(писалось давно, около года назад)
Звон разбитого стекла раздался перед самым рассветом, и чутко спавший Ворон мгновенно вскочил с кровати. Не долго думая, набросил плащ, подхватил ружье и бросился в оранжерею, уже в дверях шикнув на бестолково мечущуюся по комнате Ворониху.
В оранжерее было сумрачно и тихо, посреди дорожки, сложенной из круглых цветастых плиточек в мутных осколках лежал небольшой серый комок. Подойдя ближе, Ворон понял, что это мертвый голубь. Обычный, каких он в молодые годы кормил семечками, сидя на лавочке в сквере. Таких сейчас очень мало осталось.
Сверху стало темнее, низко над стеклянным потолком пронеслась огромная пернатая туша «голубя» из новых времен. Ворон инстинктивно пригнулся, шмыгнул за ближайший куст, но – поздно. Над головой раздался угрожающий клекот, с печальным звоном в заросли оранжереи и на дорожку посыпались треснувшие от удара крыльев стекла. Ворон охнул и выглянул из своего укрытия – пять, шесть, семь… Зажмурился и покачал головой. Больно смотреть на разлетающиеся осколки, если запасы целого стекла подходят к концу. За новыми придется спускаться вниз, в город, и даже там сильно поискать нужно будет…
Паршивый «голубь» улетать по-хорошему не хотел. Пошел на новый заход – снова жалобный звон. Восемь, девять… Зажав уши, Ворон заскрежетал зубами в бессильной злобе. Откуда-то сверху его крику вторил противный, режущий слух, клекот. Пригибаясь и прикрываясь руками от сыплющегося на голову стеклянного крошева, Ворон бросился бежать по дорожке и выскочил из оранжереи на поросшую травой крышу. «Голубь», кажется, обрадовался, предвкушая хороший завтрак. Или ужин? Что там в предрассветное время бывает у этих мерзких «птичек»? Ворон ехидно улыбнулся и вскинул ружье – подлетай, накормлю до отвала. Пальнул предупредительный, куда-то в крыло, и заученным движением рухнул лицом в поросший травой рубероид. Свирепо вереща, «голубь» пронесся в метре над ним. Бойко подскочив, Ворон выстрелил вслед, почти не целясь. Мерзкая «птичка» заверещала пуще прежнего. Надо же – попал!
Ворон нырнул на угол оранжереи, добежал до башенки вентиляционного колодца, присев за ней, выглянул. «Голубь» уже развернулся на очередной заход, подсвеченный первыми рыжими лучами восходящего солнца, он выглядел еще ужаснее. Казалось, что грязно-бурое оперение пылает.
Когда тварь поравнялась с пострадавшей оранжереей, крышу огласил дикий визг. Ворон встрепенулся – Ворониха! Что случилось? Откуда-то сбоку, из-за неизвестного назначения пристройки вверх взмыло копье, пробившее насквозь крыло «голубя». Ворониха завизжала снова, на этот раз – ликующе. Ворон заулыбался, свистнул, чтобы подбодрить супругу. Кажется, в этот момент он даже чувство гордости испытал. Вот, мол, боевая какая.
Однако стоило Ворону вновь обратить внимание на «голубя», радость, будто предрассветным ветром унесло. Проклятущая тварь как раз собиралась исчезнуть с места побоища. И пусть бы, все равно с этой тушкой делать нечего, но разбитые стекла Ворон простить не мог. Кажется, Ворониха тоже. Выскочив из-за пристройки, она бросилась догонять летящую над самой крышей «птичку», запустив в нее сначала подобранным на бегу обломком кирпича, а потом и прицелившись вторым копьем. «Голубь», тем временем, пытался стряхнуть первое копье, мешавшее ему лететь. Со стороны это выглядело даже забавно – хищный мутант, пытающийся удрать от полуодетой растрепанной женщины.
Ворон прикинул: до края крыши десяток метров, потом обнаглевшую тварь будет не достать.
Вмиг он вскарабкался по ржавой лесенке на пристройку, содрал целлофан со своего главного оружия. Давно не пользовался, берег для экстренного случая и, кажется, таковой, наконец, настал. Ворон склонился над механизмом, навел прицел на «голубя», ударил по рычагу. Услышав над головой характерный свист, Ворониха метнулась в сторону, но вышло недостаточно проворно, и брызги голубиной крови обляпали ее с головы до ног. Крюк, приживленный к длинному тросу, вонзился в тело «голубя» и лебедка импровизированного гарпуна потащила бьющуюся тушу по крыше. Ворон спрыгнул с возвышения, подскочил к поверженной твари и добил ее одним метким ударом приклада в основание шеи. Оглянулся по сторонам – Ворониха сидела невдалеке, прямо на рубероиде, тяжело дыша и переводя угольно-черные, вытаращенные от испуга глаза то на Ворона, то на убитую тварь. Поймав взгляд супруга, она раздосадовано покачала головой, проведя рукой по забрызганному красными кляксами подолу ночной рубашки. «Смотри, как нехорошо получилось!». Ворон ухмыльнулся, развел руками. «Ну, зачем же было лезть? Переждала бы в доме». Он еще раз посмотрел на мертвую тушу. У страха как всегда глаза велики – не слишком большой «голубь», размах крыльев впечатляет, но тушка уж очень тщедушной оказалась, убить человека такой в одиночку вряд ли сможет. В общем, сам виноват, чего кидаться-то было? А на него целых два патрона израсходовали.
Ворон сел на мертвого «голубя», приосанился, одним глазом кося на Ворониху. Та только улыбнулась – на фоне яркого утреннего солнца темный силуэт супруга в черном плаще стал причудливо похож на птичий. Будто и не человек он, а большой черный ворон. Ворониха подошла к туше мутанта, выдернула свое копье, взмахнула им, изображая бросок. «Видел, как я?». Ворон улыбнулся, закивал, сделал плавный взмах рукой. «А то! Ты молодец!». Ворониха стукнула древком копья по торчащему из туши крюку, уважительно покачала головой. «Ты тоже отличился!».
Была такая старая примета – если в дом залетит птица, то это обязательно к беде. Только теперь Ворон понял, насколько она верна. Масштабы бедствия сложно было определить при первом осмотре, но потихоньку становилось ясно – запасенных стекол, конечно же, не хватит, придется спускаться вниз за новыми. Да и кроме надобности во внеочередной вылазке семейной чете было чем заняться. Почти до полудня возились в оранжерее, выбирая из клумб битое стекло и подвязывая помятые и поломанные в суматохе кусты. Цветущие заросли были предметом особой гордости супругов. Затаившаяся далеко внизу, в слое многолетней пыли радиация была бессильна против тепличных растений, и они теперь почти ничем не отличались от своих сородичей, повсеместно росших до событий двадцатилетней давности. Пусть первые годы никто и не ухаживал за оранжереей, растения не погибли, и впервые внимательно осмотрев пентхаус на двадцать шестом этаже элитного дома на Кубанонабережной, супруги поняли, что здесь можно сделать собственный сад. С тех пор эта новая семейная ценность береглась и охранялась всеми возможными средствами.
Когда солнце поднялось в зенит, нещадно нагревая крышу, Ворониха наконец отвлеклась от работы и ткнула пальцем в сторону распростертой туши «голубя». «Вонять будет!» - коротко пояснила она Ворону. Тот только пожал плечами. «Ну да, сейчас займусь».
Он осторожно вырезал из мертвой «птички» крюк гарпуна и, подтащив тушу к самому краю крыши, и пинком отправил пернатого в его последний полет. Ворон проследил, как «голубь» шмякнулся на покрытый трещинами асфальт, их хоть высота и была приличной, ему на миг показалось, что он может разглядеть, как кодло маленьких пушистых шариков выкатилось из подвальных окон, осторожно обтекая мертвую птицу. Еще несколько минут, и дружная стайка приступит к трапезе. Супруги так и не придумали, как назвать «соседей». Когда Ворон впервые подобрался к этому дому для разведки, забавная живность уже давно занимала подвал и несколько квартир на первом этаже. Зверьки чем-то напоминали мышей – все их туловище было покрыто мягкой белой шерсткой, но вот вели они себя в точности, как муравьи. Да и лапок, к тому же, имели не четыре, а шесть. Ворон так и предложил называть их «муравьями», а Ворониха настаивала на «пушистиках». Переспорить друг друга им так и не удалось, и они называли «соседей снизу» всяк на свой лад. А «соседям», кажется, было все равно. На людей они нападать не собирались, с удовольствием угощались объедками и протухшей едой с их стола, прибавляя к своему рациону всю мелкую живность, к своему несчастью забредавшую во двор дома.
Подсохшая на солнце кровь оттиралась тяжело, Ворониха пыхтела, все яростнее елозя по рубероиду мокрой тряпкой, Ворон уже почти сдался, сполоснул руки в ведре и встал, распрямляя затекшую поясницу. Огляделся по сторонам, с наслаждением вдохнул теплый воздух и неожиданно замер, напряженно вглядываясь в даль.
На дворе стояла поздняя весна, льющийся с небес солнечный свет уже в ближайшие недели грозил стать опасным, обжигающим. А пока на покореженных деревьях пышно распускалась зелень, поднявшаяся вода Кубани тщательно отмывала засохшие и припылившиеся за зиму рыжие скелеты катеров, полировала обломки рухнувшего моста, а чуть дальше виднелись два недостроенных дома, ничком рухнувших в зеленую муть еще двадцать лет назад. Течение постепенно размывало недострой, и с каждым годом он все глубже уходил на дно. Теперь же рядом с двумя привычными полосами – домами на водной глади виднелась какая-то точка, постепенно приближающаяся. Сначала она вызвала у Ворона любопытство, но оно почти сразу переросло в неясную тревогу. Причин ее найти не удавалось, и все же она крепла по мере того, как увеличивалась точка на зеленом стекле Кубани. Минут через пять можно было уже с уверенностью утверждать, что по реке плывет лодка. Где-то под ногами тихо заругалась Ворониха, недовольная тем, что супруг отвлекся от дела. Он не стал отвечать, только нагнулся и, схватив ее за плечо, потянул вверх, одновременно разворачивая лицом в сторону реки. Сначала супруга ничего не заметила, буркнула что-то вроде «дурак», попыталась вывернуться, но так и замерла, уставившись на лодку.
Лодка медленно проплывала мимо, с большой высоты слишком трудно было разглядеть ее внимательно, а бинокля у Ворона никогда не водилось. Когда плавсредство скрылось из виду за стеной ближайшего дома, супруги постояли некоторое время, приходя в себя, а потом, не сговариваясь, пошли обедать.
Потолок в обеденном зале потихоньку покрывался копотью, не смотря на все усилия Воронихи. Она почти ежедневно наводила порядок, старалась, чтобы в больших комнатах с дорогим убранством небыло ни пылинки. Но с течением времени она ничего не могла поделать – роскошная мебель постепенно крошилась и разваливалась, ковры на полах давным-давно истерлись и стали выглядеть не лучше обыкновенных половых тряпок. Сказал бы кто об этом прежним хозяевам квартиры, обустроившим свое уютное жилище в надежде на долгое и счастливое будущее – наверняка бы не поверили.
За обедом супруги молчали, безо всякого энтузиазма выскребая из консервных банок перловую кашу. Тишина, стоящая в комнате, была плотной, давящей, но никто из них не спешил ее нарушать. Зачем? О чем можно поговорить, если долгие годы имеешь одного и того же собеседника, давно научившегося понимать тебя с одного слова или жеста, находящегося с тобой постоянно, видящего то же, что и ты, думающего о том же? Пустые сотрясения воздуха, именуемые «словами» давно потеряли для Ворона и Воронихи всякий смысл.
Дней через пять стало ясно – вылазки в город в ближайшее же время не избежать. Целлофан, который Ворон приладил вместо разбитых в оранжерее стекол, быстро истрепался на ветру. Можно было заменить на новый, а еще через неделю снова заменить, но запасы целлофана были не бесконечны, как и терпение Воронихи. Вырвав из оконной рамы шелестящий кусок, она красноречиво помахала им у Ворона перед лицом, поджала губы. «Видишь, да? Пора подумать о стеклах!». Ворон попытался разозлиться, Ворониха не отступилась. Мирное решение проблемы было только одно.
Дождавшись, когда солнце начнет клониться к горизонту, Ворон ушел в дальний конец квартиры, в комнатку, служившую арсеналом, и принялся собираться. В полутьме оделся, натянул экипировку, прицепил на пояс и левую руку ножны. Улыбнулся воспоминаниям – носить нож на руке его научили охотники, обосновавшиеся где-то далеко в лесу. Интересно, они и сейчас там живут? Лет двадцать назад визит в ту местность был вопросом двухчасового путешествия на машине, пятнадцать лет назад пешая прогулка оттуда отняла много сил, и несколько раз чуть не забрала жизни. Теперь поход туда автоматически приравнивался к самоубийству – иногда по противоположному берегу реки ходили такие твари, что от их вида волосы на голове шевелились.
Ворон осторожно взял в руки шлем, пригладил отошедшую в нескольких местах изоленту, внимательно осмотрел, не треснуло ли что-нибудь, не нуждается ли это кустарное произведение искусства в ремонте. Всякий раз оставалось только восхищаться изобретательностью человека, первым предложившего этот замечательный трюк.
Ворон замотал нижнюю часть лица влажной тряпкой. Глупая, конечно же, мера предосторожности, но другого выхода небыло. Медленно опустил шлем на голову. Стало темно и душно. На долю секунды ощущение пространства потерялось, воспользовавшись этим, старое видение выскользнуло из глубин памяти. Откуда-то с краешка сознания протянулась завеса страха, чьи-то тонкие пальцы впились в плечо, горячее дыхание почти обжигало ухо и щеку.
- Вовочка, что нам делать? Не молчи, Вов…
Вокруг в душной темноте слышалось бормотание, кашель, всхлипы.
Кажется, что в помещении, где работаешь уже много времени знакомо все до последнего уголка. Количество шагов до рабочего места, выхода, подсобных помещений, все повороты в пространстве выверены тысячу раз, день за днем, год за годом. Все это кажется. Пока в помещении светло.
Электричества не было, не работала вентиляция. Уровнем выше не было слышно ни единого звука. Казалось, никто не собирался разбираться с проблемой, никто не спешил помочь. Во мраке раздался звон разлетающегося по полу стекла, запахло реактивами, кто-то зарыдал. Пальцы сильнее впились в руку, снова шепот:
- Мне страшно, Вов. Что делать?
Чиркнула зажигалка, крошечный огонек выхватил из темноты лицо Наташки. Бледное, губы дрожат, челка прилипла ко лбу.
- Нужно выбраться на лестницу и подниматься. Охрана не могла нас тут бросить…
Глухо щелкнул механизм, глазницы шлема открылись. Ворон нащупал справа у виска еле заметный тумблер, нажал. Стена напротив озарилась призрачным красным светом. Ворон прицепил к поясу сумку с инструментами, натянул на руки перчатки, повесил на плечо ружье, прикрыв его складками плаща, и вышел из арсенала.
В большой комнате, освещенной последними лучами заходящего солнца, он подошел к зеркалу. Из отражения на человека пристально смотрели светящиеся красные глаза чудовища. С трудом отведя от них взгляд, можно было разглядеть длинный черный клюв, чуть-чуть приоткрытый, чтобы было видно ряд мелких желтоватых резцов. Одежда соответствовала лицу – плащ обшит черными, свободно болтающимися лоскутами, на перчатках закреплены металлические когти. Не слишком удобно, но для зрелищности в самый раз. Сзади в дверях появилась Ворониха, улыбнулась, глядя на супруга с восхищением. При дневном свете весь этот карнавал не стоил ничего. Делали его не умельцы, а потому его неаккуратность могла вызывать только сочувствие и жалость. Чего стоил только шлем, обмотанный черной изолентой вдоль и поперек. Но Ворон не выходил в своем наряде днем. А уж при свете луны зловещие красные глаза способны были вызвать ужас у считавших себя цивилизованными жителей леса и не впавших в первобытные суеверия обитателей бункеров. Что уж тогда говорить о диких обитателях канализаций - дай им Ворон только шанс, они бы наверняка и поклонятся ему стали, как демону какому-то. Вздумай кто напасть на Ворона – он бы вряд ли сумел отбиться, а значит, приходилось хитрить. Кто же в здравом уме станет трогать нечистую силу? Для тех, кто на это все же решался, у него было припасено ружье и два ножа.
Ворон медленно спустился вниз по лестнице, заранее представляя, чего будет стоить подъем. Со стен подъезда слезала краска, из распахнутых квартир пахло запустением и плесенью – все ценные или полезные вещи Ворон уже давно вытащил оттуда и перенес в свое жилище, остальное медленно разлагалось, превращаясь в пыль. На площадке второго этажа из-под ног разбежались пушистые шарики, беспокойно заскреблись в углах. Волна покатилась дальше по лестнице, на площадку этажом ниже – крошечные зверьки старались спрятаться от человека. Тот в свою очередь, внимательно смотрел под ноги, чтобы ненароком не раздавить кого-то из «соседей».
Двор был пуст, никаких подозрительных звуков или запахов. Потоптавшись возле подъезда, Ворон вышел на улицу и двинулся вдоль набережной, присматривая подходящий дом. Целые стекла в последнее время найти было почти невозможно, разве что стеклопакеты, на разборку которых уходило слишком много драгоценного времени. Несмотря на все трудности, запускать оранжерею было жалко – кто еще в этом разрушенном мире мог похвастаться наличием сада, где все осталось по-прежнему?
Впереди у парапета копошилось что-то большое и темное, Ворон свернул в сторону, на забитую разваливающимися машинами проезжую часть и постарался шагать бесшумно. Монстр так и не обратил на него внимания.
Двигаться среди машин было небезопасно, мало ли кто мог обитать в них, кроме истлевших водителей и пассажиров, а потому Ворон совсем сбавил ход, пристально вглядываясь в каждое лобовое стекло. Светила полная луна, дул легкий ветерок, кругом стояло полное безмолвие, нарушаемое только шелестом листвы. Ворон уже намеревался перейти на другую сторону улицы и углубиться в жилой квартал, когда со стороны реки донеслись еле различимые звуки, не похожие на обычное копошение водяных тварей. Он задержался, потом повернулся в сторону набережной, прислушиваясь. Звук был непонятен и постепенно становился все громче. Ворон одним щелчком выключил красные диоды, подкрался к парапету, стараясь чтобы с воды его небыло заметно за ветками кустов. По освещенной ровным серебристым светом речной глади плыло, загребая причудливыми колесами, суденышко. То самое, виденное супругами из своего жилища. Тогда оно направлялось вниз по течению, теперь же возвращалось. На палубе, оказавшейся гораздо больше, чем представлялось, заваленной ящиками и мешками, копошились люди. В трюме трещали неизвестные механизмы, напряженно скрипели загребающие воду большими поперечными ребрами колеса. Когда необычное плавсредство почти поравнялось с Вороном, из трюма кто-то пронзительно свистнул и закричал: «Эй, мужики! Когда меняемся?». «До рухнувших домов доплывем, там пришвартуемся» - откликнулись с палубы. «А ведь все это чудо на ручной тяге! – Догадался Ворон. – Бедные гребцы». Он напряг глаза, пытаясь лучше разглядеть находящихся на палубе людей, но его внимание тут же отвлек шорох веток за спиной и чей-то сдавленный шепот. «Дикари.» - тут же понял он. Жители бункеров не стали бы подкрадываться, либо сразу выстрелили, либо благоразумно прошли мимо. Нездоровым любопытством обладали только неразумные обитатели подземных коммуникаций. Ворон снова включил диоды, резко повернулся на шорохи. Один из полумутантов, успевший подкрасться слишком близко, взвизгнул, отшатнулся в сторону, и, запнувшись обо что-то, полетел на землю, воя и закрывая голову руками; эффект шлема как всегда оказался на высоте. Второй же дикарь оказался намного глупее своего собрата – выскочив из укрытия, с криком бросился на Ворона. «Нинада!!!» - завыл его товарищ, но было поздно. Ворон отшатнулся в сторону в последний момент, и не успевший вовремя остановиться полумутант грузно врезался в парапет, отломав от него порядочных размеров кусок и вместе с ним плюхнувшись в воду. Внизу громко заплескалось, дикарь явно пытался выбраться на берег, но не доставал до края набережной. Повернувшись в сторону второго, Ворон ткнул пальцем за перила и как можно четче произнес: «Доставай!». «Нитрогай, черный!» - откликнулся тот, боком отползая под кусты. Слова давались ему с трудом, каждую букву он будто выдавливал из себя силой. «Идиотина!» - прочувствованно констатировал Ворон. Впрочем, помощь второму дикарю не понадобилась, побарахтавшись в воде, он, наконец, сумел зацепиться и выполз на набережную. Ночной холод совсем остудил его боевой пыл, теперь оба полумутанта смотрели на Ворона одинаково испуганно. Он не обращал на них внимания, провожая взглядом уплывшую уже достаточно далеко лодку. Никого из ее команды происходящее на берегу не заинтересовало, экипаж усердно греб к рухнувшим домам. Ворон усилием воли подавил закипающую злобу – если бы не эти недоумки подземные, он мог бы понаблюдать еще хоть немного… Развернувшись, он пошел прочь, направляясь в сторону жилых кварталов. «Маленькава нивидел? Вадю?» - неожиданно обратился к нему один из полумутантов. «Иди в пень!» - посоветовал ему Ворон, так и не разобрав вопроса. Несколько раз он оборачивался, но переживал явно зря – дикари так и остались сидеть на месте, о чем-то перешептываясь и со страхом глядя вслед «черному».
Лодка вновь появилась на горизонте через три дня, на этот раз – к вечеру. Супруги с живым интересом проводили ее взглядами, то и дело многозначительно переглядываясь и кивая друг другу. Плавсредство было им невероятно интересно. Крошечная деревянная щепка на огромном пространстве реки означала, что где-то еще, выше по течению живут люди. И каждому, хоть думали они по отдельности, одинаково казалось, что жизнь эта другая, налаженная и спокойная, без злобных жителей бункеров и вырождающихся дикарей, без страшных мутантов, без постоянной нехватки еды и не выветривающегося даже в собственном доме страха.
Спустя пять дней лодка вновь вернулась, на этот раз – рано утром. Теперь можно было вычислить закономерность – на путь вниз по течению экипаж тратит три дня, на возвращение – пять. Внимательно наблюдая за рекой в рассчитанные дни, Ворон с Воронихой подтвердили эту догадку. Чем дальше, тем сильнее нарастало некое напряжение в пентхаусе на двадцать шестом этаже. Тишина за трапезами приобрела какое-то новое, гнетущее свойство и множество раз, ковыряя вилкой безвкусную кашу из листьев, консервы, или прихлебывая грибной суп, Ворон замечал, что в воздухе нависает нечто, требующее принять решение и действовать. И он, наконец, решился.
С самого утра рассчитанного дня пробрался к полуутонувшим домам, устроил себе наблюдательный пункт среди густой зелени и стал ждать. Не раз он с Воронихой видел, как суденышко пришвартовывается здесь, и надеялся, что и в этот раз планы экипажа не изменятся.
Летнее солнце нещадно грело трескающиеся бетонные плиты, от них в воздух поднималось клубящееся марево. Пахло речной водой, запах просачивался даже сквозь бесполезную тряпку, закрывающую рот и нос. Ворон прекрасно понимал, что ни от чего она его не защищает, да и опасаться спустя столько лет вряд ли чего-то стоит – жив ведь до сих пор, и на здоровье не жалуется, но привычка была сильнее. Иногда в зарослях вокруг слышались шорохи, и приходилось постоянно смотреть по сторонам, предусмотрительно не выпуская из рук ружье. Ворон стерег лодку, а в это время кто-то совсем рядом стерег его самого. Пока что присматривался и принюхивался, и это внушало определенные опасения.
Ближе к полудню, когда жара стала почти невыносимой, зверь все же решился и одним мощным броском вылетел из кустов. Не потерявший бдительности Ворон сбил его выстрелом еще в полете, так и не успев толком разглядеть. Выстрел неожиданно громко раскатился по округе и Ворон вздрогнул – если с лодки услышат пальбу на берегу, вряд ли станут причаливать, да и Ворониха наверняка испугалась. Туша мутанта рухнула на наклонную плиту и съехала в воду, человек даже не успел рассмотреть его толком. Он с тревогой вглядывался в горизонт, ища на речной глади крошечный силуэт лодки.
Она появилась через несколько часов и Ворону показалось, что он ждет ее целую вечность. Деревянный борт стукнулся о бетон, на разогретые солнцем плиты спрыгивали люди, ловя бросаемые с палубы канаты и ловко привязывая их к торчащей во все стороны арматуре. Дождавшись, пока суета утихнет, Ворон отодвинулся подальше в заросли и громко закричал: «Эй! Поговорить с вами можно?». Запоздало в голову пришла мысль, что по кустам сейчас откроют огонь, но она к счастью, оказалась не верной. Люди непонимающе озирались по сторонам, пытаясь определить источник звука, наконец, один крикнул в ответ: «Вы кто? Мы мирные, торговцы!». Собравшись с духом, Ворон отложил ружье и вышел к экипажу лодки. Люди обступили его со всех сторон, и он с облегчением понял, что в их лицах нет ни капли враждебности, и рассматривают они его с нескрываемым удивлением и любопытством.
- Они живут много выше по течению, у них большая община! – Возбужденно рассказывал Ворон. Ворониха сидела в кресле напротив, напряженно ловя каждое слово супруга. – Не рай на земле, но и не бедствуют. Они не раз снаряжали экспедиции, идущие вдоль реки, одна из них натолкнулась на поселение ниже по течению, теперь они наладили сообщение, торгуют бартером. Я не стал уточнять, что за товары, не важно это. Дело в другом – они всегда рады новым поселенцам. Сказали, что заберут нас, когда пойдут обратно, вверх по течению.
- Заберут? – Настороженно переспросила Ворониха.
- Конечно! Что-то не так? – Удивился Ворон.
- Все так, не переживай. – Печально ответила супруга.
Разговор оставил смутное неприятное ощущение, быстро рассеянное мыслями о сборах и предстоящем путешествии к новому месту жительства.
Ранним утром заветного дня супруги взяли с собой только рюкзаки с личными вещами и небольшим запасом продуктов, и вышли за порог квартиры, бывшей их домом последние пятнадцать лет.
- Ну, что, пора прощаться с нашим «гнездышком»? – Попытался улыбнуться Ворон.
- Ага. – Вяло откликнулась Ворониха. Она еще с вечера казалась супругу устало – отрешенной, а теперь и вовсе скисла. Стояла, чуть наклонив голову, и бессмысленно смотрела на подплесневевшую стену подъезда. Казалось, что глаза ее мокро поблескивают. Ворон мягко встряхнул ее за плечо, попытался приободрить:
- Брось, что мы тут теряем?
- А что приобретаем там? – Она резко повернулась и посмотрела ему в глаза. Взгляды встретились, и Ворон неожиданно увидел то, главное, ускользавшее от него все последние дни, прячущееся за радостью встречи с людьми. Как и обычно, долгие ненужные сотрясания воздуха, именуемые словами, не пригодились, чтобы все объяснить и все понять. Ворон взглянул за порог, в глубину оставляемой ими квартиры, и почувствовав необъяснимую теплоту, покачал головой.
В этот раз стоянка у затопленных домов была необычно долгой. Экипаж явно ждал кого-то или чего-то, но к вечеру лодка все же снялась с якоря и направилась своим маршрутом.
Ворон, протирающий стекла на крыше оранжереи даже не смотрел им в след. Внизу на крыше суетилась Ворониха, расстилая сшитое из простыней полотно и аккуратно штопая найденные дырки. В пору самого яркого солнца супруги будут закрывать им крышу теплицы, чтобы уберечь растения от обжигающих лучей. А вечером можно будет сидеть на траве, среди ярких цветов, и любоваться закатом. И между ними будет стоять такая привычная, всепонимающая, не требующая пустых сотрясаний воздуха, тишина.