Вода из крана капала снизу вверх. Капли отскакивали от потолка, как резиновые, и превращались в мыльные пузыри, которые застывали в воздухе. Вся комната была наполнена мыльными пузырями, жившими своей жизнью.
А сама жизнь просочилась в щели, покрывшие пол. С потолка свисала петля, которая страдала от своей девственности. Окна, покрытые вековой пылью, почти не пропускали солнечного света.
Старуха на фотографии время от времени оживала и, чертыхаясь, протирала стекло перед своим изображением. Стекло проясняется ненадолго: рой мух тут же засиживает его – и так до бесконечности.
У ветряной мельницы неподалеку от дома сломалась лопасть – теперь колесо не вращается, а совершает маятникообразные движения.
Дымоход никто давно не прочищал, и поэтому, когда разводили огонь, удушливый дым заполнял комнату и низину у реки. А впрочем, огонь давно уже некому разводить.
В доме царствовало Молчание, изредка нарушаемое писком одичавших мышей, которые ничего не боясь, обосновались в погребе. Там же жили и приведения. Никакой возни за печью по ночам, никаких разговоров…Тишина. Тишина, от которой все устали, но которую все-таки приходится слушать.
Вот если бы в заброшенном соборе вновь зазвучал орган, может быть, и жизнь сложилась бы иначе…