ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ
(окончание)
ПАВЛОВСКИЙ АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ, АДМИРАЛ В ОТСТАВКЕ:
- Я никогда не думал, что потеряю все и разом: дочь, потом жену, работу. Неверно сказал я сейчас… Это была не работа, и не служба даже, это была вся моя жизнь. Отставка в моем возрасте, конечно, дело почетное, но не стань на нашем пути Бакаев, кто его знает, может и послужил бы я флоту еще маленечко.
Но цель теперь у меня все же была: добить эту гадину в его же логове, не дать ему дальше калечить людей.
Банкета по поводу моей отставки не было. Я так захотел, и все меня поняли. Мои товарищи по флоту, кто был тогда в Североморске, собрались у меня в кабинете и выпили фронтовые сто грамм. Речей не говорили, подарков не дарили. И я этому был очень рад: терпеть не могу торжеств, да еще по такому прискорбному случаю.
Командующий выделил мне самолет, и утром я уже был во Владивостоке. Квартиру там мне дали прямо в центре, это было мое старое жилье, где я жил еще лейтенантом. Вот это было приятно: без всяких речей и банкетов сделали мне такой подарок. И пусть квартира эта не шла ни в какое сравнение с моими московскими хоромами, в ней я почувствовал себя в своей тарелке, будто помолодел на десяток лет. Встретил меня там молоденький матросик, которого приставило ко мне на первых порах командование ТОФа. Он за это время успел расставить там мебель, надраить полы, а к моему прилету даже приготовил нехитрый флотский завтрак: макароны с мясом, конечно же.
После завтрака он доложил мне всю обстановку во Владике и на ближайшей лестничной площадке и, между прочим, сказал, что мне несколько раз звонил некий Ярослав Ильич, причем по городскому телефону, а не по межгороду.
«Ну, вот, - подумал я, - пташка и прилетела. Значит, будем общаться. И дай мне, Бог, терпения и силы, как говорится».
А терпения и силы мне вскоре понадобилось много. Очень уж осторожно повел себя Бакаев в этом городе. То ли он не слишком доверял мне, то ли понял, что на старых местах изрядно зарвался. Одним словом, ни о какой вербовке в секту и речи не шло. Старых знакомых рядом с ним тоже не наблюдалось. Он снял небольшой домик аж на Первой Речке и три раза в неделю ездил на электричке читать лекции в университете.
Обо всем этом мне сообщила моя агентура, со мной же он никаких контактов не устанавливал. Пришлось мне идти на встречу самому
Я узнал, когда у него заканчиваются занятия, и стал ждать его у входа в университет.
«Поскромнели вы, однако, почтеннейший Ярослав Ильич», - подумал я, когда увидел вдалеке его согбенную фигуру. От его лоска и напыщенной позы не осталось и следа. Он торопливо раскрыл черный раздерганный зонт, так как на улице шел мокрый снег, и медленно побрел к остановке автобуса.
Я приблизился к нему на расстояние нескольких шагов и окликнул:
- Ярослав Ильич!
Он медленно повернул голову и как-то тускло и, я бы даже сказал, обречено взглянул на меня. Слова, с которыми он затем обратился ко мне, звучали тоже глухо и печально:
- Здравствуйте, Аркадий Петрович… Рад видеть вас снова. Как видите, я последовал вашему совету и переехал сюда. Мне здесь нравится. С работой и жильем все устроилось лучшим образом. Так что я вам очень благодарен за добрый совет. Правда, я еще не совсем устроил свой быт, а потому пока не приглашаю вас к себе. Но думаю, вскорости мы встретимся и поговорим обо всем, о чем не договорили.
«Да, Ярослав, ты окончательно спекся, - подумал я без всякого злорадства, - видимо, не везде люди склонны верить авантюристам».
Я вежливо откланялся и уже удалился от него на несколько шагов, когда вновь услышал его голос:
- Аркадий Петрович, мы, кстати, можем встретиться и раньше. Во Дворце культуры завода «Дальдизель» я провожу встречу с молодежью.
Чисто философская тема: «Психология власти». Приходите в субботу к шести часам. Потом будет дискотека.
При последних словах он по-мефистофельски изогнул губы и тонко хохотнул.
«Понятно, - сказал я про себя, - издалека начинает свою охмуряющую работу профессор Бакаев. Психология власти вещь тонкая, но привлекательная: а мне дано стать у кормила, или век свой буду пресмыкаться у ног этой самой власти? Он, конечно, докажет всем слушателям, что не боги горшки обжигают, и поселит в их душах стремление быть выше других. А потом, когда они придут уже на совсем другую сходку, он скажет им: чтобы возвыситься, надо быть братьями моего Бога. Все просто. От простого к сложному и наоборот».
Я пообещал придти и удалился с чувством какого-то омерзения и, представьте себе, страха.
На бакаевскую лекцию я, конечно, не пошел, я и так ясно представлял себе, о чем он будет там витийствовать. Мне становилось скучно. И тогда я переключился на обыденную жизнь вновь испеченного пенсионера: занялся рыбалкой, охотой и прочими нехитрыми стариковскими радостями.
Но однажды утром зазвонил телефон, и я услышал в трубке голос профессора. Он звучал довольно бодро и, я бы даже сказал, радостно:
- С добрым утром, Аркадий Петрович. Как поживаете? Я наконец наладил свой быт и приглашаю вас к себе. К тому же из Москвы сегодня прилетают Леночка и Люба. Вам непременно надо познакомиться с ними. Это замечательные женщины. Без них я был бы как без рук.
О Елене Павловне и Любови Семеновне Копытовых и об их роли в организации и деятельности секты я уже многое знал. Не зря моя команда интенсивно работала все это время, изучая структуру и функционеров Небесных Братьев. Но встретиться с ними для меня было очень полезно: надо всегда знать с кем придется иметь дело.
Я ответил Бакаеву, что буду непременно, записал адрес, хотя он мне был давно известен, и стал готовиться к встрече. Дам, конечно же, надо было поражать наповал, и я приготовил свой парадный адмиральский мундир и сходил в парикмахерскую.
Вы знаете, я – раб своих вредных привычек, а будучи большим начальником, привык разъезжать на машине. И во Владике я купил себе скромный «Жигуль», нанял водителя и гонял по городу и его окрестностям по делам и без дела.
Но к Бакаеву на Первую Речку я поехал на электричке: я должен был играть скромного отставника, хотя ради престижа и дам способного напялить на себя прежние регалии.
Дом его я нашел быстро: там уже все знали, где поселился столичный профессор. Уже темнело, в доме горел свет. Я заглянул в маленькое окно, на котором почему-то не было занавесок, и увидел прелюбопытную картину. Две роскошно одетые дамы обнявшись сидели на диване, с бокалами, как я догадался по бутылке на столе, шампанского в руках, а Ярослав Ильич доставал из черной папки, которую держал наотмашь, какие-то бумаги и, смеясь, бросал их одну за другой на стол.
Я постучал в окно, Бакаев быстро убрал бумаги в папку и пошел открывать мне дверь. Я представился дамам по всем правилам флотского этикета и, как мне показалось, произвел на них впечатление. Ярослав же Ильич и здесь не преминул показать свое превосходство. Он представил меня женщинам по-своему:
- Кстати, должен сказать, что Аркадий Петрович изъявил желание быть моим учеником и всерьез начать изучение моих трудов.
Я заметил, что эти слова слегка покоробили дам, особенно Любовь Семеновну. Легкая тень недовольства пробежала по ее лицу, и это не осталось незамеченным Бакаевым. Он слегка стушевался и стал громко призывать нас выпить за знакомство.
Дружеская обстановка за столом наладилась сразу же. Я расспрашивал женщин о Москве, они меня - о моем новом укладе моей жизни. Шампанское слегка кружило голову, гостьи и хозяин были веселы и раскованы.
Но серьезный разговор все же состоялся.
Я вышел на крылечко покурить, и через пару минут там появилась Елена Павловна.
- Можно я составлю вам компанию? - слега кокетничая спросила она и закурила длинную черную сигарету.
Шел тихий, густой снег, он падал почти отвесно, и мне казалось, что я вместе с домом, медленно поднимаюсь ввысь.
- Я рада, что Ярослав снова нашел тихую обитель, пусть даже так далеко от Москвы, - вновь заговорила Елена Павловна, подставляя ладонь под струи снега. - Он рассказал мне, что это вы посоветовали ему переехать сюда и, вообще, все… о вас.
Пауза, взятая для того, чтобы изучить мою реакцию, длилась недолго:
- Я была просто поражена тем, что случилось с вами. Извините, если я причиняю вам боль, но вы перенесли свое огромное горе достойно. И я даже поняла, почему вас потянуло к Ярославу. Я бы поступила точно так же, если бы моя дочь так безоглядно доверилась такому человеку, забыв обо всем на свете, даже о самых близких ей людях. Я бы тоже постаралась бы разобраться в ее поступке, тем более, что Сонечка была исключительно честной и прямой. Простите меня еще раз. Но я вас очень уважаю за это.
Бросив окурок сигареты в рыхлый снег, она развернулась на узком крыльце, как первогодок на плацу, и скрылась в доме.
Я задумался. Если она проверяла меня, то делала это весьма умело. В искренность кого-либо из бакаевской компании я верил слабо.
Следовательно, она или прощупывала мои намерения, либо проверяла, на самом ли я деле раскаявшийся грешник, а не засланный враг. Ярослава она держала за гнилого интеллигента, не способного провести чистку в своих рядах. К Любе же, несмотря на близкие родственные связи и, казалось бы, давнюю и крепкую дружбу, она относилась как к одному из опорных винтиков системы: закрутишь слишком туго и сорвешь резьбу. А на нем, на этом винтике, держится весь механизм. А механизм этот, скажу я вам, был, как я потом разобрался, наисложнейший. Здесь тебе и разнородный коллектив прихожан, и подкупленные чиновники с партократами, и откровенные уголовники, и высокие покровители-друзья, тоже имевшие навар от этой шараги. Так что, со своим финансовым директором и лучшей подругой, Елена Павловна одновременно заигрывала и была начеку.
Теперь, после нашего рандеву, я все больше стал встречаться именно с Еленой Павловной.
Сначала она попросила меня показать ей город, что я и сделал с усердием самого заядлого чичероне. Потом ей захотелось, как она выразилась, «выйти в океан», и я устроил для нее захватывающую дух прогулку на военном катере. Но и этого ей показалось, мало и она изъявила желание «ознакомиться с моим бытом».
Я наказал Сереге, моему неофициальному денщику, навести в квартире идеальный порядок и накрыть стол, правда, без излишеств. Все-таки, я был скромным отставником, человеком на распутье, и это надо было ей продемонстрировать, ненавязчиво и тонко.
На журнальном столике я оставил стопочку бакаевских брошюр, водрузив на нее очки и красный карандаш. Я изредка действительно почитывал его опусы и делал кое-какие заметки на полях или подчеркивал интересные фразы.
Встреча состоялась утром.
Мой друг Вася Косов, который к тому времени тоже перебрался во Владивосток и которому я рассказал о предстоящем визите Елены Павловны, принес портативный магнитофон и попросил незаметно включить его, если та заведет разговор о делах секты.
Но я в этом сразу же разуверился. Елена Павловна вела себя по-светски раскованно, даже чуть развязно, кокетничая со мной напропалую. Говорить о чем-нибудь серьезном она была явно не настроена. Он вовсю хлестала шампанское, сетовала что у меня нет музыки, из-за чего она не может станцевать со мной аргентинское танго.
Правда она заметила труды Ярослава Ильича на столике, но сказала вскользь, что читать их не стоит.
- Это ничего не дает ни уму, ни сердцу, - бросила она как будто между прочим, - Ярослава надо слушать. Он великий вития, новый Христос…
Больше на эту тему она не проронила ни слова.
Но разговор об этом должен был состояться, я это чувствовал.
И произошел он в день их отъезда, в аэропорту.
До объявления на посадку оставалось каких либо десять минут, когда Елена Павловна взяла меня под руку и отвела в сторонку.
- Я вам очень благодарна за теплый прием, который вы оказали нам в этом чудесном городе. Я никогда не забуду ваши замечательные экскурсии и особенно наш выход в океан. А теперь о деле. Ярослав не оставляет мысли о возобновлении своей благородной миссии, теперь уже на дальневосточной земле. Первой задачей является найти надежную крышу, в прямом значении этого слова. Мы начали искать помещение для молельного дома. Вот адреса и список людей, которые согласились нам помочь. Но среди них могут быть и такие, кто, согласившись, могут затем донести на него. Я бы хотела, чтобы вы оказали ему содействие в этом деле. Проверьте хорошенько этих людей, нет ли среди них таких, кто думает только о наживе. Стоит им хоть чуточку усомниться в соразмерности оплаты за их услугу, и они тут же побегут в органы заявлять о незаконной секте. Я вас очень прошу помочь нам. Вам это зачтется. И здесь, и там.
Она многозначительно показала пальцем вверх, на расписной потолок аэровокзала.
Звонкий, молодой голос дикторши объявил о начале посадки на рейс Владивосток - Москва. Я с облегчением вздохнул. Во-первых, заканчивались мои мучения, связанные с игрой в гостеприимного хозяина, ибо я никогда еще не был вынужден угождать людям, которые, мягко говоря, мне не нравились. А во-вторых, и это было главным, я увидел, что мне наконец поверили. Это была победа, первая победа в моем противостоянии с Бакаевым…
… Я очень добросовестно выполнил поручение Елены Павловны. Я лично и мои верные друзья собрали точные сведения обо всех лицах, значившихся в ее списке. Через неделю после отлета дам в Москву, я явился к Бакаеву с аргументированными рекомендациями, где ему стоит устроить свой вертеп.
Ярослав Ильич слушал мой доклад подобно главнокомандующему, вникающему в донесение штабного офицера: с одной стороны, тот разбирается в военной науке, а с другой, никогда не нюхал пороху. И как фельдмаршал хитрый и трусливый, Бакаев решил оставить последнее слово за мной:
- Так какой вариант вы считаете оптимальным, Аркадий Петрович? - спросил он, невольно подражая Иосифу Висарионовичу.
Я назвал ему адрес и фамилию человека, в доме которого можно было организовать молельный дом. Я рисковал: этого человека не было в списке Елены Павловны. Это был мой давний знакомый Тарас Алексеевич Вдовиченко, в прошлом отличный мичман, а ныне заводной пенсионер. Мы собрались всей честной компанией бывших моряков-подводников в его просторном доме на тихой улочке Владивостока, обсудили непростой мой замысел, и Тарас, для солидности выждав минуту, сказал важно и веско:
- Хай воно так и будэ!
Я надеялся, нет, я был уверен, что Ярослав не заглядывал в список квартиросдатчиков, всеми организационными вопросами у него ведала его верная подруга. И потому решился на такой шаг. Теперь я точно буду в курсе всех его дел, а когда наступит час расплаты, я возьму профессора голыми руками.
Но, когда я уже был в двух шагах от своей цели, случилось что-то совсем неожиданное.
Зима прошла быстро. Я общался с Ярославом Ильичем почти что каждый день, посещал его проповеди в доме Тараса, часто спорил с ним, чтобы не выглядеть подозрительно покорным, и ждал, когда он переступит закон по статье более серьезной, чем организация религиозной секты.
Я знал, что за Бакаевым в прошлом было несколько серьезных правонарушений, даже преступлений, как то: совращение несовершеннолетних и доведение до самоубийства, да и финансовая деятельность его секты носила криминальный характер, не говоря уже о вооруженных братках, наводивших страх на всех, кто пытался «возникнуть». Но доказать все это сейчас было почти невозможно. Нужны были свежие факты, и я их успешно добывал. У меня на руках уже была куча документов, переписка Ярослава с главами подразделений мафии, магнитофонные записи встреч и совещаний, видеозаписи проповедей и свиданий мэтра с молодыми девушками. Дело близилось к концу, но вдруг…
На горизонте появились братки. Но это не были братки Елены Павловны, зажравшиеся громилы, хитро улыбавшиеся в усы, когда им говорили, что они блюдут интересы Бога. Новые бандиты были поскромнее, и никто из них не отрицал, что он лицо кавказской национальности. Они пошумливали в ресторанах, заигрывали с девушками на улицах и дружно говорили «вах!», увидев, как дерутся стенка на стенку морячки с сухопутчиками.
Я сразу заметил их появление в городе, слишком уж яркое это было явление, и они везде создавали много шума. Но вскоре я столкнулся с ними лицом к лицу.
Мы с Тарасом пили чай у него в беседке, выстроенной им саморучно в маленьком садике у дома. Молебствий в этот день не было, и Тарас, прихлебывая чай из блюдца, неторопливо рассказывал мне о своих наблюдениях за «контингентом», как он называл прихожан Бакаева. Была ранняя весна, но тепло пришло неожиданно скоро, и я тихо радовался солнцу, молодой зелени и слушал Тараса вполуха.
Но тут я услышал на улице шум сразу нескольких подъезжающих машин. Гостей мы не ждали, и я насторожился. И, как выяснилось, не зря.
Незапертая калитка с треском отворилась, и сразу несколько человек втиснулись в нее. Я сразу определил, что если эти люди служили в армии, то только в действующей: настолько слаженно и осторожно проникли они на незнакомую территорию. Оружия у них не было, но руки находились в таком положении, будто держали автоматы Калашникова.
Увидев двух стариков в беседке, мирно распивающих чай, он расслабились и заулыбались. Вы, вероятно, не раз видели эту улыбку собственного превосходства у криминальных братков и даже у мелкой шпаны. Но перед нами была отнюдь не мелкая шпана, это я тоже вычислил сразу. Их было шесть человек, одетых с иголочки в каком-нибудь московском бутике, стройных и красивых. Правда вид им немного портили лица, заросшие черной растительностью, и нелепые кепки на головах.
Мы с Тарасом наблюдали за этим вторжением вполне спокойно, ибо не раз были в переделках и покруче этой. К тому же у нас были надежные тылы: соседи справа и слева были люди серьезные, бывшие подводники. Стоило нам, как говорится, подать голос, и от этих татарчат не осталось бы и мокрого места.
Видя наше полное спокойствие и добрую улыбку на лице Тараса, пришельцы перестали скалиться и поприутихли. Они стояли по обеим сторонам дорожки, ведущей к дому, и напоминали скорее строй почетного караула, чем банду налетчиков. И тогда сквозь этот строй прошел молодой, но совсем седой человек, с очень выразительными грустными глазами и жестоким ртом У него на лице было написано, что он главарь. Он был одет попроще, чем его джигиты, в джинсовые брюки и черную, тоже джинсовую, рубашку, но даже это выдавало в нем человека со вкусом.
- Салам алейкум, аксакалы, - сказал он вполне приветливо, без издевки, и поднялся к нам в беседку. Он бросил взгляд на наш скромный стол, ожидая, вероятно приглашения сесть, но не получив его, запрыгнул на перила.
- Извините, почтенные, устал я сегодня, - продолжал он, глядя на нас сверху вниз. - Целый день носимся, как угорелые, по этому дурацкому городу, ищем одного человека, а найти не можем. Наконец, один добрый человек подсказал нам, что мы обязательно застанем его по этому адресу.
Вы нам поможете, правда?
Тарас посмотрел на него как на салагу – первогодка и сурово сказал:
- Во-первых, слезь с борта, он у меня хлипкий, гляди вот-вот завалится. А во-вторых, говори без тягомотины, кого тебе надо.
Кавказец, конечно, с перил не слез, не позволила гордость, но разыскиваемого назвал сразу:
- Нам нужен Ярослав Ильич Бакаев, профессор из университета. Знаете такого? Конечно знаете, раз он здесь живет.
- А зачем он вам? - вступил в беседу я.
- Понимаешь, дорогой, - незамедлительно ответил изысканный джинсовый браток, - мы все хотим в университет поступать, на экономический факультет. Желание есть получить высшее образование и стать наконец грамотными горцами. А то бабок зарабатываем много, а считать их не умеем.
Он тихо и хрипло засмеялся.
Тут снова взял нить беседы в свои руки бывший мичман:
- Не знаем мы такого. А если бы и знали, то присоветовали бы тебе решать такие вопросы не на дому. Ступай к нему на кафедру и чин чином разбирайся.
- А ты грамотный дедок, - продолжая улыбаться, сказал главарь налетчиков, - знаешь, что такое кафедра, мафедра. Только не надо мне мозги пудрить, что ты его не знаешь. Два раза в неделю этот профессор кислых щей у тебя в доме лекции читает. Бо-о-льшим успехом они пользуются, особенно у молодых девушек. А ты говоришь, что не знаешь. Нехорошо обманывать людей, пусть даже таких молодых, как я. Мы же к тебе по-хорошему пришли, даже ругаться не стали. Давай так же по-хорошему и разойдемся.
Тарас оставался таким же невозмутимым, но это было спокойствие перед бурей. И тогда я решил сделать свой ход в этой игре.
- Тебя как зовут, молодой юноша? - беспечно спросил я.
- Заур, - машинально ответил он, явно не ожидая такого вопроса.
- Так вот слушай, уважаемый Заур, а лучше я буду называть тебя Заурбек. Ведь так официально записано в твоих метриках, не правда ли?
Заурбек только растерянно мотнул головой: такой профессиональной атаки и знания горских имен он не ожидал.
- Ну, так вот. Мы будем делать это следующим образом. Стрелка, а, по-моему, в ваших кругах так называются подобные встречи, состоится на нейтральной территории и в нашем присутствии. Профессора в обиду мы не дадим. Я не знаю, о чем вы хотите с ним договориться, но договариваться будете мирно. Мы с Тарасом Алексеевичем будем третейскими судьями. Надеюсь, ты знаешь, что это такое. Придете к согласию - хорошо, не придете - встретитесь еще раз. И так - хоть до посинения. Насилия в нашем городе мы не допустим. У нас тоже есть знакомые братки, и кое-кто из них будет покруче вас. Повторяю, резни не будет, хотя и вижу, что вы не зря телипались через всю страну на эту стрелку. Договорились?
Заур задумался. Мое предложения вынуждало его думать долго.
Он слез с перил и сел за стол.
- Выпить что-нибудь покрепче чая есть? - попросил он так, будто мы были его давнишними знакомыми.
- Самогонку будешь? - радостно спросил гостеприимный Тарас.
- Конечно, - с достоинством ответил абрек. - Мы у себя только самогон и пьем. Арака называется. Лучший самогон в мире.
- Из чего гоните? - еще больше оживился Тарас.
- Из кукурузы, конечно. Ничего другого не признаем. Древние аланы гнали его из кукурузы, а мы чтим традиции предков.
Тарас пошлепал в погреб, а у меня закралось подозрение, что Заурбек специально попросил выпивку, чтобы хозяин ушел. И мои подозрения подтвердились. Заур начал говорить со мной вполголоса:
- Слушай, извини, я не знаю твоего имени и не хочу спрашивать его. Не надо, чтобы мои люди слышали твое имя. Так будет лучше. Я просто хочу спросить тебя: ты хорошо знаешь этого профессора?
- Да, - коротко ответил я.
- И ты считаешь, что с ним можно договориться?
- С любым человеком, даже с маньяком, можно договориться, - уклончиво ответил я.
- Тогда ты совсем не знаешь этого человека, - грустно сказал Заур. - Таких людей надо вырубать еще в детстве, как молодой сорняк. Жаль, что ты такой пожилой, а людей совсем не знаешь. Ты кем был до пенсии?
- Адмиралом.
- Серьезно, без балды? - поразился Заур.
- С какой такой стати я бы стал тебе фуфло гнать?
Тут молодой джигит вообще окаменел:
- Ты что, еще и по фене ботаешь?
- А ты думал, ты у нас один такой грамотный. Ты знаешь, где я служил? На Северном флоте. Надеюсь ты имеешь представление, где у нас Север и чье это место временного и постоянного обитания.
- Конечно, знаю, - еще больше погрустнел Заур. - Я сам там полсрока тянул.
Тут весьма кстати появился Тарас с бутылью самогона. Заурбек сделал всего лишь один глоток из корабельного стаканчика, сделанного из крупнокалиберного пулеметного патрона, похвалил крепкий напиток и вновь обратился ко мне.
- Так вот слушай, адмирал. Мы сделаем по-твоему. Только вы с хозяином будете не третейскими судьями, а свидетелями. И, если после нашего разговора с профессором вы захотите, чтобы он жил, валлаги, я оставлю его живым.
- Не надо клясться аллахом, Заурбек. Ты сам не знаешь, как поступишь завтра. Ты приехал сводить счеты с Бакаевым не по своей воле. У тебя тоже есть свой пахан. Он прикажет тебе, и ты убьешь Бакаева, захотим мы или не захотим, чтобы он жил. Но я рад, что ты согласился с моим планом. Я уверен, что резни не будет. Я сейчас еду к профессору, и мы договоримся с ним о встрече.
Времени у меня было очень мало, так как я не был совсем уверен в искренности Заура. Он мог опередить меня и расправиться с Бакаевым либо в университете, либо у него дома.
Это был выходной день, то ли суббота, то ли воскресенье. Но на носу была весенняя сессия студентов, и Ярослав иногда работал и эти дни.
Я взял такси и помчался в университет. Но Бакаева там не было. Электричка по расписанию должна была отправляться только через полтора часа. Тогда из автомата я позвонил в штаб флота и дежурный выделил мне вахтовый «ПАЗик», так как моя колымага была на профилактике. Шофер-сверхсрочник был лихим водилой, и мы домчались до Первой Речки довольно скоро.
Дверь Бакаевского дома была заперта. Я уже подумал, что его нет дома, как изнутри раздался знакомый голос: «Кто там?»
Когда он открыл мне дверь, я был поражен его видом: совершенно бледное лицо, дергающаяся из стороны в сторону голова и трясущиеся потные руки. Таким я его никогда не видел.
- Что с вами, Ярослав Ильич? - спросил я, разыгрывая удивление и испуг. - Вы на себя не похожи.
- Сейчас все объясню, сейчас все объясню, - торопливо заговорил он. - Понимаете, меня хотят убить.
- Кто? - еще более удивленно спросил я.
- Понимаете, из Москвы приехала целая банда головорезов, и у них есть задание меня убить. Об этом мне утром доложили мои люди. Они также выяснили, что во главе банды стоит рецидивист Заурбек Туаев. Это страшный человек, он способен на все…
И тут я решил идти ва-банк.
- Я знаю, - сказал я спокойно, - я встречался с ним всего лишь час назад…
- Вы?! - хрипло выдохнул Бакаев. - Почему вы? Как это произошло? Что он требовал?
- Слишком много вопросов, уважаемый Ярослав Ильич. Он искал вас в молельном доме, а я там случайно оказался в гостях у Тараса Алексеевича. Мы с ним поговорили о вас, и я попытался убедить его, что вас убивать не за что. Он ничего не требовал, а просил устроить встречу с вами. Я пообещал, причем при встрече он дает вам гарантию жизни. Если вы не верите ему, поверьте мне: я твердо вам обещаю, что с вашей головы не упадет ни один волос.
- Нет, нет и еще раз нет! - истерично закричал Бакаев. - Никаких встреч! Я знаю, чем это закончится! Сначала они обещают, что им заблагорассудится, а потом сделают, что захотят.
Чрезмерное волнение отняло у него способность логически строить свою речь.
- Ярослав Ильич, - остановил я его, - я свои обещания выполнял всегда, даже если на первый взгляд они были невыполнимы. Я даю вам гарантию, что эти люди придут к месту встречи без оружия. Вести переговоры с вами будет только один человек, этот самый Заур Туаев. Не надо бояться этой встречи. Вы же должны знать, в чем они вас обвиняют.
Бакаев промолчал, и я понял, что он знает, какие обвинения они могут ему предъявить. И он очень не хотел, чтобы это знал я.
Но внешне он успокоился и даже взглянул на себя в зеркало, дабы проверить в какое состояние привело его недавнее потрясение.
- Хорошо, Аркадий Петрович, - ровным, спокойным голосом произнес он, - я обдумаю ваше предложение и позвоню вам. Не позднее сегодняшнего вечера. Я сейчас, извините, мне надо отдохнуть.
Выйдя на крыльцо, я увидел там двух амбалов в одинаковых черных костюмах при галстуках.
«А телохранители у него тоже из братков, - определил я, взглянув на их физиономии, - но туаевские джигиты будут покруче».
Я прождал звонка Бакаева весь вечер, но его не последовало.
А утром я узнал, что Ярослав Ильич исчез из города, будто испарившись.
Люди, которых я поставил у его дома на ночь, с уверенностью заявляли, что из дома никто не выходил, и я был склонен им верить, ибо они не один год проработали в соответствующей конторе, и от них еще не уходил ни один человек. Но, когда утром я приехал на Первую Речку, я нашел бакаевское жилище пустым и в ужасном беспорядке. Но это не были следы борьбы, просто хозяин покидал свой дом в страшной спешке и перевернул все вверх тормашками.
Я снова потерпел поражение, и пробоина в моем борту была изрядной. Найти в огромной стране мошенника подобного масштаба, каким был Бакаев, с его связями, деньгами и солидной мафиозной организацией, на мой взгляд, было невозможно. А компрометирующего материала на него у меня было еще маловато. Я затосковал.
Но тут я вспомнил о телефонах, которые мне оставила Елена Павловна.
Их было три: московский, сургутский и санатория «Недра», что находится в вашем городе.
В Москве мне ответил ласковый девичий голос, который сообщил мне, что не знает, где сейчас находится Елена Павловна.
Сургутский телефон упорно молчал.
И только из санатория мне ответили, что гражданка Копытова Е.П. находится на отдыхе у них, но в данный момент отсутствует по причине выезда на экскурсию на озеро Рица.
В тот же день я вылетел на юг…
Я встретился с Еленой Павловной в холле санатория. Она была очень удивлена, увидев меня, но быстро справилась со своей растерянностью и с улыбкой спросила меня:
- И что вас занесло в эти края, дорогой Аркадий Петрович?
- Вы знаете, что Ярослав Ильич исчез из Владивостока? - не отвечая на ее вопрос, спросил я.
Вероятно, она уловила в моем голосе искреннюю озабоченность, потому что весь тон нашего дальнейшего разговора носил очень доверительный характер.
- Не надо так беспокоиться, Аркадий Петрович, - поспешила она упокоить меня. - Ярослав Ильич находится в безопасном месте. Он сообщил мне о том, как вы пытались помочь ему в той очень опасной ситуации, в которой оказался в вашем городе. Он не мог предупредить вас о своем спешном отъезде, потому что его жизнь висела на волоске. Но сейчас все миновало. Я не могу сказать вам о его точном местопребывании, скажу только, что он находится заграницей. Это ненадолго. Он обязательно вернется к нам и продолжит здесь свое благородное дело. А мы с вами пока будем заниматься тем, чтобы это произошло, и как можно скорее.
Затем она попросила подождать в холле и вернулась через десять минут с ключами от номера.
- Живите, пока не надоест, - слегка кокетничая, сказала она и тут же резко изменила тон. - Но учтите, мы будем работать. Всеми своими поступками последнего времени вы доказали, что связали свою дальнейшую жизнь с нашим Братством. Из всех его членов вы пришли к нам самым трудным путем. Тем радостнее будет для вас познание Истины. Отдыхайте. Я позову вас, когда будет нужно.
Почти все последующие дни мы проводили вместе. Я развил бурную деятельность на ниве единения Небесных Братьев вокруг Политбюро. Так я назвал группу тусклых и молчаливых персон, которые то и дело являлись к Елене Павловне с какими-то докладами, резолюциями, предложениями по приему и исключению из рядов секты рядовых братьев, иногда проводили закрытые заседания, повестки которых так и остались нераскрытой тайной по сей день. Конечно, Елена Павловна была на их фоне ярчайшей личностью. Она принимала или отметала их предложения в течение нескольких секунд, причем сопровождала свое решение убийственными комментариями, достойными римских трибунов. Поэтому я старался не делать никаких предложений. Я просто добросовестно, быстро и точно выполнял все ее поручения, чем и снискал у нее глубочайшее уважение.
И в то же время я познавал структуру и людей этой организации. Я уже видел, кто пришел сюда ради денег, кто ради власти, ибо именно в секте власть всесильна и непререкаема. Но главной моей целью было узнать, где находится Бакаев. Я ловил каждое слово из разговоров Елены Павловны и ее соратников, но ни разу в них не прозвучало даже имени вождя.
Но не менее важной была новость, которую я узнал в конце лета. Я обнаружил в рядах верхушки Братства глубокий раскол. Но сначала я пришел к твердому убеждению, что главой мафии является вовсе не Бакаев, а Елена Павловна. Вначале он действительно был таковым, но допустил огромную ошибку и стал всего лишь теоретиком.
Сейчас я уже знаю, что это была за ошибка. Обладая неограниченной властью, имея в подчинении целую армию головорезов, он с легкостью необыкновенной приказал убрать Виталия Копытова, брата Елены Павловны и мужа Любови Семеновны. Спросите, за что?
Все оказалось очень просто. Во-первых, его поразила цифра, в которой выражалась сумма денег, находившихся в воровском общаке. Все, что он заработал, как он считал, честным трудом, ни в какое сравнение не шло с капиталом, награбленным братками. И эти деньги находились в руках брата его соратницы, хранителя общака. Во-вторых, Виталий Копытов очень не любил Ярослава Ильича. Он считал его никчемной личностью и не раз пытался доказать это на людях.
Если Елена Павловна пережила смерть брата довольно спокойно, то Люба поклялась себе узнать, кто заказал убийство мужа, и наказать виновника ее неописуемого горя в полной мере.
Вот тогда у Елены Павловны и Бакаева состоялся очень крупный разговор, в ходе которого эта властная и умная женщина доказала Ярославу, что в мирских делах, тем более в делах криминальных, он полный тюфяк И он был отлучен от этих дел и мог наслаждаться властью лишь над своими прихожанами. Потеря самодержавного статуса компенсировалась, однако, неограниченной свободой в использовании денежных средств. Это его устраивало, тем более, что внешне все оставалось на своих местах: на троне - царь и бог, у подножья трона - всего лишь приспешники и рабы.
Именно тем летом, когда я оказался невольным отдыхающим санатория «Недра Сибири», Любовь Семеновна докопалась-таки, кто приказал убить ее мужа. А вы знаете, кем был для нее Ярослав? Поистине, Богом. Она отдала ему и его учению всю свою душу, все свои силы и талант. А теперь она должна была сдержать свою клятву и наказать его. По полной мере. То есть, убить его.
Вы спросите, как я узнал все это. Дело в том, что я общался с огромным количеством людей, входящих в эту структуру. Это была очень разношерстная публика: управленцы, воры в законе, телохранители, спонсоры, журналисты и т.д. и т.п. Одним словом, все те, кто обслуживал эту организацию и кормился за счет ее.
При такой неоднородности кадров не все умели хранить тайны, хотя это считалось первой заповедью Братьев. А у меня есть свой талант, как вы, вероятно, уже заметили: я очень легко нахожу общий язык с самыми разными людьми.
Узнав таким образом кое-что из темного прошлого нашего профессора, я стал пристально наблюдать за Любой. Скажу вам сразу, она была мне симпатична. Как человек, естественно. Перенесенное ею горе сделало ее мягче и понятнее всех других заправил этого бизнеса. Меня смущало лишь одно: почему ее отношения с Еленой Павловной оставались таким дружескими и сердечными. Ведь Люба не могла ни понимать, что ее лучшая подруга предает ее, оправдывая в душе убийство Виталия.
И я обрадовался, став свидетелем первой крупной ссоры между ними. Во-первых, я воочию увидел, как рушится эта империя зла, а, во-вторых, и это для меня было наиболее важным, я напал на след.
Любовь Семеновна прилетела из Сургута в начале июля, усталая и нервная. Я встречал ее в аэропорту. Она молча протянула мне руку и пошла впереди меня, поглядывая по сторонам, будто кого-то искала в толпе. Час был поздний, где-то около полуночи, и я обругал себя, что отпустил такси, на котором приехал. Теперь на площади не было ни одной машины
Но тут, откуда ни возьмись, к нам подкатил красный «Жигуль», из машины выскочил рыжий парень и восторженно заорал приветственные слова, разобрать которые в отдельности было невозможно.
Люба села впереди, и когда водитель начал лопотать о городском житье-бытье, попросила его помолчать. За всю дорогу никто из нас не проронил ни слова.
У ворот санатория, которые были уже закрыты, она велела шоферу подъехать утром к одиннадцати часам, а я помог ей донести вещи до номера. Но она не спешила входить в него.
- У вас есть что-нибудь выпить? - спросила она, глядя себе под ноги.
- Да, - ответил я, - коньяк и грузинское вино.
- Тогда пойдемте к вам. Страсть как хочу выпить.
И она взялась за чемодан.
- Может, занесем вещи в номер? - предложил я.
- Там кто-нибудь наверняка сидит, дожидается, - зло сказала она.
- Но ключ…, - начал было я, глядя на ключ от номера, который она держала в руке, но она только взглянула на меня как-то по-особому, и я тут же замолчал.
Войдя в мой номер, она сразу упала в кресло и стала упорно смотреть прямо перед собой, явно что-то обдумывая. Но выпив полстакана коньяку, она будто стряхнула с себя все заботы и думы, улыбнулась мне и сказала повеселевшим, свежим голосом:
- Ну вот, теперь живем! Вы настоящий друг, Аркадий Петрович, мой спаситель и…, одним словом, луч света в темном царстве. Наливайте еще и рассказывайте мне анекдоты. У вас, моряков, сногсшибательные анекдоты, клянусь. И ни слова о делах. Я все о них знаю, и о вас все знаю. Елена мне вас по телефону так расхвалила, что мне стало аж завидно. А потом, я в вас еще во Владивостоке влюбилась, ей-богу. Еще подумала: и чего мне не двадцать лет, вот бы я ему мозги запудрила. Не бойтесь, это я смеюсь. Над собой смеюсь. Ведь вы будто из другого мира, инопланетянин. Такую жизнь прожили, столько сделали для людей, для Родины. А судьба вас очень не жаловала, однако… Ладно, не будем. Давайте выпьем за все хорошее: людей, дела и мысли.
И только мы успели выпить, как дверь без стука распахнулась, и в номер влетела, именно, влетела, а не вошла, Елена Павловна.
- Ты почему не у себя? - выпалила она со злостью. - Я сижу там, волнуюсь, а она здесь коньяк распивает.
-Вот видите, - обратилась ко мне Люба, - я же говорила вам, что меня здесь ждут, не дождутся.
- Ладно, пойдем, - взяла ее за руку Елена Павловна, - нам надо срочно поговорить.
- Никуда я не пойду, - Люба резко вырвала руку и сделала глоток из бокала.
- Разговор очень серьезный, нам надо поговорить наедине, - все больше и больше накалялась Елена Павловна.
- Ты сама мне говорила, что Аркадию Петровичу можно доверять во всем, - возразила Люба, причем в ее голосе начали тоже проявляться властные нотки.
- Не выводи меня из себя! - пронзительно закричала Елена Павловна. - Ты сама знаешь, о чем я говорю.
- О чем же? - спокойно спросила Люба, продолжая прихлебывать коньяк.
- Ладно, - беря себя в руки, произнесла ее соратница и подруга. - Во-первых, Ярослав сообщил мне, что он не получил ту сумму денег, которую он заказывал на прошлой неделе.
- Ничего особенного, - усмехнулась Люба. - У этих азиатов такой бардак в банках, что ой-ой-ой. Тем более, в этом занюханном Непале.
- Перестань сейчас же, - твердо приказала Елена Павловна, почему-то краснея.
- А что я такого сказала? - продолжала Люба играть простушку из заснеженного Сургута. - Я правду сказала. А что касается моих обязанностей, то я их выполнила. Можешь посмотреть банковские документы в сумочке. Не сдохнет твой Ярослав от голоду. Там, говорят, самые лучшие фрукты прямо на улицах растут, ешь - не хочу.
- Поговорим завтра, - остановила ее Елена Петровна, - а то я вижу, ты успела изрядно нализаться. Зайдешь утром ко мне, с документами.
Люба поставила пустой бокал на журнальный столик, встала и вволю потянулась. Потом вдруг сделала один резкий и широкий шаг к Елене Павловне и схватила ее за волосы. Та даже не успела вскрикнуть, как Люба выпалила ей прямо в лицо:
- Если ты, сука, еще раз позволишь говорить со мной в таком тоне, я вообще плюну на тебя и твоего херувимчика, и вот тогда вы действительно сдохнете оба с голоду. С чего ты решила, что можешь мной командовать? Не оттого ли, что привыкла командовать этой армией паскуд и головорезов? Что, понравилось? Только усвой хорошенько: я тебе не богомолка Фрося и не Вася - мафиози. Ты мне лучшей подругой была, да, видать, скурвилась, как любил говорить покойный Виталя. Ты о нем хоть помнишь, о брате твоем? Ничего ты не помнишь, все забыла ради денег и власти.
Она отпустила ее и толкнула к двери:
- Ступай. А я приду к тебе, когда захочу. И разговор серьезный я вести буду с тобой. Из этого разговора ты такое узнаешь, что даже в страшных снах не видала. Иди!
Когда мы снова остались вдвоем, она, совсем обессиленная, упала в кресло и спросила:
- Там что-нибудь осталось? Не наливайте, я прикончу так.
Потом она ушла, а я не смог заснуть до утра.
Значит, Бакаев обосновался в Непале. Немудрено, там полно религий и сект. И, вероятно, у него уже были связи с одним из таких же, как он, создателей нового течения в религии. Буддизма или индуизма, это значения не имеет. Главное, как сказала Люба, иметь деньги и власть.
«Но я достану тебя и там, - сказал я себе. - Я уже стал на тропу войны, я пробрался в твое логово и стал в нем не последним человеком. Теперь дело за малым: раскачать сваи, на которых стоит твой дом, обрушить его и придти к тебе за ответом: за что ты погубил столько людей и мою Соню?»
Шаг за шагом я стал выяснять, что происходило с каждым из моих новых знакомых с того момента, когда судьба свела его с Бакаевым. Самой умной и дальновидной из них оказалась, конечно, Елена Павловна. Вы уже, вероятно, поняли, что она ни на йоту не верила бакаевской галиматье о Боге – брате. Она просто увидела, какое мистическое влияние оказывает он на людей, и почувствовала, во что это может вылиться.
Любовь Семеновна, наоборот, пришла в бакаевское братство, потому что сразу поверила ему, и вера эта сохранилась даже тогда, когда она поняла, что Бакаев мошенник и убийца.
Кстати, таких людей было очень много. Среди них, к сожалению, была и моя Соня, и твоя Анна. Потом я встречал их сотни. Обманутых и несчастных. Но с верой в загробное Братство.
На их фоне дельцы от новоиспеченной религии выглядели маленькой когортой победителей. Мало кто из них верил в учение Бакаева, а многие просто не знали его. Меж собой они не обсуждали вопросы веры, а когда приходилось отстаивать ее постулаты перед широкой аудиторией, отсылали сомневающихся к патриарху: «Вы только послушайте его, и завесы тьмы упадут с ваших глаз».
Особое значение я придавал изучению вспомогательных служб: безопасности, финансов, взаимодействия с властями. Я понимал, что именно с этими людьми мне придется схлестнуться в скором будущем.
Я прожил в санатории «Недра Сибири» до конца августа. Несколько раз я обращался к Елене Павловне по поводу оплаты предоставленных мне благ, но она всякий раз отделывалась шуткой типа: «Сочтемся как-нибудь».
В сентябре я вернулся во Владивосток. Теперь мне надо было узнать точное местоположение Бакаева и его статус заграницей. Я был уверен, что деятель такого типа, каким был профессор, не будет сидеть там сложа руки. Наверняка он руководил оттуда работой своей организации.
У меня были хорошие знакомые в МИДе, в бытность моих зарубежных походов я свел дружбу со многими консулами и военными атташе наших посольств. Они и помогли мне выяснить, что ни в Непале, ни в других странах Юго-Восточной Азии человек с фамилией Бакаев не проживает.
Значит он жил там по подложным документам.
Я уже решил плюнуть на всю эту розыскную деятельность, когда вдруг впервые прозвучало это слово - Бутан.
Прозвучало оно в телефонном разговоре с Любой. Она как будто задалась цель информировать меня о месте жительства Бакаева, причем делала это будто ненароком, между прочим.
Она позвонила, чтобы поздравить меня с днем рождения. Я удивился, откуда она узнала о нем, я никогда не говорил никому из них, что родился в декабре.
«Какая у вас погода?» - спросила меня Люба веселым, чуть хмельным голосом.
«Мерзкая», - отвечал я, ибо за окном лепил мокрый снег, и ветер с океана валил людей с ног.
«Бедный мой адмирал, - засмеялась Люба, - небось вспоминаете сейчас лето у теплого моря. А вот Ярослав Ильич не жалуется, у них в Королевстве Бутан тепло, хотя и сыро».
Так я узнал о новом месте жительства профессора. Туда тоже ушел запрос, и был получен тот же ответ: «Не проживает». Но это только подтвердило мою догадку, что он сменил фамилию и имя. И тогда я набрался наглости и попросил знакомых МИДовцев попытаться найти его по фотографии.
Ровно через месяц я получил ответ: «Господин Лисаневич Николай Прохорович прибыл в Королевство Бутан два года назад из Канады, гражданином которой является с момента своего рождения. О родителях имеются только сведения о том, что они являются эмигрантами из Белоруссии послереволюционной волны, то есть покинули эту страну в 1922 году. В данный момент г. Лисаневич занимается чтением лекций по теологии в различных учебных заведениях Бутана. Проживает на собственной вилле по адресу…».
Ловко закрутил свою биографию Ярослав Ильич! Гражданин, да еще более того, уроженец Канады, родители - эмигранты из Совдепии, живет на собственной вилле. Штирлиц, да и только.
Но я был несказанно рад: я нашел его, а теперь буду искать средства для наказания этого монстра.
Всю зиму я работал, не покладая рук, отыскивая пути в логово моего врага. Во-первых, я установил контакт с представителями восточных религий, посещавших страны Юго-Восточной Азии. Их оказалось на удивление много. Здесь были буддисты, индуисты, кришнаиты и последователи таких религий, о которых я и слыхом не слыхивал. Но все они, за редким исключением, оказались отзывчивыми и добропорядочными людьми, никак не приспособленными к нашей суровой действительности. Они напоминали мне детей, создавшими для себя свой мир, не имеющий к нашей жизни никакого отношения. У них не было даже точек соприкосновения с этим миром: они не работали, не имели никаких доходов и не признавали никакой власти над собой. Их потусторонняя жизнь напомнила мне картину из моего далекого детства: в огромной комнате нашего саманного дома целый день стоит шум и гам Семья была большая, забот полон рот. Взрослые решали свои дела, ссорились, а иногда даже дрались. А мы, дети, подлезали под стол, накрытый красной скатертью до пола, и играли там в обитателей волшебного замка, где было все: еда, золото, драгоценности, но только в нашем воображении.
Так же жили и мои новые знакомые. Они могли часами рассказывать мне об истоках и содержании их веры, но не могло быть и речи, чтобы вовлечь их в какие-то мирские дела, тем более, связанные с разоблачением преступника. Тем не менее, я много почерпнул для себя из общения с ними. Но к Бакаеву я не приблизился и на шаг
И тут мне снова улыбнулась Госпожа Удача.
В бытность мою еще командиром подводной лодки судьба столкнула меня с неординарным человеком. Это был выходец из Бурятии, матрос - первогодок, Бадур Балсанов. Не знаю, кому в военкомате пришла в голову мысль направить его на флот, но это было фатальное решение.
Служба наша превратилась в какое-то мистическое недоразумение с элементами фарса и трагедии.
Бадур оказался последователем учения Будды.
Не буду вдаваться в подробности, что он вытворял на лодке, скажу только, что он, например, мог медитировать во время боевого дежурства, а когда на лодке объявлялся режим молчания, вдруг начинал распевать какие-то псалмы, причем объяснял это просто и мудро: «Время пришло».
Приписан он был к БЧ-5. На лодке нет второстепенных служб, но БЧ-5 - служба особая. И образовался в ней, в этой службе, вот такой изъян. То одно задание срывается, то другое. Хорошо, что еще идет боевая учеба, а если в походе такое случится…
Чувствую, что терпение мое на пределе и говорю командиру БЧ:
-Убери этого придурка с глаз моих долой и близко его на дежурство не допускай. Сам становись на его место, пока я рапорт не напишу о его списании на берег.
Впоследствии командир клялся, что он никому не говорил о нашем разговоре, и подслушать его никто не мог, ибо он происходил в моей каюте при задраенных дверях. Но, тем не менее, ровно на второй день после этой беседы, ко мне стучат в дверь. Кричу: «Войдите!», и на пороге появляется Бадур. У меня от удивления глаза на лоб полезли: легок на помине, думаю.
- Разрешите обратиться, товарищ капитан второго ранга, - четко адресуется ко мне мой гость, и я вдруг замечаю, что у него пропал акцент, который был для него наказанием Божьим. Стоило ему заговорить, как всем присутствующим при этом становилось весело, и появлялся повод над ним поизмываться. Я еще раз удивился и подумал о Бадуре нехорошо: нарочно, думаю, притворялся, язык свой ломал, чтобы держали его на лодке за этакого дурачка. Дуракам, как известно, на свете жить легче Наверное, и он эту истину усвоил где-то у себя на родине.
- Обращайся, - разрешаю я ему, и так как терпеть не могу хитрых людей, сам слышу в голосе этакие неприятные нотки. Неприятные - от слова «неприятие».
- Не списывайте меня на берег, товарищ командир, - говорит это чудо-юдо, из-за которого я ночами не сплю.
- Это почему же? - спрашиваю я его.
- Моя девушка от меня отвернется, если узнает, что я тельняшку на берегу носил, - говорит он, и я вдруг понимаю, что он никакой не хитрец, а просто прямой, открытый и сильный человек, который в нужный момент может и от акцента избавиться, и горькую правду в глаза сказать. Значит, думаю, и свои фокусы может он прекратить, коль скоро у него такое желание есть на лодке остаться.
Вздохнул я и говорю ему честно:
- Понимаешь, Бадур, я считаю, что море и ты - вещи несовместные. Ты можешь такое учудить, что наша коробочка ляжет на грунт и никогда с него не всплывет. А в этой коробочке больше сотни людей, и за каждого из них я отвечаю. Вот теперь и думай, что мне дороже: лодка с экипажем или ты со своей девушкой
Он даже лицом потемнел, хотя сам не из бледнолицых.
- Не принято, - говорит, - у нас именем Бога клясться, поэтому клянусь памятью предков своих, что не будет у меня ни то что взысканий, но даже ни одного замечания за все время моей службы.
«Ну, - думаю, - это ты загибаешь. Не было еще в истории флота ни одного матроса, который бы взысканий не получал».
И тут я поступил, прямо скажу, скверно, за что потом себя не раз упрекал.
- Я, - говорю, - рапорту уже ход дал. Не принято назад его требовать.
Он помолчал с минуту и вдруг заговорил со мной не по - уставному, чем поразил меня окончательно.
- Понятно, - говорит он печально, - легче рапорт в штабе оставить, чем о судьбе человека побеспокоиться. Я о тебе, командир, лучше думал.
И слышу я, что у него акцент снова появился.
За все время мой службы со мной никто так не разговаривал, даже офицеры. А тут какой - то матрос, салажонок, прямо в лицо мне говорит, что он обо мне думает, да еще и на «ты» обращается.
Я сам не знаю, почему я не вышвырнул его из каюты и даже не приказал ему «Кругом! Марш!»
- Ступай, - сказал я ему, и только.
Утром я вызвал к себе командира БЧ-5 и сказал ему, что оставляю Бадура Балсанова на лодке.
Больше я о нем ничего не слышал. Ни хорошего, ни плохого. А я считаю это верхом совершенства в отношении к службе. Когда человек сполна выполняет свои обязанности и не лезет в герои. Ведь геройство зачастую приходится проявлять из-за собственного же головотяпства.
Следующая моя встреча с Бадуром тоже заслуживает внимания, чтобы понять этого незаурядного человека.
Мы стояли в доке на ремонте, и команда жила на берегу, в казармах. Каждый день я ходил туда проверить их быт, выслушать жалобы и нарекания.
Тот день был воскресный. Я возвращался домой из ресторана, где мы строго мужским составом обмывали чью-то очередную звездочку на погонах. Я был чуть-чуть навеселе, так как всегда пил и пью в меру.
Было холодно, путь до дома, где я жил с семьей, был неблизкий. И вот, проходя мимо казарм, я подумал: «А зайду-ка я погреться, а заодно и порядок проверю».
Внутри было тихо и пусто. Вся команда смотрела в красном уголке телевизор, по-моему, очередную серию про Штирлица. Часовой «на тумбочке», как мы говорим, отдал мне честь, и я пошел по пустому полутемному коридору. И вот, проходя мимо одной из дверей, я услышал за ней странное пение. Кто-то тянул на одной ноте непонятную мелодию.
Я зашел в комнату и увидел, что на одной из коек, прямо на панцирной сетке, сидит Бадур и, охватив ладонями лицо, мычит эту самую мелодию без слов. А напротив его, на другой кровати, стоит крошечная фигурка Будды. И хотя в комнате горела всего одна лампочка под потолком, эта статуэтка размером со спичечный коробок светилась, словно солнечный зайчик.
Увидев меня, Бадур сунул Будду в карман форменки и встал.
Я разрешил ему сесть, и сам присел напротив.
- Помогает? - спросил я, расстегивая шинель.
- Что? - как-то растерянно переспросил меня Бадур.
- Молитва, говорю, помогает службе?
- Не-е-ет, - протянул матрос, - службе не помогает. Жизни помогает.
- Вот как, - поразился я его словам. - И что, жизнь лучше становится?
- Зачем лучше? - удивленно сказал Бадур. - Жизнь всегда хорошая. Просто когда я молюсь, я ее лучше понимаю и благодарю всех, кто дал мне ее.
- Здорово, - вполне откровенно сказал я. - А вот не мог бы ты рассказать мне здесь и сейчас, в чем смысл учения Будды?
- Нет, - сразу же отозвался Бадур, - ты не поймешь.
Он снова, как при первом нашем разговоре, назвал меня на «ты».
- Почему? - с удивлением и обидой спросил я.
- Ты не веришь в Него, - не обращая внимания на тон моего вопроса, отчеканил Бадур.
- Так вот ты и расскажи мне, чему он учит, и я поверю.
- Нет, надо сначала поверить в Него, а потом уже учиться у Него.
- Так сказано в вашем Писании?
- Нет, я пришел к этому сам.
Мы помолчали. Потом он неожиданно привстал, склонился к моему уху и сказал шепотом:
- И еще знаешь, командир, что я тебе скажу. Когда выпьешь, никогда не говори о Боге. О моем, или твоем, без разницы. Они очень не любят, когда о Них говорят просто так, оттого что выпил и хочется поговорить.
Я рассмеялся, и Бадур был очень этим доволен.
Потом он неожиданно пришел ко мне домой, в увольнение. Наступало полярное лето, я собирался в Ленинград, поступать в Академию. Не спрашивая разрешения, он принялся помогать мне в моих сборах, потом вдруг спросил:
- А можно я погуляю с вашей девочкой?
Соне тогда было лет шесть, не больше. Она росла неразговорчивой, замкнутой девочкой, и это было понятно: целыми днями она одиноко слонялась по комнатам нашей огромной полупустой квартиры, общаясь лишь с матерью да с котом Васькой.
- И куда ты с ней пойдешь гулять? - спросил я Бадура, наперед зная, что Соня с ревом отвергнет любые наши предложения покинуть дом, да еще с чужим человеком.
- А в тундру, - ответил Бадур. - Там сейчас хорошо. Я покажу ей птичьи гнезда, где сидят маленькие птенцы и разевают желтые рты, потому что хотят кушать. Потом мы соберем немного цветов и сходим на метеостанцию, к Жене Поляковой. Она знает названия всех здешних цветов и расскажет их нам. А я совсем не знаю полярных цветов. Приеду домой, и мне будет стыдно, когда меня спросят, какие цветы я дарил местным девушкам.
- А ты действительно дарил их?
- Конечно, - с гордостью ответил Бадур. - И Тоне - поварихе, и медсестре Наташе. Им еще никто цветов не дарил.
Бадур продолжал удивлять меня. И своим предложением погулять с Соней, и тем, что он, оказывается, любит дарить цветы.
Мы отправились к Соне, которая, как всегда, играла с куклами в самой заброшенной комнате нашей квартиры.
Но у дверей этой комнаты Бадур неожиданно остановился и сказал шепотом:
- Товарищ кавторанг, можно я один зайду? Чтобы получилось между прочим, а не нарочно.
- Заходи один, - согласился я, сам остался стоять у дверей, собираясь услышать через минуту истошный Сонькин рев. Но его не последовало, а вскоре она вышла из комнаты, держась за его руку, и спросила меня, чему-то своему улыбаясь:
- Можно мы с дядей матросом в тундру пойдем?
А до этого она и слова такого не знала - «тундра», - хотя и прожила здесь всю свою сознательную и несознательную жизнь.
Скажу честно: я обязан этому матросу из Забайкалья тому, что моя Соня не стала истеричной капризной бабой.
И вот встречу с этим человеком подарила мне Госпожа Удача в очень трудное для меня время.
Не помню, что за собрание посетил я в этот вечер. Ничего интересного для себя на нем я не узнал и покидал его в подавленном состоянии.
И тут я услышал за спиной знакомый глуховатый голос:
- Товарищ кавторанг, здравия желаю!
Я обернулся и увидел перед собой улыбающегося Бадура в пурпурных шелковых одеждах.
Мы обнялись. Потом мы сидели в небольшом кафе у набережной, пили зеленый чай и рассказывали друг другу о прожитом..
Не знаю, что заставило меня подробно поведать Бадуру обо всем, что случилось со мной за последние годы. Все-таки, у этого человека был особый дар - он заставлял собеседника быть с ним откровенным до конца.
Узнав о смерти Сони, он провел руками по своему лицу, - резко, сверху вниз, - и после этого жеста оно стало лицом совершенно другого человека, мне уже незнакомого.
Но меня поразило другое. При первом же упоминании имени моего врага он перебил меня и тихо, но твердо сказал:
- Я знаю его…
И тут же он замкнулся, ушел в себя и, по-моему, уже не слышал, что я ему рассказывал дальше.
И только уходя, он сказал мне слова, которые я никогда не забуду:
- Я честно служил и служу своему Богу, и никогда не предавал его заповедей. Но он, надеюсь, простит меня, если я нарушу главную из них. Ты ее знаешь. В вашем Писании она тоже основополагающая…. Прощай, командир. Ты скоро услышишь обо мне. Человека, который принесет обо мне весть, прими в своем доме и накорми. Я всегда буду помнить о тебе. Даже там. В Бесконечности. Ты был хорошим командиром. Потому что ты хороший человек.
И он ушел, как будто растворился на шумной улице большого города.
Больше я его не видел.
Я вылетел на Юг, получив телеграмму за подписью Елены Павловны:
«Трагически погибла Люба. Если можете, прилетайте».
Я уже знал, кто убил Любовь Семеновну. Я запомнил их ссору с Еленой Павловной, и как Люба помогала мне найти следы Бакаева.
Я летел на Юг с одной целью: разоблачить убийцу и наказать ее. А наказать ее я мог только одним единственным способом: отобрать у нее все, чем она незаконно владела - деньги и власть.
Мы охотились с вами за ней в аэропорту параллельно. Но Удача раньше улыбнулась мне. Всего на несколько минут. Благодаря моим друзьям со свалки.
И именно туда пришел вечером человек в одежде кришнаита. Никто не удивился этому: к костру у самолетного кладбища и не такие люди приходили.
Он подсел сразу ко мне и спросил на чистом русском языке:
- Ты кавторанг Павловский?
- Да, - отвечаю, - только не кавторанг, а адмирал.
- Это уже не имеет значения, - говорит пришелец, - когда Бадур уходил, ты для него был кавторангом. Вот это он просил передать тебе.
И он протягивает мне лоскут от тельняшки. На нем крупно красным написано: «Он умер как собака и пожалел, что жил. Бадур».
Я хотел что-то спросить, но кришнаита рядом со мной уже не было. И, главное, я забыл, о чем я хотел его спросить.
Вот и все. Извините, если утомил подробностями.
Заключительная речь капитана Варновского Б.И.
по делу мафии Небесных Братьев
Итак, господа присяжные заседатели, следствие этого неимоверно запутанного дела окончено. Нам, я подчеркиваю, нам, ибо не хочу умалять заслуги моего помощника и друга, Евгения Михайловича Старкова, противостоял очень хитрый и умный, а к тому же чертовски обаятельный противник в лице Елены Павловны Копытовой, ныне Бакаевой.
Не удивляйтесь, свидетельство о ее браке с гражданином Бакаевым Я.И. - не липа. Оно выдано действующим отделом ЗАГСа, все печати и подписи в нем - подлинные. Но ни одна нога брачующихся никогда не ступала за порог этого учреждения и даже в пределы этого города, о названии которого я вынужден пока умолчать в интересах следствия. Да, такие казусы у нас не редкость, а коль скоро бумажка, т.е. документ, весит у нас больше, чем сам человек, вы можете представить криминальную опасность этого явления.
Иначе обстоит дело с непальским подданством нашей королевы ночи. Здесь - сплошная липа. Но сделанная так умно, что вы долго будете смеяться… над собой: почему это вы до сих пор не подданный, скажем, Андорры. Если вы позвоните сейчас в посольство Непала, и спросите, является ли Елена Павловна Копытова гражданкой этой страны, что сделает посольский клерк? Правильно, полезет в компьютер. Именно там, а не в огромных гроссбухах гораздо легче найти позывные любого непальца. И среди них он найдет и новоявленную непалку Копытову Е.П.
Почему? А потому, что на свете существует замечательное племя людей под названием «хаккеры». Доперли? Но начнем сначала.
Как у меня, так и у моего верного спутника, которого я без зазрения совести могу называть теперь истинным доктором Ватсоном, при первом же знакомстве с экскурсантами из санатория «Недра Сибири» вызвал сильные подозрения некий мужчина, приметный лишь тем, что он был одет в настоящий, а не китайский, спортивный костюм фирмы «Адидас».
Поведение этого человека, в честь дня рождения которого состоялся трагически закончившийся банкет у водопадов, было, мягко говоря, неадекватным. Его первой фразой в беседе со мною было предложение: «Я готов сотрудничать со следствием». Я горячо одобрил его инициативу, выделив его из среды серых мещан, не понимающих важности и нужности криминалистики. Я пообещал ему направить благодарственное письмо в адрес его начальства, где был готов высоко оценить его помощь следствию.
И мой новый агент сообщил мне столько сведений об убитой и ее окружении, что у меня голова пошла кругом. Но, как я понял буквально через полчаса, именно этого добивался хитрец в «Адидасе».
Самым ценным для меня было его сообщение о том, что муж пострадавшей, Виталий Павлович Копытов, был жестоко убит на зоне. Он очень тонко намекнул, что, мол, какая-то мафия преследует эту семью и мстит ей за какие-то тяжкие деяния против одного из членов преступной группировки.
Я тоже сразу связал меж собой эти два убийства, но совершенно с другой стороны. С какой? С правильной. С той версией, которая оказалась верной. Любовь Семеновна искала убийц мужа, но они нашли ее раньше.
А что же «Адидас»? О, он оказался не так прост. Уже в самом конце следствия выяснилась его роль во всем этом деле.
Вадим Андреевич Китаев был доверенным лицом Елены Павловны. Если бы план с захватом автобуса удался, то бандиты Мельникова взяли бы его в заложники вместе с Любой. Если бы им не удалось при помощи пыток выведать у нее, где находится воровской общак, то он, прикованный с нею, как говорится, одной цепью, должен был попытаться
узнать об этом, играя лучшего друга незабвенного Виталия. А они действительно немножко дружили. На почве бильярда.
Как вы уже знаете, господа, план с автобусом провалился, Китаев остался не у дел, но служил своей хозяйке до конца, стараясь запудрить мне мозги. Сейчас он на свободе, но там его очень не любят.
Гораздо сложнее оказался эпизод с подложными документами на имя Корнеевой Э.С. и теплоходом «Мария Ермолова». Здесь я зашел в тупик.
Зачем, спрашивал я себя, изготавливать подложные документы, наклеивать туда карточку И.Е. Цахиловой, потом пытаться устроить пожар в квартире подлинной гражданки Корнеевой Э.С., а до всего этого совершать мимолетный круиз в Стамбул без всяких определенных целей? Получается какая-то сборная солянка из неудобоваримых продуктов.
Эту загадку помогла мне решить другая: убийство Цахиловой. Я всерьез занялся изучением ее личности. И у меня, опытного сыскаря, мозги набекрень поехали: кого мы держали рядом с собой в органах вневедомственной охраны, которая, по существу, та же милиция.
Цахилова Ирина Ефимовна, в девичестве Качура, вышла замуж за известного командира бандформирования, Батуева Асланбека Темуркановича, находясь на отдыхе в одном из городов Кавказских Минеральных Вод. Он нелегально проходил лечение после огнестрельного ранения в том же санатории с документами на имя Цахилова.
Бандит и молодая девушка страстно полюбили друг друга, оформили, опять же с нарушением закона, брак и исчезли в неизвестном направлении.
Обо всем этом я узнал буквально день тому назад. А тогда, после ее гибели, я задал себе только один вопрос: где она пропадала два года после регистрации брака. В ее личном деле это белое пятно. Которое, кстати, не было замечено органами, принимавшими ее на работу в силовую структуру. А, может быть, и замечено, но оплачено.
Я послал запрос на Цахилова Георгия Сослановича, 1966 года рождения, уроженца города Алагир, в УВД Северной Осетии, откуда скоро получил ответ, что тот скончался семь лет тому назад в результате травм, полученных в автомобильной катастрофе. Отсюда назрел вывод: Ирина Качура вышла замуж за кого-то другого, присвоившего имя покойного. Искать этого другого взялись по моей просьбе сотрудники ФСБ, уж слишком здесь запахло Чечней. И вот, что они мне сообщили позавчера.
Они знали, что полевой командир Батуев, был тяжело ранен в бою с пограничниками, но следы его затерялись. Они перешерстили все медицинские учреждения Северного Кавказа, зная, что дальше довезти живым его было невозможно. Как и я, они вышли на Цахилова и по описаниям очевидцев установили, что это и был Батуев. Их агентура в Чечне сообщила, что, действительно, Асланбек засветился в родном селе с какой-то русской женщиной, потом с ней же ушел в горы.
Через два года Ирина Цахилова возвращается домой, в Краснодар, и устраивается на работу во вневедомственную охрану инспектором.
Но это уже не та Ирина. Это жестокая и расчетливая террористка, прошедшая школу чеченской войны. На ее счету пять кровавых преступлений: два убийства несговорчивых предпринимателей, два подрыва электрички близ Кисловодска, и взрыв на автобусной остановке в Краснодаре.
Но это мы знаем лишь сейчас. А тогда, после появления документов с ее фотографией, я должен был выяснить: для чего были нужны эти документы и знала ли она, что выходила замуж за мертвеца. Но узнать это мне было не суждено: Цахилову, несмотря на все наши предосторожности, угрохали на вокзале.
Следующий эпизод из той же серии - пожар в квартире Эллы Сергеевны. Ну, ладно изготовили вы отличные документы на имя этой тихой, безобидной женщины, и, видимо, и сделали их на ее имя именно потому, что она жила тихо, как бы в тени. Но зачем пожар-то устраивать?
Именно такие идиотские ситуации всегда выводят меня из равновесия. А когда я неуравновешен, я - нулевой следователь, потому что даже один неразгаданный случай давит мне на психику.
Сначала у мня возникла такая версия: кто-то решил попугать Корнееву Э.С. из-за ее бесчисленных жалоб на соседей. Но определив тип горючего материала и его объем, мы поняли, что, если бы бой –френд Эллы Сергеевны среагировал не так быстро, сгорела бы не только квартира его возлюбленной, но и весь дом.
К моему стыду, замысел злоумышленников и все, что они смогли осуществить из него, а это, к счастью, немного, я смог разгадать лишь сейчас, когда было раскрыто все преступление.
Итак, Ирина возвращается из Чечни. О том, где она была и кем она теперь стала, Цахилова рассказывает только одному человеку - своей двоюродной сестре Елене Павловне Копытовой. Они давно доверяют друг другу свои секреты, Ирина хорошо знает в какую большую и опасную игру ввязалась ее кузина, подкармливавшая ее солидными суммами денег.
Елена Павловна видит теперь в ней очень нужного для нее человека - решительного, жестокого, обученного таким приемам борьбы с врагами, какими не владеет ни один из ее головорезов.
После совершенных Цахиловой террактов Елена Павловна убеждает Ирину не рисковать, бросить это дело, тем более, что чеченские боевики практически разгромлены, а ее муж погиб, расчлененный на мелкие кусочки во взорванной машине.
Ирина только смеется и показывает на свои лейтенантские погоны: нет, меня так просто не возьмешь.
А в голове у Елены новый дерзкий план, осуществить который должна Цахилова.
В связи с непокорностью главного финансиста секты и увеличившимися расходами на содержание махнувшего заграницу вождя, денег катастрофически не хватает. Выход, совсем неосознанно, подсказывает сама Люба. Глядя на входящую в порт «Марию Ермолову», она говорит: «Вот где деньжищ навалом». Потом, гораздо позже, она повторит эту фразу в ресторане, где встречается с Эллой Сергеевной. Зачем? Это я объясню вам, господа присяжные заседатели, чуть позже.
Итак, Елена Павловна решается на самое масштабное и авантюрное преступление в своей отнюдь нешуточной практике - захват теплохода «Мария Ермолова» по пути его следования в Стамбул. Она встречается с Ириной и предлагает возглавить операцию. У Цахиловой от этого предложения буквально загораются глаза, и он не колеблясь дает согласие. Елена Павловна предлагает ей самой выбрать из своей банды нужных людей. Ирина усмехается и твердо заявляет: «Я справлюсь сама» «Старуха Винтер» крайне удивлена этим заявлением, пытается доказать Цахиловой, что это абсурд, но та стоит на своем. Она только просит, чтобы в нужное время и в нужном месте к теплоходу подошел быстроходный катер. Елена Павловна сходу начинает заниматься этим делом. Все идет по задуманному плану. Куплен билет на «Марию Ермолову», зафрахтован катер, команда на нем заменена на своих головорезов. А главное, изготовлены документы на имя Корнеевой Э.С. с фотографией Ирины. Почему они выбрали именно эту женщину, я могу только догадываться. Видимо, у Елены Павловны сохранились приятные воспоминания о ней, а в архивах сургутской нефтяной компании - копии ее документов.
И вдруг Цахилова говорит Елене Павловне: «Подлинные документы Корнеевой надо выкрасть и уничтожить». Причины этого действа она не объясняет. Я тоже до сих пор не понимаю, для чего это было нужно. Но надеюсь, что со временем пойму.
Каким-то образом о предстоящем захвате судна узнает Любовь Семеновна, правда, всего лишь понаслышке. Но зато она точно знает о подложных документах на имя Корнеевой, каким-то образом связывает одно с другим и приглашает подругу в ресторан. Там она и повторяет фразу о деньжищах на борту «Ермоловой». И теперь я знаю, для чего.
Она рассуждает очень верно. Кого будут искать после совершения преступления? - Конечно, Эллу Сергеевну Корнееву, исчезнувшую с судна. – Найдут? - Несомненно, ее и искать не надо, она у себя дома с бой-френдом милуется. - Что она сможет припомнить на допросе о теплоходе «Мария Ермолова»? - Только Любины слова: «Вот, небось, деньжищ на нем. Лену бы туда…»
И тут посыплются вопросы: «Что за Лена? Что за Люба? Где такие?»
Короче, Любовь Семеновна наводила будущее следствие на своего только что оформившегося врага и на давнего врага Эллы.
Две попытки похитить документы оказались неудачными. И тогда Елена Павловна идет еще на один решительный шаг. Ее приближенный, бывший взрывник –пиротехник, предлагает устроить в квартире Эллы Сергеевны грандиозный пожар. План этот принимается с радостью. Елена Павловна испытывает к Корнеевой глубокую неприязнь, потому что та, в свою очередь, ненавидит ее. Корни этого духовного противоборства уходят в далекое прошлое, когда три подруги - Люба, Лена и Эллочка - были студентками института народного хозяйства имени Г.В. Плеханова. Южная красавица Элла и паренек из воронежской глубинки Коля страстно любили друг друга, но - увы! - слишком платонически. И тогда Лена, ничтоже сумняшися, затаскивает робкого Колю к себе в постель, и делает это так наглядно, что Эллу на следующий день увозят в психушку. И надолго. После выписки ни о какой Плехановке и речи быть не может, и она заканчивает всего-навсего бухгалтерские курсы. Потом судьба, а может быть и чьи-то тайные намерения приводят Эллу Сергеевну в Сургут, где она продолжает дружить с Любой и ненавидеть Лену.
Пожар в квартире Корнеевой не состоялся по случайности, благодаря нервному состоянию Славика, слишком часто выходившего курить из-за побега своих малолеток в Америку.
И в довершение ко всему Елене Павловне сообщают, что Ирина задержана в Краснодаре и этапируется к нам. Представив себе последствия показаний Цахиловой в отношении планировавшегося ею захвата судна, она решает убрать и ее. Как она несколькими днями раньше убрала Любовь Семеновну. А чтобы запутать следствие, засунула в сумку уже мертвой подруги подложные документы.
Итак, господа, я разъяснил вам все, что оставалось неразгаданным в этом деле. Благодарю вас за внимание.
Эту речь Борис Иванович произнес в ресторане «Лагуна» одним чудным летним вечером. Единственным его слушателем был я. И я снова был поражен его талантом широко и точно мыслить, анализировать любую мелочь из тысячи значимых и незначимых фактов.
В своем разъяснении он допустил всего одну ошибку. Он назвал бой-френда Эллочки Славиком, а его звали Стас. Но я не сказал об этом своему другу. Я знал, что он будет очень долго казнить себя из-за этого промаха.
Эпилог
Я – экскурсовод.
Я все так же работаю в турфирме «Славянка» под начальством обаятельнейшей Ларисы Николаевны, которая старается направлять меня по маршрутам, где я могу проявить свое красноречие, рассказывая о дачах царей, генсеков и президентов нынешней России, особенностях их архитектуры, о нравах их обитателей и чуть-чуть об окружающей их природе. Я не люблю говорить об окружающей природе, потому что мне претит говорить об умирающем явлении.
Я все так же живу в своей однокомнатной квартире, из окна которой виден кусочек Черного моря, и платановая аллея шумит и волнует меня у стен моего дома.
Однако, в моей жизни недавно произошло событие, которое может значительно повлиять на ход всей моей последующей жизни.
Моя подруга Ника все так же приходила ко мне по вечерам и уходила под утро, утверждая, что оставаться на ночь у холостого мужчины аморально. Но однажды, когда мы за столом по-семейному пили чай с абрикосовым вареньем, она, просматривая вечернюю газету, вдруг сказала:
- Смотри, продается небольшой дом в пригороде. Совсем недорого. Вот бы купить…
- По-моему, кто-то собирался вернуться в Горховец, - съехидничал я.
- В Гороховец? - благодушно отозвалась Ника. - А что я там забыла?
- Ну, как же, - продолжал я, видя, что она сегодня не настроена обижаться. - Ты же мечтала вернуться в родные места, выйти там замуж и даже забеременеть.
- Дурак ты, Старков, - все так же кротко и насмешливо сказала Ника.
Она отхлебнула чаю, отметила красным карандашом объявление в газете и со вздохом произнесла обыденные и удивительные слова:
- Так уж оказалось, родной мой, что нет нужды ехать за этим в Гороховец.
Не буду описывать сцену, последовавшую за этими словами. Скажу только, что она впервые осталась ночевать у еще холостого мужчины. Я был счастлив и остаюсь таким до сих пор.
Мне только немного обидно, что я уже третий месяц печатаю на компьютере эту удивительную полу мистическую историю, и она ни разу не взглянула даже через плечо, что я там кропаю.
Я утешаюсь тем, что, когда я закончу свой опус и отпечатаю его на новом принтере, который куплю на заработанные экскурсионные деньги, я положу эту аккуратную 250-страничную стопочку бумаги на нашу прикроватную тумбочку, она тихонько возьмет ее, уйдет на кухню, а утром скажет мне:
- Евгений, ты почти что Достоевский.
Потом испугается своего сравнения и добавит:
- Ну, по крайней мере, не хуже Марининой.
Унизив меня таким бесстыдным образом, и поняв, что на этом может закончиться вся наша совместная жизнь, она заплачет, обнимет меня и никогда больше не скажет мне ни одного обидного слова.. А мне только этого и надо. Бог с ней, с Марининой.
Я только не знаю, разобралась бы эта королева детектива в тех событиях, что произошли со мной в течение одной недели и всей моей жизни, описанных здесь.
Я стараюсь сопоставить показания всех фигурантов этого дела, и иногда несопоставимость фактов ставит меня в тупик.
Но я рассказал все как было. Об этой удивительной полу мистической детективной истории, которая случилась со мной этим жарким, душным летом в моем родном приморском городе.
Конец