На лбу девятиэтажки корона солнечная вспыхнула, да и облака редеюТЬ, таюТЬ, улетаюТЬ… как мама сказала бы. А что, вот так, с мягкими знаками, звучание фразы милее, уютнее и интонация словно проявляется.
- Тем, ты знаешь, выискала в Прозе интересного парня… а, может, и не парня… (В тарелку смотрит. Ноль внимания к моему парню. Продолжить? А-а, попробую… так сказать, вопреки обстоятельствам.) Ярко пишет, раскованно и талантливо. Аж завидно. (Ни один волосок у моего мужа ни в бороде, ни в усах не шевельнулся! И все ж…) Но, похоже, что пишет для суицидников, для тех, кто уже - на подоконнике и ногу занёс, чтоб вот-вот… (Мо-олчит. И драматизмом ситуации его не прошибёшь. Сейчас еще и скажет: да брось ты, мол, о своих суицидниках, лучше подумай о том, каково сейчас нашему сыну там, в командировке. Проверить?) Да помню я о сыне, Тёма, помню. И ночью помнила, и сейчас… (Точно! Угадала. Дрогнул ус. Ну что, всё же продолжить о суицидниках? Ведь хочется ж - с кем-то…) И представляешь, этому автору шлют рецки… ну, рецензии по-вашему, по-писательски, а по-нашему, по графомански… И много рецек: ах, как здорово!.. ах, как талантливо! А он, хотя и иронично отвечает, но всё ж прямо купается в похвалах. (Молчит. Терпит. Ну что, сделать последний аккорд, чтоб сбросить «груз знаний»? Ага, сейчас монологом остальное и выпалю.) Но попалась среди них и трезвая рец… рецензия, врач какой-то пишет, вроде как спрашивая: зачем, мол, романтизируете пьянство вослед за Веничкой Ерофеевым*? Ведь это почти безнравственно растрачивать свой талан на то, чтобы подталкивать людей к тому краю, от которого я, как врач-нарколог, всю жизнь их выхватывал… Телефон звонит. Послушаешь?.. И кто звонил? А-а, ну, если по ошибке, то слушай дальше.
- Нет, это ты слушай! А ну его в баню, этого твоего писателя. Занимается ерундой.
- Да я не только о нём! Ведь очень много в Прозе авторов, которые словно любуются гранями суицида, вот и хочу понять: мода такая, как в серебряный век декаданса или они и впрямь уже - на подоконнике?
- Плевать мне на них!
Раздражён что-то сегодня мой писатель и журналист. Может, замолкнуть? Но ведь я же что-то новенькое - для него… при нашей-то скупой на информацию жизни, а он… Нет, продолжу:
- Ну, как плевать? Ты же считаешь себя человеком, посылающим флюиды в Космос, так что надо бы и о таких...
- Да не хочу я о «таких» ни флюиды посылать, ни знать, ни даже думать! Если не хотят жить, так это их проблемы.
Заводиться начинает. Надо заканчивать мой эксперимент, который - вопреки. Но, кажется он сказать что-то хочет.
- Давай-ка я расскажу тебе то, что вчера в автобусе подсмотрел.
- Давай-ка… что подсмотрел.
Улыбнуться? Дать понять, что больше, мол, не стану лезть со своими суицидниками? Ага, улыбнусь и – вся внимание.
- Еду, а впереди девочка сидит, в окно смотрит. Рядом родители стоят и о чем-то судачат. Вдруг девочка дергает мать за куртку: «Ма, посмотри сколько одуванчиков!» А ма – ни слова на её восторг. Тогда она – к отцу: «Папа, посмотри как красиво!» И кивает на мелькающие за окном поляны одуванчиков, но и он - ноль внимания.
Ну да, как и ты - ко мне. Но не скажу об этом, а только взгляну вот так и сделаю вид, что не поняла:
- И что ж дальше?
- Да ничего дальше. Просто хотел сказать, что не услышали родители дочку, не отозвались на её восторг, не поняли.
Вот и кашку как раз доел... Промолчать? Или…
- Ну что ж, бывает. Давай тарелку твою красивую помою. - Или всё же сказать? А, скажу: - Так ведь ты тоже меня только что не услышал… или не понял.
Встал. Постоял. Вышел. Наверное, опять флюиды в Космос пошёл отсылать.
*Венедикт Ерофеев (1938–1990) — русский писатель, автор поэмы «Москва — Петушки».