Зимний вечер в Гаграх

Нина Ерыгина
                Она не считала себя одинокой, но стала всё чаше замечать, что  ничего уже особенного не ждёт. Порой ей казалось, что жизнь потеряла всякий смысл. Вокруг всегда было много людей, а она даже рядом с этим множеством совсем одна. Это получилось как-то само собой, но её единственным развлечением стал компьютер, именно в его компании она засиживалась до поздней ночи: писала стихи, слушала музыку, смотрела фильмы. Вчера, уже после полуночи, смотрела старый фильм «Зимний вечер в Гаграх», а когда уснула, ей приснился отец, который вёз её в Гагры, ей тогда ещё не было пятнадцати. Как же это было давно...и совсем недавно. Вдруг всё, как наяву, предстало у неё перед глазами...

              ...Вот мы поздним вечером прилетели в Адлер, тогда я впервые летела на самолете. Потом была сказочная вечерняя дорога в Гагры и подобострастный кавказский приём. Было и приятно, и удивительно. Отец приехал поработать начальником временного пансионата учителей. Располагался пансионат в здании школы и понятно, что действовал он только летом. Но что это было за здание и что это было за место!

             ...Моя комната была круглой и находилась в башенке. Когда уже ночью я выключила свет и открыла окна, сразу погрузилась в полнейшую тьму, но эта тьма была осязаемой, ароматной, волшебной. Глаза привыкали, и под окном жизнь приобретала своё очертание. Мне тогда показалось, что здание висит над пропастью, как гнездо птицы. Запомнилось, что к школе вело несколько крутых ступенчатых пролётов. Отдыхающие пансионата, наверное, с трудом тащились наверх в жаркий полдень. Будет интересно тут жить, как птице в гнезде на высокой скале. Мне хотелось думать, что много веков назад здесь был монастырь или сторожевая башня. Здание было странной, незнакомой для меня архитектуры, с башнями на крыше, узкими проёмами окон. Всё рассмотрю утром, решила я, а пока спать, спать, спать – глаза уже совсем слипались. Поздно ночью я услыхала, как вернулся откуда-то отец. Его, наверное, тоже заворожила ночь или что-то другое, только тогда я ещё не понимала, как это может быть.

              И вот утро. Спускаюсь долго-долго по лестнице, утопающей в каких-то незнакомых мне растениях, у моих ног плещется море. Я не знала где отец, можно ли мне находиться на этом пляже, просто пришла туда, куда меня привела дорога, чувствуя себя Авророй из чудесной сказки. Море, как продолжение неба, и вот я разбегаюсь и бросаюсь в эту неподвижную гладь. Мне было совсем безразлично, как буду выглядеть со стороны, я не нырнула по всем правилам, а просто бултыхнулась в воду и ожидала, что море ласково примет, но оно обожгло. И даже за это мгновение, пока я находилась в ледяной воде, я успела увидеть многое. Как остро всё помню: вода прозрачная, камешки на дне можно перечесть и по ним бегают малюсенькие крабы. И удивление малочисленных посетителей пляжа, я его ощутила всем своим существом, когда, как ошпаренная выскочила на берег. Я поняла, почему их на берегу так мало, никто не купался так рано, все ожидали, пока солнце нагреет море. Как оказалось, это происходило очень быстро, и пляж наполнялся мгновенно...

              Потом пришел её отец. У него было много работы, но он на малый час вырвался на море, что бы искупаться и посмотреть, чем занята она. Когда он спускался на пляж – увидел, как его дочь резвилась на  мелководье. Как дельфинчик – подумал отец. Они любили друг друга. Так уж повелось в их семье: сын был маменькиным, дочь – папенькина. Ему смешно было вспоминать, ведь дочь была рождена для укрепления их семьи, стоящей на грани развода. Он не ждал с нетерпением её рождения. Семья так и не укрепилась, но не распалась. А отец любил дочь и баловал. Он не хотел, что бы приезжала вся семья, не хотелось заниматься ими всеми, но не мог же он отказать им.

             У нас была целая неделя бесконтрольной жизни, и мы, не сговариваясь, решили воспользоваться ею сполна. Вечером отец повел меня в шашлычную. Признаюсь, до этого момента я, даже не знала о существовании такой еды: шашлыки, чебуреки. Шашлычная была расположена на роскошной веранде, которая утопала в магнолиях. Аромат стоял одурманивающий.

           ...На мне надето белое платье, которое удивительно мне шло. Моя мама сама сшила его из шёлковых кусочков, оно так ладно сидело, и было отделано огромным светло-фиолетовым бантом на груди, таким же, как цветочки на ткани. Тогда это было модным платьем. Мы с папой уселись за столиком и стали ждать еду. И тут я почувствовала, как странно смотрит отец. Испачкалась, волосы растрёпаны? – подумала я. На веранде было много людей, но это были одни мужчины. Они все как по команде уставились на меня. Я поняла, что отец чем-то встревожен. Подошел официант, и улыбаясь сказал почти на ухо отцу:

           – Не отпускайте от себя вашу спутницу, не оставляйте её одну, и ещё тише добавил – случается, что у нас девушки пропадают, их крадут – абхазы горячий народ.

             Он как бы шутил и одновременно был серьёзен. Принесли заказ, мы долго ели, слушали тихую грузинскую музыку, а потом к нам подсел с бутылкой вина пожилой грузин, он рассказал, что на этой площадке и в ресторане гостиницы Гагрипш проходили съёмки известного фильма «Весёлые ребята», а он, будучи ребёнком, снимался в массовке фильма с толпой своих сверстников. Было интересно слушать, фильм этот я обожала и в детстве смотрела много раз. К сожалению, было уже поздно, и папа увёл меня домой. Мы возвращались в пансионат по ночному городу, шли по аллее под пальмами и магнолиями, почти рядом плескалось море. Мне всю дорогу казалось, что это сон. Я тогда ещё не знала, что на земле бывают места такой красоты. Мой ещё детский лексикон не имел в запасе столько восторженных эпитетов, и я всю дорогу повторяла:

               – Папа как красиво, как чудесно, спасибо, что ты привёз меня сюда, папочка...

                Так прошёл наш первый вечер в Гаграх.

                В то время я очень быстро загорала и на второй-третий день, ничем не отличалась от завсегдатаев пляжа. Весь наш пансионат по пропускам ходил купаться через дорогу на соседнюю турбазу. Мы с папой всё ещё были без мамы и брата, мне казалось, что отец этому тихо рад. Папа всё время перепоручал меня кому-то, что бы я не была одна. Вечером на турбазе были танцы. Это действие тогда ещё не имело названия «дискотека». Это были просто танцы. Папа согласился пойти со мной погулять и заодно посмотреть, что происходит на танцплощадке турбазы. Я не собиралась танцевать, там не было моих ровесников.

                Танцевальная площадка была залита светом, как только начинался танец, свет угасал, и включались разноцветные фонарики. Вокруг танцевальной площадки толпилось много народа, но как только зазвучала музыка, все перешли на площадку, а мы с папой остались стоять почти одни.
 
                ...Он подошёл ко мне. Папа обнял меня за плечи, как бы желая припрятать, а парень обошёл нас и спросил:

                - Позвольте мне пригласить вашу девушку на танец.

                Отец хмыкнул на девушку, но, к моему удивлению, позволил. Парень взял меня за руку и повёл на самый центр площадки. Кровь стучала в висках, а сердце выпрыгивало из груди. Папа был далеко, я оказалась почти в темноте в объятьях взрослого человека. Парень спрашивал меня о чём-то, я отвечала невпопад, и тут он, наверное, понял, что мой возраст не соответствует внешнему виду. Танец продолжался, и нужно было общаться. Он спросил, как меня зовут, откуда приехала, где отдыхаю. Его звали Дато,

                -Давити - как представился он. Я буду называть тебя Нино - сказал он, когда я назвала своё имя.

                Мне было странно слышать его речь, говорил он с легким акцентом, но слова его как бы оплетали меня, завораживали. Было страшно поднять на него глаза, но я чувствовала, что он пристально изучает меня. Как оказалось, всему бывает конец. Танец окончился и Дато отвёл меня к отцу. Получилось так, что после этого кавалеры приглашали меня один за другим. Папочка опешил, он не успевал сказать мне между танцами ни слова. Я танцевала весь вечер и только в конце Дато смог пригласить меня опять. Он спросил, сможет ли увидеть меня снова и где. Я объяснила, где загораю и купаюсь, где живу – сразу выложила ему всё и сама испугалась этого.

                -Моё окно нависает прямо над не пустяковой пропастью - сказала я - и рассвет заходит ко мне первой. 

                -Я знаю это окно и эту не пустяковую пропасть под ним, но ты не пугайся - засмеялся Дато - я тебя не украду, если ты сама этого не захочешь.

                Он так нежно и одновременно крепко держал меня, что я не знавшая мужских рук, почувствовала, что уже не касаюсь ногами земли, а лечу, и как будто струна тонко звенит во мне.

                Я попросила – отпусти, иначе умру.

                -Ты что, тоже почувствовала это - спросил он.

                -А что это было, Дато?

                Мне так не хотелось показаться маленькой, неопытной, но я не могла понять, что он сделал со мной. Это был последний танец. Певица, очень похожая на Нани Брегвадзе среди лета пела песню о январе. Я уже сейчас позабыла многие слова, но мелодия этой песни до сих пор звучит во мне.

                -«Ты такая красивая в этот вечер январский, ты ни с кем не сравнимая, из какой ты сказки?» пела девушка.

                И Дато мне на ухо близко-близко прошептал:

                -«Ты такая красивая, из какой ты сказки? Нино, ты же не растаешь в ночи?» Можно я тебя провожу домой? - уже громко спросил он.

                -А я с папой, он меня проведёт. Ты бы отпустил свою дочь с незнакомым парнем - спросила я...

                Мы расстались.

                Разве я могла спать этой ночью? Отец опять очень поздно вернулся домой. А я как перепуганная птица сидела на своем подоконнике и всматривалась в ночь и пропасть под окном. Мне всё время чудилось, что Дато где-то рядом и наблюдает за мною из этой темноты. Я перебирала в своей памяти каждую фразу, каждое ощущение, мне было тревожно и так сладостно. Отец испугался, когда увидел меня, сидящей на подоконнике открытого окна.

                -Ты собралась улететь, встревоженная пташка, тебя испугал этот грузин, он тебя обидел? – выпытывал отец.

                Мне пришлось улечься в постель, что бы не объясняться с отцом.

                Настало утро. Я опять была на пляже чуть ли не единственной, мне наивной казалось, что Дато уже там и ожидает меня. Но пляж был пустынным и унылым. Я снова превратилась в ребёнка, который охотился на дне за камешками и крабами, и не выходила из воды, наверное, больше часа. Залечь на дне и не подниматься на поверхность – только так я могла остудить свой пыл и напрасные надежды. Тогда даже не предполагала, что занимаюсь именно этим. На поверхности всё это время торчала самая выпуклая часть моего купальника. А когда я вынырнула окончательно и огляделась вокруг, на верхней площадке пляжа, облокотившись на перила, стоял Дато и, наверное, уже давно наблюдал за моими изысканиями. Я уселась греться на берегу и ожидала, что он подойдёт, несколько раз оглядывалась на него, а он всё стоял и чему-то улыбался. Я собрала вещи и прошла мимо него улыбающегося с гордо поднятой головой, даже не кивнув в ответ. За что я тогда обиделась на него не понимаю до сих пор.

                День клонился к вечеру. Отец наотрез отказывался идти на турбазу, у него были свои дела, а одну он меня не хотел отпускать. Этим вечером не было танцев, но мне очень хотелось погулять, выйти к морю. Мои переживания и метания требовали каких-то действий. Я спустилась вниз на маленькую веранду пансионата. Ко мне подошла красивая молодая женщина, заговорила со мной. Её звали Софией, называй меня Софико, сказала она. Вокруг бегали малыши, дети Софии, грузинка то и дело подзывала их.

                -Манана, Зурико - покрикивала она, до сих пор помню воркующий тембр её голоса и то, как она ласково звала их.

                А детвора то и дело сновала мимо, стараясь дотянуться и дотронуться  до нас.

                -Давай пройдёмся - предложила София - я детей уложу, и пойдём, погуляем по городу.

                Отец на этот раз согласился отпустить меня. Софико рассказала, что живёт в Тбилиси, мать украинка, а отец грузин. Ясно стало, почему у неё были такие голубые глаза. Её муж тоже пошёл пройтись, он брёл за нами чуть поодаль, создавалась иллюзия, что мы гуляем сами. Зураб был рыжим, не светловолосым, а именно рыжим, с рыжими бровями и ресницами, и казалось, белыми глазами. Меня это удивляло и веселило, я думала, что грузины все черные и с карими глазами. София рассказала, что они живут на первом этаже пансионата, и именно для них освободили всё левое крыло первого этажа. Вместе с ними живут её мать, отец и старший брат.

                -Я видела тебя сегодня на море - продолжала София - ты чудесно ныряешь и плаваешь как рыбка, только загорала бы поменьше, а то кожа от воды, ветра и солнца становится грубой.

                Я обратила внимание на то, что Софико совсем не загорела и казалась бледной, загорать у нас не принято, пояснила она. Вдруг кто-то обхватил Софию за плечи и зарылся в её волосах.

                -Датико - воскликнула София - ты меня напугал.

                -Меня позвал Зураб - сказал парень, обнимая Софию - он попросил, что бы я вас проводил дальше.

                Это был Дато. Он, казалось, не удивился совсем, я же была потрясена. Мы так мило общались весь вечер с Софией, я уже успела рассказать ей, как влюбилась без памяти почти в первый вечер своего пребывания в Гаграх, а она подшучивала надо мной, говорила, что воздух здесь пьянит, а мужчин нужно опасаться, особенно тут.

                -И ты ещё мала, совсем ребёнок – добавила Софико.

                Я была рада, что не успела назвать имя предмета своего обожания. И вот этот предмет стоял передо мной. Белые брюки, алая футболка (именно так одевались многие в тот сезон) подходили ему необыкновенно. Я была смущена, София представляла меня своему брату, у них были совершенно одинаковые глаза и улыбки. Мы продолжили нашу прогулку.

                -Дато, как хорошо, что мы встретили тебя, Зураб так быстро хотел нас вернуть домой, а вечер, сам видишь какой - говорила София - ты ведь не уйдёшь от нас так быстро как он (вечно у него какие-то дела) и мы успеем дойти до конца аллеи и ещё посидеть у моря.

                Всю остальную дорогу я просила их научить меня каким-нибудь самым важным словам по-грузински. Брат и сестра наперебой стали обучать, как говорить простые слова: да, нет, хлеб, солнце, мальчик, девочка. Вдруг Дато проговорил длинную фразу, а потом сказал, если ты сможешь выучить эти волшебные слова так, как говорю я, то сможешь говорить по-грузински. К его удивлению, я быстро выучила это.

                -О, ты говоришь на правильном грузинском языке - похвалил он меня.

                -А что произношу, скажите мне - просила я.

                Перевод рассмешил, оказывается, я говорила всего-навсего: «лягушки квакают в воде». Много лет спустя, когда хотелось успокоиться, повторяла эту фразу с правильным грузинским произношением.

                Дато шёл между нами, его рука то и дело касалась меня. Стало прохладно, мы уселись на скамью у моря, София из сумки достала огромную шаль и мы укутались ею втроём. У наших ног шуршали камешками волны, мне казалось, что время остановилось и всё вокруг замерло в ожидании какого-то чуда. Мы сидели близко друг возле друга, что бы на всех хватило прозрачного кусочка ткани. Я могла так просидеть, наверное, вечность и вдруг почувствовала, как его рука обнимает меня, но прикосновение было таким лёгким, каким-то совсем не материальным. Мы согрелись, я немного успокоилась и все отправились в пансионат. Опять та же дорога и ощущение его касаний, все происходило почти случайно, но я чувствовала это "почти". Мы пришли.

                -До встречи - сказал мне Дато и увёл Софию.

                Я плелась наверх к себе, едва передвигая ноги, почти дойдя до своего этажа, услыхала, что кто-то бежит по лестнице вверх. За мной или не за мной? Это, конечно, был он. Я прижалась к стене, Дато едва не свалился у моих ног.

                -Что?- спросила я - что случилось?

                Он молча взял меня за плечи, опять струна зазвенела во мне, погладил мои волосы, прижался губами ко лбу, не целовал, а только прикасался губами. Ещё секунда и я потеряла бы сознание, так что-то до боли стучало во мне. Неожиданно он отстранился и лёгкие, почти бесшумные его шаги, пронеслись по ступенькам вниз. Идти я не могла, не было сил. Сколько я так простояла не могу вспомнить, но как-то очутилась у себя на своем подоконнике. Опять бессонная ночь и утро, которое пришло так не внезапно.

                Теперь я жила только ожиданиями. На мои плечи свалились такие чувства и ощущения, которых я не испытывала до этой поры. О жизни взрослых людей я знала только теоретически, ничего не могла понять и ничего не хотела менять в этой ситуации. Отец встревожился моими переменами, я не ела, почти не спала, в этот день не пошла утром на море.

                Что, что случилось с тобой? – всё утро выпытывал он.

                Если бы мой наивный папочка мог знать, какие надежды и взрослые мечты терзают моё воображение. Я ничего не могла объяснить. Пришлось идти на море.

                Под навесом на пляже резвились дети Софии. Они налетели на меня и как хорошую знакомую тянули к своей семье. О чём говорили дети, понять я не могла. Пришлось знакомиться с родителями Софии и присаживаться возле них, хорошо, что поблизости не было ни Зураба, ни Дато.

                -Знаешь, что стрекочут мои детки - спросила Софико - они твердят, что тебя нужно выдать замуж за Дато, пока он совсем не отбился от рук.

                Её родители и сама София так громко смеялись, что на нас стали оглядываться.

                -София сказала, что невесту нужно вырастить, как цветочек, а то она ещё совсем мала и наш Датико вредный мальчик, ему ещё нужно стать мужчиной, прежде чем жениться.

                И тут появился вредный мальчик Датико. Племянники, прыгая вокруг дяди, что-то выкрикивали, перебивая один другого. Не стала ожидать окончания этих боевых действий и убежала в море. Мне было стыдно, поэтому уплыла так далеко, что устала, пришлось отдыхать, лёжа на спине. Там на волнах я тихонько пела, мне так казалось, на самом деле, разговаривала сама с собой. Тогда я ещё не умела молиться, но помню, что смотрела ввысь и просила кого-то помочь мне, потому что боялась, сама не знаю чего. Рядом вынырнул Дато.

                -Что грустишь и вылавливаешь в море бутылку с посланием от меня? Не грусти, я приду к тебе сегодня ночью – сказал он.

                Не спросил разрешения, а просто сообщил мне об этом. Что это было? Может быть он просто шутил?

                Дато поплыл дальше, а я вернулась на берег. На берегу уже был папочка, который чуть не лишился сознания, когда увидел, куда я плаваю. А ведь он видел только часть моего заплыва. Море для меня закончилось на сегодня. Мой заплыв испугал всех, а отец просто рассердился и не выпустил меня погулять даже вечером.

                -Сиди одна - сказал он - я уезжаю в Адлер и буду только завтра. С тобой переночует вахтёрша баба Вера.

                Пришлось долго упрашивать папочку не присылать мне такого наблюдателя. 

                -Я не боюсь одна, ночью же никуда не выйду, баба Вера и так сидит у входа, куда  пойду, и что ты, папа, так волнуешься за меня, это же не море – твердила я.

                Зачем уговаривала отца знала очень хорошо. Отец согласился и со спокойной душой уехал.

                Начались мои ожидания. Ночь не наступала так долго. Дважды приходила баба Вера, она каждый раз ругала меня, что я не закрываю двери. Пришлось их закрыть и сидеть так тихо, что бы она поверила, что уже сплю. В душе я очень сомневалась, что правильно поняла Дато, что это не шутка, но всё же во всю готовилась к его приходу. Я всё время причёсывалась то и дело поправляя свою нехитрую причёску, натянула свой лучший сарафан, примеряла какие-то туфельки.

                Я была самим ожиданием и думала, какой он красивый, какой взрослый. От нетерпения и страха я впала в настоящий ступор, влезла на свой любимый подоконник и сверху наблюдала за жизнью, которая била ключом в нашем пансионате. Люди сновали по лестнице вверх и вниз, некоторые сидели на парапете веранды, обнимались и, наверное, целовались. И я буду сегодня целоваться всю ночь, дальше этого мои мечты просто ещё не могла шагнуть. Вечер тянулся так долго. Мне захотелось прилечь на кровать, казалось, что я только на секунду закрыла глаза, а когда их открыла, рядом были его глаза. Было совсем темно, так темно ночью бывает только здесь. Наверное, это сон, подумала я. Протянула руку - это была явь.

                -Как ты вошёл, ведь я заперла двери, меня караулит баба Вера, отец уехал на всю ночь, откуда ты узнал, что его не будет - как всегда всё выложила я.

                -Дверь я открыл своим ключом, замки тут открываются чем угодно, даже гвоздём, а в Адлер твой отец уехал с моим отцом. Я буду тебя охранять - сказал Дато. Ложись и лежи смирно, а не то накажу.

                Как я могла лежать? я попыталась встать, но он легонько рукой прижал меня к кровати.

                -Ты меня специально пугаешь, я боюсь тебя - забыв, что нужно казаться взрослой, сказала я.

                -Не бойся - я только смотрю на тебя.

                Одним неуловимым движением он вытряхнул меня из моего самого нарядного сарафана, взял на руки, как маленькую и начал укачивать. От него пахло морем и солнцем и ещё чем-то таким, что очень волновало меня.

                -Что ты делаешь, Дато?

                -Я охраняю тебя - был ответ.

                Он уложил меня снова на кровать и сам лёг рядом так близко, что касался своим горячим боком. Меня всю трясло, он заговорил тихонько по-грузински, его слова оплетали и успокаивали меня, уносили куда-то.
 
                Когда я опяь открыла глаза, его не было рядом и было утро. Это, наверное, сон решила я. Точно, это был сон. Я проспала первое в жизни свидание с мужчиной. Дверь была заперта и он не смог войти ко мне. Я про себя на все лады ругала бабу Веру. Никаких следов его присутствия не наблюдалось, и вдруг, как толчок – я раздета, вспомнила, что ложилась в сарафане. Может, во сне разделась, успокаивала себя, или просто не помню, как разделась. В душе я конечно  понимла, что это был не сон, только, что же это было?
 
                Мои волнения были прерваны появлением отца. Я спряталась под простыню. Отец предупредил меня, что купаюсь на мелководье, а иначе он будет привязывать меня верёвкой к спасателю, что дежурил на берегу. Хуже этого он не мог придумать ничего, спасателем был толстый, противный дядька, который не давал проходу ни одной женщине на пляже. Я пообещала не уплывать в Турцию и уселась на берегу. Меня все время мучил вопрос, что же это было со мною ночью. Я лежала почти голой в одной постели с мужчиной, а он меня даже не поцеловал. Или целовал, после того как усыпил своим таинственным нашёптыванием? Это все разжигало моё любопытство. Было стыдно и интересно, зачем он всё это проделывает, играет со мной как с куклой? На пляже не было никого из его семьи. Посидев так достаточно долго, я решилась зайти к Софии. Дверь открыл Дато. Он был удивлён.

                -Ты что - спросил он.

                -Я к Софии - ответила я.

                -Мои все уехали на Рицу, оставили со мной Зурико, и нужно уложить его спать, заходи, они только уехали, помоги мне.

                Я вошла. Зурико быстро уснул под какие-то понятные только им обоим слова. Эти слова не были колыбельной песней, но что-то было в них успокаивающее, завораживающее.

                -Это что было - спросила я - что ты ему говорил?

                -Это бабушка научила, она сама так всегда успокаивала  меня, когда я плакал, а у нас ведь плакать мужчине не положено. Я и тебе вчера их говорил, ты быстро успокоилась и уснула так спокойно и быстро, что я просто опешил. Мне не хотелось тебя будить. Я же тебе обещал, что только смотрю.

                Он опять взял меня на руки и понёс куда-то. Я даже не подумала сопротивляться. Он посадил меня к себе на колени и сказал:

                -Знай, мне очень тяжело терпеть твоё присутствие, я это почувствовал с первого раза, а вчера, ели смог сдержать себя, сейчас держусь из последних сил, наверное, мне придётся уехать домой – сказал Дато.

                -А зачем ты вчера приходил, что ты хотел от меня, и что так напугало тебя во мне?

                -Ты что совсем маленькая или притворяешься, сейчас я тебе покажу, что пугает меня.

                Он обнял меня, и я почувствовала, что начинаю дрожать с ног до головы. Это было невыносимо, с этим нужно было что-то делать, но я не знала что, а он не захотел мне больше ничего объяснять. На руках он понёс меня к двери и там поставил на ноги.

                -Уходи и больше не приходи, пожалуйста.

                Дверь открылась, он легонько вытолкнул меня, и дверь захлопнулась. Я стояла перед закрытой дверью с широко открытыми глазами, не зная как реагировать на это.

                И снова вечер, танцы. В этот раз со знакомыми по пансионату была отпущена на танцплощадку. Я вся в ожидании и в тревоге. Дато не было среди танцующих. Он появился почти в конце с шумной компанией каких-то парней, которые то и дело поглядывали на меня, и как мне казалось, посмеивались надо мной. Был белый танец, я впервые шла приглашать на танец сама, и пригласила парня, который стоял почти рядом с этой развесёлой компанией. Мне даже показалось, что я услыхала, как скрипят от злости у Дато зубы. Но, как я могла по-другому показать, что он не имел права так поступить со мной? Мы танцевали совсем близко от места, где стоял Дато со своими друзьями. Парень прижимал меня к себе, а я улыбалась ему и не отстранялась. Танец длился, казалось, вечность. Громкие голоса друзей Дато стали не такими громкими и вовсе стихли. Когда танец окончился, их уже не было на прежнем месте.

                ...Больше я не видела его никогда. Я не знала его адрес, фамилию, сколько ему лет, учился ли он, работал. Прождав несколько дней, нарушив запрет, я всё же зашла на этаж, где жила его семья. Двери мне открыла София. Она была рада мне, сообщила, что отец с братом поспешно уехали в Тбилиси по неотложным делам и уже не вернутся, встретиться пообещала только вечером, когда уложит детей.

                Что же он мог подумать обо мне? Я не знала, как передать, что не хотела обидеть его. Я маленькая дурочка не могла понять действий взрослого человека, обидела его по-детски, а он не простил обиды. Мне тогда казалось, что я сводила его с ума и сама была на грани безумия. Это я потом поняла, что он просто пожалел меня, но я не хотела этой жалости, а чего хотела, не знала и сама.

                Весь день до вечера я писала ему письмо. Наверное, было написано десятки вариантов, но в живых осталась только записочка с одним словом «прости» и мой домашний адрес. Я запечатала это послание в конверт и стала дожидаться вечера. Софико не могла уйти далеко от пансионата, так как Зураб умчался по делам ещё днём. Мы стояли на веранде и говорили ни о чём. Я боялась сказать, что хочу передать письмо для Дато. Мы уже начали прощаться, и я как бы невзначай вспомнила, что приготовила для её брата записочку, он просил меня узнать кое-что, сказала я. София была удивлена, она смотрела на меня долго и очень внимательно. Но спрашивать не стала, что могла узнавать я для её старшего брата. Мы распростились.

                Назавтра приехала мама с моим братом. Они были потрясены теми переменами, которые произошли во мне за этот короткий срок. Я целыми днями сидела на пляже и смотрела на горизонт или в море, вылавливая взглядом бутылку (как он выразился когда-то), с посланием от него для меня. Так я просидела почти два месяца. Лето подходило к концу, и мой папа вёз меня опять в Адлер. Мы улетали домой. В своей печали я не заметила, как уехала София с детьми, как её муж начал приставать и приглашать меня на танцы или просто пройтись. Я избегала его, боялась белых, прозрачных глаз. Несколько раз я спрашивала о Дато, но он делал вид, что плохо понимает по-русски, и смеялся очень громко.

                Дато опасный тип для женщин, а тем более для девочек - говорил Зураб.

                Только сидя в самолете я начала понимать всю глубину своего одиночества. Мне было совсем мало лет, но от сознания этого одиночества у меня по-взрослому шевелились волосы на голове. Или мне так казалось? Мне было реально плохо.

                Потом я стала ждать писем. Конечно же их не было. И только спустя полгода я поняла, что писем не будет. И всё же, однажды, я получила привет из лета. Прошло много месяцев. Я очень спешила и перебегала улицу на красный свет. Навстречу шёл человек, который, когда уже был за моей спиной, громко сказал:

                -Гамарджоба!

                -Гамарджоба!- эхом повторила я.

                Это Дато так научил меня здороваться по-грузински. Я оглянулась, но тот, который поздоровался со мною, растаял в толпе. Я стояла чуть не плача, люди обходили меня, толпа оттесняла и отделяла от прошлого.
 
                Следующим летом отец снова засобирался в Гагры. Я ехала с ним. Дато не приехал. Это лето было так не похоже на прошлое, но это уже совсем другая история.