…Ведь глупейшая же вещь самострел из снайперской винтовки. Во-первых, неудобно, во-вторых, догадаются сразу, поймут, что самострел. Из винтаря столько огня вылетает, что хэбэ загорается. И потом просто страшно. Это как в первый раз помирать, - какой силы последний удар? Горизонт на голову падает, накрывает одеялом, и все мысли – внутрь, что там? Как там? Тепло или холодно? Спокойно? Вряд ли. Скорей тревожно. Ещё не больно, и ещё живёт мозг, и ещё жива надежда, особенно когда ты не один, товарищи боевые рядом, - вынесут, спасут, бинт накрутят, не дадут глазам закрыться, потому что там темно, и нет никаких коридоров или проходов и переходов.
Там ничего нет.
Очнулась Лиза перед рассветом, и первая мысль: а вдруг в живот пуля отскочила, а вторая, - может, вовсе ничего этого не было, сон кошмарный? Ничего же не болит, лежишь, как в тёплом озере, в парном молоке, и шевелиться не хочется, плывешь, качаешься, растворяешься; молоко это парное, как материнское, всасывается, лечит, заживляет рану, а над головой листья покачиваются, на них роса крупными ягодами, наполнились они живой водой, еле держатся, - вот сейчас скатятся!
Мимо! Мимо капля упала! В горячую пыль! И там снова свернулась в шарик. Теперь уж не взять, ни руками, ни губами, надо следующих ждать. Ждать, сколько ждать? Нет уже сил, терпения нет, пить хочется! А что это наверху, что это горит так нестерпимо, бьёт в глаза лучистым светом?!.
…Носилки покачивались в такт глухому перестуку грубой армейской обуви, а наверху, рядом с молодым месяцем, горела всё так же ярко негреющая христианскую душу мусульманская звезда.
С ранением этим бестолковым разбираться никто не стал, в хлопающей на ветру палатке медсанбата разрезал медбрат короткое голенище, штанину, ткнул шприцем. Потом приложил тампон, забинтовал и пошёл дальше по проходу между кроватями в лучах пыльного солнца.
И всё-таки обернулся, - девушка же, - сказал:
- Через две недели бегать будешь.
А Лизку вместе с носилками загрузили сначала в продавленный металлический кузов грузовика, потом в вертолёт, потом… словом, по всей цепочке, только в обратном направлении.
И когда самолёт приземлился, она сразу же поняла: да, вот это - Ташкент! Здесь яблоки!
Лиза вернулась в институт, когда сессия уже закончилась, получила в учебной части зачётку, секретарь деканата вложила её в потную Лизкину ладошку и сказала, глядя куда-то в угол:
- Поздравляю с окончанием второго курса. Отдыхайте. Начало занятий первого сентября.
В коридоре Лиза с любопытством заглянула в зачётную книжку: пять пятёрок и четвёрка, по высшей математике. Вот те на, любимый предмет, который она знала на пять с плюсом!
И тут же поняла: это – предупреждение. Мы сделали, как обещали, но и ты держи язык за зубами, и… до встречи. Она поразилась, что ясно понимает это послание, а значит, думает так же, как они. Странно, но никакой неприязни она не почувствовала, а даже наоборот, ощутила себя членом нового сообщества, некой тайной ложи, имеющей безграничную неявную власть и взявшей её под защиту. Ведь она,, - о, Боже! – выполняла задание, и выполнила его, и те люди, которые сопровождали её при этом, майоры, капитаны и тот, старший в наряде, - почему-то называла его так, - тоже выполняли своё задание, каждый на своём уровне, безусловно и беспрекословно. Она поняла, что ей симпатичны эти люди, независимо от их личных качеств и характеров, - они делали общее дело.
«Иринка бы тоже это поняла, - размышляла Лиза, - она просто не дожила. Она же любила Родину. И те парни, «груз двести», тоже любили. И то, что я осталась в живых, и приняла эту военную… игру, - может быть, я её не так люблю,родину, как они?».
…Прошло несколько лет, Лиза окончила институт, распределившись в министерство образования, забрала от бабушки дочку и стала жить в небольшом городишке под Питером. Работы в школе было много, она занимала не только ум, но и душу, поэтому Лиза вышла замуж как-то неожиданно для самой себя, без любви и страсти, не задумываясь о серьёзности такого шага и не предвидя в будущем какого-либо семейного счастья. Тем более муж ей достался с коммерческой жилкой, которая не давала ему покоя, толкая на авантюры в безбрежном перестроечном море.
Он создавал какие-то однодневные предприятия, кооперативы, те тут же банкротились, но бумажные реки уставных документов, договоров, накладных и платёжек бурлили и пенились, втекая в тухлые экономические заводи. Не всякий корабль мог справиться с непредсказуемой погодой и шкодливыми ветрами, блуждавшими между голыми тоскливыми островами будущих корпораций и холдингов. Серые волны выбрасывали на замусоренные берега трупы неудачливых мореплавателей и пловцов.
Но где-то в глубине этого хаоса, словно в «глазу» циклона, не ускоряясь и не тормозя, сухо били щелчки метронома, и всё, что должно было произойти дальше, контролировалось самим движением зацепленных меж собой шестерёнок, вращаемых силой гигантской социальной пружины.
Ещё не сорвался стопор, ещё не упал флажок с последнего зубца и не раздался грохот предрассветного будильника, а мирное будущее уже стало военным настоящим.
В новостях заговорили о контртеррористической операции на Кавказе, - значит, кто-то опять рвался к свободе в разваливающемся государстве, а государство формировало всё новые учебные полки и дивизии, в которых узкоплечих вчерашних школьников учили маршировать и правильно стоять «на тумбочке», а потом ничего не подозревающих мальчишек эшелонами везли в бывшие курортные места, откуда возвращались они в вагонах-рефрижираторах, уложенные штабелями, в чёрной изорванной пулями и осколками форме российской армии.
И в городок под Питером стали приходить казённые письма с извещениями. Лиза с горечью и ужасом узнавала о гибели своих учеников.C чавканьем и хрустом засасывала необъявленная война юные жизни в свою ненасытную утробу…
Лиза проснулась с чувством тревоги, - ей приснилась Ирина. Они стояли на своём маленьком пятачке, где когда-то расстались навсегда. Странный свет поднимался из-за ближайшей горы, и Ирина показывала туда рукой. Лиза смеялась: «Ирка, это же зарево, там же город, там Ташкент, глупенькая!», а из глаз почему-то текли слёзы, и она не могла вздохнуть, потому что сдерживала их изо всех сил. Но Ирина молчала, переводя взгляд с Лизы на горы и обратно.
Утром Лиза сбегала в школу, попросила подменить её на двух уроках и поехала на стрельбище. Муж уехал куда-то с неделю назад к своим бесконечным подрядчикам.
На той железнодорожной платформе ничего не изменилось, в сторону полигона ходил автобус, проезжая, как и раньше мимо кладбища, которое разрослось за перестроечные годы, и Лиза вспомнила того смешного лейтенанта Володю, что пытался заигрывать сразу со всеми девчонками, приезжавшими на тренировку. Вспомнила, что Томка положила на него глаз и быстро утащила замуж.
«Уже, наверно, до полковника добрался, - улыбаясь, подумала Лиза. – Быть Томке генеральшей».
Проехали кладбище. Выйдя на остановке, Лиза увидела, что на месте стрелкового полигона разбежались в разные стороны посыпанные щебнем дорожки и кое-где поднялись над заборами и плодовыми кустами стропильные ноги дачных домиков. Стучали молотки, визжали циркулярки, - народ вовсю готовился к зиме.
Лизе стало грустно, словно лишилась она родного тёплого угла, и куда теперь, в какую сторону шевелить опавшие листья?
Она поехала на Васильевский остров, в райком комсомола, долго разговаривала там с незнакомой пожилой женщиной о старых и новых временах, пытаясь вспомнить фамилию или хотя бы имя того парня, что учил их стрелять по «малоразмерным» целям. Вот и он, учитель боевого искусства, остался для неё просто Снайпером, а тогда думали, может, это фамилия такая, и было ему тогда лет тридцать. Какой уж там комсомолец! А сейчас, значит, под сорок. Женщина вспомнила его, сказала, что женился лет пять тому назад («Цветы дарил, - значит, неженатый был?» - подумала Лиза.). Женщина посоветовала искать его в военкомате, потому что в райкоме он появлялся по линии ДОСААФ, Добровольного общества содействия армии, авиации и флоту, где вручали торжественно те самые заслуженные и забытые теперь значки ГТО – «Готов к труду и обороне».
В военкомате дежурный офицер с двухцветной повязкой на рукаве выслушал её, проверил документы и, проводив, галантно открыл дверь в учётный стол.
- А вы кто ему? – неприветливо спросила незаметная и серая, словно посыпанная пылью, женщина.
Лиза объяснила.
- А вы знаете, - сказала она грустно, - он умер… а я его… вдова… Может, чаю?
Закрыв дверь на ключ и уединившись за пыльным шкафом, где стоял чайный столик, помянули Снайпера ликёром «Шартрез» из липкой бутылки.
- Ещё доперестроечный, - сказала женщина. – А муж не пил, ему нельзя было, буйным делался. А о вас он рассказывал… Или была какая-то другая Лиза?
- Нет-нет, обо мне, - ответила Лиза, опустив глаза. – Он даже провожал нас… как-то… на соревнования…
- Да-да, я знаю, - быстро перебила её вдова, - а вторая девушка, Ирина, кажется, она же в автомобильной катастрофе погибла, да? Сильно обгорела, говорили, хоронили в закрытом гробу…
Лиза смотрела женщине в глаза и не могла отвести взгляд.
- Ой, ну что мы всё о грустном. Знаете, после смерти мужа я нашла тетрадку, он записывал туда некоторые… э-э… свои мысли. Вот послушайте. Данное Богом назначение нужно исполнять, иначе жизнь получится кривая, неискренняя, попросту не удастся, ведь судьбу обмануть нельзя.
- А как его определить, это назначение? – вздохнув, спросила Лиза.
- Возможно, это то, куда человека тянет, и в этом деле он достигает наилучших результатов.
- А если это дело – убивать? – опять спросила Лиза.
- Ну, не просто же убивать, наверное, а врага, неприятеля. Слушайте, Лиза, дальше, здесь уже о вас. Суждено мне было вернуться с войны, вот я и вернулся. А если бы на войну не попал, или не вернулся, то кто бы меня на ней заменил? Знаете, Суворов, по-моему, сказал: ожидание подвига – отдых героев.
Она помолчала и добавила:
- А ведь я знаю, почему вы сюда пришли.
…Над ханкалинским аэродромом падал мокрый снег. Раскисшее небо, раскисшая земля, лопасти вертолётов пристёгнуты растяжками, тряпкой свисает полосатый «колдун». У погоды свои законы, и как бы ни хотелось командованию поднять экипажи в воздух, приходится с ними считаться. Как и тем, кто находится на марше или в глубокой разведке. Лучше, конечно, сидеть в засаде, на точке, как зайцу или кабану, чтобы снег спрятал следы подхода и само место, и наблюдательный взгляд снайпера-охотника проскользил дальше, ни за что не зацепившись.
Лизу поставили в строй быстро, за полтора месяца, присвоили позывной «Кукша». Навыки стрельбы восстановились, упор сделали на маскировку, обманные приёмы, физическую подготовку, ориентирование. Теория шла легко, математический ум мгновенно рассчитывал траектории и легко считывал вводные. Особенно выводили из характера прямолинейность, учили хитрить, лавировать, путать следы, принимать нестандартные решения.
- Шпионку из меня готовишь, - говорила она инструктору.
- Нет, - смеялся он в ответ, - снайпера. А заодно разведчика, альпиниста, сапёра, психолога. И ножом ты должна владеть так же, как винторезом. Голова у тебя хорошо работает, фантазия на пять с плюсом, сама что-нибудь придумаешь, по учебнику жить не будешь. Так?
- Это уж точно, не буду!
А сама думала: «И зачем я это сделала? Оставила дочь, бросила мужа, работу, и поехала убивать. Опять у-би-вать!».
С этим ещё нужно было разбираться, неясные мысли не оформлялись в чёткие слова и фразы, а решение и действие уже состоялись. Тогда, в Афганистане, их с Ириной использовали «в тёмную», играли с душманами, пытались направить банду по другому пути, так думала Лиза. Они с Ириной не принимали никаких стратегических решений, так, мелкая тактика. Да они и были, по сути, учениками, «пушечным мясом», они ничего не умели.
Далёкая в принципе от военных дел, и главное, от военной философии и образа мысли, Лиза с удивлением и неподдельным интересом слушала лекцию о ведении современной войны, войны локальной, которую и войной-то не называли, а конфликтом, когда бронетехника и крупные неразворотливые мотострелковые соединения бессильны против мобильного дерзкого неприятеля, воюющего мелкими группами, особенно на сильно пересечённой местности. Привычной каждому военному линии фронта нет. По ту и по эту стороны - снайперы и разведчики. Они – главная сила войны.
Трудноуловимые одиночки. Противодействовать им должен тоже снайпер, или хорошо обученный разведчик. И на той стороне тоже волк, и он тоже обучен принимать нестандартные решения.
…В один из унылых серых дней Лиза встретилась с мальчишкой-вертолётчиком. Он был похож чем-то на Лизиных десятиклассников. Вихры торчали в разные стороны, и каблук на правом сапоге был косо сношен.
Вертолётчики держались обособленно, а экипажи ходили всегда вместе. Лиза восприняла это как должное: экипаж был боевой единицей. У снайперов все делились на пары.
Вертолётчика звали Олегом. Они случайно разговорились, когда дали задержку вылета. Олег удивился, что женщинам приходиться таскать на себе столько снаряжения и боеприпасов.
- Мою бы Томку сюда, - сказал Олег, - поняла бы, как боевые достаются.
- Томка – это жена?
- Жена.
Какое дело было Лизе до этого мальчишки и его жены. Спросила так, для поддержания разговора, потому что парень показался ей настоящим, было что-то в его глазах, несвойственное молодым людям. И она вдруг рассказала Олегу часть своей жизни, тот небольшой эпизод из афганской войны, приведший её сюда, в Чечню.
Олег слушал, и глаза его всё больше темнели, и Лиза увидела другого человека, увидела его другое, взрослое лицо. И ещё она ощутила, как была одинока до этой встречи. Школа, муж, и даже дочь отодвинулись куда-то далеко назад, словно смотрела она на них в перевёрнутый бинокль. В той прошлой жизни было сумеречно и скучно, и не было любви. Неизвестно кем назначенная прямолинейная дорога терялась в серой дымке, и Лиза уже не видела себя на ней.
Олег не стал отшучиваться и «просить телефончик», а серьёзно заговорил о своей работе, о том, что такое жить в военном городке, о загулявшей жене.
Лиза слушала и понимала его так же, как только что поняла себя.
И сердце её забилось чаще, и она посмотрела на затянутые снежной пеленой здания аэродрома, притихшие боевые машины и едва различимые силуэты пирамидальных тополей, как будто видела их в первый раз. И сероглазый парень в потертой кожаной куртке с уверенным взглядом военного лётчика уже не казался ей вихрастым мальчишкой, случайно попавшим в зону боевых действий.
Олег замолчал и, обернувшись, слушал приглушённый снегом звук сирены. Снежинки густо ложились на его непокрытую голову, выпрямляя торчащие вихры, словно белая шапка или бинтовая повязка.
- Это за мной, - сказал он. И добавил: - Ты знаешь, я не хочу быть генералом.
- А мне генерал и не нужен, - Лиза смотрела ему в глаза. – Я буду тебя ждать, возвращайся, - твёрдо сказала она.
Потом достала из-под бушлата розовый шарф и протянула Олегу.