Трудные шаги в неизведанное

В.С. Кожейкин, работавший с академиком Макеевым, умер 18 апреля 2019 года.

Ушли в прошлое времена так называемой "холодной войны" между СССР и США. В это сложное время внутренняя логика противостояния требовала от противоборствующих сторон непосредственного участия в возникающих повсеместно локальных конфликтах и активного вмешательства в развитие событий в любой части мира. Соперничество сопровождалось гонкой обычных и ядерных вооружений, то и дело угрожавшей привести к третьей мировой войне. Наиболее известным из таких случаев, когда мир оказывался на грани катастрофы, стал Карибский кризис 1962 года. На переднем крае этой войны находились создатели ракетных систем. В том, что жители нашей Родины жили спокойно и видели мирное небо над головой, их большая и неоспоримая заслуга.
Технологическое соревнование требовало колоссального напряжения сил, оно сопровождалось многими драматическими эпизодами. Об этом и многом другом говорится в этом романе, действие в котором разворачивается в семидесятые-восьмидесятые годы XX века. В связи с заявленным жанром произведение далёко от точной исторической детализации, поскольку главное в нем - это судьбы и характеры героев, работавших над созданием ракетных комплексов морского базирования.
Они сделали все возможное и невозможное

Это его книга жизни. Этому он посвятил жизнь.

Сын.


«Мы бы не шли вперёд, если бы не решались
на смелые шаги в неизвестное».
С.П.Королёв.

Часть 1

Глава 1

Городок ракетостроителей только ещё просыпался, когда к дому на центральном проспекте, где жил главный конструктор Масеев, подъехала «Волга» белого цвета. Высокий, средних лет водитель вышел из машины, взглянул на ручные часы. Не спеша, аккуратно протёр тряпкой лобовое стекло и смахнул невидимую пыль с крышки капота.
Майское утро было тёплым. Свежий, прозрачный воздух и природа обещали ясный и солнечный день. В безветренном воздухе на молодых липах, высаженных вдоль проспекта, мелко дрожали только что распустившиеся липкие листочки, а среди них на разные голоса переговаривались какие-то птицы. Их голоса разбегались заливчатыми трелями в кроне молодой листвы.
Из-за холмов над вершинами зелёных зубчатых елей выглянуло солнце. Его лучи засверкали на глянце молодой листвы и сквозь неё легли светлыми пятнами на асфальт проспекта. Водитель снова взглянул на часы, открыл крышку багажника и проверил, надёжно ли закреплено содержимое. Главному конструктору очень не нравилось, когда во время поездок что-то стучало в багажнике. Он всегда сам аккуратно укладывал своё снаряжение  перед каждым выездом на рыбалку или охоту, и водитель всегда старался самым тщательным образом, особенно перед поездкой на далёкие расстояния, проверять всё ли надёжно закреплено в машине.
Уже шестой год, с самого первого дня переезда Масеева из Златогорска  в Ильменск, он был его постоянным и пока ещё единственным водителем. А ему совершенно и не хотелось иметь сменщика. Управлялся один, тем более, главный конструктор часто выезжал в различные командировки. А с прошлого года, когда главного назначили ещё и начальником предприятия, таких поездок стало значительно больше.
За время его командировок все переработки компенсировались выходными днями. Это вполне  устраивало водителя.  За эти пять лет он успел уже сменить три машины. Сначала «крутил баранку» на скромной «Победе», затем пересел на порядком изношенный  «Зим», а совсем недавно получил новенькую – прямо с конвейера горьковского автозавода – «Волгу».
За долгие годы шофёрской работы Александр Николаевич перевидал многих начальников. Были они все разные, но такого, как Виктор Петрович, он встретил впервые. Все, кого доводилось ему возить, видели в нём только водителя, как составную часть своей служебной машины. Считали ниже своего начальственного достоинства поговорить с ним. Будто считали: за «баранкой», сидит не живой человек, а какой-то робот. Главный конструктор, в отличие от них, был совсем другим. С самого первого дня произвёл приятное впечатление, покорил его простотой, внимательностью и добротой.
«Видно, Судьба распорядилась так – свела меня с этим человеком. Именно Судьба  подсказала мне уйти с городской автобазы и устроиться на работу на новое предприятие, расположенное вблизи моего посёлка? Остаётся только благодарить её за то, что стал шофёром  такого добрейшего человека», – часто думал Александр Николаевич во время поездок с главным конструктором… 
Если честно, раньше и не думал, даже и не мечтал быть личным водителем главного конструктора – начальника громадного предприятия. 
Снова взглянул на часы и отметил: до назначенного выезда в аэропорт –  десять минут. «Скоро подойдёт Виктор Петрович, – подумал водитель. Он всегда точен и никогда не  заставляет себя ждать, будь то  ежедневные поездки на работу, частые поездки в Златогорск и аэропорт, или даже поездки  на охоту или рыбалку. Всегда придёт в точно установленное время. Замечательный, изумительной доброты человек, Виктор Петрович», – с искренней теплотой снова подумал о главном конструкторе личный водитель.
Вспомнил самые первые дни работы шофером Масеева. Поинтересовавшись жилищными условиями своего водителя, главный конструктор узнал: его шофер проживает в небольшом частном домике отца – вшестером в двух комнатах. Не прошло и несколько дней после разговора, как ему выдали ордер на двухкомнатную квартиру в городке. А совсем недавно, получив информацию о том, что жене Александра Николаевича не могут установить точный диагноз заболевания, главный договорился с областной клиникой на проведение комплексного обследования и установление диагноза.
«Спокойный, добрый, чуткий и отзывчивый человек наш главный конструктор!» –  подумал с улыбкой водитель.
– Доброе утро, Александр Николаевич! – раздалось приветствие. Он и не заметил, как подошли к машине два человека, прервав его размышления. Один из них: чуть выше среднего роста, с приятными чертами интеллигентного лица в  светлом плаще. Другой – в тёмном, давно уже вышедшем из моды плаще; коренастого телосложения, с грубоватыми чертами лица, но с весёлыми, добрыми глазами, которые во время разговора делали его лицо удивительно привлекательным.
Не в первый раз они сопровождают главного конструктора в частых поездках, и водитель прекрасно знал и Косова, и Пущина.
– Поздравляю, Александр Николаевич, с новой машиной! Как бегает? – поинтересовался Пущин, пожимая руку водителя.
– А что ей не бегать? Машина новая! Да когда ещё к ней и руки приложишь, будет служить безотказно, – любовно погладил кузов, блестящий на утреннем солнце, водитель.  – А вот и Виктор Петрович идёт. – Александр Николаевич первым заметил главного конструктора, показавшегося в проходе между домами.
Он поспешно занял своё водительское место и подогнал машину ближе к проходу. Масеев: невысокого роста, с  большим выпуклым лбом, плотного телосложения,  по виду – человек сорокалетнего возраста, не спеша, подошел к машине. В светлом костюме, с красивым, выразительным, артистическим лицом. На сгибе правой руки он держал плащ, а на левой стороне груди ярко сверкала Звезда Героя.
– Все в сборе! – поздоровался со всеми за руку главный. – Тогда поехали, – произнёс он бархатным, проникновенным голосом и первым занял место рядом с водителем.
– С Богом! – всегда говорила моя бабушка, когда провожала в дорогу, – добавил Геннадий Пущин.
– Ну, с Богом, так с Богом! Тогда поехали, – произнёс для себя водитель, повернув ключ зажигания.
Ему была хорошо известна дорога в аэропорт, и он с профессиональным мастерством и каким-то особым шофёрским шиком, объезжая все выбоины и неровности на дороге, повёл машину. За городской чертой на дороге выбоин и неровностей стало значительно меньше, дорога стала прямой, без поворотов, с отличным обзором, и Александр Николаевич управлял автомобилем на предельной скорости. За многие поездки в аэропорт он уже привык и никогда не прислушивался  к  деловым разговорам, в которые обычно вступал главный конструктор со своими спутниками.
Разве только, когда Лев Михайлович Косов начинал рассказывать одесские анекдоты, Александру Николаевичу становилось интересно, и он с большим трудом сдерживал смех, готовый в полную силу вырваться наружу.
Но в этот раз почему–то ехали молча. Лишь изредка на заднем сидении перебрасывались короткими фразами Косов с Пущиным. Главный конструктор молчал. Прозрачный воздух, бескрайние, зеленеющие поля, берёзовые рощи  и перелески,  задумчивые облака, медленно плывущие по голубому небу, – весь этот природный фон также способствовал размышлениям о предстоящей защите нового проекта ракетного комплекса РСМ–35 на предстоящем заседании Совета Обороны.
Не думал Масеев, что после удачного первого подводного  старта ракеты «Р–23», который наблюдал сам глава государства, давший тогда высокую  оценку достигнутым успехам его КБ, так и останется непризнанным его приоритет перед другими конструкторскими бюро. Работая над проектом, знал: одновремённо с ним такой же проект разрабатывает и другое конструкторское бюро. Хотя ему было совершенно непонятно, зачем привлекать к этой тематике другие конструкторские подразделения, особенно те КБ, у которых непочатый край работ по космической тематике.
«Первая, с подводным стартом, морская ракета сдана на вооружение флота. Её тактико–технические характеристики превышают параметры, заданные заказчиком. А мне предстоит  защищать и отстаивать свой проект на таком высоком уровне», – глядя на полотно автострады, размышлял главный конструктор.
Предстоящая защита не особенно пугала его, хотя Масеев отлично понимал: его конкурент, возглавляющий именитое и мощное конструкторское бюро, достаточно опасен. В этом противостоянии могло оказаться, что авторитет генерального конструктора Валомея, как и заслуги этого КБ, сыграют решающую роль. Масеев очень тщательно готовился к  защите проекта на Совете обороны и был уверен, что сумеет противостоять могущественному сопернику, отстояв свой проект, но вчерашний разговор с заместителем министра не выходил из головы, вызывал смутную тревогу.
Заместитель министра сообщил число и время заседания Совета.
– Проводить заседание будет «сам», – предупредил он.
Кто такой  «сам», догадаться было нетрудно.
– Валомей слишком сильный и опасный для тебя, Виктор Петрович, конкурент, – продолжил собеседник на том конце провода. – Ходит в фаворитах у первого секретаря. С тех пор, как он сумел перехватить в своё КБ сына Н.С., только что окончившего институт, на Валомея просто посыпались многочисленные учёные звания и награды. За каких-то шесть лет  уже стал членом-корреспондентом Академии наук, Генеральным конструктором, сумел получить звание Героя Социалистического Труда, академика, а в прошлом году стал уже  дважды Героем, –  перечислял награды и звания сильного  конкурента заместитель министра.   Не знаю, может быть, за этими стремительными взлётами стоят реальные достижения Владимира Николаевича, может быть, содействуют и  «родственные связи». Кто знает?  Нам, простым смертным, этого не понять!
Масеев слушал заместителя министра, но так и не понимал: рассуждает он сам с собою, или для чего-то говорит всё это ему. Он был прекрасно осведомлен  о ракетно-космических амбициях этого генерального конструктора. Вспомнил свой недавний разговор с Королёвым в их последнюю встречу.
– Перестало существовать ОКБ авиаконструктора  Мясищева, а бюро Лавочкина стало филиалом КБ Валомея, –  произнёс Сергей Павлович.
Вздохнул с сожалением.
– Второй раз меня пытались вычеркнуть из жизни, – с неприкрытой горечью закончил тогда разговор Королёв.
«Да, когда в технику начинают вмешиваться государственные лидеры, особенно первое лицо в государстве, главные конструкторы всегда попадают в водоворот случайных событий», – подумал Масеев.
– Учти, Виктор Петрович: на стороне твоего соперника будет выступать первый, а глядя на него, и многие другие члены Совета. А тебя может поддержать только Королёв, если его пригласят на заседание Совета. Но, думаю, Сергея Павловича не пригласят: посчитают, что он вплотную занявшись космосом, отошел от морской тематики. Очень трудно будет тебе отстаивать свой проект, но я и министр желаем тебе удачи! – закончил заместитель министра перед тем, как положить трубку.
«Да, обстановка в высших сферах складывается явно не в нашу пользу, – размышлял главный конструктор, но бороться надо до конца. И обязательно победить!»
Далёкие, едва слышимые раскаты грома прервали его размышления. По-прежнему ярко светило солнце, было тихо, но небо уже потускнело. Редкой чередой плыли по нему, похожие на раздутые паруса, белые облака, только снизу они были уже подкрашены тусклым, серебристым цветом. Неотвратимо наползала на синеву облачность – как будто и не было позади прозрачного утра и лёгкого начала солнечного дня. Впереди из-за горизонта медленно выползала чернильного цвета туча, а редкие вспышки молнии и далёкие раскаты грома уже не оставляли никаких  сомнений: грозы им на этот раз не миновать.
– Пока доберёмся до аэропорта, гроза как раз захватит нас, – нарушил молчание Косов. – Вылет могут задержать.
– Пока доедем до него, может быть, гроза уйдёт в сторону, – успокоил главный конструктор. – А что ты, Лев Михайлович, молчишь и не веселишь нас сегодня одесскими анекдотами?
Косову было хорошо известно, о чём думает всю дорогу главный конструктор. Да он и сам он всё это время думал о предстоящей завтра защите нового проекта. Из разговора с Масеевым знал, о чём накануне говорил он с заместителем  министра, и его тоже, как и главного конструктора, волновала обстановка в высших сферах. Ему всю дорогу хотелось как-то отвлечь Виктора Петровича от тягостных мыслей, но он не знал, как это сделать.
«А он – возьми, да и подскажи, – усмехнулся про себя Косов.
Раскаты грома следовали один за другим, сгущались облака и тучи, темнело и, несмотря на высокую скорость движения, в воздухе чувствовалась тяжелая духота. Косов неподражаемым, чисто одесским говорком, стал рассказывать анекдоты. Главный конструктор и Пущин давились от смеха, а водитель с большим трудом сдерживал хохот,  рвущийся наружу, но между тем с удвоенным вниманием смотрел на дорогу.
«И откуда такое несметное количество всяческих анекдотов? Как удерживает в памяти? Сколько раз слышу их, но не помню случаев, чтобы он хоть когда-нибудь повторял одно и то же», – с большим трудом сдерживая смех, подумал водитель.
– Много раз слышу твои одесские шуточки, но не помню случаев, чтобы они повторялись, –  будто разгадав мысли водителя, заметил главный конструктор.
– В Одессе говорят: если ты кому-то рассказал свой анекдот, никогда не повторяй его снова. Он будет уже не таким интересным, – совершенно равнодушно и серьёзно отреагировал на мнение Косов.
Тем временем гроза приближалась, ее разряды слышались  всё ближе и ближе. Прямо над головой провисла тёмная середина облака, а его серебристые края зловеще дымились. Несколько крупных дождевых капель ударили по крыше,  а когда подъехали к аэропорту, совсем неожиданно обрушился ливень. Ветвистый зигзаг молнии перерезал наискосок небо и упал где–то рядом, а следом за ним, сотрясая воздух, взорвался над головой гром. Сплошная стена весеннего ливня закрыла всё вокруг, даже не стало видно здания аэровокзала.
– Вот вам и первая майская гроза, ещё до начала лета, – проговорил Масеев. – Старые люди говорят, есть такая примета: кто уезжает или улетает в дождливую погоду, поездка будет удачной.
– Тогда будем считать, этот дождь нам принесёт удачу при защите проекта, – улыбнулся Косов.
– Да вы, Виктор Петрович и без каких–то примет сумеете положить на обе лопатки  генерального конструктора – нашего именитого конкурента, – рассмеялся Пущин…
Дождь как начался, так же внезапно и кончился. Робко выглянуло солнце. Гроза начала уходить  в сторону.
– Пора двигаться  на посадку, до взлета осталось совсем мало времени, да и командир экипажа уже ждёт нас, а пилоты не любят, когда опаздывают пассажиры, – проговорил главный конструктор. Повернувшись к водителю, добавил: – Александр Николаевич, не забудь: завтра твою супругу должны обследовать в областной клинике. В тринадцать часов её будет ждать в своём кабинете Крамер Борис Иосифович, заместитель главного врача клиники.
– Что вы, Виктор Петрович!? – Разве можно забыть  об этом. Большое спасибо за беспокойство!  Счастливого полёта и удачи в делах! – взволнованным голосом произнёс водитель, тронутый искренним и чутким вниманием со стороны главного конструктора.
«Столько важных дел и забот у Виктора Петровича, а ведь не забыл перед вылетом напомнить! Беспокоится, не забыл ли», – провожая взглядом главного конструктора до подъезда аэровокзала, думал водитель…
– Пассажиров, вылетающих на Москву рейсом 329, просим  пройти на посадку, – раздался в динамике голос дежурного диспетчера.
– Значит, гроза прошла стороной, вылеты не задерживаются, – успокоил спутников Масеев.
В аэровокзале было душно и тесно от большого скопления  авиапассажиров. Аэропорт с его взлётно-посадочными полосами, как и аэровокзал, уже давно не соответствовали крупной инфраструктуре промышленного города с миллионным числом жителей. Масеев уже несколько раз поднимал вопрос на совещаниях в обкоме партии о строительстве нового аэропорта, о реконструкции взлётно-посадочных полос, но пока ничего положительного не предвиделось, по крайней мере, в ближайшем будущем.
В правом крыле вокзала – на своём обычном месте – собралась группа специалистов КБ, которые должны были этим же самолётом вылететь по своим командировочным заданиям в столицу. Среди них находился и командир экипажа грузопассажирского самолёта, арендованного конструкторским бюро Масеева.
– Виктор Петрович! Самолёт готов, стоит у взлётной полосы. Но пока не дают разрешения, – доложил командир экипажа, – пойду и уточню, может, что–то изменилось, – проговорил летчик голосом, в котором Массеев не смог уловить обнадёживающие нотки. И командир тотчас удалился.
Не предполагал эту непредвиденную задержку с вылетом главный конструктор. Не любил он таких задержек, когда впустую тратится драгоценное время. Привык беречь как своё, так и чужое время, всегда дорожил не только впустую потерянным часом, но даже каждой минутой.
Один за другим следовали объявления о вылетах рейсов в различных направлениях, а разрешения на вылет их самолёта так и не было. Несколько раз уже подходил командир экипажа, и каждый раз с неутешительным сообщением: «Разрешение не дают, нет пока свободного коридора».
* * *
Главному конструктору «СКБ–38» Масееву Виктору Петровичу всегда не хватало времени. Не хватало, когда учился в школе, а помимо заданных уроков, хотелось больше прочесть, узнать что-то новое о самолётах. Лозунг «Летать на самолётах выше всех и дальше всех» с детских лет манил в воздушное пространство, вытесняя другие мечты и размышления. Виктор твёрдо решил стать авиаконструктором и поэтому жадно читал всё, что касалось авиастроения. Не хватало времени, когда работал простым чертёжником на авиационном заводе, когда учился в институте, и ему приходилось подрабатывать. Не хватало его, когда после окончания института начал работать конструктором в ОКБ  Королёва. И особенно остро начал ощущать дефицит времени после того, как приказом  Министра Вооружения был назначен главным конструктором по проектированию морских ракет дальнего радиуса действия в это периферийное конструкторское бюро.
Специальным конструкторским бюро оно числилось только в ведомственных документах. На самом деле это было небольшое заводское подразделение – численностью всего в двести пятьдесят человек. Занималось оно лишь ведением производства при изготовлении серийных ракет малой дальности по конструкторской документации, разработанной ОКБ Королёва. До назначения Масеева в этом конструкторском  бюро за короткое время его существования уже успели смениться три главных конструктора, но они ничего так и не сделали во имя того, для чего оно было создано. Хотя и были в бюро талантливые инженеры, способные разобраться  в сложных вопросах морской тематики, проблема подводного старта так и  оставалась для конструкторского бюро непознанной тайной, скрытой за семью печатями.
С приходом нового главного конструктора всё изменилось в этом конструкторском бюро. Принципиальной задачей первостепенной важности стала разработка ракет подводного старта.  Как для него, так и для всего коллектива, задача была не просто новая, но и очень сложная. Не было аналогов и практического опыта, не было и проектно–расчётных подразделений, которые могли бы заниматься разработкой новых проектов.
И не было совершенно никакой информации.  Никто практически ничего не знал о море и военно-морском флоте. Времени для долгих размышлений у главного конструктора  также совершенно не было.
Зато были: неукротимая энергия, неистребимый оптимизм, смелая фантазия в сочетании с разумной осторожностью. Не прошло и одного года после его назначения, как был разработан предэскизный проект первой ракеты «Р–15», подготовленный «СКБ–38» уже самостоятельно.
Ракетный комплекс решал крайне ограниченный  круг задач и во многом уступал американским «Поларисам». Пуск осуществлялся с дизельной подводной лодки из надводного положения, и на лодке можно было  установить всего лишь три ракеты. Но, тем не менее, в те времена конца пятидесятых и начала шестидесятых эта ракета сыграла свою роль в балансе стратегических сил двух противоборствующих систем. 
Правительство по достоинству оценило заслуги коллектива конструкторского бюро, расщедрилось на награды. В числе награждённых был и главный конструктор. Золотая Звезда Героя Социалистического Труда, вместе с орденом  Ленина, украсили грудь Масеева.
Ещё до сдачи на вооружение флота этой ракеты начали вести проектно-поисковые работы в совершенно неизведанной для молодого КБ области – старте ракеты из подводного положения подлодки. Основное внимание уделялось изучению процессов, влияющих на ракету при подводном старте, как и внешним воздействиям. В ходе исследовательских работ у проектантов неожиданно возник ряд принципиально новых решений, которые и были заложены в новый проект ракеты «Р–23».
Создание в хвостовом отсеке воздушного «колокола», обеспечивающего мягкий старт ракеты при выходе из шахты, было давнишней мечтой моряков, и старт ракеты на маршевом двигателе имел большое принципиальное значение.
Предварительная защита проекта  «Р–23» проходила в Санкт–Петербурге (тогда ещё Ленинграде). На защите были представлены проекты и других проектных конструкторских бюро. Подводный старт на маршевом двигателе вызвал большой интерес и одобрение со стороны представителей флота. Но ещё до окончательной защиты проекта вышло постановление Правительства, по которому  дальнейшая разработка ракеты с подводным стартом поручалась ОКБ главного конструктора Янгеля. 
Это было болезненным ударом для главного конструктора Масеева. Морская тематика, в которой он сам и его КБ были так заинтересованы, «уходила» от них. Главный конструктор не мог согласиться с  таким положением. Добился встречи с первым секретарём ЦК, когда тот отдыхал в Крыму.
И сумел убедить его изменить решение  правительства. После предварительной защиты требовался целый год для принятия окончательного решения. Триста шестьдесят пять дней! А у главного конструктора в запасе не было ни одного лишнего дня!
Минуло четыре года с того памятного для главного конструктора визита в Ялту, на приём к первому секретарю ЦК. Ракета «Р–23» прошла успешно все виды конструкторских испытаний – а на Северном флоте продемонстрировали первому секретарю пуск первой ракеты из подводного положения. И хотя она была изготовлена по классической схеме одноступенчатой ракеты, это была большая победа коллектива «СКБ–38»; победа, вселившая  твёрдую веру в свои неограниченные возможности. Главный конструктор и его совсем молодое конструкторское бюро, казалось, теперь уже  навсегда укрепили свой авторитет, как разработчики морских баллистических ракет.
Твёрдая уверенность, настойчивость в достижении поставленной  цели, организаторские способности главного конструктора позволили КБ за сравнительно короткий период разработать ряд новых проектов. Накопленный практический опыт, проектно–исследовательская направленность в освоении незнакомой ранее морской специфики ракеты при подводном старте дали возможность молодому конструкторскому бюро занять лидирующее положение в этом направлении. Оправданный риск на основе здравого смысла, а где необходимо – и на основе интуиции, умение  выбора варианта единственно правильного решения, в конечном итоге, позволили окончательно сформировать облик советских ракетных комплексов морского базирования.
Все эти факты пронеслись в памяти Масеева. Он вспомнил, как ракетным комплексом «Р–23» завершился этап проектирования и изготовления ракет первого поколения. На втором этапе предстояло ликвидировать разрыв, отделявший наши отечественные ракетные комплексы от американских «Поларисов». Но стояли ещё более сложные задачи по разработке проектов баллистических ракетных комплексов межконтинентальной дальности. А для решения этой задачи требовалось применение новых, более лёгких материалов, эффективных двигателей, топлива. В конструкции должна быть более плотная компоновка, совершенно другая надежная пусковая установка, которая и определила бы, в конечном итоге, облик подводной лодки, количество пусковых шахт и ракет.
Времени на долгие раздумья и опробование многочисленных идей, как и прежде, у главного конструктора не было. Проблем накопилось много, и ему приходилось принимать ряд смелых, порой кардинальных решений, преодолевая всевозможные технические и организационные препятствия, высокие межведомственные барьеры. Эти барьеры, монополизм руководителей отдельных проектных организаций больше всего мешали главному конструктору в его работе по совершенствованию ракет и морских комплексов.
Консерватизм, равнодушное отношение к модернизации техники, а то и просто отсутствие заинтересованности и желания не позволяли некоторым руководителям понять общие интересы. Они не могли отказаться от традиционного, привычного, хотя и устаревшего взгляда на вещи.
Требовалось приложить немало усилий, чтобы  убедить разработчиков ради пользы общего дела внести коренные изменения в существующие проекты. Иногда это удавалось, но бывали случаи, когда руководитель оставался при своём твёрдом мнении и, пользуясь правом монополиста, диктовал свою волю. Тогда Масееву приходилось брать инициативу на себя.
Началось это с разработки проекта и изготовления пусковой установки с резиновой амортизацией под малогабаритную ракету второго поколения «РСМ–30».

* * *
Главный конструктор шахт и пусковых ракетных установок Бурмак Евгений Михайлович уже не первый год стоял во главе этого головного  проектно-конструкторского института. Много проектов прошло через его руки, и большинство из них уже проверили в деле на полигонах, космодроме и на подводных лодках. Удача постоянно сопутствовала ему. В начале, пока заказов на новые проекты было сравнительно мало, при разработке проектов он постоянно стремился к их совершенствованию, заставлял проектантов искать и воплощать новые идеи.  С годами заказов становилось больше, пропорционально их росту, снижался творческий порыв и стремление к совершенству проектов. Число оригинальных проектов, требующих тщательной и долгой разработки, резко сократилось, зато  вырос поток проектов типовых. Постепенно он начал усваивать хитрую премудрость работы главным конструктором в проектном институте, пользующегося правом монополиста. Чисто профессиональное честолюбие превратилось в стремление добиваться – во что бы то ни стало – высоких показателей, а  заказчику – диктовать свои условия…
Ведущим специалистам «СКБ–38» для согласования технических заданий по пусковым установкам приходилось бывать в этом специализированном конструкторском бюро в городе на Неве. В этот раз Григоров, Пущин и Шакрис прибыли в проектный институт для согласования проекта, разработанного КБ Масеева, и принятия  окончательного решения по пусковой установке. Они уже больше часа ожидали в приёмной, когда их, наконец, примет главный конструктор головного проектного института Бурмак.
Молоденькая девушка-секретарь, ознакомившись с командировочными удостоверениями, сразу доложила о них, но время шло, а приглашения пройти в кабинет так и не поступало. Из кабинета выходили одни лица, входили другие, а они продолжали ждать своей очереди.
 Григоров, Пущин и Шакрис  в этом же составе уже были в кабинете главного конструктора в самом начале разработки проекта малогабаритной ракеты «РСМ–30». Перед тем, как попасть на приём, их долго водили по подвалам, знакомили с экспонатами, показывали натурные конструкции и подробно объясняли принципы работы пусковых установок с традиционной механической амортизацией. Рассказывали то, что им, как специалистам, было и так хорошо известно. Они внимательно слушали, прекрасно понимая: эти традиционные установки, спроектированные по типовым проектам, не подходят для ракетных комплексов второго поколения.
– То, что нам показали, совершенно не подходит для нас, это же гроб для ракетостроения, – удручённо промолвил начальник отдела наземного оборудования и пусковых установок Григоров после утомительной экскурсии по подвалам. – Нужно обязательно поставить на этом большой крест, забраковать эту пусковую установку.
– Так давайте, не откладывая в долгий ящик, прямо сейчас и похороним этот проект, который Бурмак разрабатывает под нашу ракету, – отозвался Пущин, начальник группы проектного отдела.
И, чуть помедлив, добавил:
– Надо самим проектировать пусковую установку с резиновой амортизацией.
– А у меня уже готовы все расчёты по предложению Геннадия Николаевича. Расчётные оценки подтверждают правильность его идеи, – поддержал  Пущина начальник  расчётного сектора отдела Шакрис. – Надо уговорить Виктора Петровича. И  самим проектировать необходимую для нас установку, если не удастся  склонить Бурмака под малогабаритную пусковую установку. – Вы-то сами, Юрий Петрович, как  на это смотрите? – внимательно взглянув сквозь толстые стёкла роговых очков,  закончил Суня Владимирович.
Юрий Петрович Григоров с самых первых дней своей конструкторской деятельности занимался пусковыми установками. Он прекрасно понимал: громоздкие пусковые установки этого специализированного КБ – вчерашний день, ведь они совершенно не подходят для ракетных комплексов второго поколения.
– Да, другого выхода у нас нет. Очевидно, придётся самим проектировать пусковую установку, – неторопливо, взвешивая каждое слово, отозвался Григоров – Попробуем  убедить Бурмака в необходимости проектирования новых для него малогабаритных пусковых установок, только думаю, ничего из этого не выйдет. Он амбициозен. К тому же – до мозга костей консервативен. От своих типовых проектов отступать не любит.
Когда входили в кабинет главного конструктора, ещё была слабая надежда уговорить главного конструктора перейти на разработку проекта малогабаритной пусковой установки и согласовать техническое задание. Но с первых  минут беседы осознали: все их усилия окажутся тщетными.
– Вы подобрали подходящий для вашей новой ракеты проект пусковой установки? – едва только гости успели переступить порог его кабинета, даже не выслушав их, строго поинтересовался Бурмак.
– К сожалению, Евгений Михайлович, всё, что спроектировано вашим КБ, не подходит для нашего ракетного комплекса. Нам необходима малогабаритная пусковая установка с резиновой амортизацией, – твёрдым голосом произнёс Григоров. – Вот техническое задание, познакомьтесь, пожалуйста.
– Что-то из области фантастики, – бегло пробежав глазами техническое задание, не сумел подавить усмешку главный конструктор. – Это может предложить только тот, кто не имеет ни малейшего представления о пусковых установках. 
Больше двух часов объясняли они главному конструктору о необходимости малогабаритной конструкции для нынешних и всех последующих ракетных комплексов морского базирования. Но тот упорно не хотел понимать их, хотя и соглашался взять этот вопрос на проработку, включить в план опытно-конструкторских работ на следующий год. Так и уехали в тот раз из специализированного конструкторского бюро, не добившись никакого результата, но с твёрдым намерением самим разрабатывать проект этой установки.
С той памятной встречи прошло шесть месяцев кропотливого труда. Поиск и воплощение в проект оригинальных  инженерных решений, глубокие проработки с НИИ  резиновой промышленности и многие другие технические вопросы предстояло решить за столь короткое время. Кроме всего прочего, нужно было проработать множество вопросов с заводом, которому предстояло в ближайшем будущем заниматься изготовлением амортизаторов. Одновремённо с этими работами ведущие специалисты занимались изучением и оценкой всех факторов, воздействующих на ракету при выходе из шахты. 
Теперь всё это позади, оставалось только согласовать с головным институтом проект и договориться о сроках разработки рабочей документации, но главный конструктор почему-то не  торопился в этот раз принять их.
«В прошлый раз не держал он нас так долго в приёмной», – отметил для себя Григоров и нарочно, чтобы слышала секретарь, добавил:
– Наш главный конструктор никогда не держит в своей приёмной посетителей из смежных организаций. Виктор Петрович принимает сразу, а если и занят с другими людьми, всегда просит извинить за задержку.
 Молоденькой девушке, очевидно, и самой было неудобно перед гостями  за такое непочтительное отношение к ним со стороны главного конструктора.
– Не знаю, что такое случилось сегодня с Евгением Михайловичем? Он всегда принимал представителей без задержки. Может, просто забыл? Сейчас, как только освободится, напомню.
Она уже поднялась со стула, как раздался голос в динамике:
– Пусть войдут.
Очевидно, это их приглашали пройти в кабинет.
За дверью, в глубину просторного кабинета, тянулась длинная, зелёная лента стола с ровными рядами стульев. Бурмак рассматривал какие-то документы и даже не поднял головы, когда они подошли к его столу. Своим видом он, вероятно, давал понять посетителям, что очень занят и не может долго разговаривать с ними по мелочам. Наконец, отложив в сторону лист бумаги, поднял голову, мельком взглянув на посетителей, но даже не встал из-за стола и не подал руку для приветствия.
– Здравствуйте, Евгений Михайлович, – вежливо поздоровался за всех Григоров, – просим выслушать наши предложения, мы постараемся изложить их кратко.
– Присаживайтесь, –  словно только заметил, что они стоят возле стульев, наконец, предложил главный конструктор. – Ну, выкладывайте, с чем приехали в этот раз? – поинтересовался он каким-то бесцветным голосом.
– С тем же самым, что и шесть месяцев назад, с малогабаритной пусковой установкой, – на удивление спокойным голосом начал говорить Григоров. – Ваш проект с механической амортизацией нас не устраивает. Он не даёт возможность выполнить все требования заказчика, не говоря уже об указании Правительства по разработке ракетных комплексов, адекватных американским «Поларисам».
– Это ваши проблемы, вы их и решайте! При чём здесь я и мой проектный институт? – будто не понимая, что вся проблема зависает на устаревшей пусковой установке, выдавил из себя Бурмак.
– Мы и пытаемся это сделать, только без помощи вашего института нам не обойтись, – вздохнул Григоров.
– В чём же заключается наша помощь? – уже более заинтересованным голосом  проговорил главный конструктор.
– От вас требуется, как от головного проектного института, согласовать  разработанный нами проект на пусковую установку, – указал Григоров на  запечатанный конверт с калькой проекта. Он разработан на основе резиновой амортизации, но его надо согласовать и дать указание на разработку рабочей документации.
– Ваш проект установки да ещё с резиновой амортизацией, которой нет в природе? Какая беспочвенная  фантазия!? Только безумцы могут  позволить себе это! – голос Бурмака сразу изменился, он почти перешел на крик.
– Резиновой  амортизации, действительно, раньше в природе не существовало. Но мы провели большую работу совместно с научно-исследовательским институтом резиновой промышленности и заводом резинотехнических изделий, и есть уже обнадёживающие результаты проведённых исследований, – продолжал говорить Григоров спокойным голосом. – Можете ознакомиться с техническим протоколом и решением по совместным работам нашего предприятия и смежных организаций, – он подвинул в сторону главного конструктора документы.
– Авантюризм! – выдавил из себя Бурмак. И в гневе отшвырнул в сторону бумагу на столе. Даже не взглянув на документы, отмахнулся от них, как от назойливой мухи.
«Какое-то малоизвестное СКБ, затерявшееся в российской глубинке, набралось наглости диктовать столичному институту свои условия, – с раздражением  подумал он. – Пускай сломают себе шею, вот тогда приползут ко мне на коленях».
– Так что несерьёзный это разговор, – попытался как можно более спокойно сказать Бурмак. – Вы слишком далеко зашли в будущее. Забирайте свои документы и отложим этот разговор на неопределённое время.  Я же обещал вам, что включу ваше предложение по малогабаритным установкам в план опытно-конструкторских работ в следующем году.
С каждой минутой нарастало в нём раздражение к этим представителям. Чтобы не выразить открытую неприязнь, не наговорить обидных слов в адрес руководителя этого далекого СКБ, он решил прекратить встречу:
– Извините, больше не могу уделить вам время. Много дел.
Бурмак углубился в бумаги, давая понять посетителям: разговор окончен.
– Остаётся, Евгений Михайлович, только сожалеть, что мы не нашли взаимного понимания в вопросах государственного значения, – спокойным голосом произнёс Григоров. – Будем своими силами заканчивать разработку проекта и выходить на прямую связь с предприятиями по изготовлению пусковой установки.
– Это ваше дело, но я твёрдо убежден: у вас ничего не получится. Только напрасно потеряете время.
Представители  СКБ ушли, а он долго ещё сидел неподвижно, собираясь с мыслями. Злость и раздражение душили его, какой-то неприятный озноб охватил всё тело, было ощущение: надвигается что-то неотвратимое, противостоять чему у него уже нет сил. В просторном кабинете стало вдруг душно. Он ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу. Вспомнил с раздражением весь разговор, только что состоявшийся в его кабинете с представителями этого мало известного в стране, но столь решительного СКБ.
Вместе с раздражением какой-то второй внутренний голос назойливо подсказывал ему, что он втайне даже от самого себя завидует этому периферийному конструкторскому бюро. Мысли, что этот незнакомый ему главный конструктор и его настойчивые  специалисты сумеют добиться  многого из того, что не под силу теперь сделать ему, будоражили и тревожили его. 
«У них есть целеустремлённость, стремление к новаторству, настойчивость, а главное – решительность и смелость. Они не боятся трудностей, им не страшно идти на риск и делать трудные шаги в неизведанное. В недалёком будущем об этом периферийном КБ узнают многие», – размышлял  Бурмак, сидя за столом в своём просторном кабинете.

* * *
Главный конструктор Масеев тем и отличался от главного конструктора Бурмака, что обладал главным преимуществом – стремлением ко всему новому, передовому.  Не боялся взять на себя ответственность. Умел из всех возможных путей выбрать один и не ошибиться. В каждом новом проекте пытался добиться наивысших результатов, не боялся принимать принципиально новые научные и технические решения, зачастую очень трудные для практического воплощения. Его не смущали проблемы, а также многочисленные преграды технического и организационного характера. Масеев настойчиво стремился к достижению своей ближайшей задачи: ликвидировать разрыв, отделяющий его КБ от американских «Поларисов».
А главное его отличие – самоотверженная, бескорыстная увлечённость делом, которому он посвятил всю свою жизнь. Он, как и проектировщик пусковых установок Бурмак, по сути, тоже был монополистом в своём направлении, в котором не предусматривалось дублирования. Но монополизм не давал ему права останавливаться на достигнутых успехах и почивать на лаврах – ведь он всегда стремился работать на перспективу. Принимал новаторские решения, взвешивал эффективность новшества, учил сотрудников смотреть вперёд, работать, соизмеряя возможности. Вместе с перспективой оценивал степень риска, принимая полноту ответственности на себя. Не боялся решительно отказаться от хорошей идеи, если начинал понимать, что с ее внедрением ракета в перспективе не даст ожидаемого результата.
В проекте первой малогабаритной ракеты « РСМ–30» было заложено множество научных и инженерных идей, принципиальных технических решений, и большинство из них не имело аналогов, как в отечественном, так и в зарубежном ракетостроении. Родоначальница морских ракет этого класса, она была вроде серьёзного экзамена для главного конструктора и его коллектива.
 К началу работы над проектом конструкторское бюро Масеева по численности увеличилось более, чем в два раза, и каждый год за счёт молодых специалистов КБ росло. Из года в год накапливался опыт, повышалась квалификация специалистов, и что самое главное – в достижении главной цели сотрудники КБ шли своим путём, проектируя и изготавливая ракеты на жидком топливе.
К моменту разработки проекта первой малогабаритной ракеты уже почти два года  «СКБ–38» размещалось на новых площадях, в соседнем со Златогорском городе Ильменск.  Здесь по генеральному проекту намечалась и в ближайшие годы должна  появиться мощная научно–экспериментальная и производственная база конструкторского бюро. В производстве уже шло освоение механической обработки сварки, процесса химического фрезерования и других технологий обработки нового, не применяющегося ранее в отечественном ракетостроении, лёгкого алюминиевого сплава.
За счёт применения такого лёгкого сплава взамен нержавеющей стали значительно снижался вес ракеты. Вес уменьшали при одновременном обеспечении высокой прочности применением оболочек и сферических днищ вафельного типа. А плотная компоновка, утопленный в топливном баке двигатель и малогабаритная пусковая установка, по существу, были фундаментальными изобретениями, которые определяли дальнейшие пути развития морских комплексов. Баки, заправленные топливом на весь период хранения и эксплуатации, в значительной степени упрощали обслуживание ракет на флоте. Проект был удачным, как по основным характеристикам своего класса и эксплуатационным качествам, так и по технологичности изготовления и сборке.
После утверждения этого проекта, высокой  его оценки специалистами института ВМФ, Масееву казалось: полное лидерство по ракетам дальнего действия должно по праву принадлежать теперь только ему…
* * *
С той поры, как Масеев  вошел в переполненные залы аэропорта, объявили уже отправление второго рейса на Москву, а разрешения  на вылет их самолёта по–прежнему не было. Главный конструктор волновался – не любил он терять время на ожиданин кого–то или чего–то, а ещё больше не любил, чтобы ждали его самого.
«Из-за этой непредвиденной задержки с вылетом неизвестно, сколько ожидать  в аэропорту «Быково» министерской машине, которая придёт в установленное время», – мысленно расстраивался Масеев. Но молчал, стараясь скрыть эмоции.
– Летим, Виктор Петрович, наконец, дали свободный коридор! – радостным голосом сообщил командир экипажа, неожиданно появившийся перед ним, – вы уж извините, что произошла задержка с вылетом, – добавил он не столь радостным, а больше виноватым голосом, будто бы это именно он был виноват в том, что не смог обеспечить коридор в воздушном пространстве.
Когда подошли к трапу, самолёт с работающими двигателями уже был готов к взлёту, и как только пассажиры заняли места, он начал выруливать на взлётную полосу. Масеев, заняв место у иллюминатора, увидел, как вначале медленно, затем всё быстрее и быстрее замелькали перед глазами плиты аэродрома, сливаясь в единый, серый фон, а потом земля стала неторопливо опускаться вниз.  Под крылом самолёта стали видны ленточки дорог, берёзовые рощи, неправильные квадраты посёлков и блюдечки озёр.
Главный конструктор при своих частых вылетах на всевозможные совещания в министерство всегда использовал полётное время для подготовки к совещаниям. Но в этот раз он довольно тщательно готовился к защите проекта, несколько раз корректировал свой доклад, сделав его понятным даже для непосвящённого в ракетостроение человека, то есть кратким, чётким и убедительным. Давно уже отправлена спецсвязью в министерство вся необходимая документация, и сейчас несколько часов полёта до Москвы были у него свободными. Редко, когда выпадало у него свободное время – оно было спрессовано не только по часам, но даже по минутам. Может, по этой причине он никогда и не вспоминал о прошлом, считая: человек всегда должен быть больше в будущем, чтобы работать на перспективу.
Из прошлого вспоминал только одни допущенные ошибки и промахи. И то только для того, чтобы лишний раз проанализировать их и больше не повторять. Все девять лет работы в должности главного конструктора, не оглядываясь назад, думал только о будущем.
А в этот раз под шум работающих двигателей почему-то нахлынули на него воспоминания о прошлом. Вспомнил он тот летний день, когда после утомительной поездки от вокзала, он оказался у проходной завода, куда приказом министра оборонной промышленности был назначен главным конструктором. Всего два корпуса, в которых, очевидно, и  размещались конструкторское бюро и производственная база опытного завода, увидел он перед собою, как только прошел на территорию «СКБ–38». Ему еще не приходилось бывать в этом КБ, затерявшемся в российской глубинке. Он только встречался с его представителями.
Впереди предстояла трудная работа по морской тематике: разработка образцов новейших ракетных комплексов, не имеющих аналогов в отечественном ракетостроении. По предложению Сергея Павловича Королёва министр подписал приказ о его назначении главным конструктором «СКБ–38». А до появления этого приказа была памятная встреча с Королевым. 
Девять лет прошло с той незабываемой встречи, но Масеев помнит ее со всеми подробностями, будто было это только вчера. Масеев прикрыл глаза, как бы вновь увидел лицо Сергея Павловича, и, усмехнувшись про себя, вспомнил весь разговор, состоявшийся  тогда между ними. Беседа началась с характеристики обстановки в  конструкторском бюро в Златогорске.
– Не оправдывает своего назначения «СКБ–38», слишком затянулось его  становление, как самостоятельно проектного бюро, – глубоко вздохнул Королев, –  надо укреплять там руководящий кадровый состав. Как вы, Виктор Петрович, отнесетесь к предложению направить вас в это конструкторское бюро на должность заместителя главного? – внимательно посмотрев глаза в глаза, закончил Сергей Павлович начатый разговор.
– Согласен, Сергей Павлович, но только в должности главного, – не задумываясь, высказал он своё намерение возглавить руководство СКБ в должности  главного  конструктора.
Он так и не понял, что тогда подумал о нём  Сергей Павлович, услышав от молодого инженера столь смелое и в тоже время дерзкое заявление: «Согласен, но только главным».   Выпалил, похолодев от своей дерзости и одновременно втайне восхищаясь ею.
Королёв, наклонив голову,  долго молчал, глядя на него своим характерным изучающим взглядом. Застывшая усмешка прочно держалась на его напряженном  лице, сбивая с толку. Тёмные глаза сузились, на переносице обозначились две знакомые, глубокие морщинки.
Масеев знал: эти морщинки всегда появлялись на лице Королёва в минуты размышлений. Обхватив по привычке подбородок левой рукой, как бы поддерживая свою большую голову, смотрел он на молодого инженера и молчал. Очевидно, думал, размышляя над тем: должность главного конструктора нужна Масееву, чтобы раскрыться и на деле проявить свои неординарные способности, или это необходимо просто для того, чтобы сделать карьеру? Станет ли он главным не по штатному расписанию, а по выполняемой работе – талантливым специалистом, ревностным, преданным служителем делу. Сможет ли стать выдающимся конструктором – руководителем и организатором вверенного ему коллектива, способным сплотить и вдохновить на выполнение грандиозных задач?
– Согласен, но только главным конструктором, – не зная еще, как Сергей Павлович отреагирует на его дерзкое заявление, и в то же время для того, чтобы прервать затянувшееся молчание, снова повторил Масеев.
Королёв, поддерживая левой рукой подбородок, изучающее смотрел на него. И по-прежнему молчал. А Масееву, действительно, нужна была свобода в своих творческих планах. Он не боялся трудностей, чувствовал, что справится и создаст коллектив, способный решить поставленные перед ним сложные задачи.
– Так. Только главным, говорите?! – медленно, растягивая каждое слово, наконец, громко произнес Королев. – А вы представляете всю сложность работ по созданию образцов ракетной техники морского базирования, не имеющей еще отечественных аналогов, научных наработок и даже теоретических предпосылок? Все, что мы имеем в настоящее время, это скупая, а порой и дезинформирующая американская информация. Так что работать придется вслепую – предстоит стать первопроходцем в неизведанной области. Это вас не пугает? – закончил Королев.
Масеев, глядя в лицо Сергея Павловича, заметил, как постепенно начали разглаживаться две знакомые морщинки на  его переносице.
– Нет, Сергей Павлович, не пугает! Вы же нас учили: чтобы идти вперед, надо не бояться делать смелые шаги в неизвестное.
– Да, это главное в нашей работе, – задумчиво произнес Королев.
А он, не отводя своего взгляда от постепенно уменьшающихся морщинок на переносице, понял: судьба его решена, он будет главным, а создание стратегических ракет морского базирования станет целью всей его последующей жизни…
Удручающее впечатление произвело на него конструкторское бюро «СКБ–38», совсем не похожее на ОКБ, в котором ему довелось работать под  руководством Королёва. Не было ничего сложившегося, что требовалось для проектирования и разработки ракет морского базирования в этом бюро, численностью всего в двести пятьдесят человек. Молодые начальники отделов не имели никакого понятия о морских ракетах, не было у них и  практического опыта, не было и конструкторов, умеющих решать проблемы и разрабатывать конструкторские системы. Не было проектных и расчётных подразделений – всё это нужно было создавать ему, начиная с нуля, и в самое короткое время. Ему казалось: создать с таким коллективом ракету – всё равно, что доказать Великую Теорему Ферма, над доказательством которой светлые умы математиков бьются уже больше трёх сотен лет.
Трудным для него было начало. В этих условиях пока не приходилось даже думать о проектных работах: нужно было создавать группы проектантов, расчетчиков, сплачивать вокруг себя единомышленников, развивать производственную базу опытного завода. Он никогда не забывал Сергея Павловича Королева, который, как никто другой, понимал, что любая разработка конструкции получает жизнь в цехах завода. И, не считаясь со временем, знакомился с производством.
Большую поддержку оказывал в первое время Сергей Павлович: и советами, и по укреплению конструкторского бюро опытными специалистами. Видимо, именно он сумел уговорить Сырова Валерия Романовича оставить работу в головном институте и поехать в качестве заместителя главного конструктора в это уральское СКБ.
Тот приехал почти следом за ним, они начали работать с Валерием Романовичем почти одновременно. И на протяжении восьми лет напряженно трудились над одними задачами. Он стал не только первым заместителем, но и его единомышленником, основным идеологом по формированию облика ракет. Руководил проектными работами, был инициатором внедрения многих технических решений. С них зарождались первые ракеты,  начинался путь к совершенству морских ракетных комплексов, которые определили в последующем облик нескольких поколений  грозного оружия.
«Ощутимая потеря для меня и в целом для всего нашего конструкторского бюро, – вздохнул Масеев, вспомнив недавнее расставание со своим заместителем, – Валерий Романович был из числа первопроходцев».
– Прошу уволить по семейным обстоятельствам. Жена болеет, врачи рекомендуют сменить климат, – мотивировал своё увольнение Сыров.
Масеев не стал отговаривать заместителя, прекрасно понимая: Валерий Романович необдуманных решений никогда не принимает. Поэтому главный и не препятствовал  увольнению. Ему казалось: Сырову, как и ему когда-то, тоже нужна была свобода и как только заместитель его почувствовал, что окрепшее конструкторское бюро способно без его помощи решать основные задачи, он подал заявление на увольнение.
 Первые морские ракеты, сданные на вооружение, были сравнительно небольшие, малой дальности, и они существенно уступали американским «Поларисам». Это были первые шаги молодого конструкторского бюро и его главного конструктора в  неизведанное будущее. Они делали первые, пока ещё робкие  шаги, чтобы в скором времени сделать резкий скачок и сократить отставание от американцев, а затем и вообще ликвидировать их превосходство, которое поначалу было подавляющим. И не только в тактико-тактических характеристиках ракетных комплексов. Проявлялось оно в экономике, промышленности – мы отставали во многих, наиболее важных технологиях, догоняли в культуре и организации производства.
Масеев понимал: компенсировать отставание можно только инженерной изобретательностью молодых, энергичных специалистов. Их нерастраченная творческая энергия не знала преград. То, что ещё вчера казалось невозможным, сегодня становилось реальным.
  Уже проглядывалась и зарождалась перспектива, находились лучшие решения, появлялся выбор. Параллельно с изготовлением первых ракет, стартующих с надводного положения, был разработан проект первой ракеты, стартующей из подводного положения, проводились проверки некоторых технических решений на экспериментальных узлах. Изготовление опытных узлов и их экспериментальная отработка проходили с большими трудностями. Большую часть рабочего времени конструкторам приходилось проводить в  цехах завода, а порой требовалось выезжать в смежные организации, где проводились экспериментальные работы.
Под шум работающих двигателей мост через реку памяти и воспоминаний вёл главного конструктора всё дальше и дальше – по этапам конструкторской отработки к достижению основной цели.
«Можно было бы достичь более значительных результатов, если бы имели мы собственную лабораторно–экспериментальную базу», – размышлял  главный конструктор. Вспомнил, сколько потребовалось усилий для коренного переоснащения завода и создания подобной собственной лабораторно-экспериментальной базы. Тяжело вздохнул, оживив в памяти все преграды, которые пришлось преодолеть ему, не имеющему собственной лаборатории, чтобы организовать изготовление и сдачу в установленные сроки на вооружение флота первой ракеты с подводным стартом. Волокита, косность отдельных руководителей, ведомственный монополизм, а то и личные амбиции постоянно мешали и сдерживали этапы отработки
«Волокита с постановлением Правительства по разработке и изготовлению ракеты с подводным стартом тянулась почти целый год, а нам прошлось в неимоверно трудных условиях навёрстывать упущенное время», – вспомнив долгие месяцы томительных ожиданий окончательного правительственного решения, вздохнул  Масеев.
Он так и не понял тогда, почему после успешной предварительной защиты проекта ракеты «Р–23» разработку проекта доверили более опытному КБ главного конструктора  Янгеля. Вспомнил все обстоятельства встречи  с первым секретарём ЦК во время его отпуска в Крыму, куда он приезжал для принятия решения, как по этому проекту, так и по дальнейшей ориентации его КБ в целом.
«Сколько потребовалось времени и напористости, чтобы Хрущёв во время своего отпуска принял меня и Михаила Кузьмича Янгеля», – усмехнулся Масеев, вспомнив отказы Секретариата ЦК.
«Стоит ли беспокоить Никиту Сергеевича по этому вопросу во время его отдыха», – неоднократно заявляли ему.
До конца своих дней не забудет он 20 июля 1962 года на Северном флоте. В тот день Северный флот посетил первый секретарь ЦК, чтобы наблюдать за практическими  стрельбами ракет с надводного положения, а также запуском первой ракеты «Р–23» с подводной лодки из–под воды. Ракета «Р–23» в то время ещё не была сдана на вооружение, проходила последний этап лётных испытаний. Атомная подводная лодка ещё не сошла со стапелей – её заменили дизельной, скрыв эту подмену от Хрущёва...
В командирском отсеке было душно, а его бил нервный озноб, и дрожали руки. Он знал, что за пуском первой ракеты из-под воды с палубы крейсера будут наблюдать Хрущёв, Министр обороны, Главком ВМФ, Командующий Северным флотом и другие высокопоставленные лица. Для него и всего коллектива конструкторского бюро это был  экзамен на зрелость, на доверие и признание их способностей и авторитета. И всё это будет зависеть от успешного  старта.
Озноб не проходил ещё долго после успешного старта и многочисленных поздравлений.
«Смотри, как развернулся! Какой молодец!» – поздравив его с первым удачным пуском из подводного положения, передал командующий Северным флотом восхищение и эти слова Хрущёва в его адрес. Он тогда, конечно, не мог знать, помнит ли Никита Сергеевич его визит в Ялту. Скорее всего, давно забыл о нём, да его и не интересовал этот вопрос. Тогда, после успешной демонстрации подводного старта и этой короткой похвалы в свой адрес, он был твёрдо уверен, что авторитет конструкторского бюро доказан конкретными делами, а приоритет в морской тематике ему обеспечен. Так считал он до настоящего времени, пока не узнал, что у него появился сильный конкурент в лице генерального конструктора Валомея.
Сам он никогда не хотел внедряться в чужую сферу влияния, полагая, что стремиться туда, где имеются уже какие–то наработки не только не корректно, но и бесполезно. Вот поэтому он и не понимал, на чём же основано подобное устремление другого генерального конструктора.
«Всё оттого, что нет у нас единого центра по распределению космических и спутниковых систем, наземных и морских комплексов между отраслевыми министерствами и другими ведомствами. Тогда не было бы таких парадоксальных случаев», – рассуждал Масеев.
Он поражался по глубине грандиозному размаху американской программы «Поларис» по созданию морского ракетного комплекса США. Эта программа охватывала и включала в себя подводные лодки, ракеты, средства связи, навигации и управления. Его поражала та величайшая тщательность, с которой всё у них было продумано до мелочей. Ведущие учёные и практики анализировали содержание всех работ, намечали круг технических задач, определяли взаимоотношения и связи между различными системами.  Центром управления разрабатывался график работ, устанавливались общие понятия целей и средства для тысяч людей, которые были  связаны этой программой. Первостепенное внимание уделялось взаимопониманию представителей промышленности и военного ведомства, сокращению сроков разработки, основным проблемам и факторам, сдерживающим выполнение.
«Да, у американцев всё продумано, а с нашей стороны нет никакой системы, которая противостояла бы американской. Технические трудности в организации всех работ выявляются постепенно – в ходе разработки проекта. Система наша создается по ходу реализации задач и корректируется живой практикой, а необходимые изменения всегда диктовались необходимостью. Хотя и утверждались общие планы, сроки, но они носили директивный, силовой характер, – рассуждал главный конструктор. – На каждый новый ракетный комплекс выходило постановление Правительства, устанавливались директивы, стандартные указания  вроде «…принять меры по обеспечению…» и подобные дежурные фразы. А рядом существовал и безотказно действовал отраслевой монополизм и монополизм отдельных руководителей. Личные симпатии и несогласия господствуют пока во всём, таких примеров слишком много», – вздохнул главный конструктор.
Вспомнил он драматичную историю с малогабаритной пусковой установкой, проект которой для первых ракетных комплексов разрабатывал главный конструктор Бурмак в своей специализированной проектной организации. Стоило тогда ему пойти на компромисс  с главным конструктором этого КБ, и не было бы малогабаритной ракеты «РСМ–30», которая сейчас уже подходит к этапу бросковых испытаний. В то время он бросил смелый вызов этой организации, считавшей себя непревзойденной монополией, взял инициативу на себя.
«Сколько пришлось преодолеть всевозможных проблем, пока не появилась определённая ясность! –  вспомнил Масеев. – Только для того, чтобы достать натуральный каучук, который получают коагуляцией латекса из каучуконосной бразильской гевеи, пришлось затратить столько усилий. – А сколько было проведено глубоких проработок только для того, чтобы представить все проблемы? А их было так много: научных, технологических, эксплуатационных и организационных».
Для него это был период изнурительных оценок и раздумий. Ни один раз задавал он себе один и тот же вопрос: «Сделаем или не сделаем? А, если не сделаем, что тогда?»
Он понимал весь риск и всю меру ответственности, которую добровольно брал на себя, и какое–то время воздерживался от принятия окончательного решения, хотя  перспектива была заманчивой. Только, когда привезли из Ленинграда  «живой, ещё тёпленький», отлитый на заводе резинотехнических изделий амортизатор, принял твёрдое решение – делать пусковую установку самим. Разработка пусковых установок на принципиально новых технических  принципах и в своём КБ открывало в перспективе широкие возможности.
Работа над проектами лодки и пусковой установки  вдохновляла всех участников – работали с необычайным подъёмом, с каким-то даже спортивным азартом. При обсуждении какой-либо идеи возникали интересные схватки – тут уж не соблюдалось никакой субординации. Как будто не было ни рядовых инженеров, ни начальников групп, секторов и отделов, и даже присутствие кандидатов наук из головного технологического института никого не смущало, ведь тут все были равны. Можно было, не боясь, высказать идею даже на первый взгляд технически абсурдную. А ему приходилось, прежде чем подписать любой документ, проводить серию заседаний, внимательно слушать, вникать в смысл каждой идеи и принимать своё обоснованное решение.
К тому времени у него в КБ уже было создано надёжное ядро единомышленников, выявились активные инициаторы внедрения новых идей, талантливые специалисты, способные дать правильную оценку каждой, вновь зародившейся мысли, пытливые и изобретательные…
В потоке нахлынувших воспоминаний незаметно пролетело время, а самолёт уже приближался к столице. Внимательным взглядом обвёл главный конструктор всех своих сотрудников в пассажирском салоне. Обычная обстановка, когда на борту самолёта летят специалисты одного КБ. Все заняты какими-то делами: одни обсуждают, прорисовывая что–то на листе бумаги, другие просматривают какие-то документы, кто-то, чтобы не терять попусту время, знакомится с новой публикацией в журнале «Машиностроитель».
Остановил свой взгляд на Пущине. Геннадий Николаевич, а для него – просто Геннадий, с карандашом в руке углубился в изучение какой-то информации, делает свои пометки, изредка покачивает головой.  «Видимо, что-то не нравится ему в журнальной публикации», – отметил для себя Масеев. Он с большим уважением относился к этому специалисту. Начальник группы головного проектного отдела, внешне ничем не примечательный, но личность неординарная.
«То, во что верит, отстаивает с подлинной страстью на любом уровне, – вспоминая беседы на научные темы с Пущиным,–– подумал Масеев о нём. – Мыслит масштабно, комплексно и всегда может найти рациональное зерно, принять верное решение». Вспомнил как легко, логично и убедительно доказал он возможность применения вафельных оболочек, сферических днищ в корпусе ракеты. Резиновая амортизация ракет в шахте с целью получения малогабаритной пусковой установки – тоже его идея.  «Главный стратег», «генератор идей», – вспомнил, как отзываются о нём проектанты и конструктора.  – Талантлив, а талант – это самая редкая красота», – глядя на грубоватое лицо Пущина, подумал о нём главный конструктор.
– Приготовиться, идём на посадку! – выглянув из пилотской кабины, предупредил командир экипажа.
В одиннадцать тридцать по московскому времени самолёт произвёл посадку в аэропорту «Быково». Диспетчер министерства ожидал их.
– Номера для вас забронированы в ближайшей от министерства гостинице. Если у вас нет других планов, поедем прямо сейчас туда. Министр ожидает вас, и примет сегодня в четырнадцать тридцать, – предупредил встретивший их диспетчер министерства.

* *  *
Хотя в приёмную Совета обороны Масеев со своими специалистами пришел ещё за двадцать минут до начала заседания, в просторной приёмной было уже тесно. Среди лиц в строгих гражданских костюмах со звёздами Героев и знаками Лауреатов Ленинской и Государственных премий выделялись солидные фигуры в морских мундирах с адмиральскими звёздами на погонах. Геннадий Пущин в отутюженном, но не совсем новом костюме среди этой публики чувствовал себя не совсем привычно, как потерянный. Галстук, завязанный утром Львом Михайловичем, сдавливал шею, и хотелось освободиться от него. Прошло уже много лет, но с той студенческой поры, когда он перед защитой своего дипломного проекта в первый раз повязал его на свою шею, больше ни разу им не пользовался.
Масеев среди всей этой публики старался отыскать Сергея Павловича Королёва, главного конструктора жидкостных ракетных двигателей Алексея Михайловича Исаева и Ковалёва, главного конструктора атомных подводных лодок. Это они решительно поддержали его по созданию малогабаритной ракеты «РСМ–30» с новой пусковой установкой. Рассчитывал он на их поддержку и в этот раз. Среди присутствующих в приёмной увидел своего конкурента, который разговаривал с президентом  Академии наук, а рядом с ними заметил и своего министра. При его гигантском росте заметить его было совсем нетрудно. Накануне этого совещания его  встреча с министром была короткой. В кабинете министра присутствовали представители института ВМФ, которые одобрили проект, выразив уверенность, что защита пройдёт успешно. Министр, повторив почти всё то, что он уже слышал от его заместителя, пожелал успеха.
– Если Валомей будет защищать проект первым, ты, Виктор Петрович, если заметишь недостатки в его проекте, постарайся не указывать на них, – дал совет министр, закончив их короткую встречу.
А Сергея Павловича, Исаева и Ковалёва в приёмной пока ещё не было.
«Неужели не придут?» – подумал он с огорчением, внимательно наблюдая за дверью приёмной.
Исаев появился как-то совсем неожиданно, когда до начала заседания оставалось всего пять минут, а следом за ним появился и Ковалёв.  Но Сергея Павловича так и не было.
– Ну, готов сразиться с могучим соперником?  «И вечный бой. Покой нам только снится», – так, кажется, у Блока? – протягивая сразу две руки для приветствия, улыбнулся Алексей Михайлович.
– Да, готов! Будем сражаться и, надеюсь, победим!
– Не понимаю, почему Владимир Николаевич решил проверить свои способности в морском направлении? – пожимая плечами, проговорил Исаев. – Что ему, мало своих проблем?  Занимался бы «Протонами», «Полётами» и искусственными спутниками Земли. Или ему надоело плестись в хвосте у Королёва?  Не понимаю, зачем лезть ещё туда, где другой может сделать работу лучше тебя? – будто рассуждая сам с собою или ожидая ответа от Масеева, закончил начатый разговор Исаев.
Масеев промолчал, хотя сам тоже думал над этим вопросом, и ему совершенно непонятным было поведение генерального конструктора. Он мало был знаком с ним.  Виделся как-то в городе Реутово, когда работал ведущим конструктором  в ОКБ Королёва. А с тех пор, как сам стал главным конструктором, встречаться не приходилось. Конструкторские бюро представляли разные ведомства, и в кабинете министра судьба раньше не сводила.
Между тем, время начала заседания Совета уже прошло, а Хрущёв отчего–то задерживался.
– Что, Виктор Петрович, ты тоже решил попробовать защитить свой проект? – поздоровался неожиданно подошедший к ним генеральный конструктор Валомей.
– Почему попробовать? Я, Владимир Николаевич, пробовать не собираюсь, у меня совсем другие намерения – защитить проект, – уверенным голосом произнёс Масеев.
– Ну – …  ну... дерзай, Виктор Петрович! Желаю успеха, – растягивая частицы «ну», проговорил Валомей бесцветным, с холодной иронией голосом и тут же отошел в сторону.
– Поставил ты его на место, Виктор Петрович! Видел бы его глаза. Взгляд – как у удава при виде кролика, которого он собирался проглотить, только ты не оцепенел перед его взглядом, как тот кролик перед удавом, – рассмеялся своим звучным голосом Исаев.
По внезапному оживлению в приёмной Мосеев понял, что появился первый секретарь. Хрущёв вошел стремительно, извинился за своё опоздание и пригласил всех в зал заседания. Все члены Совета уже сидели за столом. Среди них: председатель Президиума Верховного Совета, Министр обороны, Главнокомандующий ВМФ, выдающиеся учёные- академики и другие высокопоставленные лица.
– На заседании Совета обороны предлагается рассмотреть проекты межконтинентальных ракет генерального конструктора, товарища Валомея и главного конструктора, товарища Масеева, – открыл заседание Хрущёв.  – Нам необходимо будет выбрать из двух проектов самый эффективный, чтобы поручить им дальнейшую разработку. Первым заслушаем Владимира Николаевича. Приступайте, товарищ Валомей!
Генеральный конструктор начал доклад, не дожидаясь, когда его ассистенты повесят и раскрепят схемы и чертежи проекта. Говорил убедительно, хорошо поставленным голосом, умело и аргументировано преподносил принципиальные особенности своего проекта. Хрущёв внимательно слушал, неоднократно высказывал своё удовлетворение по предложенной схеме.
Масеев тоже слушал внимательно генерального конструктора, а удовлетворенные  высказывания Хрущёва воспринимал болезненно. Хотя он и видел, что ничего принципиально нового и более совершенного в проекте нет, всё же опасался, что вопрос, кому отдать предпочтение, решен заранее. В какой-то самый первый момент доклада генерального конструктора подумал: нет ему никакого смысла делать свой доклад.
 «С каким необычайным подъёмом и желанием сделать работу, как можно лучше, работали специалисты над нашим проектом! Трудились напряженно, без выходных, а сколько было найдено новых, оригинальных решений, а выходит, всё впустую. Пройдёт проект, основанный на традиционных, устаревших схемах, а наш отклонят, – тяжелые мысли непрерывной чередой возникали в сознании Масеева и будоражили его. – Как я посмотрю в глаза своим специалистам? Нет, этого допустить никак нельзя! – твёрдо решил главный конструктор, – бороться и победить! Ничего другого мне не дозволено».
По всем тактико-техническим характеристикам проект Валомея явно уступал проекту главного конструктора  Масеева: отличие было большое – по габаритам, по массе и по дальности стрельбы. Цифры красноречиво говорили в пользу проекта уральских конструкторов. И Масеев принял решение: начинать доклад по защите проекта со своих преимуществ.
«Пускай не обижается на меня министр, но я буду докладывать не так, как он просил», – твёрдо решил главный конструктор.
Косов и Пущин, слушая доклад Валомея и сопровождающие доклад комментарии Хрущёва, тоже волновались не меньше своего главного конструктора. Особенно переживал  Пущин. Он, как ни пытался, не мог скрыть своего волнения. Косов видел, как Пущин постоянно ослабевает узел своего галстука, словно тот душит его и ему не хватает воздуха.  Его несколько удивило, и он не мог понять выражение абсолютного спокойствия на лице своего главного конструктора.
«Неужели он смирился с поражением и решил, что доказать Хрущёву и Совету преимущество нашего проекта ему уже не удастся?» – с тревогой думал Косов. Такие же мысли были и в голове  Геннадия Пущина. Слушая одобрительные похвалы председателя Совета Обороны, он готов был сорваться с места и кричать во весь голос, что проект генерального конструктора Валомея – это вчерашний, уже прожитый день, и он не заслуживает того, чтобы его рассматривали на столь высоком уровне.
Тем временем Валомей закончил свой доклад, уверенно ответил на заданные членами Совета вопросы и с видом победителя вернулся на своё место.
– Хорошие предложения заложены в проекте товарища Валомея! Его проект заслуживает внимания, – подвёл итог председатель Совета Обороны. – Теперь рассмотрим второй проект. Прошу вас, товарищ Масеев.
Масеев начал доклад с тактико-технических характеристик.
– Проект ракетного комплекса с двухступенчатой, межконтинентальной дальности ракетой «РСМ–35» предусматривает размещение в шахте подводной лодки шестнадцати ракет.
– Шестнадцать! – раздался чей-то удивлённый возглас в зале заседаний.
– Разработанная нами малогабаритная пусковая установка с резиновой амортизацией позволили разместить в шахте подводной лодки шестнадцать ракет. Предусмотрена автоматизированная предстартовая подготовка. Стрельбы можно производить, как из надводного, так и подводного положения при всепогодных условиях, – словно не заметив удивлённого возгласа, продолжал свой доклад главный конструктор.
Косов сразу отметил для себя реакцию, которую произвели эти данные на всех членов Совета. Мельком взглянул на Валомея, увидел, как изменился цвет его лица и как оно  вытянулось. А главный конструктор кратко и доходчиво продолжал излагать содержание доклада, логически умело преподносил существо всех новшеств, реализованных в проекте. Подробно ознакомил членов Совета  с преимуществами утопленного в компоненте топлива двигателя второй ступени. Вопросов у членов Совета было много, но убедительные, аргументированные ответы главного конструктора вполне удовлетворяли и устраивали их. Только Министр обороны и Главком ВМФ выразили своё сомнение.
– Мне кажется, товарищ Масеев, что в вашем проекте слишком велик риск при ампулизиции двигателя второй ступени на весь гарантийный срок хранения в компоненте топлива, – прозвучал один вопрос. – Каково ваше мнение на этот счёт?
– И есть ли твёрдая гарантия и уверенность в полной безопасности членов экипажа подводной лодки в период её автономного длительного плавания? – дополнил сомнения Министра обороны Главком ВМФ. 
– Риск, конечно, есть. Но новое – это всегда риск. А кто отвергает риск, тот отвергает  всё новое. Надёжность всей системы подтверждена расчётными данными и заложена ещё в  проектной документации. На последующих этапах проблема надежности будет тщательно проработана при разработке конструкторской и эксплуатационной документации и подтверждена на этапах экспериментально-конструкторской отработки. Мы вместе с Алексеем Михайловичем Исаевым работаем над этой проблемой. У нас есть обнадёживающие результаты, как абсолютной надёжности, так и стопроцентной гарантии безопасности обслуживающего персонала на базах ВМФ и членов экипажа подводной лодки при самых продолжительных плаваниях, – ответил Масеев на сомнения Министра обороны и Главкома твёрдым, убедительным голосом с полной уверенностью в своей правоте.
Косову понравилось построение доклада главного конструктора: в краткой и доходчивой форме Масеев убедительно изложил материал, особо не заостряя внимания на все новшества проекта. Но было заметно, с каким вниманием и одобрением воспринимают проект члены Совета. Он уже успокоился, а после убедительных ответов Масеева на заданные членами Совета вопросы, был твёрдо уверен, что их проект одобрят, и будет открыта дорога к дальнейшим разработкам. Взглянув на Пущина, заметил, что на его лице уже не так стали проявляться признаки волнения, показалось, как будто и галстук перестал душить его.
Перевёл свой взгляд в сторону генерального конструктора Валомея, и по мрачному выражению на его лице, понял: маститый конкурент уже признал своё поражение.
«Тяжело будет ему переживать ущемление своего самолюбия», – отметил для себя Косов…
– Хорошие предложения заложены в проекте товарища Валомея, но я отдаю предпочтение проекту товарища Масеева, – это как раз то, что в обстановке безудержной гонки вооружений, навязанной нам США, так необходимо нашему флоту, –  высказал своё окончательное решение Хрущёв…
Самым первым с успешной защитой поздравил Масеева Алексей Михайлович:
– Стопроцентная гарантия? Непростая задача для нас с тобой, Виктор Петрович! А что? Семь бед –  один ответ. Будем делать! Без определённой – в разумных пределах – доли риска в большом и новом деле не обойтись. Путь к чему-то новому – это всегда поиск, преодоление непознанного, неизвестного. Ты правильно сказал, Виктор Петрович, кто отвергает риск, тот отвергает новое.
– Твой проект, Виктор Петрович  оригинальный!  Рад, что и дальше будем работать вместе! Цель у нас общая, – не скрывал своего восхищения главный конструктор атомных подводных лодок Ковалёв, поздравляя с успешной защитой своего коллегу.
Было ещё много поздравлений, только генеральный конструктор Валомей не подошел и не поздравил своего конкурента.
– Не помогла на этот раз высокая протекция, проиграл, обиделся и покидает поле брани! – глядя вслед этому поспешно удаляющемуся генеральному конструктору, проговорил с усмешкой Исаев. – Долго теперь будет носить в себе эту обиду, ему трудно будет смириться с поражением. Попробовал влезть в чужую отрасль, проиграл и не приведи Господь, если после этого будет и дальше свои личные амбиции ставить выше государственных интересов.
– Пускай обижается, это его дело, – махнул рукой Масеев. – А  у меня созрел новый проект, и есть новое предложение, – улыбнулся своей обвораживающей улыбкой главный конструктор.
– Новый проект! И меня снова втянешь в эту «авантюру», гарантия-то хоть, стопроцентная? – рассмеявшись, поинтересовался Исаев.
– Да, в данном случае, пожалуй, так. Предлагаю: рабочий день на сегодня считать законченным и расслабиться. Вы как, Алексей Михайлович, согласны?
– Я всегда за всё разумное, новое и приятное, – с улыбкой на лице согласился Исаев.
«Расслаблялись» в гостиничном номере главного конструктора. По дороге купили две бутылки армянского коньяка. Пригласили горничную и заказали в  номер «что-нибудь покушать» на четверых.
– Надеемся на ваш выбор, только учтите: на четверых и на очень голодных мужчин, – подсказал Масеев улыбнувшейся горничной своим  приятным, проникновенным голосом.
Пока ожидали горничную с заказом, Масеев заказал по междугородней связи Ильменск. Связь дали сравнительно быстро.
– Михал Михалыч, здравствуйте! Защита прошла, как говорится, « на ура»!  Поздравьте всех с заслуженной победой. … Да, отмечаем, и Алексей Михайлович с нами. … Передаю ему от вас привет и наилучшие пожелания. … Волнения, конечно, были, … и больше всех волновался Геннадий Пущин, – бросив свой взгляд на соратника, рассмеялся в трубку главный конструктор... Успокоительных средств не понадобилось. Волнения прошли, как только Никита Сергеич вынес окончательное решение в нашу пользу.
Появление горничной с подносом, который был до предела заполнен различными закусками, заставило Виктора Петровича попрощаться со своим заместителем.  Он положил трубку и начал наполнять коньяком рюмки.
– А волновался-то на Совете больше всех, Виктор Петрович, пожалуй, я, – признался Исаев.
– Вы? – удивился Масеев.
– Представь себе, да! Ты, Виктор Петрович, даже не представлял в полной мере силу личности своего конкурента и степень его влияния в высших сферах руководства. Вполне могло случиться так, что предпочтение отдали бы проекту Валомея с предложением доработки его с учётом некоторых наиболее существенных технических решений, заимствованных из твоего проекта.
– Но это абсурд и очевидная нелепость – всё равно, что кромсать ножницами модное и уже готовое платье, – удивился главный конструктор.
– Нонсенс, Виктор Петрович, но подобное уже было, правда, не на Совете Обороны, а в кабинете Валомея. Он тогда работал одновременно с Янгелем над проектом новой противоракетной системы, и стоило ему только пожаловаться Хрущёву, что Михаил Кузьмич не представляет ему свою документацию, тут же последовало соответствующее указание. Точно такое же могло повториться и на сегодняшнем Совете. А получив твою документацию, Валомей приложил бы все силы, чтобы воплотить твои технические идеи в своём проекте.
– Да, Алексей Михайлович, мрачную картину моей конструкторской перспективы и дальнейшего развития в сфере морской тематики нарисовали вы, – выслушав Исаева, проговорил Масеев.
– Что поделаешь, у нас это возможно, – вздохнул Исаев. – Борьба лидеров за утверждение сфер влияния, жестокая борьба ведомств. Только плохо, что некоторые желают  утвердиться и войти в эту сферу «с чёрного хода». Слава Богу, в этот раз не произошло подобное. Правильно говорят верующие люди: «Бог правду любит!»
– Он нам и подсказывает: надо отметить это событие, – рассмеялся Масеев.
Первый тост поднял за успешную защиту Алексей Михайлович.
– Теперь, Виктор Петрович, вся тяжелая нагрузка ляжет на твои плечи, – осушив рюмку, вздохнул Исаев. – Жалко, что до сих пор нет у нас такой, как у американцев программы «Поларис» и такого, как у них, вице-адмирала Рейборна, который бы осуществлял общее руководство проектом. А у нас, к великому сожалению, главный конструктор всё должен до мелочей предусмотреть, не обладая полномочиями. Он несет на своих плечах ответственность за директивные сроки, а координировать работу множества организаций не может, – закончил Алексей Михайлович.
Масеев уже давно был знаком с Исаевым – основным разработчиком ракетных двигателей. Познакомился с ним ещё в студенческие годы. Несмотря на большую разницу в возрасте, они тесно сошлись друг с другом и стали большими друзьями. Сотрудничество Масеева началось с ним с самых первых комплексов, когда у молодого КБ ещё не было теоретических знаний и никакого опыта. Он постоянно углублял представление специалистов молодого КБ о двигателях, прививал вкус к оригинальным и смелым решениям. От года в год знакомства Масеев всё больше и больше восхищался его инженерным талантом, покоряла его душевная красота, притягательность, простота в общении.  Поражала твёрдость и настойчивость в защите своих убеждений, в достижении поставленной  цели.
– Абсолютно правы вы, Алексей Михайлович! – вздохнул Масеев. – Я тоже часто думаю об этом. Сколько у нас ненужного дублирования из-за того, что нет системного подхода, централизованного управления в области ракетостроения. Представьте, сколько затрачено впустую человеческого ума, напрасных творческих усилий над разработкой несостоявшегося проекта генерального конструктора Валомея. А это всё можно было бы использовать в другом направлении – в разработке новых космических аппаратов.
– А возьмите нашу науку, там тоже нет общей направленности, – поддержал главного конструктора Пущин. – Давно уже назрела необходимость разработать и внедрить систему автоматизированного управления развития науки и техники под потребности производства. Определить приоритетные направления – вот тогда, может быть, и не было бы у нас такого отставания как, например, в электронике.
– Правильно, Геннадий, сильно отстаёт наша электронная промышленность, а Лев Михайлович только по этой причине не имеет возможности воплотить в системах управления  все свои передовые идеи. Проблем у нас слишком много, если будем их обсуждать, то и до утра их все не обсудим, да и двух бутылок армянского будет недостаточно. Давайте лучше перейдём на другие темы, – улыбнулся главный конструктор и начал наполнять рюмки армянским коньяком.
Второй раз вошла горничная и принялась разгружать с подноса обильные закуски, скомплектованные «на свой выбор».
– Зачем же так много? За кого вы нас принимаете? – с искренним удивлением и обвораживающей улыбкой произнёс Масеев.
– Вы же предупредили – четверо, очень голодных мужчин. Вот я и стараюсь накормить вас, –  засмеялась горничная.
– Но, даже с учётом того, что мы были слишком голодны, вряд ли сможем одолеть всё это, – кивнул Масеев на обилие закусок. – Помогите нам, присядьте и выпейте, пожалуйста, по одной рюмочке.
– Спасибо! В другое время и в другом месте, с большим удовольствием,  а на работе – нельзя. Не буду вам мешать, – улыбнулась девушка и скрылась за дверью.
Как-то незаметно за оживлёнными разговорами опорожнили одну бутылку, перешли к другой.
«Вечером синим, вечером лунным, был я когда-то красивым и юным. Неудержимо, неповторимо всё пролетело… далече… мимо…», – совсем неожиданно проговорил Масеев, глядя в наполненную рюмку. Прочитал слова из стихотворения Есенина, проникающим в душу голосом, в котором слышалась удаль, боль и тоска одновременно.
– Люблю поэзию и современных поэтов, но к поэзии Есенина у меня какое–то особое отношение. Его поэзия – как песня, нежная и ласковая, а вместе с тем грустная и раздольная, –  прервав чтение, каким–то виноватым голосом, произнёс он. – Вот послушайте:
– «Вечер чёрные брови насупил.  Чьи-то кони стоят у двора. Не вчера ли я молодость пропил? Разлюбил ли тебя не вчера?..»   
– Гениальный поэт всегда народен и современен, – закончив чтение, мягким голосом произнёс Масеев. – Поистине Сергей Есенин – непотухающая, незакатная звезда. Он хорошо слышал музыку эпохи и сумел вплести в единую мелодию народной жизни свою собственную, – выразил свое мнение главный конструктор, – а чего стоит его  «Письмо к женщине:
– «Вы помните, Вы всё, конечно, помните, как я стоял, приблизившись к стене. Взволнованно ходили вы по комнате, и что-то резкое в лицо бросали мне...» 
Его голос шел откуда-то из глубины души, в глазах был какой–то блеск, а на красивом, артистичном лице застыла виноватая улыбка.
– Да, Виктор Петрович, никому не уйти из-под очаровывающей власти таланта Есенина, –  выразил своё отношение к поэту Исаев. Сколько в его стихах самого сокровенного, есенинского, лично пережитого поэтом. Жаль, факел его жизни сгорел так рано.
«Вы говорили: нам пора расстаться, что вас измучила моя шальная жизнь, что вам пора за дело приниматься. А мой удел – катиться дальше вниз…», – продолжил за Масеева читать есенинские строки из  «Письма к женщине» Алексей Михайлович.
– Чувство любви раскрывает поэт, как пробуждение всего самого светлого и прекрасного в душе человека, а природа в его стихах выглядит, как вечная красота и вечная гармония жизни и мира, – произнёс Исаев. 
– «Не жалею, не зову, не плачу, всё пройдёт, как с белых яблонь дым. Увяданья золотом охваченный, я не буду больше молодым …», –   закончил он грустным голосом.
– Сколько лет уже знаком с вами, Алексей Михайлович, но до сегодняшнего дня не подозревал, что вы такой тонкий знаток и ценитель поэзии Есенина, – выразил своё восхищение Масеев.
– А как можно не любить Есенина и его медитативную лирику, в которой он  передаёт свои чувства к природе, говорит о любви и дружбе, размышляет о жизни и смерти. Слава Богу, прошли те времена, когда его считали несозвучным нашей социалистической  эпохе, когда причисляли к упадочническим поэтам, воспевающим  только кабаки, тоску и уныние, – отозвался Исаев.
Приближались сумерки, а они продолжали вести разговоры на различные темы. Исаев был превосходным рассказчиком и обладал своеобразным чувством юмора. Рассказывал со всеми мельчайшими подробностями о первых пусках кораблей с космонавтами, о полёте Гагарина. Впервые узнали все присутствующие от него интереснейшие подробности, о которых не сообщалось в печати и по телевидению.
Наступили уже поздние майские сумерки, когда проводили Алексея Михайловича.
– Я задержусь в Москве ещё на пару – тройку дней, – проводив Исаева, сообщил главный конструктор. – Самое подходящее время, чтобы добиться разрешения на строительство и финансирование дворца культуры в нашем городке. Попробую попасть на приём  к Никите Сергеевичу и попытаюсь убедить его дать «добро» – в качестве оценки всего сделанного нами и как бы в счет аванса нашей будущей работы.
– Да, Виктор Петрович! Дворец необходим людям! – обрадовался Косов.
– С просторными холлами, с большим залом – человек на восемьсот, чтобы в нём были: малый зал с библиотекой, комнаты для занятий различных студий, как для взрослых, так и для детей, – поддержал Пущин.
– Если сумею убедить первого секретаря, всё там будет: большой  концертный зал, малый лекционный, спортивный зал, библиотека и комнаты для различных молодёжных и детских студий. Чем наши дети хуже тех, которые живут в столице и крупных областных центрах? Они тоже хотят заниматься балетом и хореографией, – голосом, в котором было так много мечты и надежды, говорил главный конструктор. – Если сумею пробиться на приём к Хрущеву, считайте: вопрос будет решен в нашу пользу. Общими усилиями построим дворец к пятидесятилетию Октябрьской революции, –  с мечтательной улыбкой на лице закончил Масеев.
Глава вторая

Этот день в ведущем конструкторском отделе по разработке ракетных корпусов ничем не отличался от предыдущих дней. Утром, так же, как и накануне, старший инженер Валентин Жигалов принёс и поставил в колбочку, закреплённую на кульмане дипломантки Наташи Стрельцовой, три свежих подснежника.
– Скоро отойдёт для тебя эта «халява», кончатся подснежники. Придётся тебе, Валентин, потратиться и из своего бюджета старшего инженера покупать тюльпанчики за рубль у бабушек возле гастронома, – пошутил начальник группы Малин.
– А наша зарплата, к общему сожалению, имеет одно неприятное свойство: она почему–то всегда кончается раньше того момента, когда выдадут зарплату следующую, – рассмеялся инженер Лосиков.
– Ничего страшного! Для хорошей девушки, дипломницы, можно и потратиться, – принял шутку Жигалов, приступая к работе.
Отношения между старшим инженером и студенткой не были секретом для работников конструкторского отдела. Все знали: они любят друг друга, и дело движется к свадьбе…
Наташа появилась с большим опозданием. С рулоном чертежей подмышкой лёгкой походкой подошла к своему кульману. Заметив свежие подснежники, улыбнулась Жигалову, поприветствовав сотрудников:
– Здравствуйте, мальчики!  Не подумайте, что проспала и поэтому опоздала. Меня долго держал мой консультант, уж так он в этот раз скрупулезно и  придирчиво рассматривал мои чертежи, обалдеть можно, – пожаловалась дипломница.
– Ты, Наташа, пока ещё не зачислена в штатное расписание нашего отдела, можешь и не объяснять свои задержки. Вот когда защитишься и начнёшь работать у нас, тогда и будешь объясняться. Если такие опоздания, конечно, будут у тебя, – уже не в первый раз начальник группы объяснял дипломнице Стрельцовой, что режим рабочего дня у неё свободный.
– Если говорить про нас, с опозданиями тут строго! Опаздывать, Наташа, нам ни в коем случае нельзя, оценочная комиссия баллы снимет, и отдел не сможет претендовать на первое место по итогам соцсоревнования, – вздохнул Лосиков.
– Ты, Лосиков, так убедительно объясняешь это другим – такой продвинутый на словах, а сам постоянно опаздываешь? – рассмеялась Майя Малышева, ближайшая по кульману соседка Лосикова.
– Это всё гены, проклятые гены, Майечка. Мои предки всегда всюду опаздывали и мне по наследству передали. А твой консультант, Наташа, умышленно тянул время. Он неравнодушен к красивым женщинам, а к девушкам с такими, как у тебя, огромными  глазами особенно. Вот поэтому так долго и держал тебя. Имей в виду: он недавно развёлся с женой, так что теперь человек свободный, и зарплата у него совсем не такая, как у старшего инженера, – съехидничал инженер Лосиков.
– Придерживай иногда свой длинный язык, Лосиков, и кончай свои плоские шутки, –  проговорил строгим, возмущённым  голосом Жигалов.
Наташе тоже захотелось высказать в его адрес какую-нибудь дерзость, но, заметив, что к её кульману направляется начальник отдела, она промолчала. «Ладно, в долгу не останусь. Потом с ним сполна рассчитаюсь!» – промелькнула мысль.
Начальник конструкторского отдела Александр Иванович Ярышев не принадлежал к категории кабинетных руководителей. Не любил постоянно сидеть в кабинете и ждать, когда кто–то из сотрудников обратится к нему с вопросом. «Человек не должен превращаться в сидячее существо. Движение – это жизнь», – часто говорил он.
Сам Ярышев был сторонником активного образа жизни. Он старался чаще бывать на природе. Нравилось ему побродить пешком.  В период охотничьего сезона никогда не сдерживал охотничьи страсти и не упускал возможность во время охоты удивить всех своим особым  трофеем. Между охотничьими сезонами увлекался стендовой стрельбой, и оттого удача на охоте никогда не оставляла его.
На работе ему больше  нравилось общаться  с конструкторами возле кульманов.  Обход рабочих мест конструкторов он обычно совершал в первой половине рабочего дня. Делал это ежедневно, и только совещания у главного конструктора или другие, непредвиденные обстоятельства, могли нарушить эту давнюю привычку. 
Начальником отдела Ярышев работал не первый год. Много через его руки прошло чертежей на корпуса ракет и ракетных комплексов. Отдел постоянно пополнялся молодыми специалистами, и он любил своих сотрудников, особенно недавних выпускников, чей молодой задор в сочетании с романтической увлечённостью и творческими стремлениями напоминали ему о собственной молодости.  И он ждал от молодых специалистов многого.
Хотя и не все молодые сотрудники оправдывали его надежды. Когда это случалось, он искренне огорчался, но Ярышев был из той породы людей, которые твердо уверены в раз и навсегда открытых для себя истинах. И продолжал думать: бездарных людей в мире не бывает.
– Не может позволить себе природа такую роскошь, – убеждал он начальников групп или секторов, когда они жаловались, что у кого–то из молодых специалистов нет конструкторских способностей, – наша с вами задача пробудить интерес к творчеству, тогда можно будет надеяться, что у специалиста проявятся в полную силу конструкторские способности.
И в большинстве случаев надежды Ярышева оправдывались. В отличие от многих начальников конструкторских отделов, которые с большой неохотой принимали молодых специалистов–девушек, он не оказывался от специалистов слабого пола. Был уверен: из них тоже могут со временем получиться хорошие специалисты,  и в большинстве девушки не подводили.
Возле Наташиного  кульмана Ярышев задержался несколько  дольше, чем у других конструкторов.
– Как успехи по подготовке дипломного проекта к защите? Не опаздываете? – поинтересовался начальник отдела, внимательно рассматривая закреплённые на кульмане чертежи.
– Нет, Александр Иванович! Всё идёт в строгом соответствии с разработанным сетевым графиком. По некоторым позициям иду даже с опережением, – рассмеялась Наташа.
– Да вы, Александр Иванович, не беспокойтесь за  Стрельцову, у неё есть надёжный помощник, – не утерпел, чтобы не  уколоть Жигалова, и бросил свою реплику Лосиков.
Начальник отдела, никак не среагировав на эти слова, направился к его кульману. Высокого роста, с выразительным лицом, густыми волосами, побеленными редкой сединой, он напомнил Наташе кого–то из знакомых артистов кино.
«Так это же Юрий Яковлев, как это я не догадалась раньше! Очки в роговой оправе, тяжелый, выдвинутый вперёд подбородок, густые волосы: точь-в-точь как у знаменитого артиста», – сообразила, наконец, Наташа.
– Мне кажется, этот размер не от той базы указан вами. Представьте себя в роли цехового технолога, а ещё лучше – в роли рабочего, которому придётся выдерживать его. Подумайте! – заметил он Лосикову.
Ярышев почти никогда не говорил прямо, мол, конструктором допущена ошибка. Указывал только на грубые промахи, в остальных случаях ограничивался словосочетаниями: «мне кажется», «может, так лучше», «подумайте». Однако все конструкторы понимали истинное значение его слов, выявляли и устраняли ошибки. Начальники групп и секторов прежде, чем поставить свою подпись, тоже внимательно просматривали чертежи. Поэтому,  когда чертежи поступали на подпись к начальнику отдела, ошибок в них, как правило, не бывало.
Отдел у Ярышева считался сложным. Это подразделение постоянно переформировывалось, а его численность за счёт молодых специалистов росла. Ежегодно прибывали всё новые и новые молодые выпускники из различных институтов с разными способностями. Наиболее талантливые специалисты быстро продвигались по служебной лестнице. И не случайно этот отдел считался кузницей кадров для других подразделений  конструкторского бюро. Его конструкторов постоянно переманивали в другие отделы на более высокие должности, а  Ярышеву ничего не оставалось, как с большим сожалением ставить свою подпись на «переводных записках».
Как начальник конструкторского отдела, он прекрасно понимал: проектные идеи и даже самые детальные проработки проектировщиков, заложенные в каждом новом ракетном комплексе, это всего лишь общие решения. Практически любое гениальное научное открытие или смелая инженерная идея не будут стоить и ломаного  гроша, пока они не лягут на ватман конструктора-разработчика. Любая идея останется только идеей, пока не воплотится в точных расчётах в реальную конструкцию в металле, которая выдержит проверку на испытаниях.
Всякий раз, приступая к разработке конструкторской документации нового проекта ракетного комплекса, он внушал подчинённым:
 – Конструкция корпуса ракеты вбирает в себя многое: она определяет облик этого оружия и многие особенности ракетных систем.  В корпусе закладываются конструкторские решения, определяющие специфику производства и технологии. Именно в корпусе ракеты сходятся интересы создателей двигателей, стремления разработчиков боевых блоков, пожелания создателей систем управления и чаяния эксплуатационников.
Работники отдела с большим уважением относились к своему начальнику и всеми силами старались воплощать в своих конструкторских разработках его советы и наставления. В каждом новом ракетном комплексе они всегда пытались найти наиболее рациональную схему деления корпуса и подобрать оптимальный вариант технологии изготовления всех сборочных единиц и главной сборки корпуса.
– В корпусных конструкциях должны находить своё отражение не только достигнутый  уровень научного и инженерного творчества конструктора-разработчика, но и уровень передовой технологии, культуры производства. Вместе с ними конструктор обязан предусмотреть и технологичность своей конструкции, – задержавшись возле кульмана инженера Лосикова, убедительно говорил начальник отдела.
Тяжелый и кропотливый труд предстоит конструктору, когда приходится тщательно готовить документацию каждого нового проекта. Пройдёт четыре, а то и пять месяцев напряженной работы, прежде чем будет разработана вся конструкторская документация. А сколько проблемных вопросов придётся решить каждому конструктору до того, как выйдет эта рабочая документация и начнётся на производстве практическое освоение нового заказа? Сколько вопросов возникнет в цехах производства, по которым конструктор должен принимать решения в оперативном порядке?
Обо всём этом думал начальник отдела, переходя от одного кульмана к другому. Острым взглядом профессионала оценивал, сколько ещё времени потребуется конструкторам, чтобы закончить начатую работу и приступить к новым разработкам. Он почему–то не сомневался, что сегодня главный конструктор сумеет отстоять свой проект.
«Всё начнётся с этапа разработки согласовательных чертежей, – размышлял Ярышев.  Плохо, до сих пор не внедрена система выдачи исходных данных (ИД). Имея такую систему, можно значительно сократить сроки разработки чертежей! А ещё лучше, чтобы ИД выдавала электронно–вычислительная машина, – думал о своей давнишней мечте начальник отдела.
 В самом конце просторного зала конструкторов находился стол начальника сектора сборки Рашида Рауфовича Кадусова. Из начальников групп он совсем недавно был переведён начальником сектора. Но, когда ещё не был даже начальником группы, в своих конструкторских решениях всегда стремился к разумному сочетанию оригинальности и простоты. Заняв должность начальника группы, раскрыл свой конструкторский  талант с такой небывалой силой, что стал примером классических решений многих подобных проблем.
«Кадусов Р.Р. – талантливый специалист. Его конструкции отличаются научной обоснованностью, оригинальностью и простотой. Глубоко понимает прочностную основу и физическую сущность работы систем в окружающих процессах. Постоянно, по разработанной им собственной системе, занимается самосовершенствованием своих теоретических знаний», – вспомнил Ярышев краткую характеристику, которую совсем недавно сам же и дал на него для аттестационной комиссии, когда рассматривался вопрос о его назначении начальником сектора.
Оригинальность конструкторских решений давалась Кадусову не так просто, как могло показаться со стороны. Окончив Казанский авиационный  институт, он понял: тех знаний, что получил  в институте, совершенно недостаточно для разработки ракет с подводным стартом. С самых первых дней работы в отделе, вернувшись вечером домой и выполнив неотложные семейные дела, устраивался на тесной кухне своей однокомнатной квартиры и раскрывал отобранные в технической библиотеке книги и журналы по авиастроению и общему машиностроению, углубляясь в их изучение.
За кухонным столом начинался его второй рабочий день. Кадусов пропускал через себя обширный поток информации отечественной и зарубежной – по всем направлениям, которые входили в его конструкторскую область или соприкасались с нею. Интересовали его промышленная электроника и стремительно развивающая вычислительная техника. В них он чувствовал колоссальные скрытые возможности, представляя заманчивость их использования при разработке конструкторской документации.
Но это была лишь его мечта. А пока он изобрёл для себя систему карточек, на которых в процессе чтения выписывал интересную информацию. Когда они накапливались, начинал сортировать. При этом случалось, что наталкивался на интересные факты, которые помогали решить очередную задачу совершенно неожиданным способом. В шутку, порой с удивлением, сравнивал свою карточную информацию с работой ЭВМ, когда машина при поиске нужной информации перебирала данные последовательно – с самого начала до нужного места.
Когда Ярышев подошел к столу начальника сектора, тот уже заканчивал прорисовку карандашом общего вида корпуса ракеты «РСМ–35» на большом листе ватмана. Несколько листов с техническими рисунками отдельных элементов корпуса лежали на полу. Рисунки были изображены чёткими линиями, со штриховкой, а отдельные узлы были  выделены цветными карандашами.
– Проект ещё не  утверждён, а ты, Рашид Рауфович, уже успел набросать схему общего вида корпуса. Не поспешил ли? А вдруг не утвердят наш проект? – с удивлением на лице отметив некоторые новшества в схеме корпуса, поинтересовался Ярышев.
– Такого, Александр Иванович, быть не может! Проект отличный! И хотя он будет представлен нашим КБ, а не таким могущественным, как КБ Валомея, его всё равно утвердят! Надо быть абсолютными бездарями, чтобы не оценить его по достоинству. А в Совете заседают умные люди, очевидно, и заслуженные академики есть в их числе! – произнёс с некоторой иронией в голосе и загадочной улыбкой на лице начальник сектора. – Они же болеют за  стратегическое превосходство над американцами. Наш комплекс решает  эту задачу, и он сильнее аналога мощного, авторитетного КБ вместе с его высокими покровителями, – услышал  Ярышев, когда уже отошел от его стола.
«Какая уверенность, и какой  мудрец! – с душевной теплотой подумал он о своём начальнике сектора. – Я ещё только думаю о применении в ракете разделительного днища, общего для двух топливных баков, а он уже прорисовал его в своей схеме. Молодец!»
Ярышев продолжал размышлять об этом днище и после возвращения в свой кабинет. «Очевидно, этот вариант остался у него как бы в творческом заделе, не реализованном в предыдущем проекте? У Рашида всегда – наряду с основным вариантом – присутствуют и новые разработки,  которые можно внедрять только со следующих комплексов. Он всегда придерживается здравого смысла, – рассуждал начальник отдела. – Специалист высочайшего класса! Не без его влияния сложился в моём отделе высокий конструкторский профессионализм и культура разработок. Не только для меня, но и для всего нашего КБ такой специалист, как Кадусов – ценная находка!»
С окончанием рабочего дня мысли о защите проекта начали беспокоить Ярышева и, чтобы не оставаться наедине с этими мыслями, он решил ожидать телефонного звонка в кабинете заместителя главного конструктора. «Всё равно Виктор Петрович позвонит Михал Михалычу», – подумал он, выходя из кабинета. И тут заметил: вокруг стола начальника сектора собрались все начальники секторов и некоторые начальники групп.
«Уверен всё-таки Рашид, что проект пройдёт защиту, и уже, не теряя времени, знакомит всех с разработанной им схемой корпуса», – улыбнулся Ярышев…
Заместитель главного конструктора Кузенцов Михаил Михайлович, когда к нему вошел Ярышев, тоже с большим нетерпением ожидал телефонного звонка из Москвы.
– Вестей из Москвы не было? – поинтересовался  начальник отдела, присаживаясь на стул.
– Нет, Виктор Петрович пока не звонил, – проговорил мягким, певучим голосом заместитель главного конструктора. – Впрочем, пока ещё рано. В Москве, – он бросил взгляд на часы, – ещё только семнадцать ноль пять.
Кузенцов и Ярышев давно уже знали друг друга, ещё со студенческих времён. Оба окончили один и тот же факультет Казанского авиационного института, правда, Кузенцов одним годом раньше. По распределению попали в одно и то же «СКБ–38». Получив направление на должность конструктора, оба мечтали об увлекательной творческой деятельности в этом конструкторском бюро, но на деле оказалось всё иначе.
Больше трёх лет существовало это бюро, но никакими собственными разработками не занималось. В производственных цехах осваивали технологию изготовления ракеты по документации главного конструктора Королёва, а им отводилась скромная роль: отслеживать изготовление и решать, как спасти забракованные детали или узлы. Но хотелось самим разрабатывать конструкции, воплощать в них свои знания, которые получили в институте.
Неопределённая тоска по настоящей, творческой, увлечённой работе преследовала их все эти годы. Несколько раз делали они попытки убедить главного конструктора выбрать какое–то определённое направление и заняться собственными разработками, но сломить его упорство так и не смогли.
Только с приходом нового главного конструктора, ученика Сергея Павловича Королёва, а следом за ним и Сырова  Валерия Романовича, началась в конструкторском бюро настоящая творческая работа. Кузенцов был назначен заместителем главного конструктора, Ярышев – начальником ведущего конструкторского отдела.
– У меня начальник сектора Кадусов считает: проект уже утверждён. Обсуждает с начальниками других секторов схему корпуса ракеты. Разделительное днище – общее для топливных баков – он уже заложил  в схему корпуса. Удивительно талантливый, всесторонне эрудированный инженер, специалист высшего класса!
– Да, Александр Иванович, только с такими специалистами, как твой Кадусов, и высококвалифицированными специалистами из проектного отдела, как Пущин, Шакрис, Аталиев, да и многих других могу назвать, уступая американцам во многом, только за счёт  инженерной мысли, благодаря оригинальным, техническим решениям, мы способны не только догнать, но даже опередить заокеанских разработчиков. Реализуя проект, который защищает Виктор Петрович, мы докажем это! – взволнованно проговорил заместитель главного конструктора.
Резкий телефонный звонок прервал рассуждения заместителя главного конструктора.
– Добрый  вечер, Виктор Петрович! Да, у нас уже вечер... Значит на «ура»? Я вас тоже поздравляю!.. Были волнения, наверно принимали успокаивающие средства?.. Передайте и Алексею Михайловичу  привет!.. Время мы терять не будем... До свидания!
– Защита  проекта, как выразился Виктор Петрович, прошла не «ура!». Поздравляет всех нас с успешной зашитой, и просит, не теряя время, приступить к разработке документации. Теперь, Александр Иванович, вся основная нагрузка – на тебя. Надо поздравить и Мосолова – нашего  главного проектанта, – поднимая телефонную трубку, проговорил  Кузенцов.
– Да, месяцев на пять, а то и больше, работа предстоит... напряженная. Но нам не привыкать! Пойду, поздравлю своих мужиков, они уже, наверно, успели  «сброситься» и ждут только сигнала, – рассмеялся Ярышев, встал и направился к двери.
– Сегодня ещё можно расслабиться, а завтра такой возможности уже не будет. Впереди тяжелый, кропотливый труд. Чувствую, на этом этапе ждет нас много неизведанного, – задумчиво проговорил Кузенцов вслед начальнику конструкторского отдела.
***
Наташа Стрельцова на следующее утро задержалась в первом отделе, когда получала там свой рабочий блокнот. Каждый день там перед окном выдачи документов были небольшие очереди, а в этот раз очередь была неожиданно большая. Когда пришла в отдел, сразу поразила непривычная деловая обстановка.
– Привет, мальчики и девочки! – с обычным своим приветствием она стремительным шагом подошла к кульману.
Три свежих подснежника стояли на своём обычном месте. Но сотрудники, коротко ответив на приветствие, углубились в дела.
– Что–то сегодня необычайно высокий трудовой подъём. Такая бурная активность царит в нашем коллективе. Своей энергией вы и меня заражаете, – рассмеялась Наташа, окинув  взглядом ближайших соседей. Её глаза беспрестанно «улыбались», но как бы поверх этой улыбки она всегда адресовала еще одну улыбку – особую – лишь одному Валентину.
– Главный конструктор защитил вчера в Москве проект нового ракетного комплекса, а наш начальник собрал у себя секторных и групповых начальников. Выдаст сейчас им задания, установит сроки, и поступит команда: «Полный – вперёд!»  Начнутся у нас жаркие, трудовые будни, с рабочими довесками по выходным дням, – произнёс с иронией в голосе Лосиков. – Кое у кого и очередной отпуск в летнее время накроется, и не видать ему в этом году вершин снежного Эльбруса, –  намек был явно адресован Жигалову.
А тот, выглянув из-за кульмана, подмигнул Наташе:
– Не получится летом, можно и осенью побывать на Эльбрусе, – спокойным голосом отозвался Валентин.
«Как он изменился за время нашего знакомства! –  глядя на Жигалова, сосредоточенно работающего за кульманом, подумала Наташа. – Конечно, он по-прежнему остался самим собой. Как и раньше, уверен в себе, трудолюб, напорист, сосредоточен и сдержан. Но вместе с тем стал ещё более уверенным. На его лице, наряду с улыбкой умудренного жизнью взрослого человека, появилась какая-то мальчишеская непосредственность, даже смешливость, а в его поведении, поступках и словах чувствуется  лёгкая раскованность. А может... Благотворное влияние любви на раскрытие потенциальных особенностей  индивидуума», – подумала с усмешкой для себя, Наташа…
Впервые увидела она Валентина возле вокзала на автобусной остановке, когда в прошлом году, ранней весной, впервые приехала на практику в СКБ. Наташа не знала, как ей проехать, где найти эту организацию «почтовый ящик сто двадцать». Спросила у одного, другого, но они не имели никакого представления об этом, загадочным для них, п/я 120. И тут обратила внимание на среднего роста парня, с большим рюкзаком за плечами, с коричневым от загара лицом.
«Этот не из местных, вероятно, приехал с юга», – подумала она тогда.
Но всё-таки решила обратиться к нему.
– Я еду в ту сторону и подскажу вам, на какой остановке сойти, – взглянув на неё равнодушным взглядом, ответил парень. Наташу поразили его глаза: прозрачные, живые. Как и брови вразлёт. А глаза на коричневом от загара лице показались ей особенно яркими под выгоревшими бровями.
В маленьком автобусе было тесно, но она всё-таки сумела пристроиться рядом с этим парнем. Ей очень хотелось поговорить с ним, хоть что–то узнать об этой организации, но парень упорно молчал. Краешком глаза видела она его тёмную, волнистую шапку волос, на непокрытой голове, красивое лицо, прямой нос с едва заметной горбинкой. Ехали долго, и как ей показалось, с бесчисленным количеством автобусных остановок, пока её случайный попутчик, не сказал, что на следующей остановке ей выходить. 
– От остановки повернете направо, – подсказал он, повернувшись в её сторону. – Затем пройдёте лесной тропинкой. Через сто метров от остановки будет отдел кадров.
А она впервые увидела его лицо так близко, отметив для себя: у парня по-женски красивый рот и чётко очерченные губы.
Два дня ушло на процедуру оформления. В отделе режима познакомили с «легендой» о совершенно секретной организации. Взяли подписку, что она не будет разглашать секретные сведения о режимном предприятии, а также оглашать фамилии главного конструктора, его заместителей и начальников отделов. Она также поставила свою подпись под обязательством, что никому из посторонних лиц не будет называть тему своего дипломного проекта, фамилию консультанта и руководителя, усвоила ещё множество требований, которые она должна будет строго соблюдать. Только на третий день, получив утром пропуск, появилась она в конструкторском отделе, в котором предстояло проходить практику. Велико было её удивление, когда начальник группы привёл её к кульману, и она неожиданно увидела того самого парня с загорелым лицом – того самого случайного попутчика в автобусе.
– А я, когда вы меня спросили, как  добраться до нашего предприятия, сразу понял, что вас направили к нам на практику. Только, конечно, не мог предположить, что встретимся в нашем отделе, да ещё в одной группе, – он подошел к её кульману и представился: Жигалов Валентин, старший инженер-конструктор.
– Стрельцова Наташа студентка четвёртого курса Казанского  авиационного института, – не задерживаясь, назвала свою фамилию и имя практикантка.
– Вот даёт наш альпинист! Он не только покоряет горные вершины Кавказских гор, но ещё покоряет и красивых  девушек, наверное, тоже привозит их с Кавказа, – выглянула из–за соседнего кульмана чья-то голова.
– Ты, Лосиков, хотя бы изредка выдавал что-нибудь более остроумное, надоело постоянно слушать твои плоские шутки, – насмешливо, холодным голосом, произнёс  Жигалов.
Вспомнила Наташа свою первую встречу и знакомство с Валентином в прошлом году.… В том, что он любит её, но скрывает это, она не сомневалась. Тонкая, присущая только одним женщинам интуиция, не обманула, подсказала ей это ещё в прошлом году. Только тогда она не могла понять: как сама к нему относится? Вспоминала всё прочитанное про любовь, когда герои и героини страдали, не могли жить друг без друга, но с ней этого не происходило. Ей было интересно с ним и немного страшновато, когда их вечерние прогулки затягивались до полуночи.
Поздними вечерами они гуляли обычно в окрестностях городка. Вплотную к многоэтажным домам подступал сосновый лес. Во тьме стояли сосны, а над головой было яркое, цветущее звёздами небо. Оно всегда кажется Наташе живым от звёзд. Переливается, искрится, в нём бродят голубоватые свечения, колышется беспредельный  свет. А на южном краю неба темно и беззвёздно.
Валентин показывал и перечислял различные созвездия: Кассиопеи, Цефея,  Андромеды, Пегаса, Персея и знакомые всем созвездия Большой и Малой Медведицы. Рассказывал, откуда появились такие странные названия, вспоминал легенды, связанные с созвездиями.
«Всемогущий бог Зевс решил взять себе в жены прекраснейшую нимфу Каллисто, одну из служанок богини Афродиты, вопреки её желанию. Чтобы избавить Каллисто от преследований богини, Зевс обратил Каллисто в медведицу и взял к себе на небо. А Малая Медведица – это любимая собака Каллисто, обращённая в  медведицу вместе с хозяйкой», – слушала Наташа древние легенды.
Светят и мерцают над ними яркие звёзды, Большая Медведица услужливо кренит свой ковш, будто задумала зачерпнуть им спящую Землю. Она слушает Валентина, и ей не хочется с ним расставаться.
В дождливую или прохладную погоду они брали билеты в кино на самый последний сеанс. Садились на последний ряд, шептались, о чём попало, и им было хорошо, а если бы не было глупого подлокотника между ними, они чувствовали бы себя ещё лучше. Так незаметно и прошли два месяца практики.
– Ты, Наташа будешь писать мне письма? – задал вопрос Валентин, провожая её на вокзале.
– Напишу и, если сразу ответишь, буду писать, – пообещала она.
На каникулах она первое время думала о нём, отвечая на его письма, но постепенно стала всё реже вспоминать Валентина и, получив очередное письмо, не ответила на него. Правда, где-то подспудно жила постоянная мысль, что есть человек, который думает и ждёт её. Ей нравилось повелевать им, принимать знаки внимания. Но про себя решила: это –мимолетное увлечение, и ничего серьёзного между ними быть не может. Ей только пошёл двадцать первый год, вся жизнь впереди, надо все взвесить и обдумать.
Однажды ночью она отчего-то не могла долго  уснуть. Наплывали и будоражили  разные мысли. Подумала о том, что совсем скоро будет последняя экзаменационная сессия, затем преддипломная практика, работа над дипломным проектом и защита его. Вспомнила недавнюю практику, случайную первую встречу с Валентином на вокзале и все вечерние прогулки с ним. И вдруг осознала: он вовсе не безразличен ей.
Неожиданно стало пусто и тоскливо, захотелось увидеть его. Она почувствовала угрызение совести за легкомысленное отношение к его светлым чувствам.  Вспомнила, что не ответила на его последнее письмо. Сбросила одеяло, схватила лист бумаги и начала торопливо писать ему письмо. А отправив утром, стала с большим нетерпением ждать от него ответа. Ответила сразу и вновь, вспоминая прошлое, с нетерпением ждала ответное письмо…
Потом были казавшиеся ей слишком долгими месяцы перед последней экзаменационной сессией. В деканате добилась направления на преддипломную практику в то же СКБ и ждала встречи с Валентином. Она поняла, что любит его, их взаимное влечение, видимо, было заложено глубоко заранее волею судьбы, и этой судьбе противостоять не имело смысла.
– Ты вспоминала обо мне всё это время, пока мы не виделись? – задал вопрос Валентин, как только они встретились.
– Вспоминала, но только, когда читала твои письма, – схитрила Наташа. И сразу заметила, как потухли его глаза. Не было в них обычной яркости, взгляд стал каким-то отчуждённым, застывшим, он будто не видел её.
– Как ты можешь спрашивать об этом? Я же люблю тебя! –  первой призналась в своей любви  Наташа.
– Любишь! – с диким восторгом от её неожиданного признания, крикнул Валентин. – Разреши я поцелую тебя!
– Какой же ты, Валентин «дремучий», разве спрашивают об этом у девушки? Да ещё у той, которая, не дождавшись признания от любимого, сама признаётся ему в этом.
Первый поцелуй был нежным, долгим и страстным. Когда она ещё училась в школе, то встречалась с мальчишками из параллельного класса, даже пробовала целоваться. Но это были свои мальчишки, которых она давно и хорошо знала, всё это было несерьёзно – игра подростков, не более. А в этот раз всё было совершенно по-другому…

** *
Совещание закончилось, все вышли из кабинета начальника отдела, перешли к столу Кадусова. Началось бурное обсуждение новой схемы конструкции корпуса двухступенчатой ракеты – с разделительным днищем, которое было общим для двух топливных баков.
– Сама по себе идея разделительного днища не представляет ничего особенного, но за счёт неё можно многое выиграть по полезному объёму и весу, – познакомив всех с общей схемой, начал объяснять преимущества своей идеи Кадусов. – Эта идея логически вытекает из необходимости совершенствования ракетных конструкций. Это поле безгранично, и наши усилия должны быть направлены на улучшение принятых характеристик. Только при разработке документации прошу не  забывать: мы должны обеспечить высокую надёжность разделения двух компонентов топлив. Надо искать и находить оптимальные варианты конструкции, рациональную схему деления корпуса и не забывать о технологичности нашей конструкции, это отправные основы разработки, – закончил своё выступление начальник сектора общей сборки.  – Если нет возражений, предлагаю, как и при разработке документации предыдущего проекта, ежедневно собираться за моим столом. Готовьте предложения, будем обсуждать, затем принимать общее решение. Можно подавать любые,  даже на первый взгляд, самые абсурдные. Абсурд иногда таит в себе принципиально новые технические решения, – серьёзным голосом добавил начальник сектора.
Конструкторы отдела уже ушли на обеденный перерыв, а за столом начальника сектора всё ещё продолжалось бурное обсуждение схемы, предложенной Кадусовым.
«Ну вот, снова начались «кадусовские посиделки», – усмехнулся начальник отдела, направляясь на обед.
Он не возражал против этих, как сам окрестил, «посиделок», не предусмотренных в распорядке рабочего дня его отдела. Часто лично принимал в них участие. Ему по душе были жаркие схватки между специалистами, возникающие при обсуждении какой-нибудь идеи. Иногда принимали участие в этих посиделках специалисты из других отделов со своими проблемами. И в ходе обсуждения находили общие решения.
«Широкий инженерный кругозор Кадусова позволил ему за короткое время подняться на высокую ступеньку научной квалификации и занять ведущее положение», – размышлял Ярышев, вспомнив, что ещё в те времена, когда Рашид Рауфович был начальником группы, к нему часто обращались за советами некоторые начальники секторов.
Рабочий день закончился, зал почти опустел, а Кадусов продолжал сидеть за столом, рассматривая схему. Он обладал хорошим  воображением – глядя на схематичное изображение, отлично представлял эту ракету уже в комплексе, в шахте подводной лодки. Иногда Кадусов делал карандашом какие-то пометки.
«Действительно совершенствование безгранично», – оценив значение только что внесённого изменения, подумал он. – А почему мне не пришла эта мысль раньше? – невольно задал он себе вопрос. – Вынашиваешь замысел в себе, вносишь новое, а всё равно останется что-то не воплощённым в конструкции.  Останутся варианты, которые принесли бы дальнейшее снижение веса, увеличение дальности, улучшение технологии». 
Он снова задумался над тем, что давно настала пора внедрять электронно-вычислительную технику и систему автоматизированного проектирования. Совсем недавно, когда был в командировке, видел в зале на ВДНХ систему САПР, оценив её преимущества в разработке проектов и рабочей документации. Достаточно только ввести в машину замысел нового проекта, новой конструкции, и она выполнит ручную работу проектантов и конструкторов.
Различного рода деталировки, типовые расчёты, черчение и прочую ручную и умственную работу, сделает электронный «мозг». В ряде случаев не потребуется даже делать планы, разрезы.  Всё это Кадусов  представил чётко и ясно: прямо на экране, набрав специальным световым пером  вид спереди какого-нибудь узла, детали, можно потребовать от машины выдать соответствующую проекцию сбоку, вид сверху и даже перенести всё изображение в трёхмерное пространство.
Вспомнил он, как консультант-оператор демонстрировал на выставке работу системы. Произвольно перемещал и поворачивал отдельные элементы конструкций, уменьшал  и увеличивал их, переносил в ранее разработанные чертежи. Делал поправку, и машина тотчас вносила её во все узлы и элементы, где она должна была отражаться.
Конечно, он отлично понимал:  для всего этого автоматизированного проектирования потребуется разработка огромного количества программ. Многие месяцы, а то и годы уйдут на разработку машинного архива. Общесистемные и рабочие программы, справочные и руководящие материалы, поиск информации, научных расчётов во всех  предыдущих разработках – всё это займёт километры магнитной ленты, десятки, а то и сотни магнитных дисков. Все они будут храниться в специальном архиве «Внешней памяти» САПР, и по этим программам и алгоритмам будет проходить процесс автоматизированного проектирования и разработки конструкторской документации.
« Красота разума – система САПР!  Смотришь на  дисплей и в этот момент ощущаешь, как воедино сливается ум и воображение, скорость и точность, творческий полёт фантазии и трезвый расчёт, – нам бы такую систему», – вздохнул с глубоким сожалением начальник сектора.
Глава третья

Начальник головного проектного отдела Мосолов Георгий Борисович не удивился, когда накануне заместитель главного конструктора поздравил его с успешной защитой проекта ракетного комплекса «РСМ–35».  У него почему-то не было сомнений и опасений  по поводу защиты этого проекта. За время работы над проектом ему приходилось встречаться с проектантами «фирмы», конкурирующей с КБ Масеева. Среди них были и его бывшие однокурсники, и из разговоров с ними он уже имел какое-то представление, не вызывающее сомнений в превосходстве уральского КБ. 
Девять лет отработал он в головном проектном отделе и уже второй год возглавлял этот отдел. По счастливой случайности в один и тот же день встретился он в проходной завода с Масеевым. Прибыв по направлению после окончания Казанского авиационного института на завод, он у проходной предприятия ещё не знал, что встретился с главным конструктором. Он думал, что видит такого же, как он, выпускника института.
Не слишком велика была разница в возрасте. А в то первое послевоенное десятилетие возрастные категории студентов были самыми разнообразными. На лекциях в аудиториях рядом с выпускником послевоенных лет зачастую сидел фронтовик – выпускник средней школы  довоенной поры. Только при оформлении в отделе кадров узнал он: до него оформили главного конструктора, прибывшего в СКБ для вступления в должность.
 Мосолова оформили инженером конструктором, но всего три дня отработал он в головном конструкторском отделе. Работа была простая, без каких-либо предпосылок к творчеству, не требующая особого умственного  напряжения. И после длительной напряженной работы над дипломным проектом его устраивала именно такая работа. Но на четвёртый день Мосолова пригласили в кабинет главного конструктора. Видимо, не остался  без внимания нового главного конструктора молодой специалист атлетического телосложения.
– Вы не будете возражать, если переведём вас в проектный отдел по разработке проектов морских баллистических ракет?  Правда, фактически отдела пока нет, есть только несколько проектантов, – задал вопрос  молодой главный конструктор, поинтересовавшись предварительно какой институт и факультет он окончил. Своим открытым внимательным взглядом смотрел в лицо Мосолова, ждал ответа.
А для него это предложение было совсем неожиданным. Не хотелось после дипломного проекта снова проектировать то, что было совсем неведомым  для него.
– Необходимо подумать над Вашим предложением, –  неопределённо ответил, умышленно оттягивая время, хотя заранее знал: у проектанта редкая, нелёгкая, хотя и завидная судьба.
– Подумайте над моим предложением, только не затягивайте с ответом. Времени для раздумий у нас совершенно нет, – пожимая на прощание руку, закончил разговор главный конструктор.
Скорее всего, Мосолов и отказался бы от предложения главного конструктора, если бы не повстречался в столовой с Геннадием Пущиным, тоже выпускником Казанского авиационного института. Второй год после окончания института он работал в этом КБ, и Мосолов решил посоветоваться с ним.
– И ты решил отказаться от предложения!? Это же интереснейшая работа, просветляет мозги. Соглашайся немедленно! Это при старых главных конструкторах затхлым болотом пахло в КБ. А сейчас с назначением Масеева всё должно измениться. У него уже есть некоторый опыт – в ОКБ у самого Королёва работал. Да ещё я слышал, что из головного института скоро приедет заместителем  к нашему главному Сыров Валерий Романович, талантливый инженер! Я знаком с ним, поразил он меня своей колоссальной эрудицией, уравновешенным спокойствием и самостоятельностью мышления. Соглашайся и айда ко мне в группу! Вчера главный назначил меня руководителем группы, теперь надо коллектив подбирать и её создавать.
Геннадия Пущина он хорошо знал ещё по институту – личность неординарная! Тот мог на равных разговаривать, как со студентом–первокурсником, так и с профессором, выдающимся учёным, академиком. Отличался своей эрудицией, рациональностью мышления, а его проекты всегда получали высшую оценку. Спорить с ним было бесполезно.
«Ты можешь три раза считать себя правым, а Пущин своей логикой и убедительными доводами всегда докажет, что ты ошибаешься», – говорили о нём в институте.
Не составило большого труда Пущину убедить бывшего однокашника, и тот дал согласие работать проектантом в его группе…
«С утверждением  проекта  этого комплекса наконец-то сложился окончательный облик морской ракеты: в ней нашли отражение новые, оригинальные технические решения и по тактико-техническим параметрам она не уступит американским ракетам, – подумал Мосолов, получив сообщение об успешной защите проекта. – Одержали заслуженную победу над  нашим конкурентом! Теперь остаётся изготовить, сдать комплекс на вооружение флоту, и не надо будет  доказывать американцам наше превосходство в морских стратегических силах. Они сами поймут это!»
Мосолов поднялся из-за стола, и в глубоком раздумье начал ходить по кабинету.
«Как долго, упорно и настойчиво шли мы к этому, – тяжело вздохнул начальник отдела. – Одному только Богу известно, сколько преград было перед нами на пути в неизведанное, когда мы решали задачи со многими неизвестными. Всё наше творчество, по сути дела, это непрерывное разрешение, казалось бы, неразрешимых противоречий. Искали и находили единственно правильное решение по выполнению, на первый взгляд, несовместимых технических требований. Сколько всевозможных преград и трудностей пришлось преодолеть, прежде чем стартовала первая ракета из морской глубины?» – рассуждал начальник головного проектного отдела, вспоминая пройденный путь.
Стрелки настенных часов уже перешагнули за цифру восемь, а он, охваченный воспоминаниями, ходил по кабинету и вспоминал долгие бессонные ночи в поисках правильных технических решений, нервные запредельные умственные нагрузки, неудачи и разочарования, и всё, что было в его нелёгкой, но завидной судьбе… 

* * *
Их было всего несколько человек в не существующем пока проектном отделе конструкторского бюро Масеева, когда пришел в него Мосолов. Никто толком не знал, с чего начинать. Не было никакой ясности. Была только рабочая конструкторская документация на ракеты, разработанная ОКБ Королёва. Освоением производства и лётными испытаниями этого оружия впредь должен был заниматься завод под руководством СКБ. Но это были ракеты, стартующие с подводной лодки из надводного положения, а им предстояло проектировать ракеты с подводным стартом.
На первых порах делалось всё вслепую, без научного осознания всех особенностей подводного старта. Запуск двигателя в шахте подводной лодки, выход из неё, встреча ракеты с набегающим потоком воды от хода лодки – всё это представлялось проблематичным. Для этого требовалось проведение экспериментов, исследования и осмысление результатов натурных испытаний с созданием подводного стенда,  а для всего этого требовалось время.
С приходом  Валерия Романовича Сырова группа проектантов стала заметно увеличиваться. Он вместе с главным находил наиболее способных, склонных к проектным работам, специалистов. Многие из них сразу поразили его тогда глубиной своих знаний, эрудицией, образом мышления, своими наклонностями и увлечениями. Все они горели желанием работать в сфере неизведанного, посвятить свою жизнь творческим изысканиям, не зная ещё всего того, что ожидает их в будущем. Не зная, что их будущее – это изнурительный каторжный труд, требующий полной самоотдачи, постоянного колоссального творческого и умственного напряжения.
Главный конструктор и его заместитель отлично понимали: проектные работы – это  передовая линия. Проектировщики вынашивают и выдвигают идею, закладывают перспективу. Благодаря их усилиям  очень скоро малочисленная группа Пущина выросла до проектного отдела, появилось ядро специалистов по различным направлениям.
 «Сколько талантливых специалистов появилось почти одновременно, – вспоминал Мосолов. Как приятно было работать вместе с ними, решать, казалось на первый взгляд,  неразрешимые проблемы.  – Аталиев Вадим Жерханович, простой конструктор-проектировщик, но необычайно изобретательный, с широким диапазоном творческой фантазии.  Он всегда критически относился ко всему традиционному, считал всё стандартное технически устаревшим и благодаря своей высокой творческой фантазии всегда находил какое-то новое оригинальное решение.
Суня Владимирович Шакрис, а в расчётной группе и среди своих близких друзей – просто Суня. Талантливый специалист по расчётам баллистики и динамики полёта. Окончив с отличием отделение математических вычислений, он не боялся  проблем – наоборот, они только пробуждали  в нём творческий потенциал. Брался за любые расчётные работы и без вычислительной техники мог произвести самые сложнейшие математические вычисления.
Юрий Басарабов – безумно влюблённый в математику и физику инженер. Он обладал исключительной интуицией, особым внутренним зрением, когда занимался расчётами проектировочной прочности. Когда сталкивался с проблемой, не копался в справочной литературе. Без особых затруднений производил различные математические выкладки, преобразовывал и находил простые формулы».
 Мосолов ещё долго вспоминал ведущих специалистов проектантов, с которыми начинал свою нелёгкую стезю проектировщика ракетных комплексов.
На первых порах, хотя и было творческое стремление заняться разработкой проекта ракеты с подводным стартом, но не было для этого абсолютно никаких предпосылок: научных разработок, теоретических знаний  морской  специфики и процессов, сопровождающих подводный старт ракеты. Пришлось на первых порах заниматься проектом более совершенной ракеты, по сравнению со всеми предыдущими, но стартующей по-прежнему с подводной лодки  из надводного положения.
Через год с начала разработки проекта был утверждён эскизный проект. И хотя это  был первый проект, разработанный самостоятельно проектным отделом молодого конструкторского бюро, дальность полёта ракеты увеличивалась в четыре раза по сравнению с предыдущими ракетами.
« Эта ракета, конечно, во многом уступала американскому комплексу и не имела перспективы,  но она всё-таки  сыграла некоторую роль в балансе стратегических сил», – вспоминая пройденный этап, вздохнул начальник отдела. 
После принятия на вооружение флота этой ракеты заслуги конструкторского бюро были отмечены Правительством. Главный конструктор был удостоен звания Героя Социалистического труда, а многие специалисты КБ получили правительственные награды. Он был тоже  в числе ведущих специалистов, удостоенных правительственных наград. Мосолов вспомнил тот волнующий момент, когда на его груди закрепили его первую правительственную награду – орден «Трудового Красного знамени».  Она была самой значимой для него наградой, которую он получил за разработку первого проекта морской ракеты.
«Эти высокие правительственные награды мы принимаем авансом за наши последующие достижения», – вспомнились Мосолову слова благодарности, которые высказал главный конструктор, когда им вручали ордена.
Масеев произносил эти слова с полной уверенностью,: проект первой ракеты с подводным стартом оправдает этот аванс. К этому времени она уже прошла все этапы экспериментальной отработки и бросковые испытания. Он был уверен: все этапы лётно-конструкторских испытаний также пройдут успешно, а весь комплекс с ракетой «Р–15» будет сдан на вооружение флоту в установленные Правительством сроки.
Мосолов вспомнил, сколько было волнений и томительных ожиданий в тот день, когда намечался пуск первой ракеты с лодки из подводного положения.  «Да, волнений и переживаний в тот день было слишком много, – вздохнул Мосолов, – особенно после того, как узнали, что за  подводным стартом на Северном флоте будет наблюдать сам Хрущёв».
В год вручения наград одновременно с проведением лётно-конструкторских испытаний первой ракеты, стартующей из подводного положения,  уже разрабатывался проектантами ракетный комплекс первой малогабаритной баллистической ракеты. Это был проект ракеты нового поколения. Всё в ней было новым, ещё не опробованным на предшествующих образцах.
И снова начались изнурительные поиски. Проектанту приходилось быть неординарно талантливым специалистом, быть одновременно конструктором, технологом, двигателистом, прибористом, математиком, физиком, химиком, «прочнистом», металловедом и владеть многими другими специальностями… 
Разработка проекта малогабаритного ракетного комплекса с подводным стартом ракеты была первостепенной задачей и имела принципиальное значение. В США уже действовала программа «Поларис»  по созданию ракетно–ядерных сил. Она была своего рода ориентиром для проектантов конструкторского бюро Масеева.
«Работали мы всегда далеко в не равных условиях с нашими заокеанскими  конкурентами», – вздохнул Мосолов анализируя все пройденные этапы проектирования и конструкторской отработки.
Он знал: за океаном в разработке программы принимали участие несколько тысяч организаций промышленности и государственного аппарата. Ведущими учёными и практиками в процессе разработки программы был проведён тщательный анализ  содержания всех работ, намечены основные технические  задачи, определены взаимоотношения и связи между  различными системами. У них была научная база, более развитая промышленность и экономика, новейшие материалы и передовая технология.
В этих условиях при разработке проекта ракеты с подводным стартом приходилось мириться, как с отставанием промышленности и экономики в передовых научных разработках,  так и с отсутствием централизованной организации взаимодействия отдельных отраслей по созданию ракетного комплекса.  Приходилось мириться с этим, не надеяться на чью-то помощь, рассчитывая только на собственные силы, а все преимущества, которыми располагали зарубежные авторы проекта, компенсировать передовой инженерной мыслью, творческим вдохновением.
Заместитель главного конструктора Сыров был основным организатором и вдохновителем при разработке проекта. Почти всё своё рабочее время проводил среди проектантов, обсуждал с ними различные варианты, а от его присутствия проявлялось у всех стремление к творчеству и всеобщее увлечение поиском оригинальных решений. В отличие от начальника отдела Ситниченко, который не оказывал существенного влияния на разработку проекта, Сыров умело руководил всем ходом работ. Человек большой скромности, в ненавязчивой форме высказывал он свои идеи и предложения. Главный конструктор тоже постоянно посещал проектантов, интересовался проблемами, высказывал свои идеи, вселял веру в успех и поощрял творческую инициативу
Идея создания в хвостовом отсеке воздушного «колокола», который обеспечивал бы «мягкий» старт ракеты при выходе из шахты, возникла случайно. Автором этой идеи, ставшей основой проекта, был  Шакрис. Военные моряки давно мечтали о подводном старте, чтобы осуществить его на маршевом двигателе, но для осуществления мечты было слишком много проблем…
Рабочий день проектантов всегда начинался с обсуждения новых решений и проблем, возникающих в ходе разработки проекта. И в этот понедельник рабочий день тоже начался с обсуждения различных вопросов.
– Есть идея: с помощью воздушного «колокола» обеспечить «мягкий» старт ракеты на маршевом двигателе при выходе из шахты, – с загадочной улыбкой на лице заявил Шакрис, только что подошедший к столу.
– Очевидно, Суня Владимирович вчера за выходной день успел обзвонить всех  академиков, и кто-то из них подсказал эту идею, – улыбнулся Пущин.
– Нет, совсем  не академики! Вчера у меня было семейное торжество, и звонить было некогда. Жена подсказала, точнее, показала, – с той же загадочной улыбкой, но серьёзным голосом заявил Шакрис.
– Жена? – с заразительным смехом воскликнул Буткевич, самый молодой конструктор-проектировщик. Вы, Суня Владимирович, наверно, не выспались после семейного торжества?
– Точно подметил, не выспался. Долго не мог уснуть, всё прорабатывал в голове эту идею. А пришла она таким образом: как только проводили  гостей, почему-то в доме отключили горячую воду, и жена вынуждена была  мыть посуду   в большом блюде, – неторопливо, со всеми подробностями, с обычной улыбкой на лице и присущем ему юмором начал объяснять все обстоятельства зарождения этой идеи Шахрис. – Я, конечно, как всякий порядочный муж, помогал ей.  А когда начала мыть фужеры, я и заметил: вода выталкивает фужер, перевёрнутый вверх дном! Отсюда и появилась идея подводного старта на маршевом двигателе. Идея  воздушного «колокола» так заинтересовала меня, что я даже выронил из рук тарелку, и она разбилась, – вздохнул под общий хохот Суня.
– Открытие закона всемирного тяготения подсказало Ньютону обыкновенное яблоко, упавшее с дерева, а нашему Суне Владимировичу идею подводного старта с помощью воздушного колокола подсказал обыкновенный фужер, – давясь от смеха, произнёс Буткевич. – Было только « яблоко Ньютона», а теперь ещё будет «фужер Шакриса».
– Есть в идее здравый смысл,  её можно реализовать! – радостным голосом воскликнул Пущин.  – Мягкий старт на маршевом двигателе будет основой нашего проекта! Получат, наконец, моряки то, о чём они так долго мечтали!
Начальник отдела Ситниченко отнёсся к идее маршевого двигателя без особого интереса. Он большую часть своего рабочего времени проводил на производстве,  «выколачивая» в механическом цехе модели ракет. После их изготовления выезжал в командировку в ЦАГИ и подолгу ожидал там свою очередь, чтобы в аэродинамической трубе провести экспериментальные исследования явлений, возникающих при полёте ракеты. Для проектировщиков результаты экспериментов были необходимы, но ещё более значимый  интерес представляли для самого Ситниченко и его диссертации. 
Понравилась идея воздушного «колокола» заместителю главного конструктора Сырову. Он был твёрдо убеждён в реальности осуществления этого замысла при подводном старте ракеты. И принял смелое решение: приступить к разработке.
– Когда-то надо начинать, и чем раньше, тем лучше, – одобрил решение и главный конструктор. – Придётся вести разработку вслепую, без научного обоснования, но время торопит – необходимо закладывать основу стратегического морского ракетного оружия. Надо обсудить эту идею с Алексеем Михайловичем. Думаю, он её одобрит.  Но без создания подводного стенда для проведения натурных испытаний на экспериментальных образцах нам делать нечего. Рисковать жизнью экипажа подводной лодки, подвергать моряков  опасности нельзя! Безопасность экипажа подводной лодки, прежде всего, – подвёл итог своим рассуждениям главный конструктор.
С большим вдохновением приступили к разработке проекта первой ракеты с подводным стартом. Сыров, обладая колоссальной эрудицией и мышлением проектного склада, давал много ценных советов конструкторам-проектировщикам.  «Ничто так не содействует созданию новой техники, как смелая мечта», – вспомнил Мосолов слова, которые ни один раз слышал он от Валерия Романовича.
Суня Шакрис и Юрий Басарабов  занимались кропотливыми расчётными работами, один в области газовой динамики рассчитывал силовое воздействие газов, двигательных процессов, другой вёл расчёты в области прочности, механики деформирования конструкций.  Делали то, чего пока ещё нельзя было найти ни в каких журнальных публикациях, чего не было в справочниках и в других научно-технических материалах. Работали в том направлении, где не сделано ещё ничего.
Они были первооткрывателями, и им суждено было подняться над многим…
«Новый проект утверждён! Теперь остаётся ждать постановления Правительства о его дальнейшей разработке, а в нём могут быть всякие неожиданности и парадоксы», – рассуждал Мосолов, вспомнив защиту проекта первой ракеты с подводным стартом.
«Вместо отведенных двадцати минут меня выспрашивали тогда целых два часа, – подумал с усмешкой о последующих событиях. – А у меня после того, как моряки одобрили и с восторгом приняли его, не было даже и тени сомнения, кто будет заниматься дальнейшей разработкой. Разве после столь удачной защиты могло возникнуть предположение, что его дальнейшую разработку наше Правительство поручит КБ Янгеля. А ведь произошло!»
На предварительной защите в институте ВМФ было представлено несколько проектов. Предстоял выбор оптимального варианта. Он тогда подробно изложил идею подводного старта на маршевом двигателе, а  Шакрис впервые в ракетостроении при помощи различных формул и графиков, дал научные обоснования подводного старта. Проект признали лучшим, но по инициативе высшего руководства ВМФ его дальнейшую разработку  поручили  более авторитетному КБ Янгеля.
«Сколько тогда пришлось приложить усилий главному конструктору, чтобы добиться  отмены этого постановления, и в дальнейшем сохранить за собой это направление в морской тематике,  – продолжал рассуждать Мосолов. – Но эта ракета, кроме маршевого двигателя и подводного старта, ещё не представляла чего-то нового, требовалось создать нечто более совершенное. Правда, конструкторами при разработке документации на корпус уже были найдены технические решения, за счёт которых значительно увеличилась дальность по сравнению с предыдущими комплексами».
Новые идеи приходят вместе с опытом и твёрдой уверенностью в своих неограниченных способностях. К моменту перебазирования «СКБ–38» на новые площади в город Ильменск уже окончательно сформировался творческий коллектив конструкторского бюро. Вместе с ростом численного состава КБ бурно рос опыт ракетостроителей.
Увеличился  и численный состав проектного отдела. В большом, светлом здании инженерного корпуса половину этажа занимали различные подразделения головного проектного отдела. Вынашивался замысел, зарождались новые идеи по созданию межконтинентальной ракеты, не уступающей по своим характеристикам американским «Поларисам». Появлялись заманчивые идеи, а вместе с ними и проблемы, казавшиеся на первый взгляд неразрешимыми.
Утопленный в топливном баке двигатель ракеты позволял перейти к более плотной компоновке. Но, кроме проблемы, связанной с работой двигателя при подводном старте, возникла проблема соединения стали с алюминием. Решением первой задачи занялся главный конструктор жидкостных ракетных двигателей Исаев, вторая задача оставалась нерешенной, а идея была слишком заманчивой. Отступать было нельзя, начались поиски вариантов, как уйти от разъёмных соединений в ампулизированом баке.
Совершенно случайно Пущин наткнулся на информацию, что металлургами уже давно освоена технология соединения двух разнородных металлов. Выход был найден, пришлось только затратить некоторые усилия, чтобы планирующие органы выдели фонды на этот материал. Техническое решение перехода изготовления корпусов на алюминиевый сплав вместо нержавеющей стали давало большое преимущество в весе, но требовало полного переоснащения завода и освоения новой технологии.
Красота разума и творческий полёт фантазии проектировщика неотделимы. В какой-то момент инженер-разработчик начинает ощущать, как воедино сливаются ум и воображение,  реальность мысли, скорость и точность, творческий полёт фантазии и трезвый расчёт. Постоянный поиск комплексно и масштабно мыслящего проектанта в сочетании с трезвым расчётом натолкнули Геннадия Пущина к применению резиновой амортизации ракеты в шахте подводной лодки.
– Резиновая амортизация, закреплённая на корпусе ракеты, дает возможность перейти на малогабаритную пусковую установку, а это влечет за собой расширение компоновочных возможностей в объёме комплекса, – докладывал Пущин на совещании у главного. – Необходимо отказываться от традиционной механической амортизации, переходить на резиновую и малогабаритную пусковую установку.
«Мы при разработке проектов пытаемся  использовать каждый миллиметр полезного объёма, а институт Бурмака и не думает об этом», – вспомнил Мосолов его возмущённый, слегка прерывающийся голос. 
Пущин говорил убедительно просто и деловито, в выражении его лица была изящная красота, которая грубые, некрасивые черты его лица делала весьма приятными и привлекательными. Главный внимательно и с большой заинтересованностью слушал его доклад. Ппо задумчивому  выражению на  лице можно было понять направление его мыслей. 
– Резиновая амортизация, предложенная Геннадием Николаевичем, это техническое изобретение, я бы сказал, это даже на уровне научного открытия. А для нас и в целом для всего морского ракетостроения, безусловно, это оптимальный вариант, –  внимательно выслушав Пущина, вроде чуть погладив его своим тёплым взглядом, проговорил Масеев.– Идея резиновой амортизации, малогабаритная пусковая установка имеют фундаментальное значение, и могут на многие годы определить перспективу и пути развития морских комплексов. Необходимо всеми силами бороться за эту идею, она определяет количество  пусковых шахт в подводной лодке, – подвёл конечный итог совещания главный конструктор.

*   * *
Творчество Пущина всегда, ещё с детских лет, было неотделимо от практического воплощения смелых идей. В детстве он был убеждён: его рукам подвластно и доступно абсолютно всё. И без сомнения брался за любое дело. Изобретал мормышки для подлёдного лова рыбы, усовершенствовал велосипеды, лыжные крепления, акваланги, улучшал конструкцию сливных бачков и систему водоснабжения. Разрабатывал даже новые, более совершенные правила дорожного движения и оригинальные способы борьбы с очередями.
Но более всего, ещё до поступления в авиационный институт, любил изобретать летательные аппараты. Обладая широким диапазоном фантазии и читая о биотоках, Пущин уже  давно  пришел к выводу: возможности человеческого мозга безграничны.
«А раз так, можно добиться автономного мышления, – размышлял он, – работать над одной проблемой, а в то же самое время думать о другом вопросе», И он старался: досконально обдумывая одно какое-то новое техническое решение, приступал одновременно к работе над другой задачей. Прорабатывая теоретические вопросы и возможные практические трудности, решая проблемы внедрения резиновой амортизации, он одновременно вынашивал идею использования в корпусе ракеты подкреплённых оболочек вафельного типа.
«Монолитно соединённые с обшивкой рёбра жёсткости должны обеспечить необходимую прочность оболочковых конструкций при определенной их собственной  минимальной толщине и толщине «рабочего» полотна оболочки, – рассуждал Пущин.  – В каталогах нашего отечественного станкостроения нет соответствующего оборудования для фрезерования вафель в оболочковых конструкциях, поэтому  заводу придётся своими силами изготавливать нестандартное оборудование. На это потребуется время, и предложение можно будет закладывать только в следующем проекте малогабаритного комплекса».
Думал и вздыхал с огорчением. Только по этой причине не стал выкладывать свои мысли на прошедшем совещании у главного. Но идею применения подкреплённых оболочек вафельного типа в последующих ракетных комплексах Пущин высказал на очередном разборе новых предложений и возникших проблем за столом у начальника отдела.
– Гениальное предложение! – не удержался от восклицания заместитель главного конструктора Сыров, обычно отличающийся уравновешенным спокойствием,  – внедрять, внедрять немедленно! На том проекте, который сейчас в разработке! Вместо механической обработки вафельного полотна – методом травления. Назовём этот процесс условно «химическим фрезерованием». А кроме цилиндрических оболочек, можно применить вафельный фон к сферическим днищам и коническим оболочкам», – принял смелое решение Валерий Романович.
«Решение о внедрении в разрабатываемый проект вафельного полотна он принял, но, очевидно, оставил право доклада главному конструктору об этой гениальной идее самому  автору», – усмехнулся Масалов, вспомнив казусный случай, когда накануне защиты проекта Масеев вдруг обнаружил этот, неизвестный ему вафельный фон в деталях своего проекта.

* * *
Одной феноменальной способностью обладал начальник группы расчётов проектировочной прочности Басарабов. При расчёте прочности  он почти никогда не пользовался расчётными методиками и справочниками, обладая исключительной интуицией наряду с особым внутренним зрением. Столкнувшись с новой задачей, непринужденно производил математические выкладки.
И делал это так быстро, словно писал их под диктовку. Чем сложнее была задача, тем напористее работал Басарабов над расчётами, заполняя математическими преобразованиями один за другим листы чистой бумаги. В конечном итоге выводил простую искомую формулу. Ему  казалось настолько всё простым и  очевидным, что приходилось только удивляться, над чем была необходимость так долго мучиться.
Ещё задолго до окончания рабочего дня на столе у Пущина лежали расчёты на прочность оболочковых конструкций и днищ вафельного типа. «Двукратный запас прочности выдерживают при минимальной толщине вафельного полотна один и семь десятых миллиметра», – поразил Пушина своей значимостью итоговый вывод расчётов на прочность. «Ошеломляющий результат по снижению веса корпуса ракеты!» – обрадовался он.
« Рыбья чешуя», – засмеялся начальник отдела прочности, вспомнив тот неприятный для него эпизод, когда главный впервые среди всех новшеств не красочном плакате увидел оболочки и днище, разрисованные множеством ячеек. Это нововведение не обсуждалось у главного и прошло мимо него. Он не стал докладывать, надеясь, что это сделает Сыров, а заместитель главного конструктора, как всегда, из-за своей скромности и не желая приписывать себе эту заслугу, промолчал.
–Это что ещё за чешуя? – недоброжелательным тоном, произнёс главный. Перед защитой подбросили мне неизвестно что.
– Это подкреплённые оболочки вафельного типа – обеспечивают высокую прочность и значительно снижают вес ракеты, – спокойным голосом доложил Пущин.
– Расчётами на прочность эти вафельные оболочки подтверждены? – спросил уже более мягким голосом.
– Двукратный запас прочности – заложен в конструкции оболочек и днищ.
«С тебя, начальник отдела, объяснения не спрашиваю, нет для этого времени. Поедешь со мной, там и будешь объясняться!» – вспомнил Мосолов слова главного. Объяснять на защите «рыбью чешую» не потребовалось. Вопреки всем ожиданиям, академик Глушко отметил перспективность применения вафельных оболочек во всех видах ракетной техники.
«Хороший урок преподнес мне тогда главный», – подумал Мосолов. А он, молодой ещё тогда начальник отдела, понял раз и навсегда: все новшества, большие или малые, надо пропускать через стол главного. Он анализирует и даёт окончательную оценку, а если есть какие-то сомнения, то и всю полноту ответственности берёт на себя.
«Вот и в этом проекте, который он защитил вчера,  взял на себя громадную ответственность. Сделал очень смелый шаг, приняв решение по утопленному в компоненте топлива двигателю второй ступени. Надёжность по герметичности должна быть абсолютной, а риск был слишком  большой, – восхищался он смелым решением главного. – Это первый проект, который прошел защиту уже без Валерия Романовича. А ведь именно он предложил идею утопленного двигателя второй ступени», – тяжело  вздохнул  начальник отдела.
Прошел уже почти целый год после неожиданного увольнения Сырова, но он и все специалисты проектного отдела, чувствовали и болезненно переживали его отсутствие. Девять лет, с самого зарождения проектного отдела, возглавлял он все разработки, умел в ненавязчивой форме высказать свою идею, с корректным подходом указать на ошибку. Смело брал на себя ответственность за внедрение сложнейших технических решений и никогда не ошибался. В трудные моменты творческих  поисков вселял проектантам веру в успех, помогал найти единственно правильное решение и содействовал развитию и проявлению каждым проектантом своих творческих способностей.
 «Под его непосредственным руководством, вместе с ним  познали мы радость труда  проектировщика, увлечённость, прошли и испытали  муки творчества в поиске оригинальных технических решений. Вместе  с ним испытывали горечь от неудач и радость от  конкретных достижений. Делали то, что казалось невозможным. Совсем другим, совершенно непохожим на Валерия Романовича, оказался Режин – новый заместитель главного, – с большой теплотой вспоминая Сырова, с такой же неприязнью в душе, думал о новом заместителе начальник проектного отдела. – Назначен заместителем по проектно-конструкторским работам, но за весь год работы в этой должности ничего полезного так и не сделал. Принимает решения, которые большей частью ставят всех в тупик. Независимый в суждениях, считает себя всегда правым, нетерпимый к чужим мнениям, не умеет или не хочет слушать других. Тяжело стало работать с ним, особенно таким выдающимся специалистам, как Геннадий Пущин, Вадим Аталиев и Суня Шакрис. Они работали все эти годы с Валерием Романовичем в непрерывном творческом поиске, не боялись новых проблем, сложные вопросы только будили в них изобретательский потенциал. У Режина совершенно иной стиль работы: любит руководить, решать общие вопросы», – размышлял начальник проектировщиков, думая уже о новом проекте.

Глава четвёртая

Целое лето и первую половину наступившей осени головной  конструкторский отдел Ярышева занимался разработкой конструкторской документации  ракетного комплекса «РСМ–35». Всё это время работали напряженно, с высокой производительностью, в постоянных поисках наиболее рациональной конструкции и технологии. Забыли на это время такие понятия как «очередной отпуск» и «рабочее время», работали  допоздна, а зачастую и в выходные дни. У всех было одно стремление: как можно быстрее  разработать документацию и выдать её заводу.
Разработка документации на корпус была всегда как бы своеобразным ориентиром в конструкторском бюро: она нацеливала другие конструкторские подразделения на ускорение или замедление темпа их собственных конструкторских разработок.  Нагрузка на конструкторов была большая, а плановые сроки на разработку жёсткие. За четыре месяца необходимо было выпустить множество различной документации. По плану-графику экспериментальных работ необходимо было разработать документы на экспериментальные узлы и макеты различных агрегатов для стендовой проверки двигателей первой и второй ступеней, отработки разделения ступеней.
По ведомости общей сборки ракетного комплекса в срочном порядке требовалось выдать заводу документацию, необходимую для подготовки производства на конструкторский макет. Такая документация нужна была не только для завода – сами конструкторы были заинтересованы, чтобы на агрегатных узлах и на корпусе в сборе провести макетирование и уже в металле проверить свою конструкцию. Одновременно с разработкой документации много времени приходилось проводить в заводских цехах, принимать конструкторские решения по возникающим вопросам.
Заводу не приходилось ещё работать с алюминиевыми сплавами, из которых изготавливался корпус ракеты «РСМ–30» и почти все, входящие в него узлы и детали. Технология механической обработки сложнейших по конструкции деталей из алюминиевых сплавов требовала особых, отличных нержавеющих сталей, а также специальных навыков. Незнакомыми были химическое травление вафель в оболочках и днищах, автоматическая аргонодуговая сварка продольных и кольцевых швов.
Высадка и сварка тонкостенных трубочек, пневмовакуумные испытания и многие другие технологические процессы осваивались впервые. И хотя уже в цехах опробовали технологию в период  изготовления многих экспериментальных узлов с этими же видами технологических процессов, и уже было изготовлено несколько корпусов для проведения бросковых испытаний, но нерешенных технических вопросов по-прежнему оставалось много.
Начальник отдела Ярышев считался талантливым конструктором, исключительно грамотным специалистом, способным принимать самостоятельно самые сложнейшие технические решения. Умение работать, самостоятельность, профессиональную грамотность он сумел привить и своим специалистам, и они пользовались на производстве большим авторитетом. Оперативно на своём уровне принимали грамотные конструкторские решения по отступлениям от требований, заложенных в конструкторской документации, и не было случаев,  чтобы кто-то из высших должностных лиц отменил  бы это решение. Его отдел считался наиболее квалифицированным, и из его отдела часто на повышение переводили лучших специалистов в другие подразделения КБ. Ему всегда тяжело было отпускать своего конструктора, и он с большой неохотой подписывал переводную записку.
Возникали порой сложные технические проблемы, когда для принятия решения приходилось прямо на производстве проводить совещание с участием специалистов разных направлений. Совещания иногда длились часами, но всегда находили разумное решение. Звонков из цехов было много, и конструкторам часто приходилось оставлять своё рабочее место, откладывать на какое-то время работу за кульманом и спешить на производство. После окончания рабочего дня приходилось задерживаться и выполнять всё то, что не сумели сделать в рабочее время.
Всё это прекрасно видел начальник отдела, и чтобы меньше отвлекали конструкторов вызовы из цехов, распорядился организовать дежурства конструкторов на производстве – один в первую смену, другой во вторую.
Главный конструктор тоже, когда не бывал в командировках, в начальный период изготовления корпуса ракеты «РСМ–30» почти каждый день бывал на производстве в цехах, где изготавливались основные узлы и агрегаты. Интересовался ходом производственного процесса, загрузкой и использованием уникального оборудования и оперативностью решения конструкторами возникающих вопросов. Посещал основные цехи, как правило, после окончания своего рабочего дня.
В один из таких обходов заметил, что на планшайбе карусельного станка установлен приборный отсек. «Вчера видел этот первый отсек на сварочной установке, а сегодня он уже на механической  обработке», – с удовлетворением отметил для себя главный конструктор.   И тут же обратил внимание на то, что станок выключен, а рабочий стоит возле станка и кого-то ожидает.
– Почему не работаете? – подойдя к станку, поинтересовался у рабочего.
– Один размер не получается, технолог сказал, ошибка в чертеже. Мастер пошел звонить конструктору, да только вряд ли найдёт кого-нибудь. Завтра выходной день, и уже наверно многие к озеру подъезжают.  Погодка-то вон какая стоит, разве усидишь дома! – вздохнул с тяжелым сожалением рабочий.
– Насчёт погоды вы правильно заметили. Не очень часто она нас балует. Только о делах и в такую хорошую погоду забывать не следует. А что разве сегодня нет дежурного конструктора?
– В начале смены был, а потом куда-то исчез. Мастер, наверно, знает? Может, даже и сам отпустил, в начале смены вопросов не было.
– В начале смены не было, а сейчас появились, и вам приходится терять дорогое время. А время у нас, к сожалению, ограничено, лишнего нет, – весьма недовольный  чьей-то расхлябанностью, он развернулся и направился к выходу.
Начальник сектора Борис Михайлович Фалин не был любителем рыбной ловли, не было у него сада, но любил в хорошую погоду вечером пробежать в спортивной форме на озеро и вдоволь поплавать в чистой, прозрачной воде уникального по красоте озера. Он только вышел из подъезда своего дома, как лицом к лицу столкнулся с главным. Они жили в одном подъезде и даже на одном этаже. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить, что главный чем-то недоволен. Фалин прекрасно знал – плотно сжатые губы, две резкие складки на щеках от скул к подбородку появлялись всегда, когда Виктор Петрович был  огорчён или недоволен.
– Похоже, на озеро собрался, Борис Михайлович? – произнёс главный с холодной иронией. – А я вот только сейчас был  в цехе и видел приборный отсек на механической обработке. Ты не заглядывал случайно сегодня в этот цех?
– Как же? Был, Виктор Петрович и видел, что его начали в конце первой смены устанавливать на карусельный станок, – ответил, не совсем понимая, чем вызвано недовольство главного.
– Установить-то установили в первую смену, а во вторую не работают. Обнаружили ошибку, а дежурного конструктора нет. Почему такое творится безобразие?  Он говорил спокойным, обычным мягким, бархатным голосом, но в голосе одновременно были раздражение, недовольство, упрёк и ещё многое другое.
– Немедленно выясню, Виктор Петрович, если действительно нет дежурного, сам  проеду на завод и решу этот вопрос. Но этого не должно быть!  Дежурит сегодня старший инженер Жигалов, а он очень исполнительный и ответственный человек.
– Ответственный, исполнительный, а свои обязанности не выполняет, – произнёс недовольным голосом главный, и направился к подъезду.
 Не было необходимости ехать на завод начальнику сектора.  Дежурный диспетчер соединил его с цехом. Жигалов никуда не исчезал и был на заводе, только во время посещения цеха главным конструктором, решал вопросы в другом цехе. Фалин редко когда  заходил в квартиру главного, но в этот раз решил зайти, чтобы поднять у него испорченное настроение.
– Виктор Петрович,  вопрос решен! – улыбнулся начальник сектора, когда главный открыл ему дверь. – Дежурный конструктор во время вашего посещения занимался решением вопросов в другом цехе. Так что не  понадобилось мне ехать на завод. Побегу и со спокойной совестью выкупаюсь на озере.
– Спасибо за информацию,  Борис Михайлович! –  Главный слегка погладил его  тёплым взглядом, будто получил подарок, которым остался доволен.
Валентину Жигалову тоже приходилось дежурить на производстве Он, как и многие другие ведущие специалисты отдела, добровольно отказался от очередного отпуска и напряженно трудился, разрабатывая конструкторскую документацию. Работа увлекала, и ему нравилось создавать на своём кульмане что-то новое, более совершенное по конструкции и наиболее технологичное при изготовлении. В конце мая проводил Наташу защищать дипломный проект, с большим нетерпением и волнением ждал результат защиты и с ещё большим нетерпением ожидал тот день, когда она уже молодым специалистом приедет оформляться на работу в КБ
В свои студенческие годы, а также и в первые годы работы в КБ он как-то не думал о девушках, не увлекался ими. Его больше увлекал спорт, вначале  туризм и велосипед, зимой коньки и лыжи, а затем самым любимым спортивным увлечением стали для него альпинизм и скалолазание. Покорением горных вершин он занимался на последних курсах в институте, а когда начал работать, предпочтение отдавал отпуску, проведенному в горах. В свободное от работы время вечерами сочинял свои жгучие бродячие, романтические песни, подбирая мелодии из бесконечных гитарных переборов.
В его песнях была и любовь,  хотя для себя он твёрдо установил, что любовь – слабость, недостойная мужчины. Радость работы, спорт выше и чище любых сердечных страданий. Так думал, пока не встретил и не полюбил Наташу. Пелена упала с его глаз, он увидел жизнь в её заманчивом разнообразии. Раньше он избегал слова «любовь», считал его пошлым, боялся признаться в этом Наташе, а вот она сама произнесла его так свободно и громко, и, оказывается, что это такое чудесное слово, зовущее в лучезарную даль и счастливое будущее.

* * *
Наташа Стрельцова ещё до защиты дипломного проекта уже знала: она по распределению молодых специалистов получит направление в город Ильменск в «СКБ–38». И была бесконечно рада такому удачному  распределению. Отдыхая у родителей после успешной защиты, часто думала о своей самостоятельной взрослой жизни и о своём будущем. Ещё когда училась в школе, она с таким нетерпением стремилась стать взрослой и  самостоятельной, так ждала этого, а сейчас всё отдала бы за то, чтобы отдалить  приближение самостоятельности. Как-то раз у нее промелькнула мысль: вся её прежняя жизнь под надёжным крылом у родителей была подчинена, может быть, даже неосознанно одной цели – получить диплом.
А что теперь? Цель достигнута, наступила пауза, и её начала страшить самостоятельная жизнь, которая надвигалась так неотвратимо и стремительно.  Приближалось время принимать решения, работать, пора было определяться в личных отношениях, и Наташа в душе готовилась к этой новой, совершенно незнакомой для неё семейной жизни, умом с тревогой понимая, что она личная, и тут уж никто из старших родственников не поможет…
Два с половиной месяца отработала уже она в конструкторском отделе инженером–конструктором. Приступила к работе в тот период, когда напряженная работа над конструкторской документацией была в самом разгаре. Ей в первое время поручали работать над деталировкой, затем постепенно начальник группы стал доверять разработку более сложных чертежей. За сравнительно короткое время успела познакомиться и подружиться со многими девушками, такими же, как и она, молодыми специалистами из других городов – выпускницами университетов и других ВУЗов.
Она даже не представляла, что ежегодно так много молодых специалистов прибывает в это КБ. Убедилась в этом, когда их всех пригласили в конференц-зал на встречу  с главным конструктором. Впервые увидела его так близко. Хорошо запомнила то, что говорил он на этой встрече: «…успешное становление каждого из вас, как специалиста,  зависит, прежде всего, от вас самих – от вашей целеустремлённости и настойчивости, от вашей инициативы и ответственности за порученное вам дело, от вашей готовности и умения работать, не жалея ни сил, ни времени, от вашего стремления познавать неизведанное…»   
Работа ей нравилась, огорчало только одно обстоятельство: трудилась не в одной  группе с Валентином – и даже в другом секторе. Теперь уже нельзя было, как прежде, обменяться с ним взглядами, которые оба они понимали лучше всяких слов, нельзя было послать улыбку, предназначенную только ему одному.
Встречались в столовой во время  обеденного перерыва и вечером во время прогулок. Иногда по выходным дням отправлялась вместе с ним на берег озера. Он на общественных началах, проводил тренировочные занятия по альпинизму и скалолазанию с молодыми, начинающими спортсменами. Используя скальные выступы, Валентин показывал технику подъёмов по отвесным скалам. А она, пристроившись на берегу, с замирающим в груди от страха сердцем, наблюдала, как ловко поднимается он по отвесной скале на самую вершину.
«Вот это класс! Высший класс! –  восхищались юные спортсмены. – Какая техника,  какая скорость подъёма!»
А Наташа, глядя на его ловкость, с которой он поднимался по отвесной скале, боялась, что он вдруг сорвётся и упадёт вниз. Только, когда заканчивались занятия и Валентин прятал своё снаряжение в рюкзак, тревога проходила, и она успокаивалась. По крутой тропе поднимались с ним на вершину и, лёжа на траве, они смотрели на зеленоватую поверхность озера, любуясь живописными берегами.
Красота загадочного озера с его пологими и скалистыми берегами, горы и синеющие сосновые леса на противоположном берегу вызывали порой у неё какое-то непонятное ей самой, щемящее чувство. И в эти минуты она всегда думала  о своей первой с ним встрече.
«Неужели правда, что на свете существует один единственный человек, которого встретишь случайно, и только он остаётся единственный, с кем можешь быть счастлива, – глядя на молчаливого  Валентина, думала Наташа.  – Избранник судьбы, ведь случайно встретилась с ним на остановке, могли больше и не увидеться, но судьба распорядилась так, а не иначе – чтобы я непременно оказалась в одном с ним отделе и даже в одной группе. Какая-то притягательная сила с самых первых дней нашего знакомства исходит от него, и она влечёт меня к этому человеку».
Наташа пока не собиралась выходить замуж.  Они уже давно оба осознали, что любят друг друга, и что настала пора создавать своё семейное счастье, но пока не говорили об этом.   Такие слова, как «брачный союз», «семья», «дети»  начали вызывать в ней пристальное внимание. Её стали занимать размышления над многими  вопросами, связанными с неустроенностью быта. Всё, что раньше казалось ей мелочами в жизни, чего она раньше не замечала, что раньше  казалось ей призрачным и отодвигалось на потом,  теперь могло навалиться на них сразу. 
Но Валентин пока не озвучивал никаких предложений, и она была благодарна ему за это. Хотя каждый раз,  расставаясь с ним после вечерних прогулок, чувствовала себя несчастной и одинокой – ей уже не хватало его…
Рабочее место конструктора Наташи Стрельцовой было вблизи рабочего стола начальника её сектора Кадусова. В чертах его лица было что-то схожее с лицом Валентина, и она иногда, работая за кульманом, краешком глаза смотрела на Рашида Рауфовича. И с каждым разом находила всё большее сходство между ними. Ежедневно за столом  Кадусова собирались начальники секторов и групп конструкторского отдела, часто приходили специалисты других отделов. Они подолгу что-то обсуждали, иногда доказывая очередные гипотезы, спорили между собой. Очень часто вместе с деловыми обсуждениями долетали до её слуха  разговоры о каком-то, непонятном для неё, втором этаже, что необходимо стремится к снижению его веса. Решила рассказать об этих ежедневных совещаниях Валентину, расспросить о непонятном ей этаже. 
– Эти совещания Александр Иванович называет «кадусовскими посиделками», – усмехнулся он. А «вторым этажом» один конструктор однажды назвал вторую ступень ракеты, с той поры и закрепилось это название в конструкторском обиходе, – объяснил Валентин, когда вечером она задала ему этот вопрос. – Масса ракеты – важнейший параметр, это увеличение дальности полёта. А наибольший прирост дальности обеспечивается за счёт снижения массы верхней ступени. Вот поэтому так важно сейчас снизить вес второй ступени. Все стремятся к этому.  Лосиков даже выдал идею выйти с инициативой к главному с предложением: выпустить приказ о проведении конкурса с денежным вознаграждением –  за каждый килограмм снижения массы.
– Этот ваш «зануда», Лосиков? Терпеть его не могу!
– Между  прочим, он не такой плохой парень, как тебе кажется. Ему очень тяжело, живёт один с больной матерью. Как только получил квартиру, сразу забрал её к себе и ухаживает за ней. Каждый день в обеденный перерыв бегает домой, чтобы накормить её. Может быть, своими ироничными репликами и шутками он и пытается хоть как-то сгладить свои тяжелые, однообразные домашние будни, – вздохнул Жигалов.
Наташе нравились ребята, которые работали вместе с Валентином в той группе, где она проходила практику и готовила дипломный проект. За тот небольшой промежуток времени, что отработала она в конструкторском отделе Ярышева, по душе пришелся весь конструкторский отдел. Трудолюбивый, дружный, сплоченный коллектив! Приняли – как равную, с большим вниманием отнеслись к ней и оказывали всяческую  поддержку в период её адаптации в новом коллективе.
Но с особым вниманием относились к ней начальник группы, начальник сектора, да и начальник отдела во время своих ежедневных обходов чуть дольше, чем возле других кульманов, задерживался возле неё. Часто присутствовал он и у начальника сектора на его «посиделках», а после их окончания никогда, молча, не проходил мимо неё: интересовался родителями, как устроилась в общежитии, чем увлекается и другими вопросами.
– Внимателен наш, Александр Иванович, к молодым специалистам – говорила ей Светлана Румянцева, в недавнем прошлом тоже, как и она, молодая специалистка. – Всегда поддержит, готов оказать любую помощь.
К началу октября вся основная документация по корпусу нового проекта была разработана и передана заводу для освоения технологии и изготовления первых опытных образцов изделия. В конструкторском отделе снизился накал и разрядилась напряженная обстановка, которая была все последние месяцы. Но, несмотря на передачу конструкторской  документации заводу, не угасал творческий накал в отделе Ярышева. Зарождались новые идеи, появлялись свежие, не реализованные пока предложения по совершенствованию конструкций отдельных агрегатов.
Все они внимательно прорабатывались за столом начальника сектора, некоторые из них принимались к реализации сразу, другие выносились на обсуждение к главному. Он умел, как никто другой, вникая во все тонкости, выискивать ошибки. Требовал новых доказательств, но мог увидеть в идее и перспективу, реальность воплощения, оценив  эффективность внедрения.

* * *
Обычно рабочие дни в конструкторском отделе мало, чем отличались один от другого. Как братья близнецы, они были похожи. Но бывало и так, что в устоявшийся уклад  повседневности неожиданно врывались яркие события, выходящие за рамки привычного. Так и утро этого октябрьского дня для начальника отдела ничем не отличалось от вчерашнего. Ярышев по распорядку рабочего дня рассматривал и подписывал чертежи, когда попросили разрешение войти в кабинет комсорг Саша Вершинин и профорг Малышева.
«Значит, какое-то мероприятие наметила провести моя молодёжь», – отметил для себя начальник отдела, приглашая присесть посетителей.
– Докладывайте, какое мероприятие намечаете провести в этот раз?
– Свадьба, Александр Иванович, у нас намечается, – произнесла Малышева, – комсомольская, – добавил  Вершинин.
–Свадьба – это хорошее дело! Октябрь на Руси всегда считался свадебным месяцем. Кто же будущие молодожены? – спросил на всякий случай, хотя прекрасно знал, о ком пойдёт речь. Для него не было секретом, что Жигалов и Стрельцова любят друг друга.
– Свадьба у Жигалова и молодой специалистки Наташи Стрельцовой в последнюю субботу этого месяца. Мы пришли к вам посоветоваться насчёт свадебного подарка, – робким голосом произнесла профсоюзный лидер отдела.
– Так в чём же дело? Подумайте сами над подарком, а когда будете собирать деньги, не забудьте и меня.
– От вас мы бы хотели другой подарок, – замялся комсорг. Квартиру или хотя бы комнату какую-нибудь.
– Так этим вопросом занимается Совет молодых специалистов. Туда и надо обращаться.
– Там им ничего не светит. Они же не стоят в очереди. Может,  вы, Александр Иванович попробуете решить этот вопрос у главного. Свадьба-то комсомольская, первая в нашем отделе. Очень хочется, чтобы после бракосочетания было у молодых хоть какое-то жильё, – не унимались общественники.
А просили так, будто именно их начальник распоряжался выделением жилья в конструкторском бюро. Озадачили...
– Попробую поговорить по этому вопросу с Виктором Петровичем, не знаю только, что из этого получится, – пообещал Ярышев.
Он прекрасно знал: многие не обеспечены  в КБ жильём, существует очередь, многие стоят в ней на улучшение жилищных условий. И когда вечером шел в кабинет главного, честно говоря, не верил, что сможет решить этот сложный вопрос.
– Так говоришь, комсомольская свадьба? – выслушав просьбу начальника отдела, задумчивым голосом проговорил Масеев. – Кто же будущие молодожены? 
– Старший инженер Жигалов и молодая специалистка Стрельцова. Она  первый год работает в отделе, но любовь у них началась ещё в прошлом году, когда она была практиканткой. Думаю, что чувства настоящие!
– Ты, Александр Иванович, ещё до меня начал работать в нашем КБ, не помнишь, были ли когда-нибудь ещё комсомольские свадьбы?
– Да нет, что-то не припоминаю таких знаменательных событий.
– Раз она первая, надо решать, как преподнести им этот подарок, – взглянул на Ярышева с обнадёживающей улыбкой Масеев. – А, что делать?  Поощрять приходится такие начинания.
Добрая улыбка осветила его лицо.
– Только вот, если каждый месяц будут такие свадьбы, где мы наберёмся свободного жилья для молодых супружеских пар комсомольцев, – усмехнулся Масеев. – Придётся тогда строить дом – специально для молодожёнов. Молодых специалистов с каждым годом прибывает всё больше и больше. С тех пор, как перебазировались в Ильменск, численность КБ выросла больше чем в два раза, и в основном, за счёт молодых специалистов, – и, продолжая свои рассуждения, поднял телефонную трубку. – Поручим вопрос выделения жилья твоим молодоженам Варенникову.
– Василий Фёдорович, вечер добрый! В конце этого месяца намечается комсомольская свадьба, надо бы в качестве подарка вручить молодоженам ордер и ключи от квартиры… Желательно в новом доме, а если уж не получится, тогда подберите из тех, которые будут  освобождаться… Комнату нежелательно, сегодня  их двое, а завтра появится третий. … Фамилия Жигалов и Стрельцова. Так я надеюсь на вас, Василий Фёдорович. Только, пожалуйста, учтите, что оба они из общежития, у них даже своей подушки не будет. Надо чтобы на первое время, пока сами не обзаведутся, было у них всё самое необходимое. Остальное всё решите с Александром Ивановичем Ярышевым, он завтра позвонит вам.
Начальник отдела выходил довольным и счастливым из кабинета главного. 
«Какой душевный, чуткий и внимательный к людям, Виктор Петрович, – думал  он, направляясь в свой кабинет. Как будут довольны комсорг и профорг этим свадебным подарком, и каким неожиданным сюрпризом окажется он для молодоженов».
В эти радостные для него минуты он ещё не знал, что волей жестокой судьбы не суждено будет состояться этой комсомольской свадьбе…

Глава пятая

Всю первую половину октябрь стоял ровный – с большим количеством солнечных, теплых дней. Недолгое осеннее солнце торопливо прогревало землю, будто спешило отдать ей своё последнее тепло.  Это воскресное утро тоже было тёплым, солнечным и безветренным.
Валентин Жигалов поднялся с постели рано. Вчера ребята, с которыми он иногда ходил в туристические походы, уговорили провести этот выходной день в горах, за озером. Ему не особенно хотелось провести этот день без Наташи, но, вспомнив, что она собирается заняться с портнихой шитьём платья, в котором пойдёт в ЗАГС, согласился.
– Если у тебя нет времени или желания, ты только договорись, чтобы нам лодку дали в яхт-клубе, – не заметив особого желания Жигалова, проговорил Яша Яковлев, «Я в квадрате», как называли его между собой туристы. «Я в квадрате», Саша Мезенцев, Олег Крохин и их постоянная спутница Лена Вайцеховская были заядлыми туристами. Успели уже побывать на Байкале, Алтае, освоили Южный и Средний Урал, собирались походами пройти и по Северному Уралу.
В восемь часов утра собрались возле общежития, не было только «Я в квадрате».
– У него что-то дома случилось, отказался, – объяснил Мезенцев.
Сторож Михалыч, когда они пришли в яхт-клуб, уже проснулся и кормил собак.
– Давненько, Валентин, не показывался ты у нас, – увидев Жигалова, доброжелательно произнёс сторож.
– Да, летом работы было много, на парусный спорт времени не оставалось.
– И то правильно! Работа – прежде всего, а всякие увлечения и забавы – это в свободное от работы время, – рассудил Михалыч.
Ему, видно, за время дежурства не с кем было поговорить, и он рад был пообщаться со знакомым парнем.
– Нам, Михалыч, лодка нужна. Не возражаешь, если мы возьмём её на целый день?
– Берите, что возражать-то. Яхты все на берегу, кому она понадобится? А вы куда собрались-то?
– На тот берег, Михалыч.
– Только долго не задерживайтесь там! К вечеру погода резко испортится – штормить  будет на озере.
– Что ты говоришь, Михалыч! С чего это она должна измениться? Тихо, на небе ни облачка!
– Нет, ребята, мой радикулит намного точнее барометра.  Он никогда не обманывает, – потирая позвоночник, вздохнул сторож. Так что лучше не задерживайтесь!
 На озере было безветренно. Олег сидел на вёслах, и от его ровных гребков лодка плавно скользила  по водной  глади. За час с небольшим добрались до противоположного берега, вытащили на берег лодку и отправились в горы. Тропа то ныряла вниз, то взбиралась на кручи, и перед взором Валентина открывались уже пожелтевшие луговины, крутые голые склоны. Он любил подниматься на крутые вершины и созерцать всё, что виделось сверху. Ему всегда казалось, что на вершине, особенно после такого крутого подъёма, тело и разум приводятся в некий естественный ритм, плавный и долговечный. Человек обретает истинный, высокий взгляд на всё окружающее, на поступки, как свои, так и чужие. Всё, что было в жизни: тревожило, злило или радовало сверх меры, располагалось теперь по своим местам.
Они уже успели преодолеть несколько перевалов. Не забывали и соблюдать традиционные ритуалы туристов: развести костёр, зажарить импровизированные шашлыки из сосисок, спеть бродячие, туристские песни. Валентин, поднимаясь на перевалы, сидя у костра, всё время думал о Наташе и предстоящей регистрации. С той поры, как она дала согласие выйти за него замуж, он был в каком-то особом, приподнятом настроении.
Первой резкое изменение погоды заметила Лена. Небо сделалось другим: синева помутнела, покрылась дымчатой плёнкой, в вершинах сосен зашумел ветер.
– Мальчики, нам пора возвращаться! Погода резко меняется, – тревожным  голосом произнесла она.
– Прав, Валентин, оказался ваш сторож, Михалыч, а мы не поверили ему, – усмехнулся Олег.
В обратную сторону шли быстро, порой даже бежали. Когда подошли к берегу, порывы ветра усилились: гладь озера молниеносно вспенилась,  заклубилась, покрываясь злыми беляками. Появились волны, они возникали вдалеке, катились к берегу, увеличиваясь прямо на глазах, обрастая белыми барашками. Над головой невероятной тяжестью нависли низкие тучи, а в их стремительном полёте было что-то устрашающее. В воздухе воцарилась серая мгла…
Олег с Сашей сели на вёсла, Валентин с Леной устроились на корме лодки. Первую сотню метров прошли довольно быстро, потому что выступающий мыс защищал от порывов ветра, и  волны здесь были небольшими. Но, как только миновали его, сразу почувствовали всю силу разбушевавшейся стихии. Вокруг всё бурлило, как в котле, озеро бесилось брызгами, ветер гнал  волны, они бились глухими ударами о борта лодки, будто нарочно расходуя,  остатки своей великой силы, не нужные зимой. 
От встречной волны нос лодки вздымался вверх, а корма проваливалась глубоко вниз. Несмотря на отчаянные усилия гребцов, лодка почти не продвигалась вперёд.  Всё небо было в плотных тучах, и над ними повисла вязкая, особая темнота, какая бывает только глубокой осенью.
Весло с правого борта лодки, которым грёб Олег, сломалось неожиданно, и совсем не к добру.
– Будем теперь на одном весле «колупаться» до самого утра, пока доберёмся до берега, – выругался Олег, делая попытку грести обломком весла.
И в этот момент особенно крутая волна всей своей массой обрушилась на левый борт лодки и, словно скорлупку, опрокинула её. Но им повезло: лодка не затонула, никого не накрыла, а  они оказались все рядом. Помогая, друг другу, вскарабкались на днище опрокинутой лодки, и не знали, что предпринять для своего спасения.
– Вплавь нужно добираться до берега! Никто нас не спасёт, – предложил Жигалов.
– А я больше десяти метров не проплыву. Плавать почти не умею, – дрогнувшим голосом, произнесла Лена.
– Тогда выход  один: кто-то остаётся с Леной, а двое плывут к берегу за помощью. В домике рыбаков на берегу всегда кто-то есть. И лодка с мотором у рыбаков имеется, – принял решение Валентин.
Плыть к берегу решили Олег с Сашей.
– Мы всё-таки спортсмены – разрядники по плаванию», – заявили они, когда решался вопрос, кому оставаться с Леной.
Вначале плыли легко, старались сохранять  равномерное дыхание. Энергично работая руками и ногами, они первое время даже не ощущали холодную  воду. Но постепенно дышать становилось труднее, руки и ноги наливались свинцовой тяжестью, мелкая, не проходящая дрожь, острыми иглами пронзала тело. Штормовки, задубевшие от холодной воды, железным панцирем сдавливали тело и затрудняли движение рук.
Пловцы всеми силами старались держаться рядом. Когда руки и ноги переставали им повиноваться, ложились на спину и, предоставив своё тело в полное распоряжение волн, отдыхали.
Казалось, волны обезумели в своём неистовстве, и не было на свете сил, способных остановить разбушевавшуюся стихию. Одна за другой накатывались волны, и каждая волна обжигала Валентина пронизывающим  холодом. Он всеми силами старался прикрыть Лену от холодных волн. Как только отплыли ребята, он перебрался на другую сторону опрокинутой лодки, оставив её с подветренной стороны, и теперь все удары волн и порывы холодного ветра, пронизывающие до самых костей, принимал на себя.
Время в ожидании помощи тянулось тягуче медленно, и им казалось: с той поры, как ребята поплыли к спасительному берегу, прошла целая вечность. Валентин старался  быть бодрым, постоянно разговаривал с Леной, задавал ей различные вопросы, но она почти не отвечала на его вопросы. Он только слышал, как от холода непрерывно стучат её зубы. Ветер не стихал, вокруг была чернильная мгла. Бушующие волны то поднимали их опрокинутую лодку, то резко бросали её вниз, а им с каждой  минутой всё труднее и труднее удавалось удерживаться  на ней.
Николай Чаговец и Михаил Тютёв, рыбаки из промысловой артели, тоже задержались на противоположном берегу озера. Сети, которые поставили накануне, оказались без рыбы да к тому же ещё и перепутались.  Пока выбирали сети, распутывали и ставили вновь, и не заметили за работой, как внезапно испортилась погода. Поднялся ветер и разыгрался шторм. Было уже темно, когда они отчалили от берега. Надрывно, на пределе своей мощности, ревел мотор, упругие волны подбрасывали лодку. Постоянно слышались их глухие удары по днищу. Михаил крепко держал рулевой рычаг и внимательно всматривался в непроглядную тьму.
– Михаил, ты слышал? Мне показалось, кто-то просит помощи! – прокричал Николай.  – Приглуши мотор, послушаем.
– Да кто в такую погоду может быть на озере? Не июль на дворе, – заглушив двигатель, прислушался Михаил. Криков о помощи не было слышно.
– Значит, послышалось, – не совсем уверенный в этом, подумал Николай.
Сил уже почти не оставалось у Олега и Саши, чтобы бороться с волнами и плыть к берегу. Много они впустую затратили сил, пытаясь сбросить с себя задубевшие штормовки, и теперь жалели об этом. Всё чаще и  чаще ложились на спину, уже не обращая внимания на то, что встречные волны забирают у них те метры, которые они только что преодолели с таким великим трудом. Руки и ноги сводила судорога, и они уже понимали, что продержаться на волнах, смогут всего несколько минут. 
Шум работающего лодочного мотора услышали, когда лодка была уже почти рядом.
– Э–э–эй! Э–э–эй! Э–э–эй! По-мо-ги-те! – прокричал Олег, не узнавая своего голоса. Успел ещё почувствовать, как его поднимают на борт, и сразу провалился в тёмную яму…
В рыбацкой избушке было тепло. Рыбаки, столпившись вокруг спасённых парней, с интересом рассматривали их, и не знали, что делать.
К председателю совета, Кузьмичу, надо сбегать и сообщить ему, а он вызовет по телефону скорую, – предложил кто–то.
Николай Чаговец первым заметил, что один из парней пытается что-то сказать, но не может вымолвить ни одного слова.
– Дайте ему, если есть у кого, глоток водки! Он что-то хочет сказать, –  чувствуя, что что-то важное пытается сообщить парень, – глядишь, поможет,  – проговорил Николай.
  – Та-м  дв-о-ее  ос-тт-алл-ись,   и-хх   нн-адд-о   сс-пп-ас-ти, –  с большим трудом, наконец, выдавил из себя парень, проглотив с большим трудом глоток водки..
– Я же слышал: кто-то кричал и звал на помощь. Давай, Михаил может, ещё успеем, – крикнул Николай Чаговец и первым выскочил за дверь избушки.
– Не забудьте только заправиться горючим! – крикнули вдогонку.
После того, как моторная лодка прошла совсем близко, но не услышала их крики о помощи, Лена уже окончательно потеряла всякую надежду на спасение. Валентин успокаивал её, убеждал, что эта лодка совсем не та, которую ожидают они. С полной уверенностью говорил, и сам надеялся на это, что ребята доплыли до берега, и вот-вот должна вернуться  назад, теперь уже за ними, лодка, которая только что прошла мимо. Но все его убеждения не действовали на Лену, проходили мимо неё. Сейчас он больше всего боялся её минутной слабости, когда наступает полная апатия, а человеку становится всё безразличным и он перестаёт бороться за свою жизнь.
Сколько он видел таких случаев полнейшей апатии, когда помощь была уже близка, среди неопытных альпинистов в горах Эльбруса. О себе он не думал, хотя всё тело сковала судорога, от холодной воды не разгибались пальцы. Он прекрасно понимал: если волна смоет его с лодки, он уже не сможет и несколько секунд продержаться на воде.
Долгожданный шум работающего двигателя услышали они одновременно.
– Значит, доплыли ребята! Послали нам помощь! Теперь мы спасены, Лена! – прохрипел Валентин, обрадовавшись спасению.
– Э-э-эй! Мы здесь! Э-э-эй! – хриплым голосом кричал Валентин.
Шум мотора слышался справа от них, затем они услышали его с левой стороны, и в какой-то момент Валентину показалось, что он удаляется от них.
– Прошли мимо, теперь никто не поможет нам – заплакала Лена. А он уже не знал, как успокоить её. Какой-то приступ парализующей безысходности сковал всё его тело. Сердце билось в груди неровными точками, дышать становилось трудно.
Шум двигателя повторился снова с той же правой стороны, но теперь уже значительно ближе к ним.
«По кругу ходят, – сообразил Валентин, – и скоро выйдут на нас». 
«Почему он молчит?  Почему не завёт на помощь?» – возмущалась и рыдала Лена.
 А он пытался кричать, звать на помощь, но звук его голоса застревал в горле, казался чужим, непослушным и не шел дальше губ. Неожиданно в просвете рваных  туч выглянула полная луна, и Лена заметила, что лодка направляется к ним. И в этот момент её бесконечной радости крутая волна обрушилась на опрокинутую лодку, ударила по глазам так, что она невольно зажмурилась.
Когда открыла глаза, Валентина уже не было, только на гребне волны заметила при лунном свете что-то похожее на его голову. Почувствовала: чьи-то сильные руки схватили за капюшон её штормовки и опрокинули на дно лодки.
– Смотри, Михаил! Вроде бы, девка! – удивлённым голосом прокричал Николай Чаговец. – А второго нет! Опоздали!
Лена уже этого не слышала, очнулась в машине скорой помощи и то ненадолго.

* * *
Главный конструктор этот выходной день тоже провёл на озере. Ранним утром, ещё до восхода солнца, выехал он вместе с сыном на рыбалку  к леснику на «Олений кордон».
Масеев страстно любил природу, полюбив её ещё с ранних детских  лет. Нравилась ему природа России, широта бескрайних полей и очарование лесов. На земле средней полосы России он родился и вырос, а потом полюбил Подмосковье, когда стал уже инженером. А когда  поселился в здешних местах, считал: природы лучше, чем в этих краях, просто не существует. Лес и озера давали ему заряд жизненной энергии, но иногда приносили огорчения. Это случалось, когда перед его глазами возникали картины природы, обезображенной человеком.
«Люди бездумно вырубают леса, – часто вздыхал  Масеев, когда приходилось видеть насилие человека над природой. – Они осушают болота, а в результате начинается эрозия почвы, остаются бесплодные земли, голые камни. Мелеют и становятся затхлыми некогда быстрые и полноводные реки, а то и высыхают совсем, – рассуждал Масеев, когда видел лесные вырубки, голые берега рек, неизвестно для чего осушенные болота – эти незаменимые аккумуляторы влаги. – Никто не задумывается над пагубными последствиями насилия над природой. А всё это оттого, что последствия эти не оборачиваются против самих нарушителей – страдать будут потомки».
Не мог он без щемящей боли в сердце видеть груду консервных банок и другого хлама, оставленного кем-то возле родника с чистой, прозрачной водой, изуродованную лесозаготовителями землю со сломанными наполовину берёзками и осинами – бросовыми, не нужными леспромхозу сортами древесины. Его всегда возмущало бездушное, варварское отношение всемогущего человека к беззащитной природе…
Утренняя рыбалка была удачной, особенно для его десятилетнего сына. Сумел самостоятельно подсечь на спиннинг и вытащить на полкило щуку, радовался, что у отца нет такого рыбацкого трофея. А его больше увлекал сам процесс рыбалки, окружающая природа, когда, глядя вокруг и на поплавок, чувствуешь себя полностью раскрепощённым.
После рыбалки бродили они с сыном по осеннему лесу. Гроздья рябины среди голых берёзовых и осиновых веток  вызывали восхищение. Гглядя на них, невольно вспоминались слова знаменитого русского поэта Есенина. Хотелось остаться на озере и на вечерний клёв, но погода резко ухудшилась, и пришлось возвращаться.
Главный конструктор очень любил после удачного улова сам разделывать и жарить рыбу, и никогда не доверял это своей жене. За этим занятием и застал его телефонный звонок дежурного по предприятию.
– Виктор Петрович, здравствуйте!
По взволнованному голосу дежурного Масеев безошибочно понял: случилась неприятность.
 – Звонили из «скорой помощи», – продолжал докладывать дежурный. – Только что рыбаки промысловой артели спасли трёх наших работников, им оказывается первая помощь, а четвёртого человека спасти не удалось, он утонул.  Фамилия его Жигалов. Валентин. Какие будут указания?
– Пока никаких указаний не будет. Если что-то потребуется, я позвоню, – вздохнул главный, пораженный трагическим сообщением.
Он почувствовал: что-то кольнуло у него в груди.
«Как жалко парня.… А каково будет родителям, когда узнают, что утонул их сын, может, и жена есть, – одолевали тяжелые мысли главного конструктора. Он в первый момент, услышав это трагическое сообщение, не придал особого значения фамилии погибшего. Какое значение имеет фамилия, когда погибает человек?  Жалко не фамилию!
Стоило только подумать о жене погибшего, как сразу вспомнил Масеев свой недавний разговор с начальником отдела о комсомольской свадьбе и его просьбу... Ещё тяжелее стало на душе, еще больше усилилась в груди тупая боль.
– Александр Иванович, только что получил печальное сообщение, –  тяжело вздохнул Масеев в телефонную трубку. – Утонул твой специалист, инженер Жигалов. … Печально, не хочется верить в это, но факт остаётся фактом. Подробностей не знаю, да и какое это теперь имеет значение. Приготовься, завтра предстоит тебе сообщить это тяжелое известие его невесте.
– Да, я понимаю, тебе было бы гораздо легче разработать новый комплект конструкторской документации, чем выполнить эту тяжелую миссию, но кому-то надо сделать это, – грустным голосом произнёс Масеев. – Хорошо, утром заходи ко мне, пригласим Стрельцову, поделим эту ношу на двоих.
Переговорив с начальником отдела, позвонил Масеев своему помощнику по кадрам, попросил уведомить о трагической гибели сына его родителей. – Подумайте, как это сделать  в более корректной форме, – прежде, чем положить трубку, посоветовал  главный конструктор. Позвонил начальнику гражданской обороны, дал поручение по своим каналам  выяснить имеются ли в области спасатели–водолазы, чтобы организовать поиск тела Жигалова на дне озера.
* * *
Наташа Стрельцова в эту ночь почти не спала. Ветер бушевал всю ночь. Его резкие порывы пригоршнями бросали в окно капли дождя, и они стучали по стеклу, точно горох.  На какой-то короткий момент она засыпала, но спустя пятнадцать – двадцать минут пробуждалась, словно от резкого толчка. Сердце бешено стучало, отдаваясь во всём теле.
Смутное беспокойство овладело ею ещё ранним вечером – как только резко изменилась погода и начал бушевать ветер.  С каждым часом беспокойство всё больше  усиливалось, а когда Валентин не пришел к ней, как обещал, в восемь часов вечера, оно перешло в тревогу.
Наташа старалась успокоить себя.
«Валентин опытный и осмотрительный, знает, что при таком  ветре пересекать на лодке без мотора озеро опасно», – постоянно повторяла она, пытаясь внушить себе такие мысли. – Они, конечно, останутся на берегу, разожгут где-нибудь в укромном месте костёр и будут ждать, когда стихнет ветер».
В промежутках между коротким, беспокойным сном она постоянно пыталась убедить себя в этом. За окном ревел неутихающий ветер, в окна бился дождь, а в комнате висела такая тишина, что она слышала, как тревожно бьётся её сердце…
Утром, когда вышла из общежития, надеялась увидеть Валентина на обычном месте, где он всегда ожидал её, когда они вместе шли на работу. В этот раз его не было.
Ветер, разогнав тучи, стих, проглянуло солнце, и на душе у неё стало немного легче.  «Наверно подплывают к берегу, а может, Валентин уже спешит к общежитию», – предполагала она, пока шла до проходной.
В кабинет к главному конструктору её пригласили, как только начался рабочий день. Недоумение по поводу столь неожиданного приглашения, а вместе с ним и тревожное предчувствие непоправимого не покидали её, пока она спускалась по лестнице  на второй этаж и шла к кабинету главного. Они ещё более усилились, когда увидела в кабинете не только главного конструктора, но и начальника своего отдела.
Главный конструктор, как только она вошла в кабинет, встал из-за своего стола, подошел к ней навстречу. Пододвинув стул, пригласил сесть.
– Наташа, нам с Александром Ивановичем тяжело сообщить, а вам ещё тяжелее будет услышать это, – присев напротив неё, рядом с начальником отдела, произнёс своим проникновенным голосом главный конструктор. – Произошла страшная трагедия, вчера утонул на озере Валентин Жигалов.  Конструкторское бюро потеряло талантливого инженера, замечательного человека, а вы потеряли своего любимого. У нас нет слов, чтобы выразить всю горечь утраты.
Наташа слышала голос главного конструктора, впервые видела так близко перед собой его лицо, но ей казалось, что его голос слышится откуда-то издалека, а лицо казалось расплывчатым. Она никак не могла понять, что говорит он – всё происходящее казалось кошмарным сном – стоит только лишь проснуться, и всё встанет на свои места.
– Вы должны найти в себе силы, чтобы пережить потерю своего жениха, любимого человека, – продолжал прерывающимся голосом говорить главный конструктор.
Внезапно ужас всего случившегося охватил  Наташу. Масеев увидел её большие страдальческие глаза, полные нестерпимой боли.
– Мы понимаем,  как вам, Наташа, будет трудно пережить это. Разве можно представить: незадолго до свадьбы потерять любимого человека. Но... надо найти в себе силы, надо пережить это. Вам выделена квартира, ордер, правда, выписан на Жигалова, но можно переделать, Наташа на вас.
«Боже мой, зачем он говорит про какую-то квартиру? Для чего теперь она нужна, если  нет больше Валентина?» – подумала Наташа с неожиданно вспыхнувшим в ней возмущением:
–Спасибо, но зачем теперь она нужна мне, эта квартира, – взглянула Наташа на главного конструктора.
И он увидел, как померк её взгляд, глаза угасали, всё живое уходило из них куда–то  в глубину.
– Наташа, вы молоды, красивы, найдёте ещё достойного вас человека, полюбите его. Вся жизнь ещё впереди! Не отказывайтесь от квартиры. Может, на первое время, пока вам тяжело, пригласите к себе свою маму. С ней вам будет легче перенести тяжелую утрату, – убеждал Масеев несчастную девушку.
В тот день, на который была намечена их регистрация в ЗАГСе, Наташа пришла на берег озера, на то место, где они часто бывали с Валентином после его тренировочных занятий с юными альпинистами. На этом самом месте он сделал ей предложение. Тогда был ещё сентябрь, день был ясным, а берёзы полыхали яркой, осенней желтизной. В тот день озеро сверкало и переливалось под солнцем – широкое и гладкое, как зеркало.
– Берёзки стоят, как русские красавцы в нарядных сарафанах! – воскликнула тогда она, глядя на красоту осенней природы.
«А он... Он взял её руку, приложил к своей груди, сделал ей предложение руки и сердца», – вспомнила Наташа.
«Что остаётся, когда человек умирает, уходит из жизни?  Один лишь могильный холмик. А у Валентина нет даже и такого могильного холмика, – глядя на серую, застывшую поверхность озера, думала Наташа. – Что, интересно, думал он в свои последние минуты жизни?»
Только теперь, глядя на поверхность молчаливого озера, поняла Наташа всю глубину потери. Все эти тяжелые дни она была глухая ко всему и бесчувственная. Только теперь, вздрогнула еще сильнее, как от очередного, неожиданного и мощного удара, её душа.
Рыдания спазмами перехватили горло, и она упала на холодную землю скалистого берега...
Тело Жигалова так и не нашли на дне озера. Первую попытку делали спортсмены-аквалангисты, но для их снаряжения дно озера оказалось недоступным. Слишком велика оказалась глубина и для спасателей, приглашенных из областного центра. Не нашли тело и водолазы, которых сам командующий  Черноморским флотом, по просьбе Масеева,  направил для этой цели.
«Исследовали всё дно, в указанном квадрате погибшего не нашли. По дну озера проходит расщелина, вероятно, туда затянуло его, а наши скафандры не рассчитаны на такую большую глубину и не позволяют проникнуть в эту щель», – доложил главному конструктору офицер, возглавлявший группу  моряков-водолазов.
На следующий год, в день гибели Жигалова, его друзья – альпинисты из областной секции, закрепили на скале, где он проводил тренировки с юными альпинистами, мраморную дощечку.
«Жигалову Валентину, инженеру–альпинисту от друзей – альпинистов из областной секции».
Часть вторая
Глава первая

Каменный мыс на побережье Белого моря выступал далеко в открытое море. Своим острым окончанием он казался главному конструктору похожим на нос корабля-эсминца. Четыре вековые сосны, молодая поросль сосняка и беспорядочное нагромождение серых, отполированных северными ветрами камней – и ничего более. А главному конструктору КБ машиностроения Масееву он почему-то нравился. Может быть,  полюбил главный конструктор его за то, что на этом мысу не один раз сидели они с Алексеем Михайловичем Исаевым, когда доводилось встретиться на полигоне при очередном пуске.
Не без волнения каждый из них ожидал пуск, а на каменистом мысу велись разговоры, обсуждались общие проблемы. А может быть, полюбил он мыс за эти четыре сосны, которые, наперекор всему выдержали штормовые ветра, суровые северные зимы и бесконечно долгие полярные ночи. Ему казалось, они, крепко вцепившись толстыми корнями в серые камни, своими могучими стволами и развесистыми кронами надёжно прикрывают и берегут  молодой сосняк – новое, подрастающее им на смену поколение.
«Могучие, вековые сосны стоят наперекор всем северным ветрам, а Алексей Михайлович ушел из жизни в самом расцвете творческих сил – на шестьдесят третьем году жизни», – вздохнул Масеев, вспомнив их последнюю встречу на этом мысу.
Прошло два года, как не стало Исаева, а он никак не мог смириться с потерей своего близкого друга, верного единомышленника из плеяды главных конструкторов.
Вот и сегодня, в предутренний час, в день заключительного пуска пришел он на своё привычное место. Перед стартом ракетных комплексов он всегда испытывал волнение, которое никакими способами не мог в себе  преодолеть. А сегодня в день заключительных лётных испытаний, в день залповой стрельбой с подводной лодки, беспокойство было особенно сильным.
В воздухе, пропитанном морской влагой, стояла тишина, а море было спокойным. Лишь изредка набегал с моря лёгкий ветерок, и где-то за горизонтом в просторах Белого моря появлялись небольшие волны. Они накатывались на берег, и, разбиваясь о прибрежные скалы, лениво отступали назад. Над горизонтом висел тусклый солнечный диск. Не отдохнув за короткую полярную ночь, он как бы застыл, чтобы запастись свежей силой для нового, бесконечно долгого полярного дня.
Накануне уральские конструкторы ракет закончили предстартовую подготовку. Остались позади три дня напряженного труда – как для него в роли технического руководителя лётными испытаниями, так и для ведущего конструктора комплекса и группы специалистов КБ. Необходимо было проконтролировать и проверить всё без исключения – малейшая ошибка или небрежность экипажа подводной лодки могли привести к непоправимым последствиям. Непрестанно следили за стыковкой, погрузкой в шахты, соединением с пусковой установкой и системой управления, за всеми этапами предстартовой подготовки.
«Наверное, многие, как и я, тоже сейчас не спят, каждый волнуется – как за свой участок работы, так и в целом – за успешный старт ракеты и точность доставки блока, – закуривая очередную сигарету, подумал главный конструктор. – Сегодня будет подведён окончательный итог нашей напряженной, длительной работы над комплексом  «РСМ–35», первой двухступенчатой межконтинентальной ракеты. Начали заниматься проектом в те времена, когда  значились мы, как «СКБ–38», а заканчиваем проект уже, как – «КБ машиностроения».  Минуло пять лет упорного, напряженного труда, непрерывных поисков оптимальных технических  решений. Постоянно приходилось сталкиваться и искать варианты преодоления колоссального количества трудностей. А сколько бессонных ночей проведено в поисках причин неудачных пусков на различных этапах конструкторской отработки», – вспоминал главный конструктор, выкуривая сигарету – одну за другой.
У него выработалась потребность – это стало традицией: перед завершающим пуском вспоминать и анализировать все предшествующие пуски ракет как этого, так и предыдущих комплексов, начиная с этапа бросковых испытаний. Подобные – бросковые – испытания всегда  проводили на Чёрном море, используя для этого полигон ВМФ. На этом полигоне Черноморского флота, как бы «рождалась» будущая ракета. Проводились исследования неизведанной области, отрабатывался процесс подводного старта самых первых ракет.
Неудачным для него был самый первый старт ракеты «Р–23» в ту пору, когда только приступили к исследованию неизведанной области. Может быть, вот с того момента, когда при первом испытании не вышла из воды эта ракета, и возникли в его душе волнения перед каждым новым стартом. С тех пор прошли годы, достаточно исследованы газодинамические, тепловые и двигательные процессы, нагрузки на конструкции корпуса, накоплена статистика и опыт, а главный конструктор так и не сумел избавиться от предстартовых волнений.
 Бросковое изделие, хотя оно не должно отличается по внешним обводам и массе от настоящей ракеты, далеко ещё не ракета, и полёт её длится всего лишь несколько секунд. Но главный конструктор всегда придавал большое значение испытаниям будущей ракеты на этом этапе. Они открывали дорогу к пуску с подводных лодок. Запуск двигателя, предварительное удержание броскового изделия, отрыв и выход из шахты, погруженной на стартовую глубину, выход из воды и начало движения по траектории – всё было так, как и должно быть в реальных условиях подводного старта с лодки. А на коротком участке полёта, за эти несколько секунд  движения по траектории необходимо было проверить заданные параметры, по которым и отрабатывалась система управления, осуществляющая команды подготовки к старту и в процессе полёта.
Он, как технический руководитель этапа бросковых испытаний, всегда очень внимательно следил за предстартовой подготовкой изделия, самым тщательным образом вникал во все мелочи, и требовал такого же отношения к подготовительным работам от своих ведущих специалистов.
– Мелочей в нашем деле никогда не бывает, любая самая незначительная на первый взгляд оплошность может привести к крупным неприятностям, – постоянно предупреждал  он ведущих специалистов. И никогда не забывал того досадного случая, когда совсем незначительная ошибка при монтаже системы управления в шахте,  привела к непредвиденным последствиям  с первым бросковым изделием ракеты «Р–23».
«Испытания бросковых изделий в натурных условиях подтверждали правильность наших решений. Они давали возможность набрать необходимую статистику пусков, проверить  безопасность старта ракеты  с подводной лодки, во время её выхода из шахты», – рассуждал главный конструктор, вспоминая все пройденные этапы бросковых испытаний.
Воспоминания об экспериментальных пусках бросковых изделий не могли заглушить, хоть на короткое время отогнать, будоражащие его воображение мысли о предстоящем в этот день заключительном, залповым пуском с подводной лодки. До её  выхода в открытое море оставалось совсем немного времени. Непрестанно думая о залповой стрельбе с подводной лодки, главный перебирал в памяти один за другим все пуски ракет с наземного стенда и  уже не в первый раз, анализировал причины неудачных пусков.
Лётные испытания с наземного стенда на полигоне Северного флота начинались вслед за бросковыми  испытаниями на юге. Иногда не было даже перерыва между завершением  этапа бросковых и начала лётных испытаний, и все ведущие специалисты, проведя несколько дней в кругу семьи, улетали в новую экспедицию с юга на север. Главному конструктору нравились северные моря – как Белое, так и незамерзающее Баренцево море. 
«Север, воля, надежда – страна без границ», – часто вспоминал он слова Владимира Высоцкого, прибывая а экспедиционную командировку на северный полигон.
«А северный берег Чёрного моря всё-таки лучше южных  берегов всех северных морей», – усмехнулся Масеев, вспомнив, как шутили его ведущие специалисты после столь стремительного перебазирования из Севастополя в Северодвинск на берег Белого моря.
«Несчастные жены! – мысленно посочувствовал – как им, так и своей жене одновременно – главный конструктор. – Но, что поделаешь: судьба у нас такая!» 
Он тяжело вздохнул, извлёк из пачки новую сигарету и долго держал её в руке, вспомнив, как однажды приезжала к нему, сюда на полигон, жена с сыном. Тогда ему довелось провести здесь уже несколько месяцев. И в самый неподходящий для него момент вдруг прилетела к нему жена с сыном.
Всего два дня пробыли они в военном городке – больше супруга не выдержала. Этот городок оживал и становился многолюдным только, когда начинался новый этап лётных испытаний. Съезжались сюда основные разработчики ракетного комплекса, представители института ВМФ, специалисты по системам управления и многие другие лица. Ей, конечно, после того, как она два года прожила в столице, после московской вездесущей суеты в почти безлюдном и с минимальными удобствами для проживания городке и этих двух дней было вполне достаточно. Не понравился ей Север с его нескончаемым полярным днём, когда даже глубокой ночью висит над горизонтом солнечный диск…
Море по-прежнему было спокойным. Ничто не нарушало северную тишину. Солнце тоже не торопилось подниматься над горизонтом, только на его тусклом диске появился оранжевый оттенок. Сигарета, которую главный конструктор по-прежнему разминал между пальцами, давно уже высыпалась, а он, глядя на неё, вспоминал о тех двух днях. Извлёк из пачки новую сигарету и взглянул в сторону военного городка.
«Месяцами приходилось мне иногда жить здесь в период лётных испытаний», – вздохнул Масеев, закуривая сигарету, – а она с большим трудом выдержала всего два дня.
– Может быть, прожила бы и ещё несколько дней, если бы я сумел в тот момент уделить ей  чуть больше времени и внимания, – с глубоким вздохом  вслух произнёс главный конструктор.
Тяжелым для него был тот период, когда приехала жена с сыном. Перед этим было два неудачных пуска, последовавших один за другим. За этими событиями последовали остановка испытаний и длительные поиски причин неудачных пусков. А после того, как государственная комиссия приняла решение на продолжение совместных испытаний, пришлось навёрстывать упущенное время. Непрерывно шла подготовка, затем пуск и снова подготовка к очередному пуску.
От результатов  каждого пуска тогда зависело очень многое. Большую часть рабочего времени, как главный конструктор, так и  все его специалисты проводили на наземном полигоне Северного флота. Невдалеке от военного городка был создан эксплуатационный комплекс – техническая позиция, или «техничка», как привыкли называть этот комплекс специалисты. Чуть дальше – в нескольких метрах от береговой полосы – находилась пусковая шахта – стартовая позиция и бункер для укрытия руководящего состава во время испытаний.
Работали на  технической  и стартовой позиции, не считаясь со временем, а в военный городок  возвращались после напряженной работы только для того, чтобы поспать несколько часов. С большим трудом выкроил он тогда время, чтобы проводить жену с сыном в аэропорт к самолёту.
Лётные испытания с наземного стенда даже, когда испытания проходят успешно, бывают самыми продолжительными по времени. Десятки пусков – с волнительными ожиданиями, надеждами и опасениями. Он всегда перед каждым пуском испытывал большое волнение, и такое же естественное волнение и опасения видел и на лицах всех специалистов. В случае удачных результатов испытывал вместе со всеми всеобщую радость, ликование и уверенность в успехе следующих пусков.
Справедливости ради надо заметить: даже при удачном пуске после  проверки работы всех систем, часто бывали какие-то отклонения. Вот готовится к пуску следующая ракета, с каждым пуском усложняется программа с единой целью максимально приблизить её к реальным условиям. В городе Северодвинске в центре лётных испытаний напряженно работает в вычислительном центре группа анализа по расшифровке замеров. По полётным измерениям проводят поиск причины отклонения, сопоставляют  результаты с предыдущими пусками. Группа анализов, не считаясь со временем, напряженно трудятся, а  он с большим нетерпением, ожидает результатов анализа.
Ну, а в случае неудачи, их всех ожидала хлопотливая работа по проверке всех систем и выяснению причин неудачного пуска. Работа и отдых для специалистов перемешаны на этапе  лётных испытаний, для кого-то наступает временное затишье, а для главного конструктора перерывов в работе никогда не было. 
Солнечный диск не спешил подниматься над горизонтом. Небо было чистым, по-прежнему было тихо, и только проснувшиеся чайки нарушали северную тишину.
 «День должен быть ясным, и кинооператоры при удачном старте смогут произвести   удачные киносъёмки, – взглянув сторону солнечного диска, отметил для себя главный конструктор. – Они будут радоваться удачным съёмкам, а мы все будем с волнением ждать голос с Дальнего Востока, если стрельбы пройдут удачно».
Он живо представил, как всё будет выглядеть не киноленте, отснятой оператором при удачном старте. Ракета стартует из шахты подводной лодки. В первое мгновение будет виден её выход и движение строго вверх по вертикали, а затем отклонение на траекторию полёта. С каждой секундой отклонение будет нарастать, а через какое-то мгновение видимым останется лишь ярко светящийся факел. Можно будет определить на киноленте по едва заметному всплеску и разделение ступеней, а если такое разделение пройдёт нормально, ещё долго можно будет видеть и светящуюся точку.
В представлении главного конструктора ракета за весь период – с того самого момента, как по команде «старт» запускается двигатель и всё время её полёта до намеченной программой цели – это живой организм. В автоматическом режиме работают двигатели, система управления ведёт полёт ракеты, находит «свою» звезду и корректирует по ней полётную траекторию. Одновременно с этим в ракете работает обширная система измерений, которая непрерывно записывает работу всех ракетных систем, и «голосом» условных сигналов – через специальные антенны - разговаривает с наземными пунктами приёма информации.
«Знать бы заранее, какая будет поступать информация по сегодняшней залповой стрельбе и будет ли полностью выполнена программа?» – размышлял главный конструктор.
– Доброе утро, Виктор Петрович, а, скорее всего, ещё ночь по местному времени, –  нарушив тишину и размышления главного конструктора,  поздоровался подошедший совсем незаметно Лев Михайлович Косов. – Вы, как полководец, который не спит перед великим сражением, тоже решили провести бессонную ночь перед решающим пуском. Судя по количеству выкуренных сигарет, не один час провели вы на этом  утёсё? Волнуетесь перед выходом в море? – он пошутил так, кивнув в сторону множества окурков.
– Что касается сна, то и ты, Лев Михайлович, не можешь похвастаться этим. Тоже, очевидно, провёл ночь в глубоких раздумьях?
– Нет, немного вздремнул, считайте: за нас двоих.
– А мне не спалось. Волнуюсь, Лев Михайлович. Многие десятки пусков прошли, а всегда такие ощущения. Кажется, всё предусмотрели, чтобы пуск был успешным. И так каждый раз. Как будто вместе с ракетой улетает частица тебя, – вздохнул главный конструктор.
– Не стоит, Виктор Петрович, принимать всё так близко к сердцу, так волноваться перед стартом! На всех последних пусках не наблюдалось каких либо серьёзных отклонений. Система управления работала стабильно. Она уже достаточно отработана, как в лабораторных условиях, так и на заводе у Семихатова.
– Да, Лев Михайлович, старт ракеты меня уже так не тревожит. Больше волнует точность и дальность стрельбы.
– И на этот счёт не стоит так волноваться. В лётных испытаниях проверено управление по звёздам и астрокоррекция траектории. Прошли те давние времена, когда мы блуждали в потёмках, пытаясь  проторить дорогу в неизведанное. Все расчёты проведены по разработанной Шакрисом математической модели всего процесса. А в ней учтены  вопросы определения эффективности управляющих органов, оценка устойчивости, динамика боевых блоков в плотных слоях атмосферы. Достаточно изучены вопросы рассеивания точек падения по методам управления дальностью и направлением полёта с коррекцией траектории по результатам визирования навигационных звёзд. Не надо забывать, что в своих расчётах Суня Владимирович никогда не допускал ошибок, – пытался успокоить и рассеять сомнения главного конструктора Косов.
Главный конструктор уважал Косова, своего верного единомышленника, ближайшего соратника и крупного специалиста в области систем управления. Ему импонировала его широта взглядов, разумная смелость, колоссальная настойчивость и высокая требовательность, в первую очередь, к самому себе. Уважал его, как человека, и всегда верил ему. На всех испытаниях, на полигонах и в рубке подводной лодки, он всегда был рядом. Похожим на него был и Суня Шакрис, руководитель расчётного подразделения баллистики и динамики полёта ракеты. Как тот, так и другой, они не боялись новых проблем, которые  только будили в них творческий и изобретательский потенциал.
– Ты прав, Лев Михайлович! Суня Шакрис никогда не ошибался, может быть, и допустил в жизни всего  только одну ошибку – недооценил своё собственное  здоровье, – вздохнул главный конструктор.
– Что, очень плохо?
– Да, совсем, совсем плохие у него дела! Перед тем, как вылететь сюда, был в Москве и посетил его в институте нейрохирургии имени Бурденко. Сделали ему вторую операцию по удалению опухоли головного мозга. Из разговора с его лечащим врачом понял: жить нашему Суне осталось недолго, – после некоторого раздумья произнёс Масеев. – Заходил к нему в палату. Тяжело ему после операции: с большим трудом передвигается, отказала левая нога, и левый глаз перестал видеть, начались сбои в сердце. Но упорно заставляет себя работать. Ежедневно, как сказал врач, что-то пишет, мечтает поправиться и вновь включиться в работу. Интересовался у меня результатами лётных испытаний, новыми разработками. Заметил на его тумбочке расчёты, формулы, одним словом, упорно заставляет работать свой мозг, – вздохнул  главный конструктор. – Жалко терять такого замечательного человека!
– «Я мыслю – следовательно, существую», – так вроде сказал французский философ Рене Декарт. – Вот и он будет жить, пока работает его мозг, – поддержал Косов. – Да, Суня Шакрис – талантливый инженер и учёный! – Однако нам пора возвращаться, – взглянул он на часы. Скоро уже подойдёт автобус, а до выхода в море осталось ровно два часа. Только и успеем побриться да позавтракать.
Было без четверти семь, когда автобус с членами государственной комиссии, главными конструкторами и ведущими специалистами подошел к берегу бухты. У плавучего пирса, устало привалившись к нему правым бортом, возвышалась  громадина подводной лодки, которая была уже готова выйти в открытое море. Тупой огромный нос, многометровый корпус и высоко поднятый за кормой стабилизатор напоминали странное морское чудовище, только что вынырнувшее из морских глубин.
Пришвартованный к причалу катер ожидал членов государственной комиссии. Два вахтенных матроса внимательно проверили у всех прибывших командировочные предписания, сверили с документами, удостоверяющие личность, и катер отошел в сторону подводной лодки.
На командном мостике командир подводной лодки отдавал через переговорное устройство последние перед погружением  команды, принимал доклады. В точно назначенное время подводная лодка отошла от пирса и легла на боевой курс. Масеев услышал переданную по трансляции команду командира подводной лодки «начать  погружение»,  уловил могучее дыхание турбин и  понял: они погружаются. Ему даже показалось, всем своим телом он ощущает упругое сопротивление воды. Попробовал определить заданный командиром дифферент и уловить тот момент, когда, набрав заданную глубину погружения, лодка выровняется. Вроде бы даже уловил своим слухом, как потрескивает корпус лодки, сдавливаемый неимоверной тяжестью глубины.
Для главного конструктора всегда последние часы перед стартом ракеты были томительными. В ожидание старта они становились тягуче медленными – казалось, что стрелка часов застыла на одном месте.  Вот и в этот раз, чтобы как-то заполнить время, и, несмотря на то, что накануне ведущие специалисты ему уже докладывали о полной готовности, Масеев снова интересовался многими вопросами взаимодействия  ракетного комплекса корабля с системой управления ракеты.
 В расчётное время подводная лодка прибыла  в назначенный район Белого моря и заняла стартовую глубину. Масеев с Косовым прошли в центральный отсек. Там уже вместе с командиром лодки были председатель Государственной комиссии, главный конструктор этой лодки Ковалёв и командующий Северным флотом.
– А нас уже заждались представители флота США,  – оторвавшись от перископа, проговорил командующий Северным флотом. И откуда только такая осведомлённость?
Масеев, взглянув в перископ, увидел на горизонте силуэты кораблей разведки американских военно-морских сил.
– Ну что, Виктор Петрович, докажем сегодня господам за океаном, что наши ракеты не уступают больше их «Посейдонам» и «Поларисам А–3»? – пожимая руку Масеева, поинтересовался  командующий.
– Для того мы и работаем, товарищ командующий!
…Четырёхкратный залп по заданной акватории в Тихом океане произвели минута в минуту – точно в обусловленное время. Масеев, прильнув к перископу, видел, как с минимальным интервалом взмывали вверх первая, за ней вторая, третья и четвёртая ракеты. Одна за другой они растворялись в безбрежном воздушном океане, оставляя видимым лишь только светящийся факел.
«Теперь остаётся только надеяться, что будет достигнута максимальная дальность, и каждая боеголовка попадёт в цель, – подумал главный конструктор, оторвавшись от перископа. – Пройдёт ещё не менее тридцати минут томительного ожидания, пока с Дальнего Востока поступят, наконец, сообщения: приводнились, попали ли в цель боеголовки всех ракет. Если да, тогда программа будет выполнена, и ракетный комплекс можно будет готовить к сдаче на вооружение флоту», – размышлял главный конструктор, надеясь на успешное завершение программы заключительных лётных испытаний.
Через тридцать пять минут после старта радист подводной лодки принял радиограмму из Северодвинска от штаба воинских соединений и доложил об этом командиру подводной лодки.
«Все блоки прибыли на боевое поле, ведём привязку», – сообщил командир лодки короткое, но такое важное для председателя Государственной комиссии, главного конструктора и всех, кто находился в этот момент в центральном отсеке и на подводной лодке, содержание  радиограммы.
– Поздравляю, Виктор Петрович, с успешным завершением лётных испытаний! –  улыбнулся председатель Государственной комиссии. Он вздохнул с облегчением, будто снял с плеча тяжелую ношу, и крепко пожал руку  главного конструктора: 
– Грандиозный успех! Почти восемь тысяч километров!  – Это прорыв в морской ракетной технике!  – воскликнул командующий флотом, поздравляя двух главных конструкторов с успешным завершением программы заключительных испытаний. –  Намного превзошли американские «Посейдоны» и «Поларисы»!  Американские специалисты будут ошеломлены таким гигантским скачком по дальности, и им придётся подумать, как теперь уже им догонять нас.
– Да, товарищ Командующий, этот ракетный комплекс, несомненно, является самой яркой творческой удачей коллективов нашего КБ машиностроения и КБ Сергея Никитича Ковалёва. Такая дальность пока  ещё не достигнута в США. У них разрабатывается твёрдотопливная ракета «Трайдент», которая будет иметь дальность семь с половиной тысяч километров. Она пока ещё находится  на стадии лётных испытаний. Только и мы не собираемся оставаться на месте. У нас уже разработан новый проект  межконтинентальной баллистической, более совершенной, ракеты на жидком топливе. Она тоже уже  близка к этапу лётных испытаний. Совершенствование жидкостных ракет безгранично. Каждый новый комплекс проходит свою эволюцию совершенствования, и мы чётко видим в каждой нашей идеи перспективу её освоения. У нас много таких перспективных идей! … Всё ещё  впереди! – ещё не поборов своего предстартового волнения, но окрылённый успехом,  уверенным голосом, говорил главный конструктор.– Спасибо за поздравление! Пойду, поблагодарю и поздравлю с успешным завершением  лётных испытаний своих специалистов, – и вместе с Косовым Масеев вышел из командирского отсека.
«Необходимо будет, как вернёмся на базу, отправить шифровку нашему Главнокомандующему, а он, если сочтёт нужным, сообщит Министру обороны и Генеральному секретарю ЦК», – подумал  командующий Северным флотом. Командующий прекрасно зал, что Главнокомандующему флотом об успешном завершении лётных испытаний доложит  председатель Государственной комиссии, но и ему не терпелось поделиться этим выдающимся успехом со своим Главкомом.
Подводная лодка, успешно выполнив боевую задачу, легла на обратный курс к родным берегам на свою базу. Масеев сидел в центральном отсеке, прислушиваясь к вибрации корпуса лодки, к толчкам винта и непонятному шороху за обшивкой корпуса. Впервые за многие месяцы и даже за все последние годы напряженного труда душу главного конструктора не терзали тревожные мысли, сомненья и глубокие раздумья. Он думал о новом проекте.

* * *
В конструкторское бюро Масеева  поступали поздравления от смежных организаций с  успешным завершением заключительного этапа конструкторских испытаний ракетного комплекса. А в это же самое время в клинике института нейрохирургии имени Бурденко умирал Суня Владимирович Шакрис. Умирал молодой, талантливый учёный, один из родоначальников всех  тематических разработок ракет и ракетных комплексов в конструкторском бюро. Чем только не приходилось заниматься ему за прошедшие годы. Среди вопросов были: динамика старта ракеты из подводного положения, динамика движения боевых блоков в плотных слоях атмосферы, множество других,  не менее сложных разработок и расчётов. Сколько изнурительного труда было вложено им при выборе  оптимальных вариантов траекторий полёта. Вот хотя бы коррекция траектории по результатам визирования навигационных звёзд. Расчёты и разработка методики их проверок были очень сложны, и за всё это он брал на себя полную ответственность. Первоначально ему приходилось решать большое количество задач без вычислительной техники, но он смело брался за любые расчётные работы. Не боялся проблем, которых всегда было множество, а каждая новая проблема только пробуждала в нём творческий потенциал. Работал без устали, зачастую и без выходных…
Четырьмя годами раньше он перенёс тяжелую операцию по удалению опухоли мозга, но нашел в себе силы в болезненном состоянии закончить начатую работу над кандидатской диссертацией и защитить её. А после повторной операции мечтал защитить и докторскую диссертацию, но болезнь обострилась, и  каждый день приносил всё новые и новые физические страдания. Одолевали приступы головной боли, резкими скачками прыгало давление, часто повторялись сбои в работе сердца, а тело стало чужим, безвольным. В таком состоянии о работе над докторской диссертацией оставалось только мечтать.
Не хотел верить Суня Владимирович, а тем более смириться с мыслью, что в неполные сорок лет прожитой жизни возможен близкий конец, и как только мог, продолжал бороться за свою жизнь. Он старался не думать о сегодняшнем и завтрашнем дне, отгонял от себя мысли о полной инвалидности и смерти. Но они неотступно были рядом, готовые в первый момент, стоит только ему хотя бы немного ослабить свою волю, завладеть его сознанием.
Второй месяц лежал он в этой клинике. Чтобы не чувствовать себя оторванным  от мира и разобщённым, старался следить за важнейшими событиями в стране и в мире.  Когда его навещал кто-нибудь из товарищей по работе, забывал о своём недуге. Вроде бы отступала на  это время и болезнь, и невыносимые физические страдания. Он мог часами слушать своих коллег, радоваться вместе с ними успехам и завидовать им по-хорошему  одновременно.
Его единомышленники жили прежней, привычной жизнью, которая для него осталась где-то там, за толстыми каменными стенами клиники. Друзья уходили, и снова возвращалась невыносимая боль.
«Самое главное в моём болезненном положение – не дать боли убить душу и разум, не утратить возможность работать, – постоянно убеждал себя Суня. – Значит, надо спешить жить, чтобы успеть сделать всё, что тебе положено».
Почти ежедневно он писал письма жене, детям и товарищам по работе. В письмах жене проявлял  беспокойство о детях, в письмах товарищам по работе интересовался о делах любимого КБ, передавал свои мысли о перспективных направлениях  исследований, слал советы и пожелания.
В палате их было двое: он и Вадим, доктор технических наук, крупный специалист из КБ «Южное». С Вадимом они были знакомы ещё в студенческие годы. Оба окончили отделение математики в Днепропетровском Государственном университете, правда, Вадим двумя годами раньше. После окончания университета приходилось видеться иногда на  совещаниях в Москве или в головном институте, а в этот раз довелось встретиться на больничных койках. Лежали в одной палате с одинаковым диагнозом – послеоперационное обострение заболевания головного мозга.
Как тот, так и другой с великим трудом могли передвигаться по палате, но Вадим находил в себе силы шутить над своей немощностью:
– Мы с тобой, Суня, не спортсмены, а учёные. Нам не дано, как Валерию Брумелю, прыгать с шестом в высоту. Тело для нас – не основной компонент организма, нам нужен мозг с его неистощимым энергетическим потенциалом, – шутил Вадим. – А если разобраться, мы с тобой всё-таки чем-то похожи на него. Как Валерий Брумель после очередного рекорда ставит планку выше, стремясь преодолеть намеченную высоту, так и мы, достигнув какого–то открытия в науке, стараемся поднять планку, стремимся открыть нечто новое в неизвестной пока области науки. У него соперники – в спорте по прыжкам в высоту, а у нас с тобой –  в науке, а главный из них – там, за океаном…
Они вели разговоры на различные темы. Обсуждали международное положение, внутреннюю политику, говорили об искусстве, литературе, кинематографии. Оба они были хорошо знакомы с трудами немецкого математика Давида Гельберта по теории инвариантов.  Внимательно следили за публикацией научных статей по теории конформных отображений старейшего математика Рихарда Куранта. А сейчас появилась возможность обсудить труды этих и других великих учёных и даже поспорить.
Обычно разговоры на математические темы они вели после того, как им вводили обезболивающие средства. Временно утихала невыносимая боль, светлел разум, приходила способность к пониманию и размышлению. Только таких временных отступлений от невыносимых физических страданий с каждым днём становилось у них всё меньше и меньше.
Они говорили на различные темы, только никогда не говорили о смерти. По какому-то молчаливому согласию эта тема была для них запретной.
–  Жизнь человека коротка. Она измеряется не годами, а делами, – говорил Вадим. – Пушкин прожил короткую жизнь, но по его творческому наследию она бесконечна, и то, что он оставил после себя, сделало его имя бессмертным…
Умер Вадим в солнечное, июльское утро. Обычно он просыпался раньше, ещё до того, как просыпался Суня Владимирович. Проснувшись в это утро, Суня хотел, как обычно, начать утренний разговор с Вадимом, но, взглянув на его койку, осекся. Вадим лежал на спине, неестественно вытянувшись, рука безжизненно свесилась с койки, неузнаваемо заострился поднятый вверх подбородок, глаза были открыты, но уже незрячие, стеклянные. По его звонку вошла медицинская сестра, затем пришел лечащий врач, санитары. Вадима накрыли простыней и вынесли из палаты.
В это светлое, июльское утро Суня Шакрис впервые подумал о смерти. Он не почувствовал ни страха, ни холодного оцепенения и отчаяния.  Даже удивился: почему его не пугает мысль о его собственной смерти?
«Может, оттого, что совсем незаметно, тихо ушел из жизни Вадим? Ушел так, что я даже и не заметил, – рассуждал Суня. – Перед сном разговаривали, шутили и даже смеялись. Незаметно за разговорами уснули после того, как ввели обезболивающие средства. А утром его уже не стало».
Раньше, рассуждая над жизнью и смертью, Суня думал о том, что минуты прощания с жизнью должны быть самыми тяжелыми, какие только могут быть у человека. В последние мгновения жизни он понимает, что уходит от всего земного, от всего самого дорогого в непостижимоё небытие. Смерть – то чёрная дыра, за которой уже ничего и никого нет.
«А Вадим ушел из жизни тихо, может быть, даже сам не почувствовал, что уходит. Смерть тихой сапой подобралась к нему, и только Жизнь какое–то мгновение бунтовала против неё, но оказалась бессильной», – рассуждал Суня Владимирович, глядя на пустую койку Вадима.
Всего на десять дней пережил Вадима Суня Владимирович Шакрис. Невыносимо тяжело было лежать в палате после смерти Вадима в полном одиночестве. Меркло сознание, отяжелевшее, словно чужое тело стало безвольным. Нестерпимая боль ползла по позвоночнику, и по мере её продвижения сознание гасло, словно, боль была ядовитой змеёй, а мозг, защищаясь от неё, отступал, покидая тело. Короткой искрой вспыхивало сознание, но только для того, чтобы ощутить эту боль и затем снова погаснуть.
Умер Суня Владимирович в жаркий июльский полдень, лёжа в постели. Лечащий врач при обходе обнаружил его мёртвым. Он лежал с застывшим лицом с выражением потустороннего спокойствия. На груди лежало начатое, но не оконченное письмо к жене и детям. Две странички, написанные неровным почерком, видимо уже слабеющей перед смертью рукой.

Глава вторая

Широким фронтом развернулись в КБ машиностроения проектные работы по основному направлению. Наряду с реализацией разработанных проектов работали над новыми проектами,  вынашивались и проводились опытно-конструкторские и научно-исследовательские работы  по проверке ряда новых замыслов. Сданный на вооружение флоту, ракетный комплекс «РСМ–35» вызвал восхищение у моряков и военных специалистов. Компактная малогабаритная ракета с высокой плотностью компоновки, способная выдерживать огромные усилия при старте из-под воды, заправленная на заводе-изготовителе, её  высочайшая эксплуатационная надёжность и превосходные, отличные от всех предыдущих, высокие тактико-технические характеристики, – это было как раз то, что и требовалось флоту.
Главный конструктор понимал: после сдачи на вооружение ракетного комплекса «РСМ–35» военным потребуется большое количество этих ракет, как  для укомплектования подводных лодок, выходящих на боевое дежурство, так и для периодических отстрелов и пополнения  арсеналов флота. Он не без оснований опасался, что Златогорскому машиностроительному заводу, вместе с его объектом  в Ильменске, эта задача будет сложна для выполнения. Даже такая мощная производственная база его предприятия может не справиться с освоением проектирования, разработкой новых ракет и одновремённо с серийным изготовлением образцов, уже принятых на вооружение.
Но главным отличием Масеева от многих руководителей такого уровня  было умение мыслить комплексно, масштабно и быть дальновидным. Ещё на этапе лётных испытаний ракеты «РСМ–35» он  успел побывать на многих заводах, относящихся к военно-промышленному комплексу. Его интересовали, как  производственные возможности,  отработка технологии изготовления новых комплексов, так и серийное изготовление уже  освоенных и принятых на вооружение ракет. Свой окончательный выбор он сделал на одном  крупнейшем Восточном машиностроительном заводе. Ему понравились просторные производственные корпуса, новейшее оборудование,  наличие экспериментальной базы со многими лабораториями и стенда огневых испытаний, на котором после его доработки возможно проведение огневых испытаний ракетных двигателей. И кроме всего прочего, завод относился к тому же самому министерству, что и КБ машиностроения.
«Размещение заказа можно решить без особых усилий с министром. Не потребуется для этого длительных хождений по кабинетам высших чиновников», – размышлял главный  конструктор после разговора с директором завода и его согласия на сотрудничество.

* * *
Кожевин, начальник корпусного производства, расположенного на Ильменской площадке завода, в глубоком раздумье сидел в своём кабинете.  Он только что вернулся с совещания, на котором директор познакомил руководителей высшего звена завода с программой министерства на будущий год.
– Программа тяжелая, думайте, как будем справляться с выполнением запланированных объёмов, – подвёл итог своему сообщению директор, прежде чем закрыть совещание.
Всю дорогу, пока ехали от Златогорска на свой объект, они обсуждали с главным инженером объекта значительно возросший объём и номенклатуру программы следующего года. Им было ясно: мощностей, а, самое главное, производственных площадей явно  недостаточно, чтобы справиться с таким количеством серийных изделий одновременно с освоением нового заказа.
– Ты, Валерий Степанович особенно не переживай, – пытаясь вселить уверенность начальнику производства, говорил главный инженер. Слышал, что сказал директор завода по поводу передачи изготовления серийных изделий на  Восточный  завод? Со второго полугодия министерство передаст туда изготовление серийных изделий, и тебя освободят от серийного заказа. Развяжут нам руки, и будем заниматься только новым заказом.
– Пока, Игорь Иванович, развяжут руки, нам придётся поставлять Восточному заводу комплектующие узлы и детали, которые требуют освоения технологии, – усмехнулся начальник производства. – Серийные изделия на новом производстве, в соответствии с техническими условиями, можно запускать только после полного изготовления не менее двух установочных изделий с приёмкой заказчика. Вот и будут они всё второе полугодие «колупаться» с двумя установочными, а с нашего завода тянуть комплектацию. Министерство будет их поддерживать, обязательно возьмёт под свой контроль поставку комплектующих Восточному заводу. Мы уже это проходили, когда серийное изготовление ещё самых первых наших  изделий передавали на другие заводы. Забыл разве? – вздохнул Кожевин.
– Нет, Валерий Степанович, не забыл! Работал тогда начальником цеха листовой штамповки и помню, как на  директора завода давили из министерства, а он, соответственно, на меня, – засмеялся главный инженер, вспомнив неприятные для него разговоры с директором.
– Мне кажется, точно так же будет и с тридцатым изделием – в разговорах никогда не называли индекс ракеты – весь следующий год всё количество серийных изделий останется за нами, –  высказал своё предположение начальник производства.
«Всё повторится, как бывало и раньше, –  размышлял Кожевин, сидя уже в своём кабинете. – Что можно ещё предпринять? Где взять эти квадратные метры свободных площадей, чтобы разместить в сборочном цехе заделы комплектующих и производить  сборку корпусов?»
 Рабочий день давно закончился, несколько раз звонила жена, интересовалась, когда ожидать его с работы, а он, размышляя над проблемами будущего года, всё пытался найти какой-нибудь выход.
– Валерий Степанович, заказчик не даёт направление на проведение испытаний на прочность сорок девятому изделию, – заглянул в кабинет начальник смены. – По расположению скопления пор сварной шов люка-лаза в баке О на одном из участков не соответствует требованиям технических условий. Начальник смены рентгенологов советует не исправлять дефект, а лучше оформить карточку разрешения. Пришел посоветоваться с вами, что делать? – выложив неприятную информацию по дефекту, задал вопрос начальник смены. – По графику корпус идёт с опережением, но не хочется терять целые сутки.
Технологическая операция по сварке швов люков-лазов в баках горючего и окислителя производилась уже на конечном этапе сборки корпуса изделия, когда корпус прошел уже множество всевозможных сварочных, монтажных, механических и слесарно-сборочных операций. Автоматическая сварка люков считалась отработанной и освоенной технологической операцией. И сварочный автомат никогда не допускал сбоев или отказа в процессе сварки на нём технологического образца крышки люка-лаза, которая была обязательной перед заваркой люков.
Но в процессе сварки на штатном корпусе часто бывали сбои в работе сварочного автомата: неизвестно отчего вздрогнет вдруг сварочная головка, или на какую-то долю секунды прекратится подача присадочного материала. В результате, в сварном шве рентгенологи обнаруживают не допустимые техническими условиями дефекты, и начинается процесс исправления дефектов методом ручной подварки.
– Что делать, спрашиваешь?  – Разумеется, двигать его дальше. Сегодня идём с опережением, а завтра на вакуумных испытаниях обнаружим течь в каком-нибудь соединении, и он окажется в числе отстающих. Надо договариваться с Шиповым и условно, с последующим оформлением, направлять на испытание. Нельзя нам, Сергей Никостратович, в последние месяцы года терять впустую целые сутки, – проговорил и начал набирать номер домашнего телефона старшего представителя заказчика.   
 Как же необходим его производству корпус для проведения испытаний на прочность? Пожалуй, никто не чувствовал это и не ощущал так остро, как он, и его начальник сборочного цеха Саксонов Лев Тихонович. Кожевин с самых первых дней работы начальником производства начал доказывать директору завода необходимость испытательного корпуса для его производства. Каждый раз, когда появлялся на заводе начальник главного управления и посещал цеха, Кожевин ставил перед ним этот вопрос. Специалисты провели все необходимые расчёты с технико-экономическими обоснованиями и доказательствами, что в целях обеспечения безопасности при проведении прочностных испытаний отдельно стоящий корпус необходим. Документы отправляли в министерство, они очень долго рассматривались в разных инстанциях и на различных  уровнях, но, в конечном итоге, от министерства получали отказ. Руководство, по большому счёту, было право: загрузку площадей рассчитывали в целом по заводу, а на Златогорской площадке испытательный корпус был недогружен.
 Потребность в испытательном корпусе не ощущалась так остро, пока был свободный доступ и возможность проведения испытаний на прочность в лаборатории конструкторского бюро. Рабочие места в испытательной лаборатории конструкторского бюро почти всегда были свободны, и цех имел возможность проводить свои испытания в любое время суток.
Но однажды в момент подачи опрессовочного давления в полость баков произошел взрыв. И всё изменилось после этого взрыва. По счастливой случайности обошлось без человеческих жертв, но лаборатории был нанесён значительный ущерб.
Кожевину после устранения повреждений в лаборатории с большим трудом удалось договориться о проведении испытаний, но только в ночное время, когда в лаборатории никого не было. Вот и в этот раз из-за дефекта в сварном шве всё откладывалось на следующие сутки, а это потеря драгоценного времени.
– Вечер добрый, Валентин Константинович! А у меня не совсем добрый, на сорок девятой шов люка не соответствует ТУ по расстоянию между порами... Сам-то считаю, что ничего страшного... Расширять требования в технических условиях нет необходимости, пусть остаётся всё так, как и заложено. Надёжность в эксплуатации важнее всего, лучше лишний раз оформить карточку разрешения. Добро и спасибо, передам.
– Шипов согласен, – положив трубку, удовлетворённо произнёс  Кожевин, –  и даёт  добро на продолжение работы с изделием. Только просил не тянуть с оформлением карточки разрешения. Передай его указание заказчику в смене, а если у него будут вопросы, пусть звонит старшему. Не теряйте время, везите в лабораторию и испытывайте.
– Хороший  человек наш старший заказчик! – весьма довольный тем, что  решился вопрос и можно продолжать работу с изделием, проговорил начальник смены прежде, чем выйти из кабинета.
«Да, абсолютно прав Сергей, повезло мне с нашим новым старшим заказчиком,  – подумал Кожевин.  – С ним можно работать. Ведёт военную приёмку, внимательно следит за отработкой технологии, за качеством изготовления, а в то же самое время понимает все мои трудности, и когда надо, всегда идёт навстречу».
Валентин Константинович Шипов, капитан второго ранга до перевода в аппарат районного инженера КБ продолжительное время служил на Камчатке и хорошо знал нелёгкую службу моряка-подводника. После того, как его назначили старшим заказчиком корпусного производства, они как-то быстро сблизились, нашли взаимопонимание и доверяли друг другу. Начальник производства никогда не пытался утаить от заказчика какие-то производственные секреты, а Шипов очень ценил это. Совсем скоро их деловые взаимоотношения переросли в дружбу, двух уважающих друг друга людей, связанных одной общей целью.
«По воинскому званию выше своего предшественника, но, тем не менее, человек не такой честолюбивый. Не впадает, как тот, в амбиции, готов решать вопросы не только на уровне начальников цехов и их заместителей, но даже с мастерами», – невольно улыбнулся, вспомнив один из анекдотичных эпизодов, над которым долго смеялись на производстве.
…Мастер участка химического фрезерования Толукнов Павел Иванович не страдал отсутствием чувства юмора. В тот, памятный для него день, он получил указание от начальника цеха сдать две оболочки для баков. Задание по изготовлению он выполнил, а сдать заказчику оболочки из-за протравов на рёбрах, не соответствующих требованиям технических условий, без оформления карточки разрешения, конечно, не мог. Время приближалось к окончанию рабочего дня, и он вынужден был с космической скоростью обежать всех ведущих специалистов, как на заводе, так и в КБ, и собрать нужные подписи. Оставалось только получить подпись заказчика и главного конструктора.
Старший представитель заказчика Зимуков принимал с карточками только начальников цехов, а в некоторых исключительных  случаях – их заместителей. Обратиться к Зимукову с просьбой рассмотрения карточки разрешения, мастера даже не могли и подумать. Стрелки часов показывали окончание рабочего дня, и  в эту критическую для  мастера минуту ни начальника цеха,  ни его заместителя в цехе не оказалось. Павел Иванович принял смелое  решение: самому нанести визит к заказчику с карточкой разрешения. В кабинете заказчика, кроме Зимукова, находился ещё и руководитель военной приёмки объекта.
– Иван Гордеич,  очень прошу рассмотреть срочную карточку разрешения! Вы уж простите меня, что я обращаюсь к вам, а не начальник  цеха, и, пожалуйста, рассмотрите её, – Павел Иванович с умилительной улыбкой на лице положил на стол заказчика карточку  .
– Вы что, разве не знаете, что с карточками должны обращаться ко мне начальник цеха или его заместитель? – удивлённый неслыханной дерзостью мастера, рассердился старший заказчик. Убирайтесь!
– Это я очень хорошо знаю, только начальник цеха на совещании у начальника объёкта, а заместитель сегодня в отгуле, – не задумываясь, сказал Толукнов то, что первым пришло в голову. – Когда закончится совещание, я не знаю, а вы скоро уйдёте с работы.
– Значит, завтра рассмотрю, –  не взглянув даже на карточку, отрезал заказчик.
– Иван Гордеич, я получил указание: сдать сегодня обечайки. Вы же военный человек, кому, как не вам, знать: приказы надо выполнять, – не сдавался Толукнов.
– Вы ещё будете мне указывать, что я должен знать! – вскипел заказчик. – Выйдите вместе с вашей карточкой за дверь!
Он небрежным движением руки отмахнул от себя карточку разрешения, но слишком резко, и она упала с его стола на пол.
– Хорошо, я выйду. Только учтите, не подпишите карточки, не будет обечаек, а, следовательно, и изделия, и нам нечем будет отбиваться, когда нападут на нас. Я сдамся в плен, а вас, Иван Гордеич, враги расстреляют, – Павел Иванович развернулся и, не подняв  с полу карточку разрешения, направился к дверям.
– Товарищ, извините, не знаю ваше имя и фамилию, вернитесь, пожалуйста! – попросил мастера вернуться от дверей руководитель приёмки.
– Иван Гордеевич, поднимите карточку разрешения, рассмотрите ёё, и если все специалисты, считают, что дефект незначительный и вполне допустимый, подпишите и вы её», –  голос Павла Ивановича был спокойным, но прозвучал в виде строгого приказа.
Никто так и не узнал, какие меры были приняты руководителем военной приёмки по отношению к Зимукову, но после этого он принимал мастеров, хотя в большинстве случаев и выходили они из его кабинета без положительного решения.
«Да, лучше всего складываются деловые отношения с заказчиками, которые приходят в военную приёмку после прохождения флотской службы на подводных лодках», – рассуждал Кожевин, вспоминая всех заказчиков, с которыми довелось ему столкнуться за восемнадцать лет работы на производстве.
…Окончив Ленинградский инженерно–экономический институт по специальности «экономика и организация машиностроительной промышленности», он не намерен был на долгие годы запирать себя в кабинетах и заниматься бумажными делами. Ему больше нравилась производственная обстановка, работа, связанная с изготовлением образцов какой-либо новой техники. По этой причине, когда приехал по распределению в Златогорск  на Абразивный завод, не задумываясь, дал своё согласие работать мастером в токарном цехе. Но совсем не о такой работе мечтал он, когда проходил производственную практику на ленинградских заводах, где создавались образцы новой техники.
Однообразная, повторяющаяся изо дня в день обточка абразивных кругов на бакелитовой основе и подсчёт тоннажа, обработанной за смену продукции – и так каждый день! Не устраивала его и работа в должности заместителя начальника основного цеха, куда перевели его спустя год работы на этом заводе. Отработав положенный срок, уволился и приступил к работе на новом предприятии в «СКБ–38».
Крутой поворот в своей трудовой биографии он почувствовал ещё в кабинете помощника начальника предприятия по режиму, не представляя даже, что ожидает его на новом месте работы. Внушительным голосом и гипнотизирующим взглядом профессионального чекиста помощник по режиму знакомил его с «легендой» об оборонном предприятии, прежде чем взять подписку о неразглашении  специфики производственной деятельности предприятия. Долго разъяснял, что ему категорически запрещено вступать в какие-либо контакты с представителями зарубежных стран и даже находиться вблизи зданий иностранных посольств и консульств. Он внимательно слушал его и радовался, что его мечта осуществилась: он будет работать на заводе и на производстве, где создаётся что-то новое. Помощник по режиму не сказал ему, чем конкретно занимается предприятие, где предстояло ему работать. Кожевин в его кабинете не мог, конечно, представить, что это ракетная техника, с которой он будет связан многие годы своей жизни.
Экспериментальный цех, куда направили его на должность начальника планово-диспетчерского бюро, поразил своей чистотой. Сквозь верхние фрамуги проникали хотя и скупые лучи зимнего солнца, но всё равно было светло и по-домашнему уютно. Свежеокрашенные полы, оборудование и множество цветов поразили его воображение – всё это так разительно отличалось от запылённых цехов, в которых пришлось ему отработать целых три года. Ещё больше поразила его настоящая ракета, которую увидел в глубине цеха. Кожевин впервые – не на картинке журнала «Наука и техника», а в металле своими глазами увидел ракету!
–Наш цех отличается некоторыми специфическими особенностями. Он хотя и считается экспериментальным, но приходиться изготавливать и комплектующие детали для цехов завода, – объяснял своему новому сотруднику начальник цеха Осупов Алексей Евгеньевич. Номенклатура самая разнообразная, начиная от нормализованных деталей до сложнейших по конструкции деталей и узлов. Изготавливаем  различные клапаны, струйные распределители, пороховые аккумуляторы давления, рулевые машинки, и многое другое, что идёт на сборку ракеты.
Кожевин, наконец,  попал в среду, которая была ему по душе, о которой он мечтал ещё, будучи студентом и все три года после окончания института. С самых первых дней работы в экспериментальном цехе КБ он оказался рядом с конструкторами в гуще событий.  Попал  в обстановку  творческих поисков, постоянного освоения нового и интересного. А люди, которые его окружали, поражали своей живостью, широтой взглядов и стремлением познать то, что пока еще было им неизвестным.
Незабываемой осталась для него первая встреча с главным конструктором. Она произошла после того, как цех выполнил особо важное задание главного, казавшееся на первый взгляд, по тем срокам, которые он поставил, совершенно невыполнимым.
– Начальник  планово-диспетчерского бюро – по сути, организатор производства  в цехе. Успех производственной деятельности цеха целиком зависит от его целеустремлённости и настойчивости, от инициативы и ответственности за порученное дело. Если задача на первый взгляд кажется невыполнимой, надо сделать так, чтобы это было возможным, – эти слова главного конструктора, когда начальник цеха представил его, навсегда запомнились Кожевину.
Прекрасно понял смысл этих слов и начальник цеха, предоставив начальнику бюро полную свободу в его производственной деятельности, сохранив за собой только административно-хозяйственное руководство в цехе. Он больше не принимал от конструкторов заявки на изготовление каких-либо узлов, необходимых для конструкторских исследований, и они шли к нему.
С первых дней работа захватила его, и он готов был не уходить из цеха после окончания своего рабочего дня. У конструкторов первостепенной важности стояла задача: как можно быстрее завершить макетирование ракеты, внести изменения в конструкторскую документацию  и выдать её заводу для запуска в производство. Это был макет  первой ракеты, разработанной самостоятельно КБ Масеева, и у конструкторов ещё не было достаточного опыта по разработке конструкторской документации.
Каждое утро возле макета собирались конструкторы из различных отделов конструкторского бюро. Начиналось бурное обсуждение вопросов, возникших в ходе макетирования. Возникали жаркие споры между представителями разных конструкторских подразделений – каждому хотелось «отвоевать», как можно больше площадей и пространства для размещения именно своих узлов. Бывали случаи, когда конструкторы не могли достигнуть общего согласия, и приглашали к макету заместителя главного конструктора Сырова Валерия Романовича.
Кожевину сразу понравился этот человек. Чуть ниже среднего роста, сухощавый, с интеллигентным лицом и умными, выразительными глазами за стёклами очков, он вызывал симпатию при первой же встрече. Внимательно выслушав каждого, спокойным голосом давал советы конструкторам. В конечном итоге, на определенных взаимных уступках спорящие приходили к соглашению, находили оптимальное, устраивающее всех решение.
Кожевин тоже начинал свой рабочий день возле макета, интересовался, как идёт макетирование, и у многих конструкторов всегда были к нему какие-нибудь просьбы. Например, ускорить изготовление отдельных узлов; посодействовать, чтобы в специализированных цехах завода запустили в производство детали, в которые они внесли существенные изменения, а задел ранее изготовленных доработать было нельзя.
Его рабочий день был всегда уплотнённым, насыщен различными событиями, и время пролетало для него совершенно незаметно. Всё, что делал, казалось значительным, и он чувствовал свою сопричастность к чрезвычайно важному для обороны страны делу. И хотя такая сопричастность не выходила за пределы его непосредственной деятельности и общения с узким кругом конструкторов и специалистов из технологического комплекса КБ  да ещё небольшого круга лиц, но она была несомненной и необходимой – она создавала полноту его жизни, без которой он существовать уже просто уже не мог.
Три года пролетели для него совсем незаметным образом, и нужно было вместе с КБ перебазироваться на новые производственные площади в соседний город Ильменск. Жалко было покидать обжитые площади, ставшего родным для него цеха, трудно было расставаться с мастерами, которые не пожелали переезжать на новое место и многими рабочими высокой квалификации. С ними можно было без технологического процесса и без технологического оснащения, только за счёт их рабочей смекалки и профессионализма выполнить любое, самое сложное задание.
Но жилья для цеха было выделено ограниченное количество, и приходилось брать с собой только основной «костяк» цеха. Он сожалел об  этом.  Ему казалось: такого дружного и сплоченного коллектива, с неформальными и очень добрыми взаимоотношениями, со всеобщей увлечённостью работой, неповторимым энтузиазмом всех работников и необычайно высокой степени ответственности за порученное дело на новом месте уже не создать.
«Эти три года работы в коллективе экспериментального цеха в Златогорске были самыми интересными, увлекательными и неповторимыми в моей жизни, в моей молодости», – часто с глубоким вздохом вспоминал он в последующие годы своей трудовой деятельности.
Первое время после перебазирования в Ильменск на новые производственные площади из основных цехов работал только один их цех. В цехах Златогорского завода занимались изготовлением первой ракеты с подводным стартом, а в конструкторском бюро Масеева полным ходом шла разработка документации уже новой, более лёгкой  ракеты из незнакомого заводу алюминиевого сплава. По план-графику экспериментальной отработки новой ракеты цех был перегружен изготовлением всевозможных экспериментальных узлов.
Правда, не было больших затруднений с набором рабочих кадров. Почему-то рабочие всегда с большой охотой переходили работать на новое предприятие. Соглашались работать в несуществующем ещё сборочном цехе, не представляя, что ожидает их в будущем. Значительно пополнился цех кадрами за счёт солдат, проходящих действительную службу в Группе советских войск в Германии и уволенных в запас.
 Нагрузка в цехе постоянно увеличивалась. Изготовление новых видов различных клапанов из сплава алюминия, обработку которого ещё не освоили достаточно хорошо, запрессовка  в клапана фторопластовых уплотнений –  всё это достигалось с великим трудом. С каждым новым днём приходилось постигать что-то новое, интересное. Работа захватывала его, особенно когда приходилось осваивать отдельные узлы по тематике научно-исследовательских работ. Кропотливый, высокоточный труд предстоял, например, по созданию струйного распределителя, позволяющего в несколько раз повысить выходную мощность однокаскадного гидроусилителя, золотникового распределителя  с обратной связью по положению золотника.
А затем у проектантов возникла идея перехода на резиновую амортизацию в пусковой установке шахты – взамен традиционной механической. Цеху необходимо было осваивать также изготовление лент крепления резиновых амортизаторов на корпусе ракеты. Не было ещё заложенных в чертежах штампованных заготовок – приходилось сложнейшие по конфигурации детали «грызть» из целого куска металла. Но следом за лентами появилась документация и на сами резиновые амортизаторы. А раз так – предстояло освоение технологии изготовления сложной  металлической арматуры – основы этих амортизаторов.
Надо отметить: процесс освоения изготовления арматуры – это целый этап в трудовой летописи цеха. Множество совместных  совещаний по решению технических проблем было проведено  на различных уровнях в кабинете начальника цеха и в кабинете заместителя главного конструктора. Не один раз пришлось побывать ему в  Московском научно-исследовательском институте резиновой промышленности, на Ленинградском заводе резинотехнических изделий и даже в кабинете начальника Главного управления, как своего, так и смежного министерства, прежде чем стали получать с ленинградского завода РТИ годные резиновые амортизаторы. Кожевин был тогда  заместителем начальника цеха, который занимался изготовлением  амортизаторов и не понаслышке знал про эти сложнейшие проблемы.
Совсем небольшой промежуток времени отработал он в должности заместителя, всего год с небольшим. Он и не заметил, как пролетело это время! И вдруг – новое назначение.  Пришлось принимать на себя обязанности начальника цеха, нести всю полноту ответственности. Тяжелыми были для него первые годы работы в этой должности.  Непрерывно росла загрузка цеха, увеличивались объёмы выпуска. Всё, что было раньше, до его назначения, казалось ему удивительно простым, не требующим особого напряжения и мучительных раздумий. В этот период не приходилось считаться со временем, работать по двенадцать–четырнадцать часов в сутки.
Но постепенно всё стабилизировалось, подобралась команда деловых, опытных помощников. Таких, как его заместитель Лавыгин Михаил Васильевич, человек почти двухметрового роста; начальник технологического бюро Замцов Валентин Леонидович, страстный любитель рыбной ловли, с которым он часто бывал на озёрах, опытные, деловитые старшие мастера. 
Установилась спокойная обстановка, и он даже мог, не задерживаться, как это было раньше, на работе. Цех работал ритмично, постоянно был в передовых на объекте. На совещаниях у директора завода и не вспоминали о его цехе, можно было просидеть весь рабочий день в своём кабинете, и не услышать ни одного звонка с просьбой ускорить изготовление чего-то. Ему даже казалось: о нём забыли, и он лишний на заводе. Но это было ошибочное ощущение – о нём вовсе не забыли.
Рядом с его цехом, в соседних пролётах, размещался сборочный цех корпусов ракеты. Но, прежде чем приступить к сборке корпуса ракеты, цех должен был начинать работу с алюминиевого листа – предстояла  вальцовка цилиндрических оболочек баков ракеты и конических обечаек для приборных отсеков, сварка продольных швов, химическое фрезерование вафельного полотна на обечайках, изготовление шпангоутов, сборка приборных отсеков, разделительных и промежуточных днищ.  А, кроме того, высадка и сварка тонкостенных алюминиевых трубопроводов по не освоенным ещё технологическим процессам, изготовление заборных устройств и многих других комплектующих.
И всё это было сосредоточено в одном цехе. При таком многообразии технологических процессов, да ещё на стадии их отработки, цех был плохо управляемым.
«Справиться с такой разнообразной номенклатурой и освоением технологии способны только несколько специализированных  цехов», –  часто размышлял Кожевин, глядя на тяжелую обстановку в соседнем цехе.
Постоянно в цехе над решением технических вопросов работали технологи, как  цехового бюро, так и технологи из заводского технологического отдела, ведущие специалисты КБ. Привлекались специалисты из научно-исследовательского института технологии, но проблем и нерешенных технических проблем не становилось от этого меньше.
Особенно много технических вопросов возникало при автоматической, аргонодуговой сварке продольных и кольцевых швов на сварочных установках. А сварка швов люков-лазов на корпусе вообще была проблемой номер один. Сутками не выходили из цеха главный сварщик КБ и начальник отдела сварки завода. Они приглашали специалистов из известного в те годы на весь Советский Союз института электросварки АН УССР, которым руководил легендарный академик Б.Е.Патон. Советовались, вырабатывали рекомендации. А сварить шов без дефектов так и не могли!
Не меньше проблем и вопросов возникало при вакуумных испытаниях корпуса. Иногда при вакуумной проверке полостей баков обнаруживали дефект сварного соединения, затрачивая на  поиск места течи несколько суток. Всё это, конечно, не устраивало ни руководство завода, ни начальника Главного Управления Министерства, и всю вину они относили на начальника цеха, ругая того за бездеятельность и неоперативное руководство вверенным подразделением.
Один за другим меняли начальников, как не справившихся со своими обязанностями. Уходил один, ему на смену назначали другого, но положение в сторону улучшения так и не менялось. Срывались сроки этапов конструкторской отработки ракеты «РСМ–30», которые были под пристальным вниманием министерства. Сборочный пролёт цеха работал по графику непрерывной рабочей недели: двенадцать часов – первая смена, двенадцать часов –  вторая. Работа не прекращалась в выходные и в праздничные дни, но положение дел не менялось. Для работы по графику непрерывной рабочей недели не хватало рабочих, да и  желающих работать в таком режиме среди тех, кто оформлялся на завод, было немного.
Главный конструктор почти каждый день бывал в цехе, интересовался, как решаются проблемы, отслеживал изготовление наиболее важных агрегатов, строго спрашивая с ведущего конструктора за неоперативное решение каких-либо вопросов по конструкторской документации. Он осознавал все трудности, связанные с недостаточно ещё изученными свойствами материала, нового для производства, как и недостаток опыта. И привлекал для решения технических вопросов лучших специалистов. Вот только пока ощутимых сдвигов не наблюдалось.
Кожевин видел эту обстановку, сочувствовал начальнику цеха, отлично понимая:  посади на место начальника этого цеха любого, даже самого опытного руководителя, он сделать всё равно ничего не сможет.
«Цех надо делить хотя бы на два цеха. За сборочным цехом оставить только сварку баков, сборку корпуса, испытания и сдачу, а от всего остального его освободить», – часто размышлял Кожевин, слушая, как на оперативных совещаниях начальник производства и директор завода незаслуженно обвиняют начальника цеха в причинах срыва сроков. Он иногда добровольно оказывал помощь начальнику сборочного цеха. Брал в свой цех некоторые узлы, которые имели право изготавливать, не аттестованные на выполнение этих операций рабочие, и производил их на своём сборочном участке.
Надолго запомнился Кожевину тот жаркий июльский день. Он только что сдал, а корпусная комиссия по чистоте и культуре производства приняла его цех перед двумя выходными днями. Эта традиция существовала давно. Главный конструктор не терпел беспорядков и требовал, чтобы в цехе и на рабочих местах были идеальная  чистота и порядок. Корпусная комиссия накануне выходных дней тщательно проверяла состояние чистоты, выдавала свои замечания, устанавливала сроки их устранения, контролировала  выполнение, а цеху  давала оценку  по чистоте и культуре производства. Каждый понедельник председатель комиссии докладывал о результатах проверок на оперативных совещаниях у начальника объекта.
Уже больше двух недель стояла сухая и жаркая погода. Окна в кабинете Кожевина были раскрыты, непрерывно работал вентилятор, но всё равно в помещении было душно и жарко. Впереди два выходных дня, которые можно было провести с друзьями и с семьёй на природе. Вспомнил он о тех, тяжелых для него годах, когда приходилось работать и по выходным днями, невольно посочувствовал начальнику сборочного цеха.
«Для кого-то отдых на природе на берегу озера, кому-то – рыбалка, а для него эти выходные застрянут, как кость в горле. Непременно возникнут отступления от конструкторской документации, эти вопросы надо будет срочно решать, а специалисты на отдыхе», – он размышлял, зная заранее: всё непременно так и будет. Подумал о том, что сын уже давно ждёт с нетерпением, когда он приедет с работы, чтобы поехать купаться на озеро.
– Замечаний у комиссии не было? – заглянув в кабинет, поинтересовался на всякий случай Замцов. – Не желаешь, Валерий Степанович, с ночёвкой у лесника на кордоне побыть  на озере? Наловим вечерком на ушицу, посидим у костра, а рано утром опять отведём душу за богатым уловом, – мечтательным голосом соблазнял начальник технологического бюро, предлагая отправиться на рыбалку.
– Извини, Валентин Леонидович, в этот раз не могу! Эти выходные решил провести  на озере вместе с семьёй. Сегодня съездим на наше озеро. А завтра рано утром…
Телефонный звонок не дал закончить начатый разговор.
Звонили из приемной секретаря начальника объекта:
– Вас Владимир Николаевич и Виктор Петрович приглашают зайти в кабинет, – произнесла она, назвав по имени и отчеству директора завода и главного конструктора. Внутренний голос безошибочно подсказал Кожевину: это приглашение только для того, чтобы предложить ему взять на себя руководство сборочным цехом.
– Директор приехал,  и ему вместе с главным конструктором вдруг захотелось побеседовать со мной, – произнёс с ухмылкой глухим голосом Кожевин.
– Берегись, Степаныч! Только что был у главного технолога и слышал от него, что собираются снимать Глазурина с должности начальника цеха. Значит, будут уговаривать тебя занять это проклятое место. Пришла и твоя очередь, – вздохнул начальник технологического бюро. Что думаешь делать?
– Что делать? Цех, Валентин, делить надо, а если согласятся, я готов взять руководство над любым из них. На том и стоять будем! – проговорил Кожевин прежде, чем выйти из кабинета.
В кабинете начальника объекта, кроме него, директора завода и главного конструктора, находился секретарь партийного комитета. Глядя на  этот состав, не оставалось у  него и тени сомнения, с какой именно целью пригласили его в этот кабинет.
– Не справляется Глазурин со своими обязанностями, думаем освободить его от этой должности, – начал разговор директор завода. Тебе решили доверить руководство этим цехом.
«Доверить, чтобы снять потом с этой должности, как не справившегося с обязанностями несколькими месяцами спустя», –  усмехнулся про себя Кожевин, а сказал другое:
– А у вас есть уверенность, что в этом цехе, где такая громадная номенклатура, много трудно управляемых, но до сих пор неосвоенных технологических процессов, я сумею организовать нормальную работу цеха? Я в этом совершенно не уверен!
– Но ты же, Валерий, сумел организовать и наладить ритмичную работу в своём цехе! У тебя есть опыт и организаторские способности, – включился в разговор главный конструктор.
Не ко всем обращался он так просто – по имени и на «ты». Далеко не каждого называл главный только по имени, отбрасывая отчество. Так величал только тех, к кому испытывал симпатию. И после такого обращения, понял Кожевин, как трудно будет ему отказаться от предложения главного конструктора, ведь он тоже относился к нему с большим уважением.
– Но, Виктор Петрович, это два совершенно разных цеха. Надо разделить сборочный хотя бы на два цеха, и тогда я готов пойти в любой из них начальником.
– Неразумное предложение! Совсем не для того мы его создавали, чтобы потом делить, – не задумываясь, отверг предложение директор завода. – Всё будет в твоих руках,  комплектующие агрегатные узлы изготавливаешь сам. Где нужно – надавишь, и не надо будет тебе зависеть от кого-то, –  рисовал заманчивую перспективу директор, будто он уже дал своё согласие.
«Тогда ещё не мешало бы мой цех присоединить к сборочному цеху», – хотелось добавить Кожевину, но только ради смеха.
Больше трёх часов, с одним лишь перерывом, чтобы он покурил и подумал, длилась,  невыносимо тяжелая для него беседа. Директор завода и главный конструктор уговаривали, убеждали его, обещали оказывать помощь и поддержку. Несколько раз Масеев протягивал ему руку якобы для того, чтобы своим крепким рукопожатием поблагодарить за согласие и пожелать успехов. Но он упорно отстаивал своё требование: согласен, если цех поделят на два цеха. Он повторял это уже несколько раз, и каждый раз слышал ответ: «... не для того мы его создавали, чтобы затем делить». Впоследствии он иногда вспоминал, как тяжело было ему тогда выстоять и не принять предложение директора завода и главного конструктора.
Трудно было не дать согласие на их предложение, отказать в просьбе авторитетным, глубоко уважаемым им людям. Ещё тяжелее стало, когда во время передышки, которую дали ему, он зашел в кабинет главного технолога КБ и завода, с которым вместе работал ещё в экспериментальном цехе, до переезда в Ильменск.
«Не устоять тебе,  Валерий Степанович!  Главный – не такой человек. Он, если решил, не отступит, а убеждать он умеет!» – сказал тогда Владимир Александрович. А Кожевин с тяжелым камнем на сердце отправился отстаивать своё твёрдое решение.
Его так и не сумели тогда убедить. И не могли обязать, как члена партии, поскольку он был беспартийным. Это был, пожалуй, единственный случай у главного конструктора, когда он не сумел убедить кого-то принять его предложение. И у Кожевина это был единственный случай, когда он не смог выполнить предложение главного. Масеев ушел, недовольный его отказом, а у него осталось неосознанное чувство вины перед этим человеком, хотя он и не знал, в чём она заключается.
Начальником цеха назначили коммуниста Саксонова, обязав по партийной линии выправлять положение в сборочном цехе. Тот, работая в цехе нестандартного оборудования, не имел абсолютно никакого представления о ракетном производстве, но отказаться от партийного поручения не имел права. И первое время начальнику производства приходилось всё руководство в цехе брать на себя.
«Отпустили бы меня, на голом брюхе уполз бы назад в свой цех», –  с глубокой тоской, признался он однажды Кожевину.
Цех вскоре все-таки разделили. Сначала на два цеха, а затем выделили из состава сборочного цеха в самостоятельное подразделение ещё один цех. А он ещё долго чувствовал какую-то неосознанную вину перед главным конструктором.
И носил её внутри до того дня, пока однажды во дворе дома, в котором семья Кожевиных жила по соседству с главным конструктором, не встретился с ним.
– А ты… – он назвал его просто по имени, – тогда, оказывается, был прав. Давно следовало разделить этот «комбинат», – усмехнулся главный конструктор.
Он понял: только теперь о той встрече в тот памятный и тяжелый для него душный, июльский вечер в кабинете начальника объекта можно забыть и спокойно работать в своём, уже давно ставшем ему дорогим и родным, цехе. Только не пришлось ему долго работать там – начальника производства назначили главным инженером объекта, а его, соответственно, повысили до начальника производства.
Не хотелось уходить из цеха, не мечтал он о других, более высоких должностях, но его назначили, несмотря на его отказ и вопреки твёрдому принципу назначения на руководящие должности только членов партии. Очевидно, это повышение не обошлось без вмешательства главного, тот, как известно, убеждать умел.
Тяжелым складывалось для производства и завода окончание года, когда его назначили начальником производства. До нового года оставалось всего три месяца, а серийных ракет «РСМ–30» для того, чтобы закрыть обязательную строчку государственного плана и выполнить объёмные показатели, необходимо было сдать ровно столько, сколько сдали за всё первое полугодие. С первых же дней почувствовал Кожевин большую разницу между двумя должностями: начальника цеха и начальника производства. Раньше, когда работал начальником цеха, даже в самые трудные времена, он мог дома отвлечься от производственных проблем: никто не звонил после работы, не будил по ночам.
Теперь не существовало для него различий во времени суток, и редко когда не раздавались в его квартире телефонные звонки, как поздними вечерами, так и глубокой ночью. Звонки никогда  не предвещали нечто приятное, да и вопрос был всегда одинаковым: что делать?
А он должен был быстро решить, как должен поступить начальник смены в сложившейся ситуации, что ему, действительно, делать. А до того, как дать указание, приходилось из различных вариантов, взвешивая все возможные последствия, выбирать наиболее приемлемый, решать с ведущими специалистами договариваться с представителем заказчика. Возникали иногда проблемы такого характера, что ему приходилось вызывать на завод, иногда даже поднимая с постели, кого-то из ведущих специалистов КБ и завода и ехать самому. Времени для того, чтобы оставить решение возникшего вопроса до утра следующего дня, у него никогда не было…
«Да, всё может повториться, и снова будет такая же напряженная обстановка, как в первое время моей работы начальником производства», – подумал Кожевин, собираясь уходить домой.
 «Оптимистично настроен главный инженер, рассчитывая, что передадут изготовление серийных изделий Восточному заводу со второго полугодия. Передавать надо немедленно, чтобы до второго полугодия предприятие провёло необходимую подготовку производства», – продолжал он рассуждать уже по дороге к дому.
Тяжелые, навязчивые мысли о предстоящем годе не оставляли его и дома, в покое. Жена уже легла спать, а он в глубоких раздумьях продолжал напряженно искать выход из тяжелейшего положения.
«На испытательном участке необходимо выкроить место и поставить для вакуумных испытаний вторую «бронекабину». Тогда и при повышенной программе задержек на вакуумных испытаниях не будет, – думал начальник производства.
Сон не шел – его одолевали новые мысли.
«Это в моей власти, стоит только открыть заказ – сразу прибегут монтажники. Они любители такой работы, – с усмешкой подумал он о цехе нестандартного оборудования. – А что делать с испытаниями на прочность? Не знаю. В начале года подойдут к испытаниям  корпуса нового заказа, и будет, как говорят, «накладка».  Как ни тяжело сознавать это, но я должен признаться в полном своём бессилии что либо сделать. Испытательный корпус, как броне кабину, к великому сожалению, не построишь! Придётся возить в Златогорск. Летом ещё ничего, а как глубокой осенью и зимой – в гололёд, через перевалы?»
Подумал и тяжело вздохнул.
Вспомнил, как в сильный гололёд ранней весной этого года, когда в лаборатории КБ были свои работы, пришлось возить корпуса на прочностные испытания в Златогорск. В одну из таких перевозок, глубокой ночью ему позвонил дежурный диспетчер и сообщил: во время транспортировки спецмашина опрокинулась. Запомнилась ему та ночь и та обледенелая дорога, когда он вместе с главным инженером на его газике спешили к месту аварии. Дорога была слишком тяжелой и казалась ему бесконечно долгой. Мрачными, полными самых тяжелых предположений, были их мысли о том, что случилось с изделием. Их несколько раз крутило на скользкой дороге, один раз даже они сами едва не опрокинулись и только благодаря мастерству водители не оказались под обрывом этой горной трассы. Но в этот момент они о себе почему-то не думали, и даже не предупредили водителя, чтобы он сбавил скорость и был более осторожен.
Тогда всё обошлось: склон оказался снежным, а изделие было надёжно закреплено на ложементах платформы. На корпусе они не обнаружили никаких повреждений. Многие забыли об этом случае, только он не мог забыть. И постоянная тревога, когда в гололёд транспортировали корпус на испытания или отправляли уже готовое изделие, не покидала его.
Не менее тяжелое положение было и с кадрами рабочих, особенно не хватало слесарей-сборщиков и испытателей. Саксонов готов был принять в цех рабочих, даже не владеющими этими специальностями, чтобы затем обучить и аттестовать их на право выполнения особо ответственных технологических операций. Только желающих работать в цехе, где установлен непрерывный режим работы по «скользящему» графику, было мало. Заявку цеха отдел кадров выполнить в полном объеме никогда не мог. С большим трудом выдерживали такой режим работы и кадровые рабочие, которые в годы становления завода рвались в этот цех. А в это тяжелое время иные не прочь были перевестись в другое подразделение.
Кожевин болезненно переживал, когда до него доходила информация, что кто-то подал заявление на увольнение с завода, приглашал его к себе в кабинет для беседы, убеждал, но очень редко удавалось ему что-то сделать. Особенно тяжелыми были периоды, когда в производстве начиналась отработка и изготовление нового комплекса. В этот период, чтобы выдерживать жёсткие директивные сроки, приходилось выпускать приказ директора завода о переводе рабочих сборочного цеха на двенадцати часовой рабочий день и непрерывную рабочую неделю. Подготавливая проект очередного приказа, Кожевин всегда сожалел, что этот приказ нельзя оформить на весь период изготовления. Сожалел, что советским КЗОТом – Кодексом законодательства о труде – разрешено привлекать в нашем государстве рабочих сверхурочно только в исключительных случаях и лишь на короткий период времени.
«Снова придётся переходить  на двенадцати часовой рабочий день по скользящему графику, – вздохнул начальник производства. – В цехе с переходом на серию уже забыли о нём. А при объёмах  будущего года без него не обойдёшься. Снова приказы», – подумал Кожевин, вспомнив неприступного юриста – совсем молоденькую девчонку в те далёкие уже года, с которой ему приходилось частенько сталкиваться, оформляя такие приказы.
Юрист Воронкова Лилия Сергеевна совсем недавно, получив диплом юриста, заняла эту должность на объекте. Кожевин был доволен появлением на объекте должности юриста. Отпала необходимость посылать своего секретаря с проектами приказов к юристу в  соседний город Златогорск. Но с самых первых дней работы молодая специалистка стала ревностно следить за соблюдением всех требований трудового законодательства. Ему сразу не понравилась её слишком дотошная юридическая принципиальность, когда она потребовала, чтобы в приказе было указано обязательное предоставление отдыха рабочим два раза в месяц в общевыходные дни.
А больше всего возмутило его такое обстоятельство: начальник юридического бюро, согласовывая подобные приказы, не требовала этого. Он был так возмущён, что не стал даже выяснять по телефону причину этого требования, когда его секретарь доложила, что Воронкова не согласовывает приказ. Ему захотелось не по телефону, а у неё в кабинете наговорить всяких дерзостей, может, даже накричать на неё, одним словом, поставить на место ещё молодого, неопытного юриста.
– Почему не согласовываете приказ? – даже не сочтя нужным поздороваться и назвать её по имени и отчеству, ворвавшись в кабинет, начал он беседу с молодым юристом.
–  Я объяснила вашему секретарю, могу повторить это и вам, Валерий Степанович, что по КЗоТ при таком режиме требуется предоставлять рабочим возможность отдыха два раза в месяц в общевыходные дни. А в проекте приказа такой пункт закона не предусматривается, – подчеркнуто спокойным тоном произнесла Лилия Сергеевна.
– Весь КЗоТ в приказе не перечислишь. Там слишком много разных требований, – вспылил Кожевин.
– А я и не требую этого, прошу только внести в приказ один единственный пункт.
– Где же я вам возьму столько рабочих, если у меня их не хватает для того чтобы организовать в выходные дни непрерывную работу даже без этого требования? – всё более и более раздражаясь, не унимался Кожевин.
– В этом, Валерий Степанович, ничем помочь вам не могу, – всё так же спокойно продолжала говорить Воронкова. А ему казалось, эта девчонка с угловатой фигурой издевается над ним.
– Начальник вашего юрбюро подписывала такие приказы и никогда не требовала  соблюдения этого пункта. Сейчас позвоню ей и попрошу, чтобы она сделала вам соответствующее внушение, – всё ещё надеясь сломить упорство строптивой «юристки», повысил голос начальник производства.
– Это, Валерий Степанович, ваше право. Но, если даже начальник бюро прикажет мне, я не изменю своего решения. Извините.
Отлично понимая, что она права, и с самых первых дней стремится выполнять то, что обязана делать, да и сам он, окажись на её месте, поступил бы точно также, он тем не менее слушал её с большим раздражением. Звонить начальнику бюро и жаловаться на молодого юриста он, конечно, не стал.  Отлично понимал: визируя подобные приказы, начальник юрбюро просто закрывала глаза на эти требования КЗОТ, брала на себя этот «тяжкий грех», но никогда не заставит сделать это своего подчинённого сотрудника. С одной стороны, он испытывал уважение к молодому юристу за твёрдость, ему импонировали её разумные суждения, но вместе с тем  внутренний голос, его второе «я» вызывали в нём гнев, злость и раздражение.
«Какая–то девчонка с угловатыми острыми плечами – коснись их, чего доброго  обрежешься – какая–то  «пигалица», как  окрестил он её для себя, будет теперь диктовать нам соблюдение всех требований различных законов, которые мало кто соблюдает», – с  неутихающей злостью и  раздражением думал он, направляясь к себе в кабинет. После этой первой встречи он ещё несколько раз встречался с этим молодым юристом, и хотя не каждый раз удавалось получить согласующую  визу, но за чёткие, разумные суждения и способность аргументировано отстаивать свою точку зрения уважал её.
 Это было несколько лет назад, когда каждый корпус для изделий этапа лётных конструкторских испытаний был под жёстким контролём директора завода и министерства. С переходом на серийное изготовление всё постепенно стабилизировалось, отпала необходимость работы по такому напряженному графику, и Кожевин даже забыл о тех недоразумениях, которые были у него с юристом. Сборочный цех работал в спокойной обстановке, и только, когда срывались  поставки двигателей, приходилось наращивать темпы.
«Корпус для прочностных испытаний, производственные площади и кадры будут определять программу будущего года. Единственный выход из этого положения состоит в  незамедлительном освобождении от серийных изделий, – подвёл итог своим размышлениям начальник производства.
«Вот только как убедить в этом высокое министерское руководство?» – вздохнул Кожевин, отправляясь спать.

Часть  третья
Глава  первая
 
В туманном, вечернем сумраке, освещаемые прозрачным светом неоновых вывесок, лениво кружились в воздухе февральские снежинки. Всё сверкало, сияло, проходящие троллейбусы роняли вдоль дороги фейерверочные искры с контактных проводов, в воздухе пахло свежим снегом. Всё это охватил своим взглядом Масеев, когда  вышел из подъезда министерства.
«Половина шестого, – взглянув на часы, отметил для себя генеральный конструктор, –  в академию наук ехать уже поздно. Академики долго не задерживаются. Не то, что мы, грешные».
«Их плечи не давят жёсткие правительственные сроки», –  подумал с усмешкой генеральный конструктор, вспомнив все неприятные разговоры и высказывания высокопоставленных лиц в его адрес по поводу срыва директивных сроков, в трудный для него период, конструкторской отработки твёрдотопливного комплекса.
 Москва  в этот вечерний час была такой же шумной многолюдной, как и несколько часов назад, когда он от  вокзала аэропорта «Быково» ехал в министерство, разве только тогда не резали глаза светящимся неоновым светом многочисленные вывески и реклама. Глядя на многочисленные огни, он вспомнил далёкий Ильменск, скромный блеск вечерних фонарей на проспекте. Тысячекилометровое пространство уже немалый срок отделяло его от родного провинциального городка.
Нестерпимо захотелось снова сесть за стол в своём кабинете, полностью погрузиться в разработку принципиально нового проекта ракетного комплекса на жидком топливе и заняться привычными повседневными делами. С сожалением подумал о том, что Правительство всё ещё не даёт разрешения на разработку ракетного комплекса на жидком топливе, а в его конструкторском бюро уже продолжительное время кропотливо работают над ним его единомышленники.
 «Только бы не препятствовали и дали возможность реализовать этот проект» – вздохнул Масеев… 
Стремительно проносились автомашины, автобусы и троллейбусы,  куда-то деловито спешили люди. На обозначенных переходах перед светофором он видел густое скопление пешеходов, с нетерпением ожидающих зелёного сигнала. Дождавшись разрешающего сигнала, люди стремительно пересекали проезжую часть, а следом за ними в ущелья столичных  улиц устремлялись скопища машин, выстроившиеся у светофора. У газетного киоска, вытянулась длинная очередь, очевидно, за газетой «Вечерняя Москва», – подумал Масеев.
За два долгих месяца полярных ночей, которые провёл генеральный конструктор на Севере, присутствуя на заключительных лётных испытаниях твёрдотопливной ракеты, он отвык от городского шума и людской суеты. Отвык от высотных строений, мерцающего света разноцветных неоновых реклам, бесконечного потока автомашин и прохожих. Безмолвие долгих полярных ночей не нарушал шум двигателей и шуршание шин по гладкому асфальту автомашин, куда-то стремительно мчавшихся. Там плотную полярную  тьму не прорезывали лучи ослепляющих автомобильных фар.
Можно было видеть лишь  полярное сияние, слышать шквалистые ветры, глухие удары волн не замерзающего даже зимой Баренцева моря.  Полярная тишина... И только при очередных пусках нарушалась она рёвом ракетных двигателей, а плотная тьма освещалась пламенем и ещё более сгущалась от плотных облаков дыма.
 Больше двух месяцев не был он в Москве и всё это время не видел  семью. Отвечая короткими письмами на подробные письма от своей дочери, обещал при первой же возможности приехать в Москву, но так и не сумел выкроить для этого время. С тех пор, как ему выделили квартиру в столице, жена вместе с детьми переселилась в Москву. Он вначале наотрез отказывался от этой квартиры, считая, что тот короткий отрезок времени, что проводил по служебным делам в министерстве и академии наук, можно обойтись и гостиницей.
Но, как известно, устройством домашнего быта зачастую правят жены. Она настояла и сумела убедить его не отказываться от столичной квартиры. Перспектива жизни в столице, широкая дорога, открывающаяся перед детьми и много того, чего нет и никогда не будет в провинциальном Ильменске, да и огромное количество других «золотых гор» манили жену главного в столицу.
Эту столичную квартиру, несмотря на то, что уже шестой год жила в ней его семья, генеральный конструктор не считал своим домом. Для него его дом  по-прежнему оставался там, в Ильменске, затерявшемся в российской глубинке. Его дом там, где трудится коллектив его КБ, в городке ракетостроителей, краше и дороже которого ничего больше не существует для него.  Он так много приложил своих сил на развитие, благоустройство и процветание этого теперь навечно родного для него городка. 
«Знают, что я уже в Москве, и давно ожидают меня», – подумал Масеев, и торопливым шагом направился в сторону ближайшей станции метро. Давно не приходилось ему пользоваться услугами подземного транспорта. Обычно, когда приходилось бывать в столице,  для поездок по служебным делам выделяли в министерстве машину, а в этот раз он отказался от неё. Почему-то захотелось, как в прежние, далёкие теперь уже годы, воспользоваться метрополитеном.
 У входа в метро было многолюдно. Вместе с потоком пассажиров он прошел через входные двери и направился дальше по вестибюлю. В лицо повеяло тёплым ветерком со знакомым ему ещё с давних времён запахом, специфичном для всех подземных линий.  Откуда-то из глубины послышался гул подходящего поезда, и он поспешил к эскалатору, который плавно увлёк его вниз. Из чёрной трубы тоннеля со свистом вылетел голубой экспресс. Постепенно сбавляя скорость, остановился на ярко освещённом перроне и деловито зашипел, гостеприимно раскрывая двери. С потоком пассажиров Масеев вошел в вагон и, не присаживаясь на свободное место, встал возле дверей.
Поезд отошел от станции и быстро набрал ход. Мимо застеклённых дверей пронеслись ярко освещённая платформа и мраморные стены станции, потом всё погасло, лишь замелькали тоннельные фонари. В стёклах, как в зеркале, отразилась вся внутренность вагона. Мерно покачиваясь вместе с вагоном, Масеев видел своё отражение в окне вагона метро, за которым была абсолютная тьма. Неожиданно вспомнил свою молодость и студенческие годы, когда ежедневно приходилось пользоваться этим удобным видом транспорта.
Больше тридцати лет минуло с той поры, когда он, будучи студентом Московского авиационного института, совершал поездки по знакомому маршруту от общежития до института и обратно. «Сейчас, наверно, и не найду сразу студенческое общежитие, – глядя на своё отражение, подумал Масеев. – Столько лет прошло!» И ему показалось: в окне вагона, в абсолютной тьме, он увидел внезапно промелькнувшее отражение не седеющего мужчины, перешагнувшего пятидесятилетний рубеж, а юношу из далёкого, студенческого прошлого. Молодого, полного энергии студента, мечтающего совершить что-то новое в области  авиастроения, и для этого у него ещё впереди вся жизнь. В ту пору он не думал, что жизнь круто изменит его планы и мечты, не думал, что вместо проектирования новых моделей самолётов, ему предстоит трудная доля быть первопроходцем в неизведанной области. Не мечтал он тогда стать академиком, лауреатом Ленинской и двух Государственных премий и за свои заслуги получить две Звезды Героя Социалистического Труда.
Нахлынувшие воспоминания перенесли генерального конструктора в студенческие годы.  За все прошедшее время работы, когда все мысли и помыслы были сосредоточены только в одном направлении – на создании стратегического ракетно-ядерного оружия морского базирования,  у него не было времени для того, чтобы совершать  экскурс в прошлое, в свою студенческую молодость.  Не было времени вспоминать минувшие годы – надо было думать и стремиться только к одной, казавшейся невозможной цели – сделать гигантский скачок и стремительный прорыв в ракетостроении.
А в вагоне метро, глядя на своё отражение в стёклах вагона, вдруг как-то неожиданно нахлынули воспоминания о далёком прошлом, о своей студенческой молодости. Вставали перед глазами лица давно уже забытых студентов – однокурсников, всплывали отдельные эпизоды студенческой жизни и многие другие события. Всё это было так давно, а сейчас, успешно закончив на Севере лётно-конструкторские испытания твёрдотопливной ракеты, генеральный конструктор, начальник крупнейшего предприятия военно-промышленного комплекса, член ЦК КПСС, депутат Верховного Совета, он прибыл в Москву, чтобы уже в пятый раз принять участие в работе очередного съезда партии.
Поезд замедлил ход, в темень дверных окон ворвался блеск мраморных стен, скрежеща тормозами, остановился поезд, с шипением распахнулись двери, а генеральный конструктор, погруженный в свои воспоминания из далёкого прошлого, едва не пропустил свою станцию.
 В подземном переходе молодая, смуглая девушка продавала неизвестно где выросшие в феврале гвоздики, и хотя он торопился к семье, но желание преподнести жене и дочери ранние цветы оказалось сильнее. Очередь продвигалась быстро: полтора рубля стоила одна гвоздика, а за три гвоздики полагалось заплатить пятёрку, ведь сдачи у таких смуглых цветочниц, как правило, никогда не бывает.
Увлекаемый потоком пассажиров, Масеев с букетом гвоздик вышел из вестибюля метро. Шел влажный, тёплый снег, и сквозь густую его пелену мутно мерцали зеленоватые звёздочки фонарей.
«Завтра в десять часов утра начнётся регистрация делегатов, а затем предстоит несколько дней работы съезда. За это время я смогу побыть в кругу своей семьи, – подходя к подъезду дома, подумал Масеев. – Неплохо было бы побывать и в театре на Таганке, увидеть воочию своеобразную артистическую вольницу, только без  Володи Высоцкого это уже совсем не тот театр», – вздохнул главный конструктор. – Не стоит, наверное, теперь идти туда».
У него был свой ключ от Московской квартиры, но он никогда, если был уверен, что кто-то есть в квартире, не пользовался им. Подходя к подъезду своего дома, остановился, взглянул на два окна, светящиеся на шестом этаже.
«Ждут, – отметил для себя Масеев. – А там дома, в Ильменске, когда приеду туда, никто не будет ждать  меня, только провал тёмных окон, а внутри никого, одна пустота». 
Тяжело вздохнул и вошел в подъезд. Дверь на его звонок открыла дочь Оля. Не ожидая,  когда отец перешагнёт порог квартиры, повисла  у него на шее.
– Папа приехал! – Наконец-то дождались мы тебя! – радостно крикнула в глубину трехкомнатной квартиры. – Папочка, знал бы ты, как я соскучилась без тебя! – добавила плаксивым голосом пятнадцатилетняя дочь. – Почему ты, папа, звонишь, а не пользуешься своим ключом?
– А мне больше нравится, когда мне дверь открывает кто-то из дорогих мне людей, – улыбнувшись, слукавил генеральный  конструктор
– А мы тебя уж заждались, знаем, что ты прилетел в Москву ещё до обеда, – вошла  в переднюю и проговорила с некоторым укором в голосе жена Тамара. – С приездом, точнее, с прибытием!
Младший сын Серёжа, уже на полголовы переросший свою маму, улыбался из-за её спины.
– Здравствуйте, дорогие! – Надеюсь, все здоровы? – А что–то не вижу среди вас нашего старшего сына? – освободившись от Оли, он повесил пальто, и сумел, наконец, вручить цветы, поцеловать жену, пожать руку своему младшему сыну.
– А он, папа теперь у нас большая знаменитость. Режиссёр-оператор на киностудии! – рассмеялся Серёжа. – Уже целый месяц где-то в Крыму загорает.
 «Ещё вчера под покровом полярной ночи ужинал я в столовой военного городка на побережье Баренцева моря, а сегодня ужинаю в Москве в кругу самых дорогих и любимых, за семейным столом, – отметил про себя генеральный конструктор, устраиваясь на стуле. – Жаль только, редко выпадает нам такая счастливая возможность».
– Ты, Виктор, что-то неважно выглядишь? Осунулся, и морщинок вокруг глаз стало значительно больше, – вздохнула Тамара. – Устаешь, видно, во время испытаний?  И куришь по-прежнему много.
– Стареем, Тамара. Вот и морщинки вместе с годами добавляются. А физической усталости на полигоне я не чувствую – просто немного приходится волноваться перед каждым стартом.
 Виктор Петрович тоже заметил, что и у жены на лице стали более заметными следы женского увядания, и морщинок стало чуточку больше, но промолчал.
«Зачем женщине, а тем более, жене напоминать о её возрасте, – подумал он. – Но она по-прежнему и даже без косметики выглядит моложе своих лет по паспортным данным. Как не хватает мне её на полигоне, да и там, в Ильменске, когда после напряженного рабочего дня приходишь в пустую квартиру! Одиночество порой бывает, как и тяжелая болезнь, невыносимым, и так хочется домашнего тепла», – уже не в первый раз подумал про себя и с большим трудом сдержал генеральный конструктор готовый вырваться наружу тяжелый вздох. 
– Я, папа, решил после выпускных экзаменов поступать в МАИ, – прервал его тяжелые размышления над неустроенностью семейной жизни, Серёжа. – Хочу стать, как и ты конструктором-механиком. Одобряешь мой выбор?
– Конечно, Серёжа, одобряю! На таких, как ты, в скором будущем лягут все заботы о дальнейшем продолжении тех дел, которые сейчас держатся на плечах среднего и старшего поколений. Хороший институт и специальность неплохая, перспективная. Ты, Серёжа, находишься сейчас в таком возрасте, когда у человека начинают формироваться основные качества, определяющие его духовное развитие. Когда еще не притупилась любознательность, и есть жажда приобретения новых знаний. Никогда не забывай, помни об этом! Помни и другое: если в студенческие годы не заложишь прочный фундамент знаний, в последующие годы этот недостаток тебе трудно будет восполнить. На практике  происходит только подзарядка того, что аккумулируется в студенческие годы.  Успешное становление тебя как человека и специалиста зависит только от тебя самого, от твоей целеустремлённости и настойчивости.
– Спасибо, папа! Ты прочёл мне целую лекцию, постараюсь всё это помнить и следовать твоим наставлениям, –  серьёзным голосом вымолвил сын генерального конструктора.
– Это хорошо, что ты всё понял! Пойми и запомни на будущее ещё одну истину. Когда окончишь институт, не распыляй свои силы по мелочам. Выбери цель и добивайся её осуществления. У тебя возникнут сложности, препятствия и проблемы. Они появляются на пути у каждого, и только от самого человека зависит, пойдёт он прямо к цели или, обманув себя, изменит маршрут, свернёт с намеченной дороги, лишь бы миновать полосу препятствий. Никогда не отступай в достижении цели перед трудностями, Серёжа. Не бойся их! Спасовал один раз, свернул, потом ещё раз свернул с намеченного пути, и не заметишь, как сбился  с основной дороги и уже бредёшь незнакомыми тропками в неизвестном направлении.
– Нет, папа! Со мной этого не случится! Я буду стараться во всех делах походить на тебя, и тебе за меня никогда стыдно не будет.
– Спасибо, Серёжа! Ну, а ты, дочка, какую специальность наметила для себя в перспективе?
– Не знаю, папа, пока ещё не решила. До окончания школы ещё больше двух лет.
– Она, папа, не о том сейчас думает. У неё пока ещё только одна мечта в жизни, как отпроситься у мамы и убежать с подругами на дискотеку, – рассмеялся Серёжа.
– Только вот мама меня никогда не отпускает, считает, я всё ещё маленькая. А мне  ведь будет пятнадцать лет. А многие девочки уже в двенадцать лет ходят на дискотеки, – плаксивым голосом обиженной девочки пролепетала Оля. – Ты, папа, подскажи, пожалуйста,  маме, что я имею право хоть изредка сходить на дискотеку. А то окончу школу, поступлю в институт, тогда уже не будет времени ходить по дискотекам, – просящим и полным надежды голосом закончила она.
«Как она всё-таки похожа на Тамару, и с каждым годом это сходство становится всё более заметным», – подумал Виктор Петрович.
– Хорошо, Оля, мы обсудим с мамой твоё желание, и, очевидно, найдём какое-то компромиссное решение, – подмигнув дочери одним глазом, согласился отец.
До глубокой ночи горел свет в квартире Масеевых, не спала и ночная Москва накануне открытия двадцать шестого съезда партии. Даже глубокой ночью не замирала жизнь в громадном мегаполисе, гулкая и грохочущая, она бурлила за окном.

* * *
Накануне открытия съезда члены Центрального Комитета партии, а в их числе и Масеев были ознакомлены с основными тезисами доклада, но, тем не менее, он внимательно слушал доклад  Генерального секретаря двадцать шестому съезду партии. Уже больше часа докладывал Брежнев, и Масеев видел, с каким великим трудом читает Генеральный секретарь текст подготовленного для него доклада.
– «…Беспрецедентно растут военные расходы США. Изрядная часть этих огромных средств идёт на ускорение развития новых видов стратегического ядерного оружия...», – слышит генеральный конструктор грудной голос Брежнева  с трибуны съезда.
 – «... Их создание сопровождается выдвижением опасных для дела мира военных доктрин. Людям хотят внушить, будто ядерная война может быть ограниченной, хотят примирить их с мыслью о допустимости такой войны...»
«У нас тоже немалые суммы выделяет государство на создание ядерного стратегического оружия,  – слушая доклад Генерального секретаря, размышлял Масеев
«...Хотелось бы всё же надеяться, что те, кто определяет политику Америки сегодня, сумеют, в конечном счёте, взглянуть на вещи более реально, – продолжал читать доклад Брежнев, с большим трудом выговаривая каждое слово. – Сложившееся военно-стратегическое равенство между СССР и США объективно служит сохранению мира на нашей планете. Мы не добивались и не добиваемся военного превосходства над другой страной. Это не наша политика. – Но мы и не позволим создать такое превосходство над нами». (Бурные, долго не смолкающие, аплодисменты). – Подобные попытки, а также разговоры с нами с позиции силы абсолютно бесперспективны. Не пытаться сломать существующее равновесие, не навязывать новый, ещё более дорогостоящий и опасный тур гонки вооружений – вот что было бы проявлением подлинной государственной мудрости», и снова бурные и продолжительные аплодисменты дали Генеральному секретарю некоторую возможность передохнуть и собраться с новыми силами для продолжения доклада.
«Ограничение стратегических вооружений и их сокращение – проблема чрезвычайная. Мы со своей стороны готовы продолжить без промедления соответствующие переговоры с США. Разумеется, переговоры могут вестись только на основе равенства и одинаковой безопасности. На соглашение, которое давало бы одностороннее  преимущество США, мы не пойдём. Здесь не должно быть иллюзий».
«Да, если бы две стороны сумели достигнуть договорённости о сокращении вооружения, а ещё лучше вообще прекратить эту бессмысленную гонку, и направить все эти громадные средства на исследование космоса и планет Солнечной системы в мирных целях, – слушая доклад Генерального Секретаря, подумал Масеев. – Каких бы грандиозных  результатов мог добиться Сергей Павлович Королёв при своей жизни, не будь ограничений в финансирование его научных разработок. Сколько его замыслов так и осталось не осуществлёнными по этой причине?
А Сергей Никифорович Ковалёв мог бы проектировать подводные лодки не для моих ракет, а для исследования глубин Мирового океана. Вместо ракет с ядерными головками и пусковых шахт, были бы на борту подводных лодок лаборатории учёных-океанологов», – мечтал генеральный конструктор стратегических ракет морского базирования под шум несмолкающих  аплодисментов.
«СССР готов вести переговоры об ограничении любых видов вооружений. В своё время мы предлагали запретить создание морской ракетной системы «Трайдент» в США и соответствующей системы – у нас. Это предложение не было принято. В результате у американцев создана новая система, а «Тайфун» – создан у нас», – впервые услышал генеральный конструктор открыто с трибуны партийного съезда название ракетного комплекса и своей ракеты с твердотопливными двигателями.
Долго не смолкали аплодисменты новому ракетному комплексу, одного из составляющих ракетно-ядерного щита государства с непривычным ещё для слуха, образным названием «Тайфун».
«Без малого десять лет совместно со многими смежными КБ, институтами и заводами трудился  коллектив нашего головного КБ над этим комплексом, – слушая бурные овации, размышлял генеральный конструктор». Вспомнил он весь многотрудный этап, на котором в короткое время нужно было сделать гигантский скачок, чтобы догнать американцев. Казалось, преодолеть разрыв в два десятилетия конструкторскому бюро и его смежникам совершенно невозможно.
«Трудным для меня был этот шаг перехода на  твёрдотопливные двигатели. Совсем не под бурные аплодисменты создавали мы этот комплекс, доставшийся нам чрезмерно  дорогой ценой,– продолжал вспоминать недавнее прошлое генеральный конструктор. – Были организационные  трудности по созданию кооперации, тяжело преодолевались некоторые внутренние  противоречия среди участников кооперации. Были собственные просчёты, ошибки разработчиков смежных организаций и неудачные пуски из-за этих ошибок. Создавались авторитетные комиссии по расследованию причин отказов и по заключению комиссии, приходилось останавливать производство, проводить дополнительную отработку конструкции и искать возможные пути доработки заделов в производстве. А на всё это требовалось  время, которого у меня не было. Срывались директивные сроки, а это вызывало недовольство в верхах, приходилось отчитываться на комиссиях ВПК и на других заседаниях в высших сферах руководства. Да, оваций не было, разработка и создание этого комплекса – труднейшая, наполненная драматизмом история».
Масееву не хотелось уходить от ракет на жидкостных двигателях, где была видна чёткая перспектива их дальнейшего совершенствования. Сложилась школа морского ракетостроения, самостоятельная область отечественной науки и техники. Имелись богатейшие научные, технические и организационные наработки. А в новом для него направлении ничего этого ещё не было и не просматривалась впереди заманчивая перспектива дальнейшего совершенствования.
«Всё, что возможно было создать при нынешнем уровне развития нашей промышленности, мы сделали. Весь многолетний период сопровождался драматическими ситуациями. Это была очень трудная, напряженная работа. На грани возможного создали подобие американского «Трайдента, а путей совершенствования комплекса нет, дальше – тупик», – тяжело вздохнул генеральный конструктор.
Никто из делегатов съезда и даже присутствующие на нём генеральные и главные конструктора, которые принимали самое активное участие в создании комплекса с ракетой на твёрдом топливе, не понимали в такой степени как он, всю бесперспективность продолжения дальнейших работ в этом направлении. Только один Масеев  понимал весь драматизм последующих событий и с горечью в сердце слушал эти нескончаемые аплодисменты. Гениальный конструктор, человек железной воли, неуёмной энергии, не боявшийся никогда каких-либо трудностей, он всегда стремился только вперёд. Его девиз был один:  – идти только вперёд, решать нерешаемое, достигать недостижимое.

* **
Трудным было для генерального конструктора Масеева это решение. Под нажимом высокопоставленных правительственных кругов его заставляли с  жидкого топлива переключиться на проектирование ракеты, работающей на твёрдом топливе. Мучительным для него был этот шаг, и он до последнего момента не хотел его делать. Убеждал, доказывал, приводил различные доводы, давал научную оценку малой эффективности нового направления для ракет морского базирования, но всё было напрасным, его не понимали или просто не хотели понять. Это не было его упрямством или нежеланием уходить от того направления, которое он выбрал, как главный конструктор в самом начале своей деятельности. Его твёрдое убеждение было продиктовано государственными интересами. Он чётко представлял, какое потребуется время для создания производственной базы для  ракетного комплекса нового направления и правильно оценивал громадную величину финансовых вложений.
 Он не считал бы себя  настоящим конструктором, если бы ограничился в разработке проектов ракетных комплексов только одним направлением, считая его правильным и  единственным. Почти двумя десятилетиями ранее в то время, когда его КБ занималось разработкой проектов ракетных комплексов второго поколения, одновремённо с ними прорабатывался проект двухступенчатой ракеты, работающей на твёрдом топливе. Новое направление в разработке ракетного комплекса вызвало большой интерес среди ведущих специалистов конструкторского бюро. С энтузиазмом, вдохновением и творческим подходом начали работать над новым проектом. Все горели единым желанием создать ракету ничем не уступающую по своим характеристикам заокеанскому аналогу. В большом объёме велись тогда глубокие научно-исследовательские работы по выбору оптимальных видов твёрдого топлива, прогрессивных материалов.
Ведущие специалисты предлагали для использования в новом проекте множество новых оригинальных технических решений. Проводилась наземная отработка и стендовые испытания двигателей. Сделано было многое, но недостаточно высокий уровень развития отдельных отраслей  промышленности, особенно по производству новых  композиционных материалов, высокоэффективных видов топлива, отставание  в электронике – всё это и не позволило добиться нужной эффективности. Генеральный конструктор тогда понял: можно будет создать что-то подобное зарубежным аналогам, но перспективы дальнейшего совершенствования нет, и она не просматривается в ближайшем будущем, а предполагаемые миллиардные финансовые затраты будут слишком  ощутимы для государственного бюджета.
Тема была закрыта, а спустя десятилетие, вопреки научным оценкам малой эффективности твёрдотопливного направления, высокопоставленными кругами было продиктовано конструкторскому бюро Масеева:  возобновить работу в этом направлении. Над здравым смыслом возобладали произвол и дилетантство военных чинов.
Он в самых высоких правительственных кругах доказывал, что нецелесообразно уходить от принятого жидкостного направления. Накоплен большой опыт, достигнуты устойчивые результаты, и имеются неисчерпаемые возможности дальнейшего совершенствования, но его не хотели понять.
« Раз делают американцы ракеты на твёрдом топливе, значит, есть в этом смысл», – постоянно слышал главный конструктор отвёт на все свои доводы и убеждения.  Всё было предрешено, вопреки здравому смыслу, а у него не было другого выбора.  Он отлично понимал: в случае отказа разработку проекта передадут другому конструкторскому бюро, а его КБ потеряет лидирующее положение в морской тематике. Для него не было секретом, что за этот приоритетный  заказ, который сулит  выделение громаднейших средств, уже борются некоторые именитые конструкторские бюро. Но в тоже самое время он знал, что его конструкторское бюро сможет сделать проект быстрее других, более совершенным и с наименьшими затратами. В конечном итоге, он принял смелое решение – перейти на новое направление и создать проект, не уступающий по характеристикам зарубежному аналогу. Он был уверен, как в своих силах, так и в способностях своего коллектива.
И выбор был сделан.

* * *
 Выбор был сделан, и  Масеев отлично представлял весь комплекс проблем, все трудности, которые возникнут перед его головным КБ, и какая высокая  ответственность ложится лично на него. Он был уверен в своих силах и способностях коллектива своего конструкторского бюро. Богатейший научный потенциал, накопленный конструкторский и  производственный опыт позволяли разработать проект твёрдотопливного ракетного комплекса, не уступающему по боевым характеристикам американской ракетной системе «Трайдент».  9Вот только он не располагал такими возможностями, которые имелись к этому времени за океаном. Он прекрасно понимал, что ему снова предстоит преодолевать массу проблем и создавать принципиально новый ракетный комплекс, выдерживать серьёзный и необычайно трудный экзамен.  Предстоит долгая кропотливая, изнурительно трудная работа, создавать комплекс, работая над проектом на пределе возможного.
Как и в самом начале своей деятельности, ему снова предстояло сделать гигантский скачок, чтобы преодолеть почти двадцатилетний разрыв в этом новом для  него направлении. Он понимал, что кроме разработки общего проекта его головным КБ, потребуется привлечение конструкторских бюро по разработке двигателей первой, второй и третьей ступеней ракеты и  высокоэффективных топлив. Понимал, что ему предстоит трудная и кропотливая работа по созданию новой кооперации из множества конструкторских бюро, куда войдут десятки научно-исследовательских институтов и производств самого разнообразного профиля различных министерств и ведомств.
Анализируя содержание предстоящих работ, понимая  всю сложность преодоления всевозможных ведомственных барьеров, Масеев сожалел, что  у нас в стране нет такой, как у американцев централизованной, чётко отлаженной системы в организации работ, и нет четкого управления при разработке проектов и изготовления новых ракетных комплексов.
 С первых шагов разработка  проекта твёрдотопливного комплекса была ориентирована на совершенно новые технические решения, дающие возможность создание ракеты, не уступающей американским комплексам. Формирование кооперации, выбор специализированных конструкторских организаций, подчинение и определение взаимодействия  между участниками такой кооперации оказался  более  сложным процессом, нежели предполагал Масеев. Много было неясного, вызывающего удивление главного конструктора и его заместителей, уже на самых первых порах, после выхода постановления Правительства.
«… Разработку основного проекта твёрдотопливного комплекса поручить главному конструктору Масееву В.П.  – выразительным голосом, неторопливо знакомил главный конструктор своих заместителей  и руководителей основных подразделений конструкторского бюро с постановлением Правительства. Дальше шло перечисление генеральных и главных конструкторов, разработчиков различных систем и подсистем комплекса, поручения директорам производственных объединений, и научных институтов.
– Всё распределили, определили ответственность. Только неизвестно в этом постановлении, кому всё же поручена общая сборка комплекса? – закончив чтение, произнёс удивлённым голосом главный конструктор. – Владимир Леонидович, ты что-то понимаешь, с чем это связано? – взглянул на своего первого заместителя.
– Очевидно, ещё не решили в верхах, кому поручить общую сборку комплекса. Надо позвонить кому-нибудь из заместителей министра, они должны быть в курсе, – пожал плечами первый заместитель.
– Мне известно, что у некоторых руководителей Министерства обороны появилось стремление создать базу для производства ракет с замкнутым циклом, может, только поэтому и не указали, кому поручена общая сборка ракеты, – поделился главный конструктор своими мыслями. – Они не хотят считаться и не отдают себе отчёта, что для этого потребуются колоссальное вложение финансовых средств для строительства производственной базы. Потребуется время для создания такой базы, а его тоже, к великому сожалению, у нас нет. Они видят только крупные заказы, выделение больших средств, а вместе с ними и стремление к приоритету в этом направлении, – вздохнул главный конструктор. – Но нам надо добиваться, чтобы общая сборка осталась за нашим предприятием, на нашей производственной базе. У нас есть такая возможность: производить сборку ракет на четвёртом производственном объекте. Необходимо только провести некоторую реконструкцию. Морская тематика – это наше направление, есть богатый опыт, и мы сумеем создать комплекс быстрее и лучше всех остальных. Возражений нет? – закончил Масеев и обвёл всех присутствующих долгим, изучающим взглядом.
– Всё абсолютно правильно! Это единственно разумное решение! – единодушно поддержали заместители своего Главного.
– Тогда примемся незамедлительно за дело! Вам, Владимир Леонидович, необходимо совместно с головным институтом технологии оформить заключение на технологичность проекта для запуска его в производство. – Вам, Владимир Иванович, вместе с группой ведущих специалистов необходимо срочно выехать в КБ «Южное» для согласования технического задания на двигатель первой ступени, – выдал поручение начальнику отдела двигателей. – Лишнего времени, как всегда, у нас нет, надо немедленно приниматься за дело, – закончил совещание главный конструктор.
После того, как кабинет покинули заместители и главные специалисты, Масеев ещё раз просмотрел фамилии главных конструкторов, директоров различных производственных объединений, предприятий–смежников, входящих в его кооперацию. Он самым тщательным образом, долго и кропотливо выбирал возможных соразработчиков проекта и смежников. Считал это самой ответственной частью, и прежде чем направить в ЦК партии  свои предложения по составу кооперации, поручил своим главным специалистам объехать предприятия различных отраслей, внимательно ознакомиться с их деловыми качествами, и выбрать самых достойных. Большую роль в выборе разработчиков твёрдотопливных двигателей топлив и зарядов к ним сыграли рекомендации военно-промышленной комиссии, хорошо знавших их, как разработчиков наземных комплексов на твёрдом топливе.
Он в своей деятельности, как главный конструктор, при выборе смежников всегда отдавал предпочтение молодым, периферийным коллективам, полагаясь на их высокую творческую активность. И в этот раз, создавая кооперацию, делал ставку на такие коллективы. Рассматривая постановление Правительства, размышлял о том, что главным конструкторам, руководителям производственных объединений, при разработке проектов потребуются знания условий эксплуатации в подводной лодке, условий подводного старта. А это всё новое, там происходят процессы, совершенно не изученные ими.
Трудно складывались взаимоотношения в этой вновь созданной кооперации. Конструкторские бюро, собранные из различных отраслей, научно-исследовательские институты и заводы долго не могли найти общего языка. Не было и единого конструкторского подхода. Долгое время не понимали его, и не было с их стороны стремления к единой цели. Особенно трудно складывались взаимоотношения с южным специализированным конструкторским бюро – разработчиком двигателя первой ступени. 
Обладая богатым практическим опытом,  конструкторы южного КБ  при рассмотрении технического задания от головного КБ на разработку двигательной системы обвиняли специалистов КБ Масеева  в неопытности и оспаривали каждый пункт технического задания.
Тёплым, по-настоящему летним утром группа ведущих специалистов конструкторского бюро прибыла в южный город для согласования технических условий с разработчиками двигателя первой ступени. Накануне, когда выезжали из  Ильменска в аэропорт, стояла ненастная, прохладная погода, а здесь было непривычно тепло и солнечно. По календарю – только начало мая, но на  проспектах этого города, расположенного на Днепре, уже цвели каштаны. Их белые, похожие на свечи, цветы украшали и без того роскошные деревья. 
К проходной специализированного конструкторского бюро подъехали к началу рабочего дня. По аллее пышно цветущих каштанов в одиночку и группами спешили работники КБ. Шли, как на прогулку, весело переговариваясь, в лёгких летних нарядах.
– У нас ещё даже на тополях  нет листвы, а здесь уже цветут каштаны и летняя пора, невольно позавидуешь, – вздохнул руководитель группы.
–Да, Владимир Иванович, райский уголок. Жалко вот согласуем сегодня техническое задание, и придётся завтра уезжать из этого чудесного города. А как бы хотелось погулять по набережным Днепра, – сожалея о том, что такое короткое  время проведут в этом городе, произнёс самый молодой по возрасту специалист.
– Слишком быстро собрался ты, Николай, согласовать технические условия. Боюсь, пока мы будем их утрясать и согласовывать с ведущими специалистами этого именитого конструкторского бюро, уже успеют и отцвести каштаны, – усмехнулся Михаил Дворцов. – Мне уже приходилось встречаться с ними, когда вели первые разработки с твёрдотопливным двигателем. Не дай Бог, если за прошедшие десять лет не изменился стиль их работы. Так что не расстраивайся, успеешь погулять по набережным Днепра и полюбоваться цветущими каштанами. Ещё и надоест глядеть на них – в родной Ильменск потянет.
– Ну, ладно, вы пока любуйтесь каштанами, а я пойду закажу пропуска. Ведущий конструктор, очевидно, уже на рабочем месте, – проговорил Филактов и направился в бюро пропусков.
Больше двух часов ушло на оформление всего лишь одного пропуска.  Вначале не было на месте ведущего конструктора.  «На совещании у главного. Когда освободится, не знаем», – всякий раз отвечали на его  звонки. Наконец, появился и, хотя накануне перед вылетом Филактов разговаривал с ним по телефону, снова пришлось объяснять, с какой целью приехала группа специалистов из головного конструкторского бюро.
– Зачем такая большая делегация?  Вполне достаточно для начала только одно ваше присутствие, Владимир Иванович, – ответил голос ведущего конструктора с другого конца провода.
– Ну, хорошо, заказывайте на сегодня пропуск на меня одного, – согласился  Филактов, сожалея о том, что сегодняшний день безвозвратно потерян.
– Идите, гуляйте по городу, а после  восемнадцати часов встречаемся у  гостиницы. Надеюсь, к этому времени я освобожусь, – объяснив обстановку, распорядился руководитель группы.
После разговора с ведущим конструктором ещё больше часа ждал Владимир Иванович, пока молоденькая девушка принесла заявку на пропуск, чтобы ему пройти к ведущему конструктору. В конструкторском бюро уже успели пообедать, когда Филактов встретился, наконец, с ведущим конструктором.
– Оставьте ваше техническое задание на разработку двигателя. Мы завтра внимательно его рассмотрим, а затем обсудим с вами на совместном совещании, – даже не прочитав текста, проговорил с мягким, украинским акцентом ведущий конструктор.
–А разве нельзя вам сегодня рассмотреть техническое задание, чтобы уже завтра обсудить его на  совместном совещании. Времени сегодня ещё вполне достаточно для того, чтобы рассмотреть его, – пытался убедить ведущего Филактов.
– Нет, Владимир Иванович, сегодня не получится. Необходимо очень внимательно его проработать. Мы для морских ракет ещё не разрабатывали проектов, для нас это ново.
– Гуляем, ребята, завтра по южному городу и по днепровским набережным, – встретившись со своей группой возле подъезда  центральной гостиницы, объявил Филактов после того, как рассказал о своей встрече и содержании разговора с ведущим.
– Что я и говорил, – произнёс с глубоким вздохом Дворцов, и, немного погодя, похлопав по плечу Николая, добавил со смехом. – Нагуляешься ещё по набережным чудесного Днепра. Даже, если захочешь, то и какую-нибудь молоденькую украинскую дивчину сумеешь найти за это время. – А у нас, Владимир Иванович, тоже неудача. В центральной гостинице свободных мест нет, и в ближайшее время не предвидится.
– Ну, ничего не поделаешь, придётся ночь провести под цветущими каштанами, – улыбнулся Филактов.– Кто-то сожалел, что не успеет по-настоящему наглядеться на цветущие каштаны, вот теперь у него и будет такая возможность. Сможет созерцать их не только днём, но и ночью.
В маленькой гостинице, далеко от центра города, нашлись после долгих поисков свободные места для гостей из города Ильменска…
Четвёртый час с небольшим перерывом уже  продолжалось совместное совещание представителей конструкторского бюро Масеева с ведущими специалистами южного конструкторского бюро. Началось утром, а за три часа работы почти ничего ещё не было согласовано и принято из  технического задания, предложенного головным КБ. Потому, с какой излишней осторожностью подходили ведущие специалисты к каждому пункту технического задания, а при рассмотрении отвергали предложения «головников», Филактов безошибочно понял, что руководство КБ решило игнорировать техническое задание, а вместе с ним поставить под сомнение и основной проект в целом. Он всеми силами стремился добиться понимания и согласия, но ведущие специалисты твёрдо стояли на своих позициях, ни в чём не хотели уступать. Особенно много споров было по весовым характеристикам двигательной системы. Не сдерживая эмоций, обвиняли южане головное КБ в неопытности, а то и просто в стремлении облегчить свою жизнь за счёт смежника.
– Даже по грубым  расчётам вы занизили вес двигателя минимум на шестьсот килограмм, – возмущались специалисты южного конструкторского бюро.
–Вы оцениваете по грубым прикидкам, а у нас имеются точные расчёты, и вес двигателя соответствует этим данным, – отстаивали заданные весовые характеристики специалисты головного КБ. – Кроме того, не следует забывать, что двигатель первой ступени – это более шестидесяти процентов общей массы ракеты, следовательно, здесь главные резервы снижения общей массы изделия, – добавил Филактов. – Хотите вы этого или не хотите, но снижением веса вам заниматься необходимо. В противном случае твёрдотопливного ракетного комплекса под заданные заказчиком параметры не будет. По нашему мнению, к весовым характеристикам двигательной системы вы должны подойти комплексно совместно с разработчиком корпуса двигателя и разработчиком пороховых зарядов, – закончил Филактов.
По выражению недовольства и явного возмущения на лицах он без особого труда заметил, какое негативное впечатление произвело его разумное предложение на представителей южного КБ.
– Да вы ещё слишком молоды и совершенно неопытны, чтобы учить нас! – возмутился ведущий конструктор.
– Послал же нам Бог в этот раз смежников, не обрадуешься! – поддержал ведущего один из специалистов предпенсионного возраста.
– Таких мы ещё не встречали, и не приведи господь когда-нибудь встретить! – поддерживали другие.
– Почему Бог послал? Мы сами вас нашли. С кем ещё, как не с вашим  специализированным КБ, имеющим такой богатый практический опыт, первоклассных, специалистов и такую мощную производственную базу, сотрудничать нам, –  спокойным голосом, с явно выраженным дипломатическим подходом, произнёс Филактов.
– С ракетчиками наземных комплексов, работающих на твёрдом топливе, нам было проще работать. Они понимали все наши трудности и всегда шли к нам навстречу, не выставляли таких жёстких требований.
– Наземные комплексы работают совершенно в иных условиях. Там масса и габариты не имеют столь существенного значения, как в ракетах морского базирования. Для нас вес – это дальность стрельбы, а габариты – это количество ракет в шахтах подводной лодки, – Филактов методично убеждал и  доказывал несговорчивым смежникам необходимость принять предложенные пункты технического задания.
– Да вы хоть представляете, что только  масса заряда составляет в двигателе десятки  тонн.
– Очень хорошо представляем. И поэтому рекомендуем вам в техническое задание на разработку  зарядов включить требование по максимально возможному увеличению импульса в тяге двигателя с единицы объёма, – невозмутимо доказывал и убеждал Филактов, стараясь добиться согласия и понимания.
До самого окончания рабочего дня в конструкторском бюро продолжалось совещание, но большинство пунктов  технического задания так и не были приняты.
– Доложу о результатах нашей работы главному, а завтра, если сочтёте необходимым, можем продолжить наше совещание в этом же составе, – заявил ведущий конструктор, закрывая совещание.
– А может, будет лучше продолжить наше совещание у главного конструктора, – заранее зная, что ничего нового не даст завтрашнее совещание в этом составе, – предложил Филактов.
– Доложу о вашем желании главному, но только, как мне известно, он готовится выехать в командировку. Вряд ли сможет принять нас и провести совещание, –  по голосу ведущего конструктора Филактов безошибочно понял, что никакого совещания у главного конструктора завтра не будет.

* * *
В эти утренние часы автомобильное движение на Щелковском шоссе было интенсивным. Главный конструктор Масеев и начальник отдела Филактов спешили  выбраться из нескончаемого потока машин и как можно быстрее добраться до города Хотьково, чтобы встретиться с главным конструктором, разработчиком корпусов двигателя. Решение познакомиться с главным конструктором и производством корпусов для двигателей возникло у Масеева сразу, как только Филактов доложил ему о неутешительных результатах согласования технического задания с разработчиками двигателя.
– Не тот для него уровень, имея в виду главного конструктора, – недовольным голосом произнёс Масеев. Тогда рассмотрим на ближайшем Совете главных конструкторов, – и чуть подумав, добавил: – Только мы вначале должны познакомиться с его смежниками, в Хотьково и на Алтае.
Накануне они на арендованном самолёте прилетели в Москву, и в эти утренние часы, на выделенной министерством машине спешили в Хотьково. Опытный, привыкший к интенсивному автомобильному движению, водитель уверенно вёл  «Волгу», то и дело обгоняя попутные машины.  В основном это были дачники на стареньких «Москвичах» и «Жигулях» устаревших моделей с багажниками на крыше, до отказа нагруженными  дачным инвентарём. Навстречу сплошным потоком шли большегрузные автомашины, сновали юркие «Жигули» и на высоких скоростях проносились новенькие, отливающие в солнечных утренних лучах блестящим лаком, машины зарубежных моделей.
Масеев на переднем сидении, не отрываясь, глядел в приоткрытое окно машины. Вокруг зеленела трава, стремительно проносились берёзовые рощи, их сменяли сосновые леса с мохнатыми елями на опушках и снова мелькали бесконечные, до самого горизонта зелёные луга. За окном машины показывались и деревни с цветущими вдоль заборов кустами сирени и снежной кипенью яблонь.
Масееву даже показалось, что до него доходят ароматные, весенние запахи сочной травы, цветущей сирени и яблонь. А вместе с кажущимся запахом всплывали в памяти до боли щемящие душу воспоминания давно безвозвратно ушедшей юности и детства.
Филактов тоже вспоминал, но его воспоминания были не о далёком детстве. Он анализировал свою командировку в южный город. На следующий день совещание там длилось долго и с такими же, как и накануне, эмоциональными всплесками. Очевидно, главным конструктором были даны указания, и несколько пунктов технического задания, отвергнутые накануне, были всё-таки согласованы. Но требования основные, наиболее значимые так и остались не согласованными. 
Принять и выслушать его главный конструктор, сославшись на свою занятость неотложными делами, отказался.
– Главный просил передать, что принять вас не сможет, – заявил ведущий конструктор.– Все несогласованные пункты технического задания будут рассмотрены на высшем уровне.
Что подразумевалось под «высшим уровнем» ведущий конструктор объяснить не смог. А ему ничего не оставалось, как отпустить своих специалистов, которым уже порядком надоело созерцать в этом городе отцветающие каштаны, назад в родной Ильменск. А он, чтобы  заручиться поддержкой Научно-исследовательского института тепловых процессов, вынужден был заехать в Москву и передать  экземпляр технического задания для его экспертной оценки ведущими специалистами  института.
«Успели бы только специалисты института провести такую экспертизу и выдать своё объективное заключение до заседания Совета главных конструкторов», – подумал Филактов.
– Тебе, Владимир Иванович, не приходилось бывать в Хотьково? – нарушив молчание и прервав размышления начальника отдела, поинтересовался Масеев.
– Нет, Виктор Петрович. Знаю только, что вблизи этого небольшого городка находится усадьба Абрамцево – имение, принадлежащее ранее Аксаковым.
– Не только Аксаковым, принадлежала эта усадьба и русскому меценату Мамонтову, – дополнил Масеев. В имении гостили Гоголь, Тургенев. Это был центр русской художественной жизни в 70 – 90 годов XIX века. Здесь работали над своими полотнами Васнецов, Репин, Поленовы, Серов, Врубель, Коровин, Нестеров. Было бы у нас свободное время, можно было бы заехать посмотреть постройки в русском стиле. Слышал, что ещё сохранилась «Избушка на курьих ножках». Но, к большому сожалению, времени свободного у нас нет. Завтра утром вылетаем  на Алтай к «зарядчикам».
В проходной не пришлось ждать оформления пропусков. Охрана была предупреждена, и их пропустили без пропусков, по удостоверению личности.
 – Молодцы. Оперативно! Не приходится терять драгоценное время, – удовлетворённо произнёс Масеев. Молоденькая девушка из бюро пропусков проводила  гостей в приёмную главного конструктора Виктора Дмитриевича Протасова, который незамедлительно их принял.
–Я вас ждал, из вашего министерства предупредили, что вы выехали, – проговорил он с доброжелательной улыбкой, поднялся из-за стола, и направился навстречу. Добро пожаловать в гости!
Это был человек примерно сорокалетнего возраста – главный конструктор, и он же –  директор производственного объединения, который сразу произвёл приятное впечатление на уральцев.
– Как добрались до нашего Хотьково? Что будете пить: чай, кофе? Не помешает после дороги пропустить и рюмочку коньяка.
Они обменялись приветствиями и после того, как представились друг другу и переговорили, хозяин кабинета в вежливой и в ненавязчивой форме пригласил пройти в комнату отдыха.
– За знакомство и предстоящее сотрудничество в кооперации можно будет и пропустить по рюмочке, – с располагающей  улыбкой согласился Масеев. И добавил с заразительным смехом, – все мы человеки, и ничто человеческое не чуждо нам.
– Для меня лично и всего нашего коллектива наше сотрудничество представляется, как интересная, большая и захватывающая работа. – Правда, у нас нет пока опыта, достаточных знаний условий эксплуатации в подводных лодках корпусов теплонагруженных конструкций из композиционных материалов, но это, как говорят, дело наживное. В нашем КБ талантливая молодежь, налажены контакты с институтами, выдающимися учёными, которые работают в этой области. Думаю, что сообща, при вашей, Виктор Петрович поддержке, сумеем справиться! – Вот за это и предлагаю осушить первую рюмочку, – предварительно наполнив их, произнёс Протасов.
– За это, Виктор Дмитриевич, конечно, стоит выпить!  – улыбнулся Масеев. – Успехов вашему коллективу и вам лично в создании новых материалов и на их основе уникальных изделий, обладающих высокими техническими характеристиками.
– Спасибо, Виктор Петрович! Только позвольте внести дополнение: наших общих успехов. Цель у нас с вами общая и единая: создать морскую ракету на твёрдом топливе, ничем не уступающую американским  «трайдентам» и даже превосходящую их.
– Вот мы с Владимиром Ивановичем и приехали решать общую задачу: как снизить вес двигателя первой ступени минимум на шестьсот килограмм. Наши южные смежники и слышать об этом не хотят, а для нас лишний вес – это потеря дальности стрельбы. Вся надежда на вас.
– Займёмся вплотную этой проблемой, – совершенно не задумываясь, твёрдо пообещал Протасов. – Двигателисты в своих технических заданиях как-то не заостряли этого вопроса, вероятно, для наземных комплексов он не был столь существенным. Ну, а для вас, если это имеет такое большое значение, примем, как задачу первостепенной важности.
После нескольких выпитых рюмок армянского коньяка, Протасов провёл гостей по производственным корпусам и в краткой форме ознакомил с технологией формирования композитов на основе высокопрочных нитей.
– Когда мы приступали к работе над проектом, ничего не было готового. Начинали, как говорят с «чистого листа». Самим приходилось разрабатывать технологии формирования конструкции, разрабатывать методики оценок механики деформирования, проводить различные эксперименты. Так постепенно и сформировалась своего рода школа «композитчиков» – молодые, талантливые  ребята. Только слишком поздно в нашей стране начали уделять внимание композиционным материалам. Не задумывались над новыми материалами, когда за океаном уже давно работали учёные в этом направлении. Теперь приходиться догонять, –  тяжело вздохнул Протасов.
– Одинаковые у нас, Виктор Дмитриевич, судьбы. Мне тоже предстоит догонять, навёрстывать то, что упущено за полтора десятилетия.
Расставались два главных конструктора, как единомышленники, одинаково болеющие за общие интересы.
– К такому человеку, как Протасов, с самого первого знакомства уже относишься с большим уважением, – выразил своё мнение Масеев, когда они остались вдвоём с начальником отдела. – А первое мое мнение, как правило, не бывает обманчивым.
– Ну, что, поедем в Абрамцево? – поинтересовался водитель, когда они подошли к машине, которая ждала их возле проходной КБ.
– К сожалению, нет!  – вздохнул главный конструктор. – Слишком позднее время, и никто уже нас там не ожидает. Как-нибудь в другой раз.
* * *
Монотонно гудели двигатели, самолёт уже три четверти часа летел на разрешенной ему высоте в сторону Алтайского края. Остался внизу и позади родной Ильменск, аэропорт областного центра, где диспетчер по перевозкам выгрузил с борта полученное для КБ оборудование.  В этом же аэропорту заняли места в самолёте ведущие специалисты КБ по твёрдому топливу, которые должны сопровождать главного конструктора.
За толстыми стёклами иллюминаторов сияли глыбами, похожие на айсберги, ослепительно-сахарные облака. В холодном пространстве неподвижно застыл солнечный диск и своим металлическим блеском слепил глаза. В блеске высотного солнца неподвижно сверкали краями пиковые вершины «айсбергов» на бесконечно белой равнине застывших внизу облаков.  Впереди оставались ещё около двух часов полёта до аэропорта в Барнауле.
Масеев, глядя в иллюминатор, размышлял о предстоящей встрече с директором производственного объединения. На металлической плоскости крыла ослепительно-ярким  бликом сверкал солнечный луч и, отражаясь от плоскости, резал глаза. Порой Масееву казалось: он не летит на воздушном лайнере, а скользит на подводной лодке, под океанскими толщами воды, сжатый ими, а солнечный луч просачивается сквозь густо-фиолетовую воду.
«Тот, к кому мы направляемся, не имеет учёных степеней. Он даже не главный конструктор, занимает должность генерального директора производственного объединения, но его деятельность выходит далеко за рамки директорства, – вспомнил Масеев характеристику, которую дал на генерального директора производственного объединения Протасов. – Исключительно работоспособный, принципиальный и всегда может найти компромисс даже в самых сложных ситуациях».
В шестнадцать часов по московскому времени, когда солнечный диск уже готовился к закату, самолёт с Масеевым и его спутниками на борту приземлился в аэропорту Барнаула.
«Пассажиров, прибывших специальным рейсом из Москвы..., – едва уральцы вошли в здание вокзала, как услышали приятный голос в динамике, – ... ожидает машина на площади возле подъезда вокзала».
После небольшой паузы были названы марка машины и её государственный номер.
– Оперативно сработала диспетчерская служба министерства, да и Савченко постарался. Молодцы! Теперь не придётся ломать голову, как добраться до Бийска, – выслушав информацию, проговорил Масеев и вместе со всей группой направился к выходу. Ещё не  успели они подойти к машине, как от неё отошел высокий мужчина и направился к ним навстречу.
– Товарищ Масеев? Я не ошибся?   
– Нет, не ошиблись. Масеев Виктор Петрович, – представился главный конструктор.
– Здравствуйте! Секретарь-референт генерального директора Юрий Петрович Щукин, – с приятной улыбкой назвал себя человек лет сорока в аккуратно сшитом костюме, но уже с заметной сединой в тёмных волосах. – Прошу всех к машине. Приветствую вас на алтайской земле! Как долетели?
– Спасибо!  Вполне нормально, – ответил  за всех Масеев.
Машина «Рафик» была очень удобной, и группа в полном составе свободно разместилась в салоне.
– Ехать до Бийска будем около двух часов, так что располагайтесь, как можно удобнее. Можно даже подремать после самолёта. Сегодня, пока доберёмся до нашего райцентра, время будет уже позднее. Генеральный директор готов встретиться с вами завтра, в удобное для вас время. А сегодня мне поручено проводить вас прямо в гостиницу и проконтролировать, чтобы вас хорошо устроили. Номера для всех вас забронированы.
– Спасибо! – поблагодарил Масеев. Вы очень заботливы, любезны и гостеприимны.
– В Сибири издавна принято внимательно, с большим почтением относится к приёму гостей, – улыбнулся провожатый.
Дорога проходила по живописным местам. Горные массивы с лесными склонами, каменистыми вершинами сменялись сочными лугами, и в лучах заходящего солнца вдали, у самого горизонта, сверкали снежные вершины.
– Красивые места! И, очевидно, много всевозможной дичи в лесах, – произнёс Масеев, страстный любитель природы и заядлый охотник.
– Да, дичью богат наш край! Лоси, дикие козы, пушные звери, боровая и водоплавающая дичь – всего здесь много. Водятся и медведи. Приезжайте к нам во время охотничьего сезона – не пожалеете! Да и без ружья побывать в наших краях интересно. Многое можно увидеть, любят наш край туристы, особенно привлекают их гора Белуха, Телецкое озеро, место слияния двух рек Бии и Катуни, где образуется полноводная  река Обь, их живописные долины и многое другое.
Всю оставшуюся часть дороги Юрий Петрович рассказывал о других, не менее интересных достопримечательностях Алтайского края. К гостинице подъехали, когда уже начало смеркаться. Оформление прошло без задержки.
– Устраивайтесь и отдыхайте, – пожелал провожатый. Только выполним маленькую формальность. Чтобы завтра вам не терять время на оформление пропусков, запишите свои фамилии и паспортные данные.  По этому списку вас пропустят без оформления, – предложил для записи  свой блокнот любезный секретарь-референт генерального директора…
***
– Очень хорошо, Виктор Петрович, что вы привезли с собой ведущих специалистов.  Они смогут оказать  нам помощь в разработке зарядов для нового для нас ракетного двигателя, – говорил Савченко, беседуя в непринужденной обстановке с главным конструктором комплекса. – Разработку зарядов мы ведём по техническому заданию «двигателистов», но многие вопросы приходится решать  напрямую с головным разработчиком системы.
Уже второй час – после того, как  Савченко провёл Масеева по производственным корпусам, показал и рассказал о некоторых особенностях технологии изготовления твёрдого топлива – длилась эта беседа. Генеральный директор производственного объединения сразу произвёл на Масеева приятное впечатление и, слушая его, он чувствовал большое удовлетворение, убеждался: в выборе не ошибся.  «С такими руководителями, как Савченко работать в кооперации будет легко и приятно», – прикладываясь к рюмочке с коньяком, думал он, внимательно слушая генерального директора.
– Разработка конструкции зарядов – это весьма наукоёмкая отрасль, –  говорил Савченко. И не желая отставать от своего гостя, тоже сделал глоток коньяка. – Здесь налицо химические процессы, термодинамика, механика деформируемых систем и многое другое. Приходится самим разрабатывать научные основы, упорно искать и внедрять новые идеи. Мы отлично понимаем: поскольку заряд составляет большую часть веса ракеты, то необходимо искать такой химический состав, который позволил бы значительно повысить эффективность топлива, и постоянно работаем в этом направлении. К большому сожалению, топливо наше по своей эффективности во много раз уступает американскому. И нам, Виктор Петрович, предстоит ещё немало потрудиться, чтобы ликвидировать такое отставание.
– Да, получение с единицы объёма топлива как можно большего импульса в тяге двигателя для ракетной системы имеет первостепенное значение, –  внимательно выслушав Савченко, проговорил Масеев. – Если сумеем добиться этого, тогда можно говорить о том, что мы стоим на пороге реализации проекта твёрдотопливной ракеты, не уступающей американскому аналогу. Топливо, весовые характеристики корпусов и эффективность двигателя – основные слагаемые успеха, вот почему одной из основных целей моего визита к вам, Яков Федорович, поначалу была просьба особенно настойчиво поработать над разработкой более эффективного топлива. Но, выслушав вас, понял: нет в этом особой необходимости – вы и так упорно работаете в этом направлении.
– Стараемся! Коллектив молодой, увлечённый, с творческим подходом. А молодость – это энергия, смелость, желание дерзать и стремиться к неизведанному, которого в нашем деле непочатый край.  Вот только далеко мы находимся от центра, и не особенно любят посещать нас учёные мужи. Вы, Виктор Петрович, бываете в Академии наук, подскажите, пожалуйста, нашим учёным, чтобы хотя бы изредка навещали нас. А проблемы, над которыми необходимо работать, имеются: нагрузки, которые воздействуют на ракету во время транспортировке, старте и в полёте. Сохранение сплошности заряда, без расслоений в период хранения ракеты и вопросы теплозащиты. Мы, конечно, работаем над этими проблемами, но подключение учёных, думаю, делу не повредит.
– Непременно сделаю это, – пообещал главный конструктор, делая пометку в своём блокноте.
Масеев вежливо поблагодарил.
– Приезжайте, Виктор Петрович, почаще в нашу алтайскую глубинку. Побродим с ружьём по окрестностям, если вы любитель охоты, а то и просто полюбуемся природой, – пригласил Савченко перед тем, как попрощаться.
– Спасибо, Яков Фёдорович, за приглашение! С большим удовольствием воспользовался бы, но боюсь только, времени для охоты у меня не будет, – вздохнул главный конструктор. Спасибо еще раз за тёплый приём, – пожимая на прощание руку генерального директора, попрощался Масеев.
В аэропорт Барнаула приехали уже в вечерние сумерки. В этот раз  Масеев и Филактов  ехали от Савченко на машине генерального директора. Юрий Петрович  вызвался сопровождать их, но Масеев вежливо отказался от такой любезности.
Остались внизу и далеко позади светящиеся огоньки аэропорта. Самолёт под однотонный гул двигателей набирал высоту. За двойными стёклами иллюминаторов в чёрной пустоте застыла огненно-багровая  луна. Она казалась Масееву огромным раскалённым шаром в царстве бесконечного холода. Ледяным блеском она что-то напоминала ему. Магически близкая, яркая, тянула к себе, а в её величине и недосягаемости мерещилось что-то тайное, успокаивающее. Под чуть-чуть вибрирующим полом салона сознанием измерялась страшная глубина поднебесья, и она напоминала Масееву глубину морского океана.
Невольно он вспомнил возвращение на базу подводной лодки после успешного пуска ракетного комплекса «РСМ–35».  Ему даже показалось, он, как и тогда, снова слышит вибрацию корпуса лодки и непонятный шорох за обшивкой корпуса.               
«Сколько ещё пройдёт лет, сколько впереди будет изнурительно-тяжелой, кропотливой работы, творческих поисков, находок, потерь и разочарований. Сколько ещё  впереди неизведанного, прежде, чем в очередной раз мы выйдем в море на этап заключительных испытаний твёрдотопливной ракеты», – тяжело вздохнул главный конструктор.

Глава вторая

Только что закончилось двухдневное заседание Совета главных конструкторов. Поставив свои подписи в решении Совета, участники заседания покинули кабинет генерального конструктора.  Масеев, внимательно просматривая каждую строку решения, с большим удовлетворением отметил для себя: на этот раз ответственные исполнители поставили свои подписи без замечаний, обошлось без приписок «с особым мнением» с их стороны.  Невольно встали в памяти первые встречи с участниками кооперации на СГК. Большинство из них не хотели поверить, что характеристики ракетного комплекса, сформулированные ВМФ в тактико-техническом задании можно воплотить в проекте. Недоверчиво рассматривали общую схему твёрдотопливной ракеты, разработанную головным КБ, а когда он с, присущей ему уверенностью, убеждал, что при творческом содружестве, в кооперации, в тесном контакте с учёными и научными организациями эта идея вполне реальна, слышал недвусмысленные усмешки.
«Идея, конечно, заманчивая, но недосягаемая – так же, как заманчивы, но недосягаемы  восьмитысячники Гималаев», – вспомнил  генеральный конструктор слова одного из участников кооперации.
«Это мечта, которой не суждено найти воплощение при наших ограниченных возможностях», – уверяли другие.
– Ничто так не содействует созданию и развитию новой техники, как смелая мечта, – слушая высказывания некоторых скептически настроенных членов кооперации, спокойным голосом убеждал их тогда  Масеев.
 Прошло уже два года со дня выхода постановления Правительства по созданию кооперации по разработке и изготовлению ракетного комплекса «Тайфун». Много заседаний Совета главных конструкторов было проведено за прошедшее время, как в кабинете генерального конструктора головного КБ, так и в смежных КБ. Решались вопросы, по которым не было достигнуто взаимного согласия на нижних уровнях. Бывало и наоборот: согласованные решения на нижнем уровне отвергались главными конструкторами некоторых смежных КБ, и тогда вопрос выносился  на решение СГК.
Масеев в этих случаях всегда старался детально разобраться во всех, как   технических, так и организационных тонкостях. Он умел терпеливо выслушивать мнения и  находить из них нужные решения, побуждал личным примером к предельной самоотдаче и  безусловного выполнения принятых решений. Был решительным, требовательным и мужественно принимал смелые решения.
Между некоторыми участниками кооперации долгое время не было взаимного понимания, а он всеми силами стремился добиться единства взглядов и действий. Совершенно разными были научные и конструктивные подходы, неоднозначно понималась степень ответственности  исполнителей, а главное: не было твёрдой уверенности и стремления к достижению основной цели проекта. Сколько раз приходилось слышать генеральному конструктору отдельные реплики от участников кооперации, произнесённые с явно выраженной холодной иронией в голосе: «из невозможного стараемся сделать возможное!?» 
Задачи, действительно, были совершенно новыми, трудными, сложными,  и к решению многих проблем только что созданная из различных отраслей кооперация была не готова. А от генерального конструктора  требовалось за сравнительно короткий промежуток времени связать одной целью и одним пониманием всех участников этой, пока ещё организационно не сложившейся кооперации. Используя свои организаторские способности, он всеми силами стремился убедить главных конструкторов относиться с пониманием к интересам разных сторон, идти на взаимные уступки для достижения главного. Медленно, но верно он достигал своей цели. Постепенно в кооперации появились вначале почти невидимые, неуловимые, проблески взаимопонимания…
Масеев, закончив чтение решения Совета главных конструкторов, взглянул на часы и вызвал машину. Времени до начала совещания со строителями на четвёртой производственной площадке оставалось совсем мало, а опаздывать на совещания он себе никогда не позволял. Ему можно было бы не присутствовать на этом совещании.  Директор завода не упускает и с пристальным вниманием контролирует ход строительства по реконструкции производственных корпусов, которая необходима  в связи с  переориентацией  производства на твёрдотопливное изделие. Но генеральный конструктор привык вникать во все строительные дела, оказывать необходимую помощь строителям по материальному обеспечению…
Долго решался вопрос в министерстве, какую выбрать производственную базу, где можно было бы  проводить общую сборку твёрдотопливных ракет. Одни склонялись в сторону базового завода  головного КБ, другие, явно пораженные болезнью гигантомании, предлагали  другой вариант. Они стремились на производственной базе конструкторского бюро, которое разрабатывало двигатели, работающие на твёрдом топливе, развернуть производство неметаллических корпусов и создать на Среднем Урале производственную базу с полным циклом изготовления ракеты. В их дальнейших мечтах была уже заложена идея создания в этом гигантском по размерам объединении мощного научно-исследовательского института по твёрдым топливам и композиционным материалам. Они не принимали в расчет, что для этого потребуется колоссальное вложения финансовых и материальных затрат и, конечно, не учитывали фактор времени. Масеев предлагал другой вариант решения вопроса: использовать производственную базу его КБ без дополнительного строительства, реконструировав некоторые производственные корпуса.
 «У меня имеются все службы, опытные специалисты, которые будут вести проект, конструкторы, технологи и рабочие кадры, не один год уже занятые в ракетостроении», – обосновывал перед министром своё решение Масеев – тогда ещё в должности главного конструктора. Министр сделал разумный выбор в его пользу, но даже и после этого Масеев ещё ни один раз прочувствовал противодействие, направленное против разумного и единственно приемлемого решения.
Благодаря вмешательству заместителей министра пришло отрицательное заключение на технологичность проекта, над которым кропотливо и долго работали  специалисты-технологи совместно с головным  институтом технологии. Он не понимал, каким образом после положительного заключения со стороны головного института, следом за ним приходит противоположное? Приходилось снова спорить, доказывать, убеждать…
Было уже темно, когда после окончания совещания генеральный конструктор подъехал к своему дому.  В тусклом свете уличных фонарей лениво падали снежные хлопья. В окнах соседних квартир ярко горел свет, только квартира генерального конструктора встречала его тёмными провалами окон.
«Никто не ждёт моего возвращения с работы», – взглянув на светящиеся окна соседей, вздохнул генеральный конструктор. Остановился и, глядя в тёмные окна,  подумал: «А не пригласить ли жену приехать на неделю – другую и отдохнуть в тихом городке от столичной суеты. Да только откажется, не поедет. Сошлётся, что детей нельзя оставлять одних, без присмотра.  Такое уже бывало и не один раз», – снова вздохнул, и начал подниматься по лестнице в свою пустую квартиру.

* * *
По директивному графику, утверждённому министром, приближалось начало этапа бросковых испытаний, а бросковые изделия ещё только начали собирать. В цехе общей сборки работали круглосуточно по графику непрерывной рабочей недели, без выходных, но Масеев уже знал: начало этапа срывается. Поздно, с большим опозданием, поступили на сборку двигатели первой ступени.
Неудачи с двигателями начались ещё на огневых стендовых испытаниях, проводимых в специализированном южном КБ.  Огневые испытания первого двигателя закончились взрывом, второй выдержал испытания, появилась надежда, но взрыв при испытании третьего двигателя похоронил её.
Выявление дефектов материальной части разрушенных двигателей показало расслоение и наличие трещин  в заряде. Это и привело к местному выгоранию его и, в конечном итоге, послужило причиной взрыва. Необходимо было в оперативном порядке решать эту проблему  и за счёт более надёжной конструкции теплозащиты значительно уменьшить количество тепла, которое передаётся на корпус. Наряду с этой проблемой генеральный директор производственного объединения на Алтае Савченко вместе со своими специалистами упорно искал наиболее оптимальную для горения форму канала в центре заряда.
Он очень переживал неудачное начало работы двигателей с зарядами его разработки и изготовления.
– Подвёл я вас, Виктор Петрович. По моей вине приостановлены работы с проектом, – слышал Масеев в трубку телефона специальной связи голос Савченко.
– В нашем деле, Яков Фёдорович, это бывает, много ещё всяких загадок и неизвестного. Для того мы и существуем, чтобы разгадать неизвестное. Не переживайте так сильно!  Лучше пускай взрываются двигатели при стендовых испытаниях, нежели в составе комплекса, – успокаивал генерального директора производственного объединения на Алтае из своего кабинета в Ильменске генеральный конструктор головного КБ.
– Кстати, я подключил для оказания помощи ведущего специалиста из научно-исследовательского института  тепловых процессов. Это Курсков Павел Сергеевич, он сегодня вылетает к вам. Думаю, его помощь не будет лишней для вас.
– Спасибо, Виктор Петрович! Обещаю, примем все меры, и больше таких неприятностей по нашей вине не повторится!
На некоторое время огневые стендовые испытания пришлось остановить. Эта остановка испытаний не осталась незамеченной руководством  главного управления – информация немедленно дошла  до министра.
Телефонного звонка от министра Масееву ждать долго не пришлось.
– Слышал, ты, Виктор Петрович, распорядился остановить стендовые испытания в южном КБ. Решил им отдых дать? А кто будет отвечать за срыв срока выхода на этап? С тебя спросим! – услышал генеральный конструктор в трубку громовой голос министра.
– Начало этапа – это ещё не окончание работ на этапе.
– А за завершение работ в установленный срок отвечаешь своей головой, – выслушав краткое объяснение причин остановки, предупредил министр. – Пойми меня правильно, Виктор Петрович, работа по твоему комплексу на контроле в Государственном комитете Совета Министров по оборонной технике. Помощь с моей стороны нужна? Может, нужно  подключить институт тепловых процессов?
– Нет, спасибо, Сергей Александрович! Я подключил опытного, весьма эрудированного в этой области специалиста из этого института, и он уже включился в работу.
– Ну, как знаешь, если нужна будет помощь, обращайся, – закончил министр. Продолжительные гудки в трубке означали: разговор закончен.
Только через двадцать дней, показавшихся Масееву целой вечностью, возобновились стендовые испытания двигателей. И прошли на этот раз удачно.  Но слишком много было потеряно времени. И срок выхода на этап бросковых испытаний безнадёжно срывался. Директор базового завода принял все меры, организовал круглосуточную, непрерывную работу, ежедневно на оперативных совещаниях ставил задачу на ближайшие сутки, контролировал выполнение, но поправить положение уже было невозможно…
С опозданием на полтора месяца первое бросковое изделие поступило на полигон Черноморского флота для проведения испытаний в натурных условиях подводного старта. Все эти полтора месяца напряженной работы на заводе сопровождались непрерывными звонками из Главка всегда с одним и тем же вопросом: «когда?»  И вот, наконец, первое изделие на полигоне, и ведущие специалисты конструкторских бюро вместе с моряками занимаются предстартовой подготовкой. 
На полигоне собрались все основные разработчики: генеральные и  главные конструктора по двигателям и системам управления, руководители многих научно–исследовательских институтов, представители ВМФ. Все с нетерпением  ожидают окончания предстартовой подготовки, волнуются за исход. И каждый втайне надеется на удачный старт и положительные результаты пуска. Их воображение поражают невидимые раньше размеры морских ракет, стартующих с подводных лодок. Первая трёхступенчатая ракета на твёрдом топливе – шестнадцать метров длина и почти два с половиной метра в диаметре.  Внешне она  ничем не отличалась от боевой настоящей ракеты: те же контурные обводы и почти расчетная масса.
Масеев, как технический руководитель пуска, волнуется больше всех.  Его беспокоит буквально всё: принципиально новая схема старта, новые, не опробованные ещё в реальных условиях, элементы пусковой установки, как запустится двигатель, как произойдёт отрыв и выход из шахты грозного оружия. Надеясь на удачный старт, он уже заранее думает над тем, что покажут дальнейшие исследования газодинамических, тепловых характеристик, нагрузочных усилий  на корпус и его конструкции.
«Всего несколько секунд полёта, но при удачном пуске, как много можно получить полезной информации, – размышлял генеральный конструктор. – Только бы он стал удачным!»
По мере приближения к окончанию работ по предстартовой подготовке волнения всё с большей силой захватывали генерального конструктора. Он даже подумал о том, что волнуется сейчас значительно сильнее, нежели тогда – при пуске самой  первой ракеты из подводного положения на Северном флоте. В тот памятный день он волновался в командирском отсека подводной лодки, зная, что с палубы надводного корабля наблюдает за пуском Генеральный секретарь ЦК, а пуск ракеты  – это его экзамен, и он боялся не выдержать его.
«Да, тогда для меня и моего КБ был как бы вступительный  экзамен, а этот пуск – только ещё начало, это первый экзамен на зрелость, – отметил он для себя.  – А выдержу его только тогда, когда сдам на вооружение ВМФ этот твёрдотопливный комплекс»… 
Пуск прошел удачно. Без каких-либо отклонений от заданной программы. Изделие вышло из шахты, из  воды и начало движение по заданной траектории полёта. Генеральный конструктор, ещё не успокоившись от терзавших душу волнений, принял поздравление с успешным пуском от председателя Государственной комиссии, и сам поздравил с успехом членов кооперации и своих ведущих специалистов, принимавших участие в пуске первого броскового изделия.
Он видел их радостные лица, а сам думал уже о том времени, когда закончится этап бросковых изделий, который при удачных результатах откроет дорогу следующему этапу – лётных испытаний с наземного стенда. 

* * *
Работа конструкторов-разработчиков становится особенно трудоёмкой и кропотливой, когда они проводят поиск причин неудачного пуска изделия.  Уже несколько дней конструктора головного КБ и конструкторского бюро по разработке и изготовлению двигателя второй ступени пытаются найти возможную причину, по которой не произошло разделение второй ступени ракеты при пуске с наземного стенда.
Уже проведена экспертная проверка конструкторской документации на предмет обнаружения конструктивных недоработок, внимательно изучены отчёты по проведению испытаний экспериментальных узлов на  разделение. Проанализированы ведомости всех допущенных отступлений от требований, заложенных в конструкторской документации. Всё, что вызывало хотя бы малейшее сомнение, подтверждено дополнительными расчетами, произведена выборочная проверка на соответствие требованиям конструкторской документации имеющихся заделов в  производстве, но утешительных результатов так и не получено, как в головном КБ, так и у смежника.
В  полном соответствии с директивными сроками вышла кооперация Масеева  на следующий этап лётно-конструкторских испытаний с наземного стенда. Несмотря на задержку поступления комплектующих  элементов с заводов-смежников, директор завода сумел организовать работу на общей сборке ракеты. В точно установленные директивные сроки собрал и отгрузил на испытания первое и второе изделия. Без серьёзных отклонений от полётного задания прошли и испытания двух первых лётных изделий с наземного стенда. Казалось, и все оставшиеся изделия на испытаниях покажут положительные результаты.  Генеральный конструктор, поручив техническое руководство лётных испытаний своему заместителю, даже не присутствовал на пуске третьего изделия. Но беда, как говорится, приходит, когда её меньше всего ожидают.
Министерство тоже после двух удачных пусков надеялось на удачные результаты  всех последующих пусков, а после провала начальник Главка с большим нетерпением ждал выяснения причин. Проявлял беспокойство, выражал недовольство, что так долго происходит  анализ ситуации.
«Чего вы там  тянете!?» – выслушав  очередное сообщение генерального конструктора, недовольным голосом бормотал он в трубку.
А причину определить по-прежнему не могли. По общим техническим условиям  изготовления ракетного комплекса: до выяснения причины отказа дальнейшие работы по окончательной сборке должны  временно прекращаться – и в цехе главной сборки работу с очередными изделиями остановили. Это больше всего волновало руководство министерства, и удручающе действовало на генерального конструктора и директора завода.
Масеев уже несколько раз собирал совещания с заместителями и ведущими специалистами, выслушивал возможные причины, но это были только предположения, а настоящая причина оставалась невыясненной. Он, обладая исключительной интуицией, каким-то особым внутренним зрением чувствовал: это единичный  случай, который больше не повторится. Но это были только эмоции без научного обоснования. Причину так и не нашли, и на Совете главных конструкторов совместно с представителем заказчика было принято решение: продолжить испытания.
Пуск очередного изделия в головном КБ ожидали с большим волнением и с ещё большей надеждой, что в этот раз полётное задание будет выполнено без существенных отклонений. Хотя каждый мечтал, чтобы их вообще не было. Но при окончательной проверке, уже на технической позиции, оказалось: произошел отказ работы бортовой кабельной сети. Управляющие электрические сигналы не проходят от аппаратуры к системам ракеты.
Где-то – обрыв!  Было очевидным: при закладке плоской ленты с множеством проводов в корпуса двигателей в процессе изготовления кто-то недосмотрел, проявил небрежность в работе, а в требованиях разработчиков конструкторской документации допущены существенные недоработки. Причина была понятна, а как выходить из сложившейся ситуации было совершенно не ясно.
Масеев, главный конструктор по системам управления Семихатов и крупный специалист по системам управления головного КБ Косов, уединившись в крошечной комнатке, упорно искали выход из сложившейся ситуации.
–Устранить неполадки в бортовой кабельной сети невозможно, – констатировал  главный конструктор по системам управления. – Придется отложить намеченный пуск и ждать изготовление новых корпусов с улучшенной БКС. Другого выхода я не вижу.
– Но это громадная потеря времени! Ждать, когда изготовят новые корпуса  с улучшенной БКС, – усмехнулся Масеев, – да ещё на  этой «улучшенной»! Потребуется и отработку провести. Слишком длительный цикл и потеря имеющихся в производстве заделов. А меня после неудачи на третьем пуске уже успели проработать на коллегии в министерстве и воспитать в оборонном отделе ЦК. Необходимо искать другое, неординарное решение!
– Какое может быть неординарное решение? Внутрь корпусов не залезешь! – вздохнул Семихатов.
 – Спасибо, Николай Александрович! – оживился Масеев. Вы подсказали  верное решение! Внутрь залезать не будем!  Введём наружную, навесную БКС, а все кабели проложим в герметичных трубопроводах. Как думаешь, Лев Михайлович, приемлемо это решение или нет? – взглянув на своего заместителя, закончил генеральный конструктор.
– Смелое и, как я считаю, единственно правильное решение, – поддержал главного  Косов, всегда отличающийся разумной смелостью. А доработку можно провести за сравнительно короткое время прямо на технической позиции. Сегодня подготовим техническое решение.
За шесть дней с привлечением специалистов базового завода, была произведена доработка по техническому решению, согласованному с представителем заказчика. Пуск изделия с наземного стенда прошел успешно, полётное задание было выполнено. Но это было только начало этапа лётных испытаниё с наземного стенда. Всё основное было ещё впереди за непроницаемой завесой неизвестности. Новые, самые сложные задачи, заложенные головным КБ в основном проекте, пока ещё оставались не опробованными. А без их воплощения нечего было думать о выполнении заданных характеристик. 
Ничто так удручающе не действует на конструктора, как остановка в отработке проекта, если даже это временное явление. Завершился удачно пуск последнего изделия с наземного стенда, на котором ещё можно было устанавливать упрощенный по конструкции двигатель первой ступени. Проводить дальнейшие испытания ракеты с двигателями несовершенной конструкции уже не имело никакого смысла. А в специализированном южном КБ не всё шло гладко. Протасов с большим пониманием  отнёсся к просьбе генерального конструктора, нашел пути создания более лёгких и надёжных композиционных материалов для корпуса двигателя. Савченко сумел добиться повышения эффективности зарядов, а у разработчика двигательной системы в южном КБ сдвигов в лучшую сторону не намечалось. 
Масеев много внимания уделял этому КБ, интересовался всем ходом научно-исследовательских работ и состоянием экспериментальной  отработки, подключал, когда считал необходимым, учёных различных институтов и оказывал другую помощь. Выездные совещания проводил, большей частью, в этом КБ, на которых заострял внимание на выполнение заданных характеристик, докладывал о состоянии с обеспечением общей сборки комплектующими агрегатами от смежных организаций и связывал это с поставкой двигателей первой ступени. Руководитель южного КБ докладывал о своих проблемах,   говорил о проведенном большом объёме экспериментальных отработок, обещал ускорить отработку и заверял генерального конструктора, что задержки с его стороны не будет. Все его обещания и заверения фиксировались в протоколах и решениях, а на деле, в конечном итоге, большинство из них оказывались сорванными. Всё замкнулось на двигателях первой ступени.
Болезненно переживал Масеев вынужденную остановку лётных конструкторских испытаний, переживал так же остро остановку сборки ракеты и директор завода. Он понимал, что ему придётся компенсировать отставание от директивных сроков, снова организовывать непрерывную работу на сборочных операциях. Генеральный конструктор и директор завода переживали, а министерство и высшие эшелоны власти выражали своё явное недовольство и настаивали на продолжении испытаний.
– Дождёшься ты, Виктор Петрович, что вызовут тебя для отчёта в ЦК партии, а то ещё и выше, – неоднократно предупреждал Масеева министр, оставшись с ним наедине после заседания министерской  коллегии.
– Ну, что поделаешь, Сергей Александрович! Отчитаюсь и в самых высших сферах руководства нашей партии. Мне не привыкать! А продолжать испытания с использованием уже опробованных двигателей – повторение пройденного. Напрасная трата государственных средств. Отрабатываем и принимаем меры, чтобы в кратчайшие сроки закончить изготовление новых, более совершенных двигателей. Вот тогда и продолжим лётные испытания, – старался он говорить спокойным голосом, хотя эта остановка терзала душу, не давала покоя ни днём, ни ночью.
Масеев никогда не ссылался на виновников, всё принимал на себя. И в этот раз ни словом не обмолвился, что главный конструктор южного КБ слишком долго отвергал все его предложения по конструкции двигателя.  Многие предложения, которые можно было внедрять на более ранней стадии, умышленно игнорировал или переносил на отдалённое время.  Министр понимал  генерального конструктора и с большим уважением относился к  нему. Ценил за его талант, организаторские способности, напористость и смелость с которой он принимал неординарные решения, старался поддерживать его, а когда было нужно, вставал и на его защиту.
С большим вдохновением и подъёмом собирали в сборочном цехе очередное изделие для продолжения лётных испытаний. Головное конструкторское бюро подготовило всю необходимую документацию. Все с большим нетерпением  ожидали торжественную минуту пуска, втайне надеясь на его удачу. Каждый удачный пуск – это всеобщее ликование,  праздник в КБ, а каждая неудача сопровождается унынием, горестными раздумьями и опасениями за исход очередного пуска.
Неудачным оказался пуск с новым двигателем первой ступени. Причина отказа пряталась в недоработках конструкторской документации на стыке специализированного бюро и его смежников.  Снова предстояла кропотливая работа:  проверка расчётов, повторный анализ конструкторской документации  всей системы, проверка  заключений по результатам стендовой отработки двигателей. Предстояло снова – в который раз – проанализировать техническую достаточность, и провести множество других исследований. Комиссия из самых опытных специалистов КБ и головного института работала, не считаясь со временем, но до выяснения причины лётные испытания были временно приостановлены.
Однако это было только началом всех неудач, они повторялись и на следующих этапах, вызывая недовольство в высших эшелонах власти. Успехи чередовались с неудачами, и каждая неудача вызывала в верхах недоверие и ставила под сомнение, как общий проект головного КБ, так и правильность конструкторских разработок в смежных КБ, а вместе с тем, и работу всей кооперации. Создавались различные межведомственные комиссии  с привлечением специалистов, имеющий большой практический опыт, под руководством видных учёных. Специалисты головного КБ и сам генеральный конструктор с большим пониманием относились к работе этих комиссий, и всегда старались оказывать всяческую помощь в их работе.
Они прекрасно понимали: свежий взгляд со стороны и беспристрастный подход опытных специалистов могут выявить то, чего они сами не замечают. Межведомственные комиссии проводили всестороннею проверку, проверяли и оценивали научную обоснованность и конструкторские подходы, но редко когда находили существенные отклонения. Академики, учёные и опытные специалисты прекрасно понимали: уровень этого проекта – на пределе возможного.
В тот день генеральный конструктор долго задержался в своём рабочем кабинете, а когда на проспекте вышел из машины и направился  к подъезду своего дома, наступили уже вечерние сумерки. Ещё, как только вышел из машины, почувствовал не замечаемую им раньше какую-то тяжесть в ногах.
«Слишком много времени провожу в сидячем положении, раньше такого никогда не было, наверное, засиделся в кабинете –  отметил для себя Генеральный конструктор. – Приближается конец августа, открытие охотничьего сезона, надо будет выкроить время и съездить на охоту», – вспомнив, что в весенний охотничий сезон не удалость заняться любимым увлечением, подумал Масеев, подходя к подъезду. Остановился, по привычке взглянул на тёмные окна своей пустой квартиры и вздохнул, вспомнив свет в окнах московской квартиры, в которой в кругу семьи провёл несколько дней.
Накануне он вернулся из Москвы, весь день прошел в совещаниях, а после окончания рабочего дня собрал своих заместителей и в краткой форме, без особых подробностей, проинформировал их о встрече с Секретарём ЦК.
Не заходя в подъезд, Масеев присел на скамейку и поглядел вокруг. Знакомый двор, клумба с цветами, детская площадка под тенистыми липами, молодые мамы с детскими колясками и непомерно разросшиеся за последние годы клёны всегда оказывали на него душевно успокаивающее  действие.
Вот и сейчас на этой скамейке он чувствовал, что постепенно рассеивается, улетучивается тот горький, неприятный осадок, который остался на душе после встречи с Секретарём ЦК.
«Вы, товарищ Масеев, плохо справляетесь с обязанностями руководителя кооперации по изготовлению ракетного комплекса на твёрдом топливе, –  сухо ответив на его приветствие, начал разговор Секретарь ЦК. Он даже не стал слушать объяснения генерального конструктора.
«Партия доверила вам разработку проекта ракетного комплекса и руководство кооперацией. Партия строго и спросит с вас, если ракетный комплекс не будет сдан к открытию двадцать шестого съезда нашей партии. Учтите это!» – вспомнились Масееву слова Секретаря ЦК и его непроницаемое лицо, чем-то напоминающее лица экспонатов в музее восковых фигур.
 На тёмном небе приветливо сверкнула первая молодая звёздочка. Из-за крыши дома выплывала совершенно круглая, сияющая радостным и каким-то ненатуральным сиянием луна. Вокруг стояла тишина, вечерний покой, который бывает только в конце лета. На душе у главного тоже стало несколько спокойнее.
«Всё будет хорошо! Кооперация справится с задачей! А этот неприятный разговор с Секретарём ЦК не стоит того, чтобы о нём долго помнить, – подумал генеральный конструктор, поднялся со скамьи и вошел в свой подъезд.
Ночью он проснулся от какого-то  душного беспокойства, почувствовал тупую боль под левой лопаткой, сердце работало с перебоями. Лоб был мокрым от пота, на висках, шее и груди выступила обильная испарина.
«Раньше такого у меня никогда не было», – вздохнул Масеев.
Не понимая, что с ним, долго смотрел в темноту, испытывая одиночество и разрывающую душу тоску. Со стоном приподнялся на постели, стараясь глубоким дыханием успокоить перебои в сердце. Медленно растирал ладонью сердце, а оно по-прежнему колотилось с перебоями, словно пытаясь вырваться из удушья.
«Это не болезнь! – успокаивал он себя. – Я просто переутомился, беспредельно устал».
Встал, начал ходить взад – вперёд по комнате, но боль в сердце не отступала, а ему не хватало воздуха. Отдёрнув занавеску, приоткрыл форточку и стал вдыхать ночной, свежий воздух, но его всё равно не хватало. Вышел на балкон и с тупым вниманием стал смотреть  на сереющий предрассветным воздухом проспект. Растирал ладонью грудь, гладил виски, боль не отпускала, а слабость стала расползаться в ногах и руках, постепенно захватывая всё тело. Захотелось лечь, закрыть глаза и ни о чём не думать…
К утру боль в сердце отступила, и он даже поспал несколько часов. Проснулся, как обычно, в семь утра. Сердце не беспокоило, только голова была, словно чужая, и беспокоила тупая боль в висках. Побрился, по давно уже сложившейся привычке принял холодный душ, вскипятил чай, позавтракал, и, не заставляя водителя ожидать его, вышел на проспект к машине.
– Как, Виктор Петрович, чувствуете себя? – заметив необычную бледность на его  лице,  с тревогой в голосе, поинтересовался водитель. Может быть, нам лучше заглянуть в поликлинику, к главному врачу?
– Почти нормально! Бессонница мучила, спал мало, – уклонился от прямого ответа  Масеев.
– Отдохнуть бы вам. Считай, второй год заканчивается, как вы были последний раз в отпуске, – искренне, с глубоким вздохом, посочувствовал бессменный водитель.
За неотложными делами генеральный конструктор не заметил, когда появилась на шее испарина, а на лбу и висках выступил обильный пот.
– Виктор Петрович, вам плохо? – услышал он испуганный голос. Секретарь стояла рядом, а он и не заметил, как она вошла, и ему казалось: её голос звучит откуда-то из далёких глубин. И только тут заметил, что глаза начинает застилать какая–то пелена,  а вместо букв в документе, который он только что читал, прыгают непонятные мушки.
– Что–то мне, Лидия Фёдоровна, нездоровится, найдите, пожалуйста, что-нибудь сердечное. Только сделайте так, чтобы люди не знали, что это для меня.
С сердечными таблетками прибежала заведующая здравпунктом. И по внешнему виду определила приступ стенокардии.
– Только, Виктор Петрович, не глотайте таблетку, а положите под язык, – попросила она, передавая главному конструктору таблетку нитроглицерина. Разрешите замерить артериальное давление ваших кровеносных сосудов.
– С таким критическим давлением вам ни одной минуты нельзя оставаться на работе! Немедленно поезжайте в санчасть, – замерив артериальное давление, произнесла врач строгим голосом, который не допускал даже малейшего возражения. – Лидия Фёдоровна, немедленно вызывайте машину, – таким же строгим голосом приказала она секретарю генерального конструктора.
Главный врач поликлиники, он же начальник медико-санитарной части предприятия, очевидно, уже предупреждённый  заведующей здравпунктом, ожидал генерального конструктора в своём кабинете.
– Напугала меня заведующая здравпунктом, – поздоровавшись с Масеевым, пригласил его  сесть в кресло. – Расскажите, пожалуйста, подробно, что мучает, какие симптомы и как давно они начались?
Генеральный конструктор рассказал, что было с ним прошедшей ночью, а затем в кабинете. После принятой таблетки нитроглицерина он чувствовал себя значительно лучше.  – Не любишь, Виктор Петрович, обращаться к нам, не бережешь своё здоровье. Только, когда становится совсем плохо, –  внимательно выслушав Масеева, произнёс главврач. – Ну, давайте послушаем, коль уж обратился к нам.
Он сразу уловил резкое учащёние частоты сердечных сокращений, понял: это тахикардия – один из  верных признаков аритмии сердца. Она может быть, как следствием заболеваний мышцы сердца, так и психастенических неврозов и перенапряжения нервной системы.
– Частота сердечных сокращений – сто шестьдесят в минуту. Разница между верхним и нижним уровнем давления критическая, –  с глубоким вздохом произнёс главврач. Он долго и настойчиво уговаривал генерального конструктора лечь в стационарное отделение и подлечиться.
– Нет, Никита Христофорович, не могу, дела не позволяют отключиться мне сейчас от работы, чуть позже – согласен. Решим главную задачу, вот тогда я полностью в вашей власти.
– Тогда, может быть, уже будет поздно, – настаивал главный врач. Надо соглашаться! Вы, Виктор Петрович, когда в последний раз были в отпуске?
– Да, пожалуй, года два уже прошло с моего последнего отпуска.
– Вот вам и результат! Наш организм очень ненадёжен. Сердцу, как и человеку, нужен профилактический отдых. Соглашайтесь, отдохнёте от работы у нас в отделении. Отведём удобную отдельную  палату, поставим телефон, и вы сможете  интересоваться всеми делами вашего КБ.
– Нет, никак не могу!
– Тогда, временная нетрудоспособность, с лечением в домашних условиях под постоянным медицинским  наблюдением, – вздохнул главный врач.  – Хоть на это вы, Виктор Петрович, согласны?
– Вроде бы, как домашний арест, да ещё под строгим наблюдением? – улыбнулся генеральный конструктор. Подчиняюсь! Только, с одним непременным условием, – на самое непродолжительное время.
* * *
Ольга Николаевна Старостина, заведующая терапевтическим отделением в медико-санитарной части предприятия, совсем недавно начала работать в этом медицинском учреждении. Оставив мужа-алкоголика и квартиру в Самаре (тогда ещё Куйбышеве), по приглашению главного врача, давнего друга её отца из города Ильменска, переехала вместе со своим сыном в этот небольшой, провинциальный город.
С самых первых дней работы на новом месте понравились ей недавно построенные светлые корпуса стационара и поликлиники, медицинский коллектив, лес с гигантскими соснами и кудрявыми берёзами, подступающий почти вплотную к корпусам, и чудесный воздух, насыщенный ароматом трав и сосновой хвои. Получила двухкомнатную квартиру, и была довольна новым местом работы и счастлива оттого, что не приходится больше терпеть рядом с собой человека, доставившего ей столько переживаний, бед и душевных  страданий…
Ольга Николаевна несколько была удивлена, когда после утреннего совещания главный врач попросил задержаться в кабинете, попросив провести на дому курс лечения больного.
– Вы, Ольга Николаевна, не участковый врач, и это, конечно, не ваша обязанность. Но это очень уважаемый человек, учёный, профессор, академик. Мне бы очень хотелось, чтобы вы, как опытный специалист, почти уже с учёной степенью кандидата медицинских наук – он как бы напомнил ей, что необходимо заканчивать работу над диссертацией, – провели наблюдение за пациентом и, если потребуется, назначили курс лечения.
Она не стала задавать лишних вопросов, хотя для неё так и осталась загадкой, почему больного профессора нельзя поместить для лечения в её отделение стационара, а надо проводить лечение в домашних условиях. Закончив обход больных  по палатам, выдав все необходимые рекомендации дежурному врачу, Ольга Николаевна шла по указанному главным врачом адресу, к больному профессору. Она хотела предварительно познакомиться с историей его болезни, но личной карточки больного в регистратуре не оказалось.
«Она на руках у Виктора Петровича», – заглянув в пустую ячейку, сообщила в регистратуре молоденькая девушка.
«Видимо, часто обращается за медицинской помощью этот профессор, если в регистратуре знают его имя и отчество, и медицинская карточка при нём», – подумала Ольга Николаевна.
Она уже обрисовала в своём воображении, как может выглядеть этот, очень уважаемый, больной профессор: сухой, сгорбленный под тяжестью прожитых лет, лысый от постоянной умственной нагрузки старичок и обязательно – с бородкой клинышком.
Дверь на её звонок открыл человек плотного телосложения, с открытым, выразительным лицом и внимательным, располагающим взглядом.
– Пожалуйста, проходите! – тёплым, бархатным голосом пригласил войти в квартиру.
«Очевидно сын профессора?» – подумала Ольга Николаевна прежде, чем переступить порог профессорской квартиры.
– Здравствуйте! Меня зовут Ольга Николаевна, я – врач терапевт, –  вынимая из сумочки белый халат, представилась она. – Мне необходимо посмотреть больного. Где его можно увидеть? –  задала вопрос, не зная, в какой из комнат большой квартиры может лежать больной профессор.
– А больной перед вами, а зовут меня – Виктор Петрович, – представился Масеев, помогая доктору надеть белый  стерильный халат.
– Вы...!? – ответ был столь неожиданным, что она не сумела своевременно справиться с собой, чтобы не задать этого, как ей показалось потом, глупого вопроса. Сделала паузу, и не стала добавлять слово «больной», только удивленно пожала плечами, что, конечно, не могло остаться  незамеченным со стороны её пациента.
Тот образ воображаемого ею больного – старенького, «с бородкой клинышком» профессора никак не ассоциировался с внешним видом мужчины, который только что галантно помог ей надеть халат и стоял перед её глазами.
– К великому сожалению, неважно чувствую себя, слегка приболел, и вынужден был подчиниться и дать согласие главврачу на свой домашний арест, да ещё под наблюдением медицинских работников, – усмехнулся Масеев с притягательно грустноватой улыбкой на лице. – Причиняю лишние хлопоты работникам медицины.
Он уже успел поспать несколько часов, и чувствовал себя значительно лучше.
– Какие могут быть хлопоты, Виктор Петрович? Мы для того и существуем, чтобы следить за здоровьем работников предприятия, а когда не можем предотвратить заболевание, обязаны как можно скорее вылечить больного. А где лечим, в стационаре или в домашних условиях, это не так уже важно для нас. Была бы только польза больному! В какую комнату нам лучше пройти, чтобы я могла Вас выслушать?
– Можно пройти в мой кабинет. А впрочем, выбирайте сами, я в вашей власти и беспрекословно повинуюсь вам! – всё это он произнёс с обворожительной улыбкой на лице, которая как магнитом сняла с Ольги Николаевны излишнюю скованность, раскрепостила её.
– На что вы жалуетесь, Виктор Петрович? Что вас беспокоит? – задала Ольга Николаевна вопрос, ставший традиционным для всех врачебных кабинетов во всех  поликлиниках. А лучше, пожалуйста, дайте мне вашу медицинскую карточку. В регистратуре не смогли найти её, сказали, она у вас. Я посмотрю её, а потом уже мы поговорим.
Она, медленно перелистывая листочки медицинской карточки, внимательно изучала все предыдущие записи, которых к её большому удивлению, было не так уж и много. А  Масеев удивлялся, не понимая, почему вместо участкового врача, к нему направили незнакомого доктора и внимательно смотрел на неё. Перед ним сидела женщина среднего роста, лет сорока, но уже с прядями чистой, аккуратной седины в каштановых волосах. Чёткий профиль, тонкие брови, жесткая линия рта, умело подкрашенные губы, которые смягчали жёсткую линию рта.
«Привлекательная женщина, – отметил для себя Масеев, – только почему-то в её синих  глазах глубокая  печаль, словно какая-то потаённая грусть застыла в них».
– А теперь, Виктор Петрович, пожалуйста, расскажите, что вас беспокоит, когда и какие были  симптомы, – взглянув грустными, синими глазами на своего пациента, произнесла она. Внимательно слушала, не перебивая, а он снова, как в кабинете главного врача, подробно рассказал, что было с ним прошедшей ночью и утром в рабочем кабинете.
«Удушье, обусловленное кислородным голоданием и избытком углекислоты в крови и тканях, – отметила для себя, – асфиксия по–нашему. А учащенный ритм сердца – это признаки аритмии, как следствие  заболевания сердечной мышцы, а может и алкогольной или никотиновой интоксикации, – заметив раскрытую пачку сигарет на журнальном столике, размышляла она над диагнозом больного. Не исключено, что это следствие малой физической активности организма, а, скорее всего, результат длительного воздействия психотравмирующих факторов, эмоционального или умственного перенапряжения», – пришла к  окончательному заключению, даже ещё и не прослушав своего пациента фонендоскопом и не проверяя его артериальное давление.
– У Вас в последнее время не наблюдались приступы сжимающих или давящих болей в центре или в левой половине грудной клетки? Если чувствовали такие боли, не передавались ли они в левую руку, не сопровождались ли они слабостью?
– Таких приступов пока не замечал.
– Хорошо! – с удовлетворением отметила  для себя Ольга Николаевна, и произнесла, обращаясь к своему пациенту. – Теперь, разденьтесь, пожалуйста, до пояса, я вас прослушаю.
– Всё, что сумела обнаружить, это результат отрицательных внешних воздействий на вашу нервную систему, – внимательно прослушав работу сердца и замерив артериальное давление, – проговорила Ольга Николаевна. – Сердечно–сосудистая система, к великому сожалению, очень остро реагирует на отрицательные эмоции,– вздохнула она. – У вас в последнее время не наблюдалось стрессовых ситуаций на службе или в быту?
– Особых  психотравмирующих ситуаций не было, обычные, повседневные нагрузки, –  слукавил генеральный конструктор. Разве мог он рассказать лечащему врачу о своих нервных переживаниях после недавнего разговора в Кремле с Секретарём ЦК.
 – Для вас сейчас самое главное – не перегружать нервную систему, отключиться хотя бы на время от всего, что может волновать или расстраивать вас. Лекарств пока никаких назначать не буду, для вас сейчас самое главное – душевный покой и отдых. Слушайте лёгкую музыку, читайте стихи любимых поэтов, даже, если и не увлекаетесь поэзией, гуляйте – как можно больше на свежем воздухе. У вас здесь такая чудесная природа, такой ароматный воздух! – выдала свои рекомендации генеральному конструктору. – Завтра  в это же самое время я приду и снова прослушаю вас, и необходимо будет снять кардиограмму сердца. Подъезжайте завтра к десяти часам в поликлинику, а лучше будет, если придёте туда пешком. От вашего дома до поликлиники не так уж и далеко. Я буду ожидать вас. До свидания, выздоравливайте…
Она ушла, оставив в квартире генерального конструктора будоражащее, какое-то непонятное для него приятное впечатление от её посещения. А он, порывшись на книжных полках, отыскал томик из собрания сочинений  Есенина, прилёг на диван, и стал перечитывать его. Иногда, прервав чтение, ощущал какое-то беспокойное недоумение, какое обычно нападает на очень занятых людей в минуты внезапно свалившейся на них праздности.
«Человеческий организм, к большому сожалению, изготовлен из очень хрупкого, ненадёжного и недолговечного материала, и, чтобы продлить срок службы организма, необходимо самому заниматься профилактическими мероприятиями. Придётся выполнять предписания и рекомендации этой женщины в части прогулок на природе», – размышлял генеральный конструктор.
На следующий день, вернувшись из поликлиники, он с нетерпением стал ожидать то время, когда должна появиться в его квартире Ольга Николаевна. В поликлинике она встретила его приветливой улыбкой, проводила в кабинет на кардиограмму сердца и, предупредив, что посетит его в пятнадцать часов, удалилась по своим неотложным делам.
Время тянулось медленно, он постоянно поглядывал на часы, и ему казалось: стрелки, словно сцепившись друг с другом, стоят на одном месте. Вспомнив, что накануне Ольга Николаевна рекомендовала ему, как успокаивающее средство, слушать лёгкую музыку, поставил в магнитофон кассету.  Тихая музыка Поля Мориа навевала хрустально-прозрачную грусть в унисон с его настроением.
Под эту грустную  мелодию и переступила порог квартиры Ольга Николаевна.
– Как чувствовали себя ночью, как спали? – снова, как и накануне, очень внимательно прослушивая его, поинтересовалась она. 
– Вполне нормально, спал, как убитый.  Холодный стетоскоп скользил по его груди, Ольга Николаевна, сосредоточенно сжав губы, внимательно слушала ритм его сердца, а он, не отрываясь, пристально смотрел на её лицо. Иногда она поднимала голову, встречались их взгляды, и он снова, как и вчера, видел глубокую грусть и печаль в её глазах, непонятная поволока туманила взгляд её голубых глаз.
 – Результаты электрокардиограммы сердца можно считать почти нормальными, закончив прослушивание, сообщила она. И чуть помолчав, добавила с некоторой долей иронии в голосе. – А если вы преодолели путь до поликлиники пешком, можно считать вполне нормальными.
– Значит, жить будем! Работать, петь, и веселится! – рассмеялся генеральный конструктор.
– Петь и веселиться можно, а вот нервничать как можно меньше, надо научиться   отключаться от работы и ни в коем случае не фиксироваться на неприятных ощущениях. Вот только отдыхать по-настоящему мы не умеем! – вздохнула Ольга Николаевна.
– А как нужно отдыхать – по мнению медицины?
– Это индивидуально: одному нужна тишина, покой, мелодичная, умиротворяющая  музыка, наподобие той, что звучала, когда я вошла в вашу квартиру, лирическая поэзия. А  другому человеку, наоборот, необходима оглушающая музыка, шум, просмотр захватывающих триллеров.
– А вы, Ольга Николаевна, любите поэзию, музыку? – поинтересовался Масеев. Ему почему-то очень не хотелось, чтобы она, выдав медицинские рекомендации, встала и ушла, было желание как-то задержать её.
– А разве можно жить без поэзии и музыки? –  ответила вопросом на вопрос Ольга Николаевна и впервые улыбнулась.  – Для полноценной жизни нормального человека это необходимо. А вообще, я думаю, в каждом деле есть своя поэзия. Разве это не так?
– Я тоже так считаю! Значит, наши  взгляды вполне совпадают, – ответил Масеев.
 «Как точно подметила она, я, действительно, всю свою жизнь считал, что моя работа сродни поэзии», – отметил он для себя.
– Гуляйте, как можно больше, на свежем воздухе, наслаждайтесь лёгкой музыкой. Это лучше всяких лекарств, –  пожелала на прощание Ольга Николаевна. А он проводил до двери, и пока она спускалась  вниз и не хлопнула входная дверь подъезда, стоял у дверей и слушал стук её каблуков по ступеням лестницы. Она ушла, а у него, как и накануне, осталось от её посещения какое-то непонятное, будоражащее чувство…
«Очевидно, недавно работает у нас, – вспомнив  фразу: «у вас здесь чудесная природа, такой ароматный воздух», которую врач произнесла накануне, решил генеральный конструктор. – Это, по всей вероятности, для неё совсем недавно просил выделить квартиру главврач. «Будет заведовать терапевтическим отделением, опытный терапевт, почти кандидат медицинских наук», – объясняя для кого необходима квартира,  убеждал его главврач. А рекомендации врача, почти кандидата медицинских наук, по ежедневным прогулкам на свежем воздухе надо выполнять», – усмехнулся Масеев. Взглянул на часы, подошел к телефону и набрал номер своего первого заместителя. Его не хотели беспокоить, и не звонили по телефону, а он за прошедшие два дня несколько раз звонил по телефону. Интересовался делами в своём КБ и у смежников, результатами работ на полигоне, давал указания и советы.
«А теперь можно будет совершить небольшую прогулку», – попрощавшись с заместителем, вслух произнёс генеральный конструктор, размышляя над тем, какой выбрать маршрут для прогулки.
Ольга Николаевна ещё дважды навещала своего пациента. В последний раз она с особым вниманием прослушала работу сердца, и осталась довольна артериальным давлением.  Масеев, глядя на удовлетворённую улыбку на лице доктора, безошибочно понял значение этой улыбки.
«Значит, завтра можно будет приступить к своим обязанностям. Пора кончать праздную жизнь», – отметил для себя генеральный конструктор.
 В соседней комнате вместо грустной мелодии в этот раз звучала неизъяснимая, чарующая музыка, и Ольга Николаевна, делая записи в истории болезни, невольно погрузилась в эту мелодию. Мелодия была прекрасна, и она воспринималась легко всеми клетками её существа. Она не могла определить, чья это музыка, но отметила для себя, что композитор весьма талантлив. Один инструмент не подчинял себе до конца другой, и они как бы шли навстречу друг другу, сливались в гармонию и расходились вновь, а каждый из них звучал богаче в присутствии другого. И, может быть, от этого общая мелодия была так прекрасна.
– Ну, что, доктор, как вы находите состояние моего здоровья? – Голос пациента нарушил восприятие чарующих звуков мелодии. – После четырёх посещений и столь, внимательного наблюдения вы заметили какие-то улучшения, что-то изменилось?
– Изменения, конечно, значительные. И надо полагать, вам постоянного  наблюдения врача больше не требуются. – Только, пожалуйста, не забывайте о тех рекомендациях, которые я предписала вместо различных микстур и таблеток, они более эффективны.
– Кончился домашний арест! Можно приступать к активной трудовой деятельности, – воскликнул Масеев, сопровождая восклицание заразительным смехом, хотя с сожалением  и подумал о том, что завтра уже не будет с большим нетерпением ожидать её прихода. Он уже  не мог дальше оставаться в стороне от проблемных вопросов, от своей повседневной и   многогранной деятельности.
– Да, Виктор Петрович, можно приступать к своим обязанностям, только помните о  том, что кроме работы нужно отдыхать. Не пренебрегайте рекомендациями, о которых мы с вами говорили. Ваше здоровье целиком в ваших руках!
 На следующий день генеральный конструктор уже сидел в своём кабинете. В повседневных делах образ лечащего врача переместился  в ту область памяти, которая ведает приятными мимолетными встречами, но далеко не всегда проявляется в сознании человека…
 Утреннее солнце ещё не выглянуло из-за холмов, его первые лучи только осветили зубчатые вершины сосен. Генеральный конструктор не спеша, шел по пешеходной дорожке по направлению к своему КБ. Пошла уже вторая неделя, как закончился его кратковременный отдых под наблюдением врача. 
Накануне он решил: нужно менять сидячий образ жизни, больше двигаться. Предупредив водителя, что завтра утром машина ему не понадобится, шел на работу пешком.  С правой стороны вплотную к пешеходной дорожке подступали лесные заросли, с левой стороны из низин поднимались ленивые клочья тумана. Утренний воздух был свежим и пропитан ароматом увядающих трав и полевых цветов. Впереди нескончаемым потоком спешили на работу любители утренних пеших прогулок. Он даже не предполагал, что их по-прежнему так много, несмотря на то, что имеются специальные автобусы и введен бесплатный проезд на них к месту работы.
«Давненько уже не ходил я по этой дорожке. Наверно, не менее десяти, а то и пятнадцать лет прошли с тех пор, как в последний раз прошел я по ней», – пытаясь вспомнить, когда это было, подумал Масеев.
Его постоянно обгоняли сотрудники КБ и, замедляя шаг, здоровались с ним. Вспомнил, как появилась эта пешеходная дорожка. Плохо было в Ильменске в первые годы с транспортом: маломестные старые автобусы пассажирского автохозяйства не могли обеспечить своевременную перевозку сотрудников к месту работы. Это потом появились более современные, отечественные  автобусы и венгерские «Икарусы» и улучшилась перевозка. А до этого сколько было различных предложений, порой самых фантастических. Вспомнил генеральный конструктор визит к нему инженера Спутникова с предложением смонтировать от городка до производственной базы воздушную подвесную дорогу.
– Всего-то, если брать по прямой, каких-то две тысячи метров», – с непонятной улыбкой на лице он пытался убедить в реальности своего предложения.
Пришлось объяснять инженеру, что на земле в городке много чего ещё нужно построить, а потом уже думать о воздушных магистралях.
– Ну, если невозможно построить воздушную дорогу, тогда давайте делать пешеходную дорожку от нашего городка до предприятия, – с иронической улыбкой на лице, как бы спустился Спутников на землю. – Многие ходят пешком, а когда дождливая погода, в грязи тонут. Надо отсыпать щебнем и положить асфальт. Всего-то и работы на несколько дней, были бы материалы, а дорожку своими силами за счёт субботников сделаем!
Так и появилась эта пешеходная дорожка: асфальтовое покрытие и фонари электрического освещения вдоль дорожки.
«Да, идей и энергии у Вадима Спутникова было – непочатый край, – вспоминая все его предложения при обсуждении коллективных договоров, подумал Масеев. – Предлагал и   отстаивал строительство горнолыжного комплекса, создание  детской конно-спортивной секции. По его инициативе стали проводиться ежегодные зимние «керосиновые игры» на склоне ближайшей горы. Захватывающее зрелище, когда с вершины горы мчатся лыжники с горящими факелами в руках», – вспоминая прошлое, шагал по дорожке генеральный конструктор.
Вспоминал, теперь уже далёкие годы становления предприятия, молодой коллектив конструкторского бюро. Смелые дерзания, стремление познать неизведанное в науке и технике, творческий порыв, энергия в работе свойственны были с самого начала коллективу его конструкторского бюро. Но всего этого им было мало. Молодость требовала общения, нерастраченная энергия искала  выхода, а энтузиазма им занимать не приходилось.
Таких энтузиастов, как Вадим Спутников, было много. По их инициативе появилась, лучшая в городе, хоккейная коробка с трибунами, сформировалась сильная хоккейная команда. В городке начали складываться свои традиции: массовые, коллективные выезды на природу, большие и на редкость весёлые мероприятия зимой и летом, кипучая спортивная жизнь, неутихающие хоккейные и футбольные страсти, лыжные гонки и эстафеты с обязательным участием руководителей подразделений КБ и завода на первом этапе забега. Спортивный азарт невольно захватывал и его, и он никогда не отказывался исполнять роль главного судьи во всех мероприятиях. На всех проводимых мероприятиях царила всегда особая дружественная, семейная обстановка, и она завораживала его.
Вадиму Спутникову и таким же, как он, энтузиастам-спортсменам  необходимы были стадион, спортивные сооружения, слаломные трассы, яхт-клуб и многое другое. Он прекрасно понимал их, но его планы были более масштабными. Как главный конструктор и начальник предприятия, он замахнулся на грандиозное – создать не только мощное конструкторское бюро с собственной лабораторно–экспериментальной базой, способное выполнять задачи национальной важности, но и построить прекрасный город ракетостроителей. Как-то непроизвольно всплыли в памяти генерального конструктора первые жилые, четырехэтажные дома, в которых предстояло жить специалистам его КБ в Ильменске. Сиротливо выглядели они на магистрали проспекта будущего городка ракетостроителей. А ему предстояло построить этот городок, сделать его таким, чтобы в его художественно-архитектурном облике был свой, неповторимый отпечаток.
Сколько раз, склонив голову над генеральным планом развития городка, видел он  микрорайоны с красивыми многоэтажными жилыми домами, дворцы культуры и спорта, гостиницу, ресторан не на бумаге, а уже воплощенный в реальных архитектурных сооружениях. Ничто не давалось просто. Необходимо было получить разрешение на самом высоком правительственном уровне, добиться финансирования объектов, на строительство которых, существовал запрет.
Он был безмерно счастлив, когда удавалось добиться финансирования на строительство и когда сдавали очередной объект. Заложили фундамент Дворца культуры, а он уже обдумывал возможные  варианты финансирования и получение разрешения на строительство гостиницы, торгового центра, плавательного бассейна. 
«А это было совсем не просто, может, даже сложнее, чем разработать, изготовить и сдать на вооружение новый ракетный комплекс», – вспоминая пройденные трудности, вздохнул генеральный конструктор. Подумал о том, что в ближайшие дни необходимо проверить, как идёт строительство пионерского лагеря на берегу озера и учебного корпуса вечернего филиала политехнического института.
«Открытие двадцать шестого съезда партии необходимо отметить не только залповым пуском, завершающим этап лётно-конструкторских испытаний твёрдотопливной ракеты, но и окончанием строительства пионерского лагеря и филиала института. Наступит лето, у наших детей будет свой пионерский лагерь, а осенью первые студенты начнут занятия в своём городке», – размышлял генеральный конструктор, уже подходя к проходной своего предприятия. 
Осталась позади пройденная генеральным конструктором пешеходная дорожка, проложенная ещё в первые годы становления его конструкторского бюро в Ильменске. Все эти годы шло бурное развитие городка, рос коллектив, усложнялись задачи КБ, были творческие успехи, правительственные награды, бывали неудачи и много других событий, потерь и находок.
А для него, руководителя крупнейшего предприятия, без всего этого жизнь потеряла бы всякий интерес, вкус, цвет и обаяние. Жизнь перестала бы быть для него загадкой, вечным источником движения, стремления к новым творческим поискам постижения неизведанного. 
Глава третья

С тяжелыми и мрачными мыслями возвращался генеральный конструктор из Москвы после завершения работы съезда. После разговора в кулуарах съезда с делегатами, близких к правительственным кругам, он понял: долгожданного постановления Правительства по разработке ракетного комплекса на жидком топливе не будет. Ему запрещено заниматься этим направлением. Это был тяжелый удар, как для него, так и для  его конструкторского бюро. Работая над твёрдотопливным комплексом, конструкторское бюро Масеева интенсивно занималось и разработкой нового ракетного комплекса на жидком топливе. Проект комплекса предусматривал наивысший, никем ещё не достигнутый, показатель энергетического совершенства среди морских и сухопутных ракет отечественного и зарубежного производства. Кроме того, просматривалась и перспектива дальнейшего совершенствования, дающая возможность реализации постоянно возрастающих требований заказчика.
И вот сейчас, когда уже почти готов проект, в котором заложено много новых, оригинальных, технических решений, а достигнутый уровень развития нашей промышленности позволяет в короткое время создать ракету,  во многом превосходящую последние американские образцы, генеральному конструктору запрещают заниматься этим проектом. Его снова толкают на твёрдотопливную ракету, которая будет по своим характеристикам точно такая же, как и предыдущая, и во многом будет уступать ракетному комплексу второго поколения, над которым уже работают американцы.
Масеев пытался найти какой-то выход из столь неблагоприятно сложившейся для него ситуации. И не находил его. После завершения работы съезда он остался в Москве, ходил по кабинетам, беседовал, доказывал, убеждал. Его понимали, и ему сочувствовали многие  в оборонном отделе ЦК, в военно-промышленной комиссии, его мнение разделяли ведущие специалисты из института ВМФ. Но высшее руководство этих ведомств было совсем другого мнения.
 Министр его отрасли хорошо понимал генерального конструктора, всячески поддерживал его и был сторонником дальнейшего совершенствования ракетных комплексов на жидком топливе. Он попытался найти поддержку у Министра обороны, но получил категорический отказ.
– Передайте своему строптивому генеральному конструктору, что флоту нужны ракеты на твёрдом топливе. Мы ждём от него новейших комплексов и с меньшими массогабаритными характеристиками, – безапелляционным голосом заявил Министр обороны.
Сергей Александрович понял, что у Министра обороны сложилось твёрдое мнение и уверенность, что не исчерпаны все возможности  получения более высокой эффективности ракетных комплексов на твёрдом топливе. Он не хотел слушать о существенном отставании в отраслях отечественной промышленности, которые будут сдерживать совершенствование ракетных  комплексов нового направления. В представлении Министра Обороны преобладали иллюзии и глубокие заблуждения, которые, в конечном итоге, могли привести только к ослаблению мощи ВМФ.
Генеральный конструктор не хотел мириться с этим, мечтал попасть на приём к Генеральному секретарю ЦК, чтобы попытаться убедить его в ошибочности сложившегося мнения.
– Ничего у тебя, Виктор Петрович, не получится из этой затеи, – убеждал министр генерального конструктора. – Генсек после съезда несколько недель будет приходить в нормальное физическое  состояние. Ты же видел, в каком состоянии он делал доклад. Последний год, как я слышал, он полностью отключился от государственных дел. Никаких не принимает решений, всё решают другие, а он только подписывает решения, иногда даже не читая документов. В лучшем случае он выслушает  тебя, а решение вопроса оставит за Министром обороны. А его мнение на этот счёт, Виктор Петрович, ты знаешь, – предостерегал министр отрасли генерального конструктора.
– Выходит, Сергей Александрович, что  кто-то в высших кругах пытается поставить крест, похоронить все наши достижения, пренебречь неисчерпанными возможностями.
– Получается, Виктор Петрович, это, действительно, так, – вздохнул министр.
– Где же здравый смысл!? – взглянул в глаза министра генеральный конструктор.
Министр не ответил, только пожал плечами.
–Устал ты, Виктор Петрович! Отдохнуть бы тебе не мешало, –  вместо ответа на вопрос произнёс министр после некоторого раздумья. – В отпуске когда был в последний раз, наверно, уже и не помнишь? Подумай, если нужна будет путёвка в самый лучший санаторий, позвони. Помогу!
В мучительных раздумьях покидал кабинет министра генеральный конструктор. Вспомнил своего наставника Сергея Павловича Королёва, который учил его работать сразу над несколькими проектами, и он с самого начала все эти годы работал только так. Всегда была преемственность проектов и ракетных комплексов: один в серийном изготовлении, второй – на стадии  лётных испытаний, третий – на стадии проекта. А, что сейчас? На этот вопрос он пока не находил ответа.
Ещё несколько дней провёл генеральный конструктор в столице, решая вопросы, которые накопились в Академии наук за последние три месяца. Все эти дни неотступно преследовали его мрачные мысли о то, что ждёт впереди его конструкторское бюро? И только, когда возвращался в свою московскую квартиру и попадал в домашнюю обстановку улетучивались мрачные мысли и тягостные раздумья в поисках выхода из трудного положения.
Особенно нравилась комната дочери, даже и при всём беспорядке, царившем в ней.  Устроившись в глубоком кресле, любил смотреть на панель импортного магнитофона, где тепло светились шкалы двух измерителей уровня сигнала, и слушать музыку. Незаметно исчезала усталость, и казалось: лучше комнаты дочери ничего нет на свете. Музыка с удивительно чёткими и богатыми тонами гипнотизировала, а дочь, примостившись рядышком, шептала на ухо:
– Папа, как хорошо, когда мы все вместе! Приезжай почаще! Мы так скучаем без тебя! …
– Мне тоже очень скучно без вас! – отец обнял и прижал к груди свою  пятнадцатилетнюю дочь. – Кстати, мы договорились с мамой, она будет отпускать тебя на дискотеки. Только ты, пожалуйста, не очень увлекайся этим.
– Спасибо папа! Как я люблю тебя! – она подняла голову и с благодарностью взглянула на отца своим открытым взглядом тёмных, немного грустных глаз.
«Взрослеет дочь, у неё сейчас трудный, переходной возраст. А глаза точно такие, как и у матери», – подумал генеральный конструктор и тяжело вздохнул, вспомнив, что пройдёт несколько дней, и он вынужден будет снова  покинуть Москву и эту квартиру, в которой останется его семья.
Когда самолёт ГВФ приземлился в аэропорту, генерального конструктора с радостной улыбкой на лице, приветствовал его водитель Александр Николаевич. Масеев не любил и запрещал, чтобы кроме водителя ещё кто-то приезжал встречать его. Ему хватало одного водителя, зачем беспокоить и отрывать от дела ещё кого-то?   А Александр Николаевич никогда не позволял своему сменщику встречать в аэропорту  генерального конструктора.
– Как долго Вас, Виктор Петрович, не было! – отвечая на рукопожатие Масеева и радуясь, что, наконец, вернулся после длительного отсутствия уважаемый человек, произнёс водитель. Столько теплоты и искренности было в его голосе.
– Да, Саша. Почти четыре месяца, когда ты провожал меня, была осень, а вот уже и зима на исходе.
– И всё это время на испытаниях?
– Последние три месяца пришлось провести на испытаниях. Даже Новый год встречал в этот раз на Севере.
– Да, не позавидуешь! – вздохнул водитель.
– Но теперь долго не будет столь длительных командировок, – думая о бесперспективном будущем и с большим трудом подавив, готовый вырваться наружу, тяжелый вздох, произнёс генеральный конструктор.
– А моя жена сегодня, когда узнала, что вы прилетаете, порядок навела в вашей квартире и ужин сготовила.
– Поблагодари её за меня, Саша. Как она чувствует себя?
–Спасибо! На  здоровье не жалуется. А как ваша жена, не болеет? Как дети? – поинтересовался водитель.
– Все здоровы! Привет тебе и твоей супруге передавали.
– Спасибо! Помнят нас, не забыли!
Из аэропорта в Ильменск приехали, когда февральское солнце уже спряталось за горизонт. Большими, пушистыми хлопьями падал снег, и было морозно.
– Когда вылетали из Москвы, шел дождь с мокрым снегом, а у нас здесь мороз, – прощаясь с водителем, произнёс Масеев. Вздохнул, вспомнив московскую квартиру и те несколько тёплых, счастливых дней, проведенных в кругу своей семьи. Подойдя к подъезду, взглянул на тёмные провалы окон своей квартиры и почувствовал, что ему зябко, неуютно, одиноко. В соседних квартирах ярко светились окна, только в его квартире они темнели расплывчатыми прямоугольниками, равнодушно посматривая на него.
За долгие четыре месяца, проведенных в экспедиции, он успел отвыкнуть от своей квартиры. Не раздеваясь, прошел в комнату, где всё было на своих привычных местах, только за эти четыре месяца непомерно вытянулась и разрослась монстера, любимое комнатное растение жены, выросли и другие цветы.
«Им совершенно безразлично, живут хозяева в квартире или она пустая, цветы не страшит одиночество, лишь бы только поливали их, – усмехнулся Масеев. А Сашина жена не забывала следить за ними, вот и вытянулись».
Сбросив дублёнку, прошел на кухню. На газовой плите, накрытые полотенцами заботливой рукой, стояли кастрюля борща и сковорода с мясом. Аппетитный запах борща и жаркого не вызвал аппетита, хотя после завтрака в московской квартире у него почти ничего во рту не было. Заглянул в  свой кабинет. Непривычная пустота, гнетущая  тишина, от которой он отвык за долгие четыре месяца, удручающе действовали на него. Тишина казалась вязкой, давила на него, а стены кабинета казались холодными.  Чтобы хоть как-то разрядить тишину, Масеев включил японский магнитофон «Акаи».
 « Снежные хлопья садятся неслышно, может быть, снова цветёт наша вишня.
Ветви, как крылья, слегка встрепенулись, может быть, лебеди в зиму вернулись».  «Белые крылья, белые крылья, белые крылья, полёт неземной…»
«…Как это трудно, лететь против ветра, как это трудно ещё раз поверить…»
В динамиках звучал голос певца, переборы гитары переливались между двумя колонками, а он, покачивая головой, стал подпевать своим мягким, певучим голосом:
– «Ветви как крылья слегка встрепенулись, может быть, лебеди в зиму вернулись. Белые крылья, белые  крылья, белые крылья – полёт неземной…»
Вспомнил, как полюбилась в экспедиции всем эта песня. Кто-то даже сказал, что песня эта о нас, о нашей трудной работе и вообще о нашей жизни. Она была их постоянным спутником. Длинными осенними или зимними вечерами, собравшись в холле гостиницы, слушали  «Белые крылья» в исполнении Валерия Ободзинского.
Вспоминал Масеев, как осенними вечерами дробью сыпал по стёклам  дождь, стучал по жестяным подоконникам. Обычно зимой северные ветра заметают стёкла снежной пургой, а они всем составом сидят и слушают мелодии в исполнении любимых исполнителей. Часто после прослушивания магнитофонных записей, кто-нибудь затягивал песню о море, и все дружно начинали подпевать. Бывало, что, исполнив один два куплета, наступала затяжная пауза, и тогда генеральный конструктор выступал уже в роли солиста. Он знал множество различных песен – от первого до последнего куплета.  Очень любил песни Владимира Высоцкого в исполнении самого автора, его надрывный с хрипотцой и юмором голос. Они были близки своей откровенностью и созвучны ритму его собственной жизни.
«В экспедиции большое окружение, там ты среди единомышленников и никогда не испытываешь мучительного чувства одиночества», – слушая Ободзинского, вздохнул генеральный конструктор. Опять встала перед его глазами обстановка в московской квартире, жена и дочка с сыном. Разлука с семьёй, тоска по близким действовали на него удручающе каждый раз, когда он покидал московскую квартиру. Но в этот раз пустота  в большой квартире, вязкая тишина  и одиночество особенно остро действовали на него. Попытался вспомнить, когда в последний раз была в этой квартире жена, но так и не сумел точно установить год этого, значительного для него, события.
«Что-то угнетающе стало действовать на меня одиночество. Раньше я почему-то не замечал так остро, как сейчас этого чувства, – подумал Масеев. – Что это: возраст? Или нечто другое?» – размышлял генеральный конструктор, меряя шагами свой кабинет.  Вспомнил – совсем неожиданно для себя – доктора Ольгу Николаевну и её  последний визит. Прошло так много времени с той поры, но он помнит слова, которые произнесла она. 
«Никогда больше, Виктор Петрович, не болейте! А если когда будете плохо себя чувствовать, не стесняйтесь, звоните». Назвала номер своего телефона, попрощалась и вышла за дверь.
За всё время, которое прошло после её посещения, он почти не вспоминал об этом докторе, хотя она и произвела на него приятное впечатление. Правда, в бессонные ночи раз или два подумал о ней, но почему-то не как о докторе – как о женщине. А вот в эту минуту вспомнил, захотелось встретиться с ней, просто посидеть рядом и поговорить.
«Может, позвонить, сказать, что мне плохо? –  размышлял он, перелистывая записную книжку в поисках номера её телефона. – Мне же, действительно, плохо! Неважно, что нет ощущения физической боли, чувство душевной боли и одиночества гораздо сильнее, – убеждал он себя.  – А если она придёт по моему звонку, чем объясню ей свой вызов, что  скажу?  Что мне тоскливо, грустно и одиноко в пустой квартире? Это детский лепет, боязнь маленького ребёнка оставаться одному – и не более того! Какое ей дело до этого!? – так и не сумев убедить себя, продолжал размышлять Масеев на тему, удобно ли пригласить её.
Он поднялся из кресла и с записной книжкой в руке начал ходить по своему домашнему кабинету. Мерил шагами комнату и по-прежнему не знал, как поступить: позвонить и пригласить в гости или остаться одному, наедине с магнитофоном?
«Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому краю
Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю…
Что-то воздуха мне мало – ветер пью, туман глотаю,
пропадаю, пропадаю!.».–
Звучал хрипловатый голос Владимира Высоцкого, исполнявшего одну из любимых песен генерального конструктора –  «Кони привередливые».
«В конце концов, могу объяснить, что переволновался после съезда и желательно проверить работу моего сердца, чтобы своевременно принять необходимые профилактические меры» – после долгих раздумий, наконец, решил Виктор Петрович. Приглушил звук магнитофона, взглянул на часы, и стал набирать номер телефона Ольги Николаевны.
– Добрый вечер, Ольга Николаевна! Вас беспокоит Виктор Петрович. Не забыли ещё  своего пациента? Он старался говорить спокойным, не выдающим его внутреннего волнения, голосом, но чувствовал, что не совсем удачно справляется с этим.
– Виктор Петрович, вам плохо!? – услышал он в трубке взволнованный голос доктора. Она даже не ответила на его «добрый вечер»
– Да, плохо!
– Что с Вами?  Может, сразу вызвать неотложную скорую помощь?
– В данном случае она не поможет.
– Тогда … голос её прервался, –  тогда, наверно, лучше всего, сразу поместить вас в отделение? – неуверенным голосом закончила она.
– Вот это совершенно не подойдёт для меня.
– Так, что вас мучает, скажите!  А впрочем, лучше я сама сейчас прибегу к вам. Я мигом! – слышал в трубку прерывающий от волнения голос
 Он не знал, где живёт Ольга Николаевна, и приготовился ждать её, но прибежала она очень быстро.
– Что с вами, Виктор Петрович? –  чуть слышно прошептала она с большой тревогой в голосе, не успев ещё отдышаться от быстрого бега, пристально всматриваясь  испуганными глазами в его лицо.
– Извините, Ольга Николаевна, что побеспокоил вас дома, да ещё в вечернее время! – помогая доктору снять шубу, произнёс Масеев.
– Ничего страшного! Я уже привыкла к вечерним и ночным звонкам из отделения. Так, что же с Вами? 
Она, прижавшись спиной к стене, вытирала платочком обильно выступившие капельки пота на висках и недоуменными глазами смотрела на Масеева.
– Со мной всё в порядке! Просто устал за последние четыре месяца. Сегодня вернулся из Москвы с двадцать шестого съезда, и мне очень захотелось увидеть своего доктора, – откровенно признался генеральный конструктор, ещё не зная, как отреагирует она на это.
– Боже мой, чего только не передумала я после вашего звонка и пока бежала к вам! –  всё ещё прижимаясь к стене, прерывающимся голосом призналась Ольга Николаевна…
– Простите, что заставил переволноваться! – ещё раз извинился  Виктор Петрович и пригласил пройти в комнату.
– Так вы были делегатом на этом съезде? Горжусь, что мой бывший пациент был удостоен такой высокой чести! – с лукавой улыбкой на лице и лёгким смехом произнесла Ольга Николаевна. – Расскажите, пожалуйста, как проходил съезд. По телевидению показывали в основном доклад Генерального секретаря и выступления некоторых делегатов съезда. А вы наблюдали и заметили, наверно, ещё что-то другое, – попросила она с обворожительной улыбкой, которая моментально раскрепостила их.
– Расскажу со всеми подробностями, только давайте вначале поужинаем. Я после того, как утром позавтракал, ничего ещё не ел, если, конечно, не считать того, чем подкормила меня очаровательная стюардесса на борту самолёта.
– Я не голодна, – не желая говорить, что его звонок раздался почти сразу, как только она  вернулась из отделения, слукавила Ольга Николаевна. – А вам, конечно, после длинной дороги необходимо покушать. Только у вас, очевидно, ничего нет из продуктов?
– А это мы сейчас с вами, Ольга Николаевна, проверим на кухне и в холодильнике, что к моему возвращению сумела приготовить Мария Васильевна  – супруга моего водителя, – увлекая её за собой на кухню, весёлым голосом проговорил Масеев. – А вы уж, пожалуйста, не отказывайтесь, поужинайте вместе со мной.
– Тогда позвольте, Виктор Петрович, мне похозяйничать на вашей кухне, – попросила разрешение, заметив на газовой плите кастрюлю и сковороду, прикрытые полотенцем  заботливой рукой незнакомой ей женщины Марии Васильевны.
– Хозяйничайте, не стесняйтесь! Буду очень признателен.
– Спасибо за высокое доверие! – рассмеялась Ольга Николаевна, я уж тогда и холодильник проверю. Может, что-нибудь там найду из деликатесов.
Виктору Петровичу нравились смех и весёлый юмор Ольги Николаевны, а от её присутствия распространялись и согревали его, давно уже забытые в этой квартире, уют и домашнее тепло. Вскоре Ольгой Николаевной был накрыт и сервирован стол, а Виктор Петрович достал из дорожной сумки, купленную ещё в Москве, бутылку армянского коньяка.
– Не доводилось мне сидеть за одним столом и пить коньяк с делегатами съездов КПСС, – рассмеявшись, пошутила Ольга Николаевна, когда Виктор Петрович поднял свою рюмку.
– Тогда и выпьем за то, чтобы не остались в этот раз только на бумаге, а были бы  выполнены все директивы, которые намечены в решениях съезда, –  произнёс Масеев.
– Очень бы этого хотелось! – вздохнула Ольга Николаевна. – А то намечают на съездах грандиозную программу по всем отраслям народного хозяйства и по улучшению благосостояния народа, а на деле всё остаётся только на бумаге. – Вы, Виктор Петрович, наверно, не первый раз уже участвуете в работе съездов? – помолчав немного, поинтересовалась она.
– Если считать с прошедшим, пятый раз, – проговорил он, заметив удивление в её глазах.
– Боже мой?! Сижу за одним столом, пью коньяк с пятикратным делегатом съезда КПСС, – пригубив коньяк, рассмеялась она.  Выпитая рюмка коньяка сняла волнение, которое испытывала она после того, как так напугал её звонок Виктора Петровича. Улетучились неловкость и скованность и от непривычной для неё обстановки.
– А Бог не забыл и не поскупился, например, наделить Вас, Ольга Николаевна, богатым чувством юмора, – сделав глоток коньяка, в свою очередь, рассмеялся Масеев.
 Они долго сидели за столом и разговаривали на различные темы. Ольга Николаевна попробовав жаркое, восхищалась кулинарными способностями супруги водителя.
– Не приходилось ещё кушать такое вкусное жаркое! – откровенно призналась она, убирая со стола посуду. – Вы, Виктор Петрович идите, отдыхайте. Устали после дороги, а я помою посуду и пойду домой.
– Да нет, я лучше посижу на кухне, рядом с вами, в такой, непривычной для этой квартиры,  домашней обстановке, – неожиданно для себя, признался Масеев.
Ольга Николаевна промолчала, только чуть слышно вздохнула.
– А мне показалось, когда я слушала выступление Генерального секретаря, что он с  большим трудом читал доклад съезду, и мне, как врачу, было даже жалко его. Вы заметили это? – поинтересовалась Ольга Николаевна, когда они перешли с кухни в его кабинет.
– Конечно, заметил.  Некоторые слова особенно трудно было произносить ему. Они вроде застревали у него в горле. Он не стал говорить ей, что обилие аплодисментов в докладе было специально предусмотрено ещё при подготовке его, и только для того, чтобы дать возможность больному Генсеку хоть немного передохнуть, читая доклад съезду.
– Я, как врач, понимаю, он болен, только не могу понять, почему с таким здоровьем остаётся на посту. Колоссальная нагрузка по управлению нашим государством, которая ложится на его плечи, окончательно подорвёт его здоровье. Разве он сам не понимает этого? А его снова выбрали на этом съезде Генеральным секретарём! Почему не уходит в отставку, чтобы не приносить вреда своёму здоровью?
Она вроде бы, как врач, искренне проявляла жалость к больному человеку, но за её словами был скрыт совсем другой смысл: почему больному человеку доверяют высокую должность, на которой он приносит вред не только своему здоровью, но и государству?
Виктор Петрович понял скрытый смысл её вопроса.  Он и сам неоднократно задумывался над этим, хотя и понимал: ближайшему окружению Генсека почему-то выгодно держать у руля правления государством немощного человека. Только не имел он права открыто высказать свои мысли Ольге Николаевне. А вот она не побоялась, открыто высказать то, что наболело.
«Смелая женщина с большим кругозором, имеет собственное мнение, а свои суждения произносит твёрдо и решительно, как взвешенное и глубоко продуманное мнение», – отметил он для себя.
– Генеральный секретарь, конечно, уже в преклонном возрасте, серьёзно болен, но у него богатый опыт партийного и государственного руководства. Уже шестнадцать лет он на посту первого, а затем Генерального секретаря партии – видный политический деятель, много сил и энергии и в настоящее время отдаёт укреплению мировой социалистической системы, – пытался он ответить на вопрос Ольги Николаевны. А сам прекрасно понимал:  ответ слишком неубедительный, он вызовет у неё ироническую усмешку и ничего более.
– Ну, тогда и оставался бы только Генсеком!  А он, помимо этого, ещё Председатель  Президиума Верховного Совета и Председатель Совета обороны. Зачем на восьмидесятом году жизни брать на свои плечи такую нагрузку? Что у нас, в государстве, кроме него нет достойных людей? В медицине тоже много престарелых хирургов, среди них есть академики и видные профессора – и все с богатейшим практическим опытом. Но, когда дело касается сложной хирургической  операции, они поручают её молодым хирургам, а сами присутствуют в роли консультантов. Они понимают: работа скальпелем, когда дрожат руки, может привести к трагическим последствиям. В медицине на острие скальпеля хирурга человеческая жизнь, и ошибаться хирург не имеет права. В политике тоже руководитель государства не имеет права допускать ошибки. Он несёт полную ответственность за укрепление своего государства, развитие всех отраслей  промышленности и, как в очередной раз записано в директивах съезда, повышение благосостояния народа. Простите меня, Виктор Петрович, если я слишком много наговорила  лишнего!
– Ничего лишнего вы не сказали, и ваши опасения вполне логичны, – произнёс, а про себя подумал: «Какая удивительная женщина, какая волевая и бескомпромиссная натура!»
И продолжил:
– А, впрочем,  давайте больше не будем говорить о политике. Лучше пойдёмте пить чай или  кофе, можно ещё пропустить по одной рюмочке армянского коньяка с лимоном. Как вы на это смотрите?
Ему понравилась ироническая рассудительность Ольги Николаевны.
– Коньяк? Мне – можно! А вам, Виктор Петрович, не знаю. Вы остаётесь моим пациентом даже, когда сидим за обеденным столом, и чтобы разрешить коньяк и кофе я, как врач, должна сначала хотя бы замерить давление ваших кровеносных сосудов, – рассмеялась Ольга Николаевна.
– По капельке, по чуть-чуть, можно даже без обследования, – взглянул Масеев с заразительным смехом на своего строгого доктора. 
Ольга Николаевна приподняла голову, и взгляды их встретились. В этот раз почему-то  не заметил Виктор Петрович в её синих глазах глубокой грусти и затаённой печали.
На кухне Ольга Николаевна резала лимон, а Виктор Петрович неотрывно глядел на неё. Склонившись над столиком, она резала, а волосы падали ей на лицо. Короткими движениями головы стряхивала их, но волосы снова падали  и закрывали ей глаза.
– Так, за что выпьем? – поднимая рюмку с коньяком, поинтересовалась Ольга Николаевна.
– За нашу встречу, доктор! – произнёс Виктор Петрович и, помолчав, добавил, – чтобы они были, как можно чаще.
–  И чтобы при наших встречах на плечах доктора не было никогда белого халата и фонендоскопа в руках, – рассмеявшись, вставила Ольга Николаевна.
– Именно это я и имел в виду, только не совсем точно выразился, – сказал Масеев с заразительным смехом и посмотрел в глаза своей гостьи.  От его насмешливо глубокого взгляда прозрачных, и, как ей казалось, бездонных глаз, отчего-то замерло сердце. Ей показалось, что она может утонуть в их завораживающей глубине…
В непринуждённой обстановке пили кофе, а затем долго вели разговоры на различные темы: о литературе, искусстве, поэзии, любимых писателях и поэтах. Приглушенно звучали магнитофонные записи, а Масеев слушал негромкий голос своей гостьи.
– А я люблю читать сборник стихов Анны Ахматовой  «Бег времени», точно так же, как любила в детстве читать стихи Агнии Барто, – призналась Ольга Николаевна. – Нравятся мне стихи Марины Цветаевой, написанные в годы её эмиграции, правда читаю, когда мне становится грустно. В них поэтесса так ярко показывает свою несовместимость с окружающим миром, тоску по Родине, что почитаешь их и поймешь: твоя грусть и тоска – сущий пустяк в сравнении с переживаниями автора, – чуть грустным голосом, закончила она.
– Сергея Есенина и Блока тоже люблю. А вот Владимир Высоцкий мне не очень почему-то нравится, –  узнав от Виктора Петровича, что это его любимые поэты, – откровенно призналась она.
 Масеев слушал голос Ольги Николаевны, и ему хотелось узнать подробности её личной жизни: замужем или одинокая? Есть ли дети, какого они возраста?
«Ладно, если когда-нибудь сочтёт нужным, сама расскажет», – решил он.
Иногда она замолкала. Наступала тишина, нарушаемая только едва слышимой музыкой, но Масеев чувствовал, что между ними установилась прочная связь, невидимая неслышная, как радиоволны. Слова в эти минуты ничего не значили, всё решалось глазами и чем-то ещё более сокровенным и точным.
Ольга Николаевна, изредка поглядывала на фотографию в рамке на столе. Рядом с Виктором Петровичем сидела красивая женщина, а в нижнем ряду два мальчика и совсем ещё маленькая девочка. Она понимала: это его семья, но почему он живёт один, где его семья? Это оставалось для неё загадкой, а спросить не хватало смелости.
Ещё в первое посещение своего пациента тонкая интуиция женщины безошибочно подсказала ей, что в этой большой квартире нет никаких женских признаков. Всё окружающее говорило о том, что здесь проживает одинокий мужчина. С той поры прошло уже больше шести месяцев, обстановка не изменилась, женщина за всё это время в квартире не появлялась. Ольга Николаевна, взглянув на фотографию, глубоко вздохнула, посочувствовала хозяину квартиры в его одиночестве, ей искренно было жаль его…
Стрелки часов показывали уже четверть одиннадцатого ночи, когда Ольга Николаевна собралась домой.
– Виктор Петрович, очень прошу, вы только, пожалуйста, не провожайте меня, – заметив, что он собрался сопровождать её, попросила Ольга Николаевна. – Меня часто глубокой ночью вызывают в отделение, и я уже привыкла ходить по ночам одна. А, чтобы вы не беспокоились, я позвоню, как только приду домой, – попрощалась и вышла из квартиры генерального конструктора. А он с беспокойством стал ожидать телефонного звонка, думая о ней.
– Добралась без каких–либо ЧП, даже не встретила ни одного прохожего, – рассмеялась она. Спасибо, Виктор Петрович, за приятный вечер! Мне давно уже не было так хорошо! – призналась она. Спокойной ночи! – проговорила и повесила трубку, а ему хотелось бесконечно долго слышать ещё и ещё этот голос.            
«Привлекательная женщина, умная, отличается глубоким, независимым мышлением и смелостью в своих неожиданных суждениях. С ней очень интересно разговаривать на любую тему. Лицо светится умом и какой–то особой тёплой женственностью», – размышлял он в постели, стараясь заснуть. Как хорошо, что догадался пригласить её к себе в гости, – подумал, почти уже засыпая.
А Ольга Николаевна, пожелав по телефону Виктору Петровичу «Спокойной ночи», села в кресло и глубоко задумалась. Не со страхом – с ужасом, от которого холодело всё тело и, казалось, останавливается сердце, бежала она к нему. Назойливая мысль, что произошло или может произойти с ним, после того, как она положила трубку, терзала её всю дорогу. Волнение и тревога, которые, захватили её после неожиданного звонка Виктора Петровича, прошли сразу после выпитой рюмки коньяка.
А голова и в эти минуты по-прежнему была забита всякими, будоражащими её мыслями. Ей необходимо было разобраться и привести их в порядок. Сын спал в соседней комнате, в квартире тишина, и ничто не мешало Ольге Николаевне сосредоточиться и разобраться во всём.
Виктор Петрович вошел в её жизнь помимо её желания, словно какая-то неведомая, притягательная сила влекла к этому человеку, так непохожему на её мужа. Не высокие научные степени и звания: доктора технических наук, профессора, академика – совсем не это влекло к нему. Колоритная, солидная и спокойная внешность, конечно, сами по себе вызывали доверие к нему, как к человеку. Во время разговора с ним как-то совершенно незаметно появлялась на его лице необыкновенная притягательно-грустноватая улыбка – нежная, лучезарная. Улыбка и сеточка морщинок в уголках глаз освещала его лицо, отчего  оно становилось ещё более привлекательным и артистичным, светилось умом и особой, тёплой таинственностью.
Ольга Николаевна поняла: этот человек не совсем ей безразличен, и такое чувство возникло ещё в тот, четвёртый день посещения его в качестве больного. Она поняла, но боялась признаться в этом даже самой себе. Её покорили необыкновенная убеждённость этого человека – ведь она верила буквально каждому сказанному им слову. Возникло чувство симпатии и уважения к человеку, занятому творческой научной работой. Ей казалось странным видеть себя рядом с этим знаменитым учёным, она чувствовала себя слишком маленькой и  думала, что и он относится к ней, как к девчонке. Глядя на него, восхищалась его талантом и одновремённо укоряла себя за то, что так долго тянет с защитой своей собственной диссертации.
Вспомнились годы супружеской жизни. Недолгим оказалось семейное счастье, хотя вначале всё складывалось очень удачно, и ей даже завидовали подруги. Замуж она вышла за молодого, и как ей казалось, талантливого инженера, когда училась на последнем курсе медицинского института. Он с отличием окончил механико-математический факультет, остался на кафедре в институте и поступил в аспирантуру. Ещё когда работал над дипломным проектом, мечтал на базе собранных материалов, подкрепив их научным обоснованием, защитить кандидатскую диссертацию. Окончил аспирантуру и получил право на защиту кандидатской диссертации.
У неё тоже после окончания медицинского института всё складывалось удачно. Осталась в ординатуре, как и муж, решила посвятить себя научной деятельности. Но потом появился ребёнок, и работу над диссертацией пришлось пока оставить на неопределённый срок. Три года, несмотря на материальные трудности, жили нормально. Она даже считала их самыми счастливыми годами семейной жизни, и они пролетели как-то стремительно.
Неприятности начались позже. Муж затянул с защитой диссертации, потом оказалось, что она устарела и потеряла свою научную значимость. Разочаровавшись, муж начал пить, по работе скатываться вниз: из старшего научного сотрудника в институте его понизили до младшего. А он продолжал катиться всё ниже и ниже. Она долго и упорно боролась, пытаясь образумить его, убеждала взяться за разработку новой, актуальной темы. Но всё было напрасным. В доме начались скандалы, муж беспробудно пил, завёл любовницу, часто не приходил ночевать. Два года, как целая вечность, тянулась эта, невыносимая для неё жизнь. Не выдержала и подала на развод…
Долго в эту ночь не могла уснуть Ольга Николаевна. Воспоминания из прошлого незаметно переключились на неожиданный, так напугавший её звонок Виктора Петровича. Этот звонок раздался в тот момент, когда она, вернувшись из магазина, только что сняла шубу и переобувалась. Хотя ей ещё не приходилось слышать его голос в телефонной трубке, но она сразу узнала его. С тревогой слушала его далёкий голос, а удары собственного сердца с каждой секундой всё учащались. В зеркале над тумбочкой с телефоном, она как будто вдруг увидела не своё растерянное лицо, а его лицо, больного, может быть, одинокого человека.
И впервые почувствовала насколько дорог он ей. Накинув шубу, выскочила за дверь, и только тогда почувствовала, что на ногах только один сапог.  … Вспомнила, как бежала к нему, встречный ветер бросал в лицо крупные снежные хлопья, а она даже не замечала их.
«Скорее бы добежать, узнать, что с ним. Раз позвонил, значит, ему очень плохо. А я в спешке даже не догадалась захватить с собой нитроглицерин», – с тревогой думала она всю дорогу.
Впервые за врачебную практику почувствовала свою неуверенность, страх перед больным пациентом и полную беспомощность. Только уже в квартире, увидев на его лице обворожительно виноватую улыбку, поняла: тревога была напрасной.
За прошедшие шесть месяцев, пока он не напоминал о себе, она поняла, что забыл о ней, а раз не нуждается в её помощи, значит, здоров. Всё это время она иногда думала о нём. Ей хотелось услышать его голос. Но ещё больше она желала встретиться с ним. Часто вспоминала его насмешливо тревожные глаза, которые порой становились прозрачными и поражали её своей глубиной. Глядя в эти глаза, у неё почему-то всегда замирало сердце, и она боялась утонуть в их завораживающей глубине.
Она всеми силами старалась погасить в себе это чувство, не давая ему  возможности, из маленькой искорки, которая при первом знакомстве затеплилась в ней, перерасти в пожар. «Светлый разум должен быть сильнее даже самого глубокого чувства», – убеждала она себя в минуты раздумья и своей рассудительностью гасила его.
Но неожиданный  звонок и моментально вспыхнувшая тревога, боязнь за него подсказали ей, что чувства не всегда подвластны разуму. Вот и сегодня в завораживающей глубине его глаз поняла свою обречённость и переживала свою «гибель», как волшебный, сладостный сон. Когда-то она осуждала в институте своих однокурсниц, которые безумно влюблялись в молодых доцентов, а то и в профессоров, которые уже успели отпраздновать свой полувековой юбилей.
Она, встретив на своём пути Виктора Петровича, не мечтала о любви, ей хотелось только одного, чтобы он был иногда рядом, и с ним можно было бы поговорить. А вот сейчас, наперекор светлому разуму, помимо её воли, потаённые мысли, будоража её, прогоняли сон. Она думала о Викторе Петровиче и где-то в тайниках её подсознания зарождались мысли, в которых она не могла признаться даже себе.

Часть четвёртая
Глава первая

Закончились морозы, прекратились обильные снегопады, утихли февральские  метели. Пришла, наконец, в Ильменск запоздалая весна, а вместе с ней появилась надежда и ожидание чего-то нового, лучшего. На базовом заводе головного КБ и на  заводах смежных промышленных предприятий полным ходом шло изготовление серийных ракет комплекса «Тайфун». Конструкторские бюро готовили документы, необходимые для предстоящей сдаче комплекса на вооружение Военно–Морского флота.
В это же самое время за океаном американцы разрабатывали проект ракетного комплекса «Трайдент» уже следующего поколения. Правительство в лице Политбюро партии, министр обороны и высшее руководство военно-промышленного комплекса не допускали даже мысли о прекращении в КБ Масеева дальнейших работ по проектированию более совершенных ракетных комплексов на твёрдом топливе. Они не хотели в чём-то уступать заокеанскому противнику.  Их не смущали недостатки, выявленные в процессе отработки комплекса, и они, вопреки здравому смыслу, твёрдо стояли на позиции создания нового комплекса меньших массогабаритных характеристик, но с наибольшей боевой эффективностью. 
«Накопленный опыт, организаторские способности Масеева, незаурядный талант проектантов и инженеров-конструкторов позволят создать проект, не уступающий, а то и превосходящий аналог нашего «конкурента», стоит только нажать на строптивого генерального конструктора», – рассуждали в высокопоставленных правительственных кругах.
А генеральный конструктор придерживался противоположного мнения – он понимал: от него требуют невозможного. Прекрасно зная реальное положение дел, сознавал, что теперь обречен на отставание от своего конкурента и вынужден будет постоянно догонять его.
В технике нельзя догонять – нужно превзойти конкурента.
И эта цель уже достигнута Масеевым в последнем проекте ракет на жидком топливе. Он настойчиво добивался от Правительства разрешения на продолжение начатых работ по новому, более совершенному ракетному комплексу, но получал отказ.
«Политбюро считает нецелесообразным дальнейшие разработки ракетных комплексов на жидком топливе. Рекомендует заняться вплотную дальнейшим совершенствованием более перспективного ракетного комплекса «Тайфун», – такой неизменный ответ получал генеральный конструктор на все свои письма в различные правительственные инстанции.
«Какой абсурд! Не парадокс ли это, когда несведущие в технике люди диктуют главному конструктору, над чем должно работать его КБ», – размышлял Масеев, читая подобные ответы.
Но, несмотря на запрет, проектанты конструкторского бюро Масеева продолжали  работать по дальнейшему совершенствованию ракетного оружия на жидком топливе. Работая над новым проектом, они понимали: только в жидкостной ракете, предлагаемые новшества могут быть реализованы с большей эффективностью. Они открывали возможности дальнейшего прогресса во всех направлениях: по конструкциям, двигателям, системам управления и по повышению стойкости ракет к противоракетным воздействиям. Кроме того, специалисты прекрасно понимали, что все нововведения можно реализовать в кратчайшее время.
После проведения заключительного этапа лётных испытаний ракеты на твёрдом топливе чётко выявились все её недостатки. По своей массе и габаритам она значительно уступала американскому аналогу и более чем в два раза превышала  жидкостную ракету.  Только один этот  фактор ограничивал  дальнейшие возможности её использования и создавал определённые трудности в эксплуатации. А тенденция ракетного оружия диктовала новые требования, которые невозможно было реализовать в принудительно навязываемом конструкторскому бюро Масеева твёрдотопливном направлении. В этом проекте так и  остались не решенными многие проблемы, а значительное отставание некоторых отраслей отечественной промышленности, связанные с этим направлением, ещё больше усугубляли дальнейшее совершенствование комплекса.
Генеральный конструктор не терял надежды получить от правительства разрешение на разработку нового ракетного комплекса на жидком топливе. Он не понимал истинные причины бессмысленного давления на него со стороны высшего руководства, когда в представленных  им сравнительных документах достаточно убедительно и понятно  даже для непросвещённого взгляда просматривается нелепость перехода на «новое» направление. Не понимал и политической ситуации, которая сложилась в высших эшелонах власти.
Министр обороны – ярый приверженец наземных ракетных комплексов на твёрдом топливе и высшее руководство военно-промышленного комплекса вопреки здравому смыслу не хотели считаться с реальной действительностью. Неоспоримый приоритет в этом направлении казался им вполне реальным, а достичь превосходства можно путём нажима на строптивого генерального конструктора в приказном порядке. Наряду с иллюзией большой эффективности ракет на твёрдом топливе они аргументировали мифом слишком высокой аварийной опасностью жидкостных ракет. Не хотели принимать во внимание, что все аварийные ситуации на флоте произошли только из-за допущенных ошибок в эксплуатации ракет.
Генеральный конструктор возмущался таким произволом, всеми силами старался противостоять этому. Но силы были неравными. С одной стороны – Министр обороны, Главком ВМФ, высшее руководство ВПК, с другой стороны – он да Министр его отрасли и командующие флотов, которые уже давно дали высокую оценку ракетным комплексам на жидком топливе.
Хотя среди заместителей Министра отрасли были сторонники твёрдотопливных комплексов. И в конструкторском бюро Масеева, не видя впереди какой-то перспективы по дальнейшей разработке нового проекта, ведущие специалисты начали выходить с предложениями о разработке нового проекта твёрдотопливной ракеты.
«Сложилась и окрепла кооперация, накоплены знания, есть уже опыт. Кое-что можно ещё сделать по снижению массы и за счёт этого повысить эффективность», – убеждали они генерального. А его совершенно не устраивало это «кое-что». Он, как главный конструктор, признавал только крупномасштабное совершенствование морских комплексов, и всеми силами стремился оставаться непревзойдённым в  этой области. Отлично понимал: то, что  сделано в твёрдотопливном направлении – это предел и выдавить что-то существенное уже невозможно. А проигрывать сильному заокеанскому конкуренту было не в его правилах.
В конструкторских разработках в период  противостояния двух мировых систем у генерального конструктора был только один выбор – превзойти своего конкурента. Вот и в этот переломный период противостояния генерального конструктора и высших военных  чинов своего родного Отечества у  него тоже был только один выбор, – выйти из него победителем. Только новая полномасштабная разработка ракетного комплекса на жидком топливе на основе достигнутого технического уровня и с увеличением боевых возможностей! Другого решения не должно быть, и за этот вариант он боролся.
Нервы в этот сложный для  генерального конструктора период были у него на пределе. Он давно уже привык и принимал это, как должное, когда приходилось с кем-то конкурировать и что-то доказывать. Но в этот раз сталкивались интересы, мнения, а, скорее всего, амбиции высокопоставленных лиц. Он понимал всю бессмысленность оказываемого на него давления и  не мог  с этим согласиться. Обладая обострённым чувством справедливости, слишком ранимый человек по натуре, он один нёс на своих плечах груз непонимания его позиции в высших сферах государственного руководства и страдал от этого.
Время для него как бы разделилось на две составляющие. Когда ожидал положительного постановления Правительства, разрешающего продолжать работы над проектом жидкостной ракеты, тянулось тягуче медленно, а когда думал о том, что остановлены работы с этим проектом, время летело для него стремительно. Он всегда дорожил каждым часом, а сейчас понимал: впустую потерянное время рано или поздно придётся нагонять.
«Надо принимать решительные действия! Ждать больше нельзя! – часто убеждал он себя бессонными ночами. Пройдёт ещё время, и министр обороны сумеет убедить ЦК поручить разработку проекта ракеты на твёрдом топливе какому-нибудь авторитетному КБ. У меня затребуют документацию на твёрдотопливную ракету и на базе этой ракеты «изобретут» её модификацию, которая будет по всем параметрам уступать американским ракетам. А что остаётся мне, что ожидает наше КБ? В лучшем случае – главная сборка ракеты на нашей производственной базе. Снова, как и двадцать пять лет назад, работа по чужой документации, – глядя в темноту, вздыхал генеральный конструктор, размышляя о незаманчивой перспективе своего КБ. – Потом поймут, что допущена роковая ошибка, но будет слишком поздно».
Эти мрачные мысли и тяжелые размышления не давали возможности заснуть, и с тяжелой головной болью генеральный конструктор приходил утром в свой рабочий кабинет.  Эти бессонные ночи, когда он оставался наедине с тяжелым грузом собственных мыслей и мучительных раздумий, были для него страшнее всякой  пытки.
В конструкторском бюро наступила пора летних отпусков, а генеральный  конструктор не собирался уходить в отпуск. Он так и не воспользовался предложением Министра отдохнуть после завершения работ с комплексом «Тайфун». Не мог позволить себе отдых, когда не решена главная для  конструкторского бюро и всего предприятия задача, и не ясна дальнейшая перспектива. Физическая усталость стала более чувствительной, а нервная система требовала покоя на лоне первозданной природы и «космической» тишины.
В свои пятьдесят шесть лет он не утратил нерушимой страсти и любви к извечной и нежной красоте природы. Его преданность к природе была ничуть не меньше, точно такой, как к конструкторскому творчеству, науке, сумасшедшей работе, этой сладкой, добровольной каторге. В последнее время стал испытывать смутное и счастливое, цепенящее душу желание оставить свой кабинет и на месяц уехать к леснику на глухой кордон. Поселиться на берегу озера, ловить рыбу и созерцать первозданную природу, не обезображенную руками бессердечного человека. Неторопливо созерцать естественное, первородное, есть простую деревенскую пищу. Рано утром, до восхода солнца, выехать на лодке к излюбленному острову, закинуть удочки и с нетерпением ожидать первую поклёвку.  По вечерам, на закате солнца, выпить с лесником бутылку водки, вести с ним непринужденный разговор и смотреть на его прожженное солнцем и покрасневшее от выпитой водки лицо.
Это успокоительное убежище на глухом кордоне он иногда видел в своих беспокойных снах. Проснувшись утром от проникающих в спальню первых солнечных лучей, с большим сожалением понимал: это всего лишь только сон. А ему после напряженного труда, умственной нагрузки, нервных и  моральных перенапряжений в последние годы так необходим был отдых. Его всегда тянуло к людям, а сейчас захотелось побыть одному, уединиться и на природе. И обязательно найти выход из этого тупикового положения.
«Среди первозданной природы будет легче найти единственно правильное решение. Природа подскажет! – проснувшись однажды и вспомнив  приснившийся сон, твердо решил генеральный конструктор.
«Никто не должен знать, куда увезёт меня водитель, только он и Ольга. Надо будет  пригласить её вечером и предупредить», – подумал генеральный конструктор, твердо решив оставить свой кабинет на какое-то время.
Ольге Николаеве не так уж часто приходилось посещать квартиру Масеева по его приглашениям. Обычно он звонил утром и приглашал, если она не занята, зайти вечером к нему. Хотя и редко бывала она у него, но замечала, что с каждым посещением его настроение меняется, и совсем не в лучшую сторону. Он оставался всё таким же предупредительным, внимательным и галантным. Но вместе с этим часто задумывается и подолгу сидит, молча решая свои, неизвестные ей проблемы. Чуткость врача и обострённая  интуиция женщины безошибочно подсказывали ей: у него какие-то крупные неприятности, и он болезненно переживает их.
Вечером она не сумела прийти к нему в обычное время. В отделение поступил тяжёлый больной, и она вынуждена была задержаться. Прямо из отделения, не заходя, домой, побежала к нему.
– Простите, что задержалась! Я прямо из отделения, там тяжелый больной, – как бы оправдывалась она.
– Так вы голодны! А у меня ничего на ужин нет. Но не беда, сейчас что-нибудь приготовлю, – заявил он уверенно, будто приготовление ужина – такое простое для него дело.
– А я явилась к вам с пустыми руками, как гостья, – она совсем как-то по-детски показала свои раскрытые ладони, – торопилась и даже не подумала, что надо зайти в гастроном. А впрочем, в гастрономе и днём трудно купить что-то, а в вечернее время там уже пустые полки.
– Зря беспокоитесь, у меня всё есть. Жена моего водителя оказывает мне постоянно  «шефскую» помощь и следит за холодильником.
Этот нехитрый  жест с раскрытыми ладонями особенно понравился и обрадовал его. «Вроде бы мелочь, пустяк, а так может обрадовать и поднять настроение», – с улыбкой на лице, глядя на свою гостью, подумал Масеев.
– Ольга Николаевна, пройдите в кабинет, включите магнитофон, послушайте музыку, а я займусь на кухне.
– Зачем же вы будете заниматься на кухне, когда это могу сделать я!?  Вы только скажите, что приготовить, а всё остальное за мной.
– А я уже ужинал, решайте сами. В холодильнике есть мясо, сардельки, масло и картошка. Только вот лук, пожалуй, не найдёте, но его можно позаимствовать в соседней квартире. Я частенько обращаюсь к ним.
Прошло несколько минут, на сковороде уже жарилась картошка – любимое блюдо генерального конструктора, а он сидел рядом с Ольгой Николаевной и разговаривал с ней.
– Скажите, Ольга Николаевна, вы замужем? – решил уточнить Масеев, заметив ещё давно, что на пальце нет обручального кольца.
– Была замужем, но развелась. Муж оказался неизлечимым алкоголиком, вот и пришлось расстаться, – она улыбнулась вымученной улыбкой. Виктор Петрович заметил, что в её только что весёлых глазах начала проступать грусть.
Он больше не стал задавать каких-то вопросов. Молча смотрел в её печальные глаза и видел, что они постепенно стали затуманиваться слезами.
«Да, видно, не сладкая жизнь была у этой женщины», – подумал он. Накрыл своей ладонью её руку и почувствовал теплоту ладони, которая всегда волнует мужчину, когда эта теплота идёт от женщины, не безразличной тебе. Она не отняла руки, только глубоко вздохнула.
– Оставила мужу квартиру и вместе с сыном перебрались в Ильменск. Кстати, разрешите, я позвоню ему с вашего телефона, чтобы он, не ожидая меня, поужинал и ложился спать, –  проговорила, медленно высвобождая  свою руку.
–Ольга Николаевна, вы не будете обижаться на меня, если я буду называть вас просто по имени? – поинтересовался Виктор Петрович, когда она вернулась.
– Конечно, Виктор Петрович, не буду! Так даже будет лучше для меня, да и для вас тоже. Только прошу, называйте меня, пожалуйста, в единственном числе. Раз Ольга, то не хочу, чтобы нас было много, – рассмеялась она.
– Ты, Оля, мыслишь весьма оригинально, – рассмеялся Виктор Петрович, отметив для себя, что её имя без отчества звучит намного лучше. – Прошу тебя тоже называть  меня только по имени.
– Простите, Виктор Петрович, но, думаю, что у меня не получится. К этому надо ещё привыкнуть...
–А я, Оля, решил отдохнуть на природе у лесника. А заодно и пополнить запас растраченной энергии, – объяснил ей своё намерение генеральный конструктор.
– Давно пора! – обрадовалась Ольга. Сколько можно так напряженно работать без отдыха. Вы так и не научились отдыхать, – вздохнула она.
В тот вечер она долго была у него, они слушали музыку и говорили на разные темы. Виктор Петрович много  говорил о неповторимой красоте природы, живописных местах в окрестностях городка. Рассказал о кордоне, куда он собрался поехать на отдых, о леснике и чудесном озере и какая там водится рыба. Она слушала внимательно, радовалась, что он, наконец-то, решил дать себе отдых, и думала о том, что этот человек любит природу не меньше, чем музыку и поэзию.
***
Уже третий день генеральный конструктор жил у лесника на «Оленьем кордоне». Накануне предупредил водителя, что поедет к леснику на своей машине и некоторое время будет жить у него.
– Тебя, Саша, решил не беспокоить, а если надумаешь – приезжай на рыбалку. Никому не говори, где я скрываюсь, – предупредив водителя, что машина ему не потребуется, рассмеялся генеральный конструктор.
На следующее утро, перекусив наскоро, завел в гараже свою « Волгу». И, никем не замеченный, выехал на кордон к леснику. Ежедневно с первыми солнечными лучами выезжал он на лодке на своё излюбленное место, к лесистому острову, и с большим азартом полностью отдавался любимому занятию. Пойманную рыбу отдавал жене лесника, которая умела, как  сварить наваристую уху, так и зажарить аппетитную рыбу.
Днём нравилось бродить по лесным тропам. Бесшумно течёт сверху солнечный свет, постепенно рассеиваясь по ветвям и листьям, а его солнечные лучи проникают до самой маленькой травинки. Раньше ему всегда казалось, что в безмолвном лесу должны так же тихо и слаженно протекать и мысли, но в эти дни они по-прежнему постоянно и назойливо докучали ему. 
Утром третьего  дня генеральный конструктор проснулся с рассветом. Спать не хотелось, и он решил пораньше выехать на рыбалку. Осторожно, чтобы не беспокоить хозяев, встал, выпил на кухне прямо из крынки свежего молока, и, захватив снасти и заготовленную с вечера наживку, направился к озеру. Солнце ещё не поднялось, было прохладно, а под ногами стояла обильная роса.
Когда подплыл к острову, край неба уже наливался розовым цветом, на воду легли длинные тени. От слабого ветерка на поверхности озера побежала лёгкая рябь, но в курью она пока не заходили. Здесь было по-прежнему тихо, а от тёмных и густых, нависших над водой берёзовых ветвей сумрачно. Закрепив лодку на обычном месте, закинул снасть, отрегулировав поплавок, и стал ожидать поклёвку.
Над водой показался ослепительно-рыжий край солнца, и сразу же поверхность озера вспыхнула, заиграла множеством разноцветных огней. Они блестели и переливались, загорали и гасли, бежали по воде, оставляя за собой светящиеся дорожки.
Виктор Петрович, изредка поглядывая на поплавок, как завороженный, следил за этой игрой разноцветных бликов. Красное перо поплавка слегка покачивалось на воде, вяло, переваливаясь с боку на бок. Поклёвок пока не было, над озером клубился туман, разгоралось ясное утро. С берега подул слабый ветерок, и он принёс сладкие пряные запахи скошенной травы. И от этих ароматных запахов, от светящихся дорожек на воде, от красного пера поплавка и ожидания поклёвки ушли все последние неприятности, улетучились  мрачные мысли.
Он даже на какое-то время забыл о поплавке. И только когда почувствовал слабый толчок, вспомнил о нём. Но поплавка перед ним не было! «Опоздал!» – мелькнуло в голове в тот момент, когда правая рука автоматически делала лёгкую подсечку. Удилище, словно наткнувшись на некую преграду, согнулось дугой, леса натянулась, и он ощутил, как на другом её конце, там, в тёмной глубине озера, стараясь освободиться от крючка, заходила, заметалась из стороны в сторону какая-то крупная рыба,
Одной рукой главный конструктор водил удилище, следя за тем, чтобы оно всё время было под углом к лесе и смягчало рывки,  а другой очень плавно выбирал лесу на катушку.  Медленно с вялой покорностью рыба приближалась к борту лодки. Это был красивый и    большой окунь. Он часто и беспомощно раскрывал рот и шевелил жабрами. Изумрудной зеленью сверкала спина, ярко горели красные плавники.
«Грамм на семьсот потянет, – опуская за борт лодки садок с окунем, подумал  Масеев, – а может, и на все восемьсот! Давно я не выуживал таких редких экземпляров», – продолжал он свои размышления, насаживая на крючок наживку.
Между тем солнце поднималось всё выше и выше. Над головой было безоблачное небо, а высоко в чистом утреннем небе, высматривая добычу, парил ястреб. Время от времени  хищник стремительно и круто падал вниз, потом снова несколькими мощными, но плавными взмахами изогнутых крыльев набирал высоту.
«Проголодался хищник, добычу ищет, – отметил для себя Масеев, – он здесь – хозяин, а бедные птахи попрятались, боятся за своих птенцов. Да, сильный всегда диктует свою власть и утверждает своё господство», – вздохнул генеральный конструктор и перевёл свой взгляд на поплавок. Он так и не заметил, в какой момент атаковала хищника стая мелких птиц. Они так смело набросились на него всей дружной стаей, что генеральный конструктор невольно залюбовался их сплочённой самоотверженностью, с которой они защищали гнёзда со своим потомством. Ястреб, сделав ещё несколько кругов, развернулся, и полетел искать добычу в другом месте.
«А почему я один пытаюсь противостоять своим оппонентам, почему не выступить организованно силами всех главных конструкторов и учёных? – глядя на отважный натиск птичьей стаи, неожиданно для себя подумал генеральный конструктор. – Не может же Центральный комитет проигнорировать мнение учёных, ведущих генеральных и главных конструкторов о дальнейшей, единственно возможной в настоящее время перспективе развития ракетной техники морского базирования. – Немедленно нужно созвать Совет главных конструкторов, сформулировать аргументированное мнение и направить его на рассмотрение в ЦК», – глядя на неподвижный поплавок, принял решение генеральный конструктор. И начал сматывать лесу.
Над островом кружили стаи каких-то мелких птиц, небо по-прежнему было безоблачным. Генеральный конструктор поднял на борт лодки садок с окунем и ещё раз взглянул на редкий экземпляр. Яркие краски и всё оперение слегка потускнели, он уже не напоминал того красавца, полного силы, каким казался Масееву, когда он вытащил его из воды. Виктор Петрович, немного помедлив, извлёк окуня из садка, ещё  раз взвесил его на руке, а затем, широко размахнувшись, швырнул окуня  в воду. Окунь, не веря в своё освобождение, какое-то мгновение застыл на поверхности озера, а затем, взмахнув хвостом, ушел в тёмную глубину.
– Гуляй на свободе и не попадайся больше на крючок! – проговорил ему вслед Масеев.
На душе стало легко и свободно, будто вместе с ушедшим на глубину окунем, он приобрёл свободу в своей деятельности. Он сел на вёсла, и быстрыми гребками направил лодку к берегу. Он спешил, как можно быстрее попасть в свой кабинет и, действовать.
Он уже не сомневался, что принял единственно правильное и разумное решение, а после Совета Главных конструкторов будет открыта перспектива для плодотворной конструкторской деятельности его КБ по дальнейшему совершенствованию ракетных комплексов. Впереди он уже видел величайшую, бесконечную радость – работу, которой посвятил свою жизнь и без которой существовать он уже не может. Над головой было ясное небо, а воздух был насыщен ароматным, пьянящим запахом свежескошенной травы и цветов.

***
Внеочередное заседание Совета главных конструкторов Масеев проводил у себя. В полном составе и с привлечением  главных конструкторов и директоров заводов, не входящих ранее в твёрдотопливную  кооперацию, собрались члены  Совета в  кабинете генерального конструктора.
– Общими усилиями мы создали твёрдотопливную ракету, это большая заслуга всех вас и всей нашей кооперации, – открыв заседание, начал своё выступление генеральный конструктор. – Нам удалось удержать, достигнутый нашими заокеанскими конкурентами, уровень по основным характеристикам. Но она имеет почти вдвое большую массу и габариты в сравнении с ракетами на жидком топливе и значительно  уступает по этим характеристикам американскому «Трайденту». В этом нет нашей вины, технических или конструкторских недоработок. Скажу больше: некоторые наши оригинальные решения, воплощённые в проекте, оценивались первоначально отдельными скептиками, как фантазия, абсурд.  Мы добросовестно делали своё дело на высоком техническом уровне. Деятельность нашей кооперации отличалась оригинальной изобретательностью, умением комплексного подхода к проблемам, масштабным и здравым мышлением. Причины кроются, к большому сожалению, совсем в другом – возможности нашей промышленности намного ниже зарубежного уровня. Вы их почувствовали в процессе нашей работы.
Генеральный конструктор ещё долго говорил о недостатках ракет на твёрдом топливе  и о том, что сделана  она на пределе возможного.
– Правительство почему-то не хочет считаться с реальной действительностью. Мне запрещено заниматься разработкой ракет на жидком топливе, правительство снова толкает нас на продолжение работ в твёрдотопливном направлении. Требуют создать  ракету с меньшими массогабаритными характеристиками, но ничем не уступающую американским аналогам. Я, как руководитель головного КБ, считаю это требование нереальным по ряду объективных причин. Прошу вас выразить своё мнение, – закончил своё выступление генеральный конструктор.
– Моё мнение однозначное – только жидкостное направление. Наша электронная промышленность слишком отстаёт от промышленности США, от их электронной базы, и мы ничего нового выдать не сумеем, – выразил своё мнение главный конструктор по системам управления.
– Не ошибусь, если выражу общее мнение промышленных кругов: переход на твёрдотопливное направление сыграл роковую роль в развитии и совершенствовании ракетных комплексов на жидком топливе, – поднялся и выразил своё мнение директор крупнейшего в стране Восточного завода. – Мне неизвестны мотивы, по которым правительственные круги принимали это дилетантское решение, скажу только одно: это решение поставило крест на накопленном опыте, устойчивых результатах и неисчерпаемых возможностях, как у конструкторов-разработчиков, так и в промышленной сфере, – закончил он своё выступление под одобрительный гул в кабинете генерального конструктора.
Было много ещё выступлений главных конструкторов, учёных, руководителей различных академий и научно-исследовательских институтов, и у всех было одно мнение – только ракетные комплексы на жидком топливе. Зашуршала бумага, и все члены Совета главных конструкторов подписали протокол заседания.
«Рассмотрев на Совете главных конструкторов имеющиеся недостатки твёрдотопливной ракеты и, учитывая ограниченные возможности отечественной промышленности для дальнейшего повышения эффективности и боевых возможностей в этом направлении, считаем это направление малоэффективным.
Совет главных конструкторов РЕШАЕТ: в целях сохранения достигнутого мирового приоритета в морском ракетостроении, как одной из важнейших составляющих ядерного щита и обороноспособности СССР, дальнейшую разработку ракетных комплексов вести только в жидкостном направлении».
Протокол и решение Совета главных конструкторов были направлены в Центральный комитет КПСС, Военно-промышленную комиссию и Главкому ВМФ. Генеральный конструктор с большим нетерпением стал ожидать ответной реакции на решение СГК.
Масеев даже удивился, с  какой поспешностью пришел ответ из ВПК.
«Для подготовки проекта постановления Правительства в срочном порядке дать свои предложения по составу кооперации разработчиков и изготовителей очередного ракетного комплекса на жидком топливе».
Также быстро вышло и правительственное постановление по составу кооперации, в котором роль головного КБ оставалась за ним. Жёсткими были определены в постановлении директивные сроки, как начального этапа  конструкторской отработки, так и окончания этапа совместных испытаний и сдачи ракетного комплекса на вооружение ВМФ.
«Как раз нам не хватает того календарного времени, этих нескольких лет запрета, прошедших впустую – как  для конструкторов смежных КБ, так  и для  заводов», – размышлял генеральный конструктор, взвешивая все возможности смежных организаций и своего базового завода. Он чётко представлял весь комплекс и объём работ по подготовке производства, освоению технологии, без  которого невозможно будет вести  на заводах изготовление этой совершенно новой по техническому проекту трёхступенчатой ракеты.
«Это новое специализированное, металлорежущее оборудование с программным управлением, которого не найдёшь в каталогах нашего отечественного станкостроения и за рубежом не купишь. Всё нестандартное оборудование придётся делать самим, а это время, и его не остановишь на стадии подготовки производства», – продолжал он свои невесёлые размышления.
Он думал и о том, что пройдёт немало времени, пока завод освоит технологию электронно-лучевой сварки продольных и кольцевых швов, заложенную в проекте. А для этого ещё предстоит изготовление сварочных установок и специальных камер. Потребуется изготовление нового комплекта всей технологической оснастки в связи с увеличением диаметра ракеты по новому проекту.
«Можно было бы не увеличивать диаметр ракеты, оставить его, как и в предыдущей жидкостной ракете. Всего каких-то сто миллиметров, – рассуждал генеральный конструктор. Но эти сто миллиметров диаметра позволяют всего только лишь на двести миллиметров увеличить длину трёхступенчатой ракеты по сравнению с двухступенчатой».
Он размышлял, взвешивал и думал о том, как наиболее рационально разместить новый заказ на своём базовом заводе и на заводах – смежниках. 
«Трудно, очень трудно будет заводам осваивать новую для них технологию. Сложно будет организовать работу под эти жёсткие директивные сроки, продиктованные правительством», – вздохнул генеральный конструктор. И в который раз пожалел о безвозвратно потерянном времени…
– Проект баллистической трёхступенчатой жидкостной ракеты «РСМ–64» разработан по тактико-техническому заданию ВМФ. Ракета представляет собой принципиально новую разработку, образец наивысшего на данный период показателем энергетического совершенства с астро радиокоррекцией траектории, – знакомил Масеев членов Совета главных конструкторов с общей схемой проекта, разработанной его головным КБ. – По энергетическим и массовым характеристикам она должна в значительной степени превосходить американские аналоги. Предусматривается предельно плотная компоновка, лёгкий, тонкостенный корпус, разделяющаяся головная часть. Стрельбы можно производить, как из надводного, так и из подводного положения подводной лодки. Подводный старт возможен при волнении моря до девяти баллов, точнее сказать, у ракеты всепогодные возможности. Разработка проекта ориентирована на достижение современного технического уровня и увеличение боевых возможностей…
– А теперь прошу внимательно изучить предлагаемую схему и высказать свои замечания и предложения, – закончил свой доклад генеральный конструктор.
Придирчиво и с большим пристрастием рассматривали члены Совета разработанную головным КБ общую схему новой ракеты. Обсуждали,  вели дискуссии, спорили по отдельным, чисто научным или инженерным проблемам, высказывали различные точки зрения. Генеральный конструктор, не вмешиваясь в обсуждение, внимательно слушал и иногда что-то записывал.
«Разные точки зрения, хотя они взаимно исключают друг друга, но в каждой из них есть то, что может оказаться полезным. Их надо сблизить, – размышлял Масеев. – Эту идею надо решительно отвергнуть, а эту так же решительно поддержать, заложить в конструкцию, если не нынешнего, то следующего проекта», – выслушав несколько заманчивых  предложений, отметил он для себя.
Ему нравился деловой подход, который с самого начала сложился в кооперации, заинтересованность, трезвый анализ, стремление внести что-то новое, оригинальное.
«Совсем другая обстановка складывалась недавно в кооперации при разработке твёрдотопливной ракеты, –  невольно вспомнил генеральный конструктор недавнее прошлое. – Непонимание многими участниками основной цели, взаимное недоверие, стремление к лёгким путям и низкой личной ответственности, преобладали в её работе в начальный период».
Ему тогда казалось: собрались люди, говорящие на разных языках, не понимающие один другого. А переводчика в нужный момент не оказалось. Совсем другая обстановка складывалась при обсуждении нового проекта. По той атмосфере, в которой проходила дискуссия, он уже понимал: на этот раз над ними парит невидимый, неуловимый, но прекрасный дух взаимопонимания. А взаимопонимание и сплочённость помогут преодолеть все трудности, которых впереди будет слишком много.
               
Глава  вторая

Начальник корпусного производства Кожевин не любил заниматься изготовлением корпусов для серийных изделий. Вслед за окончанием изготовления последнего изделия для этапа заключительных лётных испытаний и перехода к изготовлению изделий для серии начинался для него трудный период. Отлажена технологическая оснастка, освоены технологические процессы, производство идёт без серьёзных отклонений. В эти периоды он чувствовал себя лишним в многотысячном коллективе завода. На рапортах у директора завода не слышал, чтобы называли его фамилию, а это удручающе действовало на него.
Он даже завидовал тем, у кого напряженная обстановка, кто находится под пристальным вниманием со стороны руководства завода. В эти периоды не спешил по утрам на работу, не любил и свой кабинет. В нём можно просидеть весь рабочий день, не услышав ни одного более или менее важного телефонного звонка, редко зайдёт кто-то из подчинённых за помощью. Рабочий день тянулся тягуче медленно, казался бесконечно долгим.
В эти, кажущие ему трудные периоды он становился не в меру раздражительным, более придирчивым и требовательным к своим подчинённым, не прощал им даже незначительных упущений в работе. Подчинённые знали эту его хроническую «болезнь» в переходной период от серийных изделий к новому заказу. Они даже с большим, чем он, нетерпением ожидали начала освоения нового изделия. Тогда начальник снова будет поглощен очередными проблемами освоения нового изделия. Он станет снова спокойным, уравновешенным и будет даже оставлять без внимания или прощать им отдельные промахи в работе…
Уже три года после окончания конструкторской отработки жидкостной ракеты «РСМ–60» и  начала её серийного изготовления занималось производство Кожевина этим изделием. На этапах конструкторских отработок было много всяких технических и организационных проблем и даже таких, которые на первый взгляд казались неразрешимыми. Никогда раньше не чувствовал он так остро недостаток производственных площадей и собственной лаборатории для проведения испытаний на прочность. Тяжело проходил процесс освоения множества новых технологических процессов. Помимо цеховых и специалистов технологического отдела привлекались ведущие специалисты из технологического комплекса КБ и из головного технологического института. Как и в прежние времена, в период освоения остро чувствовался недостаток рабочих кадров, снова приходилось готовить проекты приказов о переводе основных рабочих на особый режим работы и  согласовывать его с Воронковой.
Изменился облик ракеты, изменился за это время и внешний облик юриста. Она уже стала мамой, родила дочь и ничем не напоминала ту прежнюю девчонку с угловатой фигурой, «пигалицу», как окрестил он её при первом знакомстве. Она как бы стала выше ростом, стройной и женственной. Сейчас это была молодая привлекательная женщина, с чуть тронутыми синевой веками и ресницами, но осталась такой же несговорчивой в служебных делах и ещё более принципиальной.
В те тяжелые времена ему всегда не хватало времени. Казалось, оно летит слишком быстро, и он жалел, что в сутках всего двадцать четыре часа. Утром он спешил как можно быстрее попасть в свой кабинет, чтобы принять рапорт от дежурного диспетчера и узнать, что сделано на производстве за время его отсутствия. В первый год перехода на серийное изготовление ещё встречались какие-то трудности, возникали проблемы, а в последние два года всё стабилизировалось, не было серьёзных сбоев и отклонений от  производственного процесса.
В период освоения твёрдотопливного ракетного комплекса Кожевин занимался только изготовлением отдельных узлов и комплектующих деталей для цеха общей сборки ракеты. Номенклатура комплектующих деталей разнообразная, а их количество на каждое изделие измерялось десятками, а то и сотнями единиц. Тяжелое положение складывалось в механическом цехе, в котором Кожевин был раньше начальником цеха, но там был сильный, работоспособный руководящий состав, и они всегда находили выход из трудного положения. Всегда успевали своевременно укомплектовать деталями и мелкими узлами, как цехи своего производства для комплектации ракеты «РСМ–60», так и головной цех завода, который занимался сборкой твёрдотопливной ракеты.
О том, что вышло правительственное постановление, разрешающее вести дальнейшую разработку проекта жидкостной ракеты, Кожевин узнал от ведущего конструктора этого проекта  Карелина.
– Запрет снят, дорога к дальнейшему продвижению ракетного комплекса открыта, – встретившись с Кожевиным в коридоре конструкторского бюро, проговорил ведущий конструктор с приятной, обвораживающей улыбкой на красивом лице.
– От всей души поздравляю, Юрий Андреевич! – пожимая протянутую руку, искренне поздравил ведущего начальник производства. – Жаль только, так долго тянулся этот вопрос, сколько впустую потеряно драгоценного времени.
Кожевину нравился этот коренастый инженер с его приятной улыбкой, располагающей к общению.
– Спасибо, Валерий Степанович! – ведущий конструктор чуть дольше обычного рукопожатия задержал его руку. – Тебя тоже должен поздравить взаимно. Только что иду от генерального, он настроен, чтобы третью ступень делали в твоём производстве. Доволен?    Мне кажется, серийная ракета «РСМ–60» уже давно «застряла у тебя в зубах», – заразительным смехом закончил разговор ведущий.  – Чуть позже заходи обо всё поговорим подробнее. А сейчас, извини, очень тороплюсь. Генеральный срочно собирает Совет главных, надо их оповестить.
«Генеральный настроен, – усмехнулся начальник производства, провожая взглядом, удаляющегося ведущего, – я то уж знаю, кто больше настроен – конструктора-разработчики, или генеральный».
Кожевин прекрасно понимал конструкторов и знал, почему они всегда отдают предпочтение его производству. Цехи на одной территории с КБ, рядом с инженерным корпусом. Нет необходимости спешить ежедневно в соседний  Златогорск для принятия решения по неотложным вопросам. Здесь всё перед глазами.
За долгие годы совместной работы, еще в ту пору, когда он был начальником цеха, у него сложились прекрасные, порой даже дружественные отношения с конструкторами. Он понимал всю сложность их трудной, творческой деятельности, в которой всегда возможны конструкторские просчёты. Всегда старался как-то помочь им. Без лишнего шума по конструкторским извещениям исправлял допущенные ошибки, а когда задел готовых деталей исправить было невозможно, списывал его и запускал новые. Приходилось иногда на непродолжительное время останавливать сборку и исправлять ошибки конструкторов. Но даже тогда, когда сборочные операции были под непрерывным контролем вышестоящего начальства, он не ссылался на истинную причину. 
Конструкторы тоже понимали трудности производства и всегда поддерживали его. Бывали случаи, когда серьёзный дефект казался неисправимым и сложнейший узел считался окончательным браком. Конструкторы искали возможность спасти его, подключали «прочнистов», расчётчиков, когда необходимо было – «коррозионистов» и другие подразделения КБ. Общими усилиями находили приемлемый вариант и узел допускали в дальнейшую сборку. Так было из года в год, от одного ракетного комплекса к другому. Работали они в одной связке, в тесном содружестве, помогая и поддерживая друг друга…
– Только что звонил директор завода, просил поздравить тебя, Валерий Степанович, с тем, что твоему производству оказали великую честь – изготавливать третью ступень  ракеты «РСМ–64», – войдя в кабинет, расплылся широкой улыбкой на крупном лице, заместитель директора завода. – Рад, небось?  Соскучился без нового заказа?
– Конечно, соскучился, а чего больше, радости или разочарования, пока не знаю. Спасибо директору завода. Только было бы лучше вместо поздравления с изготовлением нового заказа поздравить меня с разрешением строительства  корпуса для прочностных испытаний, – вздохнул Кожевин. – Вот уже третью ракету будем осваивать с тех пор, как мы начали  поднимать этот вопрос. А он так и не решается в верхах.
– Да, испытательный корпус, действительно, необходим, – согласился заместитель директора, – дам команду Александру Михайловичу просмотреть общие технические условия на изготовление корпуса третьей ступени. И, если найдёт там объективную причину, снова направим письма и расчёты во все организации.
– И смотреть нечего! Я, даже не глядя в технические условия, могу с полной уверенностью сказать: там более жёсткие требования, чем на всех предыдущих, по вакуумным  испытаниям, а значит, и по обезжириванию внутренних полостей. Давно уже надо внедрять автоматизированное обезжиривание на специальных установках с ультразвуковым контролем перед вакуумными испытаниями. А что у нас!? Конец двадцатого века, а мы вручную с салфеткой в руках ползаем внутри баков и обезжириваем ацетоном внутренние полости «на глазок», как говорится, вот и весь контроль – засмеялся начальник производства. – А в результате некачественного обезжиривания можно запросто пропустить микро- или макро-неплотность в основном металле или в каком-либо сварном соединении даже при всех наших высокочувствительных методах и средствах контроля. Вот, может быть, по этой причине мы иногда тратим несколько суток на поиск места течи в корпусе. А что значит потеря герметичности при хранении или, ещё хуже, во время эксплуатации, со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями, мы отлично представляем. Я всё время боюсь этого. А есть ещё и другая сторона, – продолжал начальник производства.
– Тебе не приходилось, Владимир Михайлович, заглядывать внутрь баков, когда там работает слесарь с ацетоном?
– Да нет, пока не заглядывал, – откровенно признался заместитель директора.
– Жаль, что с твоей комплекцией, Владимир Михайлович не пролезть в люк-лаз внутрь полости бака, – в шутливом тоне рассмеялся Кожевин. – А я, как-то попробовал на себе прочувствовать ощущения, которые испытывает слесарь во время выполнения этой простейшей операции. Надел комбинезон и «нырнул» внутрь бака.
– Ну, и что ты почувствовал?
– Вначале было вроде ничего, а спустя какое-то время показалось, будто нахожусь в деревенской бане после подачи в парилку пара с чисто русским размахом. Правда, всего я так и не прочувствовал, потому что был без респиратора и не работал с ацетоном. Но зато понял, что работают наши рабочие на пределе человеческих возможностей, если не сказать чего-то большее, –  вздохнул начальник производства.
– Взять хотя бы механиков. Представляешь картину: на расточном станке  обрабатывается внутри бака горючего посадочное место под установку тоннельной трубы. Шпиндель станка с  установленными резцами проходит в центральное отверстие разделительного днища и вращается перед лицом рабочего. А этот рабочий – расточник Рыжов – сидит на корточках внутри бака и управляет операцией. В замкнутом объёме душно, выделяется тепло в процессе резания металла и от электрической лампочки, да и сам рабочий дышит. А ему нужно быть предельно внимательным: выдержать заданные размеры, не допустить брака в своей работе, – закончил Кожевин.
Он замолчал, вспоминая впечатление и реакцию со стороны представителя министерства Дубравина, когда тот увидел эту операцию в первое знакомство с его производством. Вспомнил и диалог, состоявшийся тогда между ними.
– На этом расточном станке обрабатывается посадочное место под тоннельную трубу, –  пояснил он представителю министерства.
– Станок вроде без программного обеспечения, кто же управляет им? – заинтересовался министерский чиновник.
– Операцию выполняет расточник, который сейчас внутри бака, – объяснил он.
И, заметив удивлённые глаза Дубравина, добавил, – если интересуетесь, можете сами заглянуть в бак.
– Да, не позавидуешь, – взглянув на сидящего на корточках рабочего, промолвил представитель министерства. И какое количество таких операций он выполняет в течение месяца?
– Примерно равное количеству корпусов, что сдаёт сборочный цех.
– А какая у него заработная плата?
– Он на сдельных расценках. Его заработную плату точно назвать не могу, но по всем расценкам, что он заработает по нарядам за работы, выполненные для своего цеха и вот на этих операциях, она не больше трёхсот рублей. Свыше трёхсот рублей в этом цехе получают только сварщики.
– Триста рублей в месяц!? – удивился и пожал плечами представитель министерства. – В Москве за один «дневной сеанс» такой работы внутри бака рабочий потребовал бы не менее четверти всего месячного заработка вашего рабочего.
– То в Москве, там и средняя заработная плата планируется намного выше, чем у нас, – вспомнил Кожевин свой давнишний разговор с представителем министерства.
– Ну, это так, Владимир Михайлович – лирическое отступление. Если говорить по существу дела, корпус или лаборатория для проведения испытаний на прочность с современным оборудованием нам необходим. Я уже не говорю о том, что новый заказ придётся снова делать при остром недостатке производственных площадей.
– Тебя же освободят от серии, появятся и площади.
– Этого, Владимир Михайлович, слишком мало, чтобы смонтировать новое оборудование. Представь на минуту камеру для сварки кольцевых швов корпуса, установки для электронно-лучевой сварки продольных швов, специализированное оборудование для механической обработки вафельного полотна на цилиндрических, конических оболочках и сферических днищах. Сколько потребуется площадей, а, кроме того, ещё нужны будут дополнительные площади для хранения  новой, более громоздкой технологической оснастки, – перечислял все трудности начальник производства.
– Передадут серию другому заводу, и освободишься от серийной оснастки.
– Вот на это я меньше всего и рассчитываю, – усмехнулся Кожевин. Такого наше министерство не допустит. В лучшем случае год, а то и два будем делать ракету «РСМ–60» на двух заводах. А мне придётся ещё какое-то время делать для себя и одновременно их  комплектующими узлами обеспечивать.
– Мрачную картину нарисовал ты, Валерий Степанович. Надо с оптимизмом  смотреть в будущее! Давай команду технологам рисовать планировки, будем смотреть, принимать какие-то решения. 

Глава третья

Большая приёмная  научного руководителя Уральского института ядерных исследований академика Е.И Забабахина и главного конструктора Б.В. Литвинова, когда вошел туда Масеев, была пуста. Только в дальнем углу приёмной, заглядывая в раскрытую папку, о чём-то вполголоса спорили между собой молодые, но уже с модными в учёной среде бородками, два сотрудника института.
– Евгений Иванович, к большому сожалению, болен, и его сегодня не будет, – предупредила генерального конструктора секретарь академика.  Вас, Виктор Петрович, сможет принять главный конструктор. Проходите, пожалуйста, в кабинет, он ждёт вас.
– Евгений Иванович сумел проникнуть в физическую  тайну ядерного заряда,  выдвинул новую идею, совместно с физиками теоретически обосновал высокую эффективность, предложенного им заряда для малогабаритных скоростных боевых блоков, – поднявшись из-за стола, поспешил обрадовать приятным сообщением своего гостя главный конструктор по разработке зарядов. – После долгих, мучительных поисков нашел то, что  требуется нам под задачи нового комплекса, а боеголовка с ядерным зарядом будет соответствовать всем требованиям технического задания заказчика.
– Секретарь уже сообщила мне, что Евгений Иванович болен. Что с ним, что-то серьёзное? – пожимая руку главного конструктора, поинтересовался Масеев.
– Сердце у него в последнее время пошаливает, – вздохнул  Литвинов. – Врачи предлагают ему лечь в клинику на обследование, а он всё откладывает, всё ему некогда заняться собственным здоровьем. В последнее время над подтверждением своей идеи ему приходилось много работать. Вначале расчетные данные не подтверждали закономерность физических явлений по его гипотезе. Он столкнулся с множеством проблем, над решением которых долго и упорно работал. И в результате эта напряженная работа, конечно, отразилась на его здоровье, не бережет он себя, – закончил главный конструктор.
– Да, все мы главные конструктора грешны в этом, – поддержал Масеев. – Стремимся всеми силами к достижению поставленной цели, она целиком захватывает нас, думаем только о ней. Она на первом плане, а здоровье – это уже потом.
– Вот именно, потом, – усмехнулся Литвинов. – Вот и в этот раз, когда его идея подтверждена теоретическими и численными расчётами, а мы вплотную занялись разработкой специальной системы и автоматики подрыва заряда, думаю, Евгений Иванович не усидит  дома. Не удивлюсь, если завтра окажется в своём кабинете. Он с предельной отчётливостью представляет, что идея заряда заложена на пределе научно–физических  возможностей, и теперь до положительного результата в составе ракетного комплекса будет нести на своих плечах весь груз ответственности за свою идею.
Главный инженер ещё долго говорил об обширном комплексе технических проблем, которые необходимо проверить, как на стадии экспериментальной отработки, так и этапе полётных испытаний боевых блоков.   
Масеев, делая пометки в записной книжке, внимательно слушал главного конструктора. Ему приятно было слышать от него, что хотя каждый из них делает свою часть, но увязка заряда с ракетой – задача общая, и цель у них единая. Он ещё долго мог бы говорить о совместных  работах на полигоне, если бы не появилась секретарь с кофе на подносе.
– Извините, Борис Васильевич, что отрываю вас от приятной беседы, но, думаю, наш гость не откажется выпить чашечку кофе, – произнесла она с приятной улыбкой на лице и поставила кофе на небольшой столик в углу кабинета.
– Спасибо, Лидия  Юрьевна!  – Нечего сказать, хорош хозяин. Гость с дороги, а я даже не догадался угостить его, – виновато улыбнулся Литвинов, как только секретарь вышла из кабинета. – Ты уж прости меня, Виктор Петрович, за мою оплошность! Попробую откупиться рюмочкой коньяка, – добавил он с заразительным смехом, приглашая гостя пройти в комнату отдыха. 
Масеев всегда с большим удовольствием посещал Уральский институт ядерных исследований. Приятные впечатления всегда оставались у него после встречи и беседы с академиком Забабахиным, главным конструктором Литвиновым и многими другими руководителями института. Уже почти двадцать лет конструкторское бюро Масеева и институт ядерных исследований объединяла совместная работа, общие цели и единое стремление к дальнейшему совершенствованию ракетных комплексов.  Два академика –Масеев и Забабахин – с самых первых лет совместной работы осознали: прогресс морских ракет неразрывно связан с боеголовками, несущими боевой заряд.  Боеголовки больших габаритов и массы с очень мощными зарядами на первых ракетах – это совсем не то направление, которое могло быть приемлемым для дальнейшего совершенствования морских ракетных комплексов. Предельно плотная, нетрадиционная компоновка заряда в корпусе боеголовки, снижение массы совершенствование внешних обводов, применение новых более стойких к обгоранию пластичных материалов – именно таким в  представлении Масеева и Забабахина прорисовывалось обличие боевых блоков в самом ближайшем будущем.
Анализируя состояние разработок зарубежных  ракетных комплексов, они видели, что США начали быстро оснащать подводные лодки новыми  ракетами со скоростными, малогабаритными, разделяющимися боеголовками. Заокеанские соперники, сделав качественный скачок, как бы бросили им открытый вызов, который они вынуждены были принять. За сравнительно короткое время им предстояло ликвидировать отставание в этом направлении. Несмотря на  существенное отставание в некоторых отраслях промышленности, несовершенство технологий получения качественных, термостойких материалов, необходимо было создать боеголовки, не уступающие американским аналогам.
У академика  Забабахина было задето самолюбие крупного учёного ядерщика, а академик Масеев понимал: не осуществив намеченное, у него не будет впереди никакой перспективы. Освоение этого направления было технической неизбежностью и имело принципиально важное значение, как для него, главного конструктора морских ракетных комплексов, так и для академика физика-ядерщика  Забабахина.  Оба напористые, решительные и целеустремлённые, они поставили перед собой задачу: в тесном сотрудничестве в короткий срок создать боеголовки, не уступающие американским по всем характеристикам.  Некоторые видные учёные более авторитетного института ядерных исследований считали задачу создания малогабаритных блоков маловероятной и бесперспективной. Ссылаясь на множество технических и организационных проблем, с большой осторожностью подходили к предложению Масеева о немедленном переходе к разработкам конструкций малогабаритных блоков. В отличие от них, Забабахин хорошо ориентировался в самых сложных проблемах и не боялся их.  На совещании у Масеева поддержал его предложение, в доходчивой форме изложил свою идею, аргументировал её и наметил пути решения основных проблемных вопросов.
С этого совещания и началось творческое и тесное деловое сотрудничество двух учёных и специалистов конструкторского бюро и института. Полное доверие, взаимопонимание, общее проектирование,  совместные поиски наиболее оптимальных конструкторских и технологических решений – всё это обогащало разработчиков и положительно сказывалось на конечных результатах их творческой деятельности.
Забабахин, как и Масеев умел заразить и увлечь идеей и не боялся риска. С самых первых лет основания, институт шел своими непроторенными дорогами в поисках новых научных открытий, и не боялся трудностей. Научный руководитель вместе со своим коллективом разрабатывал и создавал оригинальные и, как казалось, их оппонентам рискованные открытия. А оппоненты не упускали возможности обратиться в высшие ведомственные, а порой и партийные инстанции с очередным письмом о сомнительной, связанной с большим риском его новой научной разработке
«Самое лучшее положение у труса или перестраховщика, потому что при любом исходе они правы», – часто говорил академик, когда узнавал о таких письмах. Он всегда был готов встретиться со своими оппонентами в открытой дискуссии, но только в том случае, если они могли предоставить и аргументировать свои доводы не общими рассуждениями, а конкретными расчётами или результатами экспериментальных исследований.
 С академиком Масеевым он встречался часто, ему нравилась его настойчивость и убеждённость. Ещё в первую встречу он отметил для себя, что главный конструктор ракетных комплексов умеет смотреть далеко вперёд, обладая удивительной способностью зажигать своими идеями окружающих. Присутствуя у него на многолюдных совещаниях,  замечал, с каким умением и силой своей логики мог убедить, взбодрить людей и заставить их поверить в свои возможности. Общение с ним  всегда было приятным. Приглашал к себе, бывал и у него в Ильменске, как на деловых совещаниях, так и на охоте.
Встречи учёных рождали какие-то идеи,  а их продолжительные беседы,  насыщенные новизной, были важны, как для конструкторского бюро, так и для института. Два неординарных человека, их деловые и добрые человеческие отношения развивались и крепли с каждой новой встречей, усиливали и обогащали друг друга. Оба увлекались поэзией, любили природу и одинаково переживали, когда замечали варварское надругательство над ней со стороны нерадивого человека…
– За успешную отработку скоростных малогабаритных боеголовок, – предложил тост Литвинов, подняв первую рюмку.
– Была у меня мысль, Борис Васильевич, и вышел я с предложением к некоторым конструкторам ведущих проектных КБ по ракетным комплексам, сделать универсальную боеголовку по типу нашей, – сделав глоток коньяка, произнёс Масеев. – Раньше разнообразие боеголовок как-то оправдывалось, а сейчас с применением разделяющихся головных частей надо переходить на универсальные, как для морских, так и наземных комплексов.
– Ценная мысль по унификации боеголовок, – поддержал  Литвинов, – только думаю, Виктор Петрович, унифицирования не получится. Помешают ведомственные барьеры и амбиции многих разработчиков.
– Да, так на деле и получилось. Не принимают проектные КБ общие требования, которые мы разработали, да и заказчики противятся.
– А как Евгений Иванович смотрит на это предложение? Ты, Виктор Петрович, очевидно, обсуждал с ним это предложение, – поинтересовался Литвинов, наполняя коньяком вторую рюмку.
– Со всех сторон дело сулит большой выигрыш: поиски нового, усилия учёных, проектантов можно было бы объединить и сосредоточить на единой тематике, не говоря уже о государственных интересах, таково мнение Евгения Ивановича, – ответил Масеев и, опорожнив рюмку, отодвинул её в сторону. – А мне надо бы навестить его. Узнать, как он себя чувствует. 
... Евгения Ивановича застал Масеев в его домашнем кабинете. С резцом в руке тот обрабатывал берёзовый нарост, вырезая какую-то замысловатую фигурку.
– Виктор Петрович! – обрадовался гостю академик. Как дела?
Выглядел он несколько устало.
– Нормально, Евгений Иванович. Как здоровье?
– Да немного сердце пошаливает. Вот занимаюсь прикладным искусством, а оно в таких случаях здорово помогает, вроде бы и сердце не болит, – вместо прямого ответа,  решил шуткой отделаться академик.
Масееву тоже не хотелось утомлять Евгения Ивановича деловыми разговорами, и он старался говорить на посторонние темы. Ему казалось, академик, колдуя своим резцом, слушает его и в этот момент все его мысли целиком и полностью сосредоточены на  берёзовом наросте.
– Ты знаешь, Виктор Петрович, о чём я сейчас подумал, – отложив в сторону своё народное ремесло, проговорил академик.
– Наверно о том, что я впустую забавляю сейчас Евгения Ивановича не интересными для него разными разговорами.
– Не угадал! Подумал я о том, поскольку при натурных испытаниях запись информации по измерениям невозможно передать радиосигналами, а при встрече с землёй всё разрушается, следовательно, надо создать специальные капсулы и отстреливать их при подлёте к земле, – подал идею академик. – Оказывается, заниматься вот таким ремеслом бывает даже полезным для науки. Колупаешь ножом, а в голову приходят в этот момент хорошие, светлые мысли. Поручи своим ребятам разработать такую отстреливаемую капсулу  для спасения ценных измерений.
После этой, такой неожиданной для генерального конструктора мысли в голове у заболевшего академика, ему поневоле пришлось переключить разговор на деловые темы. Они ещё долго обсуждали различные вопросы, и расстались, удовлетворённые полезной беседой. На следующий день академик Забабахин звонил генеральному конструктору уже из своего  рабочего кабинета…

Глава четвертая

В тёплый июльский вечер  два академика В.С Авдуевский и  В.П. Масеев, в беседке на даче генерального конструктора обсуждали неудачные пуски последних трёх ракет «РСМ–64» на этапе лётных конструкторских испытаний. Не очень хорошо для генерального конструктора начался этот этап  лётных испытаний с самого первого пуска, но он принял решение продолжать работы. Удачные пуски пяти последующих лётных испытаний, казалось, должны обещать удачное окончание этапа, но после пяти удачных пусков – снова неудача.
Произошло это драматическое для конструкторского бюро Масеева и всей кооперации событие в  самые последние дни уходящего года. Уже больше двух лет организации, входящие в состав кооперации, работали над этим ракетным комплексом. За всё это время в полном объёме была проведена экспериментальная отработка, изготовлены и удачно завершены все стендовые испытания, предшествующие выходу на этот этап лётных испытаний. Казалось, всё должно складываться удачно, и вот этот неудачный пуск с наземного стартового комплекса.
Причину установили сравнительно быстро, только для её устранения пришлось разрезать собранные изделия и проводить ремонт. На четыре с половиной месяцев, пока проводили ремонтные работы по техническому решению, пришлось остановить все дальнейшие работы. Генеральный конструктор тяжело переживал неудачу и эту непредвиденную задержку в лётных испытаниях. Вместе с мрачными мыслями, раздумьями и душевными муками во время бессонных ночей, когда он оставался наедине с тягостными мыслями, появились и физические боли в голове и в области сердца. Министерство не скрывало своего недовольства, а высокие правительственные круги, не стесняясь в выражениях, в открытой форме выказывали своё отношение, как к генеральному конструктору, так и к главным конструкторам его кооперации.
Только во второй половине апреля после завершения ремонта они продолжили испытания, которые при первом пуске обрадовали всех положительными результатами. Но три последующих пуска были вновь неудачными и поставили под сомнение работу всей кооперации. В результате и появилась государственная межведомственная комиссия под председательством академика Авдуевского, и его заместителем назначили академика Масеева.
Генеральный конструктор всегда воспринимал  создание таких комиссий из ведущих специалистов головных институтов, имеющих большой практический опыт, как помощь. Он понимал, что свежий взгляд может быть полезен при выяснении причины отказа. 
Три дня уже работала комиссия Авдуевского и созданные им подкомиссии в КБ и на заводах кооперации. Проверяли буквально всё, начиная от научной обоснованности конструкторских подходов, методик оценки, расчётов и до качества изготовления систем комплекса. Поднимали конструкторскую документацию, дефектные ведомости, анализировали и делали соответствующие выводы по допущенным отступлениям от конструкторской документации. Но за прошедшие три дня работы пока не удалось найти какую-то существенную причину. Ежедневно в конце рабочего дня Авдуевский и Масеев заслушивали руководителей по различным направлениям о результатах работы, ведущий конструктор собирал информацию с других объектов кооперации, но все проверки оставались пока безрезультатными.
– Какой-то замкнутый круг, – проговорил Авдуевский, подведя итог за прошедшие дни кропотливой работы этим изнуряющим, напряженным поискам
– У меня, Василий Сергеевич, больше всего надежда по выяснению причины остаётся на результаты по дефектации материальной части.  Я пришел к твёрдому убеждению, что причина кроется в грубой ошибке на какой-то технологической операции. При дефектации значительно проще можно будет обнаружить дефект исполнителя, – выслушав академика, выразил своё мнение генеральный конструктор. – А сейчас предлагаю поехать ко мне на дачу и отдохнуть на озере. Не возражаете? 
Солнечный диск медленно опускался  к горизонту, обозначенному горным хребтом с зубчатыми вершинами хвойного леса. На озере было тихо, а его поверхность отражалась сказочным, изумрудным цветом воды.
– Пожалуй, Василий Сергеевич, на сегодня уже вполне достаточно обсуждать и размышлять над нашими проблемами. Оставим эти проблемы не завтра. Вы не будете возражать, если я предложу выпить по рюмочке коньяка? – предложил Масеев.
– На фоне такого прекрасного природного ландшафта не грех будет и пропустить по рюмочке, – одобрил предложение генерального конструктора академик.
Академики Авдуевский и Масеев давно уже были знакомы друг с другом. Первый получил звание академика в семьдесят девятом году, второй – тремя годами раньше. Встречались в Академии наук. Помимо деловых встреч, обсуждений различных научных проблем генеральный конструктор внимательно изучил и труды академика Авдуевского по аэродинамике и теплообмену при больших скоростях. Договаривался с ним о консультациях, когда она была необходима для ведущих специалистов конструкторского бюро, работающих  в этом направлении.
Авдуевский тоже с большим уважением относился к Масееву, давал высокую оценку, как выдающемуся учёному, ценил его как талантливого конструктора, и просто уважал, как прекрасного человека и приятного собеседника. Восхищался его настойчивостью, целеустремлённостью, смелостью при решении сложных проблем, тонкой инженерной интуицией, научной прозорливостью и оригинальностью в творческих поисках…
Несмотря на вечернее время, всё ещё держалась дневная жара, по небу редкой чередой плыли, похожие на раздутые паруса, белые облака. Удивительно чистыми, чудесными красками светилась поверхность озера, и вечерний бриз приносил на прогретую за день береговую полосу свежее дуновение воздуха.
– Красиво у вас здесь, Виктор Петрович, – любуясь вечерним закатом, голубоватыми,  в вечерней дымке, горами на противоположном берегу и спокойной гладью озера, – промолвил Авдуевский. Помолчал, отпил глоток коньяка и добавил с нескрываемым восхищением: – Смотришь на озеро, и кажется, будто вся палитра неба, его необъятно плывущей сферы с её переливчатым блеском, с белыми облаками нашли своё отражение, впитались в поверхность озера.
– Вы, Василий Сергеевич, случайно не увлекаетесь живописью? –  С такой профессиональной тонкостью художника обрисовали красоту и гармонию природы, поневоле кажется, что вы часто выезжаете на природу с этюдником, – пригубив коньяк, поинтересовался Масеев.
– Мечтал когда-то серьёзно заняться живописью, но не получилось. Наука оказалась сильнее. А природа, особенно в её первозданном виде, всегда привлекала меня. Гармония, просторы, тишина – в этом есть какое-то таинство, зовущее неумолимо к себе, – вздохнул академик.
– Да, вы правы, Василий Сергеевич, связь с природой терять нельзя. Меня тоже привлекает первозданность природы. От неё веет вечностью, красотой и целесообразностью. Иногда даже завидую тем, кто ежедневно, ежечасно общается с нею.
Они ещё долго говорили о природе, отлично понимая друг друга. Солнце склонялось к горизонту, очерченному зубчатыми вершинами елей, а на тёмной поверхности озера обозначилась дорожка от закатного солнца с лёгким расплывом по краям. Корабельные сосны вздымались к небу, их могучие корни по львиному цепко держались за землю, покрытую лежалой хвоей. Густые кроны смыкались высоко над землёй, и под их зелёными сводами царил торжественный сумрак. Было уже темно, когда академики покинули дачу.
Ночью генеральный конструктор спал плохо, несколько раз просыпался и с большим трудом погружался в короткий, беспокойный сон. В середине ночи проснулся от душного беспокойства, упираясь затылком в спинку кровати, поднялся и почувствовал боль в сердце.
«Не хватало только ещё заболеть мне в это время, –  подумал с досадой Масеев, – нет, скорее всего, это результат нервного переутомления».
Так он попытался успокоить себя, достал таблетку валидола. Посасывая мятный, лекарственный холодок, вспомнил: точно такая же боль и такие же перебои в сердце были в ту ночь, накануне знакомства с Ольгой. Подумал о том, что она совсем скоро вернётся из отпуска, и тогда рядом с ним будет домашний доктор. С ней ему было всегда легко, он чувствовал в ней что-то понятное, близкое, отчего, когда она была рядом, всегда становилось легче на душе.
Сидя на постели, Масеев потирал грудь и глубоким дыханием старался успокоить перебои в сердце. От выпитой таблетки валидола боль постепенно стала отступать, за окном начинался ранний рассвет, и генеральный конструктор заснул. Утром проснулся в обычное время, принял душ, побрился, вскипятил чай, выкурил сигарету. Взглянув на телефон, с сожалением подумал, что ещё несколько дней не будет Ольги. Вышел из квартиры и спускаясь по лестнице в подъезде, почувствовал так и не прошедшее за оставшуюся часть ночи утомление во всём теле…
Двумя днями позже с технической позиции испытательного полигона поступило долгожданное и обнадёживающее сообщение от Комесникова – заместителя генерального конструктора. Телефонный звонок по закрытой линии телефонной связи раздался несколькими минутами спустя, после того, как его кабинет покинули члены комиссии, удрученные тем, что очередной день напряженных, изнуряющих поисков прошел, а положительных результатов по-прежнему так и не было. 
– Виктор Петрович, при дефектации найденных остатков материальной части обнаружен дефект, явно свидетельствующий о причине неудачного пуска, – докладывал заместитель своим обычным неторопливым голосом. – Проводятся дальнейшие исследовательские работы, а по предварительной оценке ремонт оставшихся комплексов вполне возможен и не должен занять много времени. Его можно будет провести на технической позиции, только потребуется некоторая дополнительная комплектация, – закончил Павел Сергеевич столь необходимое и радостное для генерального сообщение.
Выслушав неторопливый, но такой обнадеживающий доклад, генеральный конструктор почувствовал физическое и душевное облегчение. Он глубоко вздохнул, прикрыл глаза, в голове почему-то не было никаких мыслей – ничего, кроме усыпляющей усталости.
Глава  пятая

Ольга Николаевна Старостина возвращалась домой с работы с раздирающими душу тягостными мыслями и раздумьями о жизни и смерти.  Тяжелым оказался для неё первый рабочий день после очередного отпуска. Остановилось сердце, и ушел из жизни человек, проживший на земле всего лишь пятьдесят неполных лет, а она оказалась бессильной перед смертью этого человека.
Ольга Николаевна шла и видела перед собой глаза этого пациента, вспоминая, как они смотрели на неё во время утреннего обхода. В них были вопрос, мольба, надежда, страх – вся сложная гамма чувств человека, жаждущего жить. Как она, так и весь медицинский персонал отделения, всегда тяжело переживали смерть кого-то из своих пациентов, даже людей преклонного возраста, особенно, если она наступала так внезапно, как у этого больного.
Мысли невольно переключились на Виктора Петровича. Вчера, когда, вернувшись из отпуска, навестила его, ей очень не понравился его болезненный вид, состояние смертельно уставшего и  чем-то озабоченного человека.
– Нет, Оля, я здоров, только немного утомился за последнее время,– успокоил её, когда она поинтересовалась, здоров ли он. Но произнёс как-то совсем неубедительно, и она уловила явную фальшь в его голосе. Ей не нравился его вид и подавленное настроение ещё перед отъездом в отпуск. Она даже хотела отказаться от выделенной ей путёвки, а свой отпуск провести в Ильменске. Только Виктор Петрович не захотел даже и слушать об этом, когда она намекнула ему о своём решении.
– Даже не думай об этом! Поезжай и отдыхай спокойно, – заявил он твёрдым голосом. Тем более, я в ближайшее время должен выехать в командировку, а как долго буду в отъезде, неизвестно. Всё будет зависеть от обстоятельств.
За три года знакомства с ним она уже поняла: этот выдающийся учёный, абсолютно не думая и не заботясь о своём здоровье, все силы отдаёт любимому делу. Он постоянно не находит время для отдыха от непосильной работы, не умеет, а скорее всего, просто не хочет лечиться. Её постоянно волновали его высокое артериальное давление, приступы сжимающих болей, возникающих то в центре, то в левой половине грудной клетки, которые он всеми путями всегда старался скрывать от неё. Она, как опытный врач-терапевт, прекрасно понимала: это верные признаки стенокардии – начальной формы ишемической болезни сердца. Сколько раз просила его лечь в московскую кардиологическую клинику, которая располагает новейшим медицинским оборудованием, на всестороннее, обследование как сердечнососудистой системы, так и всего организма в целом! Вот и перед отъездом в отпуск, снова просила сделать это.
– Не время, Оля, да и не к чему всё это. Я здоров, только иногда устаю от напряженной работы, ну и, что греха таить, приходиться порой испытать и нервные потрясения. Такова уж у меня работа, – усмехнулся генеральный конструктор.
А она заметила вокруг рта стариковские складки, которых раньше не замечала.
«Боже мой, почему этот человек не может быть, как все люди, – подумала она. – Почему он не имеет права просто ходить по земле, отдыхать, наслаждаться природой, любить и не чувствовать при этом, что где-то его ждёт тяжелый, изнурительный труд? Почему он должен постоянно думать о работе?»
Мысли снова вернулись к умершему пациенту. «Ночью его привезла «скорая помощь», а в полдень человека уже не стало. Неожиданно остановилось сердце, – размышляла она. – А в его медицинской карточке ничего не зарегистрировано никакой болезни, связанной с сердечнососудистыми заболеваниями. Значит, просто не обращался за помощью. И вот – конечный результат, когда врачи уже ничем не смогли помочь ему», –  пришла к окончательному выводу Ольга Николаевна.
И тут же почувствовала острый приступ страха от мысли, что подобный трагический исход может случиться в любой момент с Виктором Петровичем. И от этой мысли  неприятный озноб сковал всё тело, несмотря на то, что шла под немилосердно палящими лучами вечернего солнца. Холод опустился в ноги, до самых ступней, они стали деревянными, непослушными. Вспомнила, что утром почему-то не было от него обычного телефонного звонка, и оттого чувства тревоги и беспокойства разыгрались в ней с ещё большей силой. Взглянула на часы и вздохнула, отметив для себя, что до того времени, когда Виктор Петрович обычно возвращается с работы, ещё целых три часа томительного ожидания…
Виктор Петрович позвонил ровно в восемь вечера.
– Оля, есть предложение провести сегодняшний вечер у меня на даче. Ужасно жарко и душно, а на озере дышится совсем  по-другому. Не возражаешь?
– Конечно, Виктор Петрович, не возражаю! – обрадовалась она, услышав его бодрый голос.
– Тогда собирайся и быстро приходи, шофёр сейчас подъедет.
Ольге Николаевне ещё не приходилось бывать на даче у Виктора Петровича, она даже не представляла, как далеко она расположена. Она никогда ещё не была наедине с ним за пределами его квартиры и всегда подходила к дверям его квартиры с радостным нетерпением и непонятным для неё волнением. За три прошедших года она так и не сумела побороть себя и избавиться от этих ощущений. А в этот раз перед поездкой на незнакомую ей дачу, они почему-то были особенно острыми и волнительными.
«Как посмотрят соседи  других дачных участков на мое появление у него на даче?» – с тревогой думала она. Почему-то возникла уверенность, что непременно рядом с его дачей будут и другие.
Виктор Петрович встретил её с какой-то особой улыбкой на лице. Необыкновенно нежная, лучезарная, она освещала его лицо, и оно уже не казалось Ольге Николаевне таким измученным, как накануне, да и он сам в этот раз тоже не выглядел безмерно уставшим человеком.
– Посвятим, Оля, сегодняшний вечер отдыху на свежем воздухе и общению с нашей чудесной природой, – проговорил Виктор Петрович всё с той же очаровательной улыбкой на лице. – Поехали, водитель уже ждёт нас на проспекте.
Захватив с собой сумку с закусками, вышли из подъезда.  Возле подъезда никого не было, но Ольге Николаевне казалось, что десятки, неприязненных, а то и завистливых взглядов, осуждающих её легкомысленное поведение, устремлены в её сторону. Они как бы прожигали насквозь её спину и застревали глубоко в растревоженном сердце. Те несколько минут пути от подъезда до машины показались ей бесконечно долгими. А Виктор Петрович был абсолютно спокойным, открыл переднюю дверцу, пригласил её занять место рядом с водителем. У неё ещё не улеглись тревожащие её душу волнения, как машина въехала на территорию одиноко стоящей дачи.
– Вот, Оля, мы и приехали, – открыв дверцу, пригласил выходить из машины Виктор Петрович. – Всего десять минут – и мы на берегу озера.
Небольшая, деревянная дача стояла на лесной поляне почти на  самом краю крутого, скалистого обрыва, а рядом с дачей находилась крытая беседка. Не было никаких грядок, только две клумбы с цветами, а вокруг – гигантские сосны и белоствольные берёзы. Ветра почти не было, спал и дневной зной, а солнце, словно растратив всю свою жаркую энергию, умиротворённо висело оранжевым диском на противоположном берегу озера над зубчатыми вершинами елей.
– Какая красота, какой чудесный вид, сколько всевозможных красок и оттенков! – воскликнула Ольга Николаевна, любуясь чудесными красками, которыми светилась поверхность озера, и природным ландшафтом.
– А взгляни, Оля, хотя бы вот на эти берёзы, – указал Виктор Петрович на развесистые берёзы вокруг поляны. – Как искусно сочетаются в них гигантский рост с женственностью и изяществом. А скалистые берега этого чудесного озера! Ими можно любоваться до бесконечности.
Они стояли на крутом берегу. От солнечных лучей по земле, покрытой сухой хвоей, стелилось узорчатое кружево света и тени. Виктор Петрович говорил о красоте природы, его лицо светилось какой-то особой тёплой таинственностью, а внизу чудесными красками светилась гладкая поверхность озера.
– Может быть, покатаемся на лодке, – предложил Виктор Петрович, – я давно уже не садился за вёсла.
– С большим удовольствием, – радуясь предложению Виктора Петровича,  согласилась Ольга Николаевна, – отдыхать – так по полной программе! – добавила с приятной улыбкой на лице и рассмеялась.
– Тогда спускайся по лестнице к озеру, а я схожу за вёслами.
Виктор Петрович, не спеша, работал вёслами. Лодка шла вдоль берега. Остались позади на высокой круче дача с беседкой. Медленно мимо них проплывали  скалистые берега. Ольга Николаевна, устроившись на корме, глядела в прозрачную воду и поражалась тому, что даже на большой глубине отчётливо можно видеть дно озера.
– Виктор Петрович, разрешите мне сесть на вёсла и немного погрести, а вы будете у меня в качестве пассажира, – попросила она с улыбкой на лице.
– Пожалуйста, поработайте вёслами, если есть такое желание, – не задумываясь, согласился Виктор Петрович. И освободив место, перешел на корму.
Ольга Николаевна  гребла вёслами без лишней суеты, легко и ровно. Не ожидая указания Виктора Петровича, развернулась и стала грести в обратном направлении. Оба молчали. Но это было удивительное молчание, можно даже сказать, что это был разговор, когда два близких человека без помощи слов ведут разговор. И, обмениваясь взглядами, прекрасно понимают друг друга. Ольге Николаевне казалось, плывут они в каком-то голубоватом, светящемся мареве давно, и что они всегда знали друг друга. И было в молчании их что-то первозданное, истинное, хотя и по какой-то непонятной причине забытое.
– Где ты, Оля, так научилась мастерски работать вёслами? – нарушив молчание, поинтересовался Виктор Петрович и с заразительным смехом добавил, – оказывается, ты не только хороший доктор, но и отличный гребец.
–Я же, Виктор Петрович, выросла на Волге, а там ещё в раннем возрасте все волгари садятся за вёсла. Работая левым веслом, она ловко развернула лодку и стала легко  грести в сторону противоположного берега…
Когда, после продолжительной прогулки по озеру, подходили к берегу, вечернее солнце уже начало склоняться к закату. Поверхность озера светилась всё теми же удивительно чистыми  красками, только чуть мягче стали их тона, поубавилось солнечной яркости. Несколько сильных гребков – и под килем лодки зашуршал прибрежный песок, а лодка причалила к берегу в том месте, где она обычно стояла.
 – Ты, Оля, за работу вёслами заслужила высшую оценку, а за то, как точно  причалила, не хватит для оценки и десяти баллов, одним словом – высший класс, – рассмеялся Виктор Петрович. – Теперь нам пора подумать об ужине. Сумка с продуктами на кухне в даче, что-то найдёшь в холодильнике, займись, пожалуйста, ужином.
Убранство дачи и мебель поразили своей простотой. Ей приходилось иногда бывать на дачах знакомых её отца, и она видела в некоторых из них изысканную, современную мебель, ковры, ковровые дорожки и дорогие сервизы. А здесь всё было по-другому: просто и в то же самое время свободно и очень удобно, как для отдыха, так и научной работы.
«Всё просто и удобно, – отметила она для себя. – Не любит Виктор Петрович излишней роскоши». Она тоже не понимала стремление обывателей к роскоши и богатству. Всегда помнила то, что неоднократно слышала от своего отца. Он говорил: «Самое страшное – это обрасти богатством и жирком, они притупляют эмоции».
Стол накрыли в беседке. С озера потянул освежающий вечерний бриз.
– Гулять, так гулять, – засмеялся Виктор Петрович, открывая бутылку шампанского.
– Выпьем за чудесный вечер. День сегодня так хорошо начался для меня. Мы, наконец, нашли то, что так долго и упорно искали. А заканчивается в приятном обществе с замечательной женщиной.
– А может, лучше выпить за ваше здоровье, Виктор Петрович. За то, чтобы вы, наконец-то по–настоящему занялись им, – робко вставила Ольга Николаевна. – Уж коли нашли то, что так долго искали, теперь можно заняться и здоровьем.
–Нет, Оля, первый тост за чудесный вечер и за тебя. Спасибо начальнику медико–санитарной части за то, что он прислал когда-то подлечить меня такого прекрасного доктора, – чокнувшись с ней, произнёс генеральный конструктор. – С таким доктором мы сумеем  справиться с любой болезнью, – добавил он, осушив фужер с шампанским.
– Нет, Виктор Петрович, вы ошибаетесь. Вдвоём мы не справимся, даже если я буду постоянно дежурить возле вас с кучей всевозможных медикаментов, каждые два часа замерять артериальное давление и следить за работой сердца. Я всего лишь терапевт, а вам нужен опытный кардиолог, владеющий новейшими методами лечения сердечнососудистых заболеваний, – вздохнула Ольга Николаевна. – В Москве, в Академии медицинских наук, есть институт кардиологии имени Мясникова.  В этом институте проводятся большие исследования по артериальной гипертонии, атеросклерозу, стенокардии, ишемической болезни сердца и другим сердечнососудистыми заболеваниями. Я уже интересовалась, как можно попасть туда на обследования. Для этого нужно только ваше желание и направление от нашего медицинского управления. Поймите меня правильно, Виктор Петрович, я желаю вам только добра. Необходимо немедленно всё бросить и ехать в этот институт, – закончила Ольга Николаевна, подняла голову и глянула ему в глаза открытым, ясным взглядом, как очень близкий человек.
– Спасибо тебе, Оля, за твою трогательную заботу обо мне, ты проявляешь заботу и беспокойство не только, как врач, но и как добрая женщина. Не помню, я где-то читал это изречение: «Женщина красит жизнь, всё красивое идёт от женщины, и она много может дать мужчине». Эти слова относятся и к тебе, – произнёс Масеев своим бархатным голосом, подошел к ней, обнял и прижал к себе.
Она не препятствовала. Прижавшись к его груди, слышала глухие удары его сердца, и ей казалось, и её собственное сердце в это чудесное мгновение бьётся в груди не так, как обычно. Впервые за прошедшие  три года он обнял её. 
«Боже мой! Оказывается, женщинам дано ещё такое счастье, как близость человека, которого тайно любишь, но никогда не признаешься ему в этом», – думала она, испытывая давно уже позабытое радостное чувство.
– Да, Виктор, женщина действительно много может дать мужчине, но далеко не всё. Не сможет дать здоровье даже самому близкому и  любимому человеку, – чуть приподняв голову, произнесла Ольга Николаевна. – Очень прошу тебя, даже умоляю: поезжай в институт кардиологии. 
Она была так взволнованна, что даже не заметила, что впервые назвала его просто по имени и на «ты».
– Ну, наконец-то, перешагнула ты, Оля этот барьер, разделяющий нас уже целых три года, – рассмеялся Виктор Петрович и ещё крепче прижал к себе…
Смеркалось, лёгкий ветер покачивал гибкие вершины сосен. А они по-прежнему сидели и разговаривали в беседке. По начинающему темнеть вечернему небу плыли на восток прозрачные облака, двигаясь от солнца навстречу ночи.

Часть пятая
Глава первая

Окончание этапа лётно-конструкторских испытаний с наземного стартового комплекса пришлось на первый осенний месяц, и, к великому счастью, последние пуски прошли удачно. К этому моменту закончилась конструкторская отработка и стендовые испытания, предшествующие выходу на очередной этап. На технической позиции начались подготовительные работы для проведения заключительного этапа лётных испытаний. В конструкторском бюро приводили в порядок конструкторскую документацию, полным ходом шла работа по подготовке отчётов по пускам и заключения по проведенным испытаниям с наземного стенда. 
Весь сентябрь в Ильменске и его ближайших окрестностях стояла багрово-пылающая, тёплая и сухая осень. В солнечный полдень водитель генерального конструктора встретил в аэропорту Масеева, прилетевшего спецрейсом с Северного полигона. Больше месяца провёл генеральный конструктор на испытаниях. И всё это время там непрерывно шли моросящие затяжные дожди, и невольно приходилось дышать холодом осеннего ненастья, Редко, когда сквозь плотные, свинцовые тучи проглядывало солнце, да и то ненадолго.
– А здесь ещё летняя погода, – пожав руку своему водителю, обрадовался солнечной погоде генеральный конструктор. Отвык я, Александр Николаевич, за этот месяц от ясной погоды.
– Считай весь месяц, как только вы уехали, стоит такая теплынь. Днём температура больше двадцати, да и ночи не холодные. Может, ещё продержится какое-то время, и вы её захватите. А может быть, даже выберете время для охоты. Дичи в этом году на озёрах очень много.  Я, Виктор Петрович, на открытии осеннего сезона взял сполна всё, что разрешено нормами отстрела, – как охотник с охотником, поделился своими успехами водитель. – Надо бы и вам как-то выбрать время и съездить на охоту. Давно уже не брали в руки ружьё, –  произнёс сочувственным голосом водитель.
Да, Саша, всё как-то не получалось в последние годы, – вздохнул генеральный конструктор, – но в этот сезон непременно побываем мы с тобой на охоте и в самое ближайшее время.
Машина, вырвавшись за городскую черту, стремительно мчалась по автостраде. За окнами проплывали и уходили в прозрачные осенние дали колхозные луга и поля.
«Что-то есть ласковое в природе, в этих осенних полях, – глядя в прозрачные дали, думал Масеев, – ласковое до грусти, до щемящей нежности в душе. А на охоту обязательно надо съездить в ближайший выходной день», – твёрдо решил генеральный конструктор…
Он уже и не помнил, когда в последний раз бывал на охоте. Сколько раз, после открытия охотничьего сезона, собирался съездить, но каждый раз какие-то обстоятельства препятствовали этому. Напрягая память, вспомнил, что последний раз был на охоте вместе с Евгением Ивановичем Забабахиным, которого пригласил на открытие осеннего сезона.
«Жалко, что бросил заниматься охотой Евгений Иванович и уже несколько лет не увлекается ею, а то можно было бы пригласить его», – подумал Масеев, сожалея о том, что лишился такого приятного спутника на охоте…      
В субботу, в назначенное время, машина стояла у подъезда генерального конструктора. Наконец-то, после длительного перерыва, сумел он выкроить время для своего любимого увлечения – побыть наедине с природой, побродить по осеннему лесу, поохотиться на пернатую и боровую дичь. Ему всегда нравилось приехать к месту охоты задолго до вечерней зорьки, а до неё ещё побродить по лесным тропам осеннего, безмолвного леса, полюбоваться его красотой в осенних ярких нарядах.
 На глухой кордон к леснику приехали в полдень.
– Принимай, Никифорыч,  гостей! Приехали попытать охотничьего счастья, – проговорил Масеев, выходя из машины.
– Виктор Петрович, наконец-то пожаловали! – обрадовался лесник при виде неожиданных гостей. – Сколько лет уже не бывали у меня, я уже думал, не случилось ли что. А счастья настоящему охотнику пытать не надо, оно само придёт. В этом году пернатой дичи много, стреляй – не ленись только, особенно много уток в Ольховой курье. Там в случае надобности и лодка есть, – не останавливаясь, сыпал скороговоркой Никифорыч, ещё не старый, крепко сложенный мужик. Коричневое от загара лицо, а в его теле вместе с крепким здоровьем чувствовалась немалая физическая сила.
К Ольховой курье шли в полной тишине приозёрного луга. Только пахучая, сухая трава хлестала по сапогам. Сквозь прибрежные камыши просматривалась голубизна озера, и было видно, как небольшие утиные стайки то поднимались, то опускались к его спокойной поверхности. Прав оказался лесник, вечерняя зорька оказалась удачной для охотников. Они особенно не увлекались отстрелом пернатой дичи и, подавляя азартную страсть охотника, придерживались установленных норм отстрела  за одну охотничью  зорьку. После удачной охоты был костёр, бутылка водки, аппетитный ужин из зажаренной на углях утки и неторопливая беседа с гостеприимным хозяином… 
Ярко высветилось звёздной россыпью небо, когда Виктор Петрович, чтобы не проспать утреннюю зорьку, предложил устраиваться на ночлег.
– Можете не волноваться, разбужу. Просыпаюсь я вместе с природой, всегда рано и без будильника. Как говорят: «Кто рано встаёт, тому Бог даёт», – рассмеялся Никифорыч. Идите в избу, там хозяйка уже приготовила вам постели, отдыхайте.
– Спасибо за предложение, но мы лучше проведём эту ночь с Александром Николаевичем, если не возражаешь, у тебя на сеновале. Только выспавшись на душистом сене, почувствуешь всю прелесть охоты, – отказался Виктор Петрович от любезного предложения лесника.
– Ну, как знаете, вам виднее. Я тоже в такую ночь люблю иногда поспать на сеновале,– отозвался лесник, и чуть помедлив, добавил с усмешкой в голосе: – можно было бы и почаще, да моя старушка не любит спать одна… 
Александр Николаевич поднялся на сеновал, а Масееву не хотелось спать, и он  решил ещё побыть на свежем воздухе. Удобно устроился на небольшой копне душистого сена. Безмолвно стоят во тьме высокие, стройные ели, вокруг тишина, над головой яркое, цветущее звёздами небо. И от этих звёзд небо кажется ему живым – оно переливается, искрится. Бродят голубоватые и серебряные свечения, колышется беспредельный свет. Конец сентября, но воздух даже в этот ночной час тёплый. Тишина, только в кронах берёз при малейшем дуновении ветра слышится слабый шепот листвы. Шепчутся тихо, словно листва, украшенная осенними красками, боится нарушить эту первозданную тишину в природе.
В отвыкших от длительной ходьбы ногах чувствовалась усталость и физическая слабость во всём организме. Но эта усталость и слабость не беспокоили генерального. Так и должно быть, когда человек от сидячего образа в своей повседневной творческой  деятельности внезапно переключается на физические нагрузки. Вот и он сегодня, перед тем, как отправится на озеро, долго бродил по лесным тропам. Это была его любимая привычка: побродить в одиночестве по лесным тропам, пообщаться с природой. Особенно нравились такие прогулки в осеннюю пору в безмолвном лесу.
Вокруг тишина и спокойствие. Тихо и слаженно текут мысли, разум и тело можно привести в естественный ритм, плавный и долговечный, при котором рождается истинный, высокий взгляд на прожитые годы, на поступки, свои и чужие. Он и в этот раз не изменил своей давней привычке. Его водитель хорошо знал эту маленькую  слабость генерального, и никогда не мешал ему побыть  в одиночестве, пообщаться с природой.
Несмотря на физическую усталость спать генеральному конструктору совершенно не хотелось. Из-за зубчатых  вершин елей медленно выплывала огромная луна. На небе среди искрящихся звёзд заметил точку искусственного спутника, двигающегося по своей орбите, и мысли генерального конструктора невольно переключились на завершающий этап лётных испытаний ракетного комплекса.

* * *
Успешно завершилась экспериментальная, научно-исследовательская отработка, огневые стендовые испытания и специальные лётные испытания малогабаритных скоростных головок. Путём длительных научных  поисков, лабораторно-конструкторской отработки, огромной исследовательской, аналитической работы, удалось решить множество проблем, казавшихся ранее неразрешимыми. Много было принято новейших, не опробованных до этого технических решений.  Оценка их эффективности и сохраняют ли боеголовки заданные характеристики в полёте на больших скоростях, проверялись путём проведения специальных исследовательских стендовых и лётных испытаний, максимально приближенных к реальным условиям.
Целый комплекс взаимосвязанных научно-исследовательских, опытно-экспериментальных работ, тесное взаимодействие конструкторского бюро Масеева с Уральским институтом ядерных исследований, позволили, в  конечном итоге, создать малогабаритные скоростные блоки с  боеголовками направленного действия. Они по своим характеристикам не уступали американским, а в чём-то даже имели превосходство над ними. В ходе отработки была решена проблема защиты от средств противоракетной обороны (ПРО) и гарантированного прорыва через её  системы.
Генеральный конструктор ещё при разработке ракетных комплексов второго поколения пришел к твёрдому убеждению: усложнение полётных условий боеголовок потребует необходимость обязательной проверки достоверности расчётных данных на  экспериментальном этапе отработки боеголовок в процессе их полётных испытаний.
– Делать это нужно ещё до отработки самих ракет, – убеждал он вышестоящее руководство. – К лётным испытаниям ракет должны поступать боеголовки, заранее  прошедшие свою отработку.
Он сумел добиться разрешения Правительства по предоставлению ему для этих целей внутреннего полигона Министерства обороны, а для проведения лётных испытаний боевых блоков ему разрешили использовать серийные наземные ракеты дальнего действия. Не остановившись на этом, он для большей результативности проводимых работ настойчиво  добивался разрешения ввести в штатное расписание должность главного конструктора по отработке боеголовок на внутреннем полигоне.
Опытные работы по скоростным, разделяющимся боевым блокам велись по разным направлениям, и не всё шло гладко, особенно в первый период, как огневых стендовых испытаний, так и  полётных испытаний. Испытания, приближенные к реальным условиям, показывали отрицательные результаты, и приходилось вести новые исследования, начинать всё заново с уточнения расчётных данных и конструкторской документации. Генеральный конструктор держал под пристальным вниманием ход отработки, но не воспринимал болезненно эти неудачи. Он понимал, что это огромная исследовательская, аналитическая работа с научными обобщениями и выводами. Все проблемы носят временный характер, и лучше их выявить на земле, на этапах отработки и устранить к моменту начала лётных  испытаний в составе ракеты.
Исследования велись по всем направлениям, и отрабатывалось буквально всё: баллистика и динамика движения, тепловые процессы, динамическая прочность в конструкциях и теплостойкость, обгорание в пламени ракетных двигателей. Особенно много неприятностей было при проведении стендовых огневых испытаний, где проверялась степень обгорания поверхностей боеголовок в пламени ракетных двигателей.  Боеголовки получали ещё только первую часть тепла, а теплостойкость уже не соответствовала расчётным параметрам. Отрицательные результаты заставляли ведущих специалистов конструкторского бюро находить новые технические решения, а технологические службы искать пути повышения точности изготовления поверхностей корпусов боеголовок.  Ведущим специалистам Головного технологического института надлежало разрабатывать совершенно новые, более стойкие к тепловым воздействиям неметаллические  материалы, а технологическим службам КБ и завода осваивать технологию их изготовления.
Так в результате комплексного подхода к возникающим проблемам, благодаря полученным научным знаниям и накопленному опыту были найдены новые технические решения. Проведенные натурные испытания скоростных боеголовок в составе ракеты прошли успешно, полётные измерения и специальные проверки показали положительные результаты. Отработка малогабаритных скоростных управляемых боеголовок была завершена. С величайшим напряжением сил, на пределе возможного, при ограниченных технических средствах были созданы боевые блоки для нового, более совершенного ракетного комплекса. Они могли, отделившись от носителя, продолжать самостоятельный полёт к намеченной цели и поразить её.
На технической позиции Северного полигона тоже заканчивались работы перед заключительным этапом лётных испытаний. 

* * *
Так уж получилось, случайно или преднамеренно, но по графику военно-промышленной комиссии день начала заключительного этапа лётных испытаний совпал с днём рождения генерального конструктора. Конструкторское бюро готовилось в торжественной обстановке отметить 60–летний юбилей генерального конструктора, а на технической позиции полигона шла предстартовая подготовка первого пуска. Впервые за многие годы Масееву пришлось поручить техническое руководство предстартовой  подготовки и руководство непосредственно стартом своему заместителю и за тысячи километров с волнением ожидать результат первого пуска.
Он полностью доверял своему заместителю и не сомневался, что Павел Сергеевич сделает всё на высоком техническом  уровне. Квалификации, опыта и уверенности в своих действиях у него вполне достаточно, и он сумеет принять верное решение, где необходимо, проявить решительность, сделать, как нужно, и не пойдёт на поводу у каких-то чиновников. Должность заместителя генерального конструктора даёт ему большие полномочия, а помимо того, он и официальный заместитель технического руководителя.
Павел Сергеевич Комесников многие годы был бессменным заместителем технического руководителя на всех лётных испытаниях. Спокойный, уравновешенный, казавшийся на первый взгляд слишком медлительным, он успевал за время предстартовой подготовки вникнуть буквально во всё. Ничего не упускал из-под своего пристального внимания, и не считал зазорным лишний раз о чём-то напомнить исполнителям.
Сколько раз приходилось слышать генеральному конструктору: «Павел Сергеевич, вы уже говорили мне об этом, и я всё проверил». А Павел Сергеевич всегда отвечал неизменно одной и той же любимой  фразой Сергея Павловича Королёва «Лучше десять раз напомнить, чем один раз забыть».
Официальная часть юбилейного торжества началась в девять тридцать. В актовом зале конструкторского бюро собрались ведущие специалисты КБ, представители флота, руководители завода, делегации от смежных предприятий, руководители министерства и главного управления, представители городских и областных политических и общественных организаций. Вход в актовый зал был по специальным пропускам, заранее выданным отделом режима приглашенным, и поэтому в актовом зале оставались свободные места. Даже на закрытом предприятии, в день юбилея его руководителя, соответствующие ведомства побеспокоились о том, чтобы соблюдались требования режима, а деятельность  генерального конструктора была скрыта от многих тёмным покрывалом секретности.
В передних рядах сидели гости: генеральные конструктора, учёные, члены Академии наук, руководители научно-исследовательских институтов, директора смежных заводов. Часто приходилось Масееву встречаться с ними, как  на совещаниях Совета главных конструкторов, на полигонах, так и в их организациях. Окидывая взглядом собравшихся гостей, сожалел, что среди них нет Евгения Ивановича Забабахина.
– Собирался Евгений Иванович приехать сам, да накануне прихватило сердце, – проговорил Литвинов, передавая Масееву поздравление от академика. – Решил, как всегда в этих случаях, отлежаться день, другой дома, – вздохнул Борис Васильевич вместе с крепким рукопожатием.
Поздравлений было много. Заместитель министра вместе с поздравлением зачитал указ Президиума Верховного Совета о награждении генерального конструктора в связи с его 60–летием орденом Ленина. Вице-адмирал вместе с поздравлением вручил подарок от моряков Северного флота – бескозырку с тельняшкой и морской бушлат. Все говорили о нём как о талантливом конструкторе, выдающемся учёном и крупном общественном деятеле.
– Как главному конструктору по системам управления, мне посчастливилось работать с ним в самом тесном контакте, – поздравляя  юбиляра, говорил академик Семихатов. – Часто встречаясь на Совете главных, испытаниях, на полигонах, я мог как бы со стороны наблюдать за ним и, испытывая на себе его влияние, хорошо изучить черты его характера и оценить уникальные возможности этого неординарного человека…
Генеральный конструктор с волнением слушал и принимал поздравления, а все его мысли были сосредоточены на предстоящем пуске.
«Неужели в этот день вместе с тёплыми поздравлениями может поступить сообщение о неудачном пуске», – думал он, принимая очередное поздравление. После официальной части показывали фильм о пуске твёрдотопливной ракеты комплекса «Тайфун».
Томительными были часы ожидания для генерального конструктора, руководителей министерства, представителей флота и всех тех, кто с нетерпением ожидал результатов сегодняшнего пуска. Из актового зала перешли в кабинет генерального конструктора и во время разговора, постоянно поглядывали на часы. Время пуска было назначено на двенадцать часов по московскому времени, впереди ещё был целый час томительного ожидания, а стрелки часов, казалось, замерли на одном месте.
«Оказывается, в своем кабинете волнуешься перед пуском значительно сильнее, чем в бункере на полигоне возле шахты, и ничуть не меньше, чем на командном пункте подводной лодки», – сделал для себя открытие Генеральный конструктор, ожидая звонка с полигона.
Звонок раздался в двенадцать сорок пять по московскому времени.
– Виктор Петрович, все участники экспедиции и моряки Северного флота поздравляют вас с юбилеем, – неторопливым голосом начал с поздравления докладывать Комесников. А генеральному в этот момент не нужны были поздравления, ему нужен был положительный результат пуска.
– Поздравляем и в качестве дорогого для вас подарка сообщаем, что пуск прошел успешно, программа выполнена. Предстартовая подготовка закончена, завтра пуск. Какие будут указания? – закончил доклад заместитель.
– Действуйте по своему усмотрению, Павел Сергеевич. Успехов! – положил трубку, вздохнул с облегчением, и, заметив с каким нетерпением все ждут от него результат пуска, сообщил, что пуск успешный, программа выполнена.
– А нам необходимо снять напряжение, а для этого предлагаю выпить по рюмочке коньяка, – улыбнулся генеральный конструктор, принимая поздравления с успешным началом заключительного этапа…
Напряженными и волнующими были для генерального конструктора два последних месяца. Подготовка и пуски следовали один за другим, и каждый пуск сопровождался томительным ожиданием, надеждой и опасениями за конечный исход. После каждого пуска внимательно изучал расшифровки  множества измерений, которые фиксировались наземными пунктами слежения по всей траектории полёта ракеты. Его интересовало буквально всё: траекторные параметры, перегрузки и вибрации, давление в баках и отсеках, температура нагрева конструкций, выгорание теплозащитного покрытия на боеголовках и многое, многое другое. Успешные пуски и результаты выполнения полётных заданий радовали генерального, но, как и раньше, волнения и тревоги перед каждым пуском не покидали его. Он уже не всегда присутствовал на предстартовых подготовках и пусках, доверял техническое руководство своему заместителю…
Во второй половине декабря закончилась напряженная работа по предстартовой подготовке  ракет к залповой стрельбе с подводной лодки. Генеральный конструктор проверил готовность, доложил Государственной комиссии, и она приняла решение о возможности выхода на старт. Военно-промышленная комиссия разработала план-график проведения работ, обеспечивающих надёжный приём радиоинформации наземными пунктами слежения и кораблями ВМФ. День старта был намечен на 29 декабря, и эта дата из опасений утечки информации не оглашалась до особого распоряжения. 
Техническое руководство двух последних пусков возглавлял Павел Сергеевич. Он отлично справлялся с обязанностями технического руководителя, и генеральный полностью доверял ему. А в этот раз на заключительных лётных испытаниях при залповой стрельбе с подводной лодки, Масеев решил техническое руководство взять на себя. Выйти в море и из глубин Баренцева моря наблюдать за стартом – об этом так долго мечтал генеральный..
За два дня до намеченного старта, совсем неожиданно для него пришло сообщение о безвременной кончине академика Забабахина. Генеральный конструктор был потрясен этим горестным известием. Моментально, будто они терпеливо только и ожидали это трагическое известие, появились тупые боли в сердце, тяжесть в ногах. Он понимал, что мысли о потере человека, с которым, кроме деловых отношений, его связывала крепкая, мужская дружба, будут постоянно отвлекать его, мешать в работе по техническому руководству. В тот же день, поставив в известность председателя государственной комиссии, он вылетел из Североморска на Урал…
– Какого талантливого учёного, прекрасного человека потеряла наука и все мы, – проговорил Литвинов, встретив Масеева. – Работал почти до самой своей смерти. Накануне, уже во второй половине дня, почувствовал, что ему плохо. «Отлежусь день, другой дома», – предупредил меня, уезжая на квартиру. Только «не отлежался», – вздохнул главный конструктор по ядерным зарядам, – ночью ему стало совсем плохо, потерял сознание, вызвали «скорую», но было уже поздно…
Хоронили Евгения Ивановича 29 декабря. Крупными хлопьями, как часто бывает на Урале в последние дни уходящего года, падал на его лицо пушистыё, чистый снег. Белое лицо казалось спокойным, умиротворённым – лицо человека, сполна выполнившего свой долг перед человечеством. Масеев, стоя у изголовья гроба, слушал прощальные речи и чувствовал во всём теле неуловимый озноб, а душу раздирали глубокая скорбь и тоска.
 В Снежинске хоронили выдающегося учёного, а в эти же самые часы, за тысячи километров от городка физиков-ядерщиков подводная лодка в Баренцевом море была готова своими залпами дать прощальный салют академику. Четырьмя  ракетами- носителями самых совершенных скоростных боеголовок, созданных по замыслу этого теоретика, талантливого учёного, физика

* * *
Наступил новый 1985 год последнего столетия двадцатого века. Работы по ракетному комплексу были закончены. Государственная комиссия наметила дату проведения заседания по приемке на вооружение ВМФ ракетного комплекса.  В конструкторском бюро Масеева  занимались разработкой эксплуатационной документации для флота и готовили все необходимые материалы для заседания Государственной комиссии. На заводах уже изготавливали серийные изделия.
 Генеральный конструктор тяжело переживал смерть Евгения Ивановича. После ухода из жизни Алексея Михайловича Исаева, Забабахин оставался его единственным другом и вот эта неожиданная, тяжелая утрата! О нём он продолжал думать, как о живом, реально существующем человеке, только временно отсутствующем на своём месте. Ему казалось, пройдёт какое-то время, и они снова встретятся.
Нервные напряжения, тяжелые переживания, связанные с неудачами прошедшего года, смерть друга не могли не отразиться на здоровье генерального конструктора. Заговорило в груди сердце, напоминая ему, что оно тоже устало, поизносилось, и надо им серьёзно заняться. Всё чаще и чаще, просыпаясь ночью в холодном поту, чувствовал Масеев его неравномерные, тяжелые удары в груди, словно там мало для него места, и оно рвётся на свободу. С головной и сердечной  болью приезжал на работу, но не позволял себе показывать своё физическое недомогание окружающим. Занимался делами, оставаясь энергичным, а когда надо, жестким и требовательным. Только по вечерам, когда приходила Ольга, ему не удавалось скрыть от неё своё недомогание. Она, как опытный врач, даже не измеряя давление, только по его виду безошибочно определяла его состояние.
– Виктор, нельзя с таким безразличием относиться к своему здоровью. Немедленно нужно ложиться в клинику, – глядя ему в глаза, упрашивала она. Немедленно, завтра может быть уже поздно. В её  красивых, голубых глазах, затуманенных слезами, он видел беспокойство, тревогу и надежду, что он всё-таки согласится с её убеждениями.
Он и сам отлично понимал: дальше тянуть нельзя, надо ложиться в клинику, но пока комплекс не сдан на вооружение, это не получится. Только сказать об этом Ольге он не имел права.
– Да, Оля, ты права, надо немного подлечиться. В самом скором будущем буду звонить тебе уже из кремлёвской больницы, даю слово, – тронутый её заботой и беспокойством, обещал Виктор Петрович. Ему невыносимо тяжело было видеть  слёзы в глазах этой женщины, и своей улыбкой на задумчивом лице он старался успокоить её.

* * *
… Просыпаясь каждое утро, генеральный конструктор видел за окном своей палаты старый, развесистый клён. Листья его, тронутые осенним загаром и похожие на раскрытую ладонь, касались стёкол и тихо шуршали за окном палаты. Уже второй раз в этом году смотрел он через окно палаты на это дерево. Прошло шесть месяцев с той поры, как его выписали, и он покинул клинику, а ему казалось, он и не оставлял её, и всё это время продолжается курс лечения. Ему казалось: не тогда, в день выписки, а только вчера на утреннем обходе прозвучали слова профессора, опытного кардиолога. Вспомнил он его слова и весь диалог между ними,
– Мы вас подлечили, но не вылечили, нужна срочная операция на сердце. Подумайте, и если даёте согласие, будем делать операцию.
– А какова гарантия, что я проживу после операции хотя бы пять лет? – поинтересовался он.
– Такой гарантии дать невозможно, – откровенно признался профессор. Сердечнососудистая система – слишком хрупкий и недолговечный механизм. Он нуждается в защите от внешних, отрицательных воздействий. Многое будет зависеть от вас, от образа вашей жизни, от вашей работы. Бросить курение – профессор кивнул на раскрытую пачку сигарет – рекомендую также прогулки на свежем воздухе, поменьше умственных напряжений и не перегружать нервную систему, отключиться от всего, что может волновать вас. Одним словом, исключить полностью все психотравмирующие факторы.
– Тогда, профессор, мне и жить незачем, жизнь потеряет всякий смысл, – вздохнул он, выслушав все, что ему противопоказано. Все эти рекомендации он слышал ещё пять лет назад от Ольги, в самый первый день её посещения. Понял: раз нет гарантии, то нет никакого смысла ложиться на операцию.
– Смысл жизни? – задумался профессор. – Как я понимаю – это приносить пользу человечеству на любом поприще. Вы тоже можете при тихой, спокойной деятельности принести большую пользу обществу. Подумайте над моим предложением. Учтите, жизнь ваша висит на волоске, – сказал на прощание профессор.
Это было в марте. Он тогда выполнил своё обещание, которое дал Ольге и, как только появилась возможность, лёг на лечение в столичную клинику. После возвращения к работе забыл о наставлениях профессора и снова полностью окунулся в научные и административные дела, следил за основными работами, занимался производством,  социальными вопросами и общественной деятельностью. Для всех оставался таким же, как и всегда, работоспособным, энергичным, требовательным. После лечения стабилизировалось кровяное давление, сердечные приступы какое–то время перестали тревожить его.
Ольга Николаевна все эти шесть месяцев была счастлива. Виктор Петрович после лечения чувствовал себя нормально, а ей для счастья ничего больше не требовалось. По выходным дням, а иногда и вечерами после работы он заводил свою личную машину и показывал ей живописные места в окрестностях города. Она, конечно, не знала о разговоре Виктора Петровича с кардиологом. Он, вернувшись из клиники, не сказал её, что нужна срочная операция на сердце, что жизнь, как сказал профессор, «висит на волоске». Не захотел её расстраивать, носил эту боль в себе.
Первый сердечный приступ почувствовал генеральный конструктор в свой выходной день, на охоте. Было раннее, ясное утро, и охота начиналась удачно. Вскинул торопливо ружьё, чтобы успеть поразить на взлёте утку, и от резкого движения почувствовал боль в груди и под левой лопаткой. Пошарил в карманах и вспомнил, что забыл захватить с собой  таблетки нитроглицерина. Подобрал убитую утку и медленно побрёл к машине с надеждой, что боль скоро пройдёт. Присев возле машины, круговыми движениями растирал грудь, но тупая боль не проходила.
«Жизнь ваша на волоске», – отчего-то вспомнились слова профессора. Рядом лежала только что убитая им утка, и ему почему-то стало жалко её. «А вот у неё жизнь не висела на волоске, и она могла долететь на зимовку в тёплые края. Не суждено было, судьба распорядилась иначе. Ей хотелось жить, а я зачем-то убил её», – стараясь как-то отвлечься от сердечной боли и мрачных мыслей, рассуждал генеральный конструктор. На озере гремели выстрелы, а он с неутихающей болью в глубоком раздумье сидел возле машины.
– Вам плохо, Виктор Петрович? – услышал над головой голос водителя.
– Да, Саша, что-то прихватило.
– Нитроглицерин принимали? – спросил водитель. Заметив, что Виктор Петрович отрицательно помотал головой, побежал к машине за таблеткой. – Вот, примите.
– Спасибо, Саша, я что-то совсем упустил из виду, что в машине есть аптечка, и там может быть нитроглицерин.
Боль постепенно отступала, но продолжать охоту и лишать жизни пернатую дичь генеральному конструктору уже не хотелось.
– Ну, как, полегчало? – поинтересовался водитель, – может, поедем домой.
–Нет, Саша, продолжай охотиться, а я просто пообщаюсь с природой. Посмотри, красота-то вокруг какая – не налюбуешься! – вздохнул Масеев…
После ещё двух сердечных приступов генерального конструктора снова направили в ту же самую клинику в кремлёвской больнице. Летел он в столицу на самолёте ГВФ, в аэропорт вёз, как обычно, Александр Николаевич, а сопровождала в Москву по просьбе главврача Ольга Николаевна…
В палате ничего не изменилось с той поры, как он покинул её. Кровать на одного пациента, тумбочка с телефоном, кресло и журнальный столик. Всё, как и было, только клён за окном палаты выглядел по-другому: развесистый, с густой осенней листвой, а сквозь неё невозможно было что-то увидеть.
«Тишина, одиночество и полная изоляция от мира и всего окружающего», – вздохнул генеральный конструктор. Раньше в те добрые времена, когда жили всей семьёй в Ильменске, он любил тишину и одиночество. А с тех пор, как семья переехала в Москву, тишина в квартире и одиночество стали угнетающим образом действовать на него.
«Надо сообщить Тамаре, что я снова в клинике», – взглянув на телефон, подумал Масеев. К телефону долго никто не подходил, и он уже собирался положить трубку, когда услышал голос жены.
– Я слушаю, алло.
– Здравствуй, Тамара! Звоню тебе из клиники и из той же палаты.
– С тобой плохо? Что-то серьёзное?
– Пока не знаю, меня пока ещё специалисты не смотрели. Я только что прилетел.
– А сам-то как себя чувствуешь?
– По всякому, вообще-то терпимо, – слукавил он, не желая посвящать жену в сокровенные подробности своего здоровья.
– Ну, поправляйся, ты, пожалуйста, извини меня, я очень спешу. Выздоравливай побыстрее! Пока.
В трубке прощально и как-то грустно щёлкнуло, а он по-прежнему прижимал её к уху. Частые, высокие гудки, раздававшиеся в трубке, казались ему слишком далёкими, словно они были сигналами из далёкого космоса…
 Потянулись, ничем не заполненные и оттого такие утомительные и однообразные для генерального конструктора, дни лечения в клинике. Абсолютный покой и полное отсутствие каких-либо психотравмирующих воздействий на нервную систему установили для него  кардиологи. Электрокардиограмма его сердца по сравнению с предыдущей показывала, что болезнь сердечнососудистой системы прогрессирует. За прошедшие шесть месяцев ишемическая болезнь перешла в такую стадию, что в любую минуту мог наступить смертельный исход.
В приёмные дни разрешали встретиться с родными, и в эти дни навещала его жена с дочерью прибегали, и сыновья  Непривычным и тяжелым был этот режим для генерального конструктора. Тишина и одиночество, которые когда-то были желанными, теперь для него  были невыносимы. В прошлый раз ему разрешали и даже рекомендовали прогулки за пределами палаты по территории клиники. Навещали многие руководители отделений его конструкторского бюро, когда бывали в столице, держали в курсе всех событий, да и он имел возможность узнать новости по телефону, дать какие-то указания. А в этот раз прогулки разрешали только по коридору отделения, никаких общений с коллегами по работе и телефонных разговоров. Полная изоляция, отрешен от всего, внешний мир остался за толстыми стенами клиники. Только и осталась возможность самому позвонить на квартиру жене, детям и с нетерпением ждать звонка от кого-то из  них.
Тягуче медленно тянулись дни и часы, и он не знал чем заполнить такую непривычную для него массу свободного времени. В раздумьях и размышлениях мерил шагами палату, подходил к окну и начинал разговор с молчаливым клёном.
– Когда уезжал из клиники, на твоих ветвях даже почек не было. А за шесть месяцев набухли почки, распустились листья и уже начинают увядать. Роскошная листва выполнила свои функции газообмена, транспирации, оберегла тебя от перегрева в знойные дни. Скоро она засохнет, и ты постараешься избавиться от неё, она больше не нужна тебе.  А наступит весна, и всё повторится заново, ты снова помолодеешь. Если бы человек имел такую же возможность: избавляться каждую осень от всех недугов, а весну начинать здоровым и не уходить из жизни, когда ещё многое не сделано за прожитые годы, – тяжело вздыхал генеральный конструктор.
Поведав свои мрачные мысли старому клёну, генеральный конструктор ложился в постель и, прикрыв глаза, вглядывался в прошлое. За плечами шестьдесят лет прожитой жизни, приближался к концу и шестьдесят первый, многое видел, многое пережил и было, что вспомнить…
Резкое обострение болезни началось после двухнедельного пребывания в клинике. Подолгу не отпускали сердечные приступы, врачи установили строгий постельный режим и с большой неохотой разрешали даже посещения жены. На медицинские процедуры стали возить в коляске…
Пятый лень лежал генеральный конструктор, подключенный к  аппарату для круглосуточного  наблюдения за состоянием его сердечной деятельности. Уже несколько раз при резком нарушении сердечного ритма кардиомонитор автоматически  выдавал сигнал тревоги, прибегали дежурные врачи, чтобы принять срочные меры…
В эту ночь, хотя его и не мучили сердечные приступы, генеральный конструктор долго не мог уснуть…
«Завтра у меня день рождения, – поглядывая по привычке, когда не спалось, на ломаную линию на экране осциллографа, вспомнил Масеев. Непременно придёт Тамара, Оля, Сергей и Саша, чтобы поздравить с днём рождения. – Надо будет попросить утром профессора, чтобы на время отключили эту систему. – Хотя бы несколько минут посидеть с ними», – прикрыв глаза, подумал Масеев, расслабился и попытался заснуть.
В каком-то полусне или, точнее, в полузабытьи увидел перед собой лицо Евгения Ивановича Забабахина. Его большой, открытый лоб, на лице добрую улыбку, очки в роговой оправе, а за их стёклами глаза не по возрасту озорные, но в то же время – погруженные в глубокое раздумье. Ему захотелось с протянутыми руками броситься навстречу и вместе с крепким рукопожатием сказать что-то важное, единственно необходимое в эти минуты…
Утром самым первым тепло поздравил Масеева с днём рождения профессор. 
– Звонил ваш министр, и я разрешил  встретиться с вами и передать свои поздравления, – после добрых пожеланий проговорил профессор.
– Спасибо, профессор, только прошу на это время отключить меня от этой системы непрерывного наблюдения, – кивнув в сторону кардиомонитора, попытался улыбнуться генеральный конструктор.
– Ну, если только на несколько минут, – после некоторого раздумья согласился профессор. – Гости будут ровно в десять часов, а после них придёт с поздравлениями ваша семья. Но всё это не должно продолжаться больше десяти минут. Вы извините меня, Виктор Петрович, но так нужно, – вздохнул профессор.
 В десять часов открылась дверь палаты, и Масеев увидел в дверях Президента Академии наук, заместителя Министра, начальника Главка, и ещё кого-то в белых халатах. Встал с постели, сделал несколько шагов навстречу к гостям. Внезапно что-то кольнуло в центре груди, всё поплыло перед его глазами, лица гостей начали двоиться, расплываться, превращаясь в какие-то маски. Он сделал ещё несколько шагов и почувствовал, что чьи то руки подхватили его, не давая упасть на пол…

Глава последняя
(вместо эпилога)

Начальник производства Кожевин проводил совещание по качеству продукции. Один раз в неделю проводил он такие совещания, на которых присутствовали начальники цехов, заместители, начальники технологических бюро и бюро технического контроля, старший представитель заказчика. Начальник отдела технического контроля производства делал  доклад по качеству продукции. На этих совещаниях рассматривались все случаи нарушения технологической дисциплины в цехах производства, анализировалось количество оформленных отступлений и возвратов от представительства заказчика по предъявленной продукции. Рассматривались замечания по культуре производства  и множество других вопросов, связанных с качеством.
Уже второй год его производство совместно с уральским и восточным заводами занимались изготовлением материальной части для серийных изделий. Начали изготовление ещё до начала проведения заключительного этапа лётных испытаний ракетного комплекса. Повысились требования заказчика к качеству, труднее стало оформлять допущенные отступления и дефекты, особенно в случае их повторения. Показатели по качеству сравнивались с аналогичными показателями за предыдущую неделю, по которым и делались соответствующие выводы.
Тяжелым оказался для начальника производства и начальников его цехов этап освоения технологии, а затем изготовления  нового заказа. Запуск и изготовление  узлов для различных стендовых и статических испытаний начался ещё до того, как была в необходимом объёме проведена подготовка производства. Не было необходимого оборудования, технологической оснастки, много было новых, не опробованных ещё технологических процессов. Приходилось искать какие-то временные, обходные варианты. Для размещения заделов и новой, крупногабаритной технологической оснастки необходимы были дополнительные производственные площади. Не хватало основных производственных рабочих.  К началу изготовления так и не был решен вопрос по строительству лаборатории для обезжиривания внутренних полостей баков, испытаний на герметичность и прочность.
 С большим опозданием, когда уже приступили к изготовлению серийных изделий, был, наконец,  выстроен специализированный корпус. Весь комплекс работ по освоению и доводке испытательного оборудования, который необходимо было провести ещё на этапе конструкторской  отработки, пришлось начинать на серийных изделиях.
Весь этап освоения прошел для Кожевина в непрерывном водовороте тяжелых событий и испытаний на выносливость, как для него, так и для начальников цехов производства. Не выдержали тяжелой нагрузки начальники цехов Саксонов и Лавыгин, пришлось дать согласие на перевод их в другие подразделения. Да и вновь назначенный начальник сборочного цеха Валерий Александрович Зарин, уже, очевидно, не один раз пожалел, что взвалил  на себя эту тяжелую ношу.
Тяжело было работать Кожевину в одной «упряжке» с двумя другими заводами. «Бермудским треугольником» назвал он для себя эту производственную связку, и в самых бурных «широтах» этого треугольника всегда находилось его производство. Он сумел быстро разгадать оперативную тактику министерских чиновников: «выдавить» любыми путями третью ступень ракеты с его производства, а уже затем подгонять производство на двух других заводах. Бывали случаи, что он получал взыскание за срыв сроков поставки по утверждённому Главком графику сдачи третьей ступени для такого-то корпуса, а потом эта  ступень долгое время стояла без движения на заводе  у смежника.
– Срываешь программу двух заводов», – постоянно слышал он одну и ту же фразу от различных министерских чиновников. Приходилось слышать это же обвинение и из уст директора завода, начальника главка, его заместителей и даже от заместителя Министра. А в это же самое время генеральный конструктор на Совете главных конструкторов оставался недовольным состоянием дел отработки комплекса на смежных заводах, и с удовлетворением отзывался о его производстве.
В таком водовороте и прошли все этапы конструкторской отработки, не изменилось положение и с переходом на серийное изготовление. По-прежнему изготовление корпусов было под пристальным  контролем главка, а по  отзывам министерских чиновников, он всегда оставался крайним. Были и поощрения за успешное выполнение особо важных заданий производством. Бывали и парадоксальные случаи, когда вслед за поощрением, буквально несколькими днями позже, он получал выговор за срыв срока поставки очередной ступени корпуса… 
«Опять, как и за  прошедшую неделю, больше всего замечаний по лаборатории Ляхова, – отметил для себя Кожевин.  – Что-то плохо стал справляться Леонид Иванович со своими обязанностями. Давно уже вырос из «коротеньких штанишек», пора всерьёз заниматься лабораторией», – внимательно выслушав доклад начальника ОТК, подумал начальник производства.
Больше всего неприятностей в последнее время было у него из-за этой лаборатории. Постоянно отказывало оборудование, из-за неосторожного обращения и невнимательности исполнителей появлялись забоины и другие дефекты на корпусах. Останавливали испытания, приходилось исправлять дефекты. А запаса времени у начальника производства никогда не было. Каждая ступень корпуса и график их изготовления был под постоянным, пристальным вниманием директора завода, начальника главка и даже заместителя Министра. Ему никак не удавалось создать достаточные заделы, которые обеспечивали бы ритмичность запуска  и изготовление.
Всё время «узким» местом, определяющим все последующие этапы, были специализированные станки с программным управлением, на которых обрабатывалось вафельное полотно базовых деталей.  А с этих цилиндрических и конических оболочек сферических днищ и начинался запуск. Круглые сутки, с остановкой лишь на профилактику, работали станки, но проблема так и оставалась нерешенной.
Ещё более обострилось положение с переходом на серийное изготовление, когда в министерстве  начали готовить решение о передаче изготовления третьей ступени Восточному заводу. Окончательное решение ещё не было принято, а его уже обязали изготавливать базовые детали для этого завода. Он понимал, что для ускорения изготовления первых, установочных изделий такая помощь необходима.
– Чем быстрее освоят сибиряки третью ступень, тем лучше будет для нас, а пока надо поднатужиться, – убеждал он начальника цеха. Но, к большому сожалению, эта помощь оказалась не разовой. Второй год уже приходилось тянуть эту непосильную лямку, да ещё его обязали изготавливать и приборные отсеки для этого завода.  Директор завода «помогал» начальнику производства решать эту проблему. Подписывая под нажимом главка протоколы по изготовлению оболочек, днищ и приборных отсеков в целях оказания помощи смежному заводу, он ещё больше усугублял и без того трудное положение…
– Разрешите дополнить сообщение начальника ОТК, – поднялся старший представитель заказчика. – Поступила рекламация от нашего представителя с Восточного завода. По приборному отсеку при проведении входного контроля есть замечания. Требуют немедленно принять решение и устранить недостатки.
«Замечания при входном контроле», – усмехнулся про себя Кожевин. Он вспомнил этот приборный отсек, который постоянно, пока его не отправили Восточному заводу, был на диспетчерском контроле главка.
– Провести входной контроль приборного отсека в конце октября, который отправили ещё в начале сентября, – не удержавшись от возмущения, невольно возмутился  он. Заметил явное осуждение в свой адрес, выраженное на лице начальника цеха Зарина, и удивление на лице Крокалёва, начальника агрегатного цеха. Этот приборный отсек так необходим был  начальнику сборочного цеха для стыковки в последнее изделие годовой программы.
Он с большим нетерпением ожидал его, под усиленным давлением со стороны директора завода и главка вынужден был отправить его Восточному заводу. Вот теперь за оставшиеся шесть дней в октябре Зарин может при малейшей задержке сорвать срок отправки очередного изделия смежному заводу.  Ему и раньше приходилось слышать от ведущего конструктора, что его приборные отсеки и третья ступень корпуса месяцами стоят в цехах восточного и южно-уральского   заводов без движения. Он возмущался, высказывал своё возмущение представителям министерства, но всегда реакция чиновников была стандартной:
– Вы делайте своё дело, а на других заводах мы как-нибудь разберёмся сами…
Когда открылась дверь и заглянул дежурный диспетчер, Кожевин только что собирался заслушать начальника испытательной лаборатории.
– Извините, Валерий Степанович. Поступило срочное сообщение из министерства, – протянув руку с бумажкой, необычным для него голосом произнёс диспетчер. Его голос внутри Кожевина отозвался тревогой, чувством чего-то непоправимого.
«В 10 часов 25 минут в кремлёвской больнице умер Виктор Петрович Масеев», – он пробежал глазами скорбное сообщение и никак не мог поверить, что это могло произойти на самом деле. Моментально почувствовал: что-то душит его; испугался, что от тоскливой боли, от жестокой несправедливости того, что свершилось, он может даже заплакать. Тугой комок застрял в горле, а он никак не мог проглотить его, чтобы прочитать это сообщение о тяжелой утрате. Собравшись, наконец, с силами и не узнавая собственного, перетянутого железной петлёй, голоса, прочитал скорбное сообщение из министерства.
– Прошу встать и почтить минутой молчания уход из жизни начальника предприятия, Виктора Петровича Масеева, выдающегося конструктора, талантливого учёного, инженера и организатора, чуткого, отзывчивого и прекрасного Человека.
Все встали, а Кожевин в эту скорбную минуту, глядя на лица людей, застывших в скорбном молчании, думал о жизни и смерти.
«Жизнь и смерть – они неразделимы. Но где справедливость Судьбы?  Где она? Жестокая несправедливость. Живёт всякая мразь, засоряет Землю, а те, кто так нужен людям, уходят из жизни в расцвете своих сил, не раскрыв в полной мере всех творческих способностей», – размышлял Кожевин в минуту скорбного молчания.
– Совещание продолжать не будем, все свободны, – с большим трудом произнёс он после минуты молчания, – передайте в своих подразделениях всем весть о тяжелой утрате.
Кабинет опустел, а он, оставшись один, почувствовал какую-то пустоту вокруг себя и гнетущую тишину. За восемнадцать лет работы в должности начальника производства он встречался со многими людьми. Были среди них уверенные в своих силах и способностях, но недалёкие, от которых не было пользы ни людям, ни делу. Встречал он руководителей волевых талантливых, но настолько  властолюбивых, ослеплённых жаждой власти, что от них стонали подчинённые. Видел людей, при первом знакомстве добрых, сердечных и отзывчивых, но, возвысившись над другими и почувствовав власть, и они переставали замечать подчинённых, теряя всю свою былую добродетель. Были и карьеристы, которые вступали в партию не по своим коммунистическим убеждениям, а только ради карьеры, ногами и локтями пробивали себе дорогу, а поднявшись вверх по служебной лестнице, превращались в тормоз.
Виктору Петровичу были чужды эти человеческие пороки. Высокая должность, его авторитет в науке, научные степени и звания не мешали ему оставаться простым, сердечным и отзывчивым человеком. 
– Какое счастье было для подчиненных работать под его руководством, – произнёс вслух Кожевин, – какой ужас, что его больше нет!
Кожевин долго сидел в тяжелых и мрачных раздумьях. Неодолимая и гнетущая пустота тоской разрывала душу. За окном кабинета моросил мелкий, осенний дождь, по небу ползли низкие, свинцовые тучи.

Второе издание, исправленное и переработанное.
Миасс. 2012 г.