(армейская быль)
Если верить стюардессе, ночной полёт проходил на высоте девять с половиной тысяч метров.
Лайнер ревел двигателями, безуспешно пытаясь обогнать часовые пояса.
Я наблюдал в иллюминатор за луной. На протяжении всего пути она сопровождала нас, от отрыва шасси от взлётно-посадочной полосы до касания его о бетонку московского аэропорта.
Надо же, вылет из Барнаула в пять утра, прибытие в Москву тоже в пять, как-будто и не было тех четырёх часов полёта.
Всё-таки, изумительная штука – самолёт. Несколько часов в воздухе – и ты чёрт знает где. Ещё не высохла ветровка, намокшая от дождя при посадке в самолёт , а о Сибири уже остались лишь воспоминания…
* * *
Не думал, не гадал, что окажусь в том городке, где когда-то служил; что судьба, которая в своё время вышвырнула меня из него, вдруг подарит две недели для утоления моей ностальгии по прошлому. Командировка…
После самолёта был поезд из Москвы, который прибывал рано утром. Далее автобус № 101 – и я на месте, только уже не дома, а в гостинице, в одноместном номере на втором этаже. Вот он – городок, с чайками на помойках, где белые ночи – злейший враг местных ловеласов и стук молотков в гаражной зоне, не прекращающийся сутками.
- Надо сначала зайти к Олегу. – решил я. – Хоть выходной день для военных часто бывает мифом, но всё же. Потом будет некогда, начнутся свои заморочки.
Олег, друг ещё по учёбе, был «космонавтом», поэтому его миновала моя судьба ракетчика и он продолжал служить здесь.
По пути, немного постояв под окнами двух служебных квартир, в которых когда-то жил и стряхнув с души остатки ностальгии, я знакомой дорогой двинулся к Олегу.
Завернув в магазин, я убедился, что не смогу здесь ничего купить без талонов, кроме спичек, соли, мойвы и сока в 3-х литровых банках.
- Что ж, придётся отметить встречу насухую. – сожалел я, подходя к квартире Олега.
Он, на удивление, оказался дома. Когда, наконец, первые впечатления от встречи улеглись, Олег сказал:
- Слушай, бутылка-то у меня есть, а вот загрызть нечем и жена на сохранении в роддоме. Он открыл холодильник, но там не было даже повесившейся мыши.
Тут меня осенило: - У вас в магазине мойва свободно продаётся. Давай, ищи, где хочешь, стакан подсолнечного масла и муку. Пройдись по соседям. – И, вспомнив про сок, добавил. – Да, и немного дрожжей, если сможешь, а я мигом.
Когда я принёс три килограмма дешёвой мойвы, стакан масла и мука уже стояли на столе. Надо было видеть, как он уплетал то, что я приготовил и удивлялся тому, почему он раньше до этого не додумался.
_ Вы ещё богато живёте. – говорил я ему. – Если бы у меня в Сибири такое было, я бы горя не знал.
Мы с ним встречались ещё два вечера подряд, потом меня закрутили свои дела, его – свои, короче говоря, больше мы не виделись ни разу и где он сейчас, куда его забросила судьба, я не знаю…
* * *
Как-то, возвращаясь мотовозом после очередного дня, проведённого в работах на площадке с пятой пусковой установкой, я подумал: - А почему бы не провести один эксперимент?
В который раз взяв в том же магазине 3 кг мойвы, а также две банки яблочно-виноградного сока, соль и пару резиновых перчаток, я зашёл в свой номер в гостинице.
Одну банку сока пришлось выпить сразу. В неё я заложил рыбу, пересыпая солью и оставил созревать. Вторую банку сока вскрыл, бросил в неё щепотку дрожжей, которые дал Олег в последний мой визит, натянул на горлышко резиновую перчатку, предварительно прокусив зубами её средний палец. Приём, в то время известный в народе под названием «привет Горбачёву». Затем набрал в душевой ванну горячей воды, поместил в неё эту самую банку и оставил свет включённым для ускорения процесса.
В следующий вечер, постелив на подоконник побольше газет, я выложил на него засоленную мойву в надежде на то, что даже под скудным северным солнцем она сможет провялиться.
«Привет Горбачёву» становился всё более жизнерадостным.
Одна незадача. Когда я появился в гостинице в очередной раз, горничная, убиравшая номер, подняла такой хай по поводу мойвы, что пришлось разработать другой вариант. Открыв встроенный шкаф для одежды, я осмотрел его. Задней стенкой служили листы фанеры, между которыми зияли такие щели, что можно было смотреть телевизор, установленный в соседнем двухместном номере, где, кстати, жили два офицера из моей дивизии, с которыми я работал на площадке.
Раздобыв кусок тонкой проволоки и два гвоздя, я вбил их в отделение шкафа, куда кладут головные уборы. Нанизав рыбу, я закрепил концы проволоки на гвоздях и подстелил газеты.
Но моим надеждам не суждено было сбыться. Пятая пусковая, вдруг «взбрыкнула» и никак не хотела готовиться к пуску, в результате чего я проторчал на площадке безвылазно шесть суток. Но мои-то соседи уезжали ночевать в гостиницу…
Дня через три ко мне подошёл один из них и спросил:
- У тебя в номере ничем не воняет? У нас вонь страшная!
- Да, дышать невозможно. – подтвердил его напарник.
Я, одуревший от бессонных ночей, ответил: - Не знаю, я же шестые сутки невыездной.
Они пошли, как два боцмана с китобоя-корабля, периодически принюхиваясь друг к другу.
И только тогда, когда «пятая», наконец-то, сдалась, меня, возвращавшегося в гостиницу, пронзила, как током, мысль: - «Мойва !!! Ё, п.р.с.т...»
Приближаясь к своему пристанищу, я уже представлял себе орущую горничную, пропахшую гнилой мойвой комнату… С ужасом повернув ключ в замке, я зашёл в свой номер…
Никакого запаха. Подставив стул к шкафу, я открыл створки верхнего отделения. На проволоке висели три рыбьих головы, всё остальное, которое когда-то называлось мойвой, лежало на предусмотрительно постеленных мною газетах и источало тошнотворный запах, уходящий через щели в задней стенке в шкаф соседнего номера, где висела одежда «боцманов».
Устранив следы «катастрофы», я зашёл к ним, глубоко покаялся и был понят и прощён, особенно после того, как «привет Горбачёву», ставший на тот момент уже «пламенным», был уничтожен.
* * *
Если кто-то подумал, что эксперимент на этом был свёрнут, глубоко ошибается. Чёрта с два!
Через день банка очередной порции рыбы была готова к подвеске. Только реализация была уже другой.
Днём раньше я увидел, что через окно могу попасть на навес перед входом в гостиницу. От поверхности навеса до окна было всего полметра.
Я вылез и подвесил связку снаружи.
- Вот дурак, раньше об этом не догадался. – корил я себя. – И завялится быстрее, и запахов никаких.
Закончив, я отправился в буфет. Но, когда вернулся в номер, там было темно… Темно от сотен чаек, ворон, воробьёв и чёрт знает кого ещё. И вся эта армада, крича, каркая, чирикая, безжалостно уничтожала мою мойву…
Я выскочил на навес. По моему лицу хлестали крылья обезумевших от такого фуршета птиц. А из автобуса № 101, проезжающего мимо гостиницы, на меня смотрели десятки широко открытых глаз изумлённых пассажиров…
- Да пошло оно всё к едреней фене! – Этими словами эксперимент был полностью и провально завершен.
Но мойву я люблю до сих пор.