Наступила зима.
В первых числах декабря неожиданно выпал снег.
Налетел вьюжный северный ветер, закрутил на асфальте позёмку.
Уличные фонари точили тусклый жёлтый свет, всё вокруг стало зыбким и ненадёжным.
Воробьёв брёл по улице.
Одежда плохо грела его. На душе было тоскливо, хотелось плакать.
- Нет в городе такого дома, где бы ждали меня, где бы встретили с радостью и сочувствием,
– твердил про себя Воробьёв, и от этих слов на душе становилось ещё тяжелее.
Проходя мимо дома Чижикова, Воробьёв на мгновенье замедлил шаги.
Но его воспалённому воображению сразу же представилась сытая ухмылка бывшего друга,
его наглые, пустые глаза.
- Нет, – мотнул головой Воробьёв, – к этому прохвосту я больше ни ногой.
Однако, что же делать? Ночь близится. Да ещё холод этот собачий.
Неподалёку, сверкая окнами, стоял его собственный дом.
Там Воробьихина уже не ждала его.
Она, как обычно лежала на диване и учила наизусть двенадцатую страницу повести «Леди Макбет Мценского уезда».
Воробьёв представил зловещее лицо жены, её плотоядную усмешку и содрогнулся.
- Туда тем более нельзя, – подумал он, – это равносильно самоубийству.
Выхода не было.
По лицу Воробьёва катились крупные слёзы, они застывали на морозе.
В самом конце улицы, рядом с газетным киоском, стояла Синичкина.
На ней была дешёвая холодная шубка и лёгкие туфельки. Синичкина выбивала ногами дробь.
Видно было, что она никак не может согреться, холод пробирал её до костей.
Воробьёв взглянул на Синичкину. Синичкина взглянула на Воробьёва.
Взгляды из встретились, и по воздуху пробежала внезапная искра.
- Пожалей меня, – попросила Синичкина.
Воробьёв подошёл и взял руки женщины в свои.
Синичкина прильнула к нему всем телом, она дрожала.
- Что будем делать? – спросил Воробьёв.
- Может, пойдём ко мне? – робко предложила Синичкина.
- У тебя есть жильё? – удивился Воробьёв.
- Есть. Правда, плохое. Неприспособленное к зиме.
- А где ты живёшь?
- На чердачном этаже вон того дома. Напротив.
Синичкина показала глазами на темнеющий вблизи остов большого заброшенного здания.
- Ну, так пошли! – нетерпеливо произнёс Воробьёв.
Они пересекли маленькую площадь и вошли в тёмный подъезд.
- У тебя есть спички? – шёпотом спросила Синичкина.
- Нет, – также, шёпотом, ответил Воробьёв.
- Тогда держись за меня. Здесь крутая и скользкая лестница.
Надо идти очень осторожно.
Минут десять двое несчастных двигались на ощупь.
Слышно было лишь их учащённое дыхание, да ещё раздавались иногда короткие приглушённые вскрики.
- Пришли, – наконец, сказала Синичкина, толкнув небольшую полукруглую дверь.
Они оказались на чердаке.
По глиняному полу была раскидана солома. Хлопали плохо прибитые ставни.
Температура мало отличалась от уличной.
- Здесь есть свет? – по-прежнему шёпотом спросил Воробьёв.
Синичкина щёлкнула выключателем.
Зажглась маленькая электрическая лампочка, совершенно голая, безо всякого абажура.
Воробьёв огляделся.
Обстановка была удручающей. Жалкая нищенская мебель наводила тоску.
- Да-а, – протянул Воробьёв, – по-моему, здесь нельзя жить.
- Милый, – в голосе Синичкиной прозвучали извиняющиеся нотки, – там, в углу, стоит печка-буржуйка.
Её можно растопить.
- Правда? – оживился Воробьёв. – А чем?
- В тазике сложены угли. Я их вчера насобирала возле котельной.
- Живём! – обрадовался Воробьёв.
Он проверил окно и укрепил ставни.
Затем занялся печкой.
Синичкина включила электрочайник и достала пакет с печеньем.
- Будем пировать! – сказала она и впервые за вечер улыбнулась.
Прошёл час. Уже вовсю гудела буржуйка, нагнетая в чердачное помещение тёплый воздух.
Уже в чашках дымился чай, и мелкие чаинки, словно лодки, скользили по его поверхности.
Двое сидели, тесно прижавшись друг к другу.
- Что бы я без тебя делала, милый? – ласково говорила Синичкина.
- А я? – в тон ей отвечал Воробьёв, ощущая в объятьях лёгкое худенькое тело.
Так они и провели ночь, до самого рассвета.
Наступило утра. За окном загудел бульдозер.
Рабочий, указав на светящийся чердак, сказал бригадиру:
- Там вроде бы кто-то есть?
- Ломай! – махнул рукой бригадир.
- А люди? – с тревогой спросил бульдозерист.
- Какие это люди? – пренебрежительно произнёс бригадир. – Так, птицы перелётные.
Огромный ковш с размаха врезался в стену.
Р.Маргулис