Женщины, вы таинственны, как птицы,
порхая ли с ветки на ветку,
преодолевая ли стихию за стихией;
звучит из-под небес ваш печальный голос.
Куда зовёте вы нас?
В бюро комсомола Лизе сразу сказали:
– Такие нам нужны!
Такие, кто попадал бы из малокалиберной винтовки в огонёк свечи за пятьдесят метров. Не в саму свечу, а в огонёк, в фитиль. Кто защищал бы честь райкома комсомола на соревнованиях и спартакиадах. Кто бы бегал, прыгал, плавал и стрелял, зарабатывая почётные грамоты и нагрудные значки «Готов к труду и обороне».
Нужно же думать о будущем. И ведь действительно, - а если завтра война?
Серый бетонный зал районного тира видел много стрелковых достижений, но того, что делала рыжая девчонка с двумя косичками… Тут и заслуженные биатлонисты одобрительно кивали головами. Может! Через горлышко бутылки – в дно! Посуда не шелохнётся. Через зеркальце? С правого плеча или с левого, всё едино - в цель.
Только остренькие локотки и коленки мешали, стрельба лёжа не нравилась. А вот с колена (подушка с песком подкладывалась) или стоя – нормально. Мастер прирожденный, не зацеливалась, стволом не водила.
Ах, что это была за девчонка! Скромная, отличница, на кафедре её хвалили. Молодого инструктора по стрельбе прислали из райкома комсомола, прозвище прилипло само собой - Снайпер, заглядывался на худые коленки, а она краснела, но не кокетничала, не умела, или не хотела.
Снайпер, человек опытный, стрелял и по другим целям. Цветочки мог подарить, простенькие подснежники или ландыши, но со значением, - получалось это у него ненавязчиво и сразу сближало. Девушки таяли, посматривали в его сторону, надеялись на продолжение. А его не было, «динамо» сплошное.
Лизке же букет тюльпанов подарил, отметил особо, а та цветы в сторонку положила и пошла стрелять дальше. Снайпера задело, конечно, - цыплёнок, пигалица же! Но он никак не мог подумать, что у такого цыплёнка уже дочка есть. Мужа не было, - так получилось, а дочка была. Лизкина мать забрала внучку к себе в кубанскую станицу, чтобы молодая мама спокойно училась в институте, и так уже в одну «академку» сходила, хватит.
Тир был на двадцать первой линии, у райкома комсомола, ходили туда. А потом разрядников соединили в одну группу, и они на стрельбище стали ездить. Какая радость – с занятий в институте снимают, и за город! Здесь, среди трескотни выстрелов и особого оружейного запаха, и Снайпер после пыльных бумаг становился самим собой. Стрелял, как Бог.
А тут эта… Даже без выкрутасов сорок девять очков из пятидесяти – стандарт. Один раз сорок шесть получилось, да и то, потому что на ногу наступили. Вот инструктор её и выделил, преподнёс букет тюльпанов:
- Это тебе, Лиза.
Снайпер был не прост, и «динамил» не от скверного характера. Никто не знал, что у него ранение есть, афганская пуля попала туда, куда совсем ей не следовало попадать. Пулька была наша, советская, из АК-74, со смещённым центром. Повезло Снайперу, очень повезло. Комиссовали по ранению, вылечили то, что осталось, направили на оргработу. Оставшееся работало, любовь, как у всех, влечение даже посещало. Но в голове сидело – инвалид-д-д… Цветочки дарил, как все нормальные, не раненные делают, но толку-то что? По-настоящему оттягивался только среди пороховых газов, слушал смачное вхождение свинца, слышал артиллерийский гром и разрывы, лицо плющило, мозг болтался внутри черепа – как в настоящем бою. Помогало не всегда, ночью иногда падал с кровати, хватался за пустое место.
Тюльпаны Лизке подарил, и тут же спохватился, - так глубоко в него война проникла. В Афгане тюльпаном совсем другое называлось, транспорт с телами погибших ребят, шедший в Союз, «чёрный тюльпан». А потом решил, нет, всё правильно - отвяжись, война проклятая! Цветок красивый, и ни в чём не виноват.
Да и эта, девятнадцатилетняя Лиза, Лизонька, всё равно ход мысли «афганца» не поняла бы, про войну не вспомнила, ведь не обстрелянная, не настоящая, что ли, снайперша, хоть и сорок девять из пятидесяти. Понятно, в тире все уверенно стреляют, а попробуйте, когда «духи» в тюрбанах мельтешат в диоптрическом прицеле, и рядом с тобой рикошет за рикошетом! Потом всю вату, какая была, в брюки, озноб и бесконечное ожидание: вот, вот сейчас цвирканье лопастей…
Оргработа – что это? Это не «Альфа» и не «Вымпел». Оргработа – подбирать людей, способных качественно убивать других людей. И знал Снайпер, что будет у Елизаветы судьба не скромного учителя математики, а бойца спецподразделения советской армии. Когда она профессию поменяет и сколько в ней жить будет – другой вопрос, но то, что из снайперского дела так просто не уходят, знал твёрдо. Оно на всю жизнь.
Это и был результат его не очень сложной работы. Он же за два месяца из обычного человека мог убийцу сделать, это тоже мастерство.
И было ему жалко глядеть на худые коленки, представлял, как неудобно ей будет ползать по острой щебёнке где-нибудь под Кандагаром, и во что превратятся под шлемом её золотые волосы…
А у девчонки, у Лизки, весна в глазах, апрель. Тающий снег и освобождение от учёбы, сессия ещё далеко и вся будущая жизнь – нипочём, вот что в глазах было. А про дела государственной важности ничего не знала, не догадывалась, просто стреляла. Для неё это был процесс, движение, сама конечная цель терялась где-то на отрезке между окуляром и мишенью.
До полигона неблизко: полчаса на автобусе или трамвае, час на электричке в сторону Кавголово, там у пятого вагона встречал Лейтенант, сопровождал до автобуса с армейскими номерами. Дальше юные стрелки ехали мимо погоста. «Проезжаем кладбище. Пока – мимо», - всегда плоско шутил Лейтенант, а мальчишки и девчонки смеялись, кусали мороженое крепкими зубами: «И правда, рановато нам ещё».
Лейтенант всегда рассказывал что-нибудь смешное, веселил, подмигивал хорошеньким, словно ехали они на дачу, а не на стрельбище, где оружие серьезное, и подготовка серьезная, и жизнь уже не детская. Снайперская. И если задуматься – путь в вечную жизненную тень, в двойное дно. Никто из молодёжи зелёной не понимал, куда идёт, кого из них делают. Не понимали, не задумывались, просто спорт, соревнование. И гордость, бахвальство – чемпионы!
Стреляли из траншеи по поясным мишеням: из «калаша», из мосинской винтовки и даже из гранатомёта. Стреляли одиночными и очередями, днём и ночью, с трассерами и без. Учились поражать быстро движущиеся мишени. Разглядывали полигон в оптический прицел, запоминали и анализировали.
Инструктор старался, хотел научить всему, что умел сам. Уметь выживать на войне - это вам не девочек кадрить. А он вернулся «оттуда» живой.
Под конец обучения высший пилотаж:
- Теперь будем стрелять по малоразмерным целям, показывающимся в поле зрения стрелка на короткое время.
Старая винтовка Мосина-Нагана образца 1891/1930 года, закреплённая за Лизой, хранила прикосновения прежних хозяев, - лак на цевье был стёрт до ореховой древесины. На остром ребре приклада – пять едва заметных засечек.
Снайпер со знанием дела пояснил:
- Пятёрка. Пустая цифра. Видимо, стрелку не везло. Пятого фигуранта надо быстро проходить, сходу, а то можно и самому пулю получить. Примета такая.
Смысл этой фразы дошёл до Лизкиного сознания к вечеру. «Ведь всё это оружие придумано для убийства. Значит, и я элементарно могу превратиться в мишень…». После этого она особенно тщательно стала изучать приёмы маскировки. Зачем, - непонятно, объяснить это себе она не могла. Она же не собиралась становиться настоящим боевым снайпером, хотя сразу оценила, понимая кое-что в стрельбе и оружии, снайперскую винтовку Драгунова, которая имела прицельную дальность и скорострельность в два раза большие, чем мосинская.
Рыжая-золотая действительно была лучшей.
Подружка Лизкина тоже ездила, но стреляла не выше сорока пяти. Из пистолета – одно молоко. Конфузилась. А глазки – мохнатые от туши, бордовый маникюр на рифлёной рукояти, - амазонка! Подмигнёт, с коня упадёшь. Для кого глаза и ногти накрашены – вечная женская сущность нравиться, - для Снайпера или Лейтенанта, это уж у неё нужно спрашивать, у Тамары. Глаза серые с синевой, ноги стройные, грудь четвёртого размера. Снайпер, понятное дело, стороной её обходил, она, как воронка, затягивала, да и Лейтенанту страшновато было вопросы задавать, хотя и очень хотелось.
Прошло два месяца учёбы на полигоне. Обычную программу уже все выполняли, воздух ещё морозный, а поправки на плюс 35 по Цельсию брали. К чему бы это? Инструктор снова терпеливо объяснял, помявшись слегка: «Это теория. Теоретически, так сказать. Понятно?».
Нет, стрелкам было непонятно. «Но если теоретически… тогда ладно».
Из другого спортивного общества Снайпер привёл Ирину. Стреляла она неплохо, девяносто три – девяносто шесть из ста, что говорило о внимательности и настойчивости стрелка, но по морально-волевым качествам отставала от Лизы, так же, как не могла сравниться по боевым характеристикам мягкая мосинская пуля с драгуновской, оснащённой стальным сердечником.
Перед весенней сессией инструктор всё же не выдержал, Лизку за грудь взял, но как-то совсем уж неловко, а она на палец его профессионально натруженный и заскорузлый посмотрела так презрительно, что, мол, и ты туда же, а начинал-то красиво, с тюльпанов. Богу Стрельбы пришлось руки убрать и взгляд потушить, и извиниться. Тогда-то Лиза про себя горько усмехнулась, а поняла намного позже, - попрощаться хотел, только вышло неуклюже.
Через несколько дней Снайпер пригласил в свою каморку при оружейной комнате, где помещался старый кожаный топчан, письменный стол с двумя стульями и облупленный громоздкий сейф. Лиза удивилась, - после неловких объятий-то! Но пошла.
За столом вполоборота сидел военный. Пыльное окно находилось позади него, и лицо рассмотреть было непросто, лишь матово лоснилась на горбатом погоне майорская звезда. Стало ей неуютно и страшно, майор же! Он, как Лейтенант, анекдоты травить не будет.
Она не заметила, как Снайпер оставил их вдвоём.
Разговор состоялся быстрый и жёсткий.
- Ну что, на соревнования поедешь в Москву? – спросил майор.
- А учёба, сессия? – поторговалась Лиза.
- Деканат против не будет. Зачётную книжку отдашь секретарю.
Глядя в холодные глаза военного, она подумала: «Ласковые генералы только в сказках встречаются».
- А ехать когда?
- Сегодня. Форму получишь на складе, паёк тоже.
Какой паёк? Какая форма? Ни о чём таком Лиза не думала. Мозолистый палец Снайпера кое о чём, конечно, говорил, но чтобы вот так сразу! И паёк этот армейский, и форма. Форма-то зачем? Может, соревнования окружные?
Майор будто угадывал мысли:
- Наш военный округ самый большой в СССР, от Питера и столицы, считай, до Владивостока. Потому и форма, и паёк.
- А ещё кто из наших едет?
- Да… Ирина, кажется. Фамилии не помню. Вторым номером.
- А почему вторым? – спросила Лиза. Любой другой вопрос был бы лишним.
Майор некрасиво улыбнулся, будто ощерился:
- Потому что первый - ты. Сколько мы на тебя времени потратили. Кто же ещё будет нашу честь защищать, и Родину? Конечно, вы, молодежь, подрастающая смена! Так… вот, давай-ка, распишись здесь… и… здесь.
Лиза, не читая, расписалась.
- Ну и отлично.
Вот так к трусам и носкам в Лизкиной сумке добавилось три банки тушёнки, буханка чёрного хлеба и аптечка в зелёном противогазном подсумке. Шампунь дефицитный там ещё болтался, удачно приобретённый. Десять рублей в кошельке. Думала, на поезде повезут, а поехали в аэропорт.
Снайпер перед вылетом предупредил и напутствовал шутливо, но по-отечески:
- Москва бьёт с носка, а в Ташкенте яблоки! Жду вас, девчата, с победой!
Он ведь и вправду переживал за своих воспитанниц, знал всё наперёд. Какой такой военный округ защищать поехали.
В салоне самолёта минералки было хоть залейся, и вдоль бортов двадцать глазастых мальчиков-офицеров в голубых беретах, внимания хватило и на Лизку, и на Ирину. Спать хотелось, но глаза сами открывались: внизу пустыни и горы: советская земля, оказывается, так огромна, и вот как почётно увидеть её во всей красе первый раз с самолёта, не каждому посчастливится!
Только почему Москву стороной облетели? Ну, ничего. Зато в Ташкенте, как известно, и тепло, и яблоки!
Офицерики научили портянки мотать, кителя побольше подобрали, чтоб на груди сходились. Подарили по значку с парашютом. Теперь обе девушки были похожи на новобранцев, в коротких сапогах с раструбами и тропических панамах. Лизины длинные волосы тщательно заколоты, а Иринины кудряшки распрямились и ушли туда же, под панаму.
Ира, поглядывая вниз, всё беспокоилась:
-Куда же нас везут?! Экзамены скоро, а вечером мы с Валеркой в кино идём! Зачем соревнования так далеко устраивать? Вот дура я дура, ещё колготки новые надела!
Ресницы её мелко подрагивали в такт вибрации фюзеляжа, она чуть не плакала.
Лизе тоже было страшновато, но теперь, после разговора с майором и ощущая себя первым номером, а значит старшей в тандеме с Ириной, она не могла показать своей слабости. «Что тут скажешь! – рассуждала она. – Дура не дура, но думать надо, каким спортом занимаешься». И посмотрев на свой указательный палец, с удовольствием обнаружила, что он ничем не отличался от Снайперского, - подушечка была такой же твердой.
От этой поездки ничего плохого или неправильного,что ли, она уже не ожидала. Мысль, что вот едут они, простые спортсменки, от райкома комсомола на окружные соревнования по спортивной стрельбе, совершенно естественно прижилась у неё в голове, - старшие товарищи всё организовали, и действия, и слова их вызывали полное доверие.
Некоторые накладки и непонятности начались, когда самолёт приземлился на грунтовую полосу и в клубах красноватой пыли отрулил к вагончику с анемометром и полосатой «колбасой» на длинном шесте.
Лизка вначале не поняла, куда они с Ириной попали, - силикатные кирпичные бараки под шифером, коровники или конюшни, пыльные вихри в пустых проулках, фанерные туалеты с оторванными дверками, жара и больше ничего. Никаких вам яблок.
Что это и где? Железные кровати, краска казённая, синяя и зелёная. «Это что, такая гостиница?» - на закрытых наглухо окнах копошились мухи.
Встретил их капитан, холеный, лет тридцати, предупредил насчёт присяги и государственной тайны:
- Вы же бумаги подписывали?
Лизка обомлела: государственной тайны?! В чём же тут тайна, в соревнованиях? А может, аэродром этот заброшенный? Так она ни в каком случае не определит, где он находится, в Таджикистане или в Туркмении, в Азии или в Африке?
Но в низу живота похолодело.
- На соревнования – да! А-а…
Капитан нахмурился, и Лиза промолчала. Она ведь не знала точно, что за бумаги подсунул ей майор, и подписала тогда не глядя.
А Ирина, второй номер, тут же подтвердила, что да, если так нужно, то… А капитан хмыкнул – ну-ну! Легенды у вновь прибывших каждый раз были разные.
- Смотрите, ни с кем тут не разговаривайте. Если что, можете сказать, что связистки, летите в штаб дивизии.
Ночью девчонки шептались почти до утра: выхода из этой странной ловушки не было. Они обсудили и то, что никакой это не Ташкент, и яблоками здесь даже не пахнет. Вышли в туалет и тут же вернулись: по кафельному полу шустро передвигались два желтовато-серых паука размером с чайное блюдце. С Ириной чуть истерика не приключилась.
- Это фаланги, - обрадовал их на следующий день капитан, - на мух охотились. Да вы не бойтесь, они только по ночам приходят. Если что, у меня койка есть свободная.
- Одичали вы тут, в своей Кушке! – сразу осадила капитана Лиза. Она и не догадывалась, насколько была близка к истине по поводу их местоположения.
Глаза у него сразу забегали.
И ещё она подумала, что после возвращения расскажет обо всём этом безобразии майору: «Мы всё-таки в советской стране живём, а не на диком западе».
И узнать бы хорошо, что она там такое подписала, чтобы каждый встречный капитан не распоряжался ими, как куклами.
Через сутки в четыре утра Лиза и Ирина сидели в вертолёте. Вертушка была старая, с закопчёнными бортами и круглыми залатанными пробоинами. Юный солдат в такой же панаме, как у девчонок, только выгоревшей, и красными погонами на кителе задвинул в салон деревянный ящик и длинную брезентовую сумку. Суеты по поводу вылета не было, всё тихо и спокойно, как на колхозном аэродроме.
Однако, думала Лиза лишь об одном – куда и зачем их везут. Может, всё-таки солдат обучать, поправки вводить на плюс 35? Или на военную игру? Вот только личные вещи и даже документы пришлось почему-то оставить в гостинице.
Летели часа два. Хмурый мужчина в плащ-накидке сидел возле открытой двери и, не отрываясь, смотрел вниз, держа автомат Калашникова на коленях. Иногда поглядывал на девчонок красными, казалось, злыми глазами, взгляд был неприятный и оценивающий. Потом достал откуда-то армейский термос и широко улыбнулся:
– Чай будете?
А глаза не улыбались.
Вертолёт шёл по рельефу, проваливаясь в ущелья и взмывая перед крутыми склонами хребтов, потом без прицеливания, с ходу, сел на водоразделе, словно прилепился.
Хмурый взял брезентовую сумку и свой автомат, солдатик с видимым усилием поднял ящик на плечо, и они вчетвером начали спускаться в распадок. Вертолёт с еле слышным посвистыванием винтов остался за гребнем.
В распадке было сумеречно, солнечные лучи только начали пробивать сизую плоскость неба. Нарисованным казался тонкий ранний месяц и рядом с ним яркая помаргивающая звезда. Лиза смотрела на этот мирный пейзаж и уговаривала себя: «Ничего страшного, только чужой и незнакомый».
Тем временем группа перевалила ещё один адыр, голую каменистую складку местности, и остановилась у развала глыб. Склон уходил дальше, вниз, утыкаясь в серую ленту галечника и корявые кустики перед ней.
Солдатик опустил ящик на землю и утёрся рукавом, показав тёмную от пота спину. Хмурый развязал сумку, достал оттуда два автомата, а из отдельного свёртка два оптических прицела и отдал девушкам. В ящике оказались снаряженные патронами магазины.
Потом показал огневую позицию, и Ирина не удержалась:
- А где же мишени, по чему мы будем стрелять?
Мужчина посмотрел на неё тяжёлым взглядом и усмехнулся:
- Ты бы лучше с машинкой своей разобралась. Видела когда-нибудь такую?
Не дожидаясь ответа, он протянул руку и продолжил:
- Значки ВДВ – сюда! Дальше, задача: бить по движению. По любому. Желательно прицельно, на поражение. – И махнул рядовому: - Пошли!
Девушки растерянно оглядывались, неловко держа автоматы. Лиза положила свой на левый локоть, как держат ребёнка.
- Э-эй! – тихо крикнула она вслед уходящим.
Старший оглянулся и рявкнул:
- И не спать, девки, не спать! Всё!
Первые несколько часов Лиза и Ирина пролежали за камнями в десяти метрах друг от друга тихие, как мышки, вглядываясь в дикую безжизненную долину. Иногда казалось, что там что-то движется, и сердца их замирали от страха. Через оптику хорошо было видно, что это движется воздух, поднимая камни, кусты, чёрные тени над разогретой солнцем поверхностью.
- Вот теперь понятно, зачем нужна поправка на жару, на 35 градусов, - первой сообразила Лизка. – Я, кажется, поняла, где мы находимся… в Афганистане.
- В Афганистане?!
Слово это повисло между ними, словно ожившее привидение.
- У вас что, в институте политинформации не было? Ограниченный контингент советских войск уже два года там воюет. А инструктор наш, Снайпер, ничего тебе разве не говорил?
- Мамочка, - пролепетала Ирина, - я домой хочу.
«Я тоже», - подумала Лиза, а вслух сказала:
-Успокойся. Попали, так попали. Дорогу домой теперь ещё заслужить надо.
И добавила уже по-солдатски:
- Ничего, заслужим. Ты успокойся только.
Ирина немного утихла, но ресницы её продолжали дрожать, как в самолёте перед слезами, она часто моргала и одёргивала китель. Плохо затянутый форменный ремень совсем ослаб, и бляха со звездой смотрела в сторону.
Попробовали загорать, сняв гимнастёрки и отогнув поля шляп, улеглись на плащ-палатки, но страх тут же вернулся. Показалось, что кто-то холодно и пристально смотрит на них, полуголых, из-за ближайших глыб. Сначала Ирина, затем и Лиза испуганно вскинулись и, озираясь по сторонам, быстро оделись и расползлись по своим местам.
Потом они вспомнили про еду и, развернув бумажные пакеты, обнаружили в них сухую колбасу, по пять варёных яиц, соль в пакетиках, по два огурца и немного хлеба. Лиза сразу подсчитала, что такого количества еды им едва хватит на день. Ещё было четыре фляжки нагревшейся на солнцепёке воды.
- Так нас же скоро заберут, - радостно сказала она, чтобы поддержать напарницу.
- Или вообще не заберут, - с детской обидой ответила Ирина. – Зачем им на нас ещё и продукты тратить.
- Ты что, Ирка! – почти крикнула Лизка. – Ну-ка соберись! Это же просто военная игра! И Ташкент совсем рядом!
- И патроны холостые, - уже улыбаясь, добавила Ирина.
- Да, вот, давай посмотрим, - засмеялась Лизка.
Но патроны оказались настоящими, боевыми. В каждом магазине по десять штук, жёлтеньких и остреньких. Таких «машинок», как сказал старший, девчонки действительно не видели, поэтому решили пристрелять оружие, как их учили на стрельбище.
За этим занятием, увлёкшись, они и провели остаток дня. Но когда солнце приблизилось в своём неторопливом движении на запад к вершине горы позади них, осветив золотистым светом скучный пейзаж галечниковой долины, они услышали ответный выстрел. Лизе показалось, что она даже видела вспышку.
- Вон там, сзади кустов! – крикнула она, но получился не крик, а еле слышное сипение из разом пересохшего горла.
- Где?! – Ирина лихорадочно водила стволом, пытаясь поймать в оптический прицел малоразмерную цель.
- Не торопись, - снова просипела Лизка, - вон ещё один.
- Они живые. Стрелять? – опять спросила Ирина.
Лиза не смогла ответить ей, потому что увидела пятикратно приближенную фигуру в бесформенной защитного цвета одежде со странным колпаком на голове. Низкое солнце било нападавшему прямо в лицо, и Лиза с ужасом увидела бронзовые щёлки его блеснувших глаз.
«Да он же совсем рядом», - ужаснулась она и оглянулась: нет ли сзади старшего, который привёл их сюда, и который мог бы сейчас сказать, что делать: стрелять или не стрелять, игра это или нет, ведь человек, мелькнувший в прицеле, не сделал ей ничего дурного, не обругал, не ударил, от него не исходило никакой угрозы, и имеет ли она право вот так легко и спокойно убить первого попавшегося человека, пусть и вооружённого, выстрелить в него, как в обрезок дерева.
Но сзади никого не было. Быть может, это солнце ослепило её, потому что она всё время ощущала присутствие третьего, но не того, что прятался внизу за кустами. Лиза увидела всю картинку с большой высоты, как бы глазами этого третьего: две фигурки за камнями, ползущих к ним из долины и стреляющих людей. За горизонтом на севере светилось зарево Ленинграда, а в стороне по левую руку одиноким островом белел станичный родительский дом…
Снизу ударило два раза, потом три очередью и ещё один. Пули прошили вечереющий воздух, и ушли за гребень. Следом запрыгало среди камней эхо. Справа в десяти метрах напряжённо вглядывалась в сторону долины Ирина, щека её некрасиво морщилась, а узкая спина выглядела совсем беззащитной.
Время, показалось Лизе, побежало в десять, в сто раз быстрее, и этот ужасный человек с огненными глазами, которого она видела в прицеле, уже где-то рядом, стремительно перемещается в её сторону, к ней, только к ней одной, так нелепо выглядящей с вывернутой шеей и приподнятой винтовкой на обнажённом каменистом склоне.
Внезапно всё стихло. Ни шороха ветра, ни птичьего пения, - только звон в ушах. И никакого шевеления в долине.
Девчонки полежали, прислушиваясь и вглядываясь в наступающую темноту. Они снова были одни, и они были живы.
Ночью они поспали, вернее, впали в чуткое забытьё, завернувшись в негреющие плащ-палатки; очнулись до рассвета, ожидая каждую минуту низкого гула летящего за ними вертолёта. Они ни о чём не думали и ни о чём не говорили, только ждали, как два маленьких испуганных зверька ожидают, прижавшись друг к другу, спасительного восхода солнца.
Утром вертолёт не прилетел, и никто за ними не пришёл.
Осторожно приподнявшись над бруствером, они оглядели местность вокруг своей маленькой крепости. Внизу, в проснувшейся долине, тоже не было никаких видимых изменений. И у них не возникло мысли спуститься туда и проверить это. Они собрали стреляные магазины и гильзы, как делали это в тире и на стрельбище, прикинув, что на пристрелку израсходовали по два магазина.
Получилось, что по людям они не сделали ни одного выстрела.
Ирина высказала здравую мысль:
- А что, если они нас просто обошли?
- И ушли совсем, – продолжила Лиза. - А если нет, то мы об этом узнаем очень скоро.
Странная военная игра продолжалась, стрелки перешли на следующий уровень, и нужно было к нему готовиться. Однако на подсчёте патронов подготовка собственно и закончилась. Они легли валетом, чтобы наблюдать местность в обе стороны, и болтали обо всём, что придёт в голову.
Когда солнце прошло зенит, за кустами опять замелькали зелёные силуэты. Раздалась автоматная очередь, потом ещё и ещё, количество выстрелов уже нельзя было сосчитать.
- Не обошли! Не обошли-и! – радостно кричала Ирина.
Лёжа за камнем, Лиза слышала тупые удары пуль, летящих из долины, их завывающие стоны после рикошета, когда они, разбрызгивая каменные осколки и бешено вращаясь, улетали дальше в поисках незащищённого, так легко пробиваемого человеческого тела.
«Да, они хотят нас убить, потому и не обошли, - спокойно и отрешённо думала Лизка. – Земли вокруг очень много, и они могли бы пройти мимо, если бы им была нужна земля. Но им нужны мы, только мы. Когда они нас убьют, они пойдут дальше, такая игра».
Лиза приподнялась и посмотрела в прицел.
«А как же дочка будет без меня? Как она будет на такой гигантской земле одна, кто ей подскажет, кто научит, как жить, с кем дружить, кого любить, а кого… стрелять!».
Она сосредоточилась, и начала выбирать ближайшие цели и без размышлений заученным движением указательного пальца нажимать на спусковой крючок. Палец этот очень быстро устал и казался ей огромным и распухшим. После каждых двух-трёх выстрелов Лиза переползала или перекатывалась то вправо, то влево, вспоминая наставление по ведению снайперского боя, и мысленно делала засечки на прикладе. Так было спокойней.
«Пятого фигуранта проходи быстро, сходу», - вспомнила она слова Снайпера.
Лизка услышала, как ойкает Ирина после каждого удара неприятельской пули о камни.
«Ну, давай же быстрее, где ты, пятый!».
Нападающих в прицеле было много, но Лиза догадывалась, что они просто быстро перемещаются, переползают за камнями и кустами, поэтому надо стрелять и стрелять, и тогда они отобьются. Позиция у них с Иркой хорошая, и ещё подсветка солнцем. О том, что будет через час или два, когда наступит темнота, не думалось.
И ещё пришла мысль, что надо экономить патроны. Она прекратила стрельбу и прислушалась. Издалека прилетел звук последнего выстрела. Солнце, как по команде, скрылось за горой, и тень горного хребта поглотила их стрелковую позицию и спустилась в долину, снова сделав её серой и безжизненной.
Они отбились! Отстрелялись!
Лиза не задавала себе вопрос, кто и, главное, зачем, подверг их такому неженскому испытанию, бросив зелёных и необстрелянных в настоящий смертельный бой. Она просто радовалась, что осталась здесь, на земле, дышать, вдыхать горький ветер, стекавший сверху в долину, смотреть на звёзды, пусть незнакомые и чужие, пить тёплую с привкусом металла воду и… жить дальше, не оглядываясь назад и не гадая, какие ещё испытания приготовила ей судьба, изменившаяся за последние несколько дней, и особенно круто за эту сорокаминутную перестрелку…
- Ира, Ирочка! – негромко позвала Лиза. – Они ушли…
Но Ирина не отвечала и даже не шевелилась, панама валялась рядом. Лизка испуганно оглянулась в наступающей темноте и поняла, что осталась одна. И это, пожалуй, было пострашнее, чем заглядывать в нечеловеческие, расплавленные яростью глаза вражеских стрелков. Стиснув зубы, она подползла к Ирине, тронула её за плечо, потрясла, потом взялась за голову и тут же отдёрнула руку: там было что-то мокрое, холодное, скользкое.
- Так вот как живешь ты здесь, ограниченный контингент, - еле выговорила она, трясясь мелкой нервной дрожью и слыша стук собственных зубов.
…Очнулась Лиза ночью, от холода. Перевернувшись на спину, она с тоской смотрела на мерцающие звёзды и думала, что нет на свете такой силы, которая могла бы забрать, унести её отсюда. Ей стало жалко себя, маленькую дочку, мать в далёкой Кубани, Ирину. Слёзы текли по щекам, щекотали за ухом. Звёзды стали двоиться, перемещаться по куполу, оставляя за собой голубые огненные хвосты. Они падали и падали, и никак не могли долететь до земли.
Линия их вчерашнего огня разграничивала теперь Лизкину жизнь на «до» и «после». В «до» Лиза не хотела, потому что снова надо было бы стрелять и снова умирать от страха быть убитой или, ещё хуже, раненной, искалеченной или захваченной этими страшными людьми с горящими глазами.
А в этой, «после»? С неба, как сгоревшие судьбы, летели звёзды, ничего не освещая, проживая свои земные жизни за доли секунды. Рядом лежала мёртвая Ирина и чёрная чужая ночь.
Куда идти? Что делать? Чего ждать?
Стреляться, что ли?
Она вспомнила старшего, человека с пустым взглядом, который привёл их сюда и бросил, ничего не объяснив, не сказав ни одного ободряющего человеческого слова, и ушёл, вычеркнув их, двух девчонок, из текущей мирной жизни, как будто захлопнул глухую тяжеленную дверь. А тот капитан со своей присягой и государственной тайной? Неужели в Советском Союзе никто не знает, что здесь идёт настоящая война и наших парней убивают, просто так, ни за что! При чём здесь присяга! Сами они, что ли, напросились?!
«Он что, совсем того!? – распалялась она. - Мы с Иркой здесь тоже не по собственной воле объявились! А он, он наверняка знал, всё знал!».
Холеный его вид и тогда вызывал в Лизке отвращение, как и его мерзкие многозначительные взгляды, гнусные предложения и пугающие паузы, когда он говорил о подписке. Сейчас, под этим звёздным дождём всё стало настолько ясно и очевидно… Так бы и всадить ему пулю в лоб!
«И потом, - вдруг зло подумала Лизка, - а что мы тут защищаем? Родину? Да это же просто наивняк! Мы же захватчики! Агрессоры!».
Ей стало страшно.
«Да что же нужно со мной, с… - комсомолкой, хотела она сказать, - сделать, чтобы у других охота пропала лезть с этими пушками и вертолётами в чужую страну! Растереть и по ветру пустить!.. Кого – меня?.. За что? Я же ни в чём не виновата! Они привели меня сюда, не объяснили, не сказали – зачем… Как же мне убежать, скрыться отсюда, ведь земля такая большая, ведь земля … такая…».
И тут же лихорадочно решила: «Я хочу и должна вернуться… они должны за мной прийти… ну, как же мне бежать отсюда?.. Еды мало, значит – они придут, обязательно придут, Ирку заберут или закопают, а меня оставят, точно, я даже не ранена! А присягу они мне подсунули! Что-то же я подписывала! Везде обманули, везде подставили! Но раненых же не заставляют воевать? Пусть они сами тут разбираются… Господи, я жить хочу, мне домой надо, в институт, к ребятам, к дочке…».
Так рассуждала рыжая наивная девчонка с двумя косичками, лёжа в обнимку со снайперской винтовкой в глубине афганских гор.
Тут ей так некстати вспомнились тюльпаны и сам Снайпер со своим бессмысленным напутствием. А ещё обниматься лез! Ей стало до невозможного обидно.
В предутреннем сумраке Лиза осторожно заглянула в бездонную черноту ствольного зрачка, долго смотрела в него. Попробовала дотянуться рукой до гашетки, не смогла. Вспомнила, что нужно сапог снять, и большим пальцем ноги… Нет! Не-ет…
Секундная эта задержка отрезвила, просто спасла. Лиза перевернула винтовку прикладом к себе, оглядела светлеющие горы.
Тихо. Тихо… Могильная тишина.
…Серый бетонный зал районного тира видел много стрелковых достижений, но того, что делала Лизка, не мог никто, - тут и заслуженные биатлонисты одобрительно кивали головами.
Может!..
Она крепко-накрепко зажмурила глаза, приставила к пыльному кирзовому сапогу дульный срез винтовки и нажала на спуск…