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным…» поехал в Кремль, договорившись по дороге «… во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность». Сталин, судя по его поведению, не ожидал нападения немцев в ближайшее время и спросил недоверчиво: «А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт?». Когда в кабинете собрались члены Политбюро и вождь проинформировал о случившемся, все молчали, и никто из них на его вопрос «Что будем делать?» не отважился дать совет.
Нарком обороны Тимошенко предложил передать немедленно в войска директиву о приведении всех войск пограничных округов в полную боевую готовность, но Сталин после прочтения возразил: «Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос ещё уладится мирным путём. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений». Всё сказанное Сталиным подтверждается текстом документа, переданного в войска.
Так кто же мешал всеми силами и возможностями приведению войск в боеготовность? Это мог быть или очень влиятельный и глубоко законспирированный двойной агент, или очень недалёкий, всецело преданный советскому вождю опричник, с мнением которого Сталин считался. В субботу утром 21 июня 1941 года «… Берия согласился с предложениями Эйтингона о формировании специального боевого резерва в 1200 человек из состава пограничников и внутренних войск. Планировалось создать четыре батальона диверсионного назначения. Три предполагалось развернуть в Украине, Белоруссии и Прибалтике, а четвертый оставить в резерве в Подмосковье. Странно вёл себя Лаврентий Павлович - уверял Сталина, что войны в ближайшее время не будет, пока Германия не разберётся с Англией, а сам срочно создавал диверсионные отряды на территории СССР.
Намерения гитлеровцев осуществить план «Барбаросса» в 1941 году стали известны советским разведчикам из подслушанных разговоров в немецком посольстве, в котором удалось установить прослушивающую аппаратуру, и, как пишет Судоплатов в своих мемуарах, «… за два-три дня до начала войны были получены самые убедительные данные о сроках нападения». Павел Анатольевич отмечает, что «… их немедленно доложили на самый "верх". Это были записи разговоров Шуленбурга, который прямо говорил, что он очень пессимистично настроен в отношении военных планов Гитлера, связанных с Россией». Запись разведчиков легла на стол Сталину, но почему-то не убедила советское руководство, что война разразится в самое ближайшее время, хотя секретарям райкомов партии в Москве всё-таки порекомендовали не выезжать в выходные дни из города из-за ожидавшегося нападения Германии.
Планирование советским руководством превентивной войны Судоплатов опровергает: «Должен сказать, однако, со всей ответственностью, что плана так называемой превентивной войны с Германией не существовало. Жуков и Василевский предлагали упредить немцев в стратегическом развертывании войск в случае начала Германией военных действий. Это известный рукописный документ, датированный 15 мая 1941 года». Разведчик не раз подчёркивает в своих мемуарах, что вторжение гитлеровцев не было для разведчиков неожиданным: «Ясно помню последние предвоенные дни. Только что вернулся из Китая Эйтингон. Вместе с матерью Рамона Меркадера нас троих награждал в Кремле Калинин за акцию против Троцкого в Мексике. Вся атмосфера, казалось, излучала энтузиазм и уверенность. Но 16 июня из Кремля вернулись Фитин и Меркулов, народный комиссар госбезопасности, - оба чем-то встревоженные. Фитин тут же вызвал меня и Мельникова, своего заместителя по Дальнему Востоку, и сказал, что Хозяин (так между собой мы называли Сталина) нашел его доклад противоречивым и приказал подготовить более убедительное заключение по всей разведывательной информации, касавшейся вопроса о возможном начале войны с Германией».
Если верить Судоплатову, что «Указания о боевой готовности, об обострении ситуации передавались по линии органов НКВД и НКГБ 18, 19 и 20 июня 1941 года как в территориальные подразделения, так и по линии военной контрразведки, а также в штабы и командованию пограничных и внутренних войск…», то непонятно, почему Сталин одёргивал Д. Г. Павлова, сообщившего ему 20 июня 1941 года о готовности немцев к нападению: «19.06.41 г. по приказу Копеца командир 43-й иад генерал-майор авиации Захаров вместе со штурманом дивизии вылетели… к границе. Задача - пролететь с юга на север вдоль границы и посмотреть, что делается у немцев. Через каждые 30-50 км Захаров сажал самолет, писал донесение и передавал его пограничникам. Пролетев 400 км, к вечеру был в Белостоке. Увиденное потрясло. Немцы – уже на исходных позициях, вот-вот начнется! Захаров немедленно вылетел на И-16 для доклада Павлову. Докладывал в присутствии Копеца. Командующий округом поблагодарил его за выполненное задание…». Как известно, товарищ Сталин попросил Дмитрия Григорьевича Павлова не паниковать и не драматизировать…
Лётчик-инспектор майор Олейников сообщил вдове командующего ВВС Западного фронта Ивана Копеца, застрелившегося 22 июня 1941 года, что «В самый канун войны из Москвы пришел приказ подготовить самолеты к какому-то парадному смотру, то есть снять временно вооружение и поэтому в момент фашистского нападения они оказались разоруженными. Возможно, это одна из причин гибели Ивана». Такой приказ генерал Павлов мог выполнить только в том случае, если он исходил непосредственно от Сталина. А кто мог уговорить вождя исключить возможность вылета наших самолётов к границе, чтобы не провоцировать немцев? Если это был его Главный стратегический разведчик, то операцию по дезинформации товарища Сталина и разгромному началу войны для Красной Армии он провёл блестяще.
Нарком обороны Тимошенко отдать такой приказ командующему Западным Особым округом Д. Г. Павлову без санкции вождя никогда не осмелился бы...
Источники: Речь Уинстона Черчилля 22 июня 1941 года, Маршал Г.К.Жуков "Воспоминания и размышления", А.М.Василевский "Дело всей жизни", П.А.Судоплатов Мемуары "Разведка и Кремль", "Спецоперации", Мариан Подковиньский "В окружении Гитлера" (Документальная повесть)