фото- Бывший Останкинский тракт в начале ушедшего века - ныне Новомосковская улица. Фотография со стороны школы.
Школа у Останкинского шоссе*, в которую довелось пойти в первый класс, отличалась своими подавляющими размерами от всех окружающих ее домов . Таких зданий в том месте, где проживал я, ещё сопливый мальчишка, недавно приехавший из деревенской эвакуации, просто не было. Ее красноватые кирпичные стены с огромными окнами были крепостью среди прилепившихся вокруг одноэтажных деревянных домишек и сараев.
Первый поход в нее, стал не только изменением моего положения среди своих босоногих друзей, но и, определенно,
торжественным посвящением в мир правил этого строгого четырехэтажного здания с представительной площадкой подъезда и министерскими тяжелыми дверями.
Ее трехстороння входная лестница с пьедесталом к
этим дверям возвышала, всякого ставшего на нее, и спокойно могла уместить целый класс, а может и два.
Тогда в далеком 1947 году, проведение перво-сентябрьской торжественной линейки на открытой площадке школы, поразило присутствием огромного сборища мальчишек, особенно ровесников.
Никогда,
еще не видел их в таком количестве и с трудом
находил своих дворовых ребят, переодетых во что-то непривычно строгое - с
постиранной и заштопанной белой рубашкой, неловкой сумкой, называемой
портфелем и побритой наголо ушастой головой. Столь же растерянно, как и я, с широко раскрытыми глазами, искали
они своих уличных друзей и с удивлением узнавали, что теперь разделены классами и
принадлежат другим компаниям.
Никаких, заранее, знакомств и вывешенных, задолго до начала занятий классных списков, тогда не существовало. Свою первую учительницу можно было узнать по непрерывному громкому призыву
взрослых теть,
- «Первый-Б строиться здесь, Первый-В тут»,
Таких классов было четыре или пять с количеством не менее сорока в каждом…
Процесс первого сбора, блуждающих и оторопевших от многоголосья одноклассников затягивался почти на весь урок. Готовых помогать, сознательных родителей, растерянных как их дети, было немного.
Не менее удивительным для нас было построение парами в ряды, и вхождение в огромный
вестибюль, с открывающимися там глубокими пространствами. Внутри с трудом
проглядывались темные пустоты раздевалок и широкие парадные лестницы,
уходящие наверх.. Несколько белых дверей служебных помещений первого
этажа запомнились надолго, в последствии, они стали привычными:
медицинским кабинетом, вкусно-пахнущим буфетом, апартаментами директора школы, и самым чистым в школе туалетом.
Переход по длинным коридорам и рассаживание в классе затягивались.. .
Уточнение фамилии будущего ученика, и представительское знакомство с ним, уже не вызывало радостного волнения. Появлялось новое чувство ожидания затянувшегося конца этого долгого посвящения в первоклассники.
Думалось о встрече с мамой, вкусном,
завернутом в папину газету, бутерброде, надежно упрятанном в портфель, и
нестерпимом желании пописать.
Первые разъяснения учительницы о том, кем
мы теперь стали и кем мы будем - пролетали мимо наших
отмытых ушей, и быстро, как перья облаков, вылетали в огромные окна класса,
с которых мы, выросшие на свободе улиц и дворов, не сводили своих глаз.
И вот только сейчас, по чуть- чуть, начинали догадываться, что весь
прошлый мир детства превращался, здесь , в мир покорного послушания этой тете и исполнения чужих приказаний. То привычное чувство дворовой свободы достижимо только на
переменках или, и в действиях наперекор надвигающемуся порядку, исходящему от этой женщины, называемой твоей первой учительницей.
Мамин бутерброд из черного хлеба с маслом удалось, незаметно, съесть на
третьем уроке, отламывая небольшие кусочки и отправляя их в рот. Конечно, я
догадывался, что делаю что- то не хорошее, обманывая эту тетю, но что мог
поделать с нестерпимым желанием, которое исполнялось простым движением
руки....
О том, что бы пописать, мы вспомнили со своими друзьями уже после школы, на ее
большом и запутанном дворе, закоулками которого моментально
воспользовались.
В последующем обучении, ощущение былой независимости, появлялось только
после уроков школьного дня. Тогда, окончательно выветривались горькие
представления о необходимости дисциплины и обязательности учебы. Впереди были
друзья, любимые футбольные пяточки Пушкинского студгородка, и необычное
осознание себя первоклассником.
В это же время, я чуть не стал второгодником, нисколько не подозревая о такой возможности, предусмотренной бдительным Министерством Образования.
Мое детское первоначальное усердие быстро иссякло, после успешного познания природы букв и слогов, из которых чудесным образом составлялись разные слова и даже предложения. Личное открытие волшебства азбуки позволило чтение всех надписей на заборах, вывесок на квасных палатках, напечатанных объявлений в газете « Правда».
Брать и читать книжки,мы начали сразу после первого месяца учебы, в старинной, добротной избе - библиотеке, рядом с нашими бараками. Как сейчас помню первую книгу - с чудесными рисунками самолетов и прекрасными лицами летчиков, в шлемах. Иллюстрации книги помещалась на весь разворот листа, всего с единственным предложением, напечатанным крупными буквами, расположившимися внизу страницы, - называлась она "Валерий Чкалов". Такие красивые книжки я с удовольствием прочитывал, восхищаясь своим скорочтением.
Все последующее послешкольное времяпровождение происходило между поглощением литературы и гуляньем. Осознание, того что я сижу за столом, разгадывая тайный смысл печатного текста, позволяло моему неокрепшему сознанию считать, что добросовестно выполняю школьные задания своей первой учительницы.
Все же другие упражнения по чистописанию и грамматике, мною, просто игнорировались как лишние.
Первые неожиданные отметки, чуть не испортив настроение в зимние каникулы, посыпались на меня, как снег на голову, уже в конце второй четверти. Последовавшая за ними, третья четверть началась с унизительного выговаривания учительницей - о беспредельной лени и бестолковости.
Однажды, поставив меня «столбом» перед всем классом, она невинно спросила
- «Что, я буду делать с найденной гнилой свеклой, в своем огороде», ничего не подозревая, ответил, что выкину ее с грядки.
- «Вот так и мы, выкинем тебя из нашего класса и не пустим во второй».
Надо сказать, что ее осуждение не было случайным, почувствовав свою неспособность и интерес к учению, я устремился к дружбе таких же безбашеных ребят, безразлично воспринимающих, сыпавшихся на них единицы и неуды. Среди них было немало второгодников, которые отлично чувствовали себя и презирали целеустремленных отличников.
То ли такое унижение перед всем классом, то ли приезд дяди, который узнав положение вещей, возмутился попустительствам моей беспечности и лени, но спокойное времяпровождение в доме кончилось.
Былое добродушное отношение родителей, и меня к самому себе, сменилось на противоположное. Особенно возмущался отец, доходило до битья посуды и даже угроз физического наказания, но дальше слов дело не шло.
С этого времени бестолковое чтение и гулянья были запрещены и домашние упражнения тщательно изучались и досматривались.
Нельзя сказать, что я чудесным образом переменился, но все же
огромные кляксы стали исчезать из грязных тетрадей, скачущие в разные стороны буквы выравнивались в какое-то подобие строчки, задачки по арифметике местами стали совпадать с нужными ответами.
Это мне позволило переползти в обширную компанию троечников и завершить перво-классное образование. Уже в начале мая нас зачислили в второклассники и снова чудесные угодья прудового и зеленного Останкино стали моим ожиданием и смыслом.
И сейчас, вспоминается солнечный, чудесный первый день летних каникул и ленивая возможность утреннего не хождения в школу.
В скромной комнатушке нашего Останкинского барака улавливается терпкий аромат от распускающихся листочков тополиной аллеи и слышен воробьиный гам.
Еще прозрачна нераспустившаяся боярышниковая ограда соседнего питомника, и освещена ярким днем зеленная, с одуванчиками, трава огромного полу двора-полу пустыря, и мы с ребятами, пришедшими по привычке, к освободившейся от нас школе, и пока не знающими куда пойти и чем бы таким заняться.
*Позднее она стала школой рабочей молодежи (ШРМ), сейчас это кирпичное здание,принадлежащее Финансовой Академии