Троцкий резко обвиняет Коминтерн в упущении революционных возможностей в Германии, начиная с 1923 года и до победы гитлеровской партии.
Но не такое развитие процесса в Германии, как хотелось бы, по-видимому, являлось объективным и не может поэтому ставиться в вину именно Коминтерну.
У многих сегодняшних "левых" авторов существует представление, что непосредственная классическая социалистическая революция тогда в Германии объективно назрела и дело оставалось лишь за правильными действиями правильной партии.
Это идёт от троцкизма. Если троцкисты утверждали это даже для отсталых регионов, то тем более у них не могло быть сомнений в приложимости этого к развитой Европе.
Но общеизвестно, что сильной революционной партии к этому времени в Германии не было (как не было и вообще в Европе). Можно ли считать это случайным? Не правильней ли объяснить это какой-то незавершённостью европейского объективного процесса?
Одну из причин оппортунистического перерождения европейской социал-демократии Ленин видел в слишком долгом периоде мирного,демократического развития капитализма. Но что значит "мирное, демократическое" развитие? Это значит, что не было серьёзных разломов, не было оснований для яростных вспышек борьбы масс. Вот это и означает, что объективно европейский капитализм в тот период ещё не исчерпал себя, ещё имел ресурс развиваться мирно и демократически, без болезненных разломов.
Как уже говорилось, субъективный фактор тоже имеет свою объективную сторону (она заключается в его зависимости от объективного фактора и в необходимости достаточного "вываривания" субъективного фактора в уже готовом объективном), и мы как исторические материалисты можем объяснять недостаточную созрелость субъективного фактора только недостаточной созрелостью его объективной стороны.
Но тем не менее резкая активизация масс и в Германии, и в Европе к концу первой мировой войны была явной. В чём тут дело?
Плохо, что многие пишущие о тех событиях не различают отдельных составляющих обострившейся обстановки, принявшей революционные формы. Они молча, как само собой разумеющееся, предполагают в этом только классический кризис капитализма, требующий перехода в социализм, - и всё. Но ведь может быть и так, что именно этот процесс дозрел ещё не полностью, и обострение, революционизация обстановки обусловлены другими явлениями этого исторического этапа. Какими же?
Нужно учесть, что в начале ХХ-го века стало складываться современное всемирное капиталистическое хозяйство, и конкуренция национальных капиталистических хозяйств за наиболее выгодное положение в этой грядущей мировой системе обострила межкапиталистические противоречия, вплоть до ужасов мировой войны. В следствие этого резко обострились и тяготы для низовых масс, выросло их недовольство и усилилась их борьба против этих тягот. Но марксист должен понимать, что борьба против тягот и борьба за социализм это всё-таки ещё не одно и то же.
Нужно учесть и то, что не постепенное и естественное, а быстрое и административно подталкиваемое развитие крупного капитализма в Германии (политика Бисмарка) не разрушило полностью феодально-монархические элементы системы, не удовлетворило в полной мере демократические устремления мелкой буржуазии. Вхождение же в империалистическую, монополистическую стадию ещё больше ущемило мелкобуржуазные низы в этом отношении и породило их растущее недовольство.
Нельзя не учитывать и проявление в немецком народе, - в своеобразной форме, - антиимпериалистического и национально-освободительного процессов, вызванных поражением нации в первой мировой войне и попаданием под гнёт империалистических победителей.
Таким образом, вхождение в империалистическую эпоху вызывало по тем или иным причинам протестную активизацию низов во всём мире, - и в отсталых, и в развитых странах. И в то же время и там и тут всё-таки ещё недоставало полноты условий для непосредственной социалистической революции. Хотя конкретный вид этой неполноты, разумеется, был у них разным.
По-видимому, европейская активизация низовых масс к концу первой мировой войны не обрела ещё полноценно социалистическую направленность, а была только какой-то предварительной ступенькой на этом пути.
Если это действительно так, то значит не только в отсталых регионах, но и в развитой Европе надо было правильно определить характер поднимающейся в то время протестной борьбы и поставить стратегию, тактику и организационное строительство в зависимость от этого характера.
Однако, как уже говорилось, революционная концепция нового времени ещё не была достаточно осознана и разработана, и не могла ещё быть таковой на том этапе.
Троцкий оценивал события 1923 года в Германии как революционную ситуацию, капитулянтски упущенную руководством германской компартии при оппортунистическом попустительстве Коминтерна, а дальнейшую политику компартии Германии, - равно как и дальнейшую политику Коминтерна по германскому вопросу, - считал политикой трусости и отступления перед фашизмом. Так ли это?
* * *
Для того, чтобы квалифицированно и непредвзято разобраться в тех событиях, нужно владеть большим количеством фактического материала. Я не считаю, что тот материал, которым владею я, является достаточным. Поэтому только кое о чём здесь можно говорить уверенно, а об остальном же - лишь предположительно.
(Обидно, что есть много пишущих на эту тему, которые тоже владеют информацией не в достаточной степени, - это видно по их текстам, - но это почему-то не мешает им уверенно делать решительные выводы. Большинство таких авторов просто переписывают позицию Троцкого, не проверяя её самостоятельной работой. Цена таких писаний - нулевая.)
Какие же положения мы можем считать бесспорными?
= Бесспорно, что после 1918 года в течение ряда лет в низах немецкого народа имелась переменная активизация, то несколько затухающая, то вновь возрастающая, - причём активизация различной политической ориентации.
= Бесспорно, что германская коммунистическая партия, только недавно начавшая складываться, была ещё слаба и неопытна. Она содержала в себе как некоторые остаточные элементы старого социал-демократизма, так и явные леваческие элементы и шарахалась то влево, то вправо.
= Думаю, можно считать очевидным, что одно из самых главных условий успешности революции, - блок пролетариата с революционной мелкой буржуазией, - ещё не сложилось на то время в Германии, причём выработать такой блок в Германии было намного труднее, чем в России.
= Также общеизвестно, что в отличие от российских меньшевиков социал-демократическая партия Германии на то время ещё имела значительное влияние в рабочем классе.
= Несомненно, что германские условия сильно отличались от условий Октябрьской революции и что российские революционеры не могли глубоко знать специфику германских условий, - это знание должно было возникнуть из накопленного опыта самих вождей немецкого пролетариата.
= Наконец, можно считать бесспорным, что германский фашизм был не самоорганизацией какой-то части мелкой буржуазии (полагать так - ошибочно), а организационным проектом буржуазии крупной. Серьёзная борьба пролетариев с фашизмом не могла бы идти иначе, кроме как через прямое столкновение с его подлинным хозяином - крупным капиталом.
(Один из знакомых, прочитав последние записи, выразился так: "Странно, кому может быть интересным, что происходило в какой-то Германии, причём 85 лет назад! Вряд ли эти рассуждения кто-то будет читать. Молодёжи, во всяком случае, это точно не интересно."
И я сразу вспомнил, как когда-то давно случайно слышал разговор продавщицы разливного пива с её подругой. Эта тётка с сожалением говорила: "И зачем нам в школе забивали голову всякой ерундой! Зубрила, как дура, тригонометрию, - а зачем она мне?"
Да, действительно, найдётся немало молодых людей, которым вопросы истории, тем более не нашей и давнишней, нужны так же, как торговке пивом тригонометрия.
Но ведь здесь поставлена задача - по возможности получше разобраться с закономерностями развития мирового революционного процесса. Помимо общих рассуждений, тут никак не обойтись и без обобщения опыта конкретных исторических событий.
Если бы я знал конечные выводы, я бы не копался так долго, а просто изложил бы их. Но я их ещё не знаю, к ним нужно ещё прийти. Отсюда - много ковыряния в отдельных вопросах прошлого и много скучной писанины. Когда-нибудь, возможно, удастся дойти и до окончательных выводов.
Но может быть, и не окончательные ещё, а только промежуточные, текущие выводы кому-то тоже покажутся стоящими внимания? Хотя идёт живой процесс изучения, и я не могу ручаться, что некоторые из них не придётся в последующем как-то изменить.)
Итак, не бесспорно, а предположительно, но всё же, как мне кажется, с большой долей вероятности, можно утверждать, что революционная ситуация в 1923 году в Германии была, но это была революционная ситуация не чистой социалистической революции. Не завершив ещё дозревания объективной стороны субъективного фактора, общество вступило в первую империалистическую стадию, несущую резкое обострение народных бедствий. Находясь в русле прежней, книжной, концепции, коммунисты, - а тем более недостаточно сильные и опытные коммунисты Германии, - объективно не могли выработать новый, целиком верный для этих условий, план действий.
Если бы все благоприятные обстоятельства удачно совпали, эта революционная ситуация могла перерасти в победоносную революцию, но и в этом случае - в революцию ещё не классически-социалистического типа, а лишь в какую-то её первоначальную ступень.
Гораздо более вероятным явилось бы поражение этой развернувшейся революции по причине не сложившегося в достаточной мере внутреннего субъективного фактора, неблагоприятных внешнеполитических условий и невозможности эффективной помощи от находящегося ещё в очень трудном положении советского государства.
Но на деле эта революционная ситуация и не переросла в революцию, и по-моему, сводить всё к конкретному персональному виновнику было бы неправильно. Обвинение Троцким руководства Коминтерна очень правдоподобно объясняется его стремлением ударить по Зиновьеву, стоявшему тогда во главе Коминтерна и одновременно активно участвовавшим в начинающемся походе против Троцкого.
Да, безусловно, тогдашний руководитель КПГ Брандлер допустил много неправильностей и, - как показала его дальнейшая оппортунистическая деятельность, - не случайных. На пленуме ЦК КПГ в апреле 1924 года он был отстранён от руководства партией и исключён из ЦК.
Как бы много я дал за возможность ознакомиться с материалами этого пленума! Найти невозможно.
Безусловно, Брандлер оппортунистически переиначивал тактику единого фронта рабочих, на которой настаивал Ленин, в духе неизжитых им социал-демократических привычек. Несомненно, Брандлер был не прав, ставя блок с левыми социал-демократами на более важное место, чем вопрос о массовых революционных действиях. Никуда не годится его дёрганность и невыдерживание одной линии: с германским левым крылом - одно, с Коминтерном - другое, с социал-демократами - третье, с рядовой массой - четвёртое. Наконец, ничем не оправдываемо оставление одиноким сражающегося Гамбурга, раз уже не удалось это выступление вовремя отменить.
Безусловно, при большом желании можно предъявить претензии и к Коминтерну. Зиновьев колебался. Радек недостаточно верно оценивал внутригерманскую ситуацию и, следовательно, недостоверно информировал Коминтерн. Сталин ещё не выработал окончательную оценку ситуации, указывая неблагоприятность условий и неготовность революционного субъективного фактора, но не зная полно, велики ли резервы внутригерманской обстановки. Да и сам Троцкий, будучи тогда не последним лицом в руководстве Коминтерна, не проявил настойчивой громкой и однозначной позиции, объясняя это впоследствии тем, что по внутренней коминтерновской разнарядке он отвечал за Францию, а не за Германию.
Разумеется, Коминтерн был в принципе за восстание, - как же могло быть иначе. Но по мере приближения сроков политическая и организационная неготовность КПГ становилась всё очевидней.
В 1924 году подавляющее большинство руководящих деятелей ВКП(б) объясняли непереход революционной ситуации в революцию более объективными причинами, чем субъективными. Ведь даже Гамбургское восстание вела сравнительно малая часть коммунистических рабочих. Социал-демократические и внепартийные рабочие лишь наблюдали со стороны, мелкая буржуазия не участвовала, а в армии не было раскола. Троцкий позже называл это попытками Коминтерна оправдать себя. Но на такой позиции ведь стояли довольно разные политики: и Зиновьев, и Бухарин, и "левые" германские коммунисты Фишер и Маслов, и Тельман. В работе "Октябрьская революция и тактика большевиков" Сталин очень убедительно показывает существенное различие между условиями Октябрьской революции и германскими условиями 1923 года и делает вывод о неправомерности прямого применения опыта российского Октября к Германии, как это сделал Троцкий в работе "Уроки Октября". В 1925 году в беседе с представителем КПГ Герцогом (том 7) Сталин ещё более основательно охарактеризовал незрелость объективной стороны революционного субъективного фактора в Германии.
Сподвижник Брандлера Тальгеймер с сожалением говорил позже, что пересмотр неправильной "легенды о капитулянстве Брандлера был Коминтерном начат, но не закончен." Видимо, он хотел бы, чтобы Коминтерн полностью оправдал брандлерианство. Но руководство ВКП(б) отделило объективное от субъективного, и действительные пороки брандлеровцев были вскрыты.
* * *
Следующее очень вероятное предположение состоит в том, что, как мне представляется, утверждение Троцкого о победе фашизма именно "по причине капитулянства КПГ" не является верным, во всяком случае в такой формулировке.
Мне кажется, что фашизация капиталистического общества неизбежно нарастает как раз при усилении коммунистической опасности.
При чтении Троцкого создаётся впечатление, что он считает гитлеровцев самостоятельной политической силой в среде мелкой буржуазии. Неоднократно он говорит о том, что организованному пролетариату удалось бы без труда победить эту "человеческую пыль", поскольку пролетариат по своей сути сильнее мелкой буржуазии. Но суть и степень силы гитлеризма нужно определять, образно говоря, не по силе молотка, а по силе руки. За гитлеровцами непосредственно и крепко стояла реакционная крупная буржуазия. Именно она, как известно, растила эту политическую организацию и использовала её как собственный, для своих нужд созданный, инструмент.
Противостояние фашизму, следовательно, означало в конечном счёте противостояние не мракобесной части мелкой буржуазии, а крупному монополистическому германскому капиталу, поддерживаемому в этом вопросе всей силой международного империализма. Рост же пролетарской классовой борьбы не ослаблял фашизм, а наоборот - ускорял организацию крупной буржуазией политической победы гитлеризма.
Вопрос о возможности разгрома фашизма силами германского пролетариата совпадал, таким образом, с вопросом о возможности германского пролетариата сокрушить силу крупного капитала, то есть осуществить социалистическую революцию. А была ли у него такая возможность? По-моему, здесь у Троцкого, мягко говоря, чересчур большое упрощение.
Но рассуждения Троцкого о позиции германской мелкой буржуазии невольно наталкивают на важную мысль.
Может ли пролетариат победить без вспомогательной связи с большой частью мелкой буржуазии? Нет, не может. Сможет ли пролетариат обрести массового союзника в лице значительной части мелкой буржуазии, если не сумеет правильно учесть тот объективный процесс, который ею движет и формирует на данном этапе её интересы и чаяния? Ясно, что не сможет. Этот вопрос в высшей степени важен в любой революции, - и в российской, и в германской, и в испанской, и в китайской, и в будущей нашей революции. Побеждает тот, на чьей стороне большинство общества, а большинство капиталистического общества, - даже развитого! - мелкая буржуазия.
Как обстояло с этим дело в Германии?
В отличие от России, где, как ни парадоксально, именно благодаря отсталости и нерешённости основных демократических задач, союз пролетариата и мелкой буржуазии, - в первую очередь крестьянства, - сложился к 1917 году сравнительно легко и естественно, а партия большевиков с самого начала складывалась как партия, способная понять и обеспечить основные интересы всего угнетаемого народа, - в отличие от этого германская коммунистическая партия складывалась как партия исключительно пролетариата, основное внимание на первых этапах уделялось овладению рабочим классом и высвобождению его из-под влияния социал-демократии, интересы мелкой буржуазии не были настолько явно выражены, как в России, и по этой причине КПГ не приобрела в достаточной мере влияние на мелкую буржуазию и поставила как следует эту задачу лишь к 1930-му году, то есть с большим опозданием.
В результате самостоятельные радикальные движения мелкой буржуазии, её недовольство резким обеднением низов, её попранные национальные чувства были демагогически использованы крупной буржуазией через инструмент гитлеризма. Нерешение компартией одной из самых важных задач революционной работы, - задачи овладения промежуточными элементами общества, - дало возможность крупной буржуазии завоевать там массовую опору и разгромить пролетарское движение.
Это была самая крупная ошибка германских коммунистов. Хотя как и всякая историческая ошибка, она имеет не только субъективные, но и объективные корни.
Троцкий пишет: "Мелкая буржуазия повернулась всей своей тяжёлой массой в сторону национал-социализма только потому, что парализованный сверху пролетариат оказался бессилен вывести её на другую дорогу."
Очевидно, таким объяснением он удовлетворяет какие-то свои особые цели. Ему важно показать вредную роль руководства КПГ, руководимого Коминтерном.
Говоря о "парализации", Троцкий имеет в виду, что германским пролетариям надлежало развернуть гражданскую войну против фашизма до его прихода к власти, а бюрократическая трусость руководителей партии воспрепятствовала этому.
"Не капитуляция, а беспощадная истребительная гражданская война", - пишет Троцкий. - "Главная масса фашистов состоит из человеческой пыли... Мы несокрушимо убеждены, что победа над фашистами возможна не после их прихода к власти, не после 5, 10 или 20 лет их господства, а теперь, в нынешних условиях, в ближайшие месяцы и недели... Но надо этой победы хотеть. Между тем среди коммунистических чиновников есть немало трусливых карьеристов и бонз, дорожащих своим местечком, приходом, а ещё больше - своей шкурой."
Как всегда у Троцкого - очень эффектно по стилю. Но могут ли коммунистические рабочие, представляющие лишь часть расколотого рабочего класса, при предательской политике социал-демократии, считавшей фашизм всё же меньшим злом, чем коммунизм, и при отсутствии ещё союза с мелкой буржуазией разгромить, - нет, не "человеческую пыль", - а стоящую за фашистами крупную буржуазию, вооруженную профессиональной армией, - да при том ещё в течение "ближайших месяцев и недель"?
(Мог ли оказать сколько-нибудь существенную помощь СССР, только-только выходящий из разрухи, не окончивший еще 1-ю пятилетку, проводящий коллективизацию и т.д.? Вероятно, нет.)
Не слишком ли легковесные призывы?
* * *
Но может быть, правильно утверждение, что одной из главных причин победы фашизма в Германии была преступно-ошибочная политика КПГ (и Коминтерна) в отношении социал-демократии?
Другими словами: верно ли считать, что союз КПГ с социал-демократами не дал бы крупной монополистической буржуазии установить так необходимую ей прямую открытую диктатуру?
Я думаю, что правильным нужно считать то мнение, согласно которому то, что нужно крупной монополистической буржуазии, будет установлено ею во что бы то ни стало.
Если нарастает революционное движение низов, фашизация верхов неизбежна. Речь, следовательно, может идти только о том, чтобы приобрести силу для открытой борьбы с фашизмом крупной буржуазии.
Ну хорошо, тогда поставим вопрос так: дал бы союз коммунистов и социал-демократов силу, необходимую для открытой борьбы с фашизмом?
Дал бы, - но только в том случае, если бы социал-демократия объективно, по своему классовому положению, противостояла интересам крупного капитала.
Возьмём для примера Испанию. Речь об Испанской революции впереди, но посмотрим на классовую основу Испанской Социалистической партии. Эта партия представляла интересы преимущественно мелкой и частью средней буржуазии, противостоящих в тот исторический период союзу крупной буржуазии и помещиков.
Иное дело - социал-демократическая партия Германии. Она представляла интересы крупной империалистической буржуазии, она выполняла функцию подчинения мелкой буржуазии целям и задачам германского империализма. Такая функция сложилась ещё до первой мировой войны, когда буржуазные демократы 2-го Интернационала шаг за шагом вписывались в формировавшуюся тогда империалистическую систему. Это и дало основания Ленину назвать их позже "социал-империалистами", то есть социалистами на словах, империалистами на деле.
Союз коммунистов Испании с Социалистической партией в едином Народном фронте, - при всех неизбежных несовпадениях и трениях, - мог быть основой совместной открытой борьбы с фашизмом.
В Германии же такой основой мог быть только союз с социал-демократическими низовыми массами, ибо верхи немецкой социал-демократии, в силу сказанного выше, ни за что не встали бы на путь, нарушающий интересы крупной буржуазии.
Союз же с низовой социал-демократической рабочей массой, - находившейся под влиянием своих верхов, - возможен лишь против воли этих верхов, и значит нарастание этого союза зависит от степени разоблачения руководства социал-демократии в глазах широких масс.
Курс на единый фронт снизу и резкое срывание масок с верхов социал-демократии - такова и была установка Коминтерна. На каком основании можно говорить, что она неправильна?
Троцкий высмеивает коминтерновский термин "социал-фашизм" по отношению к верхам немецкой социал-демократии, заявляет о разной природе фашизма и социал-демократии, указывает на необходимость использовать противоположность их интересов и проводит аналогию с тактикой большевиков во время "корниловщины".
Здесь, по-моему, явно не учитывается сращивание верхушки социал-демократии с империализмом, она по старинке принимается за представителя демократических буржуазных низов.
Но верхушка германской социал-демократии, став слугой крупного монополистического капитала, проводила ЕГО политику, точно так же, как и гитлеризм. Разница была не в сути политики, - ведь и в том, и в другом случае это одна и та же политика одного и того же класса, - разница в методах.
Неправильно говорить, что гитлеровцы проводили фашистскую политику, а социал-демократы - нефашистскую. Не было двух политик, была одна политика - политика господствующего империалистического капитала. И поскольку она направлялась на подавление опасного протестного движения масс, её характер следует определить как фашистский.
Итак, политика верхушки социал-демократии и политика гитлеровцев - это два метода проведения одной и той же фашистской политики империалистического капитала, но только один метод - прикрытый и имитирующий демократию, а другой - открытый и заменяющий маску демократии маской популизма.
Именно это и заключено в формуле "социал-фашизм" по отношению к немецкой социал-демократической верхушке.
Социал-демократы выступали против гитлеровцев не для сокрушения политики империалистического капитала, а для сохранения своего места в этой политике. На союз с коммунистами они не шли и не могли пойти в принципе, логично для себя считая коммунистов худшим вариантом, чем нацисты.
Аналогия Троцкого с "корниловщиной" сюда, как видим, не подходит. Временный союз большевиков с буржуазно-демократическими партиями против монархистского корниловского мятежа это совсем не то, что невыполнимая идея союза против империалистической буржуазии с... вернейшими слугами этой буржуазии.
Социал-демократическая верхушка противодействовала борьбе коммунистов за антифашистское единство всего рабочего класса, и преодолеть это противодействие было непросто.
В документе Коминтерна после прихода гитлеровцев к власти говорится, что Коминтерн оценивает политику тельмановской коммунистической партии в предыдущие годы как правильную. Троцкий объясняет это желанием Коминтерна оправдать себя. Ну что ж, такое толкование соответствует занимаемой им позиции.
(mvm88mvm@mail.ru)