Енисейская картошка

Осенью 1961 года меня из Красноярска-26 послали на картошку в село Барабаново на противоположном берегу Енисея. Уже после обеда я вместе с незнакомыми мне людьми переправился на пароме через Енисей. Там нас уже ждала грузовая машина, и мы поехали  в село километрах в десяти от переправы. Заехали на поле, набрали соломы для постелей и уже в темноте нас привезли в местный клуб. Там по всей площади были выстроены двухэтажные деревянные нары (это делать умели, т.к. прямо в городской черте у нас были разбросаны бараки с зэками), и на них вповалку прямо на соломе лежали люди. Горели  две керосиновые лампы на весь наш барак, а в центре поблескивала угольками железная печка из стальной бочки. Мы разложили свою солому на втором ярусе, так как нижние места были заняты, и зарылись в нее. Вымотавшись за день, я уснул мгновенно. Днем мы собирали картошку, обедали в поле в какой-то очень уютной, выстроенной совсем недавно, деревянной кухне- столовой под навесом. Я обратил внимание на очень общительных парней, губы которых были закрашены помадой фиолетового цвета. «Это чтобы не обветрились» - говорили они. А солнце было яркое, теплое, и небольшой ветерок. Ветры там вообще редкость, т.к. вокруг сопки. Обеды варили свои же повара, мяса было в достатке, да и «народ подобрался душевный». Как я позже понял,  здесь было много бывших зэков, которые строили этот завод, а потом остались здесь работать. Эти держались особняком, говорили многозначительно, по-своему, но шутили и веселили всех остальных. Запомнился маленький весьма общительный человечек с желтыми, как у кота, глазами на выкате. Глаза эти не выражали ничего, смотрели одинаково и на соседа, и на суп и на повариху. Но именно  он смешил и потешал больше всех. Все его называли Генералом и видно было, что он занимал определенный уровень в этой зэковской иерархии. И вот, отработав первый день, я снова уснул в своей соломенной перине. И вдруг среди ночи меня разбудил какой-то странный звук. Я открыл глаза, прислушался, Звук исходил из дальнего угла барака в виде чавкающих шлепков. Я всмотрелся в полумрак и увидел двух тех самых напомаженных людей, которые стояли на нарах второго яруса на коленях в самом углу барака и методично всаживали кулаки в лицо третьего, также стоявшего между ними. Они его избивали молча. Он тоже молчал. С соседних нар за происходящим спокойно наблюдал Генерал. Никто в бараке даже не подавал вида, что видит все это. Все спокойно «спали». Эта картина потрясла меня и страшно испугала. «Ведь это так и меня могут!» - подумал я. А утром приехала милиция на мотоцикле с коляской и забрала сначала напомаженных , а потом и пострадавшего. Я увидел лицо этого человека и ужаснулся. У него не было глаз, сплошное месиво на окровавленном лице. Глаза заплыли гематомами. И я решил, что здесь больше не останусь. После рабочего дня я пешком отправился на переправу, зная, что вечером будет паром. Спешил сильно, но когда вышел на  крутой берег Енисея, то увидел внизу свой паром,  отчаливающим от пристани. А солнце уже ощупывало горизонт. Ночь тут наступает быстро и в тайге она кромешная. Поскольку я боялся заблудиться в темноте, то решил идти по берегу у кромки воды. Тут довольно широкий песчаный пляж, почва плотная и я пошел. Но очень скоро солнце нырнуло за горизонт, и наступил сумрак. Благо песчаный берег отсвечивал в темноте и идти было достаточно легко. Но вот пляж стал сужаться, Енисей уже лижет мои ботинки, а от берега все больше дотягиваются до меня какие-то колючие ветки. Иголки величиной с шило легко прокалывали мой лыжный костюм, и мне приходилось уворачиваться от них, пятясь к воде. Наконец стало совсем темно, и песчаный пляж перешел в обрывистый берег. Пришлось идти  по воде. И я шел по щиколотку в речном потоке. А Енисей река мощная, свирепая, бьет по ногам ощутимо. И вдруг дно подо мной провалилось, я нырнул в какую-то яму и меня подхватил поток. Бушлат распластался по волнам, меня закрутил поток. Многопудовая гиря потянула вниз, ко дну. Я попытался плыть, захлебнулся, взмахнул руками и ощутил в руке ветку дерева. Это поваленное ветром или течением дерево повисло над водой, и один из его сучков божественная сила вложила мне в руку. Я вцепился в него мертвой хваткой. Ноги мои потащило течение, а я стал перехватывать ветку, добираясь до ствола. Ветка хрустнула, надломилась, я обомлел. «Не может быть - вертелось в голове – не может быть, что бы это произошло». Осторожно перехватывая ветку, я добрался до ствола и, цепляясь за сучья, выбрался на берег. Сел на корягу, вода ручьями стекала с моего бушлата и лыжного костюма. Мне не верилось, что я здесь, на берегу, что я вырвался из этой страшной ночной пучины. Пол ночи я шел по тайге. Возвращаясь в барак, почти на ощупь, трясясь от страха при воспоминании о рассказах Арсеньева про уссурийских тигров. Тайга-то  восточносибирская, как никак. Наконец пришел, повесил бушлат над печкой, мокрые ботинки и портянки пристроил на подставленных поленьях, стал сушить одежду. А рано утром, как только стало светло, помчался на причал, что был в полукилометре от деревни. Там урчал мотором какой-то катер и человек в морской одежде колдовал на палубе со швартовыми. «До парома довезешь?» - спросил я. «Садись» - сказал моряк и кивнул на бак. Я запрыгнул на палубу, уселся на баке и  катер, покачиваясь и разгоняя пенящуюся волну, понесся вверх по Енисею. Минут через двадцать я уже шел по трапу на паром, а еще через пару часов согревался в душе своего общежития.